4
– Игорь-будь он не ладен-Владимирович! – пробубнил себе под нос Игорь, читая свой бейдж вверх ногами.
В компании носить бэйдж со своим именем отчеством было серьезной, матерой привилегией. Уходя от нюансов, здесь всего три стадии развития, три карьерных ступеньки. Для себя Игорь определял их как: австралопитеки, питекантропы и неандертальцы.
У австралопитеков нет бэйджиков, и только несколько человек знали и называли их по имени. Как правило, соплеменники.
У питекантропов есть бэйджик, и с ним все знали, как уважительно в тебе обратиться здесь и сейчас, забывая твое имя снова уже через несколько минут.
У неандертальцев снова нет бэйджика, зато есть отдельный кабинет-пещера, на двери которого висели его ФИО и должность. Все, опасаясь гнева хозяев этих кабинетов, с переменным успехом пытаются запомнить наизусть ФИО и должности, чтобы не попасть впросак, когда те вызывают их к себе, или сами выходят в народ.
У Игоря не было своего кабинета, но одним из преимуществ ношения бэйджика было то, что в своем отделе ты мог сидеть на том месте, которое сам себе выберешь. И в его случае, это был уютный стол в углу у окна.
Как раз к нему Игорь и подходил сейчас, открыв полупрозрачную дверь в просторное помещение на семь сотрудников.
Полумрак теневой стороны, и полная тишина пока еще пустого кабинета. Только ветер, разгоняясь, со всей мощи бьет по поставленному на микропроветривание окну, играя с едва удерживающейся стопкой документов, прижатой к столу степлером. Тревожное спокойствие тихой воды перед бурей. Обманчивая иллюзия безопасности морской глади перед тем, как ее растревожат едва заметные блики начищенных ботинок и шелковых рубах корпоративных акул больших и малых продаж. Через пару десятков минут поверхность встревоженно заволнуется, и ее начнут разрезать плавники беспощадных хищников. А не пройдет и получаса, как все вокруг превратится в чумный пир, качающий весь этаж, каждый офис. Море забурлит красными от свежей крови пузырями, ошметки бесчисленного количества документов разлетятся по всей площади этого пира. Воздух начнет сотрясаться от сирен звонков, отчаянных зычных криков и самодовольного рычания радости крупной добычи. Побоище пропитается тревожным запахом накаленных добела нервов – это смешанный аромат табака и крепко заваренного кофе. Кто не спрятался – я не виноват.
А потом наступит обеденный час, и огромные зубастые рыбины расплывутся по заведениям общепита кушать пресные бизнес ланчи, едва слышно гудя между собой о новостях нашей ущербной политики и облажавшегося спорта. Более же мелкие хищники поплывут в офисные столовые занимать покорную очередь на пару микроволновок, дегустировать содержимое полупрозрачных ланч боксов, которые с утра им собирали их заспанные супруги.
Игорь попробовал больше не думать обо всем этом. Ведь ему надо привыкать к свободным и светлым мыслям. Он знал, что сразу ничего не получится, будет не просто, тем более сегодня, в свой последний рабочий день. Как-никак силу привычки и прощальную ностальгию еще никто не отменял.
«Иисус три десятка лет водил евреев по пустыне с одной лишь только целью – вытоптать из них раба. Надеюсь, у меня это получится хоть немного быстрее, благо я не еврей, да и в религиозные сказки верю с трудом» – думал Игорь, покачиваясь на стуле.
Слева от его стола, на подоконнике стоял глобус размером не больше футбольного мяча. Он крутил его, перебирая двумя пальцами, как ножками маленького человека. Порой он отмерял шажочками пальцев расстояние от Мыса Доброй Надежды до Фиджи, от Японского моря до острова Пасхи, или от Полюса до Полюса.
Несколько лет назад Игорь нашел этот глобус в кладовой родительской квартиры, он лежал там со школьных времен, слегка потрепанный и выцветший, без гео-политических изменений с ума сошедшей за последние двадцать лет планеты людей. И тогда же Игорь решил принести его на рабочее место. Он привязал это событие к своему повышению. Глобус должен был стать для него неким символом того, что он начинает покорять этот мир, а заодно и обживаться на новом месте. Ведь носят же, в конце концов, все другие за свои столы семейные фотографии и цветы, врастая в рабочие места точно так же, как их гиацинты и фикусы в горшки.
Но случилось так, что детский глобус отказался играть по заданным правилам, он вошел в Игорево доверие, и стал его переделывать, превращаясь в символ мечты о свободе. Он показывал ему, как мелок человек в своих поражениях и победах, во взглядах, желаниях, и иллюзиях. Изо дня в день он мозолил взгляд Игоря своей необъятностью, брызгал ему в глаза солеными каплями Индийского океана и качал на руках Тихого после очередного нервного собрания «на ковре». Он прятал его в Великий Каньон ото всех звонков ненормальных начальников и контрагентов и отправлял искать защиты к пиратам Сомали.
И сейчас глобус, подтверждая очередной раз свою победу, снова захватил все его внимание. Только в этот раз, как и последние несколько месяцев пальцы и взгляд Игоря в большей степени занимал всего один маршрут, маршрут длиной почти семь тысяч километров по прямой на восток, или же шесть суток дороги на поезде.