Христос – Сын Человеческий
О Рождении Сына Человеческого
Читая «Символ Веры», мы произносим: «Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с Небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася». Именно воплотившегося и вочеловечившегося Христа исповедует Православная Церковь. Сын Человеческий – то есть человек. Восприятие Христа как Личности мифической, возникшее сначала у представителя так называемой Тюбингенской богословской школы Бруно Бауэра (1809–1882), а впоследствии перенятое марксистами, было для абсолютного большинства людей совершенно неожиданным. Ведь, согласно этой точке зрения, такой человек вообще никогда не жил на земле…
Когда Понтий Пилат вывел Христа к народу в ту Великую, страшную пятницу, он сказал о Нем: Се, человек! (Ин. 19: 5). О чем думал Пилат, произнося эти ставшие знаменитыми слова? Христос как Сын Человеческий открывается нам уже в Своем рождении, о чем и говорится в «Символе Веры». Жизнь всякого человека начинается с рождения, и Христос, как Истинный Сын Человеческий, не сошел с Небес каким-то таинственным образом, а родился по общему закону естества. В Евангелии говорится: И Слово стало плотию (Ин. 1: 14).
Это – фундаментальное изречение. «Плоть» в данном случае означает «человек», означает то, что Слово приняло истинную человеческую природу. Собственно, воплощение Слова произошло не при рождении, а ранее, в день Благовещения. В Назарете, на месте жилища праведного Иосифа и Девы Марии сегодня стоит величественный католический храм. Внутри, на полу, расположена большая серебряная звезда с надписью: «Здесь Слово стало плотью».
Невозможно стоять на этом месте без внутреннего трепета. Ведь жизнь всякого человека начинается не в момент его рождения, а в момент зачатия, когда появляется первая клетка, в которую уже заложено все связанное с нашей природой. Согласно пониманию святых отцов, тело, то есть плоть Иисуса, Сына Человеческого, взята была от Девы. Зачатие произошло без участия мужского семени, потому что Иосиф Обручник, будучи по закону мужем Марии, не являлся по плоти Ее супругом и отцом Христа. Это побудило многих иудеев к кощунственной мысли о том, что Дева Мария родила Христа блудно.
Действительно, руководствуясь здравым смыслом, ничего иного нельзя было и предположить. Здесь мы сталкиваемся с великой тайной, в которую надо уверовать, которую надо принять.
Тело Сына Человеческого было взято от плоти и крови Богоматери. Для нас, православных христиан, это вещь самоочевидная. Апостол Павел пишет:
Первый человек (то есть Адам. – Г.Ф.) – из земли, перстный (персть – то есть прах, пыль земная. – Г.Ф.), второй человек – Господь с неба (1 Кор. 15: 47).
Основываясь на этих словах апостола, авторитетный учитель того времени, друг святителя Василия Великого (ок. 330–379) Аполлинарий[13] еще в IV веке разработал учение, согласно которому Тело Иисуса Христа сошло с неба, а Дева Мария стала лишь тем сосудом, через который оно пришло в мир, то есть человеческое Тело Христа не произошло от Девы Марии.
Спустя тысячелетие это учение отозвалось в работах протестантского теолога Менно Симонса[14], тем более что протестантизм изначально отвергал почитание Девы Марии как Божией Матери, но было отвергнуто Церковью как ересь. Но как же в таком случае толковать слова апостола Павла? Отец III Вселенского собора, состоявшегося в 431 году, святитель Кирилл Александрийский (376–444), рассматривавший эти вопросы в то время, когда было утверждено истинное православное учение о Деве Марии как о Богородице, объяснял их таким образом: Господь с Неба – это Предвечное Слово, пришедшее с небес, а в утробе Девической оно воплотилось, взяв от Девы ее Плоть.
Это учение и является истинно православным, иначе Христос действительно был бы вторым Адамом, но вторым уже в том смысле, что вообще был бы не от нас, происходил бы не из рода человеческого. Не было бы никакого родословия Иисуса Христа, речь шла бы уже о некоем «другом человеке», к человечеству никакого отношения не имеющем.
Святые отцы Церкви считали чрезвычайно важным подчеркнуть, что Господь Иисус Христос – именно от нашего рода! Православная вера возвышает Деву Марию как истинную Мать истинного Сына Человеческого, и икона Божией Матери с Богомладенцем на руках приобретает богословский догматический смысл, став любимой иконой всех православных христиан.
Существовала и другая ложная теория, возникшая еще в I–II веках, – так называемое учение докетов[15]. Докеты были приверженцами эллинской философии, пытавшимися примирить и объединить ее с христианством. Для них казалось немыслимым, что Божественная природа могла воплотиться. Это абсурд, возмущались они, Бог не может быть человеком! Впрочем, эта тайна и по сей день остается абсурдом, например, для всего мусульманского мира. Христианство же не просто настаивает на этом утверждении. Именно это учение и есть суть и отличительная черта христианской веры. Если мы не принимаем его, то мы – не христиане.
Докеты полагали, что человеческая природа Христа была лишь мнимой, кажущейся. Согласно их представлениям, Дева Мария держала на руках «мнимого» Младенца, ученикам только «казалось», что рядом с ними – человек, и, в конце концов, всем только «подумалось», что распят был Сын Человеческий. На самом деле существует только Бог, а Тело было всего лишь «призраком», некоей «видимостью».
Такое учение разрушает само существо христианской веры. Еще апостолы заметили тенденцию к такой рационализации и воспротивились ей, особенно Иоанн Богослов, писавший:
Всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога; а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста (Ин. 4: 2–3).
Как видим, апостол ставит этот вопрос во главу угла христианской веры. Таким образом, христианская Церковь, начиная со святых апостолов, исповедовала, что Христос является не мнимым, а истинным, подлинным человеком со всей нашей анатомией и физиологией, со всем, что присуще человеческой природе. Подлинный человек припадал к груди Богоматери, подлинный человек был обрезан на восьмой день, подлинный человек ходил по земле, подлинный человек был распят на Кресте, положен во Гроб, а потом воскрес.
Однако трудно поверить во все это до конца, и тот же Аполлинарий, исповедуя, что Богом была воспринята истинная человеческая плоть, предложил учение, которое на первый взгляд кажется приемлемым и даже удачным. Оно как будто что-то объясняет, как будто упраздняет «абсурдность» нашей веры… Впрочем, еще раннехристианский теолог и писатель Тертуллиан (155/165 – 220/240) повторял: «Верую, ибо абсурдно». Но иногда так не хочется абсурдов, хочется, чтобы все было понятно!
Аполлинарий рассматривает тройственный состав человеческого естества: дух, душу и тело. Между прочим, так же называется и знаменитый труд святого исповедника Русской Православной Церкви, выдающегося хирурга и духовного писателя, архиепископа Симферопольского и Крымского Луки (Войно-Ясенецкого; 1877–1961). Аполлинарий пишет, что у Христа была подлинная плоть, то есть Он имел настоящее физическое тело и настоящую душу, так что Ему был полностью доступен весь мир человеческих эмоций и чувств: Он страдал, тосковал, радовался… Но человеческий дух во Христе был замещен Логосом, это и было Божественное Слово, которое восприняло человеческую плоть и человеческую душу.
Таким образом, Аполлинарий не испытывал трудностей с такими, например, фразами, как Слово стало плотию (Ин. 1: 14), или со словами, произнесенными Господом в Гефсиманском саду: Душа Моя скорбит смертельно (Мф. 26: 38). Казалось бы, у него не могло возникнуть проблем с богословием. Логос,
Второе Лицо Троицы во Христе, и занимает место человеческого духа. Однако святые отцы не приняли и это учение, отвергнув его, как еретическое. Они утверждали, что Христос воспринял подлинную плоть человеческую, подлинную человеческую душу и подлинный человеческий дух. Вся эта полнота человеческой природы соединилась с Предвечным Словом, то есть с Богом.
На первый взгляд, учение отцов Церкви менее логично, нежели учение Аполлинария. Но они исходили из аксиомы: «Что не воспринято, то и не спасено». Христос воспринял человеческую плоть, поэтому наша плоть спасается; Христос воспринял человеческую душу, поэтому спасается и наша душа. Но если бы Господь не воспринял человеческий дух, то человеческий дух не спасался бы.
Иисусу была доступна и духовная жизнь человека. Отче! В руки Твои предаю дух Мой (Лк. 23: 46), – говорит Он на Кресте. Нам не следует перетолковывать эти слова в том смысле, что Господь имел в виду душу, мы должны воспринимать их буквально: речь идет именно о духе, о высшем проявлении человеческой природы.
Это учение Церкви отражено в третьем члене «Символа Веры»: «Нас ради человек и нашего ради спасения <…> воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы». Зачем же потом добавлено: «…и вочеловечшася»? Казалось бы, здесь мы сталкиваемся с очевидным повторением, но «Символ Веры» подобен строгой математической формуле, в которой не должно ничего недоставать, равно как и не должно быть ничего лишнего.
Дело в том, что «плоть» и «человек» – отнюдь не одно и то же. Под «плотью» понимается материальная субстанция, но ни в коем случае не дух. Причастие «воплотившагося» вполне устроило бы Аполлинария, однако добавка «…и вочеловечшася» предполагает как раз принятие Христом человеческого духа. Таким образом, Спаситель был не «призраком», как полагали докеты, и обладал не какой-то «половинчатой» частью человеческой природы, как думал Аполлинарий, а именно всей ее полнотой.
Словам «Сын Человеческий» присущ один интересный оттенок. Нам было бы проще ощущать Его «Отцом Человеческим», ведь Сын – порождение Отца. Но в этом-то среди прочего и состоит кёнозис, или, говоря по-русски, истощение Божества. Господь настолько смирился и снизошел к нам, что сделался порождением Собственного творения.
О человеческой немощи
Человек – существо немощное, причем речь вовсе не обязательно идет о немощи греховной: грех и немощь – вещи совершенно разные. К грехам Христос был непричастен. Приверженцы секты Виссариона[16] охотно соглашаются с тем, что у их лидера есть грехи, потому что, по их словам, Христос должен познать в том числе и грехи для того, чтобы помочь грешникам. Но для христианского сознания такое утверждение абсолютно неприемлемо. Если кто-то вкусил грех, то, значит, и сам нуждается в спасении. Господь не может вкусить грех, понятие греха абсолютно несовместимо с понятием Бога: Он Свят. Немощь же не имеет никакого отношения к греху, человеческая слабость – не грех.
Иногда, говоря: «человек немощен…», мы тем самым призываем к снисхождению к каким-то греховным слабостям. Но святой Иоанн Дамаскин (ок. 675 – ок. 753/780) пишет о «безгрешных страстях». Какими могут быть человеческие немощи? Немощь сил, немощь возможностей… Как же Бог Всемогущий (а именно таковым Он открылся Аврааму) может приобщиться к немощи? Этот парадокс присущ христианской вере, нашему исповеданию Христа как Сына Человеческого. Когда речь заходит об этом, христиане нередко настораживаются: им кажется, что их чуть ли не в грех вводят, чуть ли не в ересь толкают! С другой стороны, если этого не принять, мы не примем Христа как Сына Человеческого, потому что человек не может быть ни всемогущ, ни всеведущ.
В чем же проявляется приобщение Христа человеческой немощи? Все мамы и папы пеленали своих детей. Ребенок в пеленах находится полностью во власти родителей, его возможности и свобода существенно ограничены. При этом он иногда капризничает, кричит. Родившегося Младенца Иисуса Дева Мария тоже сразу запеленала, и, как любой младенец, Он не мог освободиться от пелен. В этом впервые проявилась Его немощь. Иисус питается от материнской груди. Это тоже немощь: Божественный Младенец, так же как и мы, не может обойтись без пищи телесной, приняв немощь человеческой природы, которая требует постоянного восполнения жизненных сил. С этим мы еще столкнемся: после того, как Иисус выдержал сорокадневный пост, Он напоследок взалкал (Лк. 4: 2). Не следует думать, что Ему было легко воздерживаться от пищи в течение сорока дней. Если бы Он не поел в тот момент, то умер бы от истощения.
Евангелист повествует об отрочестве Спасителя: Иисус же преуспевал в премудрости и в возрасте и в любви у Бога и человеков (Лк. 2: 52). Кто может преуспевать? Лишь несовершенный. Совершенному преуспевать не в чем, он и так уже всего достиг. Белый цвет невозможно убелить, точно так же и совершенствоваться можно лишь до тех пор, пока совершенство не достигнуто. Значит, Иисус преуспевал, рос, становился все больше и больше, как всякий младенец и отрок; значит, в три года Он чего-то не знал, а в четыре уже узнал…
По этому поводу святые отцы рассуждали по-разному. Одни считали, что Иисус обо всем знал изначально, просто Его всезнание открывалось людям лишь постепенно. Мнение других сводилось к тому, что все знал и все знает Логос, а Сын Человеческий действительно мог чего-то не знать до времени и возрастал в познании. На мой взгляд, первое мнение вызвано боязнью согрешить перед Христом, признав, что Сын Человеческий – настоящий человек, а вовсе не сверхчеловек.
Вторую точку зрения подтверждает и евангельский текст, посвященный Второму
Пришествию и событиям последних времен, которые волнуют всех. На вопрос учеников, когда же это произойдет, Господь отвечает: О дне же том или часе никто не знает, ни Ангелы небесные, ни Сын, но только Отец (Мк. 13: 32). Иными словами: об этом не может знать никто из живущих на земле, в том числе и пророки, а любой кичащийся своим мнимым знанием – лжепророк. Еще бы: ведь даже Ангелы на Небесах не знают об этом, не знает и Сын Человеческий – Учитель, Который уже произнес Нагорную проповедь, Который говорит о Своем Втором Славном Пришествии с Ангелами! Христос, восприняв человеческую природу, воспринимает вместе с ней и человеческое незнание, смиряется до конца.
Когда некто хотел пойти со Христом, Господь ответил ему:
Лисицы имеют норы и птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову (Мф. 8: 20).
Мы сопереживаем немощи странника, которого ночь застала в пустыне или у подножия горы. Там он и заночевал, а утром отправился дальше. При этом путник проголодался и продрог в предутренней прохладе и страдал из-за этого.
Иисус предупреждал: Сыну Человеческому надлежит пострадать и быть убиту[17]. Эти страдания тоже не были призрачны, они были более чем реальны!
Я не раз слышал от прихожан: «Зачем было Спасителю страдать лишний раз? Он же – Сын Божий! Он же воскресил Лазаря! Он же мог сделать все!» Дело в том, что перед нами – яркое свидетельство человеческой природы Христа. Его дух возмущался, Он тосковал, Ему тоже бывало мучительно больно…
Друзья Иисуса
Человеку трудно прожить без друзей: без них ему одиноко, потому что наши души хотят быть понятыми и стремятся к любви. Но истинных друзей, к сожалению, всегда мало. Порой друзья юности превращаются со временем либо во врагов, либо в людей, которым мы совершенно безразличны.
Христос, как Сын Человеческий, ощущал потребность в дружбе, и, как и у всех людей, друзья у Него были, и так же, как у всех нас, их было очень мало. Едва ли даже всех учеников можно было по-настоящему назвать Его друзьями. Иисус выделял из них троих – Петра, Иакова и Иоанна, а иногда и Андрея. Он часто брал их с Собой – в дом Иаира при воскрешении его дочери, в Гефсиманский сад… Иногда Иисус хотел остаться именно с друзьями, а не просто с учениками. Некоторые говорят о «любимчиках» или «фаворитах». Что ж, Петр, Иаков и Иоанн оказались фаворитами в прямом смысле слова – именно их Господь взял с Собой на гору Фавор.
Любовь Христова подобна солнечному лучу, освещающему всех без исключения: как Его современников, так и нас с вами. Мы ничем не обделены, по сравнению с теми, кто окружал Иисуса в Его земной жизни. «Леонардо да Винчи XX века», отец Павел Флоренский[18] говорит об этом так: если брак – это двое в плоть едину, то дружба – это двое в душу едину. Дело не в том, что Флоренский стремился принизить значение брака. Он высказал интереснейшую мысль, в которой, безусловно, содержится зерно истины.
Христос любил всех, но полного единения душ со всеми быть не могло. Ни один евангелист не свидетельствует об обидах других апостолов по поводу того, что Иоанн Богослов был любимым учеником Господним. Сам же Иоанн пишет о себе как об ученике, которого любил Иисус[19], не называя, впрочем, своего имени. Конечно, так мог сказать каждый, но не каждый чувствовал это на самом деле. Речь идет не об особой любви Иисуса, а об особой душе Иоанна, которая была особенно восприимчива к любви Господа.
Христос говорит:
Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего (Ин. 15: 15).
Когда Иуда поцеловал Иисуса, Тот сказал ему: Иуда! Целованием ли предаешь Сына Человеческого? (Лк. 22: 48) – и с горечью добавил: Друг, для чего ты пришел? (Мф. 26: 50). Христос еще раз напомнил Иуде, от чего тот добровольно отпал: от Его дружбы!
Потерять дружбу действительно страшно, ею нужно дорожить! Необходимо дорожить любовью, если мы ее чувствуем, если мы можем сказать о себе: «Я тот, кого этот человек любит!»
Слова Христовы: …но Я назвал вас друзьями — стали причиной одного из давних споров православных с баптистами, которые часто твердят о своей «дружбе» с Иисусом. «Верного друга я нашел во Христе!» – поют они на собраниях, а вот православным такие гимны чужды. Мы предпочитаем называть себя рабами Божиими. Так кто же из нас прав? Может быть, действительно, мы упускаем что-то из виду, постоянно вспоминая о рабстве и никогда – о дружбе?
Дело в том, что в представления баптистов вкралась существенная ошибка, которую православные инстинктивно чувствуют.
Но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего, потому что не вы Меня избрали, но Я (Ин. 15: 15–16),
– говорит Господь. То есть это именно Иисус называет кого-то другом, Он избирает, а у баптистов получается наоборот: они величают Его своим другом. Это – панибратство, это сродни тому, как если бы младший офицер подошел к генералу и назвал его своим приятелем.
Авраам называется другом Божиим. Господь говорит: Утаю ли Я от Авраама, что хочу делать! (Быт. 18:17). Генерал не обязан отчитываться перед лейтенантом, однако друг не может принять какое-то жизненно важное решение, не сообщив об этом другу. Поэтому если Господь кого-то из нас назвал Своим другом, Он не предпримет ничего прежде, чем скажет ему.
У Иисуса были такие друзья. Один из таких дружеских домов – дом Марфы, Марии и Лазаря. Иисус любил приходить туда. В Евангелии от Иоанна есть слова, свидетельствующие о дружбе Христовой, которые часто не замечают: Иисус же любил Марфу и сестру ее, и Лазаря (Ин. 11: 5). Видимо, какие-то особые дружеские нити связывали сердце Сына Человеческого с сердцами членов этого семейства.
Марфа и Мария посылают к Иисусу, находившемуся достаточно далеко от них, вестника: Сестры послали сказать Ему: Господи! Вот, кого Ты любишь, болен (Ин. 11: 3). Они ни о чем Его не просят, а просто шлют Ему весть, даже не задумываясь о том, как Он поступит. Для них это – не главное.
Обсуждая с учениками полученное сообщение, Иисус говорит: Лазарь, друг наш, уснул (Ин. 11: 11), подразумевая, что круг Его дружбы не ограничивается только двенадцатью апостолами. Эти строчки Евангелия едва приметны, но как они близки нам и трогательны! Они по-новому открывают нам Сына Человеческого, Который избирает среди нас друзей и хочет этой дружбы!
«Благожелатели» Иисуса
Нам нравится, когда у нас появляются защитники, адвокаты. Трудно общаться с одними обвинителями, хотя и сказано в Священном Писании:
Пусть наказывает меня праведник: это милость; пусть обличает меня: это лучший елей, который не повредит голове моей (Пс. 141: 5).
Мы понимаем, что нам полезно обличение, однако так хочется чего-то другого!..
У Иисуса такие благожелатели тоже были, но благожелательность – это тот елей, который может повредить, поэтому надо быть внимательным, и Господь оставался начеку. Когда Христос сказал, что Ему надлежит пострадать, Петр, как настоящий друг, ответил:
Будь милостив к Себе, Господи! Да не будет этого с Тобою (Мф. 16: 22).
Казалось бы, не отреагируй Петр на слова Иисуса именно таким образом, можно ли было бы после этого считать его другом? Ведь есть возможность избежать беды – просто не идти в Иерусалим, не говоря уже о том, что Господь обладал Божественными силами и без труда мог противостоять любым врагам. Но мы помним резкий ответ Иисуса:
Отойди от меня, сатана! Ты Мне соблазн! Потому что думаешь не о том, что Божие, но что человеческое (Мф. 16: 23).
Вот пример того, когда дружба может повредить, когда «стрелка» дружбы «зашкаливает», выходя за положенные ей пределы и потворствуя человеческой слабости.
Злоба фарисеев против Христа нарастала, и Его дальнейшее пребывание в Иудее могло лишь еще больше распалить ее. Авгарь, царь Эдессы[20], который слышал об Иисусе и чей посланник Анания уже был отправлен в Палестину с заданием запечатлеть лик Христа, пригласил Иисуса к себе, предоставляя Ему, как бы мы сегодня выразились, политическое убежище. Иисус мог бы беспрепятственно проповедовать, творить чудеса и, пока царствовал Авгарь, Его никто и пальцем бы не тронул. Это мы знаем из Предания. Что же касается Священного Писания, то Авгарь в нем не упоминается, зато сам этот случай описывается:
Из пришедших на поклонение в праздник были некоторые Еллины. Они подошли к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской, и просили его, говоря: господин! нам хочется видеть Иисуса. Филипп идет и говорит о том Андрею; и потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу. Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому[21]. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода. Любящий душу свою (то есть свою жизнь) погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную (Ин. 12: 20–25).
Ответ Иисуса свидетельствует о том, что Ему была предоставлена возможность избежать смерти, но великодушное предложение Авгаря было Им отклонено.
Людям свойственно радоваться. Первым чудом, совершенным Христом, было не исцеление больных или изгнание нечистых духов из одержимых, а претворение воды в вино на браке в Кане Галилейской. Казалось бы, эка невидаль – на свадьбе не хватило вина! Ну и что, потерпят, от этого еще никто не умирал! Но Иисус не позволил омрачиться человеческой радости. Здесь проявляется очень тонкое и такое человеческое чувство! Не может человеческая душа постоянно пребывать в состоянии натянутой тетивы. Христос пришел, в том числе и для того, чтобы принести в этот мир радость, чтобы преснота и безвкусие больше не обедняли нас. В Евангелии от Матфея Иисус, говоря о людях, сравнивает Себя с Иоанном Крестителем:
Кому уподоблю род сей? Он подобен детям, которые сидят на улице и, обращаясь к своим товарищам, говорят: мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали. Ибо пришел Иоанн, ни ест, ни пьет; и говорят: в нем бес. Пришел Сын Человеческий, ест и пьет; и говорят: вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям, и грешникам (Мф. 11: 16–19).
Говорят: «С кем поведешься, от того и наберешься» – или: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты». Многие иудеи полагали, что знакомство с далеко не самой лучшей частью тогдашнего общества ставило под сомнение праведность Христа. И действительно, если Иоанн Креститель был проповедником покаяния, будил совесть и пел печальные песни, то Иисус нес радость. Но людям не угодишь… По сравнению с Иоанном Крестителем Христос – дитя, играющее на свирели. Он, как Орфей, укрощал Своей игрой нравы диких зверей.
Внешность Иисуса Христа
В Евангелии не говорится о том, как выглядел Спаситель. По этому поводу древние учителя придерживались различных точек зрения. Одни полагали, что Иисус был некрасив, ссылались при этом на пророка Исаию:
Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его (Ис. 53: 2–3).
Такого мнения придерживался, например, Тертуллиан. В отличие от него, святитель Иоанн Златоуст (ок. 347–407) говорил о Божественной красоте Господа, ведь еще псалмопевец восклицал: Ты прекраснее сынов человеческих! (Пс. 44: 3).
Как бы то ни было, до нас дошло послание Публия Лентула, направленное Сенату еще во времена земной жизни Спасителя, где дается описание Его внешности. Сенатор писал: «Этот человек высокого роста и строя. Его русые волосы опускаются гладкими до низа ушей и оттуда падают волнистыми локонами на самые плечи. Они разделены наверху головы, как у назареев. Нос и рот весьма правильные, борода довольно густая, небольшая, одинакового цвета с волосами головы, разделяется на две части на подбородке. Глаза голубые и чрезвычайно живые. Его никогда не видели смеющимся, но видели плачущим».
Это описание полностью соответствует иконографической традиции.
Страдания Сына Человеческого
Поговорим о страданиях Христовых. Возможно, только ради них Он и стал Человеком. Творить чудеса Господь мог и не воплотившись, учить людей мог и посланный Богом пророк. Но пострадать, не вочеловечившись, было по-истине невозможно. Для того чтобы совершить наше спасение и искупление, Христос воплотился и принял страдания. Блаженный Августин (354–430) восклицает: Господь мог бы создать мир красивее, чем этот. Господь мог сотворить мир более величественный, чем наш. Для всего этого хватило бы премудрости и всемогущества Божия. Но любовь Божия не могла придумать ничего большего, как отдать на заклание Своего Единородного Сына. И Он Его отдает!
Страждущие плачут, поэтому и Иисус плачет. Новый Завет упоминает о трех таких случаях. Сначала это были слезы друга: умер Лазарь, и Господь оказался в доме Марфы и Марии.
Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как Он любил Его <…> Иисус же, опять скорбя внутренно, приходит ко гробу (Ин. ГГ: 35–38).
Тяжело хоронить друзей…
Затем слезы Сына Человеческого были слезами Мессии, входящего в Иерусалим, когда толпы людей, размахивавших пальмовыми ветвями, ликовали:
Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев! (Ин. 12: 13) Тогда Иисус приблизился к городу <…> смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих (Лк. 19: 41–42).
На этом месте ныне возвышается церковь. По-латыни она называется Dominus flevit, то есть «Господь Плачет». Этот храм ориентирован не на восток, а на запад, поскольку расположен восточнее Иерусалима. Храмовая апсида[22] выполнена из стекла, поэтому люди, находящиеся в церкви, видят то же самое, что видел и Иисус, когда стоял на этом месте: склон Елеонской или Масличной горы и Святой город. На престоле[23] изображена птица, собирающая птенцов под свои крылья.
Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! (Мф. 23: 37).
– плачет Мессия, не узнанный в Своем городе при победных кличах и триумфальных возгласах народа. Но Христу нужны не царские почести!
В третий раз Господь плакал в Гефсиманском саду. Он Сам говорит: Душа моя скорбит смертельно (Мк. 14: 34), а евангелист описывает это так: Иисус начал ужасаться и тосковать (Мк. 14: 33). Ужас и тоска обуревали одинокую душу Сына Человеческого в ночи Гефсиманского сада. Апостол Павел пишет:
Он, во дни плоти Своей, с сильным воплем и со слезами принес молитвы и моления Могущему спасти Его от смерти; и услышан был за [Свое] благоговение (Евр. 5: 7).
Авва Отче! все возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты (Мк. 14: 36),
– этот слезный вопль немощи и отчаяния трижды возносился к небу. После целого часа душевного борения, когда пот, как капли крови, скатывался с Лица Спасителя и слезы орошали землю Гефсиманского сада, Он смирился.
Какая скорбь, какое одиночество владели Иисусом, когда Он страдал на Кресте! «Ученики бросили Меня, все разбежались. Наученные Мною – сегодня Меня распинают. Святой город Меня не узнал. В конце концов, и это можно понять, все они – грешные люди, но, Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?» Словами псалмопевца:
Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне; избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою; спаси меня от пасти льва и отрогов единорогов, услышав, [избавь] меня (Пс. 21: 20–22).
Душа Сына Человеческого сполна испытала муку богооставленности. И предательство Иуды, и отречение Петра, и шипы тернового венца, и гвозди вели к этому моменту средоточия голгофских страданий – к богооставленности. Теперь даже Отец Небесный и Тот оставил Его… Но как объяснить то, что едва ли укладывается в человеческое сознание? Ведь если считать, что первая ипостась Святой Троицы оставила вторую, то нет и Самой Троицы, Единосущной и Нераздельной. Если же говорить не об ипостасях, а о том, что Божественная природа оставила человеческую, то нарушается учение IV Вселенского Халкидонского собора, состоявшегося в 451 году, о том, что Божественная природа и природа человеческая соединены во Христе неслиянно и нераздельно.
Как ни думай, все равно впадаешь в ересь… Святые отцы это чувствовали и в данном случае избегали теологических рассуждений. Объяснить это противоречие можно только сотериологически[24]. Как говорит Блаженный Феофилакт, «Он произнес эти слова от нашего лица, это наша человеческая природа была оставлена Богом, потому что мы согрешили». Приняв нашу природу, Он теперь и это испытал на Себе. Так отчасти постигается великая тайна возгласа, исторгнутого в голгофской тьме.
Далее, как и всякий умерший человек, Иисус был погребен. Евангелие недвусмысленно говорит об этом: Где будет труп, там соберутся орлы (Мф. 24: 28). Многие не желают относить эти слова к Христу, но святые отцы толкуют их именно таким образом. Позже и Ф.М. Достоевский проникновенно описал снятие Спасителя с Креста как следствие настоящей, физической смерти. В селе Большой Улуй Ачинского района Красноярского края стоит церковь с чудотворной иконой, изображающей снятие Господа с Креста. Все изображение выполнено в цвете, а Тело Христово предстает перед нами в необычном, черно-белом изображении. Может быть, это иконографически рискованный прием, но живописно – необыкновенно сильный и пронзительный…
Итак, наступила смерть, Тело Иисуса было положено во Гроб, а Его душа, как и всякая человеческая душа, сошла во ад. Об этом пишут апостолы: Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал (1 Петр. 3: 19). Он сошел в преисподние места земли (Еф. 4: 9), а когда воскрес, восторжествовала жизнь. Апостол Фома хочет удостовериться в свершившемся чуде. Господь простирает к нему Свои пронзенные руки и зовет: прикоснись! убедись!
Когда Спаситель в первый пасхальный вечер при затворенных дверях вошел к ученикам, те закричали от ужаса. Это и понятно: только призраки входят через закрытые двери. Но перед ними предстает реальный, живой человек, который к тому же спрашивает, не найдется ли у них чего-нибудь съестного. Нашлись мед и рыба, и Христос принялся за еду. Они должны были воочию убедиться в том, что человек воскрес, воскресла человеческая природа, навсегда освобожденная от смерти. Пасхальным торжеством окрашено человеческое естество в Евангелии.
Наконец, наступает тот светлый летний день, когда с горы Елеонской Спаситель во плоти возносится на Небо. С человеческой плотью Христос соединен навсегда. В ней Он пребывает сейчас, в ней же Он вернется и вновь, как поведали Ангелы ученикам:
Сей Иисус, вознесшийся от вас на небо, придет таким же образом, как вы видели Его восходящим на небо (Деян. 1: 11).
Ожидая Второго Пришествия Христа, мы ждем именно Пришествия Сына Человеческого. Плоть Господа пребывает на Небесах и таинственно дается нам в Евхаристии. В Апокалипсисе Ангел из храма говорит Сыну Человеческому:
Пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела (Откр. 14: 15).