Кто, если не я?. Часть 1 (Катажина Колчевська, 2013)

Глава 1

Я пообещала себе, что буду отвечать на каждый пятый звонок. Приходилось иногда брать трубку, иначе бы и в дом могли вломиться в поисках трупа, моего трупа.

Зазвонил телефон. Как раз пятый звонок.

– Алло. – Я надеялась, что мой тон был достаточно отпугивающим.

– Пани доктор? Это Марцинковска. Помните меня? – заорала трубка мне в ухо.

– Да, да, помню, пани Марцинковска, – ответила я, застигнутая врасплох. – Вот только не могу понять, откуда у вас мой номер?

– Пани доктор, дорогая, спасите меня, – зарыдала в трубку моя бывшая пациентка. – Пани доктор, у меня кровотечение не прекращается.

– Простите, пани, но я в отпуске за свой счет, надолго, и сейчас не принимаю, – твердо заявила я. В общем, я уже догадалась, куда свернет разговор, и начала злиться. И хватило же у нее наглости звонить домой!

– Знаю, мне в кооперативе сказали, но пани доктор… Только вы мне можете помочь, – заныла умирающим голосом Марцинковска.

– Я же сказала, что не работаю и пациентов не принимаю. Езжайте в районную поликлинику, – сообщила я непререкаемым тоном.

– Пани доктор, я всюду была. Туды-сюды гоняют, пилюли прописывают и домой шлют. Уже два месяца хожу. Пани доктор, а у вас руки золотые, примите меня, – запричитала Марцинковска, переходя на местный говор.

– Но я сейчас вообще нигде не работаю. Вам ясно? Не работаю и никого не принимаю. – Я уже почти орала.

– Пани доктор, ну пожалуйста. У меня все болит и слабость такая… Никто мне помочь не может. Умоляю, пани доктор.

– Нет, извините. До свиданья, пани, – рявкнула я и бросила трубку, хотя в ней еще звучали рыдания Марцинковской.

Меня трясло от возмущения и злости. Ну почему эти женщины думают, что если я их оперировала сто лет тому назад, то можно звонить мне домой? Неужели букет цветов и коньяк из «Певекса» давали им на это право? Мне уже несколько месяцев пациентки не звонили. Я так разозлилась, что пришлось выпить стаканчик чего покрепче. Потом еще два, и, в общем, до вечера кое-как дотянула.

Магда опять прислала письмо. Судя по дате на конверте, оно пролежало в почтовом ящике пару недель. Надо бы ответить, а то она начнет волноваться и пристанет с расспросами и упреками. Вот только что я могла написать? Рассказать правду о том, что все бросила и ничем не занимаюсь? Написать я не успела. Магда позвонила сама. Это оказался как раз пятый звонок.

– Анна?

– Она самая. Родную сестру не узнаешь. – Я надеялась, что мой тон отобьет у нее охоту продолжать разговор.

– Голос у тебя странный. Спала?

– Нет, с чего бы?

Конечно не спала, уже целую неделю не спала. Я пригоршнями глотала снотворное и запивала коньяком, но состояние после этого трудно было назвать сном.

– Ну конечно, кто ж спит в такое время, – заявила Магда учительским тоном.

О господи, началось.

– Кажется, я простыла немного, – соврала я. Хотя как можно простудиться, если не выходишь из дому?..

– У вас тоже погода ужасная? – спросила Магда.

– Да-а-а…

Да откуда мне знать, какая у нас погода!.. Зачем оно мне надо. Разговор тем временем становился все более нелепым и бессвязным.

– Мы с Робертом за тебя переживаем. На письма не отвечаешь, трубку не берешь. Ты хоть иногда бываешь дома?

– Да, иногда бываю.

– Может, я приеду тебя проведать? Я сейчас свободна, Роберт то в командировках, то на работе, а я дома так давно не была.

Я потеряла дар речи. Вот только визита сестры мне не хватало.

– Слушай, а может, давай ты к нам? – Магда совсем разошлась. – Чего тебе сидеть одной в таком большом доме? Приезжай прямо сейчас, погостишь до Рождества.

– Я бы рада, – вежливо соврала я в очередной раз, – но у меня столько дел…

Еще одна ложь.

– Ой, Анна, ну что за отговорки! Какие у тебя там дела?

– Ну, знаешь, с гминой[1] рассчитаться, кухню отремонтировать, на чердаке порядок навести и все такое.

Ложь, ложь, ложь…

– Так ты еще не рассчиталась? И кухню не доделала?

Вопросы, вопросы, вопросы. Вот откуда она взялась на мою голову? Я вышла из себя.

– Нет, не доделала, – ответила ей холодно.

Честно говоря, я так разозлилась, что не смогла сдержаться.

– Извини, я не хотела лезть в твои дела. Просто надеялась, что ты приедешь и мы проведем вместе хоть немного времени, – заявила Магда тоном обиженной младшей сестры.

– Магда, пожалуйста, перестань. Я разберусь с делами и позвоню тебе…

– А может, на Вигилию[2] приедешь? Ну пожалуйста, пообещай! Будет Гося с семьей, и Игорь, и еще несколько друзей. Мы все будем рады, если ты приедешь.

Да, могу себе это представить. Ну просто море радости. Куча незнакомых варшавских снобов.

– Постараюсь, – соврала я в очередной раз.

– Пожалуйста, позвони мне на следующей неделе. Позвони – и мы обо всем договоримся.

Магда, моя младшая сестричка, когда-то была самым близким для меня человеком. Когда-то… Потом все стало так сложно. Она единственная, кто остался из моей семьи. Единственная, кто хоть что-то значит для меня. Вот только сказать ей об этом я не могу. Как не могу сказать, что не делала того, в чем она меня винила. Я не убивала нашу маму.

Зазвонил телефон. В пятый раз за последние три дня. Какого черта им всем от меня надо? То за целый месяц пяти телефонных звонков не набралось, а тут на тебе. Ужасно болела голова. Да иду уже!

– Алло, – ответила я отталкивающим тоном. Как обычно.

– Анна, привет. Это Тадеуш.

– Тадеуш? – воскликнула я.

Уж чего-чего, а звонка из отделения, от моего заместителя, я никак не ожидала.

– Тебя дома не застанешь. Ты уезжала куда-то?

Вот почему люди задают столько лишних вопросов?

– Да, ненадолго. Чем вызван такой интерес к моей персоне?

– Мы тут всем коллективом о тебе переживаем. Не соскучилась еще о нас? Как ты там, без дежурств и пациентов?

– Уж как-то справляюсь, – ответила я холодно.

«И по вам совершенно не скучаю», – продолжила про себя.

– Может, тебе чего-нибудь надо?

– Чего, например?

– Ну не знаю, купить тебе чего-нибудь. Может, книжки, газеты?

– Тадеуш, я не калека. Вопрос не по адресу. – Телефонная трубка с моей стороны уже льдом покрылась.

– Анна, извини, ты не так поняла. Не злись, пожалуйста.

– Тадеуш, я всегда была злой, с чего бы мне сейчас меняться?

– Может, я не вовремя позвонил? Давай я перезвоню попозже.

– А зачем ты вообще звонил? Может, и перезванивать не стоит…

– Просто хотел спросить, как ты. Извини, – запнувшись, сказал он. – А еще хотел спросить, не могла бы ты нам помочь? У нас людей не хватает в консультации. Я тут подумал, может, вернешься, подзаработаешь немного. – Он запинался, как ученик. Выглядело это жалко. Я молчала, наслаждаясь мгновениями триумфа. – А вообще, как дела? – закончил он совсем уж испуганно.

– Ты надо мной издеваешься?

– Скажешь тоже. Зачем? – ответил он тихо. Казалось, что на том конце провода маленький мальчик. Разговор становился все более неприятным.

– Как у меня дела? А какое тебе дело? Ты у нас получил что хотел. О, извини, еще и исполняющий обязанности. Ты думал, я тебя всю жизнь за ручку водить буду? Вернуться в клинику? Ничего себе, отличное предложение! – заорала я в трубку. – Я в отпуске, в заслуженном отпуске, отдыхаю я.

– Аня, ты не так меня поняла! – на том конце провода был уже не ученик, а дошкольник.

– Нет, я все отлично поняла. Я тебя всему научила, я позволила защититься. Ты стал ездить на конгрессы и встречи. Вот только своего отделения не было. Ты подговорил своего дружка, этого, прости господи, директора, меня с работы выпереть. Неоплачиваемый отпуск!

– Аня, – простонал он.

– Не перебивай! Не смей! Я сама закончу! Я не должна была уходить в отпуск. Я со всем прекрасно справлялась, и с работой, и с пациентками, и с отделением. Но я же тебе мешала, да? И таких хороших друзей, как у тебя, у меня не нашлось. А сейчас я тебе должна в консультации помогать? Как кто? – Я сопела и плевалась в телефонную трубку. – Не звони мне больше! Ни тебя, ни коллег твоих чертовых я знать не желаю! И в твою заботу не верю! – проорала я и швырнула трубку.

«Надо выпить!» – сказала я себе.

Я проснулась. Опять звонил телефон. Вот холера! Который час? Очень хотелось пить. Кто-то постучал. Это в дверь звонят?

Мысли путались.

О господи. Это в дверь звонят! Кого там, к чертям собачьим, принесло?! И зачем? Почтальон? Или колядники? Так еще не Рождество. Или мне так показалось.

– Иду, – крикнула в сторону коридора, чтобы перестали звонить. Звонок отдавался в голове глухой болью.

Наконец мне удалось отыскать какую-то блузку и туфли.

– Кто там? – крикнула через двери.

– Иоанна.

Иоанна? Да мы уже полгода не виделись. С тех пор как я ушла из больницы.

– Ты что здесь делаешь? – продолжила я разговор через закрытую дверь, все еще надеясь, что Иоанна уйдет.

– А ты как думаешь? Открой, а то я стою тут, внимание привлекаю. На меня уже все оглядываются – четверть часа в дверь тарабаню.

– Как ты узнала, что я дома?

– Да открой ты наконец.

– Сейчас, сейчас, ключи ищу.

Пришлось открывать – иначе бы отделаться от Иоанны не удалось. Я нашла ключ и повернула его в замочной скважине. Нажала на ручку, и дверь с трудом открылась, впуская в дом ледяной воздух.

– Под домом же машина стоит, где ты еще можешь быть? Тебя уже месяц никто не видел, трубку ты не берешь. Что происходит? – повысила она голос.

– Все в порядке. Просто я была занята. А ты труп приехала искать? – спросила я холодно, давая понять, что ее тут никто не ждал.

– Что? Какой труп? Ты о чем? Была занята? Чем? – Она задавала вопросы, а сама тем временем продвигалась все дальше и дальше вглубь дома, пока наконец не остановилась на пороге моей комнаты.

– Господи, да что ж тут творится! – воскликнула она. Ей было все равно, что я ее не приглашала и, в общем, что не слишком довольна этим визитом.

– Иоанна, мне сейчас не до гостей. У меня все в порядке. Я тебе на следующей неделе позвоню, приглашу на кофе. Устраивает? – Я все еще стояла в коридоре, надеясь, что визит будет недолгим.

Голова раскалывалась от боли. Я не мылась уже пару дней. Меня трясло, и мучила изжога. Сейчас я могла мечтать только об одном – чтобы Иоанна побыстрее убралась. Иначе все закончится катастрофой.

– Боже, что ты с собой сделала… Взгляни на себя в зеркало! Почему тут такой беспорядок? О боже, ты пила?! – Она орала, а я удивлялась, откуда столько силы в ее старых легких.

– Нет.

– Как это нет, я же вижу. А это что?

«Бутылка “Яся Вендровничка”[3]. Слепая, что ли?» – подумала я. Боже, как болит голова!

– Анька, ты сама все выпила? За день? Или за два? – спросила она, немного успокоившись, а через мгновение уже отвернулась и продолжила обыскивать комнату.

– Аська, у меня сил нет и голова болит. Отцепись, а? – попросила я. На вежливость меня уже не хватало.

– Еще бы у тебя голова не болела. О, эстазолам и еще реланиум. Неплохой набор.

Она уже добралась до кофейного столика. Кофе там тоже был, но на него она почему-то внимания не обратила. Я так разнервничалась, что у меня начали трястись руки. И голова тоже.

– Ты с ума сошла? Что ты делаешь? Решила счеты с жизнью свести? – продолжила допрос Иоанна. Морщины на ее лице стали еще глубже. Только сейчас я заметила, как она постарела за это время.

– А почему бы и нет? – холодно ответила я.

– Глупо так мучиться. Можешь сразу со всем покончить – у тебя тут таблеток столько, что проще раз и наверняка.

Это было уже слишком.

– Оставь меня в покое, Аська! Чего приперлась. Тебя кто-то просил?..

От боли и злости слезы брызнули из глаз. Меня еще сильнее затрясло. Я злилась и на нее, и на себя.

– Вообще-то, просили. Если бы ты брала трубку, мне бы не пришлось ехать сюда и торчать, как дуре, под дверью. Магда позвонила, просила посмотреть, как у тебя дела. Она сейчас не может вырваться из Варшавы. Что ты с собой сделала? Сколько времени прошло? Полгода? Да ты уже в развалину превратилась!..

– Очумела, Аська? Ты лучше на себя посмотри и не лезь в чужие дела. Ты же у нас сильная. Реалистка. Вот только нормальным врачом стать не смогла. Педиатр, тоже мне. Ты кроме колик и цвета какашек хоть в чем-то еще разбираешься? Извини, но я тебя сюда не звала. Это мой дом, не сестры, а мой! – Я орала так, что почти сорвала голос.

Болели легкие и голова. В мозгах крутилась только одна мысль – как бы поскорее напиться. Я мечтала, чтобы крепкий пряный алкоголь наполнил желудок и высушил слезы.

– Хорошо, я ухожу. Только ты загляни в зеркало. Всего на секунду. Хотя бы ради того, чтобы было с кем выпить. Или чтобы заглянуть в глаза болезни, которая тебя убивает.

– До свидания, – сказала я, имея в виду «иди к черту».

– Завтра около двенадцати придет девушка, приберет у тебя. Откроешь ей. Если не откроешь – я позвоню в полицию или вызову пожарных. Ты же знаешь, я могу.

Я знала. Побрела на кухню, вытащила бутылку из холодильника и сделала большой глоток. От крепкого ледяного спиртного перехватило горло. Дыхание сбилось, но лишь на секунду. Потом плотная жидкость опустилась в желудок, в голове привычно зазвенело, но по-прежнему кое-чего не хватало. Нужно принять успокоительное. Я вернулась в свою комнату, и тут меня охватила злость. Кровь бросилась в лицо. На столике ничего не было. Эта тварь забрала мои лекарства!

Я так распсиховалась, что без таблеток не уснула бы. Вот холера. Запасов у меня не было – только то, что на столике. Я умылась, оделась, причесалась и села в машину. Меня трясло. Грипп, наверное, начинается или простуда, подумала я.

Машину я вела с трудом, но до аптеки все-таки добралась. В темноте, на коленке выписала себе рецепт. Но, к сожалению, без разговора с фармацевтом не обошлось.

– О, добрый вечер, пани доктор. Ужасная погода, правда? Не хочется нос из дома высовывать, – заговорила со мной милая пани магистр лет сорока.

– Да, конечно. – Я тоже попыталась быть милой.

– Только три рецепта? Сейчас посмотрю, все ли у нас есть. Вы приехали в последнюю минуту, я уже закрываться собралась. Что-то мне нехорошо, может, грипп подхватила. Вы тоже плохо выглядите, – озабоченно отметила фармацевт.

– Тоже грипп, наверное. Сколько с меня?

– Пятнадцать сорок. А от гриппа вам ничего не надо?

– Нет, дома что-то есть, – сказала я и быстро вышла из аптеки. Продолжать разговор не хотелось.

Вернувшись домой, я приняла сразу две таблетки и отправилась в постель. Давно уже так крепко не спала. Утром я встала рано, неожиданно бодрая и выспавшаяся, и решила позвонить Иоанне. Новых проблем мне не хотелось.

– Добрый день, это Анна, – начала я заискивающе.

– Ну как настроение – получше?

Боже, да эта женщина кого угодно с ума сведет. Я ей вчера нахамила, а она, судя по голосу, рада моему звонку.

– Я хочу извиниться за вчерашнее. Знаешь, меня понесло и я наговорила кучу глупостей. – Я старалась сохранить остатки достоинства.

– Да не бери в голову, я не обиделась.

Хотя имела на то полное право.

– Иоанна.

– Да.

– Прошу тебя, не говори Магде, в каком виде ты меня застала.

– Ха, я сразу поняла, что ты из-за этого звонишь.

– Пожалуйста, сделай мне одолжение. Это наши семейные дела, и мы сами разберемся.

– Не скажу, но при одном условии.

– Каком?

– Если ты сегодня позвонишь Магде, договоришься и поедешь к ним на все праздники.

– Да ты… – разозлилась я, но потом напомнила себе, что надо быть милой.

– Знаю, я чудовище. Ну что, договорились? Завтра ты звонишь Магде. А если я узнаю, что вы не поговорили, то в красках опишу ей вчерашнюю картину.

Я не хотела, чтобы сестра знала, что со мной происходит. Не хотела, чтобы она приезжала и рассказывала, что я гублю свою жизнь. Я и без нее это знала.

Девушка пришла ровно в полдень. Она была с Украины, но по-польски говорила вполне сносно. Мы условились об оплате. Позвонила Магде, мы договорились о том, что я приеду к ним на праздники, и обсудили все детали. Потом я вышла из дому: не хотела смотреть, как чужая баба будет выгребать мой мусор. Оделась потеплее, прихватила одеяло и устроилась на скамейке под орехом. На той самой, где раньше, в ясные дни, сидели родители, когда у них выпадала свободная минутка, а отец был трезвый.

Я пробыла там до вечера. Сколько уже месяцев на свежий воздух не выходила… В тот день я уснула без таблеток.

Глава 2

Через несколько дней все опять пошло по-старому. Я потеряла счет времени, не знала, день или ночь, утро или вечер, даже какой сегодня день недели. Не раздвигала шторы, не выключала свет. Телевизор работал целыми днями. В доме опять был беспорядок. Я не мылась и не брала трубку.

Зазвонил телефон – не знаю, посреди дня или ночи. Он звонил упрямо, непрерывно, как будто кто-то вновь и вновь набирал мой номер. Где-то в глубине черепа и под сердцем билась мысль: «Да возьми ты уже трубку!»

– Да, – ответила я, наконец добравшись до телефона.

Мимоходом взглянула на часы. Час… Час дня или ночи?

– Аня, о боже, Аня. Хорошо, что ты ответила. – Голос в трубке был похож на голос моей сестры.

– Магда, ты плачешь? Что случилось?

– Аня… они в аварию попали… – простонала моя сестра.

– Какая авария? Кто попал?

– Анна, господи, ну почему? – продолжала она рыдать.

– Магда, что случилось? Кто попал в аварию? – Я пыталась понять, что произошло. Повысила голос, надеясь, что она все-таки сможет хоть что-то объяснить.

Как обычно, голова раскалывалась и меня тошнило. Голос Магды доносился как из-за океана. Господи, ну какого я подняла трубку.

– Гося… Гося с Павлом попали в аварию… Наверное, все плохо… Нам сказали, чтобы мы приехали прямо сейчас… и что им не повезло…

– Магда, успокойся! Перестань плакать и расскажи, что случилось, – приказала я, надеясь, что она наконец придет в себя, но тут же поняла свою ошибку. – Магда, Роберт с тобой?

В трубке раздавался то ли плач, то ли вой, трудно было разобрать, что творится на другом конце провода. Меня трясло, бросало то в жар, то в холод. Волосы встали дыбом, и сердце колотилось, как бешеное.

– Магда, Роберт… позови Роберта, – рявкнула я во всю мощь своих легких. – Дай ему трубку.

На той стороне провода все стихло.

– Слышишь меня? Алло! – вновь заорала я.

– Анна? Это Роберт, – ответил через мгновение мой зять.

– Роберт, ради бога, объясни, что происходит.

– Гося с Павлом попали в аварию под Торунем. Ехали к тебе и врезались в фуру.

– Ко мне? – удивилась я, но тут до меня дошло.

Холера! Ведь это сегодня! Мы же договаривались, что они заедут за мной и отвезут на праздники в Варшаву, потому что Магда не хотела, чтобы я так далеко ехала сама. Господи, да это сегодня, а я совсем забыла.

– Роберт, что с ними? Где они?

– Нам по телефону сказали только, что Гося в реанимации, а с Олей все в порядке. Обе в больнице Святого Йосифа. О Павле ничего говорить не захотели. Не знаю, как он. Мы так переживаем, Аня. Боимся самого худшего, – отрывисто сказал Роберт.

– Не говори так, мы же еще ничего не знаем. Слышишь! Даже думать не смей о таких глупостях! – одернула я его.

«Нужно все разузнать, все точно выяснить», – лихорадочно думала я. Нельзя сейчас поддаваться панике.

– Оля ехала с ними? Боже, Роберт, ну зачем они взяли ее с собой! – воскликнула я.

– Конечно, с ними. Они же на праздники ехали. Как же они могли ее оставить?

– Где вы сейчас? – попыталась выяснить я.

– Выезжаем из Варшавы, будем там через три часа.

– Я тоже выезжаю, встретимся на месте! – заявила так твердо, как только смогла.

Я разговаривала с Робертом, но все время слышала всхлипы Магды.

Господи, ну почему меня не оставят в покое? Я села в машину и поехала.

Меньше чем за час добралась до больницы, спросила, где можно найти дежурного врача из реанимации, и постучала в дверь.

Я его разбудила. Он оказался совсем пацан, лет на двадцать младше меня. «Он вообще хоть что-то умеет?» – подумала я и уже смотрела на него, как на врага.

– Вам сегодня привезли молодую пару после аварии. Я хотела бы узнать, в каком они состоянии?

Неожиданно я поняла, что не знаю фамилию Госи по мужу. Примчалась узнать, как они, а даже не представляю себе, о ком спрашивать.

– А вы член семьи?

– Тетка.

– У них больше нет близких родственников? Родители?

– Моя сестра с мужем сейчас едут сюда, будут через час. Пан доктор, я сама врач, можете мне все рассказать.

– Пожалуйста, присядьте. У нас в отделении только женщина, – он потянулся за бумагами, – пани Малгоржата Урбаник. Она в очень тяжелом состоянии. Травма головы и повреждение внутренних органов. Пани доктор, если честно, мы не знаем, доживет ли она до утра, – сказал он спокойно. Знаю я ваши штучки!

– Что значит «доживет ли»? Сделайте все, чтобы дожила. Она должна выжить. Что вы сейчас предпринимаете? Оперируете, проводите анализы? – Я почти кричала, задавая ему вопросы и высказывая претензии.

– Сейчас мы ждем.

– Чего вы ждете? – взорвалась я. – Чего ждете?

Мои надпочечники вырабатывали литры адреналина, повышая давление до предела. Артерии еле выдерживали. Мысли путались. Возбужденные мышцы спровоцировали дрожь в руках, с которой я не могла справиться.

Молодой врач смотрел на меня, как на капризного пациента, и соображал, как от меня отделаться. Я ненавидела его за то, что вынуждена находиться здесь и вести этот разговор.

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал он неприязненным тоном. – Она в тяжелом состоянии, слишком много внутренних повреждений. Сейчас мы ждем консультацию нейрохирурга. Мы считаем, что у нее могла наступить смерть мозга.

– Считаете? Вы так считаете? Так почему тогда ничего не делаете? Где начальник отделения? Я хочу поговорить с ординатором! Если он закончил смену, то вытащите его из дома. Слышите! Немедленно! – орала я.

– Успокойтесь, пани. Как только получим результаты анализов, примем решение об операции. Но пока мы можем только ждать, – сообщил он спокойным тоном. Он был хорош, я признавала это. И оттого еще больше ненавидела.

– Ждать! Ждать! Чего мне ждать? Сейчас приедут ее родители, и что я должна буду им сказать? Что их дочка умерла, пока вы ждали?

Я понимала отчасти, что зря срываю на нем злость. Понимала, что этот мальчишка не может мне помочь, и именно беспомощность доводила меня до отчаяния. Когда я думала о Малгосе, о той очаровательной девочке, которую помню с рождения, за грудиной начинала пульсировать боль. Я пообещала себе, что не буду думать о самом худшем. Только не сейчас. Сейчас надо было что-то делать!

– Я понимаю, что вы нервничаете, но вы же сама врач и знаете, что бывают ситуации, в которых мы просто бессильны. Мы можем только ждать. Это жизнь, а не серия «Скорой помощи». Пытайтесь не думать о плохом, – холодным, заученным тоном ответил мне мальчишка.

Я молчала целую минуту. Отчаянно искала в этой ситуации хоть что-то, что могло зависеть от меня, что я могла изменить.

– А как ребенок? – вдруг воскликнула я.

– Насколько я знаю, девочка в аварии практически не пострадала и сейчас находится в педиатрии, – ответил он вежливо, но тем же тоном.

– А что с Павлом? Это ее муж.

– Его к нам не привозили.

– Не знаете, где он может быть? Может, в другом отделении? Если бы с ним все было в порядке, то он сейчас сидел бы рядом с Малгосей. Если его здесь нет – значит, что-то случилось. Может, его в другое отделение положили? – допытывалась я, надеясь, что хоть тут я что-то смогу сделать.

– Насколько я знаю, в нашу больницу его вообще не привозили.

– Значит, он в другой больнице? Конечно же, в другой. Кто еще сегодня дежурит? – Теперь, когда у меня появилась цель, я почувствовала себя лучше.

– Вот номер «скорой». Можете позвонить и спросить, – сказал он и зевнул.

– А откуда можно позвонить? Телефонной карты у меня нет, и купить ее сейчас негде. Можно отсюда?

Не похоже это было на просьбу, да и прозвучало не совсем вежливо.

– Мы не разрешаем пациентам пользоваться нашим телефоном.

– Где вы тут, молодой человек, пациента видите? – рявкнула я.

– Ну… ведь… – начал он несмело.

– Пожалуйста, сынок, набери этот номер и дай мне трубку. Видишь, у меня руки дрожат. Иначе я буду тут сидеть, пока ты этого не сделаешь, – заявила я, медленно и четко выговаривая каждое слово. Я старалась говорить спокойно и веско.

Видимо, в моем голосе было что-то такое, что заставило парнишку выполнить мою «просьбу». Через минуту я выяснила, что случилось с Павлом. Я готова была поспорить, что этот молодой идиот тоже все знал, вот только по какой-то непонятной причине не хотел мне говорить.

– Желаю тебе, сынок, если окажешься в такой ситуации, нарваться на такую же сволочь, как ты сам, – пожелала я ему ледяным голосом, выходя из кабинета.

Может, он не заслужил такого отношения, но я была в ярости. Я злилась на свое бессилие, на Магду, которой мне придется все рассказать. На этого молодого докторишку, который ничего не делал. На Павла, из-за того, что он попал в аварию и погиб. Злилась на Госю, которая лежала сейчас, опутанная трубками, и отказывалась дышать. Да что они себе думают! Какое они имели право взваливать это на меня? Плевать на все, я еду домой! Я слишком стара для такого. Зачем мне здесь торчать?! Помочь я ничем не могу, они сами все узнают и сами решат все свои проблемы. «Я умываю руки!» – решила я и твердо зашагала к выходу из больницы.

Мы встретились на ступеньках. Когда я увидела Магду, то машинально схватила ее за запястье. Не знаю, чего я ожидала. Неудивительно, что пульс у нее был слабый и нерегулярный. Магда сразу же бросилась мне на шею, как ребенок, который ищет помощи и поддержки и надеется, что все тревоги сразу исчезнут. Только мне нечем было ее утешить. Я не могла сказать того, что она хотела услышать, и сбежать тоже не могла. Пару раз глубоко вдохнула. Придется мне за это браться. Кто, если не я? За годы работы врачом я приобрела навыки, которые могли пригодиться в самых неожиданных случаях. Отрастила толстую кожу. Потому вдохнула поглубже и сглотнула. Профессиональная толстокожесть часто помогала мне пережить такие ситуации.

– Мадзя, присядь, пожалуйста, – заговорила я с ней, как с капризной пациенткой, и подвела к стульям в больничном коридоре.

– Аня, где она, где моя Гося? – простонала сестра. Смотрела на меня доверчиво, как ребенок.

– Скоро мы к ней пойдем.

– Почему скоро? Почему не сейчас? Что с моей маленькой доченькой? Аня, я хочу видеть Госю! – требовала Магда. Выражение лица, и голос, и глаза были у нее сейчас как у четырехлетней девочки. Маленькой, обиженной девочки. Мне стало жаль ее.

– Магда, пожалуйста, прими эту таблетку и выпей воды. – Я протянула ей лекарство. На всякий случай теперь я хранила в сумочке небольшой запас.

Магда посмотрела на меня, и вдруг что-то изменилось в ее глазах. Изменилось выражение лица. Плотно сжались губы.

– Что это? Что ты мне даешь? Почему ты меня к ней не пускаешь? Я хочу увидеть Госю. Я должна к ней пойти. Понимаешь? Должна! Я ей нужна! Я нужна моей маленькой дочечке! – закричала она, вскакивая со стула. Видимо, она решила сменить тактику. Превратилась теперь в заботливую мамочку.

Я начала с ней бороться. Наконец с помощью Роберта мне удалось усадить ее на стул.

– Магда, прошу, сделай то, что тебе Аня говорит, – вмешался мой зять. Он был бледен, но держал себя в руках.

– Мы сейчас не можем к ней пойти, ей делают какие-то анализы, – соврала я, пытаясь выиграть время. – Прими таблетку, немного успокоишься. Не можешь же ты пойти к ней в таком состоянии, только ее растревожишь. Успокойся, Магда, а то нас никто в реанимацию не пустит. Там лежат тяжелобольные, а ты ворвешься с криками и истериками, – уговаривала я ее с упреком в голосе.

– Хорошо, давай свою таблетку, – согласилась она, но через минуту опять сорвалась с места. – Какие анализы? Что они с ней делают? Ты с врачом говорила?

– Да, говорила.

– И что? – спросила она, глядя мне прямо в глаза.

– Еще не до конца известно, какие у нее повреждения. Мы еще не знаем, что с ней… Проглотила? Запей. – Я протянула ей бутылку минеральной воды.

– Как это не знаешь? Ты же врач! – сказала она уже вполне осмысленно.

– Я гинеколог.

– А это не одно и то же?

– Кое-кто так не считает. Магда, давай посидим еще минутку, хорошо? А потом пойдем к Малгосе. Нам надо сейчас о Павле поговорить, – наконец набралась я смелости. Почему-то мне казалось, что рассказать о нем будет проще, чем о ее дочери.

– А Павел тоже здесь? – спросила Магда уже почти спокойно.

– К сожалению, нет.

– А где? В другой больнице? В какой? – продолжала она задавать вопросы, даже не пытаясь понять, что я хочу ей сказать.

– Магда, подожди, дай Анне договорить, – вмешался Роберт, который держался спокойнее. Какой-то он был слишком спокойный.

– Павел не в больнице. Он погиб, – выпалила я одним духом.

– Боже, Анна, что ты говоришь?! Как это? – Магда посмотрела на меня, как на умалишенную. – Я тебе не верю, просто не верю! Он в другой больнице и, наверное, очень беспокоится о жене и дочке. Ты ослышалась. Сама пей свои таблетки, а то ты какую-то чушь городишь. Роберт, поезжай в «скорую». Поезжай туда, ты должен его найти. Представляешь, как он сейчас волнуется, – командовала Магда своим отработанным учительским тоном.

Лицо сестры изменилось и теперь напоминало устрашающую маску или личико дефективного ребенка. Хуже всего было то, что Магда перестала плакать. Я обливалась холодным потом.

– Ты уверена? – вмешался Роберт со своей мужской практичностью.

– Да, я разговаривала с врачом «скорой», который был на месте аварии. Они попытались реанимировать Павла, но безрезультатно. Магда, что ты делаешь? – спросила я, совершенно сбитая с толку.

Сестра вела себя очень странно. Она рылась в сумочке и поправляла одежду. Потом вытащила пудреницу и начала пудрить нос.

– Тебе рассказали, как все случилось? – спросил Роберт, совсем не обращая внимания на то, что творит его жена.

– Фуру занесло на льду, и она столкнула их машину с дороги. Они в дерево врезались.

– А… где… Оля? – спросила Магда, крася губы красной помадой.

Я дар речи потеряла. Украдкой заглянула в сумку – вдруг лекарства перепутала?

– Мадзя, с Олей, похоже, все в порядке. Я ее еще не видела, но мне и в больнице сказали и в «скорой», что у нее лишь несколько ушибов и она сильно напугана, – объясняла я сестре, как маленькому ребенку, все еще растерянно глядя на нее.

– Ну, так давай заберем ее. Гося, наверное, захочет увидеть дочку. Вот мы все вместе к ней и пойдем!

Я совсем перестала понимать, что происходит.

– Магда, Гося без сознания, – попыталась я объяснить.

Ты должна придерживаться фактов, думала я. Главное, придерживаться фактов.

– Она проснется, как только мы придем! – холодно ответила моя сестра.

– Господи, Магда! – заорала я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Мне казалось, будто я лечу в пропасть.

– Роберт, я в туалет, – выпалила я и, сорвавшись с места, помчалась в ту сторону, где видела дверь с надписью «Туалет для пациентов».

Мне нужно было успокоиться. Влетев в туалет, я захлопнула дверь. Прижалась лбом к холодному кафелю на стене и начала молиться. Я не молилась уже лет тридцать или даже сорок. Просила Бога, чтобы забрал меня отсюда. Пусть сделает так, чтобы я сидела сейчас в машине и ехала в свой пустой и тихий дом. Хотя нет – неважно куда, лишь бы подальше.

Я подошла к умывальнику и повернула кран. Плеснув в лицо чудесной прохладной водой, почувствовала облегчение и настоящее наслаждение. Как оргазм перед казнью. Я умылась еще раз и тут случайно заглянула в зеркало над умывальником. Почему мой взгляд задержался на этом исцарапанном и грязном кусочке стекла? Я уставилась в него так, словно в первый раз в жизни увидела свое отражение. Знала же, что это я, но в зеркале видела незнакомку. На меня смотрела старая развалина. Взлохмаченные жирные волосы с седыми корнями, помятое, испитое лицо и безумные глаза. Они были хуже всего. В первый раз в жизни я не смела встретиться с собой взглядом.

Опустила веки и прижалась лбом к холодной поверхности зеркала. Поняла, что должна сейчас вернуться и идти до конца. Я пережила смерть матери и долгое, многолетнее угасание отца. Пережила смерть брата и множество смертей своих пациенток. Справлюсь и с медленным умиранием племянницы. Сколько это может еще продолжаться? Три часа, пять?

Я вернулась к сестре и зятю. Магда сидела на том же самом стуле и равнодушно разглядывала ногти. Роберт возился с телефоном, словно пробовал до кого-то дозвониться, но не знал, как работает этот аппарат.

– Магда? Как ты?

– Нормально.

Нормально? Странный ответ, но я пообещала себе ничему не удивляться.

– Роберт, мы можем поговорить? – шепнула на ухо моему зятю и, подхватив за локоть, осторожно отвела в сторону.

– Да, слушаю.

– Только так, чтобы Магда не слышала…

– Она и так не услышит, а если и услышит, то ничего не поймет, – сказал он спокойно и рассудительно.

– Роберт, Гося в плохом состоянии.

– Насколько все плохо? – спросил он тем же самым спокойным тоном.

– Она может и не выжить. Очень плохие шансы.

– Магда очень расстроится, – тихо сказал он.

Расстроится? Магда расстроится! «Господи, да что же это?» – застонала я про себя.

– Конечно, но ты должен помочь мне сказать ей об этом, – непререкаемым тоном сказала я ему.

– Да, Аня, спасибо, – его голос был спокоен и невыразителен.

Меня затрясло. Уже в который раз за этот вечер. Это реакция на стресс или он просто такой толстокожий?

– «Спасибо»! Да за что ты меня благодаришь?

– За то, что ты сейчас с нами. Ты замечательная. Не знаю, как бы мы без тебя это пережили.

Я тогда подумала: а может, он тут единственный здравомыслящий из нас троих. Может, он знает, что говорит.

– Что вы там делаете? Мы идем к ней или нет? – Голос Магды вернул меня к реальности.

– Да, сейчас пойдем. Роберт, а ты Игорю звонил? – вспомнила я вдруг о том, что у них еще и сын есть, который, черт возьми, тоже должен быть с нами.

– Да, звонил, но он трубку не берет. Я надиктовал на автоответчик.

– Так еще раз попробуй.

– Аня, четыре часа утра. Если он дома, то, наверное, спит как убитый.

– Ну, так разбуди. Давай!

Меня-то они разбудили!

Роберт еще раз набрал номер и, мучимый угрызениями совести, ждал, пока кто-то поднимет трубку.

– Звони-звони, пока не ответит, – не сдавалась я. Уж мне-то известно, как они умеют звонить – до последнего, так что мертвого поднимут.

Я уселась рядом с Магдой и уставилась на зятя, чтобы даже и не думал отойти от автомата.

– А толку? Может, его дома нет? – умоляюще сказал Роберт.

– У него есть девушка? Ей звонили?

– Анна, четыре часа утра. Смилуйся, – простонал он.

– Почти пять! Звони ей, а потом всем его приятелям. У тебя есть их телефоны?

Роберт долго копался в записной книжке, потом опять набрал какой-то номер.

– Роберт, звони, пока кто-то не ответит, и найди Игоря, а я пойду узнаю, можем ли мы увидеть Госю.

Я вернулась через несколько минут. Узнала только, что состояние моей племянницы не улучшилось. Хотя и не ухудшилось, потому что хуже было некуда.

– Можем идти. Вот только, Магда, – я повернулась к своей застывшей сестре, – Гося не очень хорошо выглядит.

– Представляю, она же в аварию попала. Пойдем к ней, может, ей надо помочь умыться, в порядок себя привести. Утром купим ей пижаму.

– Магда, не нужна ей пижама, и умыться она сейчас не сможет. Она без сознания и подключена к респиратору, капельнице, монитору и еще бог знает к какой аппаратуре. – Магда уже начала меня бесить.

– Но она же когда-то придет в себя, – упрямо заявила моя сестра. – Вот тогда пижама ей и понадобится.

Боже, я о зеленом, она о квадратном. Хотя я уже мало чему удивлялась.

– Роберт, ну что там с Игорем?

– Я его нашел наконец, но он сейчас не в Торуне, сможет приехать только через час.

– Значит, не будем его ждать. Идем, – решила я.

Меня трясло, как от белой горячки. Я взяла Магду под руку, и мы пошли. Роберт плелся за нами, как на смертную казнь.

Я предполагала, что Гося может быть на себя не похожа, но такого я не ожидала. У нее все лицо было изранено и в синяках. Обезображено. И все эти трубки, провода, аппараты. В гинекологии я к такому не привыкла.

– Гося? Это наша Гося? – спросила, а вернее простонала Магда.

– Да, Мадзя, это Гося. Мы не можем здесь долго находиться. Поговори с ней, может, она нас услышит, – ответила я.

Но Магда меня не услышала – она потеряла сознание и повалилась на пол. Потянула за собой меня, и это немного смягчило удар.

Через два часа, когда наконец появился Игорь, мы с Робертом сидели в кардиологии. Магда тоже была там, в отделении кардиологической реанимации, с обширным инфарктом. Говоря простыми словами, все было очень грустно. Роберт еще держался, но только за счет силы воли. Кто-то из них двоих должен был держаться, и жребий пал на него.

Я чувствовала себя, как побитая собака: не ощущала ни усталости, ни злости, ни страха или печали, ни угрызений совести. Была только физическая боль, вот только я не могла определить ее источник. Пыталась сохранить трезвость мысли и рассудительность. Думала о том, что надо найти тело Павла и подготовиться к похоронам. И еще надо отыскать их машину – наверное, придется решать какие-то вопросы с полицией. Магде надо будет тут остаться на время. Дежурный врач сказал, что она должна выкарабкаться. «Ей повезло, что это в больнице случилось», – сказал он. Мне захотелось заорать на него: «Повезло! Ты называешь это “повезло”?» Но я вовремя прикусила язык.

Мы ждали новостей о Госе, когда я услышала обрывок разговора Роберта и Игоря. У меня самой чуть инфаркт не случился.

– Папа, а где Оля? Что с ней?

– Тетя узнавала, она тут, в педиатрии.

Оля! Боже, я совсем о малышке забыла. «Что же с ней делать?» – думала я лихорадочно.

– Роберт, мы забыли про Олю! – воскликнула я.

– Аня, не забыли. Ты же сама сказала, что она тут, в педиатрии, – ответил Роберт устало.

– Да, но я туда не зашла, даже не позвонила! Игорь, иди посмотри, как она там. Или нет, лучше оставайся, я сама пойду.

Я рванулась с места. Вбежала в отделение и пролетела по коридору, как ночной кошмар. Нашла сестринскую, но была в таком состоянии, что даже не поздоровалась.

– Сестра, где дежурный врач?

– Вторая дверь направо, – ответила та машинально, но тут же спохватилась: – Секундочку. А вы по какому вопросу? Подождите!

Но я уже открывала двери ординаторской. За письменным столом сидела женщина лет сорока.

– Здравствуйте! Пани доктор, где моя девочка, Оля? Ее привезли после аварии.

– Оля? После аварии? Сейчас, минутку…

– Они вчера вечером попали в аварию. Ее мать сейчас в реанимации, отец погиб на месте, – хрипела я. Мне не хватало воздуха.

– Да, вот ее история болезни.

– Что с ней, пани доктор?

– Пожалуйста, успокойтесь. С ребенком все в порядке. Вы хотите ее увидеть?

Я не хотела, совсем не хотела. Я умирала от усталости, была напугана и подавлена, но как я могла сказать «нет»? Если бы отказалась, чувствовала бы себя еще хуже. Склонила голову и скрепя сердце побрела за доктором. Мы вошли в палату, где на кроватках спали четыре малышки. На вид им было по два, может, по четыре годика, и каждая могла оказаться Олей, но я бы не узнала ее. Ведь видела ее всего пару раз, в последний раз на Вигилию, год назад. Наверное, за это время она сильно изменилась. Я чувствовала себя очень глупо, но спросила:

– А где она?

Врач показала на ближайшую кроватку. В ней спала девочка в поношенной больничной пижамке. Я подошла поближе, присмотрелась к ней и очень удивилась. Оля была страшненькой, с грубыми чертами лица, тусклыми, взлохмаченными волосами и длинными черными ресницами. Ее вряд ли можно было сравнить с ангелочком. Спала так спокойно и крепко, не осознавая, что ее мир разрушен. Распался на куски. Все, что она знала и любила, исчезло, и осталась лишь пустота. Никто не знал, как ее заполнить. Я не представляла себе, что делать с этим спящим ребенком и как все исправить. Как вернуть время назад и предотвратить трагедию.

Это стало каплей, переполнившей чашу. Безграничная печаль обрушилась на меня. Я не выдержала и разрыдалась. Мне помогла та незнакомая женщина-доктор. Отвела в свой кабинет, позволила выплакаться, подала мне платочки и, наконец, предложила реланиум и стакан воды. Я взяла себя в руки и умылась.

– Может, пани выпьет чего-нибудь, кофе или чаю?

– Если можно, то, пожалуйста, кофе.

– Я себе тоже налью, – сказала докторша и захлопотала возле чайника в маленькой кухне. – Я должна спросить, а кем вам приходится девочка, которой вы интересовались?

– Я ее тетя, вернее бабушка… не знаю, как это называется, – путалась я в показаниях. – В общем, ее бабушка моя родная сестра.

– А у нее есть более близкие родственники? Молоко, сахар?

– Да, пожалуйста. – Я не любила сладкое, но сейчас мне нужен был сахар. – Ее отец вчера погиб в аварии, мать, как мне сказали, на грани смерти, у бабушки – инфаркт, она в кардиологии, а дед с дядей сейчас сидят с ней, – выпалила я на одном дыхании, словно заученное стихотворение.

– Мне очень жаль. В таком случае вы являетесь единственным человеком, который может взять на себя ответственность за ребенка.

Ответственность? Какую ответственность?! Я только хотела узнать, как она себя чувствует, думала я, маленькими глоточками глотая лучший кофе в моей жизни.

– Послушайте… – сказала докторша хорошо знакомым тоном, который я сама часто использовала.

– Слабковска, Анна Слабковска, извините, не представилась.

– Пани Анна, Оля здоровый и сильный ребенок, она практически не пострадала при аварии, только немного напугана и растеряна, что не удивительно: чужие люди, незнакомое место. Мы дали ей легкое успокоительное, и, насколько я знаю, она спокойно спит всю ночь. Среди близких людей и в другом окружении она быстро придет в себя. У нас нет оснований задерживать ее в больнице, наоборот, я бы хотела, чтобы вы побыстрее забрали ее отсюда. Больничная атмосфера очень плохо влияет на таких маленьких детей.

– Да, я понимаю, но кто сейчас может ее забрать? – спросила я.

На самом деле спрашивала я саму себя. Зазвонил телефон, и доктора вызвали в отделение. Она разрешила мне остаться и допить кофе. Благодаря этому я могла немного посидеть в одиночестве и спокойно подумать. Что делать с Олей? Конечно, нужно ее отсюда забрать, только вот куда и кто сможет о ней позаботиться? Магда, я это прекрасно понимала, отпадает, Роберту придется позаботиться о моей сестре и их дочери и заняться похоронами зятя. Насколько я знала, Павел был единственным ребенком в семье, его отец пару лет назад умер, а мать уже старушка. Что касается Игоря, то парню всего двадцать, и все, что он знает о детях, – только то, откуда они берутся.

– С меня хватит! – громко заявила я. – С меня хватит. Мне нужно поспать. До завтра все равно ничего не изменится, а завтра мы вместе с Робертом все решим. Я сейчас слишком устала, – объясняла я ситуацию чашке с кофе.

Я вышла из комнаты и отыскала доктора в сестринской.

– Пани доктор, спасибо вам большое.

– Вы уже уходите?

– Да, мне надо немного отдохнуть. Мы вернемся завтра и заберем Олю.

– Пани Аня, прошу вас, не беспокойтесь, малышка может оставаться тут так долго, как будет нужно.

– Спасибо, – только и смогла сказать я и неохотно побрела в кардиологию.

По дороге назад я растерялась. В больнице начиналась обычная рабочая суета. Роберт и Игорь сидели там, где я их оставила, и тупо смотрели друг на друга.

– Игорь, ты был у Госи? Как она? Все так же? – сразу набросилась я на него, потому что мне нужно было выплеснуть эмоции, а он больше всего для этого подходил.

– Еще нет. Как там Оля?

– Нормально. С ней все хорошо, и завтра ее хотят выписать из больницы. Пойди узнай, как там Гося, а нам с Робертом нужно отдохнуть. В случае чего – звони. А, и дай ключи, – приказала я.

– Какие ключи? – спросил он, уставившись на меня круглыми глазами.

– От твоей квартиры, нам же надо где-то остановиться, умыться и отдохнуть.

– Но…

– Игорь, никаких «но». Даже если у тебя там бардак – меня это мало волнует. Если у тебя гости – у них десять минут, чтобы свалить.

– А мне что делать? Я должен тут остаться? – испуганно спросил он.

– Конечно. Узнай, как дела у мамы и сестры, и в случае чего – звони.

Глава 3

К моему удивлению, жилище Игоря оказалось достаточно чистым и там никого не было, а самое странное, холодильник ломился от еды. Мы съели по бутерброду с сыром, выпили двойную дозу реланиума (в моем случае это была уже тройная доза) и пошли спать.

Меня разбудил Роберт. Я чувствовала себя так, словно заснула минуту назад.

– Роберт, что случилось? Который час?

– Двенадцать.

– О боже. Ничего себе поспали! Ты давно проснулся?

– С полчаса назад.

– Что-то случилась? – встревоженно спросила я, потому что выглядел он сейчас еще хуже, чем несколько часов тому назад.

– Я звонил Игорю. Малгося умерла после того, как мы уехали.

– Мне очень жаль, – сказала я искренне, даже не пытаясь казаться удивленной. – А как Магда?

– С ней, кажется, все в порядке. Она уже чувствует себя получше, ей дают лекарства, и она отдыхает.

– Она уже знает?

– Нет, – ответил он грустно и замолчал.

Я не смогла выдавить из себя ни слова. Сердце щемило от жалости.

Роберт вышел и заперся в другой комнате. Я полежала еще немного, тупо глядя в окно. Потом услышала легкий стук в дверь. Пришел Игорь.

– Здравствуй, тетя. Вы тут с папой хорошо устроились?

– Да, спасибо. Игорь, мне ужасно жаль.

– Да, это так тяжело…

Он старался быть сильным. Не хотел расклеиться у меня на глазах. Я для него была старой, чужой бабой, которая к тому же несколько часов назад вела себя с ним, как с молокососом.

– А это что? – спросила я, указав на сумку, которую он принес с собой.

– Вещи Госи. Не знаю, что с ними делать. Мне их в больнице отдали, – сказал он, с ужасом глядя на сумку.

– Иди отдохни, я сама обо всем позабочусь, – сказала я ему.

Я приняла душ, причесалась и пошла в магазин. Купила хлеб, кое-какие мелочи для Магды, ночную рубашку, тапочки и туалетные принадлежности. У нее же ничего с собой не было. Потом пошла в магазин, где продавали товары для детей, и купила пижамку и плюшевую собачку. Тогда, утром, я пообещала себе, что больше никогда не забуду об Оле. Вернувшись в квартиру Игоря, обнаружила, что Роберт уже принял душ и готовит на кухне кофе.

– Я знаю, это не самое подходящее время, но нам надо кое-что обсудить… – начала я, когда мы сели завтракать. Аппетита не было ни у кого.

– Аня, Аня… Ты не можешь сидеть без дела, это правда. Ты все время должна что-то делать и преодолевать трудности? – сказал мой зять старым, утомленным голосом.

– Вот только последние долгие месяцы я вообще ничем не занималась.

– Вряд ли это пошло тебе на пользу.

– Роберт, я хочу поговорить о другом. Об Оле и Павле…

– Но я не хочу говорить о другом, – перебил он меня уверенно и жестко. Через мгновение его глаза потеплели. – Скажи, как ты обходишься без работы, без пациенток и своего отделения?

– Знаешь, сейчас не лучшее время о том говорить.

– Как по мне, так самое время, – опять жестко отозвался он. – Сидим, завтракаем, кофе попиваем, никуда не спешим, и пусть так и будет.

– Ну хорошо, – согласилась я. – Все просто отлично. Отдыхаю, делаю то, на что никогда времени не хватало, или то, что на потом откладывала. Никому ничего не должна. Делаю что хочу и когда хочу, ем что хочу, телевизор смотрю, когда хочу. Живешь в свое удовольствие, просто рай на земле.

– А если серьезно? – начал допытываться Роберт. Слушал он меня очень внимательно.

– А если серьезно, это тупик. Полный тупик. За полгода я совершенно опустилась. Не могла уснуть без таблеток и дожить до вечера без алкоголя. Ни с кем не общалась, не мылась неделями и вообще не выходила из дому.

Я рассказывала о том, что еще вчера было моей жизнью, как о сюжете какого-то фильма. Словно это было сотни, тысячи лет тому назад и вообще происходило не со мной.

– Магда подозревала, что так и будет, и очень о тебе беспокоилась. Ведь ты не собиралась приезжать на эти проклятые праздники, правда? – спросил он укоризненно.

– Нет, Роберт, я хотела приехать! – решительно заявила я и замолчала. Потом, через мгновение, добавила тихо и искренне: – Впрочем, не знаю, я забыла, что уже Рождество. Я просто потеряла счет времени. Подожди, а Вигилия когда? Завтра или послезавтра?

– Завтра. Похоже, отмечать мы ее будем здесь, и это будет очень грустная Вигилия.

– Да, к сожалению. Надо что-то купить, а то эти два дня все магазины будут закрыты.

– Аня, времена изменились. Сейчас девяностые, у нас рыночная экономика, а это областной центр. Тут всегда какие-нибудь магазины открыты. Не переживай.

– Боже, как же это странно, что мы тут сидим, разговариваем, а Магда там, в больнице, совсем одна, и Гося… – сказала я грустно.

– И Павел, – продолжил Роберт этот список. – Только от нас уже ничего не зависит, Анна. Мы не можем ничего сделать. Просто должны смириться с нашей беспомощностью и с тем, что уже случилось. – Его голос стал еще грустнее.

Я взглянула на зятя. Неожиданно мне показалось, что он постарел лет на сто.

– Не могу понять, как ты так спокойно все это переносишь?

– Ты тоже хорошо держишься.

– Да, но это не моя жена и не моя дочь. И не мой зять.

– Зато твоя сестра. А вообще, чего ты ждешь? Хочешь, чтобы я тоже валялся в той больнице? В нейрохирургии, например с инсультом. Тогда бы ты все поняла?

– Тогда бы я все поняла, вот только меня бы здесь уже не было. – Я улыбнулась уголком рта.

– Признайся, что хотела сбежать.

– О да, такие мысли появляются и сейчас. Приблизительно раз в четверть часа.

Мы горько улыбнулись друг другу, и каждый пошел в свою комнату. Как же нам повезло, что квартира оказалась такой большой.

У меня в комнате был телевизор, я включила его и бездумно уставилась в экран. Приблизительно через час проснулся Игорь, и мы поехали в больницу. Было уже темно, и часы посещений давно прошли, но нас без проблем пустили в кардиологию. Мы сразу пошли к врачу, чтобы спросить, в каком состоянии Магда, и предупредить, что хотим сообщить ей о смерти дочери. Подождали в коридоре. Медсестра дала ей успокоительное, а потом кивнула нам, что можем зайти.

Не знаю, у кого это было на лице написано, но Магда, как нас увидела, сразу все поняла.

– Она умерла, правда? – спросила спокойно.

Мы не могли выдавить из себя ни слова.

– Гося умерла, – повторила она грустно. Жалобно.

– Да, Магда, – подтвердила я, набравшись храбрости.

– Когда?

– Сегодня утром, около семи, – прошептала я, глядя в пол, потому что боялась взглянуть ей в глаза. Мои нервы были на пределе – я ждала чего-то, не знаю чего, но чего-то ужасного.

– Какой сегодня день?

– Двадцать третье декабря, – ответил Роберт.

– Она приходила в себя? Говорила что-то? – спросила Магда.

Я взглянула на нее. Магда смотрела на нас и казалась совсем спокойной, но в глазах ее была жалость. Кого она жалела? Себя или нас? Нас, которые должны были принести ей эту весть, или себя, потому что ей пришлось это услышать. Она вела себя так мужественно. Какая ирония! Именно Магда сейчас придавала нам сил.

– Мама, мне сказали, что она так и не пришла в сознание, – отозвался Игорь.

– Вас с ней не было, – сказала Магда без осуждения и укора, просто констатировала факт.

– Нет, нас с ней рядом не было. Я остался тут, а тетя с папой поехали отдохнуть.

– Вы у Оли были? – спросила Магда. – Бедная, осталась малышка одна в целом свете.

– Мадзя, не говори так. У нее есть мы, – отозвался Роберт. Он взял ее за руку и присел на край кровати.

– Когда я была у нее утром, она спокойно спала. Я с врачом поговорила, мне сказали, что с ней все в порядке и мы должны забрать ее из больницы, как только сможем, – сказала я.

– Аня, сходи к ней, – попросила сестра.

– Да, конечно, пойду. Я ей пижамку купила и плюшевую собачку. Только вот хотела сначала тебя проведать.

– Похоже, я буду жить, – она слабо улыбнулась. – Мне сказали, что после праздника Трех Королей[4] я покину это заведение.

– Да, нам тоже так сказали, – подтвердил Павел.

– Ты ходить можешь? Может, тебя в туалет отвести? Я рубашку ночную тебе купила, все же лучше, чем в больничной, туалетные принадлежности и еще кое-что по мелочи. Может, хочешь переодется? – предложила я.

– Нет, ходить я не могу, но если б ты помогла умыться и переодеться, я бы себя немного лучше чувствовала.

Мужчины вышли из палаты. Они не напрашивались, не пытались помочь.

– Слушай, Магда, а сколько уже Оле? – спросила я несмело, моя ее губкой в тазу, выпрошенном у дежурной медсестры. Таз я перед этим тщательно выдраила в больничной прачечной, стараясь не думать, что там раньше могло быть.

– Три. Но она уже такая самостоятельная, – поведала Магда. Я понятия не имела, что значит самостоятельная трехлетка.

Я помогла Магде привести себя в порядок, переодеться, причесаться и отправилась к Оле. Меня трясло от страха. Боялась, что она меня не узнает. Глупо! Конечно, не узнает, ведь я ее не узнала. Боялась, что спросит про Госю или Павла, а я на сто процентов была уверена, что спросит. Как разговаривать с трехлетней девочкой? Такие детки уже умеют говорить? Пойму ли я ее?

– Привет, Оля, – сказала я, когда вошла к ней в палату. Малышка повернулась и посмотрела на меня огромными серыми глазами. – Ты меня помнишь? Это я, твоя тетя. Тетя Аня.

– Тетя, а мама? – спросила она осмысленно и отчетливо. Не могла же я сделать вид, что не поняла ее.

– Мама не может сейчас прийти, она болеет.

– Боеет? Мама боеет? – спросила девочка, и ее огромные глаза стали еще больше.

– Да, милая, мама болеет, но она очень по тебе скучает и передала тебе эту собачку. Посмотри, какая красивая. Она хочет, чтобы ты ее обняла.

– А папа? – спросила девочка, прижимая к себе игрушку.

– Оля, папа тоже болеет.

– Папа боеет?

– Да. Ой, а что тут у тебя? – сменила я тему. – Книжечки? Откуда у тебя такие красивые книжечки?

Они были совсем не красивые, сразу было видно, что это больничные книжки, старые, потрепанные и грязные.

– Пани даа.

– Тебе пани дала?

– Ага.

– Почитать тебе книжку?

– Ага.

– Покажи, что тут у нас. О, паровозик. Давай читать про паровозик. «Стоит на станции…»

– Паавозик.

– В далекие страны он людей…

– Воит…

– Какая ты молодец! Знаешь этот стишок?

– Ага.

– Тогда давай читать вместе, хорошо?.. «Длинный-предлинный стоит и пыхтит…»

Я оставалась с ней, пока она не уснула. Мы читали книжки, потом играли с собачкой и с одеяльцем в «Ку-ку», раз двадцать я ответила на вопрос, где ее мама и папа. Я покормила ее ужином, мы погуляли по коридору и сходили сделать пи-пи в туалет. Я обратила внимание, что подгузник у нее мокрый, хотя мы пару раз были в туалете. Мой опыт и знания о том, как часто маленькие дети писают и когда нужно менять подгузники, были равны нулю.

Когда Оля уснула, я вернулась к Магде. Мы еще немного с ней посидели, потом попрощались и втроем поехали домой.

– Магда такая мужественная, – начала я разговор в машине, чтобы прервать молчание.

– Да, она уже свое отплакала и отстрадала. Ее сердце разбилось, но теперь его лечат. Она такая спокойная, – ответил Роберт. Мне показалось, что в его голосе звучала зависть.

«А когда разобьется твое? Когда ты отплачешь?» – подумала я, но не решилась сказать вслух.

– Завтра надо Олю из больницы забрать, – начала я трудный разговор.

– Да, знаю, мы сегодня должны были ее забрать. Плохо, что она там осталась, – грустно сказал Роберт и задумался. Несколько минут мы молчали.

– Слушай, а что мы с ней делать будем? – спросила я, споткнувшись на этом «мы». – Что вы с ней делать будете? – исправилась.

– Не знаю, Аня. Конечно, ее оттуда надо забрать. Когда Магда выйдет из больницы, мы сядем и подумаем, что нам дальше делать. Все наладится, пусть только Магда придет в себя.

Прозвучало это так хорошо, что я почти поверила, но через секунду очнулась.

– Что ты несешь! Магда тяжело больна. Выйдет из больницы через пару недель, не раньше. У нее ведь обширный инфаркт. Уже ничто не будет по-старому, – раздраженно выкрикивала я.

– Но я же не говорил, что Магда должна будет о ней заботиться, – защищался Роберт. – Я только сказал, что когда Магда выйдет из больницы, тогда мы и решим, что делать дальше.

– Роберт, Оле всего три года. Она еще совсем маленькая.

– Я знаю, нам от этого не убежать, это наша обязанность – позаботиться о ребенке.

– Да, у вас выбора нет, вы должны будете о ней позаботиться. На праздниках мы все равно будем здесь все вместе, – заявила я.

Это не мое дело, напомнила сама себе.

– Может, давайте отвезем ее к Госе, там места больше, – робко предложил Игорь.

– Мы тебе уже надоели? – набросилась я на него. – Нет, Игорь, конечно, это отличная идея, переехать туда, где каждую минуту, каждую проклятую секунду все будет напоминать Ольке и твоему отцу о Госе и Павле. Супер! Вот только не тебя она будет спрашивать каждые пять минут, где ее мама, – добавила я.

Он хорошо подходил на роль боксерской груши, потому я от него не отставала.

– Ладно, тогда я вообще молчу. Делайте что хотите, – ответил он обиженно.

Я уснула быстро, без снотворного и спиртного. Надо же, смогла. Вот такая маленькая победа! Только перед сном пообещала себе завтра выбраться в магазин. Мне нужно было купить себе какую-то одежду, ведь та, в которой я приехала, уже стала, мягко говоря, несвежей. Кроме того, не могла же я спать в майке в квартире, где, кроме меня, живут еще два мужика. Мои ноги выглядели не очень аппетитно.

На следующее утро за завтраком я нарвалась на скандал, сообщив, что еду в центр за покупками. Роберт уставился на меня со страхом, решив, что это нездоровая реакция на стресс. Зато Игорь не смог удержаться от глубокомысленных замечаний, соответствующих его мужской природе.

– Ты что, тетя, с ума сошла? Что ты собралась покупать? – воскликнул он.

– То, что нужно, – ответила резко, показывая, что обсуждение этой темы закрыто.

– А кто тогда Олю из больницы заберет? – спросил мой зять.

– Ты. Ты ее самый близкий родственник, ближе, чем я. Деду они должны отдать ребенка без проблем. Тетя это совсем не то, и потом я тетка ее матери, а не самой Оли, – объяснила я.

– А я в полицию поеду, – предложил Игорь. Невооруженным глазом было видно, что он на все готов, только бы в больнице поменьше бывать. Опять эта мужская природа.

– Хорошо, значит, встречаемся здесь? А кто тогда к Магде пойдет? – упорно продолжал допытываться Роберт.

– Ладно, тогда я по магазинам, Игорь в полицию, ты к Магде и все встретимся в больнице.

– А во что ты оденешь Олю? – спросил Игорь, у которого неожиданно случился проблеск интеллекта.

– Как «во что»? Должна же у нее быть хоть какая-то одежда, – заявила я.

– А какая? Я не знаю, во что она была одета и в каком сейчас состоянии эти вещи, – настаивал Игорь.

– Знаешь, а ты прав. Надо найти какое-то одеяльце, чтобы ее завернуть, – подумала я вслух.

– Аня, она же уже не младенец, чтобы ее в одеяльца заворачивать, – возразил Роберт.

– Ну, так купим ей что-то в центре. Нет, есть идея получше, – меня вдруг осенило. – Надо ей из дома вещи привезти. Одежки, игрушки, ну и всякие мелочи. – Я сама плохо представляла себе, о чем говорю. Мелочи? Какие мелочи могут понадобиться трехлетнему ребенку?

– Да, ты права, Аня, давай съездим к Госе.

– Но только сначала по магазинам, – вздохнула я. – Хорошо бы переодеться.

– Ладно, по дороге где-нибудь остановимся. Игорь, встретимся у мамы!

И мы поехали. Я в первый раз увидела жилище Малгоси. У нее был чудесный домик на окраине, всего три комнаты, кухня и ванная. Сказочный домик! Я взглянула на Госю другими глазами. Дом стоял в старом саду, среди деревьев – никаких цветочных грядок, клумб с розами и искусственных газонов. Окно ванной выходило в сад – просто мечта. Дом был уютный и чистенький, и повсюду следы Оли, так, словно она своей маленькой личностью заполняла каждый его закуток. А может, все это было создано для нее. Мы нашли чемоданы и упаковали все, что могло принадлежать Оле: одежду, игрушки, подушечки и одеяльца с ее кроватки. В ванной мы взяли полотенце и щетку для волос с бабочками.

Когда мы уже уходили, я заметила на комоде в гостиной несколько фотографий. На одной Гося, Павел и Оля были сняты втроем. Наверное, фотографировались недавно – малышка выглядела почти так же, как вчера в больнице. Еще там был постановочный свадебный снимок Малгоси и Павла с эффектом сепии. Я тайком спрятала обе фотографии в сумку.

Когда мы приехали, Магда еще спала, поэтому мы с Робертом пошли к Оле. В коридоре встретили доктора, с которой я разговаривала в ту скорбную ночь. То было вчера, но мне казалось, что прошли годы, десятилетия.

– Здравствуйте, пани доктор, – поздоровалась я с ней.

– О, добрый день, – улыбнулась она нам. Интересно, это была искренняя улыбка, потому что она узнала меня, или просто «дежурная»? – Вы к Оле пришли?

– Мы пришли ее забрать. Это ее дед. – Я представила доктору Роберта.

– А как ваша жена себя чувствует? Я слышала, она в кардиологии.

– Вроде ей уже лучше.

– Прошу вас в мой кабинет, – она открыла нам дверь. В последний момент я заметила табличку: «Руководитель клиники, проф. Янина Хмель». Ничего себе!

– Прошу, присаживайтесь. Чаю или кофе?

Когда мы присели на стулья, каждый с чашечкой кофе, пани профессор начала спокойно рассказывать нам об особенностях процедуры усыновления в Олиной ситуации. Мы смотрели друг на друга круглыми глазами, не в состоянии понять ее слов. Казалось, она говорила на другом языке. Какое усыновление, какое судебное заседание? Заместитель опекуна? Временная опека над ребенком? Суд по семейным делам? Какой суд? Роберт ее дед, я ее тетя, и мы просто хотим забрать малышку из больницы, только и всего. Мы слушали ее, как ребенок слушает рассказ о пекле и вечных муках.

Наконец, почти через три часа, Роберт пошел к Магде, а мы вместе с Олей вернулись домой к Игорю. Я совершенно не представляла себе, что с ней делать. Сняла с малышки куртку, посадила ее перед телевизором и включила какую-то передачу, которая, как мне показалось, подойдет ребенку. Оля была такая тихая, не протестовала, когда я одевала ее и забирала из больницы. Она вообще все время молчала, и я даже начала беспокоиться. Все время обнимала ту плюшевую собачку, что я ей дала. Я сидела рядом с девочкой и все думала, где же Роберт с Игорем и когда они наконец вернутся домой. Не знаю почему, но я очень на них рассчитывала. Надеялась, что они смогут ее развеселить и хоть что-то изменится. Тишина уже начала меня пугать.

– Оля, а ты кушать хочешь?

– Де мама? – спросила она, глядя на меня огромными грустными глазами.

– Я же говорила. Мама сейчас не может прийти.

– А де она?

– Господи, – вздохнула я. И зачем полезла, сидели бы тихо, смотрели эти дурацкие мультики. Я начала объяснять. – Понимаешь… мама… ну, она… не знаю, где мама, – сдалась я через минуту.

– На аботе?

– Аботе? А что это значит?

– Мама на аботе?

– А, на работе? Ты спрашиваешь, на работе ли мама? – переспросила я с надеждой в голосе.

– Ага, мама на аботе?

– Нет, Оля, мама не на работе, она не может прийти к тебе, но она очень скучает и очень тебя любит.

– Мама не на аботе?

– Нет, нет, не на работе. Кушать хочешь?

– Ага.

– Что у нас тут? – спросила я, открывая холодильник, радуясь тому, что мне удалось отвлечь внимание девочки. – А у нас тут колбаска, а в шкафчике есть булочки. Хочешь бутербродик?

– Ага, бодик, – поддакнула она.

Я делала ей бутерброд, когда Оля опять спросила:

– Папа в гаязе?

– Что? – переспросила я.

– Папа в гаязе?

– Ты спрашиваешь, где папа?

– Папа гаязе, – заявила она. Видимо, сама себе отвечала.

– Да, папа гаязе, – подтвердила я. Решила, что так будет лучше, чем рассказывать ей, что папа болеет, или выдумывать еще какую-нибудь ложь. Пусть остается версия Оли, что бы ни означало это «гаязе».

– Олечка, бутерброд готов, держи.

– Момидолка?

– Помидорка? Хочешь помидорку?

– Да, – подтвердила она.

– Хорошо, сейчас сделаем тебе помидорку.

Порезала помидор на тонкие ломтики и всунула кусок ей в ротик. Она его почти сразу выплюнула мне в руку.

– Невкусно? Ты же хотела помидорку?

– Похая, – заявила она со стоическим спокойствием.

Я взяла кусочек в рот, может, помидор гнилой или жесткий, или вообще с ним что-то не так. Все в порядке, помидор как помидор. Проглотила кусочек и чуть не подавилась. Шкурка! Конечно, ее же нужно было обрезать. Аккуратно поснимала шкурку с каждой тоненькой дольки.

Потом мы решили все остальные насущные проблемы и еще пописали.

– Знаешь что, Оля, а поехали за покупками, в магазин? – предложила я.

– Мазин?

– Да, в магазин. Купим что-нибудь поесть, подгузники, горшок и все, что тебе нужно. Будешь подсказывать, что купить.

– Бошой?

– Хочешь купить что-то большое?

– Бошой мазин?

– В большой магазин? – Видимо, я говорила слишком быстро, и она не успевала за мной. – Да, поедем в большой магазин.

– И Оля?

– Конечно, и Оля тоже, ты же мне должна помочь – ведь я не знаю, что ты кушаешь.

Наверное, она любила ездить за покупками, потому что явно обрадовалась. Одеть ее у меня получилось уже намного проще, чем в больнице, мы взяли собачку и поехали. По дороге в супермаркет она меня о чем-то спрашивала, но поняла я только один вопрос:

– А мама?

– А мама тоже с тобой в магазин ездит? – Я казалась себе полной дурой, словно не понимала, о чем спрашиваю.

– Мама мазин?

– Может, мама тоже поехала в магазин.

– Оля к маме.

– Хочешь к маме?

– Ага.

– Но мы не можем сейчас к ней поехать. Понимаешь? А пойдем потом есть мороженое? – попробовала я сменить тему. Чем бы еще подкупить такого маленького ребенка? А ей вообще можно мороженое? – Мы приехали, выходим, – сообщила я с облегчением.

Мы вышли из машины, и Оля сразу побежала к магазинным тележкам.

– Катася.

– Хочешь, чтобы мы взяли тележку? – спросила я.

Оля не ответила, но сразу начала залезать в тележку, и я поняла, что нужно ее туда посадить. Если честно, мы с ней провели едва ли больше часа, но я уже вымоталась. У меня мозги закипали.

Для начала мы поехали за хлебом.

– Буля, буля! – закричала Оля.

– Хочешь булочку? – спросила я. Это было легко.

– Да! Купи!

– Пожалуйста. Какая ты у нас вежливая!

Что же ей купить покушать? Чем кормить такого маленького ребенка? Она уже нормально ест? Не могу же я кормить ее только бутербродами с ветчиной. Ну, мороженое ей можно, как я уже выяснила, но одним мороженым кормить не будешь.

– Оля, а что ты будешь на ужин? – рискнула спросить я. Хотя скорее подумала вслух, чем и правда обращалась к малышке.

– Ы…ыок.

«Ыок»? А что это такое, «ыок»? Чеснок? Песок? У меня пекло под шапкой, пришлось ее снять.

– Оля, а что такое «ыок»? – спросила у малышки, не рассчитывая на объяснение.

– Ыок, – повторила та.

Ыок! Ну конечно, все понятно! Ыок! Да какой, к чертям, ыок! Вдруг у меня в голове прояснилось. СЫРОК! Все так просто! «Ыок» это сырок.

– Оля, ты сырок ешь?

– Да, ыок.

– Супер! – Я радовалась, как ребенок. – А какой ты любишь? Творог или обычный сыр? Может, плавленый? Или творожок? – щебетала я, пихая тележку к холодильнику. – Хочешь такой сырок? Или такой? – спрашивала я у малышки, показывая ей разные виды и сорта сыров. Через пару минут я во всем разобралась! Оля на ужин ест гомогенизированный сыр! Ванильный и клубничный! Так, значит, с ужином мы разобрались, теперь нужно решить вопрос с завтраком.

– Оля, а что ты на завтрак ешь?

– Касю.

Ну, это совсем просто. Каша! Вот только какая? Я начала толкать тележку в сторону стеллажей с мукой, рисом и кашами. Выбор был огромный: гречневая, ячменная, кускус, но мне казалось, что маленькому ребенку они не подходят. Как называлась та каша, которую мама нам в детстве варила?

– Извините, пани, – позвала я девушку из персонала, – а где у вас тут манная каша?

– Там, внизу, – показала она. – Вот только у нас быстрой каши нет.

«Быстрой? А какая есть? Медленная?» – чуть не ляпнула я.

– Мне для ребенка надо, – ответила несмело.

– Для ребенка? Детское питание у нас вон там, на третьем стеллаже, справа.

Я покатила тележку в ту сторону и потеряла дар речи. Целый стеллаж товаров для детей. Кашки, десертики, баночки с детским питанием, закусками и супами, соки, чай и молоко с разными вкусами. Ну, просто как в раю!

– Писять! – попросила Оля, и меня окатило ушатом холодной воды.

– Как писать? Тут негде пописать!

– Писять!

– Оля, ты должна потерпеть еще немного, – твердо сказала я, попытавшись улыбнуться.

– Писять!

Я сняла ее с тележки, поставила на пол и начала с глупым видом смотреть по сторонам, сама не зная, чего искать.

– Пописяла! – заявила Оля.

– Я знаю, милая. Сейчас мы что-нибудь придумаем. – Я уже начинала сердиться. – Есть! Ура! Вон там туалет. Давай оставим покупки здесь, а сами пойдем пописаем.

– Пописяла! – повторила девочка. Я посмотрела на нее, и тут до меня дошло. Оля стояла в луже. Штанишки и низ рубашки промокли насквозь. Какое счастье, что я куртку вовремя сняла.

– Холера, да что ты натворила? – вырвалось у меня. – Не могла подождать немного? И что нам теперь делать? Как ты домой поедешь, такая мокрая? Холодно же. Зима! – кричала я. Малышка искривила ротик и чуть не плакала. – Надо это убрать. Ты что, раньше сказать не могла? – ругала я ее.

Оля разревелась. Вокруг начали собираться покупатели. Ребенок орал во весь голос.

К нам подошла какая-то женщина из персонала.

– Пожалуйста, не нервничайте, – сказала она холодно. – Позаботьтесь о внучке, а мы тут уберем.

– Позаботиться? – спросила я, перекрикивая Олю.

– Да, пожалуйста, успокойте и переоденьте ребенка. И не кричите на нее. Тележку с покупками можете оставить здесь. У нас есть комната матери и ребенка. – Она указала на табличку метрах в двадцати от нас. Судя по тону и выражению лица, она хотела сказать: «Да убери отсюда этого психованного ребенка, а то уже покупатели собираются! Скандала в магазине нам еще не хватало!»

Я попробовала взять Олю на руки так, чтобы самой не замочиться, но не получилось. Я сняла куртку, подняла малышку, забрала сумку и наши вещи и отправилась в сторону «комнаты матери и ребенка». Пока мы шли, Оля заходилась в громком плаче и душераздирающим голосом выкрикивала «мама». Я чувствовала на себе взгляды всех покупателей магазина и была готова провалиться сквозь землю. Мы обе промокли, и я сама уже почти плакала.

Возле касс меня осенило, что мне не во что переодеть Олю. Есть тут какие-то тряпки? Что-то вроде было. Кажется, краем глаза я замечала какие-то одежки. Вернулась к тому стеллажу, где осталась наша тележка. Как я устала! Не обращая внимания на выражения лиц персонала и крики Оли, усадила ее в тележку, взяла какую-то кашу, две крайние баночки с едой, подгузники, пару пакетиков сока и пошла за стеллаж, надеясь, что там найдется какая-нибудь одежда. Там были целые ряды вешалок с чем-то гадким, по цвету и качеству напоминающим туалетную бумагу. Я взяла штанишки, блузку, трусики, рубашечку и носки, которые, как мне казалось, подходили Оле по размеру. Потому двинулась в сторону касс, везя в тележке красного, заплаканного ребенка. Пыхтела как паровоз. Мне повезло, что в день Вигилии народу было не так уж много. Я заплатила, и мы поехали со всеми нашими пожитками в «комнату», которая должна была стать нашим спасением, нашим Ноевым ковчегом. Там я обнаружила что-то типа столика, умывальник и стул. Комнатка была чистой, и еще там нашлись бумажные полотенца, так что я смогла вытереть Олю насухо. Когда мы остались одни, она немножко успокоилась, тихонечко хныкала и всхлипывала. Все время звала Госю.

– Мама, хочу к маме.

Хотя я вся была на нервах, но мне стало жаль эту осиротевшую малютку.

Худшее, однако, было еще впереди. Когда я попробовала надеть Оле подгузник, у девочки началась истерика. Она вырывалась, падала на пол, срывала подгузник и кричала: «Нет, нет». Я не могла понять, откуда у такой маленькой девочки столько сил. Я убрала подгузник, но штаны, носки и туфли надеть все равно пришлось. Мы сражались за каждый сантиметр одежды. Она сопротивлялась. Не слышала меня, а я умоляла, кричала, грозила ей. Я ужасно разозлилась, но решила, что не поддамся, и все-таки наконец мне удалось ее одеть. Мы провели в той комнате почти полчаса. Полчаса я одевала ребенка! За это время можно кесарево сечение сделать! Я промокла от ее мочи и собственного пота. Радовалась, что не успела переодеться в те вещи, которые купила утром, и теперь меня дома ждали чистые брюки и блузка. Наконец, я запихнула Олю вместе с покупками в машину, села на место водителя, заперла двери и зарыдала вместе с малышкой.

На парковке погасли фонари. Магазин уже закрывался, и нужно было ехать домой. Неужели так поздно? Я обернулась и увидела, что Оля уснула. Завела машину и поехала к Игорю. Под домом встретила Роберта. Он когда увидел мою машину, чуть под колеса не бросился.

– Господи, Анька, где вы были? – закричал он, и глаза у него были бешеные. – Я тут чуть не умер! Где вы пропали? Хоть бы записку написала, когда уходила.

– Успокойся, мы ездили за продуктами, – ответила я. Сейчас я чувствовала себя такой старой, не было сил даже на то, чтобы злиться.

– Успокойся! Успокойся! Ты забрала ребенка, и вы исчезли на полдня, – продолжал кричать на меня Роберт. На него это было совсем непохоже.

– Тихо, малышка спит, – пробормотала я, – лучше помоги мне с покупками.

Увидев спящую Олю, он замолчал, но вид у него все еще был взбешенный. Я осторожно взяла малышку на руки и занесла в квартиру. Положила на диван, на котором спала сама, и осторожно, стараясь не разбудить, сняла с нее ботиночки, шапку и куртку. Укрыла ребенка одеялом и вышла. Роберт метался по кухне, пытаясь заварить чай.

– Дай мне, – сказала я, забирая у него горячий чайник. – А то еще обожжешься. Где Игорь?

– Поехал вас искать, – ответил он тихо, садясь за стол.

– Искать? А ты не подумал, что я уже взрослая и в Торуне бы не потерялась?

– Не знаю, Аня, я просто не знаю, – ответил он так тихо, что я едва услышала.

Я повернулась к нему. Роберт неподвижно сидел за столом, спрятав лицо в ладонях.

– Тебе плохо? – спросила я безразлично.

Меня не волновало его самочувствие. Я уже почти перешла свой предел прочности. Всего три дня назад я была дома, у себя дома. Лежала на любимом диване, смотрела сериалы и попивала коньячок. Боже, как же я скучала по этому сейчас. Как мне всего этого не хватало.

– Послушай, Роберт, может, выпьем? Игорь говорил, у него тут что-то есть. Ну как? – предложила я. От одной мысли у меня слюнки потекли.

Тишина. Он продолжал сидеть в той же позе.

– Нет, мне решительно нужно выпить! – заявила я, обыскивая шкафчики в поисках алкоголя.

В этот момент входная дверь с шумом распахнулась.

– Нашлись? – заорал Игорь.

– Тихо, Ольку разбудишь, – крикнула в ответ.

– Да где вы, к чертям, были? – повысил на меня голос этот щенок. – Мы тут с отцом чуть с ума не сошли.

– Если б с Олей что-то случилось, я бы этого не пережил, – еле слышно прошептал Роберт.

– Ты о чем? – спросила я удивленно.

– Ты совсем из ума выжила? Видишь, чего добилась? Хочешь еще и отца до могилы довести? – заорал на меня Игорь.

– Никого я не доводила, и не смей так со мной разговаривать, говнюк! – Я подошла ближе и встала с ним лицом к лицу.

– Ясно, извините, уважаемая тетушка. А теперь, если тетушка позволит, я покину это изысканное общество и немного посплю, – заявил он с иронией, брызгая слюной мне в нос, и покинул комнату.

– Подожди! – заорала я. – У тебя здесь есть что-нибудь выпить?

Он повернул голову и нехотя посмотрел на меня. Потом снова отвернулся и зашел в свою спальню, нарочито громко хлопнув дверью.

– Тихо, Оля спит, – крикнула я ему вслед.

Через минуту я нашла в морозилке бутылку водки «Абсолют» и разлила по стаканам. Потом полезла в холодильник за апельсиновым соком и обернулась. Стакан Роберта был уже пуст. Сам он сидел прямо, вот только голова опущена. Мой зять был страшен, как смертный грех.

Свой стакан я выпила одним махом, сока уже расхотелось.

Глава 4

Новый день начался с Олиных криков:

– Мама, мама.

– Привет, Оля. Выспалась? – Я старалась улыбаться.

– Де мама? – спросила малышка.

– Мамы нет, милая. Ой, смотри, снег идет. – Я показала в окно.

– Де мама?

Боже, ну до чего же упрямый ребенок.

– Мама болеет! Я же тебе говорила. Она не может к тебе прийти. И папа тоже болеет, – предупредила я ее следующий вопрос. – А давай в твоих вещах порядок наведем, все разложим. Поищем, что бы нам сегодня надеть. Еще мы тебе игрушки из дому привезли – пошли посмотрим.

Я собрала постель, перетащила ее с дивана на кресло и начала потихоньку выкладывать одежду и другие вещи из чемоданов. Оля живо реагировала на каждую мелочь. Она так радовалась, когда видела свои вещи. Честно говоря, я удивилась, что такой маленький ребенок может узнавать свою собственность.

– Это Оли, – выкрикивала она радостно, хватая каждую вещь и прижимая к себе. Через пару минут в ее маленьких ручках уже ничего не помещалось.

– Да, это все твое. А чья это такая красивая блузочка?

– Оли, – подтвердила малышка.

– Хорошо. А давай выберем, во что ты сегодня оденешься. Смотри, какое красивое платьице.

– Не хочу, – наотрез отказалась она.

– А что хочешь? Ты же не можешь все время ходить в том, в чем спала. Давай наденем это платьице! – сказала я строго.

– Не, не хочу! Олеля!

Я бросила одежку и подошла к окну. Погода была ужасная, шел дождь со снегом. Двадцать пятое декабря, Рождество. Я глубоко вдохнула. Это же всего лишь маленький ребенок, подумала я и вернулась к Оле. Всего лишь маленький осиротевший ребенок.

– А посмотри, какие тут у нас мишки красивые и цветочки, ой, а это у нас бабочки или пчелки? Смотри, какие красивые, – попробовала уговорить ее по-доброму.

– Не, не хочу!

– Хорошо, а давай тогда вот эти красивые голубые штанишки и блузку с цветочками? – Я уже почти умоляла.

– Не!

– Что тут у вас происходит? – спросил Роберт, войдя в комнату.

– Проблемы с выбором одежды, – проворчала я.

– А именно?

– Она не хочет одеваться.

– Оля, ты почему не хочешь одеваться? – спросил он у малышки.

– Не хочу! – крикнула та и разрыдалась еще громче.

– Тетя тебя оденет, и мы пойдем гулять, хорошо? – Роберт попробовал подкупить малышку.

– Не, мама!

– Что мама? – не выдержала я.

– Мама дене Олю, – заявила девочка.

– А где ты тут маму видишь? – Я уже кричала.

– Оля, иди к дедушке. – Роберт протянул к ней руки и взглянул на меня с укоризной.

Я поняла, что должна выйти из комнаты, и вышла. В конце концов, это не мое дело. За закрытой дверью плач Оли зазвучал еще громче. Я почувствовала, что мне нужно пойти к ним. Кто, если не я? Мне и не с такими проблемами в жизни пришлось справляться – неужели не справлюсь с маленькой девочкой?

Я вернулась в комнату. Роберт попробовал взять Олю на руки, но та брыкалась и вслепую била ногами. Я подошла к чемодану и высыпала все вещи на пол. Потом выбрала три комплекта одежды: трусики, белье, блузки и разложила их на диване.

– Оля, – обратилась я к ней уже почти спокойно, – посмотри, тут твои вещи. Можешь сама выбрать, во что одеться, а потом мы кое-что сделаем вместе. Поиграем или… – Я не знала, что сказать дальше, и на мгновение растерялась. Чем любят заниматься трехлетние девочки? Какие у них любимые развлечения? – Поедем, посмотрим на что-то хорошее. Но сначала нужно одеться. Скажи, что ты хочешь делать? Может, потом заглянем во второй чемодан? Что-то мне кажется, что там были какие-то мышки и кубики. А еще я там красивую куклу видела. Не знаешь, чьи это игрушки? – Я разговаривала с ней беспрестанно, как заведенная, и сама себе удивлялась, откуда берется этот словесный поток. – Давай наденем вот эти симпатичные штанишки с божьими коровками. Божья коровка, улети на небко… Знаешь эту песенку? А может, знаешь еще какую-нибудь про божьих коровок? Потому что я больше песенок не знаю. Да и вообще тетя у тебя совсем не музыкальная, никогда петь не умела. Может, ты мне что-нибудь споешь? А ты знаешь, что сегодня Рождество? Давай возьмем дедушку и поедем вместе смотреть на большую-пребольшую разноцветную елку. Знаешь, что такое елка? Помнишь, какая елка у вас была в прошлом году? – Горло начало пересыхать, но толк от моей болтовни все-таки был.

Я говорила и делала свое дело. Оля уже была в колготках, штанишках, майке, и я как раз надевала ей блузку.

– Помнишь такое дерево? Красивое, разноцветное, с шариками и огоньками. Ура! – закричала я и облегченно вздохнула. – Мы уже оделись! Теперь можем навести порядок в волшебном сундуке, полном сокровищ! – сказала я, показывая на чемодан с игрушками. Оля тут же начала в нем копаться.

Я бросила на Роберта взгляд, исполненный гордости.

– Экзамен по гинекологии – сущие мелочи по сравнению с этим, – сказала я с усмешкой.

Мы пили кофе и наблюдали, как Оля наводит порядок в своих игрушках. Вдруг, ни с того ни с сего, она сказала:

– Мама, ам, ам.

– Олечка, ты кушать хочешь? – спросила я. Глупый вопрос, учитывая, что мы еще не завтракали. Игорь спал, во всяком случае, не выходил из своей комнаты.

– Да.

– А что ты хочешь? – спросил Роберт.

– Касю, – твердо заявила она. Надо же, какой решительный и самостоятельный ребенок. Знает, чего хочет.

Я приготовила кашу, поставила тарелочку на стол, набрала немного в ложку и поднесла к ее ротику.

– Нее, мама! – завопила Оля и отвернулась от ложки.

– Оленька, но мамы сейчас нет. Тебе тетя кашки даст, хорошо? – уговаривал ее Роберт.

– Не, мама, – ответила Оля с упрямством, которое было нам уже хорошо известно.

– Мама придет позже. Она очень рассердится, если узнает, что ты не позавтракала, – соврала я.

– Я хочу к маме!

– Я тоже хочу к маме, но сейчас ее здесь нет. – Я уже начинала злиться.

– А де она?

Я взглянула на Роберта со страхом и укоризной, а он сидел тихо и делал вид, что его здесь нет. Мужская храбрость! Помог бы мне, ну хоть как-то. Вчера я была сама, сегодня сама…

– Дедушка тебе объяснит, где мама, а я пока покормлю, хорошо? – с предвкушением заявила я.

– Оля, мамочка не может прийти, потому что… – начал Роберт и тут же замолчал. Малышка смотрела на него и ждала.

– Потому что… она очень занята… и… – запинался бедняга.

– Оля, доедай быстренько кашку и поедем искать маму. Но ты должна все съесть, а то у тебя не будет сил ее искать. И мама будет сердиться.

– Хочу к маме!

– Тогда давай ешь, – не отступалась я.

– Не! Мама! – упорствовала Оля. Похоже, мне достался достойный соперник.

– Ну, раз нет, так нет. Тогда я выбрасываю кашку, – сказала я спокойно и пошла к раковине.

– Аня, что ты делаешь? – спросил Роберт, устало уставившись на меня.

– Ничего, если не хочет, пусть не ест.

– Да ты что? Это же ребенок. Ей надо поесть.

– Когда проголодается, поест.

Он посмотрел на меня испуганно. На самом деле я понятия не имела, могут ли такие дети заморить себя голодом из-за стресса, от упрямства или отчаяния. Но что-то мне подсказывало, что Оля зла себе не причинит. Что она сильнее, чем все мы, вместе взятые, и умнее, чем нам кажется. Я выбросила кашу и помыла мисочку. Потом налила себе чаю.

Тут меня озарило. Я кинулась в прихожую и отыскала в сумке фотографии, которые забрала из дома Госи.

– Оля, иди сюда, я тебе что-то покажу, – позвала я, а когда девочка прибежала, я устроилась в кресле и усадила ее на колени.

– Смотри, – показала я фотографию, на которой она была с родителями. – А кто это?

– Оля, – ответила малышка, показывая пальчиком себя на фотографии.

– А кто еще?

– Мама.

– И..?

– Папа!

– Так, это ты, мама и папа. Видишь? Вот они, на фотографии, тебе улыбаются. Они тебя очень любят. Мама тебя любит, и папа тоже любит. Но они не могут быть сейчас рядом с тобой, потому что они на небе у Бога и прийти не могут, – объясняла я ей, глядя на Роберта. В его глазах я видела страх. Я сама ужасно боялась, но когда-нибудь мы должны будем ей это сказать.

– У Бози? Мама и папа у Бози? – спросила Оля.

– Да, родная, у Бози, – выдохнула я. Оказывается, этот ребенок уже знал кое-что о религии.

– Оля тоже к Бозе? – заявила она.

Конечно, можно было предвидеть, что она тоже захочет пойти к Богу, как и ее родители.

– Нет, это не так просто. Бог сам решает, кто к нему пойдет и когда, – ответила я.

– Оля сильно плоси! – сказал ребенок. На мои глаза навернулись слезы.

– Когда-нибудь, Оля, ты тоже пойдешь к Богу и встретишься там с мамой и папой. Каждый из нас туда пойдет.

– Тетя?

– Да, Оля, и тетя туда пойдет.

– Когда?

– Этого никто не знает.

– А Бозя?

– Может, он и знает, вот только нам он не скажет.

– Почему?

– Потому что Бог обиделся на тетю много лет тому назад, дорогая! Но когда-нибудь придет тот день, когда мы все встретимся.

– Оля, Аня, смотрите, снег идет, – позвал нас Роберт.

Оля побежала к окну, а у меня камень с души упал.

Остаток праздничного дня прошел без особых проблем. Вечером тихий стук Роберта вырвал меня из дремы. Оля спала на диване, а я сидела перед телевизором.

– Смотришь? – спросил Роберт, заглядывая в комнату.

– Нет, просто сижу.

– Может, хочешь чаю или еще чего-нибудь? Ты вообще ужинала?

– Нет, сейчас на кухню прийду.

Я не сразу смогла встать с кресла. Должна признать, Оля меня замучила.

Чтобы присматривать за таким маленьким ребенком, нужно иметь отличное здоровье. Я потянулась, поправила одеяльце на спящей Оле и вытащила собачку из-под головы девочки. Она ее все время с собой носила. Только когда мы выходили из дома, удалось ее убедить, что собачку лучше оставить. Она и имя щенку придумала – его теперь Гав-гав звали.

Когда я зашла на кухню, то увидела, что Роберт и Игорь сидят за пышно накрытым столом. Такой приятный сюрприз!

– Ой, я, наверно, квартирой ошиблась, извините, – сказала я с улыбкой.

– Тетя, сегодня же праздник, Рождество, – напомнил мне Игорь.

– Вы что, сами все наготовили? Бутербродики. Салатики. Глазам не верю! Рыба? – Я не могла прийти в себя от удивления.

– А что, шикарно должно получиться. Разве нет? – с гордостью произнес Игорь.

– Я же говорил, что у нас рыночная экономика. Даже в рождественский вечер найдется ресторан, где продают навынос, – вернул нас Роберт с неба на землю.

– Не так мы должны были праздновать, – грустно сказала я, садясь на стул и накладывая себе рыбу по-гречески.

– Да, Аня, не так, – меланхолично поддакнул Роберт.

Ну, я бы точно праздновала по-другому. Лежала бы на диване перед телевизором, как и все последние месяцы, выпила бы море спиртного, проглотила десятки таблеток и была бы совсем не рада услышать телефонный звонок. Да, это была моя жизнь. По крайней мере так она выглядела еще пару дней назад. Все было так, как должно быть, – я отдыхала в отпуске за свой собственный счет.

– Нам нужно обсудить, что мы будем делать дальше, – сказал Роберт, выводя меня из задумчивости.

– Что именно? – спросила я, делая вид, что не понимаю, о чем речь.

На самом деле я не хотела ничего знать: догадывалась, к чему он клонит, и не хотела этого слышать.

– Магда выйдет из больницы через три-четыре недели. К сожалению, появились определенные осложнения, о которых мы тебе не говорили.

– Осложнения? Да что там могло осложниться? Я всегда считала, что инфаркт есть инфаркт. А что врач говорит?

– Аня, не знаю, хочешь – сама у него спроси. А вообще я не об этом хотел поговорить. Пора нам отсюда съезжать.

– Конечно, – перебила я его. – Мне не во что переодеться, я не знаю, что происходит дома. Выскочила в чем была, а сколько уже прошло? Три дня?

– Аня, ты можешь взять к себе Олю? – попросил Роберт, словно о какой-то мелочи: сигарете, стакане воды или денег в долг дать. Я дар речи потеряла. Не могла выдавить из себя ни слова.

– Когда Магда выйдет из больницы, она все равно будет слишком слаба, чтобы за ней присматривать, – пытался он мне объяснить. – Я должен возвращаться в Варшаву, у меня там куча неотложных дел. Игорь займется похоронами, и, ко всему, мы не представляем себе, как заботиться о таком маленьком ребенке.

«Ага, а я, можно подумать, представляю?» – хотела спросить его, но голос куда-то пропал. Я сидела с полным салата ртом и не могла ни прожевать, ни выплюнуть. Просто тупо глазела на скатерть, а голова шла кругом.

Да какое право он имеет просить меня об этом?! Он вообще понимает, о чем говорит? Я должна взять себе Олю? Забрать к себе домой? Да я же не представляю себе, как надо заботиться о детях. Вообще не представляю. Я и о себе заботиться не умею – вон, за два месяца довела себя до ручки, а они мне хотят такую малышку доверить. И как надолго? На месяц? На год? Я им что, камера хранения? У меня своя жизнь. Да, она пустая и бессмысленная, бесцельно потраченная, но пусть уж такой и остается.

Все во мне бунтовало и кричало, но где-то в глубине души я понимала, что должна это сделать. Такова реальность. У меня нет выхода – придется взять на себя заботу об Оле, пока Магда не придет в норму.

– Извините, но я пойду полежу, – сказала я им и пошла в «свою» комнату.

– Аня, Аня, пожалуйста! Нам надо поговорить! – кричал Роберт.

Бесполезно. Я ввалилась в комнату, заперла дверь и просидела там до утра. Да, я не вышла бы, даже если бы начался пожар, даже если бы лопнул мочевой пузырь. Я не хотела ни с кем разговаривать.

В ту ночь я почти не спала, лежала на кровати и крутилась с боку на бок, но осторожно, потому что рядом спала Оля. Я попробовала представить себе ее в своем доме и в своей жизни, но понимала, что там ей не место. Однако факты были неумолимы – я единственная, кто сможет о ней позаботиться, пока бабушка болеет. Потом Магда за ней присмотрит – она всегда была прекрасной матерью, станет и отличным опекуном для внучки.

У Игоря мы прожили до Нового года. Я ничего не ответила Роберту, не сказала ни «да», ни «нет», несколько долгих дней держала его в неуверенности, но к Новому году все же приняла решение.

– Я сегодня домой еду, – сообщила я утром, когда открыла двери комнаты и встретила Роберта в коридоре. И добавила через секунду, отвратительно долгую секунду: – С Олей.

– Не обязательно ехать сегодня, – сказал он, даже не пытаясь скрыть облегчения.

Я отвернулась на мгновение – мне показалось, что в комнате проснулась Оля.

– Спасибо, – робко пробормотал он мне в спину.

– Только на два, максимум, три месяца, – твердо заявила я, глядя в стену.

Глава 5

Домой я ехала очень медленно, километров сорок-пятьдесят в час. Шел снег, и видимость была плохая, да к тому же я устала. Оля спала на заднем сиденье, а у меня появилось время подумать. Я не представляла себе, как я со всем справлюсь. Что это значит, иметь ребенка? К ним вообще инструкции прилагаются? И где такую инструкцию найти на польском?

Я вела машину и размышляла о своей прежней жизни. О работе, которая была для меня всем и которую уже потеряла. Думала о родных и брате, которых тоже потеряла, и о сестре. Можно ли еще все исправить?

Я всю жизнь тяжело работала, с ранних лет. Ведь я была самая старшая в семье, присматривала за малышами, когда мама работала в поле или хлопотала по хозяйству. Помогала я и в поле, и по хозяйству, как любой другой ребенок. Когда Магда и брат немного подросли, работала наравне с мамой. Потом, когда мама начала болеть, я работала уже за нас двоих. Старалась, чтобы отец не заметил, что мама уже не справляется. Боялась, что он снова напьется и обидит ее. Каждый день я высматривала из окна кухни, в каком состоянии он возвращается домой и не должны ли мы все прятаться, чтобы не попасть под горячую руку. Когда я начала работать в больнице, все равно не смогла их оставить, хотя на самом деле все время проводила в отделении, почти поселилась там. Работа была для меня всем, она позволяла хоть ненадолго убежать из дома. Вернулась я, когда на операционном столе у меня умерла мама, а у отца случился инсульт. Он потом угасал еще долгих десять лет. Я проклинала этого беспомощного мужчину, когда кормила и мыла его неподвижное тело. Я не могла простить ни его, ни себя. Может, Магда была права, что все те десять лет со мной не разговаривала? Может быть, мы оба – и я, и отец – заслужили это отчуждение?

Когда я добралась до дома, то сразу пришла в себя, распаковала вещи и сделала то, что нужно в такой ситуации: взяла в руки телефонную трубку и набрала номер Иоанны.

– Слушаю, – отозвалась та наконец.

Ответа пришлось ждать так долго, что я уже думала повесить трубку.

– Здравствуй, Ася! Это Анна, – сказала и замолчала, испуганно ожидая ее реакции.

– О, привет! Как дела? Тебе что-то нужно? Может, таблетки или бутылка? – спросила она весело.

– Нет, Иоанна, мне твоя помощь нужна.

– О, это что-то новенькое, – ответила она удивленно.

– У меня тут маленький ребенок, а я не представляю себе, что с ней делать.

– Вот это да! В твои-то годы? – с деланным возмущением воскликнула подруга.

– Иоанна, перестань, я серьезно.

– Сколько ты сегодня таблеток выпила? Мышки белые у тебя там не бегают? – продолжала она немилосердно издеваться надо мной, но что-то странное звучало в ее голосе.

– Ты что, выпила? – спросила я. Мне редко удавалось увидеть, чтоб она употребляла спиртное.

– Ну, конечно. Сейчас же Новый год. Ты тоже должна, сегодня можно. Приезжай к нам, напьемся вместе!

– Иоанна, я утром перезвоню, – решила я и положила трубку.

Потом начала топить печь. Всего несколько дней прошло, а дом успел промерзнуть насквозь. В таком холоде жить просто нельзя – еще простужу Олю. Покрутилась немного и легла на кровать рядом с малышкой. Она спала крепко и спокойно. Так приятно пахла. Я даже не заметила, как уснула.

– Мама, – разбудила меня Оля своим привычным криком. А раньше она тоже, когда просыпалась, первым делом о маме думала? – Мама, где мама? – спрашивала девочка, рассматривая незнакомую комнату.

– Олечка, доброе утро. Выспалась?

– Выпалась!

Она обняла Гав-гава, и мы еще немного полежали вместе, разглядывая все кругом. Я словно в первый раз увидела хорошо знакомую комнату, и то, что я увидела, мне не понравилось.

– Знаешь, Оля, а давай устроим с тобой сегодня день уборки? Наведем тут немножко порядок, а потом ты выберешь себе комнату. Будешь там жить, пока ты в гостях у тети. Знаешь, сколько здесь комнат? Можешь выбрать себе одну, и мы сложим там твои вещи. – Я рассказывала все это скорее себе, чем Оле, но мне казалось, что девочка внимательно меня слушает. – Сможешь тогда там спать, если захочешь, необязательно здесь. Мы туда твои вещи перенесем. Ты же знаешь, что какое-то время тебе придется побыть здесь, со мной, пока бабушка не выздоровеет и тебя не заберет.

– Баба?

– Да, поедешь к бабушке. Хочешь?

– Где баба?

– Бабушка сейчас болеет. Но мы к ней поедем, как только она выздоровеет. Ты кушать хочешь? Кашку сварить?

– Не, мама, – ответила Оля.

«Ну конечно, тебя лишь это волнует, только вот где та мама?» – подумала я.

– Милая, мамы нет. Мама на небе. Где тут мамина фотография? Пойдем поищем. – Я начала копаться в чемодане с Олиными вещами. – О, вот она. Посмотри! Это мама, а это папа.

– Мама!

– Хм… где же мы ее поставим? Нам нужно хорошее место, чтобы мама все время на тебя смотрела. Может, тут, на холодильнике?

– Ага, тут, – одобрила Оля.

– Вот так! Ну что, давай завтракать?

– Мама!

– Ты всегда такая упрямая? – спросила я и ответила сама себе: – Конечно, но к тете тебе все равно придется привыкать.

– Тетя?

– Да, чего тебе? – О, что-то новенькое.

– Тетя.

– Да, тетя сейчас сварит тебе кашку.

Перед завтраком я решила переодеть Олю. Сняла с нее пижамку, и у меня дух перехватило.

– Господи, что это! – завопила я в ужасе. Оля была покрыта пятнами. Животик, спина, ножки – все в красной сыпи.

– Хорошо тетка о тебе позаботилась! Ведь вчера утром ничего такого не было. Что это, а? – спрашивала я Олю, которая стояла передо мной и сама с интересом рассматривала свой животик. – Может, аллергия? Оля, а у тебя есть на что-нибудь аллергия?

В ответ – тишина. А чего я ожидала? Что ребенок мне сейчас предоставит список продуктов? Вдруг это какая-нибудь тяжелая аллергическая реакция? Холера, ну почему Магда мне ничего не сказала! Пора звонить Иоанне!

Я бросилась к телефону. Прижимая плечом трубку, продолжала переодевать Олю.

– Алло, – услышала я в трубке заспанный голос.

– Привет, это я, Анна!

– Боже, ты вообще знаешь, который час?

– Нет, ты мне скажи.

– Семь! Семь часов утра. А у меня сегодня отгул.

– Извини, но мне нужна твоя помощь.

– С каких пор ты просишь о помощи? – спросила она. Видимо, еще не протрезвела после вчерашнего.

– Не я, у меня тут маленький трехлетний ребенок. Несколько дней тому назад ее родители погибли в аварии, и я сейчас должна за ней присматривать. Я вообще не представляю себе, что мне с ней делать. Она вся в сыпи. Я не знаю, что ей можно кушать. Может, это тяжелая аллергия или она заболела, а я ничего о ней не знаю. – Я выпалила все это на едином дыхании, не давая Иоанне возможности меня перебить.

– А я-то думала, что вчера это был сон или дурная шутка.

– Это не шутка дурная. Это я опекунша дурная. В общем, она мне описала полкровати, не хочет кушать и вся в сыпи.

– Анна, а откуда вообще этот ребенок взялся? – спросила Иоанна с сомнением в голосе.

– Даже не знаю… Приполз?

– А вот это и правда дурная шутка.

Все это время я боролась с Олей, которая, сидя у меня на коленях, пыталась вырвать трубку, или засунуть сразу все пальцы в диск, или хотя бы нажать на рычаг телефона.

– Оля, перестань, – сказала я девочке. – Поверь, не мой. – Это уже Иоанне. – Но и не краденый. Это внучка Магды. Ася, прошу, приезжай, прежде чем я как-то наврежу этой малышке.

– А где Магда? – спросила Иоанна. Она еще не знала, что таких вопросов лучше не задавать.

– В кардиологии, с обширным инфарктом, – ответила я вполне спокойно.

– Вот черт! Больше вопросов нет. Через полчаса буду. Выдержите?

– А куда мы денемся. Выдержим.

Я положила трубку, а Оля тут же ее схватила и приложила к уху.

– Ало, ало, мама?

– Оля, положи трубку.

– Мама, иди к Оле завта?

– Оля, с кем ты разговариваешь?

– А, Оля, мама боля и в небе у Бози?

Оля разговаривала с мамой на небесах, вот придумала. Я не знала, что мне делать. Забрать у нее трубку или нет? Объяснить, что глупо звонить по молчащему телефону маме, которая умерла? Что вообще малышка понимает из того, что ей или при ней говорят?

– Баба тозе боля, в бонице. Ага! Ало! Ага! Да, да, – продолжала Оля свой воображаемый разговор.

Что мне делать? У меня в голове все перемешалось. К счастью, прежде чем я на что-то решилась, Оля положила трубку на рычаг и радостно заявила:

– Мама люби Оля и иде завта!

Ну конечно! Надеюсь, что ты, девочка, не знаешь, что значит «завтра».

– Конечно, милая, мама тебя любит.

– Ам, ам.

– Ты хочешь кушать? – спросила я.

– Ага!

– Супер! – завопила я от искренней радости. Вроде мелочь, а сколько счастья.

По дороге в кухню взглянула на часы. Семь двадцать пять. Как давно мы с Олей проснулись? Час назад? Сорок пять минут? Я уже так устала, а еще весь день впереди. По дороге в кухню я уже пыхтела, как паровоз. Как люди умудряются растить детей? Все время с ними. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и триста шестьдесят пять дней в году. А у некоторых ведь двое, трое или, не дай Бог, еще больше. Следующие два месяца станут долгими, как вечность.

Сколько часов в двух месяцах?..

– Кася! – Оля вернула меня на кухню.

– Да, да, уже варю.

– Кася! – то был уже крик.

– Олька, сейчас все будет готово. – Я пыталась успокоиться, но руки дрожали, и я рассыпала кашу по столешнице.

– Оля гоодная! Кася! – завопила она, и ее ротик изогнулся идеальной подковкой.

– Быстрее я ее сделать не смогу!

Сняла чайник с горелки, руки нервно тряслись, и, естественно, я облилась кипятком.

– Вот холера! Олька! Перестань меня подгонять! – закричала я и сунула покрасневшие пальцы под холодную воду.

– Олеля! – выкрикнула Оля и швырнула собачку на пол, а потом сама повалилась туда же и начала вопить. Она не плакала, только вопила.

Я оцепенела. Она никогда так со своим Гав-гавом не обращалась, и еще эти вопли на полу. Что это такое? Она же не спотыкалась, я сама видела. Я стояла, оцепенев, вода продолжала литься из крана, каша превратилась в один сплошной ком, а соплячка просто лежала на полу и выла.

Я собрала все физические и душевные силы, какие только остались, и подошла к Оле. Подняла малышку с пола, вместе с оскорбленным Гав-гавом, и попыталась успокоить и обнять ее, но та вырвалась, выхватила у меня песика, опять швырнула на пол, сама повалилась вслед за ним и продолжила выть. Она была такая сердитая и злая. Я не знала, что делать. Отвернулась и начала искать в холодильнике что-нибудь на завтрак. Потом переступила через нее, села за стол и откусила кусочек.

Вопли немного стихли. Я заметила, что она на меня поглядывает. Как только наши глаза встречались, она отворачивалась и начинала выть громче.

– Может, хватит уже? – спросила я безразличным голосом.

– У-у-у-у, – это «у» только усиливалось.

– Ясно, значит, еще нет. Мммм… какой вкусный бутербродик, – промурлыкала я, заметив краем глаза, что малышка за мной наблюдает.

Медленно я доела завтрак, хотя еда стала поперек горла. Сложила посуду в мойку, не спеша подошла к Оле и села рядом. Решила подождать. Через пару минут, которые показались мне вечностью, раздался звонок в дверь.

– Уже поздно! – крикнула я.

Опять позвонили. Я пошла открывать Иоанне.

– Уже поздно, – повторила, открывая двери.

– Для чего? – Иоанна даже не пыталась скрыть удивления. – Где ребенок?

– Мы сейчас в процессе завтрака, – объяснила я, направляясь в кухню.

Аська пошла за мной, она никогда не обращала внимания на этикет и не нуждалась в приглашениях.

– Ого, какой свинарник, – воскликнула она восторженно.

– Оля, сядь вот сюда, – сказала я, показывая на стул. Теперь из-за стола были видны только огромные серые глаза.

– Привет, Оля, – поздоровалась Иоанна. – Можно сесть вот тут, рядом с тобой? – Такого голоса у нее я еще никогда не слышала. – Ты уже позавтракала?

– Не, – ответила девочка, глядя на край стола перед собой.

– А что будешь кушать?

– Касю.

– Отлично! Можно с тобой? – спросила она.

– Ага!

– И мне каши, – крикнула Аська.

Я с интересом посмотрела на нее.

– Ты серьезно? – переспросила, чтобы убедиться.

– Конечно. Мы с ней сейчас поедим кашку. Тетя Аня покормит Олю, а тетя Ася сама все съест, – ответила она с усмешкой, заговорщически подмигивая девчонке.

– Ага, – несмело согласилась Оля и улыбнулась.

– Две порции каши. Будет сделано, – подхватила я Аськин тон. – Молочно-рисовая с клубникой или рисово-клубничная с молоком?

– Клубничная, – радостно завопила Иоанна.

– Кубиняя, – повторила Оля.

– Иоанна, может, ты сначала на ту сыпь посмотришь? – напомнила себе и ей. – Вдруг у Оли аллергия на кашу?

– Да ну ее, эту сыпь, мы каши хотим! – воскликнула Аська. Она явно хотела подорвать теткин авторитет.

– Хоче каси, – отозвалось маленькое эхо из-под стола.

Я поставила две мисочки с кашей на стол.

– Кто первый? – спросила Иоанна.

– Оля! – ответила девочка. Мисочки быстро опустели.

– А у тебя есть какие-нибудь игрушки? – спросила Иоанна у малышки.

– Ага!

– Игрушки в чемодане в моей комнате. Идите туда, а я сейчас тут немного приберу, сделаю кофе и приду к вам, – сказала я.

Услышав «приберу», Аська взглянула на меня, как на сумасшедшую.

– Немного? Да тут целый день понадобится, чтобы «немного прибрать».

– Тетя, – позвала ее Оля из комнаты.

– Иду, иду. – Иоанна побежала.

Я посмотрела по сторонам. Холера, Аська была права. Я вздохнула, сделала кофе и пошла к ним. Они уже рассыпали все игрушки по полу и копались в этой куче, как в сундуке, полном сокровищ. Немного поиграли, а потом Иоанна уселась в кресло, а Оля уже развлекалась сама.

– Мне нужно позвонить, – сказала моя подруга, сделав пару глотков кофе.

– Ты знаешь, где телефон.

Она ушла, вернулась через пару минут и уселась в то самое кресло.

– Сейчас приедет медсестра из отделения, Моника, а после обеда Марианна – она тут уборку сделает.

– Та, которая уже приходила?

– Да, она. Мы должны поговорить, но сами, а тебе нужно отдохнуть.

– Я знала, что ты командовать начнешь, – проворчала я, но на самом деле была ей очень благодарна. Благодарна, что нашелся кто-то, кто думал за меня, контролировал ситуацию, знал, что нужно делать, и делал.

Наконец, в первый раз за эту неделю, я не должна была решать за всех, кто-то решал за меня.

– Ты ужасно выглядишь. Хуже, чем в прошлый раз, когда я тебя видела, – заявила Иоанна.

– Ну, спасибо, подруженька!

– А когда я тебе подружкой стала?

Я не смогла удержать улыбку, откинулась на спинку кресла и наконец расслабилась.

– Осмотришь Олю? – спросила.

– А зачем? Это здоровый, красивый и довольный жизнью ребенок. Не испорти ее.

– Тпру! Тпру! Легко сказать, – вспомнила я присказку из популярного сериала.

– Что?

– Да что ты? У вас телевизора в педиатрии нет?

– Есть, только времени нет его смотреть. У нас все на дежурствах, а не сериалы смотрят, как в гинекологии.

Как мне было хорошо, наконец я почувствовала себя как дома. Ирония, правда, была в том, что я и была у себя дома, вот только не чувствовала себя так хорошо уже несколько месяцев.

– А откуда ты знаешь, что у нее нет аллергии?

– Ищешь, к чему придраться? Дети с аллергией не так выглядят.

– Но ты даже не посмотрела на сыпь!

– А зачем? Чем ты ее купала?

– Я ее не купала, если честно.

– А во что одевала?

– В ее одежду. Я ей что-то купила наспех в магазине.

– Стирала?

– Что?

– Ты постирала ту одежду, прежде чем одеть ребенка?

– Нет.

– Она была в больнице?

– Да, почти три дня.

– Вот тебе и ответ. У ребенка после грязных тряпок и больничного белья сыпь обязательно появится. Даже у тебя появилась бы.

– Я на свете уже пятьдесят пять лет живу, и ни разу сыпи не было.

– Потому что ты толстокожая.

– Может, ей дать что-нибудь?

– Моника привезет из отделения лекарство, выкупает ее и помажет мазью.

– Я сама могу ее выкупать.

– Слушай, спрячь свою гордость в карман. Ты еще не раз будешь ее купать.

– Постой, как только бабка выздоровеет, она к ней переедет…

– Баба? – подхватила Оля.

Иоанна многозначительно посмотрела на меня.

– Ты что, малышня, подслушиваешь? А какие у тебя лошадки красивые! – промурлыкала она, садясь рядом с Олей на ковре.

Приехала Моника. Она оказалась дружелюбной, опрятной женщиной лет сорока, невысокой, статной, с осветленными прядями на голове и ярким макияжем. В общем, тип жены новоиспеченного богача. Но она оказалась отличным профессионалом: Оля сразу ее приняла и без протестов разрешила себя выкупать, помазать мазью, одеть и накормить. Видно было, что медсестра любит детей и свою работу. Я ей сразу позавидовала.

Моника занялась Олей, Марианна домом, а мы с Иоанной забились в какой-то уголок и разговаривали. Наконец хоть какая-то часть этой ноши свалилась у меня с плеч. Пусть не вся, но достаточно, чтобы почувствовать себя лучше.

Уходя, Аська задала мне тот вопрос. Она единственная, кто мог сделать это так легко.

– Слушай, а ты еще пьешь?

– Нет, – соврала я.

– А успокоительные?

– А зачем? К вечеру я уже так устаю, что сразу засыпаю. Да и Оля иногда просыпается по ночам, и я должна ее слышать.

Иоанна посмотрела на меня подозрительно, но отстала. Я на самом деле почти не пила в эти дни.

Прошел праздник Трех Королей, но Магда все еще лежала в больнице. После похорон Малгоси и Павла Роберт занялся ее «переездом» в Варшаву, вроде это было ближе. Оказалось, что ее состояние все-таки осложнилось и пришлось делать шунтирование. Мне никто не сказал, на когда намечена операция и как она себя будет чувствовать потом. Моего мнения никто не спросил, и никому до меня не было дела. Оля потихоньку врастала в мою жизнь.

Глава 6

Откуда-то издалека, прорываясь сквозь шум в голове, послышался звонок. Он не давал мне покоя. Назойливый, как омерзительная толстая муха, он садился на меня и не давал себя прогнать. Доставал со всех сторон, даже забирался под одеяло. Наконец, я попыталась на нем сосредоточиться. Что это вообще такое? Откуда он? Где эта муха? Сознание медленно возвращалось. Звонок становился все ближе, громче, заглушал шум в моей голове. Он уже причинял боль. Мне с трудом удалось поднять веки, а звонок все не умолкал. Звонок? Да, звонок в двери. «Холера! Что же это такое?» – спросила я себя и открыла глаза. В окна лился дневной свет. Я лежала на кровати в своей комнате, которая служила мне и столовой, и спальней, и гостиной, и кабинетом. Звонок все никак не умолкал, он звенел без передышки и действовал мне на нервы. Пришлось встать, потому что это был единственный способ от него отделаться. Открыла входную дверь. Солнце ослепило меня, и я несколько секунд ничего не могла разглядеть. Кто-то оттолкнул меня с дороги и ворвался в дом:

– Холера, что происходит? Ты жива? Почему трубку не берешь и дверь не открываешь? – кричала Иоанна.

Каждый звук отражался от моего затылка и громом атомного взрыва отдавался в той части мозга, что отвечала за восприятие речи.

– Не ори так, – попросила я.

– Буду орать, меня тут чуть кондрашка не хватила! Я пятнадцать минут звонила! Я полицию вызвала – сама двери выбивать не хотела.

– Какую полицию?

– Обычную! Холера! Польскую национальную полицию!

– Так отмени вызов. Видишь же, что я жива.

– А где Оля? – крикнула Аська, врываясь в мою комнату. – Ее нигде нет! Где Оля?

– Оля? – переспросила я тихо, и тут до меня дошло. Где Оля?

– Оля! – звала Аська, мечась по дому. – Оля! Ты о ней забыла? Холера! Забыла о ней?

– Оля! – Я кинулась вслед за ней.

Мы посмотрели в ванной, в гостевой комнате, в старой спальне моих родителей, но ребенка нигде не было. Наконец, осталась только кухня, но она была заперта, потому вряд ли бы малышка могла туда зайти. Иоанна открыла двери и ахнула. В этот самый момент в дом ворвались двое полицейских.

– Что здесь происходит? Кто кричал? – заорал один из них.

– Вы вызывали полицию? – спросил второй.

Я стояла в дверях кухни, а Иоанна пыталась пройти вглубь по полу, покрытому осколками тарелок, стаканов, рассыпанной кашей и макаронами. Там было все – и джемы, которые еще мама закатывала, и разлитый смородиновый сок, и запасы риса, каш и других продуктов, которые я уже столько лет не использовала. Я огляделась. Нигде и следа Оли. Вернее, повсюду ее следы, а ее самой не видно.

– Оля! Ау! Ты где? – выкрикивала Иоанна, осторожно ступая по полу, чтобы не поскользнуться. Она старалась не наступать на осколки стекла, которые могли проколоть обувь и впиться в подошву или стопу.

– Оля! Оля, ты где?

– Оля, ау!

– Олька, отзовись! – вопила я, стоя в дверях кухни.

Полицейские заглядывали внутрь из-за моего плеча.

– Кого вы ищете? Мы можем помочь? Разрешите нам войти, – нудил один у меня над ухом.

– Оля, Оля, Оля, – повторяла я, как заведенная.

Иоанна была уже на середине кухни.

– Тихо! – вдруг воскликнула она.

– Что? Оля? Оля? – повторяла я свой вопрос.

– Тихо, – шикнула Иоанна.

Как только я умолкла, полицейский номер один решил воспользоваться ситуацией.

– Попрошу вас, отойдите от двери и позвольте мне войти! – заявил он официальным тоном.

– Тихо! Заткнитесь все! – рявкнула Иоанна.

Мы замолчали, и воцарилась тишина. Аська стояла посреди кухни и прислушивалась. Через пару мгновений мы услышали тоненький писк. От осенних мышей и то шума больше. Иоанна подошла к шкафчику под мойкой, открыла его и полезла внутрь. Мы услышали крик Оли. Я видела только плечи Иоанны, которые ходили ходуном, словно она боролась с тигром. До нас доносился лишь шум и приглушенные голоса.

– Кто там? Какое-то животное? – спросил полицейский.

– Там девочка, Оля, – сообщила я ему.

– Оля, отдай мне. Немедленно! – орала Аська вглубь шкафчика. Через минуту она поднялась, держа разбитую бутылку. Ее руки и лицо были расцарапаны. Она отошла от шкафчика и сообщила с охренительно геройским видом:

– Теперь она себе хоть навредить не сможет.

Из шкафчика раздался детский плач. Я подошла и встала на колени перед открытыми дверцами.

Внутри, рядом с мусорным ведром сидела Оля. Она была такая чумазая.

– Олька! А ну быстро вылазь оттуда!

– Что это за ребенок? Пани, объясните, что здесь происходит! – начал допытываться полицейский номер один. Видимо, из них двоих он был главный.

– А может, вы от нас отцепитесь? Не видите, что творится? – рявкнула я через плечо.

– Анька, успокойся! Господа просто хотят помочь. Я сейчас им все объясню, а ты займись ребенком, – сказала мне Иоанна и повернулась к полицейским. – Уже все в порядке, прошу прощения, что я вас зря вызвала. – Она вежливо выпроводила их из кухни.

– Оля, выходи оттуда, немедленно! – потребовала я.

В ответ услышала плач.

– Оля, выходи. Иди сюда! – попросила я еще раз. Плач перешел в рев.

Попробовала вытащить мусорное ведро, но малышка вцепилась в него изо всех сил, на которые была способна.

– Оля! Выходи! – Я пыталась вытащить ведро, стоя в коленно-локтевой позиции, что не способствовало правильному дыханию.

Ничего, только плач. Наконец, я ухватила ведро покрепче и дернула его на себя. Больно ударилась головой о верхний край шкафчика, зашаталась и повалилась на спину. Мусор из ведра вывалился прямо на меня, и я начала яростно его счищать. Меня переполняла злость, а голова раскалывалась от боли.

– Ну ты и засранка! – Я собралась, влезла в шкафчик и попыталась схватить одну из брыкающихся ног. Оля яростно отбивалась, лягалась и молотила руками вслепую. Мне все же удалось схватить ее за ногу, потом я поймала вторую и наконец-то вытащила крошечное чудовище из его логова.

– Засранка мелкая, успокойся! – Я схватила ее и прижала, стараясь не давать ей махать руками. Синяки и царапины, полученные в схватке с Олей, уже начинали болеть.

– Перестань, – кричала я, а малявка продолжала брыкаться. – Оля, перестань, пожалуйста! Я все равно сильнее! Ты со мной не справишься! – пыталась я убедить ее.

Безрезультатно. У меня уже сил не хватало держать девчонку.

– Олька, успокойся!

– Сама успокойся, – услышала я у себя над головой.

– Иоанна, отвали. Без тебя обойдусь!

– Успокойся! Отпусти ребенка! Анька, слышишь? Отпусти Олю!

Я не могла разжать объятий. Оля вырывалась все слабей и слабей.

– Анька, пусти. Ты же ее покалечишь! – кричала Иоанна. Я взглянула на нее. Вид у нее был испуганный. – Пожалуйста, Аня, отпусти Олю, – просила она.

Я и сама испугалась, когда поняла, что держу малышку так крепко, что она вообще перестала двигаться. Отпустила ее, и девочка бессильно повалилась на пол. Она плакала. Господи, она плакала! Жива! Боже, жива!

– Ты сумасшедшая! – рявкнула на меня Иоанна, взяла Олю на руки и вышла из кухни.

– Прости меня, Олечка, прости, – причитала я, идя за ними в комнату. – Я не хотела тебе больно сделать!

Иоанна усадила Олю в кресло. Она нежно прижимала ее к себе и гладила. Малышка плакала все тише, иногда ее тельце сотрясалось от рыданий, а потом они вновь стихали.

– Оля, Оленька, слышишь? Прости меня, – стонала я, стоя на коленях на ковре, и гладила Олю по маленьким плечикам.

– Успокойся, – жестко прервала меня Иоанна. – Тебя что, совесть мучает? Перестань, ты выглядишь жалко. Иди, убери в кухне или себя в порядок приведи. С первого взгляда ясно, что у тебя похмелье. Займись собой, дай ребенку успокоиться.

Она была права. Я с трудом поднялась с пола и пошла в кухню. Меня мучила жажда. Вчера вечером я напилась – у Оли опять случилась истерика, а я не смогла с ней справиться.

Я заварила чаю себе и Иоанне, выпила соку и проглотила горсть аспирина. Окинула взглядом беспорядок на полу и пошла в прихожую за большим ведром и метлой. Медленно и методично начала сгребать мусор. Каждый раз, как я наклоняла голову, шум в ушах усиливался и перед глазами все плыло. Я собирала осколки посуды и стекла, остатки еды и при виде каждого большого куска содрогалась от мысли, что Оля могла им пораниться, подавиться или порезаться. Как она могла поразбивать все это, а сама остаться целой? Может, Господь наконец начал о ней заботиться? Только вот почему тогда Он привел ее в мой дом? В худшее место, куда могла попасть трехлетняя девочка, потерявшая родителей. Не знаю почему, может, потому, что я стояла на коленях на полу или из-за похмелья и мук совести, но я вдруг взглянула на ситуацию глазами Оли. Села на пол и обхватила голову руками. В этот момент в кухню вошла Иоанна.

– Малышка спит, а ты тут как? Совесть мучает? – спросила она язвительно.

– Иоанна, я худшее, что могло случиться с этим ребенком.

– Не преувеличивай, могло быть и хуже.

– Да что ты?

Она посмотрела на содержимое ведра, а потом на остатки беспорядка на полу. Взгляд задержался на моем испитом лице.

– Хотя знаешь, наверное, ты права. Если бы она осталась в больнице, по крайней мере ее жизни ничего бы не угрожало.

– Не смейся, мне сейчас не до шуток.

– А я и не шучу. Просто чудо, что она осталась цела в этой кухне.

– Да что ты? – саркастично спросила я.

Прошло несколько минут, а мы так и сидели – я на полу, обхватив голову руками, а Иоанна за столом. Держала в ладонях чашку с чаем, словно хотела согреть, хотя жидкость, наверное, давно уже остыла. Я взглянула на Иоанну снизу вверх – вид у нее был усталый. На когда-то красивом лице проступали глубокие морщины, под глазами обозначились мешки и темные круги, а голубые глаза казались серыми и тусклыми. Она выглядела старше своих пятидесяти лет.

– Иоанна, у тебя все в порядке? – спросила я.

– Анька, у тебя выхода нет, – она не обратила внимания на мои слова. – Твоя сестра не переживет, если с ребенком что-то случится. Ты должна взять себя в руки. Забрала Олю из больницы, так заботься о ней. Сказала «А», так говори «Б», и так до конца алфавита. Ты же сама меня этому учила.

– Да, знаю. Вот только зря я на это согласилась.

– Сейчас не время думать, зря или не зря. Надо как-то это пережить.

Я знала, что она права. Если уж согласилась присмотреть за Олей, то должна хотя бы позаботиться, чтобы с ней не случилась какая-нибудь беда. Я не могла потерять Магду и остатки доверия, которое она ко мне испытывала.

– Иоанна, ты поможешь мне?

– Да, сейчас мы тут все уберем.

– Я не о том, – сказала я тихо.

– Попытаюсь. Я тебе еще не все долги отдала, – ответила она.

Потом встала со стула и пошла к телефону, куда-то звонила, с кем-то разговаривала. Ходила туда-сюда по дому. Кажется, заглянула к Оле. Через пару минут снова зашла ко мне в кухню. Я все время сидела на полу. На меня навалился стыд.

– Сейчас приедет Марианна, соберет тут все и уберет в доме. Часа через два, когда Оля проснется, тут будет Моника. Она тебе покажет, как ухаживать за ребенком. Еще раз! – подчеркнула она. – Как ее купать, сажать на горшок, чистить уши и стричь ногти. – Она многозначительно ткнула мне под нос исцарапанную руку.

– Спасибо.

– А ты подними зад и собери тут все пустые бутылки из-под коньяка, вина, наливок и всего остального баловства. А вообще у тебя еще много такого припасено?

– Почему ты спрашиваешь? Я же столько лет в больнице работала – поднакопилось немного, – с улыбкой ответила я.

– Потому что я все это заберу.

– Ты с ума сошла?

– Нет, это ты с ума сошла. Сейчас ты мне покажешь, где все лежит, и поможешь выбросить. Или вылить. Хочешь, сделай это сама. Вот только я отсюда не выйду, пока у тебя все запасы не уничтожу.

– А не слишком ли далеко ты зашла?

– Далеко зашла ты вчера и сегодня утром! Если мы сейчас этого не сделаем, я позвоню Магде и приглашу ее сюда на следующую попойку. Когда намечается представление? Сегодня вечером? Завтра?

– Иоанна, не перегибай палку, – умоляла я, когда мы шли в мою комнату.

Откуда она только знала, где искать? Сразу открыла нужные шкафчики и начала систематично, с упорством маньяка, носить по две-три бутылки в кухню и выливать их содержимое в раковину.

– Иоанна, не надо. Не имеешь права. Не трогай мои вещи! – бушевала я, мотаясь за ней туда-сюда.

Она больше не обращала на меня внимания и только молча делала свое дело.

Между походами на кухню зашла к Оле, поправила ей одеяльце и поцеловала в щечку.

– Посмотри, как сладко спит. Чудо, а не ребенок. Поцелуй ее. Это же так приятно, – прощебетала она и пошла за очередной порцией.

– Иоанна, хватит! Достаточно! Я не буду больше пить. Зачем все выливать? – Я продолжала ходить за ней. – Что толку? Я же могу просто пойти в магазин и купить себе водки. Да перестань ты, наконец!

Она остановилась и повернулась ко мне.

– Ты только послушай себя! Только послушай! Ты говоришь, как старая алкоголичка. Я не сомневаюсь, что ты поедешь в магазин и сделаешь новые запасы. Не сомневаюсь, что через пару дней, когда тебя перестанет мучить совесть, ты опять напьешься. Я только надеюсь, что перед этим ты убедишься, что Оля в безопасности и не сможет причинить себе вред, и что ты выпьешь немного меньше, чтобы встать раньше, когда она проснется. Пообещай мне это. Пообещай, что выпьешь вполовину меньше.

– Попытаюсь, – сказала я тихо.

– Хорошо.

Иоанна опять сходила на кухню.

– Может быть, поможешь? Чертовски много собралось всего. Некоторые уже столько лет тут стоят!..

– Алкоголь не портится, – заявила я с улыбкой и послушно пошла за Иоанной.

Когда пришла Марианна, из кухни невыносимо воняло. Разбросанные по полу мусор и еда и так выглядели и пахли не очень, к тому же из мойки в нос бил запах алкоголя. Марианна не скривилась и если что и подумала, то виду не подала. Напротив, она спокойно взялась за работу. Иоанна собиралась уже уходить, когда я ей сказала:

– Ты о долге вспомнила, но то было давно, и ты уже все вернула, даже с процентами.

Ее слова меня зацепили, и я должна была все прояснить.

– Да, деньги я отдала, но долг еще не вернула.

– Это были только деньги.

– Для тебя только деньги, а для меня – моя жизнь, будущее моей дочери и моей семьи. Никакие проценты это не компенсируют. Сейчас у меня есть шанс все вернуть сполна.

– Спасибо тебе большое.

– За то, что твою водяру вылила? – усмехнулась она и вышла.

Я сидела за столом и думала о том, что она сказала. Мы познакомились, когда после окончания института Аська пришла работать в больницу. Сначала она приходила смотреть на роды, потом сама начала их принимать. Через несколько лет стала хорошим врачом, которая всей душой переживала за своих маленьких пациентов. Она не успела закончить специализацию, когда родилась Дорота, ее второй ребенок. Иоанна быстро поняла, что с малышкой что-то не так.

– Пани, вы слишком беспокоитесь, ребенок развивается нормально, может, немного медленнее, но все в норме, – говорили ей педиатры.

– Еще рано ставить какие-либо диагнозы, – объясняли неврологи.

– Я знаю, что с моей доченькой что-то не так, – упрямо твердила Иоанна.

Наконец она нашла профессора из Германии, который приехал на несколько дней в Варшаву. С решительностью молодой матери она остановила его после лекции и на ломаном немецком попросила осмотреть Дороту. Профессор подтвердил диагноз и показал Иоанне, как можно вылечить ребенка. Она взяла дочку, книги и инструкции от профессора и вернулась в нашу глушь. Целых два года просидела дома, занимаясь дочкой. Пришлось взять неоплачиваемый отпуск, а деньги зарабатывал ее муж, молодой учитель. Им было тяжело, пришлось брать в долг. Сначала у родственников, потом у друзей и, наконец, просто у знакомых. Однажды она постучала и в мою дверь.

– Я знаю, что мы мало знакомы, но не могла бы ты одолжить мне денег? – просто спросила она.

Вот так, напрямую, не пытаясь меня очаровывать. Честно сказала, сколько ей нужно, а сумма оказалась немаленькая. Объяснила, что вернуть сможет нескоро. Я согласилась, деньги у меня тогда были. Вот так, вопреки убеждениям, что друзьям в долг не дают, и началась наша дружба. Через пару лет Иоанна вернулась на работу, а Дорота пошла в садик. Она стала нормальным, здоровым ребенком. Иоанна вернула деньги в срок, как и договаривались. Всю сумму, до последнего гроша.

Глава 7

Дни тянулись долго и медленно. Я считала каждый час и каждые сутки. Через пару недель в нашей с Олей жизни установился определенный распорядок. Встали, утреннее «Де мама?», завтрак «каша из пакетика», второй завтрак – йогурт или сырок, тихий час, поспали, обед из баночки, дневное «Де мама?», истерика, опять поспали, ужин, вечернее «Де мама?», истерика и в кровать. Я научилась кормить ее, менять подгузники и кое-как заботиться о гигиене. Но не знала, как с ней играть и чем ее занять. Не могла ни обнять, ни приласкать ее. У меня не хватало ни терпения, ни понимания для этого ребенка.

– Еще пара дней, Оля, только пара дней, – повторяла я себе и ей.

– Ну, долго еще? – постоянно спрашивала я Роберта и Магду.

Сначала, когда мы только вернулись домой, сестра и зять звонили каждый день, потом все реже. Через месяц звонила только я. Каждый раз ругалась и умоляла, но зря. Они не могли забрать Олю.

Магда все еще плохо себя чувствовала, результаты анализов не радовали. Они ходили по кардиологиям, тратили на лечение много денег. Роберт занимался наследством Госи и Павла, их страховками и работой. Надо было подвести итог жизням двух молодых, активных людей. По голосу Роберта было ясно, что ему приходится нелегко. Я догадывалась, что Магде он не сказал ни слова. Я просила и умоляла, в то же время понимая, что Оля пока останется здесь.

– До весны, Оля, только до весны. В марте уже будешь в Варшаве у дедушки и бабушки, – обещала я и ей, и себе.

После того случая и вмешательства Иоанны пить я стала меньше. Старалась себя контролировать и ограничивалась двумя-тремя стаканами. Если не могла заснуть, то глотала таблетку эстазолама, и все шло как по маслу. На следующий день я просыпалась вместе с Олей, без похмелья и в нормальном состоянии. Не знаю, хорошая ли была это идея – заменить три стакана коньяка таблетками, но ведь это только до весны, всего на пару месяцев. Моя зависимость от этого не пострадает.

Тем временем я завела себе новую привычку, хотя, может быть, то был просто приступ слабоумия: отметила на календаре двадцать первое марта как волшебную дату и считала, сколько дней до нее осталось. Наши будни разбавляли визиты Иоанны и Моники. Медсестре удавалось вырваться к нам только раз в неделю. Она сидела с Олей, играла с ней, приносила игрушки, книжечки и какие-то раскраски. Я ей платила за два часа столько, сколько она не зарабатывала за целый день в больнице, но ее визиты просто спасали меня. Когда она приходила, я забивалась в какой-то угол, куда раньше по нескольку месяцев не заглядывала, садилась в кресло или валялась на диване, читала, спала, просто смотрела на потолок или в окно. Наслаждалась тишиной и одиночеством. Визиты Моники хорошо влияли на Олю – после них она была веселой, спокойной и лучше спала. Эти изменения становились все заметнее. Я спросила у Моники, не может ли она приходить почаще, но у нее не получалось. Спросила, нет ли у нее приятельницы, которая могла бы сидеть с Олей время от времени, может, даже каждый день, но приятельницы у нее тоже не было.

Наконец пришел март – сначала первое, потом восьмое и так до двадцать первого, которое я ждала с нетерпением. Вот только у нас с Олей ничего не поменялось: тот же самый распорядок, те же истерики, те же ответы Магды и Роберта: «Аня, потерпи еще чуть-чуть, еще совсем немного».

Глава 8

– Магда, когда вы заберете Олю? – зарычала я в телефонную трубку. Даже не попыталась взять себя в руки.

– Аня? Аня, это ты? Здравствуй, – ответила Магда.

– Когда вы заберете Олю? – повторила я свое приветствие сквозь стиснутые зубы.

– Что-то случилось?

– Конечно, случилось. Случилось и уже который день случается. Когда вы заберете Олю?

– Аня, мы уже об этом говорили, ты же знаешь, что если бы могли, то давно уже забрали, если бы не…

– Да слышала я уже это! – перебила я ее. – Если бы не твое сердце, если бы не проблемы Роберта на работе, если бы не экзамены Игоря… То одно, то другое… Хватит, Магда! Хватит! А что с моими «если бы»? – кричала я, брызгая слюной в трубку.

– Аня, прости, я знаю. Прости, Аня, пожалуйста… – Магда несмело пыталась вставить слово. – Аня… господи… Аня… – сопела она в трубку.

Я не могла понять, что она говорит.

– Магда, только еще одного инфаркта тебе не хватало. Перестань сопеть и дай Роберту трубку.

– Аня… сейчас Роберт… господи… он вышел… – простонала Магда.

– Ну, так пусть перезвонит, когда вернется. А тебе сейчас таблетку нитроглицерина под язык надо! – посоветовала я и швырнула трубку на стол.

Потом села и обхватила голову руками. Сердце колотилось, пульс отдавался в висках и ушах, грудную клетку сжимало. Может, мне тоже заработать инфаркт и тогда меня оставят в покое? Я глянула на пол через плечо. На ковре спала Оля. Ее маленькое некрасивое личико покраснело и опухло от слез. Она свернулась калачиком, прижимая к себе Гав-гава. Собачка уже потемнела от грязи, нужно было ее стирать. Оля дышала ртом, потому что нос у нее заложило от плача. Спала в одежде. Я встала и прикрыла ее одеялом. Смотрела на ребенка со смешанными чувствами: от нежности и жалости до злости, почти враждебности. Интересно, а что чувствуют настоящие матери? Им тоже иногда хочется придушить собственного ребенка? Или всегда найдутся забота и терпение? Легко ли жертвовать собой и всем своим временем? Из размышлений о счастье материнства меня вырвал звонок телефона. Я к тому времени уже немного успокоилась.

– Аня, это Роберт. Магда сказала, что ты звонила.

«Конечно, звонила», – подумала я.

– Роберт, нужно, чтобы вы мне точно сказали, когда заберете Олю.

– Аня, ты же знаешь, что мы сейчас не можем. Подожди немного.

– Ваше «немного» тянется уже четыре месяца, дорогие мои!

– Да, знаю. Но поверь – если бы могли, давно бы забрали.

– Послушай! – перебила я его. – Вы попросили недолго за ней присмотреть, а уже прошло четыре месяца. Роберт, я не хочу воспитывать ребенка. Если бы хотела, своего родила.

– Аня, мы все понимаем, ты даже не представляешь себе, как нам жаль, что все это на тебя свалилось…

– Я просто хочу покоя! Хочу жить как жила, своей грустной, пустой, бесцельной жизнью. А вместо этого мне каждый день устраивают истерики, мочатся и на ковер и в кровать. Ее рвет и до, и после еды, и на прогулках, и после них. У нас тут сыпь, какашки, недоспанные ночи и сотни трудных вопросов. Знаешь, каково это каждый раз отвечать, где ее мама? – Я остановилась, чтобы глотнуть воздуха, и тут осознала, что же я наговорила.

Я постаралась взять себя в руки.

– Роберт, я просто не справляюсь, – сказала уже тише.

– Аня, мне очень жаль. Пожалуйста, потерпи еще чуть-чуть.

– Прости, я больше не могу.

– Аня, – простонал Роберт не своим голосом.

– Может, кто-то из родственников Павла? Может, какая-нибудь тетка?

– Мы с его семьей не общаемся. После похорон никто с нами не связывался, никто даже не позвонил, чтобы спросить о ребенке. Аня, – вздохнул он. – Пожалуйста, потерпи еще чуть-чуть. Еще пару месяцев. У Магды операция на днях, потом ей станет лучше. Пожалуйста, только пару месяцев, – умолял он.

– Слушай, я не знаю, как завтрашний день пережить, а ты о паре месяцев просишь, – возмутилась я.

– Я попрошу Игоря, он к тебе на выходные приедет, поможет.

– И как он мне поможет?

Я представила себе, как этот худой, прыщавый двадцатилетний пацан попробует справиться с Олей. Да он сбежит через пять минут или растеряется, если у нее опять истерика начнется. Даже Иоанна, педиатр с двадцатилетним стажем, была удивлена Олькиному представлению под названием «истерика недели».

Я немного помолчала, потом, вздохнув, сказала:

– Хорошо, пусть будет еще два месяца. Но только два.

– Спасибо, Аня! У Магды прямо камень с души свалился.

Да, у Магды свалился, а что с моим камнем делать? Неужели у Магды он тяжелее моего? Мне захотелось выпить, но для начала чего-нибудь успокоительного, а потом коньячок. И завтра все начнется по новой.

– Тетя, тань!

– Мммм…

– Тетя! Тань!

– Оля? – Я открыла глаза.

– Тетя. – Оля стояла рядом, обнимая Гав-гава. Она была в той самой одежде, в которой уснула. Мордашка беззаботной трехлетки просто светилась от счастья.

– Тетя! Мой! – воскликнула она и прижалась ко мне. Я уже знала, что «моя» означает у нее высшую степень нежности. Правда, до сих пор она так только Гав-гава называла. – Мой! – повторила малышка.

– Моя Оля, – сказала я и крепко прижала ее к себе. Как же приятно было обнимать это маленькое, беззащитное создание. Оля пахла молоком, ребенком и мочой. Мочой!

– Оля! – Я вскочила.

На ней была вчерашняя одежка, но только верхняя часть. Нижняя куда-то подевалась вместе с подгузником. А на диване выделялось темное пятно.

– Оля, зачем ты сняла подгузник?

– Оля бошая! – заявила она и улыбнулась от уха до уха.

– Да, большая и уже не должна носить подгузники, вот только и писать куда попало тоже не должна.

– Оля бошая! Оля беее!

– Да, бе-бе.

И мы пошли в ванную мыть «Олю беее». Так начался очередной день. Ну, хоть про маму с утра не спросила. Потом мы завтракали, гуляли во дворе, обедали, спали, гуляли во дворе, съели десертик, спрашивали «Где мама?», ужинали, устраивали истерики, опять спрашивали «Где мама?», устраивали истерики, спали, выпивали, глотали таблетки, чтобы уснуть, и наконец засыпали. Так прошел наш день, потом еще один, и еще, и еще…

Олькины истерики начинались после обеда или вечером и могли длиться часа три. Я не могла понять, что их вызывало, – причиной очередной бури могло оказаться все, что угодно. Обычно случались единичные приступы, реже они происходили друг за другом, и после них она чаще всего засыпала. Длились они тоже по-разному и с разными симптомами. Олька орала, плакала, нападала на меня с кулаками, бросалась разными предметами, ее лицо и конечности синели, дыхание нарушалось.

Сначала я чувствовала себя такой беспомощной, вернее, я всегда так себя чувствовала. Однако со временем я перестала паниковать.

Первые дни я с самого утра со страхом ожидала истерического приступа. Ходила вокруг малышки на цыпочках, меня бросало в холод, когда она кривила губы. Боялась сделать что-то, что вызовет бурю.

Но потом поняла, что от меня ничего не зависит, – что бы я ни делала, истерика все равно случится. Я по-разному реагировала на эти приступы: или злилась от своей беспомощности, или на меня просто наваливались апатия и безразличие. Начинало прыгать давление, и приходилось пить лекарства, я глотала успокоительные, запивала коньяком, потом шла спать. Оля засыпала там, где была, а я с трудом доползала до кровати или дивана.

В тот раз, беря телефонную трубку, я была спокойна, чертовски спокойна.

– Привет, Роберт! – поздоровалась я. Хорошо, что он подошел к телефону – говорить с Магдой было бы намного труднее.

– О, привет, Аня. Как поживаешь?

– Все по-старому: истерики, обмоченный ковер и горсти успокоительных. За два месяца ничего не изменилось. Вообще-то, это были два последних месяца, на большее мы не договаривались. Помнишь? – ядовито осведомилась я.

– Да, помню. Мы как раз это обсуждали.

– И что вы решили?

– Нам это решение далось нелегко, – нерешительно начал он. – Понимаешь, у Магды операция через десять дней, и через неделю ей надо ложиться в больницу. Я должен буду ее проведывать, а мне нельзя сейчас отпуск брать, а то будет повод вышвырнуть меня с работы. Нам сейчас как никогда деньги нужны.

Он запнулся, и тут я поняла, что он хочет сказать.

– Аня, мы не можем забрать Олю, – прошептал он.

– Роберт, у меня ей тоже не место, ее надо специалистам показать, психологу какому-нибудь. У нее истерики каждый день, она не контролирует мочеиспускание и плохо разговаривает. Для трехлетнего ребенка это ненормально, – объяснила я ему холодно.

– Может, у нее просто что-то болит? Колики или вирус какой-нибудь? – сказал он. – А может, аллергия? Сейчас все дети ею болеют.

– Хватит! Иоанна ее несколько раз осматривала, мы столько разных анализов сделали. Оля здорова. Ей просто нужны дом и забота. Иногда мне хочется, чтобы Оля на самом деле заболела и ее на пару дней положили к Иоанне в отделение. Но моя так называемая подруженька отказывается принимать в больницу здорового ребенка.

– Так ведь у Оли есть дом. Она сейчас с тобой, Аня, и мы тебе очень благодарны.

– Разве это дом? Мы все это понимаем. Это зал ожидания, и заботятся о ней сейчас, как в зале ожидания. У нее есть еда и крыша над головой. Ведь Магда меня хорошо знает, я даже яйца всмятку варить не умею. Оле три годика, а она ест кашки и супчики из баночек для младенцев. Я не представляю себе, как воспитывать, кормить и ухаживать за детьми. И знаешь что? – Я повысила голос. – Я учиться не собираюсь.

– Аня, ты права. Оле нужны лучшие условия, но мы не видим другого выхода.

– Зато я вижу… – Я осеклась.

Он подождал секунду, потом продолжил.

– Аня, пожалуйста, давай подождем еще немного, – попросил тихо.

– Я не справляюсь. У меня плохие анализы. Давление скачет и изменения в ЭКГ. Спина и ноги болят. Я не высыпаюсь и уже совсем измучилась, – жаловалась я ему, а он молчал.

Вдруг в трубке послышался голос Магды.

– Роберт, а кто это? Аня? Анечка звонит?

Нет, только не «Анечка»! Против этой «Анечки» я никогда не могла устоять. Правда, давно уже Магда так меня не называла. С тех самых пор, когда я была доброй старшей сестрой, а она слабенькой и болезненной младшенькой, о которой надо заботиться. Удар ниже пояса.

– Да, мы уже заканчиваем. Сейчас иду к тебе! – отозвался Роберт. – Пора прощаться, Магда проснулась, – сказал он мне. Пару секунд мы молчали. – Аня, я не могу на тебя давить. Делай как знаешь, только прошу: не говори ни о чем Магде.

– Хорошо, поцелуй ее от меня. Созвонимся.

Следующие пару дней я старалась, как могла. Крутилась вокруг Оли, следила за каждой ее гримаской, отвлекала внимание ребенка от всего, что могло не понравиться или понравиться, а я не могла бы ей этого дать. Кормила ее сладостями и с улыбкой вытирала рвоту. Все без толку. Истерики продолжались. Во время одной из них раздался входной звонок. Я оставила Ольку в комнате и пошла открывать. Ее вопли были слышны даже через закрытые двери.

– Привет, а у тебя тут весело, – сообщила Иоанна, входя в прихожую.

– Да, есть немного.

– Я думала, все уже позади.

– Нет, и позади, и впереди, и со всех сторон. Но сейчас уже получше. Она не задыхается, и конечности не синеют. Пустяки.

Оля, видимо, поняла, что что-то происходит, потому что вопли переместились поближе к запертой двери.

– Долго она так? – спросила Иоанна.

– С полчаса. – Я взглянула на часы. – Хотя нет, уже дольше.

– Здоровая же баба вырастет! – восторженно заявила Иоанна. – А ты неплохо о ней заботишься.

Не знаю почему, но именно в тот момент во мне что-то сломалось. Я уселась на комод, обхватила голову руками и разрыдалась.

– Аська, прошу, помоги, а то я не выдержу. Я старалась, честно. Пожалуйста, помоги мне.

Она подошла ко мне и обняла, а из-за дверей все еще доносились вопли.

– Иди, попей воды и прими ванну. Ты давно не мылась? А я займусь нашей истеричкой.

Я так и сделала. После ванны почувствовала себя намного лучше. Благоухающая и освеженная вошла в комнату. Оля спала на кровати, личико у нее было спокойное, немного опухшее, но спокойное, и дышала она размеренно.

– Что ты с ней сделала? – спросила я.

– У меня свои секреты, – ответила Иоанна с улыбкой.

– Может, поделишься? – спросила, наливая себе конька. – Будешь? – предложила из вежливости, точно зная, что откажется.

– Помнишь, как я лечила Дороту, когда она была маленькая?

Помнила, конечно. Однажды я пришла к Иоанне без предупреждения, как она ко мне сегодня, и увидела жуткую сцену. Она выгибала тело своей маленькой доченьки под каким-то абсолютно неестественным углом. Даже смотреть было больно, а Доротка отчаянно вырывалась у нее из рук. Ей понадобилось два года, чтобы вылечить малышку. Теперь, глядя на эту молодую женщину, никто не поверил бы, что в детстве у нее обнаружили поражение мозга.

– Поделишься своим чудесным секретом?

– Никогда! – воскликнула она. – С твоей склонностью к алкоголю и успокоительным у ребенка тоже зависимость разовьется.

– Ха, значит, это лекарство!

– Ха, я этого не говорила.

– Уже легче! Значит, нет у тебя никакого чудесного секрета?

– Нет, иногда приходится обходиться самым простым.

– Дай мне немного своего средства.

– Нет, ты будешь злоупотреблять.

– Ну ты и вредная баба!

– Знаю, – сказала она с улыбкой.

Я чувствовала себя на десять лет младше.

Кто-то смог успокоить Олю и позаботиться обо мне. Кто-то сказал мне, что я не такой уж кошмарный опекун.

– Иоанна, я хотела поговорить об Оле. Мне придется принять сложное решение. Поможешь? – спросила я, уверенная в своей правоте.

– Даже и не думай!

– Пожалуйста, хотя бы выслушай.

– Нет! Я знаю, о чем ты сейчас скажешь, – сказала она уверенно. – Что ты с ней не справляешься, что тебе трудно, что ты не можешь нормально об Оле заботиться, что Магде с Робертом сейчас не до нее, что ты отдашь ее только на время, а потом дед с бабкой ее заберут.

– Ну, приблизительно это я и хотела сказать.

– А еще я должна тебе рассказать, куда обратиться и как все оформить, потому что у меня такие ситуации в отделении уже были.

– Ну да, об этом я тоже хотела попросить, – призналась я тихо и уже не так уверенно.

– И конечно, Магде я говорить ничего не должна, – добавила она.

Я ненавидела ее за то, что она так хорошо меня знает.

– Да.

– Даже и не думай.

– Пожалуйста!

– Нет, Аня. В этот раз я тебя попрошу. Я говорила с Магдой, у нее операция через три дня, а через три, ну четыре недели она вернется домой. Игорь оформит академку, Роберт возьмет отпуск. Вы с Олей поедете к ним, а потом ты там ее оставишь. Подожди еще чуть-чуть. Ты уже столько продержалась, потерпи еще пару недель.

– Иоанна, я не выдержу.

– Мне тоже так казалось, но поверь мне, ты справишься.

– То был твой ребенок. А Оля не моя! Она не моя внучка! Я уже немолода, у меня куча проблем и болезней.

– Проблемы у тебя с алкоголем и таблетками, – ответила она резко. – Ты в хорошей форме для своего возраста. Ты всегда только о себе заботилась, позаботься сейчас о маленьком осиротевшем ребенке.

– Это уже слишком, – оборвала я ее.

– Да, знаю. – Она встала с кресла и пошла в коридор. – Но ты подумай еще. Если ты решишь твердо – помогу, потому что я должна буду при этом присутствовать. Но пожалуйста, дай Оле еще пару дней.

– Я тебе в понедельник позвоню. Как раз через два дня.

– Хорошо. Береги себя, – сказала она мне уже в дверях, но на секунду задержалась. – Знаешь, почему она тебе истерики устраивает?

– Нет.

– Потому что может!

Я дар речи потеряла.

– Ты о чем?

– Она знает, что может вытворять все, что вытворяет, потому что ощущает себя в безопасности. У нас в отделении одинокие, брошенные дети и те, которых никто не навещает, истерик не устраивают. Ты хорошо о ней заботишься. До понедельника.

Она вышла, а я еще долго стояла, не в силах пошевелиться.

Глава 9

Наступил понедельник. Тот самый. Предыдущим вечером мне пришлось нелегко. Олька зашлась в плаче, начала задыхаться, и я вынуждена была хорошенько ее встряхнуть. Я чувствовала себя ужасно оттого, что пришлось применить силу, что не смогла по-другому, и это оказался еще один шаг в неправильном направлении.

Я позвонила Иоанне, и мы договорились на завтра. Она объяснила, куда я должна поехать, что нужно взять с собой. Проинструктировала, что нужно сказать. Я собрала Олины вещи. И откуда их столько набралось. Мы поехали на моем стареньком «ниссане». Вела Аська, потому что вчера вечером я немного перебрала.

Конец ознакомительного фрагмента.