Дуня Горохова
Дуня позвонила ближе к вечеру и попросила Люсю подежурить за нее сегодня, мама в тяжелом состоянии.
– Конечно, Дунечка! Сколько надо – столько и буду дежурить! Не думай об этом! Как мама?
– Плохо! – осипшим от рыданий голосом сказала Дуня.
– Она в хирургии?
– В неврологии. У нее инсульт. Правую сторону парализовало.
– А… порезы?
– Порезы мелкие, их даже зашивать не стали. Хирург сказал, ее, скорее всего, пугали. Просто тыкали перочинным ножичком. На фоне испуга и стресса – инсульт.
– Она в сознании?
– Да, но говорить не может. Пытается что-то сказать, напрягается, мучится, а я плачу – «мамочка, я не понимаю тебя!». Единственное, что, по-моему, разобрала по губам – «Юля». Представляешь, она даже в таком состоянии о Юльке думает! Всегда повторяла: «Душа за Юленьку болит. Что за характер, захочет – в ложке утопит, захочет – из моря вытащит! Ох, и наплачешься ты с ней!». А когда я угадала – «ты про Юлю говоришь?» – она так облегченно вздохнула и глаза закрыла. Вроде бы уснула. А меня на ночь хотят выпроводить. Говорят – больных полно, в коридорах лежат, что вы тут будете сидеть. Завтра приходите. Если не уговорю, с утра пораньше – к ней.
И зарыдала в голос:
– Мамочка моя! За что нам такое несчастье?!
– Дуня, Дунечка, успокойся! Пожалей себя, тебе силы сейчас нужны. Бог даст, обойдется!
Не обошлось. Утром, когда Дуня примчалась в больницу, мама была без сознания и, не приходя в себя, умерла у нее на руках. Дуня кляла себя, что послушала врачей, не добилась, чтобы ей разрешили остаться на ночь. Кляла себя за то, что в свое время не настояла, чтобы мама прекратила свой бизнес. Клясть себя она будет теперь всю оставшуюся жизнь, подумала Люся.
Есть ли на свете хоть один нормальный человек, который, хороня близких, не испытывает чувства вины за их уход? Не почувствовал, не уследил, недопонял, не сумел… Не сказал в свое время нужных слов или, наоборот, наговорил лишних.
Боль со временем притупляется, но совсем от нее не избавиться. И чем дальше расстояние во времени со дня их ухода, тем светлее воспоминания. Очищаясь от земной шелухи, наши усопшие превращаются в чистые, безгрешные образы.
А потом приходит твой черед – уходить и передавать свою вину следующим за тобой. Не отсюда ли стремление воздвигнуть на могиле помпезный памятник, устлать холмик коврами из бумажных цветов? Избыть чувство вины хоть таким способом, когда приходит покаяние.
И у каждого своя, персональная неизбывная вина.
Вечером Люся позвонила Бурлакову.
– Ну, как ваши успехи?
– Ничего интересного, – с сожалением ответила Людмила Петровна. Только то, что вы, наверно, и так знаете. Примерно пятеро молодых людей, в разноцветных куртках с капюшонами, вышли из подъезда. Капюшоны подняты – лиц не разглядеть. Вроде бы парни. Там у них на пятом этаже живет такой Вовка-инвалид, в квартире которого что-то вроде трактира…
– Езенков Владимир Иванович, – подтвердил капитан.
– Возможно, это его гости. К нему, говорят, и конный, и пеший шли, всех привечал. Только я думаю…
– Ну-ну?.. – подтолкнул Бурлаков.
– Моя подруга, Людмила Ивановна, жаловалась не раз, что Вовкины гости приличиями себя не утруждают: поднимаются к нему так, что весь подъезд в курсе, а уж когда его покидают – лестница под ними трясется. Скачут через несколько ступенек, орут, хохот, мат… Разогрелись! А эти вышли тихо. Никто ведь не слышал?..
– Да кому там услышать?! – поморщился Бурлаков. Будний день, кто на работе, кто на учебе, одна квартира на четвертом этаже вообще пустует, ваша подруга в отъезде. Первый этаж весь под офисы занят. У соседа Антонины Семеновны, что за стеной, телевизор орал, у хозяина проблемы со слухом. Обычное дело. Езенков клянется, что у него гостей в тот день не было, а сам, между тем, лыка не вяжет. При его-то материальных возможностях!.. Вернее, полном отсутствии таковых. Хотя на момент опроса, и правда, у него никого не было.
– С другой стороны, мы же не знаем, когда это случилось?.. Может, это несчастье с Антониной Семеновной произошло гораздо раньше, чем вышли молодые люди? – тонко намекнула она на ответную откровенность. Бурлаков молчал.
– Ну нет, – продолжила логические построения Людмила Петровна, – раньше случиться не могло.
– Почему?
– Потому что вышли они после Юли и Киры. А, кстати, как грабители попали в квартиру? Дверь взломали? – спросила Людмила Петровна, решив не деликатничать и переть напролом. Спрос – не убыток!
– Вот, вот! – расхохотался Бурлаков. – А я все жду, когда же вы зададите этот вопрос. Он должен был у вас возникнуть сразу. Эх вы, горе-сыщица!
– Да в сыщицы это ведь вы меня записали, Вадим Сергеевич! Это вы у нас – специалист по криминалу, а мне, слава богу, не часто приходилось сталкиваться с уголовщиной. Да еще и люди мне не совсем посторонние, растеряешься тут. Я весь день чувствую себя так, как будто меня по голове пыльным мешком стукнули!
– Не скромничайте, – отмахнулся Бурлаков. – А взлома не было. Да и как вы себе представляете? Старушка, я так понимаю, была особой деятельной и энергичной. И вот – ломятся к ней в дверь, а она чего-то ждет? Не звонит в полицию, не стучит в стенку, не кричит с балкона? Все равно кто-то услышал бы!
– Может, у нее тоже телевизор орал?
– Орал, да… Но взлома не было.
– Значит, сама открыла? Но эти молодые люди не вписываются в контингент клиентов Антонины Семеновны! Она открывала только знакомым, а с молодежью вообще предпочитала дела не иметь.
– Откуда вам это известно?! Вы можете дать стопроцентную гарантию?
– Да, действительно… Это лишь ее утверждение… А отпечатки?..
– Чужих нет.
– Ничего хитрого! Сейчас холодно, многие ходят в кожаных перчатках. Их могли просто не снимать!
– Или кто-то открыл дверь «родными» ключами.
– Или подделал ключи!
– Маловероятно. Что у нее – сейф с валютой или полная квартира антиквариата? Во всяком случае, всех родственников опросили. Никто из них никогда ключей не терял. Да ключи-то и были, кроме самой хозяйки, только у дочери и внучки. Дочь была на работе, внучка в колледже.
– А нож нашли?
– Нет, конечно. Унесли с собой. А что там вы упомянули про Юлю и Киру? Когда они выходили из подъезда? Кира – она кто?
– Кира – подруга Юли. Но тогда получается…
– Что получается? – вцепился Бурлаков.
– Моя новая приятельница… моя информаторша… – девочка Катя – сказала, что незадолго до того, как эти молодые люди вышли из подъезда, оттуда выскочила Юля и побежала, а за ней – ее подруга Кира, она же Кирилл, поскольку считает себя парнем.
– А вот это интересно! Это очень интересно!
– Что интересно?!
– Про Юлю и Киру.
– Что Кира считает себя парнем?
– Ну, это интересно разве что для специалистов.
– А чем тогда интересно?
Конец ознакомительного фрагмента.