Из дневника Икара
Здравствуй дорогой дневник… (зачеркнуто)
На самом деле меня зовут совсем не Икар… Моё настоящее имя – Цадик и оно меня тоже не устраивает. Я думаю, что у меня большое будущее и мне нужно имя более звучное и масштабное. Я хочу многого достичь, хочу нравиться людям, хотя они мне, отнюдь, не нравятся… Я не знаю, чем бы я хотел заниматься в жизни… Точно не хочу быть как отец! Вечно учит жизни: «бла-бла-бла, будь как я, следи за полетом орла», а сам, в поте и грязи, что-то мастерит на потребу заказчика. Я мечтаю работать в каком-нибудь большом и красивом театре…
Я представляю, как выхожу на сцену весь в белых перьях, которые переливаются в свете рампы, звучат серебряные тирсы, и я начинаю читать монолог Электры (зачеркнуто)
И я начинаю петь (снова зачеркнуто)
И я начинаю танцевать! И в этом танце я словно сбрасываю кандалы притяжения и парю над сценой в ярком свете софитов, и я протягиваю руки в зрительный зал, и публика отвечает мне бурными аплодисментами медленно переходящими в овации…
***
Совсем недавно нечего было писать, а вот теперь на те – новость! Вчера отец решил сбежать из страны. Вечно ему мерещатся погромы, гонения и прочая ересь… Параноик!
Я думаю, что я останусь, пусть убегает как подлый трус. А я дам бой невзгодам и лишениям! Я буду сражаться, как герой из эпического произведения. Я буду хитер как Одиссей, силен как Самсон до стрижки, и ничто на свете не сможет поколебать меня в этом решении!
***
Сегодня отец, выслушав мое принципиальное заявление, сказал, что если я не поеду, то он больше не даст мне денег…
Я заплакал – не прокатило… Придется ехать!
***
Теперь мы строим подводный корабль!!!! Безумец… Еще и нанял какого-то слепоглухонемого помощника, который все время косится на бабушку, подслушивает наши разговоры и молчит! И мне кажется… но нет, это было бы слишком… хотя… нужно будет приглядеть за этим новоиспеченным помощником и за бабулей. Какая-то недосказанность появилась в их отношениях… Не нравится он мне…
***
Я записался в библиотеку… Событие, конечно, не вселенского масштаба, но надо же что-то писать в дневник, раз уж я его завел.
Взял свиток Ричарда Баха – почитаю на досуге… Как стемнеет – пойду в ночной клуб «Розовый Минотавр», сегодня должен выступать Геракл со своей stand-up миниатюрой «Чем я убил Гидру». Говорят – уморительная вещь! А пока, наблюдаю за спящим помощником отца. Мне кажется, он не спит…
***
(Множество попыток начать писать. Бессвязные буквы.)
…Бу бя уфя жух ух Уж а снА ая… (далее более разборчиво)
Ужасная ночь и кошмарное утро… или день… а возможно, что и вечер… сколько же я проспал?.. Интересно, какое число… месяц и город, в котором я нахожусь?..
(дальнейший текст чем-то залит)
***
Весело было в «Розовом Минатавре»… Сначала мы всей компанией «дернули» перед клубом, потом в клубе, потом выяснилось, что Мамалыга – троюродный племяш Геракла и мы пошли бухать к нему в гримерку… Пили много, потом пили на брудершафт с Гераклом, потом танцевали медляки… Помню, что у Геракла были очень мягкие губы… Потом не помню…
***
Проснулся сегодня от того, что меня кто-то схватил и куда-то тащит, затем запихнули в какую-то трубу, дали хорошего пинка для ускорения, и я помчался вниз по узкому грохочущему желобу, наполовину заполненному водой, видимо для лучшего скольжения… Стыки меду трубами жестко встречали мое, неготовое к таким встречам, тело… Закоулки переплетения, повороты и две мертвые петли закончились так резко, что я вылетел как пушечный снаряд и, описав дугу, рухнул в воду, подняв тучу брызг. В воде кто-то был. Я это понял сразу, потому что оно на меня набросилось, причем с нескольких сторон одновременно… Перехватив раскрытую пасть и оттолкнув ее в сторону, я почувствовал под своей ногой что-то довольно упругое и, оттолкнувшись от него, вынырнул на поверхность. Усилено работая руками и ногами, я поплыл к берегу, схватившись за его спасительный край, подтянулся на руках и услышал как позади, с чавкающим звуком, захлопнулись пасти рептилий. Уползая на безопасное расстояние и пытаясь отдышаться, затравленно осмотрелся по сторонам… Первое, что я заметил, смахивая воду со своего лица, это серьезное лицо моего отца, который что-то записывает в папирус, поглядывая на песочные часы на своей руке. Я глупо таращился на него, пытаясь осознать происходящее… И тут он оторвался от своих записей и говорит мне: «Да, Икарка, результат на хорошую крепкую тройку…».
Как выяснилось потом, отец решил начать воспитывать во мне мужчину и создал специально для этих целей тренировочную машину. Он долго уверял меня, что все крокодилы в водоеме были старые и беззубые, и моей жизни ничего не угрожало, но это меня мало утешило. Я думаю, он свихнулся…
***
Вот я так и знал! Пригрел папенька змею на груди! А я говорил, что этот мнимо – слепо -глухо хрен мне сразу не понравился! Так вот, этот самый помощничек дождался когда мой отец уснет, вытащил у него ключи от подводной машины и, прихватив бабулю, (тоже мне куртизанка) уплыл в неизвестном направлении… Теперь отец бегает по пляжу в неглиже, руками размахивает… только за зря чаек пугает… Надо, пока он занят своей трагедией, потихоньку слинять в «Р.М.», а то будет весь вечер нурдеть: «моя машинка, моя подводоплавующая машиночка, я так любил играть с тобой… Бла-бла-бла…» и все в таком духе. Изобретатель хренов, не мог поставить секретку.
***
Мало того, что я ночью не попал в «Минотавра», видите ли я теперь не прохожу фейс контроль и если меня еще хоть раз увидят с Гераклом, то обещали больших неприятностей, сильных побоев и моральных унижений, так и когда я злой пришел домой, то еще в добавок попал под горячую руку очень разгневанного родителя! В результате получил сильные побои и моральные унижения… Причем Геракла со мной не было и я совершенно был непричастен к той истории с «Наутилусом»… Утром твердо решил уйти навсегда из дома…
***
А вот утро не задалось с самого начала… Сосед и фанатично настроенные националисты устроили большой дебош под окнами с угрозами начать погром, если отец им что-то не вернет. Вместо того чтобы сделать то, что они просят, он начинает вести с ними беседы о равенстве и братстве с балкона третьего этажа нашего дома, и при этом, завернувшись в самую дорогую тогу с золотой заколкой! В результате: толпа от несоответствия формы и содержания звереет и идет на штурм…
Папенька всю мою жизнь доказывал мне, что наш дом – это наша четырехэтажная крепость с греческими колоннами, атлантами и кариатидами, которая надежно защитит нас от любых невзгод… Вот только штурмующий народ этого не знал. Снова сильные побои и моральные оскорбления, к которым они еще добавили физические унижения… И хоть бы рядом был Геракл, нет, просто опять какая-то непруха!
***
Голым бежать было легко и прикольно, если бы нас еще при этом не изваляли в дегте, воске, дерьме и куриных перьях… Сейчас я только одного не могу понять, и почему мы бежали в сторону моря, там, где крутой обрыв, у подножия которого, в пенном припадке, бился прибой, налетая на острые скалы… Отец что-то все время пытался сказать, махал руками, строил гримасы… Я кивал, как будто бы понимал, что он от меня хочет… На самом деле, я усиленно думал как мне быть в сложившейся ситуации… Теперь все будут рассказывать как нас позорно гнали через весь город… Голых, в дегте, дерьме и перьях… и все будут смеяться, и показывать пальцем: «Смотрите вон идет пернатый Икалик!» Уж лучше смерть, чем такие унижения…
***
Наверно Отец тоже решил погибнуть, потому что перед обрывом он еще и прибавил скорость. Первый раз я удивлен и восхищен тем, что делает мой отец!.. Я ускоряюсь и отчаянно, отталкиваясь от земной тверди, рву тонкую грань между до и после, между жизнью и смертью… Но вот странно – я лечу! Нет, не в том смысле, что я сейчас лечу свое израненное от падения тело. Я летел… Летел, оттолкнувшись от берега, и совсем не собирался падать… Потоки восходящего воздуха взвалили нас с отцом на свои могучие плечи и, распушив наше оперение, понесли вверх… Туда, к огненному диску воспаленного солнца… Я верещал от счастья, ныряя в воздушных потоках ясно понимая, что стал абсолютно свободен… Отец опять что-то крикнул мне, и я радостно кивнул, не имея понятия, о чем он говорит… Немного освоившись, я начал подниматься все выше и выше, давая понять столпившимся людишкам внизу, что я равен Богу! В тот миг, когда я сам поверил в свою божественность, солнце растопило воск и мои перья, потеряв скрепляющую их основу, рассыпались прямо в воздухе. И тут же вступил в силу доселе дремавший закон всемирного тяготения. И я, с проклятиями, адресованными говеному воску, моей самонадеянности и долбаным законам, отчаянно устремился вниз… Отец пытался остановить мое падение, но лишь замедлил его. Увы, как летун я не состоялся, и морская вода приняла мое измазанное и жалкое тельце в свои соленые объятья. Я ухнулся в воду и стремительно пошел на дно, подняв голову, я увидел сквозь водную пелену диск солнца и, что было сил, поплыл наверх. Теперь, чтобы выжить, мне придется стать хорошим плывуном!
***
Пробыв в воде довольно долго, я вдруг заметил, над беспокойной поверхностью Адриатики, изогнутую трубу. Отчаянно замахав руками, я привлек к себе внимание и, темные воды, вспенившись, извергли из своей пучины подводную машину. Я, без труда, опознал в ней папенькин «Наутилус». Шлюзовой люк распахнулся, радушно приглашая меня взойти на борт. Я схватился за поручень, вытянул себя из воды и шагнул, на трясущихся ногах, в утробу «Наутилуса». На этом пока остановлюсь, закончилась бумага, чернила и мое беззаботное греческое детство.