Симпосион
Смех и веселье в доме Агасикла. Стариков никого нет – отец в булевтерии, мать на женской половине. Уже собралось человек десять. Евфрон в центре, рядом Апполодор – средний брат, а с ним, хоть и мальчишка еще, Апполоний.
Уже и Тимона привели. Когда Сириск вошел в дом, он услышал:
– Хвала богам! Тимон и Евфрон примирились.
Сириск увидел, как вчерашние враги пожали друг другу руки.
– Прочь дела! – воскликнул радостно Апполодор. – Хвала Бахусу и нимфам! А вот и Сириск пришел.
Гул одобрения, приветы, улыбки.
– Итак, друзья мои, все в сборе, – Евфрон был великолепен в белоснежном хитоне и венке из весенних роз. – Сегодня мы должны принести жертву нимфам по случаю появления первых роз! А поэтому все идем в загородный наш домик!
– Хорош домик! – произнес кто-то, смеясь.
– Да, домик, – скромно продолжал Евфрон. – А чтобы было там весело и красиво, и чтобы гости мои не упрекнули меня в негостеприимстве, сбегай-ка… – Евфрон поискал взглядом и, наконец, нашел, – сбегай-ка, Сострат, и приведи нам наших незабвенных подружек. Апполодору приведи… – Евфрон вопросительно посмотрел на брата.
– Лахету! – воскликнул Апполодор.
– Лахету! Тимону приведи…
– Папию! – крикнул кто-то из приглашенных.
– Приведи Папию! А Сириску… О! Сириску нужно что-то эдакое. Его простая гетера не устроит. А не пригласить ли нам Хелену?
– Хелену, Хелену! – зашумели все, глядя на Сириска. – Ты же еще не жрец, Сириск? – все засмеялись.
– Да, еще! Пошли раба на рынок, Сострат, пусть он купит все, что надо: молоко с медом, фимиам для воскурений, мясо козленка, домашних кур, побольше салата, вина! А сам не забудь прихватить еще парочку гетер для гостей!
Евфрон подошел к Сириску.
– Не послать ли нам за твоей Карией, Сириск? Думаю, она нам не помешает?
– Я не против, – улыбнулся Сириск.
Сострат убежал, а общество, весело перешучиваясь, двинулось за город, и вскоре они уже шли по солнечной дороге, обсаженной кипарисами. Вокруг простирались зеленые поля и сады, все было в цвету, и теплый ветер нес со всех сторон аромат цветущих яблонь, маслин, миртов. И, казалось, сам воздух состоит из цветущего, белого с розовым, солнечного и теплого счастья.
– А вот и домик! – скромно произнес Апполодор, и все громко засмеялись.
Вилла Агасикла была так велика и прекрасна, что слово «домик» ничего, кроме смеха, вызвать и не могло.
Усадьба была расположена у ручья и гармонично вписывалась в скальные изгибы, возвышавшиеся за ней. Служитель распахнул дверь, и все оказались во внутреннем дворике. Высившаяся за усадьбой скала поросла плющом, лавром и высокими фиговыми деревьями. Со скалы стекал ручей, и вода, тихо журча, переливалась в небольшой бассейн, располагавшийся прямо у основания скалы. Словно живые, выглядывали из плюща статуи Пана, нимф, харит и наяд.
– Ты, Сириск, – Евфрон был прекрасен в роли хозяина, – соорудишь тут временный жертвенник. Вот тебе белая курица, а мед с молоком вскоре принесут.
Взрыв смеха донесся из-за ворот. Это Сострат в обществе четырех гетер ввалился в дом. Девушки несли огромные букеты роз и маков, позади шел раб, нагруженный съестными припасами.
– Хвала богам! – послышалось со всех сторон.
Сириск соорудил жертвенник. Когда загорелись дрова, и кровь жертвенной курицы, еще трепыхавшейся в руках Сириска, капнула на горящие поленья, все собрались вокруг и зачарованно смотрели на огонь.
– Пусть Пан примет от нас эту жертву! – произнес торжественно Сириск.
– Да будет так, – прошептали все.
– Пусть этот мед с молоком примет в жертву от нас Афродита, – и Сириск брызнул на огонь жертвенной жидкостью, и запах ее разнесся повсюду.
– О, Афродита, – услышал Сириск за спиной нежный, тихий голос, – пусть наши любимые видят в нас не только женщин, но еще пусть замечают, что мы люди.
Шум, смех, суета…
Сириск обернулся. Прямо на него смотрела девушка. Удивительно добрые и умные глаза. И вся ее невысокая фигурка была точно соткана из света.
– Хелена, – сказала она и, слегка обняв Сириска рукой, прижалась щекой к его груди.
– Сириск, – ответил он.
А вокруг все жарче разгоралось веселье. Нимфам и Афродите уже никто не молился.
– Возляжем прямо тут, на траве, – крикнула Папия.
– О, да! Тут так прекрасно, какие цветы! А воздух!.. А тепло!..
И вот уже сброшены на траву хитоны. Уже вино журчит из амфор в широкие кратеры. Уже черпают все канфарами кто смешанное, а кто и чистое вино. Уже еда разложена. Все хвалят жареную курицу, мясо козленка, зелень. Вот и кубок дружбы пошел по кругу. А с ним и жаркие поцелуи. Слышны вокруг лишь смех, вздохи, нежные повизгивания, да трели соловья. Да журчание воды под скалой. Да легкий ветерок от одежд Афродиты, незримо присутствующей здесь и нашептывающей свои сладкие песни…
– Как ты прекрасна, Хелена, – шепчет Сириск.
– Как ты добр, – отвечает она.
– Как легко с тобой, – говорит он.
– Какой ты ласковый и ничего не требуешь… Как будто я всю жизнь с тобой дружила… Хотелось бы о многом с тобой поговорить…
– Давай убежим к морю? – глаза Хелены заискрились озорством.
– Давай!
Они набросили хитоны и выбрались на тропу к морю. Было уже темно, воздух доносил с моря прохладу. Волны почти утихли и слегка играли мелкой галькой. Вода была холодная, но Хелена, мгновенно сбросив хитон, кинулась в сверкающее от луны море. Сириск бросился за ней.
– Как прекрасно плыть без одежды, – сказала она.
– Да, точно превращаешься в море и, кажется, что тебе не двадцать, а тысяча лет.
– О! – засмеялась Хелена.
Они вышли на мелкую гальку, еще теплую от дневной жары. Сириск поднял свой хитон и промокнул им Хелену. Ее темные волосы пахли морем. И этот аромат вновь опьянил его. Он взял ее на руки, легкую, как морская пена, и драгоценную, как жизнь. Поцелуи вскружили ему голову, и его колени коснулись теплого мягкого песка. И он растворялся в ней. И она растворялась в нем. И луна, огромная и серебристо-голубая, смотрела на них и радовалась. И волны убаюкивали их…
Он шел домой вдоль берега моря. Хелена осталась в усадьбе. Многие разошлись по домам. Была ночь, и тихая нежность спокойно плескалась в волнах лунно-серебристого моря. И утренняя заря еще только намечалась и несла ему в лицо прохладу. И звезды еще сияли на небе. И среди них несравненная Венера, подарившая сегодня Сириску тихую прекрасную ночь.