Глава 4. Дэвид – день первый
Фиджи
Погода стоит великолепная. Пальмы ритмично покачивают своими лохматыми головами, гладкая, точно стекло, голубая вода так и подмигивает мне на солнце, манит… А я иду себе мимо и ничего не замечаю.
На мне все та же одежда, которую я надел двадцать четыре часа назад; красивые туфли из коричневой кожи, подарок от Бет на прошлое Рождество, жмут мне пальцы, пока я шагаю по липкому асфальту. Но это еще пустяки по сравнению с той пыткой, которая ждет меня на борту самолета.
Я знаю, Дженис и других моих коллег это раздражает, но я от души презираю и Фиджи, и Адьяту. Прилетая туда, я никогда не ощущаю, что нахожусь не где-нибудь, а в самом сердце Тихого океана. Зато всякий раз я целых две недели ощущаю себя мальчиком на побегушках у совершенно неизвестных мне людей, почти всегда старперов, у которых на меня исключительные права. Вот и сегодня, едва ступив на борт нашего тесного маленького самолетика, я сразу начну притворяться, будто всю жизнь только и мечтал о встрече с ними.
Уж не знаю, хорошо это характеризует продукцию «Карлтон йогурт» или не очень, но пять последних Поездок Мечты подряд выигрывали люди за семьдесят. Что ж, хотя бы знаменитый рекламный слоган «организм работает как часы» не врет. Ну, а мне, видимо, пора подыскать работу в другой компании с «молодым, дружным коллективом», вроде «Пиксара» или «Эппл». Там, правда, не будет гарантированных ежегодных поездок на Фиджи, зато и слушать, как старики хвастают регулярностью своего стула, тоже не придется.
Ну и пусть, все равно тихоокеанскими островами я уже сыт по горло; каждый раз, отправляясь на Фиджи, только и гадаю, с кем мне придется нянчиться теперь. Хорошо хоть в этом году всего одна неделя.
Эти слова я твержу про себя, как мантру: всего одна неделя, всего одна неделя. Я повторяю их, поднимаясь по шаткой металлической лестнице наверх, к кабине пилота. Щурясь от солнца, поднимаю голову и вижу, как в поле моего зрения вплывает лицо Терезы. Несмотря на жару, прическа у нее безупречная. Честь и хвала линейке продуктов для ухода за волосами от компании «Аква Нет». Но видеть знакомое лицо все равно приятно, к тому же Тереза и впрямь очень славная.
– Привет, Дейв, рада тебя видеть! – приветствует она меня. – Говорят, ты только что прилетел, вот и молодец, как раз на самую лучшую часть поспел. Частный тропический остров, курорт «все включено» – эх, махнуться бы с тобой работенкой!
Я морщусь. К счастью, она не замечает, занята делом – берет у меня мою дорожную сумку и прячет ее в отделение рядом с кабиной. Обернувшись ко мне, кивает на дверь кабины и говорит, приглушив свой тягучий южный акцент:
– А я тут торчу с капитаном Кентом Убери-Руки.
– То есть вы с Кентом расстались, я правильно понимаю? – Не помню, чтобы она жаловалась на Кента и его вездесущие руки в прошлом году, когда они жили вместе.
Тереза качает головой.
– Да, расстались, но до его рук это еще не дошло. – И она смеется над своей шуткой, а потом меняет тему. – Ну, как там ребятенок? Фотки уже есть?
От слова «ребятенок» у меня мурашки идут по коже.
– Нет никакого ребятенка, Тереза. Пока нет.
Она поворачивается на своих острых синих каблучках, уголки ее рта опущены вниз – гримаса, которую ей приходится сознательно надевать на улыбчивое от природы лицо.
– Прости меня, Дейв. Я думала… ты ведь еще две поездки назад говорил, что вы с женой пытаетесь, а в прошлом году ты говорил, что вы решили попробовать ЭКО, вот я и…
И зачем только я вообще говорил, что мы с женой хотим ребенка? Сначала друзья и коллеги просто подшучивали надо мной, толкали в бок локтем. А теперь во всех глазах я читаю только жалость.
– ЭКО тоже не сработало. Мы сейчас пробуем еще одну штуку, последнюю, а потом… – Я пожал плечами, не зная, что еще сказать. Если б мне действительно хотелось поделиться сейчас подробностями моей личной жизни, я бы мог сказать, что у Бет наступила преждевременная менопауза и мы используем донорские яйцеклетки. Я сказал бы, что мне импонирует идея усыновления ребенка, но Бет помешана на беременности. Однако я молчу – все равно Тереза не поймет. Разве тот, кто сам не был в подобной ситуации, может понять такое?
– Прости, Дейв, я не знала, – говорит Тереза с таким видом, точно мы с ней на похоронах, где я единолично представляю и семью, и родственников покойного, а она подошла выразить свои соболезнования.
– Ничего страшного. – Я стискиваю ручки моего портфеля с компьютером раз, потом еще раз. – Пойду-ка я лучше поздороваюсь Сама-Знаешь-С-Кем.
Длинными ногтями, покрытыми ярко-розовым лаком, Тереза выбивает дробь на двери с табличкой «Аварийная», и на каждый удар пластик отзывается глухим стуком.
– Конечно, милый, давай. Закончишь, скажи мне, я принесу тебе выпить.
К счастью, она поворачивается и уходит, не пытаясь больше извиняться. Вполне возможно, что незнакомые люди для меня сейчас – самая лучшая компания. Я тихо стучу в металлическую дверь с надписью «Кабина пилота». Когда никто не отвечает, я сам распахиваю дверь.
– Слышь, красотка, сделай-ка мне кофе, лады? – говорит, не оборачиваясь, Кент. – Да, и еще проверь, где там наш мистер ПиАр, на подходе или нет? В ближайшие десять минут нам надо отсюда отваливать, иначе потом час проторчим в очереди. – Лысина на его макушке выросла вдвое по сравнению с прошлым годом, остатки светлых волос коротко подстрижены. Тот еще видок. Злорадствовать, конечно, нехорошо, но я все равно злорадствую.
Я негромко кашляю, он оборачивается на звук, видит меня и нисколько не смущается. По-моему, Кент и смущение – вещи несовместимые.
– А, здорово, пацан, наконец-то. Иди, давай, садись, сейчас взлетаем; и дверь мою закрой, понял?
Разговор окончен. Почему я все время стараюсь быть вежливым с этим неандертальцем, ума не приложу. Хлопнув дверью, я пытаюсь задавить в себе раздражение, раз за разом стискивая ручку моего портфеля. Не помогает.
Шаркая по узкому коридору к салону, невольно улыбаюсь. За последние годы я налетал этим рейсом не один десяток часов. Вот почему самолетик кажется мне родным, почти как собственная квартира. Все его мелкие недостатки я знаю наизусть и даже люблю. Вот трещинка на двери туалета, тонкая, точно волос. Вот лампочка над сиденьем заднего ряда – как два года назад перегорела, так до сих пор и не починили.
За исключением этих крошечных изъянов, видимых глазу лишь опытного путешественника, в салоне нет ровным счетом ничего необычного. Пять кожаных кресел цвета глубокого загара, полноразмерные откидные столики для пассажиров переднего ряда, крохотные экраны, наводящие на мысль, что во время полета будут показывать кино. Никакого кино тут не показывали отродясь, но люди, выигравшие поездку, все равно этого не знают. Вообще, салон ужасно похож на коробочку из-под кукольных ботинок, но, как ни раздражает меня эта поездка в целом, сейчас мне все-таки лучше здесь, чем дома.
– Ты знаешь правила, милок: выбирай любое кресло, какое на тебя смотрит, садись, пристегивайся и отключай все гаджеты, пока не взлетим. Если что-нибудь нужно, дай знать. Есть прохладительные напитки и кое-какая закусь. Короче, расслабляйся.
– Спасибо, Тереза. – Я почти не слушаю, что она говорит, так меня интересуют победители.
Тереза уходит, а я, заталкивая свой компьютер под сиденье первого ряда, не спускаю глаз с двух женщин во втором ряду. Слева – пожилая леди в облачке светло-каштановых волос, уже похрапывает. Должно быть, Маргарет Линден.
Дженис снабдила меня кое-какой информацией по обеим женщинам, чтобы мне было легче наверстать упущенное по прилете, так что я кое-что знаю о Маргарет: это она выиграла поездку, она немолода (вот так сюрприз!), живет в Айове, с собой взяла невестку, Лиллиан.
Через проход, прислонившись к окну, затемнитель на котором полностью поднят, сидит молодая женщина. В руках у нее книга, но из-за спинки кресла я не вижу названия. Жаль – было бы интересно узнать, что она там читает. Она так увлечена, что, похоже, даже не замечает, как темно-каштановые волосы падают ей на лицо, свободное от косметики и уже слегка загоревшее за неделю. Солнце так удачно светит ей в бок, что она сидит, будто в луче прожектора. У меня даже во рту пересыхает – такая она красивая.
Вот оно, мое везение. Со старухами я общаюсь непринужденно – сказывается обширная практика, надо полагать, – но при виде хорошенькой молодой женщины всегда нервничаю, становлюсь какой-то дерганый и говорю глупости. Вот и жалуйся после этого на старперов.
Пульс стучит у меня в висках. Надеюсь, я не позабыл бросить в сумку «Тайленол», или, может, у Терезы что-нибудь найдется. Растирая виски, я старательно вспоминаю ее досье: «Женщина, тридцать лет, невестка Маргарет, домохозяйка». А ведь я даже на ее фото с паспорта и то не удосужился взглянуть. Рано или поздно придется с ней заговорить, но лучше попозже. А пока надо принять лекарство и поработать. Я хватаюсь за свой портфель и тяну его из-под сиденья; от резкого наклона в висках начинает стучать еще сильнее. Наконец портфель поддается, и я резко переставляю ноги, чтобы не упасть. Господи, да что сегодня за день такой? Плюхнув раздутый портфель рядом с собой, я расстегиваю передний карман. Если я не забыл лекарство, то оно может быть только здесь.
Я шарю в кармане: попадаются ручки, бумажки, всякая канцелярская дребедень и просто невероятное количество мелких монеток. Я тихонько ругаюсь. Будь я организованным человеком, как всегда говорит мне Бет, не был бы сейчас в таком положении. Черт. Я так резко застегиваю молнию на кармане, что она трещит, и тут же замечаю уставившийся на меня зеленый глаз. Компаньонка. У нее вздрагивают губы, точно она едва сдерживает смех, и женщина машет мне рукой так, словно мы старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки, отчего я почти впадаю в панику. Нет… эту улыбку я запомню навсегда – по крайней мере, не забуду, как от нее у меня сразу взмокли ладони, а по рукам пошли мурашки.
Приложив палец к губам, она показывает на Маргарет Линден и шепчет:
– Позже.
– О’кей, – говорю я и, как идиот, поднимаю вверх большой палец.
Когда она возвращается к своему роману, я опускаюсь на сиденье и пристраиваю на коленях компьютер. В голове у меня толчется столько разных мыслей, что я даже слегка вздрагиваю, когда машина подает звуковой сигнал.
Не знаю, как это возможно – хотеть домой и одновременно радоваться, что ты не дома, но сейчас я испытываю оба эти чувства. Одна часть меня рвется к Бет. Мне хочется обнаружить посреди дня ее во́лос, обмотавшийся вокруг пуговицы моей рубашки, или услышать звук открывающейся двери и по звуку шагов понять, что она дома. И все же, сидя здесь, перед компьютером, набитым имейлами, я чувствую себя свободнее, чем за все последние месяцы.
Никогда не думал, что зачать ребенка окажется таким хлопотным делом. Другим это дается так легко, что они и сами не замечают, как это у них выходит, но, похоже, это не наш случай. Я сильно тру себе переносицу – так сильно, как будто надеюсь стереть все неприятные воспоминания: месяцы споров, замеров температуры, больничных карт и отрицательных тестов на беременность. Но теперь можно забыть обо всем этом, ведь в матке у Бет уютно угнездились три крохотных зародыша. Если все три выживут, то у нас будет тройня. Тройня! Я знаю, что эта мысль должна меня пугать, но мне не страшно.
Так что даже хорошо, что я сейчас здесь: пусть воздух очистится, прежде чем я снова вернусь домой. А там сдадим очередной анализ крови и будем строить новые планы. Если с эмбрионами не получится, то есть шанс, что Бет бросит свою одержимость беременностью. И можно будет опять завести разговор об усыновлении. В конце концов, главное, чтобы ребенок был; просто умираю, до чего хочу быть папой. Кто знает, может, это будет лучшее, что с нами случится.
В кармане моих штанов начинает вибрировать телефон, и я опять подпрыгиваю. Слава богу, что я переключил его на вибрацию еще во время прошлого перелета, а не то миссис Линден сейчас проснулась бы от моего рингтона из «Эй-си/Ди-си». Это, наверное, мистер Янус, хочет убедиться, что я не опоздал на рейс. Но я не успеваю приложить телефон к уху, как Тереза просовывает голову в салон и хмурится.
– Две минуты, – одними губами говорит она, а телефон снова вибрирует. Я киваю и нажимаю на кнопку.
– Алло?
– Дейв? – говорит Бет, голос у нее высокий и тонкий.
– Привет. Что там у нас стряслось?
– Мне просто нужно было тебя услышать. – Она тихо вздыхает, как будто звуки моего голоса и впрямь оживляют ее. – Вчера был самый худший вечер во всей моей жизни, а тебя не было, и никто не мог мне помочь. – Слова, похоже, застревают у нее в горле, и я невольно выпрямляю спину.
– Что случилось, Бет?
– Мне так жалко, Дейв… Не знаю, что со мной такое. Я… прошлой ночью у меня началось кровотечение, и утром я пошла к доктору. Он сказал… сказал, что эмбрионы не выживут. – Она выталкивает слова наружу с усилием, как выставляют за дверь непрошенных гостей.
Я поворачиваюсь к окну и шепчу:
– О-о чем ты? Как это могло случиться? Они же говорили, что все будет ясно через неделю, не раньше.
В трубке раздается сдавленный всхлип.
– Я забыла про уколы.
– Как это – забыла? – Бет прекрасно знала, насколько эти уколы важны. Ее тело производит слишком мало гормонов, поэтому она не может вынашивать детей. Доктор Харт все ясно объяснила.
– Не знаю как; забыла, и все. Тебя же не было, никто мне не напомнил, а я замоталась с работой и с делами, к тому же эти уколы так меня утомляют… Вот я и забыла. Говорила же я тебе – не уезжай. Говорила – ты мне нужен.
– Но как ты могла забыть, Бет? Это же не собачку утром покормить, это могли быть наши дети. – МОИ дети, хочется закричать мне, но я проглатываю эти слова, не даю им вырваться на свободу. – Сколько уколов ты пропустила?
– Три, – шепчет она.
Три. Ничего не понимаю. Меня нет дома всего каких-то двадцать часов. Не два дня, и уж конечно, не три. То есть две инъекции из трех были «забыты» еще при мне. А ведь я после каждой инъекции спрашивал ее, как она себя чувствует, нянчил ее, предупреждая буквально каждое ее желание. И потом, она же говорила мне, что каждый день бывает у Стэйси, своей подружки-медсестры, и та делает ей уколы, и они совсем не болезненные. Почему же она лгала?
Мне нечем дышать. Раньше я никогда не испытывал клаустрофобии, но, наверное, теперь это она: мне кажется, что в самолете внезапно кончился весь воздух и что стены сдвигаются вокруг меня. Нашарив верхнюю пуговку рубашки-поло, я обрываю ее, борясь с одной навязчивой мыслью, в которую никак не хочу поверить – она сделала это нарочно. Я прижимаюсь лбом к прохладному пластику затемнителя. Моя рука с телефоном дрожит, пока я сам пытаюсь успокоиться, чтобы сказать хотя бы два слова.
– Дейв, милый, ты меня слышишь? Пожалуйста, не сердись на меня, ладно? Ну, поговори со мной, а? Пожалуйста. – Ее голос режет мне уши.
Самолет дергает вперед и рывком возвращает меня в настоящее. Во время моего разговора с женой дверь салона бесшумно открывается. В проеме появляется Тереза. Снова эта жалость у нее во взгляде. Она показывает на мой телефон и знаками объясняет, что пора отключаться, что мы взлетаем.
– Мне пора, мы взлетаем. – Я сам удивлен тем, насколько резко звучит мой голос.
Бет громко шмыгает носом.
– Хорошо. Позвони мне потом, ладно?
– Да, конечно.
– Я тебя люблю, – шепчет она.
Но у меня нет сил ответить ей тем же.