Глава 2
Вечером, накануне встречи с Майлзом Райаном, Сара Эндрюс прогуливалась по исторической части Нью-Берна, изо всех сил стараясь не торопиться. И хотя неплохо было бы ускорить шаг – она стала приверженцем бега трусцой с тех пор, как перебралась сюда, – все же делать этого не хотелось. Всякий раз, выходя из дома, она обнаруживала что-то новое, заставлявшее ее останавливаться и смотреть во все глаза.
Нью-Берн, основанный в 1710 году, был расположен на берегах рек Трент и Ньюс. Второй старейший город штата, он был когда-то столицей, и именно здесь находился дворец Трайон, резиденция колониального губернатора. Уничтоженный пожаром 1798 года, дворец был восстановлен в 1954-м вместе с поразительными по красоте и изысканности южными садами, где каждую весну цвели тюльпаны и азалии, а осенью – хризантемы. Впервые придя сюда, Сара долго бродила по садам. Даже тогда, в межсезонье, она поняла, что лучше всего жить где-то поблизости, чтобы каждый день проходить мимо садовых ворот.
И сняла небольшую квартирку на Мидл-стрит, в нескольких кварталах от дворца, в самом сердце старого города. Попасть в квартиру можно было, поднявшись по лестнице. Неподалеку располагалась аптека, где в 1898 году Калеб Брэдем впервые представил своим посетителям новый напиток, известный теперь как «пепси-кола». За углом находилась епископальная церковь – величественное кирпичное сооружение, затененное высокими магнолиями. Впервые его двери открылись в 1718 году. Выйдя на прогулку, Сара миновала оба здания по пути к Франт-стрит, улице старинных особняков, стоявших здесь вот уже более двухсот лет.
Но больше всего ее восхищало то, что большинство домов были тщательно отреставрированы за последние пятьдесят лет. Здание за зданием. В отличие от Уильямсберга штат Виргиния, который был восстановлен в основном благодаря гранту Фонда Рокфеллера, Нью-Берн обратился к своим гражданам, и они откликнулись. Такое чувство общности влекло сюда ее родителей четырьмя годами раньше. Сама же Сара ничего не знала о Нью-Берне, пока не перебралась в город в прошлом июне.
Продолжая путь, она невольно отмечала, как сильно отличается Нью-Берн от Балтимора, штат Мэриленд, где она родилась и выросла, где жила до переезда сюда. Балтимор, имеющий свою богатую историю, прежде всего был большим городом, а Нью-Берн – небольшим южным городком, относительно уединенным и не собиравшимся подлаживаться под все убыстряющийся ритм современной жизни. Здесь люди приветственно махали руками, встречая Сару на улицах, и любой вопрос требовал медленного, обстоятельного ответа, обычно пересыпанного упоминаниями о людях или событиях, совершенно Саре неведомых, словно все здесь были родственниками. Это казалось довольно милым, но иногда доводило до исступления.
Ее родители переехали сюда, потому что отец согласился принять должность руководителя в медицинском центре округа Крейвен.
После развода дочери они стали настаивать на ее переезде сюда. Хорошо зная свою мать, Сара оттянула решение на год.
Не то чтобы она не любила мать, но иногда та… скажем, удивительно умела вытягивать энергию из окружающих. Все же ради собственного спокойствия Сара послушалась совета родителей, и пока что, слава Богу, не пожалела. Здешняя жизнь прекрасно ей подходила, но каким бы очаровательным ни был городок, она все же не могла представить, что останется здесь навсегда.
Сара сразу поняла, что Нью-Берн не для одиночек. Здесь практически не было мест и возможностей для нового знакомства, да и ее ровесники-мужчины почти все были женаты и имели детей, а следовательно, одинокая женщина не вписывалась в их круг и компании. Особенно та, которая недавно развелась и была здесь новичком.
Однако это место идеально подходило для того, чтобы растить детей, и иногда Саре нравилось представлять, что бы было, сложись ее жизнь иначе. Девушкой она всегда считала, что ее будущее – замужество, дети, дом, добрые соседи, которые собираются у себя во дворах по пятничным вечерам, после окончания рабочей недели. Именно таким было ее детство, именно так ей хотелось жить всегда. Но она уже поняла, что мечты редко сбываются.
Встретив Майкла, она первое время пребывала в полной уверенности, что их ждет только счастье. Сара вот-вот должна была получить учительский диплом. Майкл только что сдал экзамены на степень магистра в области делового администрирования. Его семья потомственных банкиров, одна из самых известных в Балтиморе, была очень богата и держалась тесным кланом. Именно такие семьи заседают в советах директоров различных корпораций и являются членами закрытых клубов. Но Майкл, казалось, игнорировал семейные ценности, хотя и считался завидной партией. Стоило ему войти в комнату, как головы присутствующих поворачивались к двери, и хотя Майкл знал, что происходит, все же одним из трогательных его качеств было умение делать вид, будто мнение окружающих его совершенно не волнует.
Ключевым выражением, конечно, тут было «делать вид».
Сара, как все ее подруги, знала, кто он такой, но когда на вечеринке он подошел к ней, очень удивилась. Между ними мгновенно возникло притяжение. Короткий разговор привел к длинной беседе за кофе, а потом и к ужину. Вскоре они стали постоянно встречаться, и Сара влюбилась. Через год Майкл сделал предложение.
Ее мать была в восторге. Но отец лишь коротко пожелал дочери счастья. Может, заподозрил что-то, может, достаточно долго жил на этом свете, чтобы знать: волшебные сказки редко сбываются в этом жестоком мире. Как бы там ни было, он ничего не сказал дочери, и, по правде говоря, тогда Сара была не в том состоянии, чтобы выслушивать чьи-то опасения. Да и все было хорошо… кроме одного: Майкл попросил ее подписать брачный контракт, объяснив, что на этом настаивает его семья. Но хотя он всеми силами старался свалить вину на родителей, Сара невольно заподозрила, что, если бы не их требования, Майкл сделал бы это по собственной воле. И тем не менее все подписала. В тот же вечер родители Майкла устроили пышную помолвку, объявив о предстоящей свадьбе.
Через семь месяцев Сара и Майкл поженились. Провели медовый месяц в Греции и Турции, а вернувшись домой, поселились в двух кварталах от дома родителей Майкла. Хотя Сара могла и не работать, она все же начала преподавать во втором классе начальной школы. Майкл, к удивлению всех, поддержал ее решение. Но тогда это было типично для их отношений. В первые два года супружеской жизни все казалось идеальным. Они с Майклом проводили в постели чуть не все уик-энды, болтали, занимались любовью, и он признавался, что мечтает когда-нибудь заняться большой политикой. У них оказался большой круг друзей, в основном старых приятелей Майкла, с которыми всегда можно было устроить вечеринку или поехать за город. Оставшееся свободное время они проводили в Вашингтоне: бродили по музеям, бывали в театрах, гуляли среди памятников на бульваре Кэпитол-Молл. Именно здесь, стоя в мраморном зале мемориала Линкольна, Майкл сказал, что хочет детей. Не успели слова слететь с его губ, как Сара бросилась ему на шею, зная, что ничто, сказанное им, не сможет сделать ее счастливее.
Кто сможет объяснить, что случилось потом?
Прошло несколько месяцев после того блаженного дня, но Сара никак не могла забеременеть. Доктор велел ей не волноваться и добавил, что иногда это случается не сразу, особенно если резко бросить принимать противозачаточные таблетки. И предложил прийти к нему еще раз, если проблема не разрешится.
Проблема не разрешилась, и доктор назначил анализы. Несколько дней спустя она снова пришла и при одном взгляде на лицо доктора поняла: что-то неладно.
Именно тогда она узнала, что бесплодна.
А через неделю Сара и Майкл крупно повздорили. Майкл не вернулся домой с работы, а она металась по дому, гадая, почему муж не позвонил, и представляя себе различные ужасы, которые могли с ним случиться. К тому времени, когда он вернулся домой, она уже была вне себя. А Майкл напился.
Она услышала единственное объяснение: «Я не твоя собственность». С этой фразы все и началось. И покатилось, как лавина с горы. В тот момент они наговорили друг другу множество гадостей, о которых Сара пожалела позднее. Майкл извинялся и горячо уверял, что его чувства к ней не изменились.
– Все будет хорошо, – обещал он. – Мы сумеем пройти через это.
Но к несчастью, отношения становились все хуже и хуже. С каждым месяцем споры учащались, а пропасть между супругами становилась все шире. Как-то, когда Сара предложила усыновить ребенка, Майкл попросту отмахнулся, заявив, что его родители никогда этого не допустят.
В глубине души Сара сознавала, что в ту ночь их будущая разлука стала неотвратимой. И дело было не в его словах. И не в том, что он принял сторону родителей. Майкла выдало выражение лица. Он словно давал понять, что считает эту проблему только ее собственной. Не их общей.
Менее чем через неделю Сара нашла Майкла в гостиной со стаканом виски в руке. Судя по мутному взгляду мужа, она предположила, что это уже не первая порция. Майкл тут же перешел к делу, заявив, что хочет развода, и уверен, что она его поймет. К концу его речи Сара потеряла способность что-то отвечать. Впрочем, ей этого и не хотелось.
Их брак умер, не продлившись и трех лет. Саре было двадцать семь.
Следующий год прошел как в тумане. Все жаждали узнать, что произошло. Но Сара рассказала правду только родным.
– Не сошлись характерами, – упорно повторяла она любопытным.
Она продолжала учительствовать, но только потому, что не знала, как быть дальше. Два часа в неделю она проводила с Сильвией, прекрасной женщиной, консультантом по семейным проблемам. Когда та рекомендовала группу поддержки, Сара посетила несколько собраний. В основном не высказывалась, а слушала и вроде бы ощущала, что ей становится легче. Но иногда, сидя одна в своей маленькой квартирке, часами плакала, сознавая, в какой невыносимой ситуации оказалась. В один из самых тяжких моментов она даже стала подумывать о самоубийстве, хотя ни консультант, ни родные об этом не знали. Именно тогда Сара поняла: нужно уехать из Балтимора и начать новую жизнь там, где ее не будут преследовать мучительные воспоминания. Там, где она никогда не бывала раньше.
И теперь, проходя по улицам Нью-Берна, Сара делала все возможное, чтобы оставить прошлое позади и двигаться дальше. Иногда приходилось бороться с собой, но все было далеко не так плохо, как вначале. Родители по-своему поддерживали ее: отец молчал, не касаясь болезненной темы, мать подсовывала вырезки из медицинских журналов о последних достижениях гинекологии. Но истинным спасителем оказался ее брат Брайан, тогда еще не уехавший учиться в Университет Северной Каролины.
Как большинство юношей его возраста, он казался рассеянным и отчужденным, но на самом деле был самым внимательным и чутким слушателем. И всегда находился рядом, когда ей необходимо было выговориться. Теперь Сара очень по нему скучала. Они всегда были близки, младший брат и старшая сестра, которая помогала менять ему пеленки и памперсы и кормила, когда позволяла мать. Позже, когда он ходил в школу, Сара вместе с ним делала домашние задания, и именно в то время поняла, что хочет стать учительницей.
Это решение было единственным, о котором она никогда не жалела. Сара любила свою профессию. Любила работать с детьми. Каждый раз, входя в новый класс и видя, как тридцать пар глаз выжидающе смотрят на нее, она понимала, что правильно выбрала профессию. Вначале, как большинство молодых учителей, она была идеалисткой, предполагая, что любой ребенок проникнется к ней любовью, если сильно постараться. Как ни грустно, но с тех пор она успела усвоить, что это попросту невозможно. Некоторые дети, по каким-то своим причинам, замыкались в себе, не слыша то, что говорила Сара, как бы упорно ни пыталась до них достучаться. И это было самой неприятной частью ее работы, единственной, из-за которой она не спала по ночам. Но попыток не оставляла.
Сара вытерла пот со лба, радуясь, что воздух постепенно становится прохладнее. Солнце опустилось ниже над горизонтом, а по земле протянулись длинные тени.
Когда она проходила мимо пожарного депо, двое пожарных, сидевших у ворот на садовых стульях, кивнули ей.
Сара улыбнулась. Пожары в этом городе случались крайне редко. Она видела этих людей каждый день, на одном и том же месте, вот уже в течение четырех месяцев.
Нью-Берн…
С тех пор как она приехала сюда, ее жизнь отличалась странной простотой. И хотя временами ей не хватало энергетики большого города, нужно признать, что размеренное существование имеет свои преимущества.
Летом Сара часто бродила по антикварным магазинчикам или просто любовалась яхтами, стоявшими на якоре за «Шератоном». Даже сейчас, когда занятия снова начались, она никуда не спешила. Работала, гуляла, иногда заходила к родителям, но большинство вечеров проводила одна. Слушала классическую музыку и переписывала планы уроков, которые привезла из Балтимора. И это ее вполне устраивало.
Поскольку в школе она была новенькой, ее планы все еще требовали небольшой доработки. Она обнаружила, что в основных предметах многие ученики продвинулись не так далеко, как ожидалось. Пришлось немного скорректировать планы и включить больше дополнительной работы. Впрочем, она ничему не удивлялась: каждая школа работала по-своему. Но к концу года учеников необходимо подтянуть. Один мальчик особенно ее беспокоил.
Джона Райан.
Славный малыш, застенчивый и скромный. Именно такого очень легко просмотреть. В первый день занятий он сидел в последнем ряду и вежливо отвечал на вопросы. Но работа в Балтиморе приучила ее не выпускать подобных детей из виду. Иногда их застенчивость ничего не означала. Иногда означала, что они что-то пытаются скрыть. Попросив класс сдать первые задания, она мысленно велела себе тщательно проверить его работу. Волновалась она, как выяснилось, не зря.
Детям было задано написать несколько строк о том, как они провели лето, – верный способ выяснить уровень грамотности в классе. В большинстве работ оказался обычный набор фраз, пестревших ошибками и незавершенными мыслями, изложенными плохим почерком. Но Джона выделялся из всех хотя бы потому, что не сделал то, о чем она просила. Написал свое имя в верхнем правом углу, но вместо сочинения нарисовал себя стоявшим в маленькой лодке с удочкой в руке. Когда она спросила, почему он не выполнил задание, Джона объяснил, что миссис Хейс всегда позволяла ему рисовать, потому что «он не слишком хорошо пишет».
В голове у Сары немедленно завыли тревожные сирены. Она улыбнулась и наклонилась к нему ближе.
– Можешь показать?
Джона нерешительно кивнул.
Пока остальные перешли к другому заданию, Сара наблюдала за честными стараниями Джоны. И быстро поняла, что это бессмысленно: Джона не умеет писать. Чуть позже она обнаружила, что он едва читает, да и в арифметике смыслит не многим лучше. Если бы ей предложили угадать, в каком он классе, она подумала бы, что Джона еще ходит в детский сад.
Первой ее мыслью было, что у мальчика нечто вроде дислексии. Но проведя с ним неделю, она уверилась, что это не так. Он не путал буквы и слова, понимал все, что ему говорили. Как только она показывала, как нужно делать правильно, он быстро все перенимал. Очевидно, его проблема крылась в том, что он ни разу не делал домашние задания, так как учителя этого не требовали.
Сара стала расспрашивать коллег и узнала о матери Джоны. Хотя она и сочувствовала мальчику, все же понимала, что нельзя позволять Джоне бездельничать, как это делали прежние, добросердечные учителя. Такое отношение только вредит мальчику. Но в то же время она не могла уделять ему необходимое внимание, поскольку в классе было еще двадцать девять учеников. Поэтому Сара и решила встретиться с отцом Джоны, рассказать обо всем в надежде, что они смогут найти выход из создавшегося положения.
Она слышала о Майлзе Райане.
Не слишком много, но знала, что люди по большей части любили и уважали его, и, главное, он трогательно заботился о сыне. И это было прекрасно. Проработав в школе совсем недолго, она, однако, не раз видела родителей, абсолютно равнодушных к собственным детям, считавших их скорее бременем, чем благословением. Встречались также родители, уверенные в том, что их ребенок – само совершенство. И с теми, и с другими было невозможно разговаривать. Но люди говорили, что Майлз Райан не таков.
На следующем перекрестке Сара замедлила шаг, ожидая, пока проедут машины. Перешла улицу, помахала продавцу за аптечным прилавком и захватила почту, прежде чем подняться к себе. Открыла дверь, наскоро просмотрела почту и положила на столик у двери.
Прошла на кухню, налила себе стакан воды со льдом и отнесла в спальню, где разделась, небрежно кидая вещи на вешалку и нетерпеливо ожидая мгновения, когда можно будет встать под холодный душ. Но тут ее внимание привлек мигающий индикатор автоответчика. Сара нажала на кнопку и услышала голос матери. Та приглашала дочь в гости, даже не спросив, есть ли у той другие дела. В материнском голосе, как всегда, звучало легкое беспокойство.
На тумбочке, рядом с автоответчиком, стояло фото семьи Сары: Морин и Ларри в середине, Сара и Брайан по бокам.
Раздался щелчок. Очередное сообщение от матери.
– Я думала, ты уже дома… надеюсь все в порядке…
Придет ли она? Есть у нее настроение?
Почему бы нет? Все равно свободного времени у нее много.
Майлз Райан ехал по Мэдем-Мурз-лейн – узкой извилистой дороге, идущей вдоль реки Трент и Брайс-Крик, из старой части Нью-Берна в Поллоксвилль, маленький поселок в двенадцати милях к югу отсюда. Названная в честь женщины, которая когда-то содержала один из самых знаменитых борделей в Северной Каролине, дорога проходила мимо бывшей мэрии и могилы Доббса Спайта, героя-южанина, подписавшего Декларацию независимости. Во время Гражданской войны солдаты-северяне выкопали скелет Спайта и повесили череп на железных воротах как предостережение гражданам города не сопротивляться оккупации. В детстве Майлз, наслушавшись подобных историй, боялся и близко подходить к этому месту.
Несмотря на красоту и относительную уединенность, дорога была небезопасна для детей. Тяжелые, доверху груженные лесовозы ревели на ней день и ночь, а водители не имели привычки сбрасывать скорость на поворотах. Как владелец дома, стоявшего неподалеку от дороги, Майлз годами пытался официально снизить пределы скорости.
И никто, кроме Мисси, его не слушал.
Дорога всегда наводила его на мысли о жене.
Майлз щелчком выбил из пачки очередную сигарету, закурил и опустил стекло. В машину ворвался теплый воздух, а в голове у Майлза снова стал прокручиваться фильм, простые кадры их совместной жизни. Но как всегда, эти кадры неизменно заканчивались их последним днем.
Какая грустная ирония заключалась в том, что его не было дома в то воскресенье! Майлз отправился на рыбалку с Чарли Кертисом. В то утро он выехал пораньше, и хотя оба они наловили дорадо, все же умилостивить жену не удалось. Мисси с перепачканным лицом немедленно подбоченилась и окинула мужа яростным взглядом. Правда, ничего не сказала. Да и зачем? Достаточно было одного взгляда.
На следующий день из Атланты должен был приехать ее брат с женой, и Мисси с самого утра готовила дом к приему гостей. Джона лежал в постели с гриппом, что отнюдь не облегчало ей жизнь: приходилось заботиться и о больном сыне. Но не это все, а сам Майлз был причиной ее гнева. Хотя она вроде бы и не возражала против его похода на рыбалку, но все же попросила мужа навести в субботу порядок во дворе, чтобы не волноваться хотя бы об этом. Однако в субботу пришлось работать, и вместо того чтобы позвонить Чарли и извиниться, Майлз предпочел все равно отправиться на рыбалку. Чарли весь день издевался над ним из-за этого, предрекая, что сегодняшнюю ночь он проведет на диване. И Майлз знал, что Чарли, возможно, прав. Но двор – двором, а рыбалка – рыбалкой, и Майлз мог бы поклясться, что шурину и невестке совершенно безразлично, есть ли на участке пара лишних сорняков.
Кроме того, он уверял себя, что все сделает, когда вернется. И честно в это верил. Он не собирался проводить на реке целый день, но, как обычно, одно цеплялось за другое, и он потерял счет времени. Все же Майлз успел заготовить речь: «Не волнуйся, я все сделаю, даже если придется работать всю ночь при свете фонарика».
Все могло бы сработать, расскажи он ей о своих планах, перед тем как утром выскользнуть из постели. Но он этого не сделал, и к тому времени как вернулся домой, Мисси уже почти все прополола. Газоны были подстрижены, ограда дорожки подправлена, и она еще обсадила почтовый ящик анютиными глазками. Должно быть, на это ушло немало времени, и теперь эпитет «рассерженная» далеко не отражал ее состояние. Даже «взбешенной» было недостаточно. Сейчас она была чем-то средним между зажженной спичкой и разгоревшимся лесным пожаром. И Майлз это понимал. Он уже видел подобное выражение лица Мисси… несколько раз, за все годы их супружеской жизни.
И сразу понял, что грянет буря.
– Послушай, солнышко, – покорно пробормотал он, – прости, что опоздал. Мы с Чарли немного забылись.
И как раз когда он уже был готов начать речь, Мисси повернулась к нему спиной и бросила:
– Пойду побегаю. Надеюсь, ты закончишь работу.
Она хотела очистить от травы дорожки: подъездную и перед крыльцом. На газоне стоял садовый вентилятор.
Майлз счел за лучшее промолчать.
Мисси ушла переодеваться, а Майлз вынул из багажника переносной холодильник и принес на кухню. Он все еще выкладывал дорадо в морозилку, когда из спальни вышла Мисси.
– Я убирал рыбу… – начал он, но Мисси скрипнула зубами:
– Как насчет того, чтобы выполнить мою просьбу?
– Я обязательно сделаю, просто позволь мне закончить, чтобы рыба не испортилась.
Мисси закатила глаза к небу.
– Забудь. Я все сделаю сама, когда вернусь.
Тон мученицы. Этого Майлз терпеть не мог.
– Я сейчас все доделаю. Сказал же!
– Так же как подстриг газон, прежде чем уехать на рыбалку?
Ему бы следовало прикусить язык и спустить все на тормозах. Да, он провел день на рыбалке, вместо того чтобы работать по дому, да, он ее подвел. Но подумаешь, большое дело! Не слишком важные персоны этот братец и его жена. В конце концов, не президент же приезжает! И нет никаких причин закатывать скандал!
Да, ему следовало бы промолчать, особенно судя по тому, как она посмотрела на него после такого высказывания.
Когда за ней захлопнулась дверь, Майлз услышал, как задребезжали стекла.
Немного погодя он понял, что был не прав, и пожалел о своей резкости. Он был полным идиотом, а она правильно отчитала его.
Но Майлз так и не успел сказать, как сожалеет о ссоре.
– Все еще куришь?
Чарли Кертис, шериф округа, поднял глаза, едва Майлз уселся за стол.
– Я не курю, – поспешно заверил Майлз.
Чарлз воздел руки.
– Знаю-знаю, ты уже сто раз это говорил. Послушай, если хочешь дурачить себя, ради Бога! Но когда ты приходишь, мне всегда приходится выставлять на стол пепельницы.
Майлз рассмеялся. Чарлз был одним из немногих жителей города, обращавшихся с ним так, словно никакой трагедии не произошло. Они дружили много лет. Именно Чарли предложил ему стать помощником шерифа и взял его под крыло, как только Майлз закончил обучение. Кертису было уже шестьдесят пять, и в волосах проглядывала седина. За последние несколько лет он набрал двадцать фунтов, и почти все они осели вокруг талии. Нельзя сказать, чтобы вид у него был слишком грозным, зато проницательность и ум неизменно помогали ему выудить необходимую информацию. Он переизбирался много раз, и никто даже не трудился выставлять против него свою кандидатуру.
– Если не прекратишь свои вздорные обвинения, я к тебе заходить не буду, – пригрозил Майлз.
Они сидели в угловой кабинке, и официантка, измученная беготней и пришедшими на ленч посетителями, по пути к следующему столику поставила им графин со сладким чаем и два стакана со льдом. Майлз налил чаю и подвинул стакан Чарли.
– Бренда расстроится, – заметил Чарли. – Ты ведь знаешь: она начинает замыкаться в себе, когда ты долго не приводишь Джону.
Он отхлебнул чаю и поморщился.
– Слишком сладко. Так ты собираешься встретиться сегодня с Сарой?
– С кем? – удивился Майлз.
– С учительницей Джоны.
– Это тебе жена сказала?
Чарли ухмыльнулся. Бренда работала в офисе директора школы и, похоже, знала все, что происходит.
– Конечно.
– Так как ее зовут?
– Бренда, – серьезно ответил Чарли.
Майлз уставила на друга, и тот изобразил внезапное озарение.
– А, ты об учительнице? Сара. Сара Эндрюс.
– Она хорошая учительница?
– Полагаю, что да. Бренда очень ее хвалит. А ребятишки так просто обожают. Впрочем, Бренда хвалит всех и каждого. – Он подался вперед и заговорщически подмигнул: – Но она клянется, что эта Сара – настоящая красотка. Есть на что поглядеть, если понимаешь, о чем я.
– И какое это имеет отношение ко всему прочему?
– Да, и Бренда сказала, что она не замужем.
– И?..
– И ничего.
Забыв о нелюбви к сахару, Чарли разорвал пакетик и высыпал в чай белые кристаллики.
– Я просто передаю тебе слова Бренды, – пожал он плечами.
– Прекрасно, я все оценил, – кивнул Майлз. – Не знаю, как прожил бы день без комментариев Бренды!
– О, не принимай так близко к сердцу, Майлз. Ты же знаешь, она всегда высматривает для тебя подходящую невесту.
– Передай, что мне и так хорошо.
– Черт, я знаю. Но Бренда волнуется за тебя. Она ведь знает, что ты куришь!
– Итак, будем продолжать меня доставать, или у тебя есть другая причина для встречи?
– Собственно говоря, да. Но должен же я привести тебя в соответствующее настроение, чтобы ты с катушек не сорвался.
– Ты это о чем?
Подошедшая официантка почти швырнула на стол две тарелки с барбекю, салатом из моркови и капусты и кукурузными оладьями – их обычный заказ, – и Чарли воспользовался моментом, чтобы собраться с мыслями. Добавил уксуса к мясу и перца в салат. Но решив, что ходить вокруг да около бесполезно и искать легких путей не стоит, выпалил:
– Харви Уэллман решил закрыть дело Отиса Тимсона!
Харви Уэллман был окружным прокурором округа Крейвен. Утром он говорил с Чарли и пообещал все рассказать Майлзу, но Чарли решил взять это на себя.
– Что? – выпалил Майлз, вскинув голову.
– У него недостаточно улик. У Бека Суонсона внезапно появилась амнезия. Не помнит, что случилось.
– Но я там был.
– Да, уже после драки. И ничего не видел!
– Видел кровь. Видел сломанные стул и стол посреди бара. Видел собравшуюся толпу.
– Знаю-знаю. Но что прикажешь делать Харви? Бек клянется всеми святыми, что он всего лишь упал, а Отис его и пальцем не тронул. Вроде бы в тот вечер он напился до бесчувствия, но сейчас голова прояснилась, и он все вспомнил.
Майлз мгновенно потерял аппетит и отодвинул тарелку.
– Если еще раз туда съездить, наверняка можно найти очевидца того, что там произошло.
Чарли покачал головой.
– Знаю, тебя это задело, но что хорошего это даст? Не помнишь, сколько братьев Отиса присутствовало там прошлой ночью? Они тоже скажут, что все было тихо, и кто знает, может, именно они все и сотворили? Без показаний Бека дело развалилось. Кроме того, ты знаешь Отиса. Он натворит что-нибудь еще, только дай ему время.
– Это меня и тревожит.
Между Майлзом и Отисом была давняя вражда, начавшаяся, когда Майлз еще только стал помощником шерифа. Он арестовал Клайда Тимсона, отца Отиса, когда тот избил жену. От его удара женщина пробила сетчатую дверь их передвижного дома и упала на землю, получив сотрясение мозга. За это Клайд отсидел срок, хотя не такой большой, как следовало бы.
Вскоре по кривой дорожке пошли пятеро из шести его сыновей, совершив различные преступления, от торговли наркотиками до побоев и кражи машин.
По мнению Майлза, наибольшую опасность представлял именно Отис. Просто потому, что был самым умным из всей семейки.
Майлз подозревал, что он не просто мелкий пакостник, как остальные его родственники. Да и не походил он на такового. В отличие от братьев Отис не разукрасил себя татуировками и коротко стригся. Иногда даже выполнял случайную работенку, обычно самую незатейливую, связанную с физическим трудом. Его имя упоминалось в связи с различными преступлениями, и жители города часто судачили о том, что именно он направлял в округ поток наркотиков, хотя Майлз так и не смог это доказать. Все их рейды, к его досаде, ничего не давали.
Отис тоже имел на него зуб.
Майлз не понимал этого, пока не родился Джона. Тогда он арестовал троих братьев за драку, разгоревшуюся во время семейной вечеринки. Неделю спустя, когда Мисси укачивала в гостиной четырехмесячного Джону, в оконное стекло влетел кирпич, едва ее не задевший. Осколком стекла Джоне поцарапало щеку. Майлз ничего не смог доказать, хотя знал, что это дело рук Отиса. Он приехал на участок Тимсонов – несколько убогих передвижных домов, поставленных полукругом на городской окраине. С ним были еще три помощника с оружием наготове. Тимсоны не сопротивлялись: подняли руки, позволили надеть на себя наручники.
К сожалению, отсутствие доказательств не позволило предъявить им обвинение. Майлз был в бешенстве и после освобождения Тимсонов припер к стенке Харви Уэллмана. Дело едва не дошло до драки, и Майлза едва успели оттащить в сторону.
В последующие годы случались и другие покушения: пули, свистевшие около уха, неизвестно каким образом случившийся в гараже Майлза пожар, многочисленные происшествия, скорее похожие на проделки подростков. И опять – никаких свидетелей. После смерти Мисси все вроде бы утихомирилось.
До последнего ареста.
Лицо Чарли было серьезным.
– Послушай, мы с тобой знаем, что он виновен во всем, но даже не думай справиться с этим в одиночку. Не хочешь же ты, чтобы покушения начались снова. Тебе нужно думать о Джоне, ты не всегда бываешь рядом. И не сможешь уберечь его, если что…
Майлз уставился в окно.
– Знаешь, – продолжал Чарли, – он обязательно наделает глупостей, и если найдутся свидетели, я первый его арестую. Ты это знаешь. Но не ищи беды на свою голову. Он скверный парень. Держись от него подальше.
Майлз по-прежнему молчал.
– Не лезь в это дело, понял?
На этот раз Чарли говорил не просто как друг, но и как босс Майлза.
– Почему ты все это мне говоришь?
– Я только что объяснил.
Майлз пристально уставился на Чарли.
– Но есть и кое-что еще, верно?
Чарли долго смотрел в глаза Майлзу.
– Ну… Отис говорит, что ты грубо обращался с ним при аресте… и подал на тебя жалобу.
Майлз с такой силой ударил кулаком по столу, что грохот разнесся по всему ресторану. Сидевшие за соседним столиком подскочили от неожиданности и стали оборачиваться, но Майлз ничего не замечал.
– Это дерьмо…
Чарли поспешно поднял руки, пытаясь его остановить:
– Черт, я все это знаю, и так и сказал Харви. Он не даст жалобе ход. Но вас вряд ли можно назвать лучшими друзьями. И он знает, каков ты бываешь в гневе. И хотя ничего не предпримет, все же считает возможным, что Отис говорит правду. И это Харви велел передать, чтобы ты отстал от Тимсонов.
– А если я увижу, как Отис совершает преступление? Что мне делать? Отвернуться?
– Да нет… не глупи! В этом случае я бы сам тебя уволил. Просто держись на расстоянии, пока ветер не переменится… если, конечно, не будет иного выбора. Я говорю это ради твоего собственного блага, понял?
Майлз долго молчал, прежде чем вздохнуть.
– Ладно, – выдавил он наконец.
Однако, говоря это, он знал, что между ним и Отисом еще далеко не все кончено.