Апрель
1 апреля
Наук бесчисленное множество, и всякая наука бесконечна, можно все дальше и дальше идти к ней. И потому во всякой науке самое первое и главное – это знать, какие предметы самые важные, какие менее важные, какие еще менее важны и какие еще и еще менее важны. Узнать это нужно для того, что так как всего изучить нельзя, то надо изучить самое нужное.
В наше время накопляется огромное количество знаний, достойных изучения. Скоро наши способности будут слишком слабы, а жизнь слишком коротка, чтобы усвоить хотя бы одну только наиболее полезную часть этих знаний. К нашим услугам полное изобилие богатств, но, восприняв их, мы должны снова отбрасывать многое как бесполезный хлам. Было бы лучше иногда не обременять себя им.
При нашем преждевременном и часто слишком обильном чтении, дающем нам так много непереваренного материала, наша память становится обыкновенно хозяином наших чувств и вкусов; поэтому-то нам часто необходимо большое усилие мысли, чтобы вернуть первобытную невинность нашему чувству, найти себя среди мусора чужих мыслей и взглядов, чтобы самим начать чувствовать и говорить и, я почти готов сказать, чтобы начать когда-нибудь самим существовать.
Персидский мудрец говорит: «Когда я был молод, я сказал себе: хочу познать всю науку. И я дошел до того, что оставалось уже немного вещей, которых я не знал, но когда я стал стар, я увидал, что жизнь моя прошла, и я не знал ничего».
Выбросьте из вашего сердца и ума мысль познать все на небе и на земле. Очень немного вообще существует такого, что мы можем когда-либо познать как относительно путей Провиденья, так и законов существования. Но и этого немногого достаточно, вполне достаточно: стремиться к большему не благо для нас. И будьте уверены, что за пределами действительных нужд нашего скромного существования и того царства, которым каждому из нас предназначено управлять в невозмутимом самообладании, т. е. самим собою, своими мыслями, словами, поступками, всякое увеличение труда усиливает безумие, всякое увеличение знания усиливает горе.
Наблюдения и вычисления астрономов научили нас многому, достойному удивления; но самый важный результат их исследований, пожалуй, тот, что они обнаружили перед нами бездну всего того, что мы не можем знать: без этих человеческих знаний разум никогда не мог бы представить себе всю огромность этой бездны, а размышление об этом может произвести большую перемену в определении конечных целей деятельности нашего разума.
«Есть травы на земле: мы их видим, с луны их было бы не видно. На этих травах есть нити, в этих нитях – маленькие животные, но дальше этого ничего уж нет». – Какая самонадеянность! «Сложные тела состоят из элементов, а элементы неразложимы». – Какая самонадеянность!
Не бойся незнания, бойся ложного знания. От него все зло мира.
__________________________________
Знание бесконечно. И потому знающий очень много бесконечно мало превосходит того, кто знает очень мало.
2 апреля
Настоящая жизнь – в том, чтобы становиться лучше, побеждать свое тело силою духа, приближаться к Богу. Это не делается само собой. Для этого нужно усилие. И это усилие дает радость.
Привычку никогда нельзя признать добром, даже и привычку к хорошим поступкам. Хорошее благодаря ей перестает быть добродетелью. Добро только то, что добывается усилием.
Неси свое бремя и знай, что в нем твое благо; извлеки из него то, что нужно для разумной жизни твоей, как желудок извлекает из пищи все нужное для плоти или как огонь, который разгорается светлее, когда в него что-нибудь бросят.
Чем больше отталкиваешь свой крест, тем он становится тяжелее.
Будь всегда внимателен к тому, что делаешь, и ничего не считай недостойным внимания.
Постоянное исполнение незаметных обязанностей с простым и нравственно возвышенным чувством укрепляет характер до той степени, при которой он будет мужественно и сильно действовать в шуме мира и на плахе.
Рост есть медленный процесс, а не судорожный взрыв. Так же невозможно победить грех судорогою раскаяния, как познать целую науку мгновенным порывом мысли. Действительное средство внутреннего совершенствования – только в постоянном, терпеливом усилии, руководимом мудрым рассуждением.
__________________________________
Нравственное усилие и радость сознания жизни чередуются так же, как телесный труд и радость отдыха. Без труда телесного нет радости отдыха; без усилия нравственного нет радости сознания жизни.
3 апреля
Когда мы умираем, то может быть только одно из двух: или то, что я считаю собою, перейдет в другое отдельное существо, или я перестану быть отдельным существом и сольюсь с Богом. То или другое – в обоих случаях будет хорошо.
Если жизнь есть сон, а смерть – пробуждение, то тогда то, что я вижу себя отдельным от всего существом, есть сновидение.
Смерть есть разрушение того тела, посредством которого я воспринимал мир, каким он представляется в этой жизни; это разрушение того стекла, через которое я смотрел. О том, будет ли оно заменено другим, или то, что смотрело через окно, сольется со Всем, – мы не можем знать.
Известный предел жизни должен существовать, так же, как плоды деревьев и земли, так же, как времена года, все должно начинаться, продолжаться и проходить. Мудрые люди охотно подчиняются этому порядку.
На вопрос о том, буду ли я, я – отдельный от всего мира – жить после смерти, на этот вопрос есть только один ответ: если лучше, чтобы продолжалась отдельная жизнь после смерти, она будет продолжаться; если же не лучше, то она прекратится.
Все, что я знаю о Боге, заставляет меня верить в то, что то, что Он сделал, – самое лучшее для нас.
Смерть так легко избавляет от всех затруднений и бедствий, что неверующие в бессмертие люди должны бы были желать ее. Люди же, верующие в бессмертие, ожидающие новой жизни, еще больше должны бы были желать ее. Если и те и другие не желают ее, то только потому, что при умирании люди страдают. Страдание удерживает людей от смерти.
Никто не знает, что такое смерть, зло она или добро. А все люди боятся ее, как будто знают наверное, что она зло.
Если человек и знает, что, когда гремит гром, молния уже ударила и потому гром не может убить, он всегда все-таки пугается громового удара. То же и со смертью. Если мы и знаем, что телесная смерть разрушает только тело, но не жизнь духа, мы все-таки не можем не бояться ее. Но человек просвещенный, поборов в себе этот страх, памятует о том, что жизнь его не в теле, а в духе; непросвещенному же человеку кажется, что со смертью погибает все, и он так боится ее и прячется от нее, как глупый человек прячется от громового удара, тогда как удар этот никак уже не может убить его.
__________________________________
Надо жить так, чтобы не бояться смерти и не желать ее.
4 апреля
Жизнь должна и может быть неперестающей радостью.
Жизнь здесь – не юдоль плача, не место испытания, а нечто такое, лучше чего мы ничего не можем себе представить. Радость этой жизни бесконечна, только бы мы пользовались ею для того, для чего она дана нам.
Недоброе расположение человека к другим людям делает его несчастным и отравляет жизнь другим. Любовное же настроение как маслом смазывает колеса жизни и делает ее легкою и приятною и для него, и для всех тех, с кем он общается.
Люди большею частью так относятся к своим удовольствиям, что огорчаются, если теряют их. Но прав только тот человек, который умеет радоваться и вместе с тем не огорчаться, когда проходит причина его радости.
Попробуй, может быть, тебе удастся прожить как человеку, довольному своей судьбой, приобретшему внутренний мир любовью и добрыми делами.
Главный секрет для сохранения веселости в том, чтобы не позволять пустякам тревожить нас и вместе с тем ценить те маленькие удовольствия, которые выпадают нам на долю.
Никогда не ищите удовольствия, но будьте всегда готовы находить во всем удовольствие. Если ваши руки заняты, а сердце свободно, то самая ничтожная вещь доставит вам удовольствие, и вы найдете долю интересного и приятного во всем, что услышите. Но если вы обратите удовольствие в цель вашей жизни, то настанет день, когда самые комические сцены не вызовут у вас истинного смеха.
Истинно мудрый человек всегда весел.
__________________________________
Главное средство жить радостно – это верить, что жизнь дана на радость. Если радость кончается, ищи, в чем ты ошибся.
5 апреля
Избежать исполнения закона труда можно только грехом: или совершением насилия, участием в нем, или лестью и угодничеством перед насилием.
Лучше лишиться жизни, чем льстить низким. Нищета лучше, чем роскошь через служение богатым. Не стоять у дверей богатого и не говорить голосом просителя – это лучшая жизнь.
Лучше человеку умереть голодной смертью, чем лишиться невинности ради добывания хлеба.
Были два брата: один служил у царя, а другой питался трудом рук своих. Богатый брат сказал раз бедному:
– Зачем ты не поступаешь на служение к царю? Ты бы избавился от тяжести труда.
На это бедный сказал:
– А зачем ты не трудишься, чтобы избавиться от тяжести унижения? Мудрецы сказали, что лучше спокойно есть хлеб своего труда, чем носить золотой пояс и быть слугою другого. Лучше месить руками известь и глину, чем складывать их на груди в знак своего рабства. Лучше довольствоваться куском хлеба, чем рабски гнуть спину.
Как ни прекрасна одежда, жалованная царем, своя грубая одежда лучше, и хотя вкусны яства богатых, лучше кусок хлеба со своего стола.
Лучше, много лучше каждому человеку взять веревку и пойти в лес за дровами и продать вязанку дров на пищу, чем просить ее у людей. Если люди не дадут, будет стыдно и досадно, а если дадут, будет еще хуже: будешь обязан перед теми, кто дал.
Кто не работает землю, тому земля говорит: «За то, что ты не работаешь меня правой и левой руками, вечно будешь стоять у чужих дверей вместе со всеми попрошайками, вечно будешь пользоваться отбросами богатых».
Хорошо жить людям, если они убеждены в том, что трудовая жизнь уважительнее праздной, – убеждены в этом и живут так и сообразно этому и ценят и уважают людей.
__________________________________
Если не хочешь трудиться – или насилуй, или унижайся.
6 апреля
Люди занимаются самыми различными, почитаемыми ими очень важными делами, но почти никогда не занимаются тем единственным делом, которое одно предназначено им и включает все остальные – улучшением своей души, освобождением божественного начала души. То, что именно это дело предназначено человеку, видно из того, что это единственная цель, для достижения которой человеку нет препятствий.
В молодых годах люди верят, что та добродетель, которую мы желаем себе и другим, возможна, и что назначение человека в постоянном совершенствовании, и что возможно и даже легко исправить все человечество, уничтожить все пороки и несчастия. Мечты эти не смешны, а напротив, в них гораздо больше истины, чем в суждениях старых, завязших в соблазнах людей, когда люди эти, проведшие всю жизнь не так, как это свойственно человеку, советуют другим ничего не желать, не искать, а жить как живется. Ошибка мечтаний молодости только в том, что совершенствование себя, своей души юноши переносят на других, и еще в том, что то, что должно совершиться в будущем, они хотят видеть сейчас.
Я считаю, что нельзя лучше жить, как стараясь делаться лучше, и что нет большего удовольствия, как чувствовать, что действительно становишься лучше. Это – счастие, которое я не переставал испытывать до сих пор, и о том, что счастье это настоящее, говорит мне моя совесть.
Мы должны благодарить тех, которые указывают нам наши недостатки. Хотя недостатки наши от этого указания и. не пропадают, потому что их слишком много у нас, но зато, когда недостатки наши нам известны, то они начинают тревожить нашу душу, не дают совести глохнуть, и мы стараемся исправиться и освободиться от них.
Состояние нашего сознания имеет для нас больше значения, чем суждение всего внешнего мира, ибо мы живем в своем сознании непрерывно и вечно. Наше счастие или несчастие зависит не от того, как другие относятся к нам, а от того, как мы относимся к себе. Улучшайте себя, свою душу, и вы сделаете этим самое лучшее, что можете сделать и для себя, и для других.
Самое лучшее счастие – чувствовать себя в конце года лучше, чем в начале.
«Будьте совершенны, как Отец ваш небесный» – значит: старайтесь освободить в себе божеское начало своей жизни.
__________________________________
Совершенствоваться нельзя, живя постоянно в суете мирской, и еще меньше возможно, живя постоянно в уединении. Самое выгодное условие для совершенствования – это то, чтобы в уединении вырабатывать и утверждать свое мировоззрение и потом, живя в мире, применять его к делу.
7 апреля
Платить добром за зло и естественнее, и легче, и разумнее, чем платить злом за зло.
И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! прости им, ибо не знают, что делают.
Никто никогда не уставал доставлять себе всевозможные блага. Но ведь величайшее благо, которое человек может себе доставить, это действовать сообразно со своей высшей природой, а высшая, божественная природа твоей души велит тебе не уставая делать добро другим, как высшее благо для самого себя.
Плати добром за зло.
Чем отомстить своему врагу? Стараться делать ему как можно больше добра.
Побеждай гнев кротостью, зло добром, скупого щедростью, лгуна правдой.
Обращаясь с ближними так, как они того заслуживают, мы делаем их только хуже. Обращаясь же с ними так, как будто они лучше того, что они в действительности, мы заставляем их становиться лучше.
Гёте
Отвечай добром за зло – и ты уничтожишь в злом человеке все удовольствие, которое он получает от зла.
Учи свое сердце, а не учись у него.
__________________________________
Тот, кто хоть раз испытал радость отплатить добром за зло, тот никогда уж не пропустит случая получить эту радость.
Недельное чтение
В мире внешней природы, у растений, у животных нет ни добра, ни зла; нет также этого и в живом, неосмысленном теле человеческом. Грань эта, отделяющая добро от зла, начинается в душе Человека его способностью сознавать и разуметь. В душе человека с юных лет идет непрестанная борьба со злом. И там, и только там, в своей душе, борьба со злом и свойственна человеку, и плодотворна. Борьба же со злом вне этой области и не свойственна человеку, и неплодотворна. Это самое и говорит заповедь Христа о непротивлении злу насилием. Заповедь о непротивлении злом злому точно и ясно определяет место для борьбы со злом. Место это – в самом себе.
Пределы насилия для каждого разумного человека ограничиваются своим телом, своею плотью, потому что в этом насилии духа над плотью состоит работа и питание души. Другой же человек, чужая плоть имеет своего однородного хозяина, и насилие, направленное на нее, не имеет разумного оправдания; оно не нужно. Учение о непротивлении злому имеет именно эту самую цель – цель обнаружения ненужности насилия, направленного на другого.
Кто возьмется утверждать, чтобы человек сам, своей волею, не мог управиться сам в себе, чтобы он не мог понимать и делать все то, что требуется от него для жизни того мира, в котором он живет? Утверждать это – значит отрицать данную Богом человеку свободу жизни, свободу спасти себя или погубить, отрицать свое разумное существо, утверждать это – значит отрицать человека. Воля человека может простираться за пределы его существа, но кто решится утверждать, чтобы она была там необходима? Кто решится утверждать, чтобы в жизни мира мог быть ущерб от его, человеческого личного невмешательства? Утверждать это – значит говорить о недостаточности воли Божией, значит отрицать Бога. Мирское зло именно в том и состоит, что люди простирают свою волю за пределы своего существа, т. е. ставят свою волю на место воли Божией. Святотатство это обнаруживается заповедью о непротивлении злому.
Успех оправдывает дело: победил, так и прав; правда в победе. Таково плотское, животное, языческое понимание об истине – понятие, по которому слово «истина» только пустой звук. «Что такое истина? Вот ужо повесят тебя с твоей истиной!» – сказал Пилат. Но Христос видит истину, и видит ее на противоположном конце: прав побежденный. Если ты лично в борьбе с человеком победил силою, то знай, что не прав непременно ты, что истина не на твоей стороне. Истина в побежденном, в побежденном Бог, побежденный воплощает в себе понятие о господстве Бога – первое и основное понятие разумного существа. Таково положение человека на земле, и единственный путь из этого на первый взгляд печального положения – это не противиться злому, не бороться с человеком, признать себя навсегда побежденным заранее, быть навсегда побежденным Богом, – путь, который освещается и возвеличивается истинною религиею, разумением о жизни человека.
Непротивление, устраняя борьбу, освобождает вероятность и возможность успокоения, освобождает поле для иного, духовного взаимодействия, в котором уже другие силы и другие интересы. Призвание же человека на земле, как показано это в Евангелии искушением Иисуса от дьявола и беседою с Никодимом, именно в том и состоит, чтобы освобождать и выше всего возвеличивать в мире людей божественную способность человека сознавать и разуметь, – освобождать и возвеличивать это разумное сознание, этого сына человеческого, этого сына Божия в человеке. Не противиться – значит пробуждать, воскрешать сына Божия, воскрешать Христа; противиться – угнетать, распинать Его. Человек – разумное существо. Благо разумного существа – в торжестве и господстве разума. Для торжества же и господства разума необходимо прежде всего успокоение страстей плоти. И как в жизни одного человека, так и в общественной жизни народов никогда не может утвердиться господство разума на почве страстей, гордости, суда, власти, насилия. Заповедью о непротивлении злому достигается осуществление в жизни этой аксиомы мудрости.
Разумение и сознание заложено Богом в души всех людей, и Евангелие внушает ценить это дороже всего. «Кто скажет брату своему: «рака», подлежит суду, а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной». Только души человеческие находят в сознании и разумении единение и любовь; во внешнем же мире каждое существо любит само себя больше всего остального мира. Заповедь о непротивлении злому, определяя место для борьбы со злом, разрушает вопрос вечного противоречия между внешним миром розни и вражды и духовным миром единения и любви и соединяет их в одно царство Бога, как об этом вдохновенно сказал Иисус Нафанаилу: «Отныне уничтожается грань между небом и землею, и силы неба будут так же служить человеку, как служат ему силы земли» (Ин., 1, 51).
Бука
8 апреля
Люди думают, что если они назовут преступление убийства «войною», то убийство перестанет быть убийством, преступлением.
Можно разными способами отрицать Христа: во-первых, можно грубо кощунствовать, издеваться над величием – но такой способ не опасен. Религия слишком дорога людям, чтобы чьи-либо насмешки могли отнять ее у них. Но есть другой способ: это называть Христа Господом и не исполнять его заповедей; заглушать его словами свободную мысль и прикрывать, освящать его именем все безумия, заблуждения и грехи людей. Этот второй способ особенно опасен.
Неправда, чтобы война против чужеземца была священна; неправда, чтобы земля алкала крови. Земля просит у неба воды своих рек и чистой росы его облаков, а не крови. Война проклята Богом и даже теми людьми, которые в ней участвуют.
Только беззакония ваши были средостением между вами и Богом вашим, и грехи ваши закрыли лицо Бога от вас, чтобы Он Не слышал: потому что руки ваши осквернены кровью и персты ваши беззаконием; уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду. Никто не поднимает голову за правду, и никто не вступает за истину; уповают на пустое и говорят ложь, зачинают беду и рождают беззаконие. Дела их суть дела греховные, и руки их производят насилие; ноги их бегут ко злу, и они спешат на пролитие невинной крови; помышления их – помышления греховные; опустошение и гибель на пути их; они не знают пути мира, и нет правосудия на стезях их; они сами искривили свои пути; никто, ходящий по ним, не знает мира. Потому-то и далеко от нас правосудие, и правда не доходит до нас; мы ожидаем света, но вот тьма; ждем сиянья, но ходим во мраке; ощупываем стену, как слепые, и ощупью ходим, как безглазые; в полдень спотыкаемся, как в сумерки; между живыми как мертвецы.
Изумительное и ужасное совершается в сей земле: пророки пророчествуют ложь, и священники господствуют при посредстве их, и народ Мой любит это. Что же вы будете делать после всего этого?
И по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь.
Ныне ваше время и власть тьмы.
Война – это занавес, за которым люди и народы предаются таким грехам, которых мир не потерпел бы иначе.
Перекуют они мечи свои на плуги и копья свои на серпы, не поднимет народ на народ меча и не будут более учиться воевать, но каждый будет сидеть под своею виноградною лозою и под своею смоковницей, и никто не будет устрашать их. Ибо уста Господа Саваофа изрекли это.
__________________________________
Преступление убийства – всегда преступление, кто бы ни разрешал его и какое бы ни было его оправдание. И потому убийцы, совершающие убийства или приготовляющиеся к ним, – преступники, по отношению к которым нужно неуважение, одобрение и восхищение, а сожаление, исправление и увещание.
9 апреля
Любовь к добру и вера в бессмертие – нераздельны.
Никто не может сказать, что он знает то, что есть будущая жизнь. Наше убеждение в этом основано не на логической, но на нравственной достоверности, и потому я не могу сказать, что несомненно то, что есть Бог и мое бессмертие, но я должен сказать, что я нравственно убежден, что есть Бог и что мое «я» бессмертно. Это значит то, что вера в Бога и в другой мир так связана с моей природой, что вера эта не может быть отделена от меня.
Чем жизнь наша становится духовнее, тем более мы верим в бессмертие. По мере того как природа наша удаляется от животной грубости, уничтожаются и ее сомнения. Покрывало снимается с будущего, мрак рассеивается, и мы здесь уже чувствуем свое бессмертие.
Все, что я видел и знаю, учит меня верить тому, чего я не видел и не знаю. То, что готовит для нас Провидение в будущем, что бы это ни было, должно быть нечто величественное, благое, в том же роде, как и те дела Его, которые мы знаем здесь. Наше будущее должно соответствовать тому самому высшему, что мы можем только вообразить, живя в этой жизни.
В смерти нет ничего страшного; смерть представляется страшной только в той мере, в какой мы отступаем в этой жизни от вечного закона.
Мы в мире подобны ребенку, который вошел в комнату, где ученый человек говорит о своей науке. Ребенок не слышал начала и уходит прежде конца. Он услыхал кое-что, но не понял того, что услыхал. Великая речь Бога начата много веков прежде, чем мы начали свое учение, и будет продолжаться и тогда, когда мы будем прахом. Мы слышали только часть ее и не поняли большую часть того, что слышали. Но все-таки хотя и немного и смутно, но мы поняли что-то великое и торжественное.
Кто истинно любит Бога, тот не будет стремиться к тому, чтобы Бог любил его. Ему достаточно самому любить Бога.
__________________________________
Тот, кто всем существом любит добро (Бога), не может сомневаться в своем бессмертии.
10 апреля
Совершающееся все большее и большее освобождение божественного начала в людях ведет неизбежно к изменению существующего порядка и устройству иного.
Чем дольше я живу, тем больше дела передо мной. Мы живем в важное время. Никогда людям не предстояло столько дела. Наш век есть век революции в лучшем смысле этого слова – не материальной, но нравственной революции. Вырабатывается высшая идея общественного устройства и человеческого совершенства. Мы не доживем до жатвы, но сеять с верою есть великое счастье.
Прислушайтесь к тому глубокому недовольству теперешней формой христианства, которое распространяется в обществе, выражается ропотом, иногда озлоблением, печалью. Все жаждут пришествия царства Бога. И оно приближается.
Более чистое христианство хотя и медленно, но все более и более занимает место того, которое называется этим именем.
Как сухость (отсутствие сырости) в природе зависит от двух противоположных друг другу причин: от большого холода (зимних морозов) и большого тепла (летних жаров), так и решительность характера (отсутствие колебаний) в человеке обусловлено двумя противоположными друг другу причинами: чисто языческим самосознанием человека, с одной стороны, и чисто христианским – с другой.
И как весною, т. е. при переходном времени от зимы к лету, наблюдается меньше всего сухости, а, наоборот, обнаруживается больше всего сырости, так и в человеке во время его переходного состояния от язычества к христианству меньше всего обнаруживается решительность в характере, а, наоборот, проявляется больше всего колебания относительно того, что ему сделать и как поступить.
Не радоваться как весеннему времени, так и переходному состоянию от язычества к христианству могут только люди, не понимающие того, чем это время и состояние вызваны. Люди же, понимающие, что весенняя сырость в природе и нерешительность, колебания в человеке вызваны переходным состоянием в природе и в человеке, а именно поворотом солнца к лету в первом случае и повышением жизнепонимания во втором, не только не будут печалиться наблюдаемою ими сыростью и нерешительностью, но будут радоваться тому и другому как явным признакам приближения лета в природе и Царства Божия в человечестве.
В наше время общего религиозного сознания братства людей истинная наука должна указать способы применения этого сознания к жизни, искусство же должно переводить это сознание в чувство.
Чем более отдалена цель, тем более необходимо идти вперед. Не спеша, но и не отдыхая.
Я вижу перед собой народ в ливрее рабства и политического бесправия, народ в лохмотьях, голодный, измученный, подбирающий крохи, которые оскорбительно бросаются ему с роскошного пира богачей, или же вижу его мечущимся в порыве грозного мятежа, опьяненного зверской злобой и дикой радостью, и вспоминаю при этом, что эти озверевшие лица носят на себе отпечаток перста Божьего и имеют общее с нами назначение. Обращаю потом взоры к будущему, и передо мною рисуется народ, восстающий во всем его величии, как братья по вере, соединенные одними общими узами равенства и любви; вижу этот народ будущего, не развращенный роскошью, не озверяемый нищетой, проникнутый сознанием своего человеческого достоинства. И при этом видении сердце мое мучительно сжимается за настоящее и радостно трепещет за будущее.
__________________________________
«Да не смущается сердце ваше: веруйте в Бога и в Меня веруйте», т. е. веруйте в божественность вашей природы, которую Христос открыл вам. Сознание этой божественности не может не быть признано человеком и потому не может не быть осуществлено.
11 апреля
В нравственном мире все связано еще теснее, чем в плотском. Всякий обман влечет за собой ряд обманов, всякая жестокость – ряд жестокостей.
Если человек раз нарушил легкую заповедь, то он в конце не остановится пред нарушением важной. Если он преступил заповедь: «Люби ближнего твоего, как самого себя», то он впоследствии будет нарушать и запреты: не мсти и не имей злобы и не возненавидь брата твоего, – и дойдет, наконец, до пролития крови.
Часто люди гордятся чистотой своей совести только потому, что они обладают короткой памятью.
Пусть человек не думает легкомысленно о зле, говоря в сердце своем: оно ведь не коснется меня. Малыми каплями наполняется водный сосуд; весь наполняется злом безумец, мало-помалу творя злое.
Пусть человек не думает небрежно о добре, говоря в сердце своем: нет во мне сил воспринять добро. Как капля за каплей вода наполняет сосуд, так и мало-помалу, творя доброе, весь наполняется добром человек, стремящийся к благу.
Есть пороки в нас, которые держатся только другими нашими пороками и которые пропадают, когда мы уничтожаем основные пороки, как падают ветви, если подрубить ствол.
Уничтожь один порок, а десять исчезнут.
Совесть есть указание того пути, по которому должно идти. Люди сбиваются с этого пути и тогда делают одно из двух: или жизнь направляют по пути совести, или скрывают от себя указания своей совести. Для первого есть один только способ – увеличение в себе света и внимание тому, что он освещает; для второго – для скрытия от себя указаний совести – есть два способа: внешний и внутренний. Внешний способ состоит в занятиях, отвлекающих внимание от указаний совести; внутренний состоит в затемнении самой совести. Бойся этого. Только сойди с пути добра – и не успеешь опомниться, как завязнешь в зле.
__________________________________
Следи за зарождением зла. Есть голос души, который указывает это зарождение: становится неловко, стыдно. Верь этому голосу. Остановись и ищи, и ты найдешь зарождающийся обман.
12 апреля
На известной степени углубления в себя человек сознает в себе нечто сверхчеловеческое.
Бог уже потому существует, что мы существуем. Называйте это Богом или как хотите, но бесспорно то, что в нас есть жизнь, не созданная нами, а дарованная нам, и источник ее называйте Богом или как хотите.
Воображение творит Призраки и боится их – это простительно ему потому, что оно воображение. Но чтобы ум подчинялся и боялся тех рассуждений, которые он порождает, непростительно ему потому, что он не может и не должен быть обманут. А между тем суеверие величины есть обман ума, творящего понятие пространства. Сотворенное же не может быть больше творца, сын не больше отца. Тут необходима поправка. Ум должен освободиться от пространства, дающего ему ложное понятие о нем самом. Но освобождение это возможно только тогда, когда мы научимся видеть пространство в уме, вместо того чтобы видеть ум в пространстве. Как же так? Возвратив пространство к его основному свойству. Пространство есть условие деятельности ума.
Поэтому Бог везде, не занимая миллиардов кубических верст, ни в сто раз меньше, ни в сто раз больше.
В сознании мир не имеет пространства, но при рассуждении о нем нужны небеса в небесах.
Время и число также не нужны для сознания, а находятся только в уме; поэтому человек не меньше, а больше самого огромного пространства и бесконечного времени и числа,
Когда я, стоя в лесу, смотрю на козявку, которая ползет по земле, стараясь спрятаться от меня в еловых иглах, и спрашиваю себя, зачем она так робка и прячет свою голову от меня, когда я, может быть, готов быть ее благодетелем и сообщить ей и всему ее роду, может быть, весьма радостные сведения, – я невольно вспоминаю о том большом Благодетеле, Который стоит надо мною, человеком-козявкою.
Нет Бога только для того, кто Его не ищет. Только начни искать Его – и Он в тебе и ты в Нем.
Бога искать – все равно, что воду сетью зачерпывать. Пока зачерпываешь – вода находится в сети. Как потащил – ничего не захватил.
Пока ищешь Бога мыслью и Делом – Бог в тебе. Как только решил, что нашел Бога, и успокоился – потерял Его.
Удивительно, как мог я не видеть прежде той несомненной истины, что за этим миром и нашей жизнью в нем есть Кто-то, что-то знающее, для чего существует этот мир, и мы в нем, как в кипятке пузыри, вскакиваем, лопаемся и исчезаем.
В этом великом единении существ, где все тихо говорит о Боге, неверующий видит одно только вечное безмолвие.
__________________________________
Если человек не сознает Бога, то он никакого права не имеет заключать из этого, что Его нет.
13 апреля
Духовное, божественное начало нашей жизни мы сознаем, с одной стороны, разумом, с другой стороны – любовью.
Свойство мудрого человека состоит в трех вещах: первое – делать самому то, что он советует делать другим, второе – никогда не поступать против справедливости и третье – терпеливо переносить слабости людей, окружающих его.
Великие мысли исходят из сердца.
Наши нравственные чувства так переплетены с умственными силами, что мы не можем затронуть одних, не затронув и других. Большой ум, при отсутствии нравственного чувства, источник великих бедствий.
Все исследуй. Верь только тому, что согласно с разумом.
Разум и ум – два совершенно различных свойства. Есть много людей с большим умом, лишенных разума. Ум есть способность понимать и соображать жизненные, мирские условия; разум же есть божественная сущность души, открывающая ей ее отношение к миру и Богу. Разум не только не одно и то же, что ум, но противоположен ему: разум освобождает человека от тех соблазнов и обманов, которые накладывает на человека ум. В этом главная деятельность разума; уничтожая соблазны, разум освобождает сущность души человеческой – любовь и дает ей возможность проявлять себя.
Обыкновенно делают различие между разумом и совестью, говоря, что добрые дела важнее сильного мышления. Но таким разделением неразрывно соединенных сил души мы калечим нашу природу. Отнимите мысль о добродетели, что останется? Без силы мысли то, что мы называем совестью, вырождается в мечтания, преувеличение, оправдание зла. Самые жестокие дела на свете были совершены во имя совести. Люди ненавидели, убивали друг друга по долгу совести.
__________________________________
Разумный человек не может быть зол. Добрый человек всегда разумен. Увеличивай в себе доброту упражнением разума и разум упражнением в любви.
14 апреля
Не может быть благоустройства в обществе, разделенном на богатых – властвующих и бедных – повинующихся.
Нужно сознаться, что мы с нашим поклонением мамоне пришли к странным заключениям. Мы говорим, что живем в обществе и между тем открыто проповедуем полнейшее разделение и крайнюю обособленность. Наша жизнь представляет не картину взаимной помощи, а поприще взаимной вражды, прикрытой строго точными законами войны, под именем честного соперничества и т. п. Мы совсем забыли то, что все междучеловеческие отношения не сводятся к плате наличными деньгами. «Что мне задело до умирающих с голода рабочих? – говорит богатый фабрикант. – Разве я открыто не нанимал их на рынке и не уплатил им до последнего гроша все, что следовало им по уговору. Какое же мне еще дело до них?» Да, поклонение мамоне очень грустная вера. Когда Каин из собственной выгоды убил брата своего Авеля и его спросили:
«Где твой брат?» – он тоже отвечал: «Разве я сторож брата моего?» Так же говорит и фабрикант: «Разве я не отдал брату его плату – все, что он заслужил?»
Так как человек может жить лишь от земли и на земле, то, сделав землю, на которой он должен существовать, собственностью другого, мы столь же полно поработим его, как сделав собственностью другого его плоть и кровь. И в конце концов, на известной степени общественного развития, рабство, вытекающее из захвата земли, в силу того, что отношения между хозяином и рабом бывают при нем менее прямыми и явными, становится более жестоким и более развращающим, чем рабство, делающее собственностью тела людей.
Сколько средств, чтобы быть счастливым, сколько удобств, о которых не имели понятия наши предки! И что же, счастливы ли мы? Если малое число более счастливо, то большинство тем более несчастно. Увеличивая средства жизни для малого числа богатых, мы заставили большинство быть и считать себя несчастными. Какое может быть счастие, которое приобретается в ущерб счастию других!
Положим, что я спас утопающего, но перед этим я выговорил у него большую часть его собственности. Тут, очевидно, услуга за услугу. Он ценит свою жизнь дороже своей собственности. Но что сказать о таком уговоре? А между тем так отбирается собственность людей, потому что миллионы людей владеют или самым малым или ничтожным, и им за их труды, т. е. за их собственность, дают средства существования.
Бродяга есть необходимое дополнение к миллионеру.
Вы не можете основать Христова братства там, где, с одной стороны, невежество, нищета, рабство и развращенность, а с другой стороны, культура, богатство и власть мешают взаимно уважать и любить друг друга.
__________________________________
Быть угнетателем-господином хуже, чем быть покорным рабом. Не тяготись бедностью, тяготись излишеством.
Если ты получаешь доход, не заработавши его, то кто-нибудь другой зарабатывает, его не получая.
Недельное чтение
Жером Кренкебиль, торговец овощами, возил по городу свою тележку и покрикивал: «Капусты, моркови, репы!» А когда у него бывал порей, он кричал: «Свежая спаржа!» – так как порей – спаржа бедняков. Однажды, 20 октября, в час пополудни, когда он спускался по улице Монмартр, из лавки вышла мадам Баяр, жена сапожника, и подошла к тележке с овощами. Презрительно подняв пучок порея, она сказала:
– Не очень-то хорош ваш порей. Почем пучок?
– Пятнадцать су, хозяйка. Лучше не найдете.
– Пятнадцать су за такой плохой порей? – И она с отвращением бросила пучок обратно в тележку. В это время подошел полицейский, номер 64, и сказал Кренкебилю:
– Проезжайте!
Кренкебиль уже целых пятьдесят лет ездил с утра до вечера. Приказание полицейского показалось ему законным и вполне в порядке вещей. Готовый его исполнить, он попросил хозяйку взять поскорее, что ей было по вкусу.
– Мне нужно еще сначала выбрать товар, – сердито заметила сапожница.
И она снова принялась перетрогивать все пучки порея, выбрала себе тот, который показался ей лучше других, и крепко прижала его к груди.
– Я дам вам четырнадцать су. Этого вполне достаточно. Я сейчас принесу вам их из лавки, у меня нет с собой.
И, захватив свой порей, она вернулась в лавку, куда только что вошла покупательница с ребенком на руках.
В эту минуту полицейский номер 64 во второй раз сказал Кренкебилю:
– Проезжайте!
– Я дожидаюсь денег, – ответил Кренкебиль.
– Я вам не говорю, чтобы вы не дожидались денег; я приказываю вам только проезжать, – строго сказал полицейский.
Между тем сапожница примеряла в своей лавке голубые башмачки полуторагодовалому ребенку. Покупательница сильно торопилась, и зеленые головки порея спокойно лежали на конторке.
Кренкебиль, в течение целых пятидесяти лет возивший по улицам города свою тележку, умел повиноваться представителям власти. Но на этот раз он попал в исключительное положение между правом и обязанностью. Он мало смыслил в законах и не понял того, что пользование личным правом не освобождало его от исполнения общественных обязанностей. Он слишком сосредоточил свое внимание на своем праве получить четырнадцать су и недостаточно серьезно отнесся к своей обязанности возить тележку и проезжать вперед, все вперед. Он не двигался.
В третий раз полицейский номер 64 спокойно и без всякого раздражения отдал ему приказание проезжать:
– Разве вы не слышите, что я приказываю вам проезжать?
У Кренкебиля была слишком важная в его глазах причина оставаться на месте. И он снова просто и безыскусственно изложил ее:
– Господи, боже мой! Да ведь я же говорю вам, что дожидаюсь денег.
Полицейский ответил ему на это:
– Может быть, вы желаете, чтобы я привлек вас к ответственности за неисполнение полицейских правил? Если вы этого желаете, то вам стоит только заявить.
На эти слова Кренкебиль только медленно пожал плечами, уныло взглянул на полицейского и поднял свой взор к небу. И взор этот говорил:
«Бог видит, какой я противник законам!..»
Может быть, потому, что он не понял выражения этого взора или не нашел в нем достаточного оправдания неповиновению, полицейский снова резким и суровым тоном спросил торговца, понял ли тот его.
Как раз в эту минуту в улице Монмартр было необыкновенное скопление повозок. Извозчики, дрожки, мебельные фуры, омнибусы и тележки, прижатые одна к другой, казалось, были неразрывно связаны между собой. Отовсюду раздавались крики и проклятия.
Кучера лениво обменивались издалека крепкими ругательствами с сидельцами из лавок, а кондуктора омнибусов, считая Кренкебиля причиной замешательства, называли его «гадким пореем».
Между тем на тротуаре собрались любопытные и прислушивались к спору. И полицейский, видя, что за ним наблюдают, думал теперь только о том, чтобы показать свою власть.
– Хорошо, – сказал он и вынул из кармана грязную записную книжечку и очень короткий карандаш.
Кренкебиль упорствовал, повинуясь какой-то внутренней силе. Впрочем, ему и невозможно было теперь двинуться ни взад, ни вперед. Колесо его тележки, к несчастию, зацепилось за колесо повозки молочника.
И в отчаянии теребя свои волосы, он воскликнул:
– Да ведь я же говорю вам, что жду денег! Что это еще за несчастие! Вот беда, так беда! Господи боже ты мой!
Полицейский номер 64 счел себя оскорбленным этими словами, выражающими, впрочем, больше отчаяние, чем протест. И так как всякое оскорбление облекалось для него в традиционную, правильную, освященную обычаем и, можно даже сказать, почти обрядовую форму выражения: «Смерть коровам!»[3] – то в этой именно форме он воспринял и реализовал в своем мозгу слова преступника.
– А! Вы сказали: «Смерть коровам?» Хорошо, следуйте за мной.
Торговец с крайним недоумением и отчаянием взглянул своими широко раскрытыми глазами на полицейского номер 64 и, скрестив руки на своей синей блузе, воскликнул:
– Я сказал: «Смерть коровам?» Я?.. О!..
Арест этот был встречен смехом лавочных сидельцев и уличных мальчишек. Он отвечал страсти всякой человеческой толпы к низким и жестоким зрелищам. Но в это время сквозь толпу зевак пробился старик, одетый во все черное и в высокой шляпе. Он подошел к полицейскому и сказал ему тихим, кротким, но очень твердым голосом:
– Вы ошиблись. Этот человек не оскорблял вас.
– Не суйтесь не в свое дело, – ответил ему полицейский, не сопровождая на этот раз своих слов угрозами, так как он обращался к хорошо одетому человеку.
С большим спокойствием и сдержанностью старик продолжал настаивать. Тогда полицейский объявил ему, что он должен объясняться у комиссара полиции.
Между тем Кренкебиль снова воскликнул:
– И я сказал: «Смерть коровам!» О-о!..
Когда он произносил эти странные слова, из лавки к нему вышла мадам Баяр, сапожница, с деньгами в руках. Но полицейский уже держал его за шиворот, и мадам Баяр, считая, что не стоит отдавать своего долга человеку, которого ведут в полицию, положила свои четырнадцать су обратно в карман передника.
Поняв вдруг, что тележка его задержана, личная свобода потеряна и под его ногами разверзлась пропасть и померкло солнце, Кренкебиль пробормотал:
– Все равно!
У комиссара незнакомый старик объяснил, что, будучи задержан на улице чрезвычайным скоплением экипажей, он сделался свидетелем происшествия. Он утверждал, что полицейский отнюдь не был оскорблен, что он просто ошибся. Старик сказал свое имя и звание: Давид Матье, главный врач больницы Амбруаз-Паре, кавалер Почетного легиона.
Кренкебиль, арест которого продолжался, провел ночь в полиции, а наутро его переправили в арестантской тележке в тюрьму.
Тюрьма не показалась ему ни унизительной, ни тяжелой. Она представилась ему скорее необходимой. Что его особенно поразило в ней, это чистота стен и пола.
Он сказал:
– Для такого места здесь очень чисто. Правду можно сказать: тут хоть ешь с полу.
Оставшись один, он хотел подвинуть свою табуретку, но увидел, что она прикована к стене. Старик громко выразил свое удивление:
– Вот так штука! Ни за что я бы не выдумал ничего подобного, ни за что!
Он сел и с удивлением трогал руками все окружающее. Тишина и уединение удручали его. Ему было скучно, и он с тревогой думал о своей тележке, полной капусты, моркови, сельдерея и салата. Он с тоской спрашивал себя: «Куда они дели мою тележку?»
На третий день к нему пришел его адвокат, господин Лемерль, один из самых младших членов суда.
Кренкебиль попробовал рассказать ему свое дело, что для него было далеко не легко, так как он не привык владеть словом. Может быть, при некоторой помощи он и справился бы с этим, но адвокат его только недоверчиво покачивал головой на все, что говорил старик, и, перелистывая бумаги, бормотал про себя: «Гм! гм?., я ничего этого не вижу в деле…»
Потом, с усталым видом и покручивая свои белокурые усики, он сказал ему:
– В ваших интересах, может быть, было бы лучше во всем признаться; я с своей стороны считаю вашу систему полного отрицания очень неудачною.
Может быть, Кренкебиль теперь и в самом деле признался бы, если бы он только знал, в чем ему нужно признаваться.
Господин президент Бурриш посвятил целых шесть минут допросу Кренкебиля. Этот допрос мог пролить несколько более света, если бы обвиняемый отвечал на предлагаемые ему вопросы. Но Кренкебиль не привык вести споры, и, кроме того, в таком обществе страх и уважение закрывали ему рот. Итак, он хранил молчание, а президент сам давал ответы; они подтверждали обвинение. Президент кончил:
– Наконец, вы признаете, что сказали: «Смерть коровам!»
Только теперь из горла обвиняемого Кренкебиля послышались звуки, напоминающие шум старого железа или звон разбитого стекла.
– Я сказал: «Смерть коровам!», потому что господин полицейский сказал: «Смерть коровам!» Тогда только я сказал: «Смерть коровам!» – Он хотел дать понять, что, изумленный таким непредвиденным обвинением, он, растерявшись, повторил страшные слова, которые можно приписывать ему и которых он, разумеется, не произносил.
Господин президент Бурриш понял его не так.
– Вы заявляете, – сказал он, – что полицейский первый произнес эти слова?
Кренкебиль отказался объяснять. Это было слишком трудно для него.
– Вы не настаиваете. И вы имеете на это полное основание, – сказал президент.
И он велел позвать свидетелей.
Полицейский номер 64, носящий имя Бастиен Матро, поклялся, что будет говорить правду и только одну правду. Потом он изложил следующее:
– Отправляя свою службу двадцатого октября, в час пополудни, я заметил в улице Монмартр человека, показавшегося мне уличным торговцем. Тележка его незаконно стояла на месте у дома номер триста двадцать восемь, что послужило поводом к скоплению здесь экипажей. Я три раза отдал ему приказание проезжать, но он отказался удовлетворить его. Когда же я предупредил его, что составлю протокол, он крикнул мне: «Смерть коровам!» – что мне показалось очень оскорбительным.
Это простое и сжатое объяснение было с видимою благосклонностью выслушано трибуналом. Защита представила госпожу Баяр, сапожницу, и господина Давида Матье, главного доктора больницы Амбруаз-Паре, кавалера Почетного легиона. Госпожа Баяр ничего не видела и ничего не слыхала. Доктор Матье находился в толпе, собравшейся вокруг полицейского, который заставил торговца проезжать. Его показание вызвало курьезный инцидент.
– Я был свидетелем происшествия, – сказал он. – Я заметил, что полицейский ошибся: его никто не оскорбил. Я подошел и заметил ему это. Но полицейский все-таки арестовал торговца и пригласил меня следовать за ним к комиссару полиции, что я и сделал. Я дал уже мое показание перед комиссаром.
– Можете сесть, – сказал президент. – Привратник, позовите опять свидетеля Матро.
– Матро, когда вы арестовали обвиняемого, не заметил ли вам господин доктор Матье, что вы ошиблись?
– То есть он меня оскорбил, господин президент.
– Что же он вам сказал?
– Он сказал: «Смерть коровам!» – Ропот и смех пробежал по зале.
– Можете уйти, – поспешно сказал президент, и он предупредил публику, что если эти неприличные манифестации повторятся, то он очистит залу. Между тем защита торжествовала, и все в эту минуту думали, что Кренкебиль будет оправдан.
Когда тишина снова восстановилась в зале, поднялся господин Лемерль. Он начал свою защитительную речь похвалой агентам полиции, «этим скромным служителям общества, которые за ничтожное жалованье переносят усталость, подвергаются беспрерывным опасностям и ежедневно совершают геройские дела. Это все бывшие солдаты, которые и остаются солдатами. Солдаты!.. Уже одно это слово говорит все…» И господин Лемерль принялся приводить высшие соображения насчет военных добродетелей. По его словам, он сам был из тех, «которые не позволяют затронуть армию, эту национальную армию, к которой он имел честь принадлежать».
Президент кивнул головой.
Господин Лемерль был в самом деле лейтенантом милиции. Он был также националистским кандидатом в квартале Виель-Одриет.
Адвокат продолжал:
– Нет, разумеется, я хорошо знаю те скромные и драгоценные услуги, которые ежедневно оказывают эти охранители спокойствия доблестному населению Парижа. И я никогда бы не согласился, господа, взять на себя защиту Кренкебиля, если бы я видел в нем оскорбителя бывшего солдата. Моего клиента обвиняют в том, что он сказал: «Смерть коровам!» Смысл этой фразы всем известен. Если вы заглянете в известный словарь, вы там прочтете: «Корова, лентяй, тунеядец. Лениво валяется, как корова, вместо того чтобы работать. Корова, продающаяся полиции: полицейский шпион». «Смерть коровам!» – говорится в известном кругу людей. Но весь вопрос в том, как сказал это Кренкебиль? И даже сказал ли он это? Позвольте мне, господа, в этом усомниться. Я не подозреваю полицейского Матро ни в каком дурном намерении. Но он, как мы уже заметили, отправляет тяжелую службу. Он иногда утомлен ею, измучен. При таких условиях он легко мог быть жертвою некоторого рода галлюцинации. И если он вам говорит, господа, что доктор Давид Матье, кавалер Почетного легиона, главный врач больницы Амбруаз-Паре, представитель науки и человек из общества, тоже крикнул ему: «Смерть коровам!» – мы вынуждены признать, что Матро есть жертва психоза и, если выражение не покажется вам слишком сильным, жертва бреда преследования.
И даже в том случае, если бы Кренкебиль в самом деле крикнул: «Смерть коровам!» – нужно еще узнать, имеют ли эти слова характер преступления в его устах. Кренкебиль – незаконный сын уличной торговки, погибшей от пьянства и разврата; он родился алкоголиком. Вы видите его здесь отупевшим от шестидесяти лет нищеты, и вы скажете, господа, что он не ответственен.
Господин Лемерль сел, и президент Буррищ прочел сквозь зубы приговор, осуждавший Жерома Кренкебиля к двум неделям тюремного заключения и 50 франкам штрафа. Трибунал основывал свое мнение на показании полицейского Матро.
Когда Кренкебиля вели длинными и темными коридорами здания суда, старик почувствовал страшную потребность в сочувствии. Он обернулся к сопровождавшему его сторожу и три раза назвал его:
– Служивый!… Служивый!.. А?.. Служивый! – Старик вздохнул. – Если бы мне две недели тому назад сказали, что со мной случится то, что случилось!..
Потом он высказал следующую мысль:
– Слишком скоро говорят они, эти господа. Они хорошо говорят, только слишком уж скоро. С ними нельзя столковаться… Служивый, как вам кажется, скоро они говорят?
Но солдат шагал, не говоря ни слова и не поворачивая головы. Кренкебиль спросил его:
– Почему же вы мне не отвечаете? – Солдат продолжал хранить молчание. Старик с горечью заметил ему:
– Ведь и с собакой разговаривают. Почему же вы ничего не говорите мне? Может быть, вы никогда не открываете рта; значит, вы боитесь проветривать его иногда.
Отведенный снова в тюрьму, Кренкебиль в встревоженном удивлении сел на свой прикованный к стене табурет. Он не понимал путем, что судьи его ошиблись. Под величием форм трибунал скрыл от него свои слабости. Ему трудно было поверить, что прав был он, а не эти важные чиновники, рассуждений которых он не понимал. Ему и в голову не приходило, чтобы в таком торжественном обряде что-нибудь хромало. Не бывая ни в церкви, ни в Елисейских Полях, он во всю свою жизнь не видал ничего великолепнее суда исправительной полиции. Он хорошо знал, что не говорил: «Смерть коровам!» Но если его приговорили за эти слова к двум неделям тюремного заключения, то все дело представлялось в его мозгу какой-то величественной тайной, одним из тех догматов веры, с которыми набожные люди соглашаются, не понимая их, – каким-то таинственным откровением, величественным и ужасным в одно и то же время.
Этот бедный старик признавал себя виновным в том, что он как-то мистически оскорбил полицейского номер 64, подобно тому как маленький мальчик, принимающийся учить катехизис, считает себя виновным в грехе Евы. Сажая его в тюрьму, ему сказали, что он кричал: «Смерть коровам!» Следовательно, он это действительно кричал каким-нибудь таинственным, ему самому неизвестным способом. Он был перенесен в сверхъестественный мир, и суд над ним показался ему каким-то апокалипсисом.
Если он не мог составить себе ясного представления о своем преступлении, то не более ясно было у него и представление о наказании. Его осуждение казалось ему торжественным и величественным обрядом, ослепительным событием, которого нельзя понять, нельзя оспаривать и которое не должно ни радовать, ни огорчать.
Выйдя из тюрьмы, Кренкебиль по-прежнему возил свою тележку по улице Монмартр и кричал: «Капусты, репы, моркови!» Он не гордился своим приключением и не стыдился его. У него не осталось от него также и тяжелого воспоминания. В его мозгу оно имело вид театрального представления, путешествия, сна. Одна старушка, подойдя к тележке и выбирая сельдерей, спросила его:
– Что с вами случилось, дядя Кренкебиль? Целых три недели мы вас не видели. Уж не были ли больны? Вы побледнели немного.
– Я барином жил это время, мадам Мальош, – сказал старик.
Ничто не изменилось в его жизни, кроме того, что в этот день он чаще, чем обыкновенно, заходил в кабак, потому что ему все казалось, что теперь праздник и что он познакомится с очень добрыми людьми. Он немного навеселе вернулся в свой угол. Растянувшись на матраце и укрывшись вместо одеяла мешками, которые ему одолжил торговец каштанами с угла, старик подумал: «На тюрьму нечего жаловаться; там все есть, что нужно человеку. Но все-таки у себя дома лучше».
Его благосостояние продолжалось недолго. Скоро он заметил, что его покупательницы кисло смотрели на него.
– Прекрасный сельдерей, мадам Куантро!
– Мне ничего не нужно.
– Как вам ничего не нужно? Ведь не воздухом же вы питаетесь!
Но мадам Куантро, ни слова ему не ответив, гордо вернулась в свою большую булочную. Лавочницы и привратницы, так недавно еще с нетерпением ожидавшие его засыпанной зеленью и цветами тележки, теперь отворачивались от него. Подъехав к сапожной лавке, откуда начались все его приключения, он крикнул:
– Мадам Баяр, мадам Баяр, вы должны мне еще пятнадцать су.
Но мадам Баяр, сидевшая у своей конторки, не удостоила даже повернуть голову.
Вся улица Монмартр знала, что Кренкебиль вышел из тюрьмы, и никто не хотел больше знать его. Слух об его заключении дошел и до предместья, и до шумного угла улицы Рише. Там около полудня он заметил мадам Лор, его добрую и верную покупательницу. Она нагнулась над тележкой маленького Мартэна и ощупывала большой кочан капусты.
При виде этого у Кренкебиля сжалось сердце. Он толкнул своей тележкой повозку маленького Мартэна и жалобным тоном сказал мадам Лор:
– Нехорошо с вашей стороны изменять мне. – Мадам Лор ни слова не ответила Кренкебилю, разыгрывая оскорбленную.
И старый уличный торговец, почувствовав обиду, заорал во все горло:
– Ах ты, шлюха!
Мадам Лор уронила свою капусту и закричала:
– Убирайся ты, старый негодяй! Тоже, выйдут из тюрьмы и оскорбляют еще людей!
Кренкебиль в спокойном состоянии никогда не упрекнул бы мадам Лор за ее поведение. Но на этот раз старик вышел из себя. Он три раза назвал мадам Лор шлюхой, негодной и стервой. И эта сцена окончательно уронила Кренкебиля в глазах всего предместья Монмартр и улицы Рише.
Старик ушел, ворча про себя:
– Этакая шлюха! Другой такой шлюхи и не встретишь.
Самое худшее то, что не одна она обращалась с ним, как с каким-то отверженным. Никто не хотел его больше знать.
И характер его стал портиться. Поссорившись с мадам Лор, он стал теперь вздорить со всеми. За всякий пустяк он говорил грубости своим постоянным покупательницам, а если они долго выбирали товар, он прямо называл их трещотками и лентяйками; в кабаке он тоже постоянно ругался е товарищами. Его друг, торговец каштанами, просто не узнавал его и объявил, что дядя Кренкебиль стал настоящим дикобразом. Отрицать этого было нельзя: он сделался неуживчивым, сварливым человеком, грубым и дерзким на язык. Находясь в необразованном обществе, ему, разумеется, было труднее, чем какому-нибудь профессору общественных наук в университете, высказать свои мысли о несовершенстве современного строя и о необходимых изменениях в нем, да и самые мысли плохо и беспорядочно укладывались в его голове.
Несчастие сделало его несправедливым, и он мстил теперь тем, кто вовсе не желал ему зла или был даже иногда слабее его. Так, он однажды больно ударил Альфонса, маленького сына кабатчика, за то, что тот спросил его, хорошо ли было в тюрьме.
– Ах ты, гадкий мальчишка! – крикнул он на него. – Это твоему отцу следовало бы сидеть в тюрьме, а не наживать себе барыши, торгуя отравой.
Наконец он окончательно упал духом. В таком состоянии человек не может уже больше подняться. Все прохожие толкают его ногами.
Пришла нищета, самая черная нищета. Старый уличный торговец, уносивший когда-то из предместья Монмартр полные карманы пятифранковых монет, не имел теперь ни одного су. Стояла зима. Выгнанный из своего угла, он спал теперь в сарае, под телегами. После почти целого месяца дождей сточные трубы переполнились и залили сарай.
Сидя на корточках в своей тележке над вонючей водой, в обществе крыс, пауков и голодных кошек, старик размышлял в темноте. Не евши целый день и не имея теперь даже мешков, чтобы укрыться, он вспоминал те дни, когда правительство давало ему кров и пищу. Он позавидовал участи узников, не страдающих ни от голода, ни от холода, и ему вдруг пришла в голову мысль:
«Я ведь теперь знаю способ; почему бы мне им не воспользоваться?» Он встал и вышел на улицу. Было не позже одиннадцати часов ночи. Стояла темная и сырая погода. Падала какая-то изморось, холоднее и пронзительнее всякого дождя. Редкие прохожие жались у стен.
Кренкебиль прошел мимо церкви Св. Евстафия и повернул в улицу Монмартр. Она была совершенно пуста. Страж порядка стоял на тротуаре, у входа в церковь, под газовым рожком; кругом огня видно было, как падал мелкий дождик. Полицейский был укрыт капюшоном и имел совершенно окоченелый вид. Но потому ли, что он предпочитал свет мраку или просто устал ходить, но он неподвижно стоял под своим канделябром, точно около близкого друга. Этот дрожащий огонек был его единственным собеседником в темную безлюдную ночь. Его неподвижность казалась почти нечеловеческою; отражение его сапог на мокром тротуаре, превратившемся в озеро, удлиняло вниз его фигуру и придавало ему издали вид гигантской амфибии, наполовину вышедшей из воды. Вблизи полицейский в своем капюшоне походил на монаха и на военного. Крупные черты его лица, казавшиеся еще крупнее от тени капюшона, были спокойны и печальны. У него были короткие, густые и уже поседевшие усы. Это был старый сержант лет за сорок.
Кренкебиль тихонько подошел к нему и дрожащим и слабым голосом сказал:
– Смерть коровам!
Потом он стал ждать действия этих священных слов. Но никакого действия не последовало. Полицейский стоял молча и неподвижно, скрестив руки под своим широким плащом. Его широко раскрытые глаза, светящиеся в темноте, внимательно, печально и с некоторым презрением смотрели на старика. Кренкебиль, удивленный, но все еще сохраняя остаток решимости, пробормотал:
– Ведь я вам сказал: смерть коровам!
Наступило долгое молчание, в продолжение которого только сыпал дождик и царила глубокая тьма. Наконец полицейский проговорил:
– Этого не следует говорить… Я вам серьезно советую не говорить этого. В ваши лета следовало бы быть немного опытнее… Проходите своей дорогой.
– Почему же вы не арестуете меня? – спросил Кренкебиль.
Полицейский покачал головой под своим мокрым капюшоном:
– Если бы хватать всех грубиянов, которые говорят то, чего не следует, то слишком много было бы работы!.. И к чему бы это послужило?
Кренкебиль, подавленный этим великодушным презрением, долго в недоумении стоял молча среди большой лужи. Но прежде, чем уйти, он попытался объясниться.
– Я ведь не для вас сказал: «Смерть коровам!» И не для кого-либо другого. Это я сказал ради одной определенной цели.
Полицейский ответил ему с строгим спокойствием:
– Ради какой-либо цели или ради чего другого, но это вовсе не следовало говорить, потому что, когда человек исполняет свои обязанности и терпит при этом немало страданий, его не следует оскорблять пустыми словами… Я вам повторяю, чтобы вы проходили своей дорогой.
И Кренкебиль, опустив голову и размахивая руками, исчез под дождем в темноте ночи.
Анатоль Франс
15 апреля
Последствия наших поступков никогда не могут быть доступны нам, потому что последствия наших поступков в бесконечном мире представляются нам бесконечными.
Наши поступки – это наше, последствия же их – дело небес.
Ты – поденщик; отработай свой день и получи поденную плату.
Тщетны усилия людей проникнуть в тайну бытия Бога: их дело только в том, чтобы соблюдать закон Его.
Исполняй долг свой, а последствия предоставь Возложившему его на тебя.
Результаты ваших дел оценят другие; старайтесь только о том, чтобы сердце ваше сейчас, в настоящую минуту, было чисто и правдиво.
Святой муж заботится о внутреннем, а не о внешнем; он пренебрегает внешним, а избирает внутреннее.
Одно из определенных условий труда человека состоит в том, что чем отдаленнее цель наших стремлений, чем меньше мы желаем сами видеть плоды наших трудов, тем больше и обширнее будет мера нашего успеха.
Самые важные и нужные для самого и для других дела человека – это те, последствия которых он не увидит.
Каждый человеческий поступок тем почетнее, лучше и великолепнее, чем отдаленнее его последствия.
Поступок, совершенный без всяких соображений о каких бы то ни было последствиях, ввиду только исполнения воли Бога, есть наилучший поступок, который может быть совершен человеком.
В мире, как порох в мине, скрыты огромные залежи зла и неправды. Когда нам приходится делать в эту мину новые вклады тех же зла и лжи, то, по-видимому, мы не нарушаем этим общего спокойствия и равновесия людского общежития; когда же в виде вклада в мину мы приносим не зло и ложь, а добро и правду, то добро и правда, как искры, взрывают порох зла и лжи, и зло и ложь обнаруживаются, делаются явными.
Воздерживаться от совершения добра людям и продолжать участвовать в поддержании царящей неправды только во избежание взрыва пороха в мине – значит не понимать значения взрыва пороха, который лишь разряжает накопившееся зло и тем не увеличивает, а уменьшает его количество.
Христос, Сам признавший, что принес Своим учением не мир, но меч и разделение на земле, не смущался тем злом, которое вызывал таким образом наружу, а радовался явному столкновению добра со злом и света с тьмою, которое и должно доставить явное торжество свету и добру.
Жизнь Христа особенно важна как образец невозможности для человека видеть плоды своих трудов. И тем меньше, чем важнее дело. Моисей мог войти со своим народом в обетованную землю, но Христос никак не мог видеть плодов Своего учения, если бы Он жил до сих пор. А мы хотим делать дело Божье, а награду получать людскую.
__________________________________
Если ты можешь видеть все последствия своей деятельности, то знай, что эта деятельность ничтожна.
16 апреля
Признание достоинства человека в себе и других несовместимо ни с подчинением, ни с покровительством, ни с благодетельствованием одного человека другому.
Всякий человек может требовать уважения к себе и точно так же должен уважать ближнего.
Ни один человек не может быть ни орудием, ни целью. В этом состоит его достоинство. И как он не может располагать собою ни за какую цену (что было бы противно его достоинству), так же не имеет он права отступать от обязательного, равного уважения ко всем людям, т. е. он обязан в действительности признавать достоинство человеческого звания в каждом человеке и потому должен выражать это уважение по отношению к каждому человеку.
Кант
В своих рассуждениях о благе трудящихся представители власти впадают в тон снисходительного покровительства. Людей, сознающих истинное достоинство труда, этот тон оскорбляет более, чем могло бы их оскорбить открыто выраженное презрение. Во всех изъявлениях их сочувствия слышится признание, что нищета есть естественное состояние трудящихся, в которое они должны впадать всюду, где им благосклонно не покровительствуют. Никто и вида не показывает, чтобы землевладельцы или капиталисты нуждались в покровительстве. Они, говорят нам, могут сами позаботиться о себе; лишь бедным рабочим надо покровительствовать.
Покровительство массам во все времена было предлогом к насилию – оправданием монархии, аристократии и преимуществ разного рода. Но есть ли хоть один пример в истории мира, когда, при монархическом ли, при республиканском ли правлении, покровительство рабочим массам не означало бы их угнетения? Покровительство, какое оказывали трудящимся люди, державшие в своих руках законодательную власть, в лучших случаях было лишь покровительством, какое человек оказывает скотине. Он покровительствует ей, чтобы пользоваться затем ее силой и мясом.
Самые ничтожные мелочи содействуют образованию характера.
Не говори, что мелочи – пустяки. Только истинно нравственный человек видит всю значительность мелочей.
Есть верующие люди, которые имеют обычай кланяться в ноги перед каждым человеком, с которым они входят в сношение. Они говорят, что делают это потому, что в каждом человеке живет дух Божий. Как ни странен этот обычай, основание его глубоко истинно.
Человек робок и все выпрашивает себе снисхождения. Он едва отваживается сказать: я есмь, я мыслю.
__________________________________
Человек, служа другому, должен знать, что он не подчиняется, не покровительствует, не благодетельствует, а исполняет свою обязанность – не перед человеком, а перед вечным законом.
17 апреля
Христианство – это учение о божественном в человеке.
Христианство – простое дело, очень простое: любовь к человеку, любовь к Богу. Будь совершенен, как Отец твой Небесный; живи в Боге, т. е. делай наилучшие дела, лучшим способом и ради наилучших целей.
Все это очень просто: малое дитя может понять это; и так прекрасно, что великий ум не придумает ничего прекраснее.
От Моисея до Иисуса совершилось великое умственное и религиозное развитие среди отдельных людей и народов. От времени Иисуса до нашего это движение как в отдельных людях, так и в народах было еще значительнее. Старые заблуждения откинуты, и новые истины вошли в сознание человечества. Один человек не может быть так же велик, как человечество. Если великий человек настолько впереди своих собратий, что они не понимают его, – приходит время, когда они сначала догоняют, потом обгоняют его и уходят так далеко, что в свою очередь становятся непонятными для тех, которые стоят на том месте, где стоял прежний великий человек, и тогда нужен новый великий человек, и он является и открывает дальнейший путь.
Без ясного понимания смысла своей жизни, без того, что называется верой, человек всякую минуту может отречься от всего того, во имя чего он жил, и начать жить во имя того, что он проклинал.
Человеку не может быть доступна цель его жизни. Знать может человек только ее направление.
Сущность всех религиозных учений – в любви. Особенность христианского учения о любви – в том, что оно ясно и точно определило главное условие любви, условие, нарушение которого уничтожает возможность любви.
Условие это есть непротивление злу насилием.
Любовь христианская вытекает из сознания единства божественного начала в себе и во всех людях, и не только в людях, но и во всем живом.
__________________________________
Хотите быть спокойны и сильны – утверждайте в себе веру.
18 апреля
Важно не количество знаний, а качество их. Можно знать очень многое, не зная самого нужного.
Не стыдно и не вредно не знать. Всего знать никто не может, а стыдно и вредно притворяться, что знаешь, чего не знаешь.
Люди не могут знать и понимать всего того, что делается на свете, и потому суждения их о многих вещах неверны. Неведение человека бывает двоякое: одно неведение есть чистое, природное неведение, в котором люди рождаются; другое неведение – так сказать, неведение истинно-мудрого. Когда человек изучит все науки и узнает все то, что люди знали и знают, то он увидит, что эти знания все, вместе взятые, так ничтожны, что по ним нет возможности действительно понять мир Божий, и он убедится в том, что ученые люди, в сущности, все так же ничего не знают, как и простые, неученые. Но есть люди верхогляды, которые кое-чему поучились, нахватались верхушек разных наук и зазнались. Они ушли от природного неведения, но не успели дойти до истинной мудрости тех ученых, которые поняли несовершенство и ничтожество всех человеческих знаний. Эти-то люди, считающие себя умниками, и мутят мир. Они обо всем судят самоуверенно и опрометчиво и, разумеется, постоянно ошибаются. Они умеют бросать пыль в глаза, и часто люди к ним относятся с уважением, но простой народ их презирает, видя их бесполезность; они же презирают народ, считая его невежественным.
Если бы только одним людям разрешено было производить пищу, а всем остальным было бы запрещено это делать, или бы они были поставлены в невозможность производить пищу, то пища была бы нехороша. Это самое случилось с науками и искусствами, монополию которых присвоила одна каста, но только с той разницей, что в телесной пище не может быть очень больших отклонений от естественности; в духовной же пище могут быть самые большие отклонения.
Мудрость – предмет великий и обширный, она требует всего свободного времени, которое может быть посвящено ей. С каким бы количеством вопросов ты ни успел справиться, тебе все-таки придется промучиться над множеством вопросов, подлежащих исследованию и решению. Эти вопросы так обширны, так многочисленны, что требуют отстранения из сознания всего излишнего для того, чтобы предоставить полный простор работе ума. Тратить ли мне свою жизнь на одни слова? А часто бывает, что ученые больше думают о разговорах, нежели о жизни. Заметь, какое зло порождает чрезмерное мудрствование и как оно может быть опасно для истины.
Методическая болтовня высших училищ зачастую есть только общее соглашение уклоняться от решения трудно разрешимых вопросов, придавая словам неясный, изменчивый смысл, потому что удобное и большей частью равнодушное «не знаю» неохотно выслушивается в академиях.
Истине приходится преодолевать тысячу препятствий, чтобы невредимо добраться до бумаги и с бумаги снова до головы. Лжецы – самые слабые враги истины. Самые опасные враги истины – это, во-первых, восторженный писатель, говорящий о всех вещах и рассматривающий все вещи, как иные люди, когда они подвыпили; во-вторых, это человек, считающий себя знатоком людей, который в каждом поступке человека видит или хочет видеть отраженною всю его жизнь, и, наконец, добродетельный, благочестивый человек, всему верящий из почтения, ничего не исследующий из выученного им до пятнадцати лет и строящий то немногое, что он подвергает исследованию на неисследованном основании. Вот эти-то люди – самые опасные враги истины.
Самыми горячими защитниками всякой науки, не выносящими малейшего косого взгляда на нее, бывают обыкновенно такие личности, которые недалеко ушли в ней и тайно сознают за собой этот недостаток.
Культура – это фанера, которой чаще бывает покрыто невежество, чем просвещение.
Ученый, ничего не производящий, подобен туче, не дающей дождя.
Плохи главным образом те писатели, которые свои непосредственные мысли тщатся выразить словами, подходящими для мыслей, хорошо продуманных. Если бы они не делали этого, а высказывали бы свои мысли соответствующими словами, они всегда вносили бы свою часть, содействующую улучшению целого, и были бы достойны внимания.
__________________________________
Для истинного знания вреднее всего употребление понятий и слов не вполне ясных. А это-то самое и делают мнимые ученые, придумывая для неясного понятия неясные, несуществующие, выдуманные слова.
19 апреля
Человек, не сознающий благодетельности страданий, еще не начинал жить разумной, т. е. истинной, жизнью.
Все великое совершается в человечестве лишь при условии страдания. Иисус знал, что этого надо было ожидать и Ему, и Он все предвидел: и ненависть тех, власть которых Он пришел разрушить, и их тайные заговоры, и их насилия, и неблагодарную измену того народа, которого болезнь Он излечивал, которого в пустыне старого общества Он питал небесным хлебом Своего слова; Он предвидел и крест, и смерть, и оставление Своими, еще более горестное, чем самая смерть. И мысль эта не покидала Его, но это ни на минуту не останавливает Его. Если телесная природа Его отталкивает «чашу сию», воля более сильная принимает ее без колебания. И в этом Он дает всем тем, кто продолжит Его дело, – всем тем, кто, как Он, придет трудиться для спасения людей, для освобождения их от бремени заблуждения и зла, – дает им пример, который должен быть всегда памятен. Если люди хотят достичь цели, к которой ведет Христос, надо, чтобы и они шли тем же путем. Только этой ценой люди служат людям. Вы хотите, чтобы они были истинно братьями, вы призываете их к законам их общей природы, вы боретесь против всякого притеснения, всякого беззакония, всякого лицемерия; вы призываете на землю царство справедливости, долга, правды, любви – как же могут те, которых власть основана на противном, не подняться против вас? Разве они могут без борьбы оставить вас разрушать их храм и строить другой: не такой, как их – уже не дело рук человеческих, – но вечный храм, основы которого положил сам Бог? Оставьте эту надежду, если когда-либо вы и были так легкомысленны, что имели ее. Вы выпьете чашу до последней капли. Вас возьмут как воров; против вас будут искать ложных свидетельств, а на то, которое вы сами о себе дадите, подымется крик: он богохульствует! и судьи скажут: он достоин смерти. Когда это случится, радуйтесь: это последнее знамение – знамение того, что вы истинно посланы Отцом.
Как мрак ночи открывает небесные светила, так только страдания открывают все значение жизни.
Без страданий не может быть духовного роста, невозможно увеличение жизни – от этого-то страдания и сопутствуют всегда смерти. Страдание – необходимое и благодетельное условие жизни. От этого-то и говорят в народе, что Бог любит того, кого посещают бедствия.
Болезнь, лишение члена, жестокое разочарование, потеря имущества, потеря друзей кажется в первое время невозвратимой потерей. Но года проявляют глубокую врачебную силу, которая лежит в этих потерях.
Благовествование в том и состоит, что истина о жизни человека есть дверь, открытая для перехода людей от жизни стихийно-бес-сознательной к разумно-сознательной; так что и страдания остаются страданиями, и смерть остается смертью, но в разумном сознании они принимаются благом – благом жизни общей, мировой, Божьей, вечной, бессмертной.
Несомненно важнее, как принимает человек судьбу, нежели какова она на самом деле.
Малые страдания выводят нас из самих себя, великие же возвращают нас самим себе. Треснувший колокол издает глухой звук: разбейте его на две части – и он снова издает чистый звук.
Сила и благодать религии в том, что она объясняет человеку смысл его существования и его конечное назначение. Когда же (как мы все сделали это в наш век науки и умственной свободы) мы откинули все основы нравственности, вытекающей из религии, нет уже никакого средства узнать, зачем мы явились в этот мир и что нам в нем делать.
Тайна судьбы обнимает нас со всех сторон своими могущественными вопросами, и, действительно, надо совсем не думать, чтобы не чувствовать мучительную, ужасающую бессмысленность жизни. Телесные страдания, нравственное зло, боли души, счастие злых, унижение праведного – все это можно было бы перенести, если бы можно было понять внутренний порядок устройства мира, если бы можно было предполагать в этом Провидение. Верующий радуется на свои раны, он терпеливо переносит несправедливости и насилия своих врагов; грех, даже преступления не лишают его надежды. Но для человека, в котором погашена всякая вера, зло и страдания теряют смысл, и жизнь представляется только как отвратительная шутка.
__________________________________
Человек, живущий духовной жизнью, не может не видеть, что страдания подвигают его к желанной цели совершенствования, и для такого человека страдание теряет всю свою горечь и становится благом.
20 апреля
Самоотречение для человека, сознающего свою духовность, есть такое же благо, как и удовлетворение страстей и похотей для человека, живущего животной жизнью.
Тот добр, кто делает добро другим. Если он страдает за то, что делает добро, он еще лучше; если страдает от тех, кому он делает добро, он достигает высшей доброты, усилить которую может только увеличение страданий за то, что он продолжает делать; если он умрет за это – это самое высшее совершенство.
Кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня; и кто не берет креста своего и не следует за Мной, тот недостоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее.
Для человека нет высшего блага, как бескорыстно работать для блага других, – работать для Вечного Блага. Когда люди подчинятся общему интересу, как подчиняются они теперь своим личным стремлениям; тогда они узнают мир и счастие, и пред ними раскроются те бесконечные проявления небесной мудрости, которых они не видят теперь.
Тогда Иисус сказал ученикам Своим: если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною; ибо кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, тот потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее. Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою?
Как огонь уничтожает свечу, так добро уничтожает личную жизнь.
Конец ознакомительного фрагмента.