Кроме шуток. Мягкий юмор и ядреная сатира, уморительные карикатуры и выразительные фотоиллюстрации, лирика и публицистика. НАРОЧНО НЕ ПРИДУМАЕШЬ (Андрей Дмитревский)

Дефолтное

В 1998 году автор этих строк работал в газете «Неделя», которая издавалась «Известиями». В начале августа наш отдел совместно с Центральным банком запланировал в очередной номер публикацию о том, где гражданам лучше хранить свои сбережения. Один из сотрудников ЦБ, полностью упакованный в дефицитный в ту пору импорт молодой человек, подготовил необходимую информацию по теме.

Мы отредактировали этот текст, поставили его подпись и пригласили в редакцию посмотреть заверстанный в полосу материал. Он сказал, что все изложено точно, завизировал. Мы сообщили о причитающемся ему гонораре. Молодой человек ответил, что на эти деньги не претендует и готов оставить их в распоряжение редакции. Попили с ним кофе, поговорили за жизнь.

И тут он обмолвился:

– Время сейчас какое-то непонятное. Я бы вам посоветовал: если есть лишняя десятка, двадцатка, лучше бы «крутануть» их в доллары.

– «Десятка» – это…

– Десять тысяч «деревянных».

Тогда средняя зарплата в стране была порядка 1000 рублей в месяц, т. е. речь шла о годовом-двухлетнем заработке. Мы получали неплохо, но и у нас таких денег не было. Поблагодарили представителя ЦБ за совет, распрощались и про это пожелание забыли.

Работали мы в здании «Известий», находящемся на Тверской улице у памятника Пушкину. Августовские дни выдались теплыми. Мы выходили на перекуры на улицу и обратили внимание, что бухгалтеры «Известий» с увесистыми сумками почему-то зачастили в обменники на Тверской.

17 августа как гром среди ясного неба для большинства граждан грянул дефолт: доллар, инфляция и цены взлетели до небес, рубль и вклады обесценились. Богатые и посвященные в этот замысел стали, как водится, еще богаче, остальные – как всегда.

В компенсацию за такие удары судьбы автора этих строк Муза посетила, и появилась духоподъемная песенка с такими словами:

Таланты и поклонницы

Муж, жена и две дочери едут в купе. Глава семьи спит, родственницы увлеченно читают своих любимых авторов: жена – Маринину, старшая дочь – Донцову, младшая – Полякову.

На остановке поезда дамы, сделав закладки страниц, оставили книги на своих полках и вышли подышать свежим воздухом.

Муж, проснувшись, решил подшутить и поменял местами их книги. Вернувшись в купе, поклонницы популярных писательниц продолжили чтение с прежним интересом.

Коллаж автора

Зашел…

Беседуем с соседом по лестничной клетке. Умиротворенную тишину конца рабочего дня нарушает напряженный голос Зинаиды из соседней квартиры, непрерывно воспитывающей детей, свекровь и кота.

Снизу приближаются неуверенные шаги, слышится прерывистое дыхание. Мужа Зинаиды Петра мы встречаем традиционным вопросом: какой сегодня праздник? «Каждый день жизни – праздник», – следует мудрый ответ.

Когда, казалось бы, все темы исчерпываются, Петя неуклонно задает очередной вопрос:

– А как наши сегодня сыграли?

В конце концов просит:

– Ну, всё, идите, мужики. Сейчас заходить буду.

Рис. Михаила Ларичева

Слышим знакомые звуки: звонок, скрип петель, лепет: «Зин, я…», шум порога. Взрывная волна криков Зинаиды: «… откуда пришел!» усиливается после закрытия двери. Пытаемся определить, какие используются предметы домашнего обихода.

Становится тише. На этот раз получилось…

Порядковый номер – на рукаве

Приемщицы в химчистках определяют своих клиентов по номерам: «Опять Г-1335 звонил», «Тут В-1748 заходил, всё свои вещи требовал. Что за люди! Не могут подождать недельку-другую».

О тематике текстов

Некоторые тексты книги рассказывают об эпизодах разных периодов, как принято говорить, трудового пути автора. Первую его половину – свыше 20 лет, довелось работать на железнодорожном транспорте: слесарем-радиомонтажником экспериментального полигона, корреспондентом многотиражной газеты ЦНИИ МПС (ВНИИЖТа) «Железнодорожник», редактором, главным экспертом главного управления кадров министерства путей сообщения. Мой папа – почетный железнодорожник, автор многих изобретений, Александр Васильевич Дмитревский, в ЦНИИ МПС проработал около полувека.

Папа. Фото из архива автора.

Наверное, определенную пользу железнодорожной отрасли удалось принести и автору книги, также награжденному знаком «Почетному железнодорожнику». Вторую половину трудового пути, закончив в период работы на железнодорожном транспорте вечерние гуманитарные отделения двух институтов, автор работал в федеральной, региональной прессе.

Волшебная сила искусства

На первую полосу

В ЦНИИ МПС приехал один из членов созданной в 70-е годы лекторской группы ЦК КПСС, академик АН СССР, назовем его Василий Петрович Иванов. В эту группу входили известные ученые, которые выступали на предприятиях, в учреждениях и организациях по вопросам развития экономики, науки и техники.

Событие для института было незаурядным, и материал с фотографией ученого редакция газеты «Железнодорожник» запланировала, естественно, на первую полосу.

Уникальный кадр

Фотограф нашей газеты Юра был уникальным кадром. Снимал, как акын пел – что видел, то и щелкал, не вникая в особенности объекта съемки, постоянно опаздывал на мероприятия и спешил покинуть их на свои халтурки, где с пользой для себя использовал сэкономленную казенную пленку. Заменить его на толкового фотокорра не было возможности: Юра был «блатным». Помнится, лекция была интересной и слушатели перестали обращать невольное внимание на то, что у академика не было одного глаза. Юра появился в конференц-зале, где проходило мероприятие, когда ученый уже заканчивал выступление. Быстро пощелкав, фотограф испарился.

Снимки, которые он принес в редакцию, вызвали праведный гнев главного редактора газеты Надежды Васильевны Муриной: аудитория еще как-то получилась, а академика Юра снял единственным кадром – в профиль, со стороны отсутствующего глаза. На редколлегии решили, что фото ученого все-таки придется публиковать.

А Толя забыл…

В те времена снимки предварительно обрабатывались в типографиях ретушерами, которые при необходимости устраняли изъяны изображений. Затем они вытравлялись на металлических пластинах-клише, которые готовились ко дню верстки. Сам процесс травления занимал несколько дней.

Мы позвонили в типографию и предупредили нашего ретушера Анатолия, чтобы в данном случае он ничего с фотографией ученого не делал, объяснив причины. Толя был профессиональным художником, однако его картины редко покупали, а в типографии был небольшой, но стабильный заработок. В день верстки мы увидели, что на первой полосе стояло фото ученого, которому Толя искусно вывел нормальный глаз. Обрабатывая множество фото других изданий, печатавшихся в этой типографии, о нашей просьбе он запамятовал. Решили печатать номер с этим фото.

Через несколько дней в редакции раздался звонок. Поднимаю трубку.

– Это газета «Железнодорожник»?

– Слушаю вас.

– Беспокоит академик Иванов. Я у вас выступал не так давно, если помните.

– Да, конечно.

– Из вашей дирекции мне прислали газету (в тот момент я, мысленно ругая начальство, подумал, что моя журналистская карьера сейчас может закончиться, толком не начавшись – Авт.)

– Хочу вас поблагодарить, – сказал академик. – Куда я только ни обращался со своей проблемой. Лучшие офтальмологи Америки, Польши, Германии, СССР пытались функции глаза восстановить. Медицина оказалась бессильна. А приехал к ученым железнодорожного транспорта – результат налицо. Точнее – на лице. Отдельное спасибо художнику, который нарисовал глаз. Он даже лучше, чем у меня был настоящий.

Прервав мои извинения, академик сказал, что хозяева, наверное, хотели ему как гостю приятное сделать, а фото в газете будет напоминать о счастливом времени, когда проблем со зрением не было.

Луч Лазаря

Один знатный, как раньше говорили, машинист электровоза, у которого на пиджаке уже места не осталось для наград, давно перестал трудиться: он постоянно заседал в разных президиумах и выступал на бесконечных совещаниях. То писателей учил, как правильно отражать интересы рабочего класса, то врачей просвещал, как лучше лечить, то ученых наставлял.

«Выступаю в Академии наук СССР, – рассказывал он как-то. – Сразу задачу им ставлю: „Дайте в руки рабочих луч Лазаря!“ А те, слышь, не поняли. Какие же это академики – даже про луч Лазаря не знают».

Рис. Михаила Ларичева

Ошибка молодости?

Наша газета «Железнодорожник» версталась в типографии издательства «Гудок», находившемся неподалеку от улицы Герцена (ныне – Большой Никитской).

А мой друг Витя, с которым к тому времени мы вместе окончили вечерние отделения двух гуманитарных институтов, уволился из своей заводской многотиражки, не сойдясь характером с начальством, и подыскивал другую работу.

Шел я как-то вечером на очередную верстку по Герцена и случайно увидел в окне одного из желтых особнячков написанное на куске ватмана объявление: «Журналу требуются литсотрудники». Это было нечто: на работу в ту пору приглашали в основном слесарей и фрезеровщиков, маляров да штукатуров.

Звоню другу: «Тут работа для тебя вроде есть».

Автор книги (крайний слева), мой друг Виктор (крайний справа) после окончания литфака МОПИ им. Н. К. Крупской. Фото из архива автора.

Витя прилетает. В особнячок заходим вместе. Внутри – дежурные в милицейской форме:

– Куда, к кому?

– По объявлению.

– Ждите, доложим.

Выходит полковник, приглашает в комнату, стулья придвигает. Спрашивает:

– Образование?

– Филологическое и журналистское.

– Отлично, берем.

– А куда, если не секрет?

– В наш журнал.

– А в какой, извините?

– Марья Ивановна!

Женщина, очевидно, секретарь приносит экземпляры.

Смотрим – «Огнеборец» (название изменено – Авт.)

– Я главный редактор, – говорит полковник. – Видели раньше наше издание?

– Не доводилось.

Листаем: схемы, описания огнетушителей, брандспойтов, пожарных машин, огнеборцы тренируются, маршируют…

– Журнал, не сомневаемся, достойный и наверняка очень нужный для профессионалов, – говорим. – Но нам как-то ближе проза, поэзия. Мы люди сугубо гражданские. Да и в армии не служили.

– Ерунда, – отрезал полковник. – Нам работники нужны. Присвоим вам лейтенантов, пошлем на курсы. Съездите на пожары. Научитесь тушить, будете писать. Бесплатная форма. Зарплата 220 рублей, плюс по 15 – за «звездочки» (я тогда получал 110 — Авт.) Без работы не останетесь. Пожары были при рабовладельческом строе, феодализме, капитализме и сейчас, при социализме, они неизбежны. И даже после построения коммунизма, – нам показалось, что тут глаза полковника воспламенились огнем убежденного марксиста-ленинца, – пожары обязательно будут! С вашим образованием на пенсию выйдете майорами. Вижу – согласны. Марья Ивановна!

Та моментально выкладывает перед нами на подпись какие-то бумаги. Нам хватает ума прочитать их и осознать, что, подписав, на 25 лет вверяем себя МВД, к которому тогда относилась пожарная служба, практически без права увольнения (такие тогда порядки были). Такая перспектива как-то не входила в наши планы.

– Мы хотели бы подумать, – скромно ответствуем начальству, вставая со стульев.

– Нечего тут думать. Подписывайте – и завтра на службу к 8.00! – командует полковник.

– Да-да, – вроде бы соглашаемся, а сами боком-боком к выходу.

– Охрана, задержать! – доносится сзади.

Да куда там. Выскакиваем на улицу – и дай Бог ноги.

Эх, друг мой Витя! Может, зря тогда отказались от предложения, совершив очередную ошибку молодости? Были бы сейчас майорами, пусть и в отставке. Зато по праздникам надевали бы парадную форму с наградами и не спеша, с достоинством прогуливались бы, к примеру, по той же Большой Никитской, рассчитывая поймать на себе завистливые взгляды гражданских.

Поздравили

Десятилетний сын приходит с дня рождения одноклассника.

– Ну, как прошло торжественное мероприятие?

– Нормально. Сперва подарки дарили, пирог ели с чаем, в комп поиграли. Потом стали Вовке уши надирать. Колька с Серым на ноги навалились, Витька руки держал. Я дернул шесть раз. Вовка нас сбросил и в коридор побежал. Мы его догнали и еще пять раз додергали.

Тут сын вдруг загрустил и, вздохнув обреченно, сказал:

– А у меня ведь скоро тоже… день рождения.

Золотой фонд

…Больница. Врачей нет, медсестер нет, лекарств – еще меньше

Зато мух…

Рис. Михаила Ларичева

А тут назначают нового главврача. Молодого, энергичного. Издает он один грозный приказ о безобразиях санитарного состояния, другой, третий. Мух – еще больше.

Вдруг по больнице слух прошел: главврач за каждую убитую муху один грамм спирта наливает.

Проверили – точно! Приносят ему, к примеру, 12 штук, он пинцетиком их пересчитывает и 12 граммов четко выделяет.

Дело пошло. Лежачие больные быстренько становились ходячими, инфарктники и послеоперационные доходяги, едва оклемавшись, упорно выходили «на охоту» в надежде, что и им достанется хоть немного «дичи» от тех, кто покрепче.

Дня через три за каждой мухой по пять человек гонялось. От такого обращения золотой мушиный фонд резко пошел на убыль, и борьба с разносчицами инфекций переместилась втихаря от главврача в больничный двор и прилегающие улицы. К ней подключались родные и близкие.

На вопрос супруги, стоявшей под окнами больницы: «Что тебе принести?» – маячивший в окне пятого этажа муж кричит:

– Ничего не надо! Мух неси!

– Чего?

– Мух давай, му-у-х!

– Каких мух?

– Любых! И побольше!

Та с болью смотрит на своего Васю, начинает ругать врачей, залечивших кормильца.

А Вася не унимается, возмущенный непонятливостью жены, напрягает голосовые связки, пытаясь внушить ее ослабевшему от новизны впечатлений сознанию свое самое заветное желание.

Посошок

Тяжко, мужики, «трубы» горят.

Вчера из деревни приехал: на похороны родственника ездил. На работе три дня взял за свой счет.

А там родни, друзей – полдеревни. И все в гости зовут. «Не придешь – обидишь», – говорят.

Как откажешь. Лет 15 здесь не был: всё дела, заботы.

Новостей у каждого – вагон и маленькая тележка.

Кто женился, кто развелся, у кого кто родился или внуки появились. Кто корову купил, кто машину.

И везде, само-собой, поляны накрываются.

Жена звонит, ругается – когда вернешься, детей в школу надо собирать, ремонт дома заканчивать…

Мастер цеха телефон обрывает, грозится уволить за прогулы. Я им что-то насчет самочувствия плохого отвечаю.

И везде, само-собой, поляны накрываются.

Жена звонит, ругается – когда вернешься, детей в школу надо собирать, ремонт дома заканчивать…

Мастер цеха телефон обрывает, грозится уволить за прогулы. Я им что-то насчет самочувствия плохого отвечаю.

А здоровье, действительно, начало уже пошаливать.

Но усовестили меня деревенские остаться на 9 дней.

А пока по гостям ходил, там и 40 незаметно подошли.

Рис. Михаила Ларичева

Сижу на поминках, думаю: надо отчаливать, чтобы навсегда тут не остаться. Поднялся из-за стола и потихоньку на выход. Заметили:

– Куда?

– Домой, – говорю. – К жене, детям…

– А на посошок? Столько лет тебя не видели! Жди теперь, когда кто помрет.

Как я побывал Героем, лауреатом и депутатом

В советский период даже в черте Москвы садовый участок – подспорье в несытное тогда время – можно было получить без особых проблем. Были такие 4 сотки, находившиеся неподалеку от дома, и у нашей семьи.

Пошел я туда как-то вечером яблок пособирать. А сосед на своей «фазенде» держал собаку. В свое отсутствие он выпускал пса в свободный полет. Хотя красть на этих скромных сотках было нечего.

Вылетает вдруг собачка эта без шума и лая из-за кустов, забегает сзади и – хвать за ногу. Смотрю – джинсы порваны, кровь сочится. Подорожником ранку залепил, набрал яблок и домой. Жена увидела, разволновалась: «Собака эта, может, бешеная! Cрочно в больницу!»

Рис. Михаила Ларичева

Время позднее. К дежурному хирургу – необозримая очередь. У кого голова в бинтах, у кого нога в гипсе, у кого нос набоку, рука на ·перевязи или ножевое ранение. Полевой лазарет после штурма Перекопа. Ждут, постанывают.

Советские люди к очередям относились как к неизбежному злу. Но это был особый случай: помирать от укуса собаки как-то не входило в мои планы.

Смотрю, на двери хирурга табличка. Золотом по красному начертано: «Герои Советского Союза, Герои Социалистического Труда, лауреаты Ленинской и Государственной премий, депутаты Верховного Совета, а также лица, укушенные животными, принимаются без очереди». И рядом – здоровенный плакат: оскаленная собачья морда, капающая с языка слюна и подпись: «Бешенство – смертельно опасное заболевание!»

Говорю:

– Братцы, мне вроде без очереди.

– Ты чего – Герой?

– Нет.

– Депутат, лауреат?

– Нет.

– А, Иосиф Кобзон! Извини, не узнали сразу.

– Я… э… лицо, укушенное животным. В любой момент могу сойти с ума и всех вас покусать.

И на плакат показываю. Народ поругался малость, посмеялся, но осознал.

Преисполненный собственной значимости захожу в кабинет. На ходу рубашку расстегиваю, на 40 уколов, предусмотренных в таких случаях, скорбно настраиваюсь.

– Ты чего тут стриптиз устраиваешь? – устало смотрит на меня измученный хирург.

– Да вот, собачка укусила.

Думал, он сходу за шприц схватится, санитаров кликнет руки-ноги держать. Ноль эмоций.

– Если завтра утром справку принесешь, что собачка привита от бешенства, колоть не будем. Если нет – из-под земли найдем и на всю катушку.

Полночи телефон хозяина собаки через знакомых разыскивал. Тот спросонья долго уяснял – кто укусил, кого, где, зачем? Просветлев, твердо заверил:

– Убью.

– Кого?

– Собаку эту чертову!

– Мне справку надо, а с собачкой своей делай потом, что хочешь!

– Давай до утра, а?

У нас тогда родственник гостил. Рассказывал: с ним аналогичный случай был. На работе сторожевая овчарка укусила. А приятель посоветовал: «Хочешь узнать, бешеная она или нет? Выпей грамм сто. Если бешеная, помрешь сразу. Если нет – 40 уколов делать не надо».

– Дома в холодильнике стояла резервная, – рассказывал родственник. – Решил: «Э, семь бед…» Огурец достал, хлебца. Принял 100. Лег на кровать, руки крест-накрест сложил на груди. На всякий случай мысленно попросил прощенья у родных и близких. Чувствую, никакого результата. Наверно, мало. Добавил. Стало лучше. Для закрепления добил остатки. Еще лучше захорошело. Жена приходит с работы, шумит: «Ты уже в одиночку начал!» Пытаюсь ей объяснить, что это, мол, собачка виновата и т. д. «Какая еще собачка, у тебя уже белая горячка!» Тут мы с родственником решили эксперимент этот повторить и в ходе его проведения поняли, что «моя» собачка была здоровой – долгих ей лет жизни и личного собачьего счастья.

Наутро сосед ко мне со справкой прилетел, я с ней – к хирургу.

– Ну что, достал? Повезло тебе, – сказал он.

Еще бы. «Есть, – думал я – есть у нас, оказывается, благословенные места, где рядовой гражданин, если очень повезет, приравнивается к лучшим людям страны и от души, хоть раз в жизни, может насладиться льготами, которые дарует их статус».

Высоцкий просил не аплодировать

Автору этих строк довелось побывать на одном из концертов Владимира Высоцкого. Выступал он в располагавшемся на Сельскохозяйственной улице (это рядом с ВДНХ) клубе «Краб» НИИ точных приборов – одного из московских «почтовых ящиков».

Зал, рассчитанный человек на 200, был переполнен. Высоцкий выходит на сцену, говорит:

– Сегодня у меня еще один концерт, и я смогу выступать здесь 45 минут. Мне очень важна ваша реакция, но я прошу мне не аплодировать. Я лучше в счет этого времени вам больше спою.

В начале выступления барда зал сдерживал свои эмоции, но затем зрители уже не могли не аплодировать. Высоцкий огорчился было: «Я же просил…» – но махнул рукой.

Высоцкий отвечал на записки зрителей. Рядом со мной сидел поддатенький мужичок. Он тоже написал одну, вторую записку… Не знаю, какие там вопросы были, но артиста они, очевидно, не заинтересовали. Мой сосед не сдавался – встал с места, вышел на сцену и вручил свое послание лично. Высоцкий молча прочитал, взглянул на мужичка и запел:

…А выступал бард больше часа.

Золотые руки

Он выбрал эту машину из множества интернетовских фоток-видео: черная, длинная, приземистая, с обтекаемостью хищной рыбы, 100 километров – за 7 секунд. Электроника предугадывала мысли водителя.

А когда тот подходил к машине, она начинала приветливо подмигивать хозяину своими раскосыми фарами и огоньками зеркал заднего вида.

И пробег был приемлемый. Ее владелец цену запрашивал немалую.

Продав свою иномарку, которая стала «сыпаться» из-за ежедневных поездок на разбросанные по Москве и области многочисленные объекты фирмы, где работал, он занял недостающую сумму и получил свою автомечту.

Рис. Михаила Ларичева

Но дней через десять в двигателе что-то зазвенело, застучало, и машина, словно споткнувшись на бегу, встала. Хорошо, что сзади никто не въехал. Знакомый посоветовал обратиться в сервис, где успешно сделали сложный ремонт его железного коня: «Там ребята – золотые руки!» – заверил приятель.

Он прислушался к совету. Мастера провели диагностику, определив, что причина «инфаркта» двигателя – один из цилиндров, который пошел вразнос из-за нашего некачественного бензина.

Ремонт был долгий, сложный и дорогой. Заняв еще денег и получив возрожденную машину, он ее завел, услышав привычно ласкающий слух тихий шепот двигателя. Поехал.

Через несколько минут под капотом вновь зазвенело и застучало.

– Вот тебе и «золотые руки»! – чертыхнулся он. С тоской подумал, что до объектов опять придется добираться на общественном транспорте, теряя в заработке, который зависел от его оперативности.

Затормозил, поднял капот. На двигателе лежали забытые мастерами гаечный ключ, кусачки, молоток. С облегчением вздохнул: «Повезло…»

«Оживляж», или Тысячный день пятилетки

В 80-е годы автор этих строк работал редактором в главном управлении кадров и учебных заведений министерства путей сообщения. Наш отдел занимался ежеквартальным подведением итогов отраслевого соревнования и распространением информации об опыте коллективов-победителей. С железных дорог нам присылали документы с показателями работы предприятий, сообщениями об отличившихся работниках. По этим материалам я готовил информацию в издания МПС, центральные, городские, республиканские, областные газеты, предварительно согласовывая с редакциями тематику. Мне присылали газеты с этими публикациями и гонорары, которые тоже были нелишними.

Как-то раз пришла в почте областная газета, куда я направлял заметку о расположенном в том регионе локомотивном депо, победившем в соревновании. Мой текст был примерно такой: «Коллектив локомотивного депо станции Нижняя Волжская завоевал первенство в отраслевом соревновании. План перевозок выполнен на 101%, по ремонту локомотивов – на 102%. Среди отличившихся – машинист электровоза Иван Петров и бригадир слесарей Михаил Сидоров».

Конец ознакомительного фрагмента.