В Москву, разгонять тоску!
Днем коронования было назначено 14 мая. Однако Ники и Аликс выехали из Питера намного раньше намеченной даты. Там, в Первопрестольной, их ожидали большие хлопоты. Шестого мая поезд с императорской четой и сопровождавшей их многочисленной свитой прибыл на Смоленский вокзал Москвы, где им была организована пышная, многолюдная встреча. Здесь собрались члены императорской семьи, высокие сановники и чиновники империи. Вся площадь перед вокзалом была заполнена толпами народа.
Выйдя из поезда, Ники и Аликс в сопровождении дядюшки Сергея Александровича направились к специально сооруженному и шикарно обставленному павильону, над входом в который красовался государственный герб Российской империи, а на устремленном в яркое майское небо флагштоке гордо развевался императорский штандарт.
По такому торжественному случаю Ники решил обрядиться в красный мундир Екатеринославского полка. Грудь вперед, подбородок вверх, – таким предстал он перед рукоплещущей толпой. Следом за ним, одной рукой придерживая край длинной, пышной юбки, а другую манерно отставив в сторону, выпорхнула Аликс.
Отделившись от яркой шеренги застывших в почетном карауле гвардейцев, с шашкой наголо, навстречу им шагнул командующий войсками Московского гарнизона великий князь Владимир Александрович.
Ники слушал его рапорт со счастливой, рассеянной полуулыбкой, оглядывая застывшие шеренги гвардейцев, пеструю толпу народа, плотно сбившуюся в оцеплении солдат, на очертания окружающих площадь домов, своей странноватой, разномастной архитектурой так не похожих на изысканные петербургские дома-дворцы, на прозрачную зелень тополей, обрамляющих привокзальную площадь…
«Все здесь иное, незнакомое, непонятное и какое-то нереальное, что ли… – подумалось Ники. – Все не так, как в родном и знакомом до мелочей Петербурге. Ощущение такое, будто оказался совсем в другой стране. А что же там, дальше, за Уральским хребтом, за лесами и долами?..»
Ему представилось это мглистое безбрежье, эта непонятная и жуткая бесконечность доставшейся ему в наследство страны, и он вздрогнул от вдруг навалившейся на него невыносимой тоски. Ему захотелось бросить все и всех, вернуться в теплый, уютный вагон и, забившись в угол, накрывшись теплым, мягким одеялом, слушать мерный, успокаивающий перестук колес поезда, уносящего его назад в Царское.
Глубоко погруженный в свои мысли, Ники не заметил, что дядюшка уже закончил свой доклад. И теперь он, и вся свита, и стоящие в почетном карауле гвардейцы, и тысячеглазая толпа – все устремили к нему свои вопросительно-встревоженные взоры.
– Что-то не так, государь? – озабоченно, вполголоса спросил великий князь.
– Нет, нет, все хорошо… – очнувшись, успокоил его Ники. – Это я так… Мысли одолевают… Я рад, я счастлив быть здесь, с вами, в этом древнем, прекрасном городе… Однако куда мы теперь?..
– В вашу загородную резиденцию – в Петровский дворец. Вам там понравится. Отдохнете с дороги, а потом… Все согласно утвержденному лично вами плану предстоящих торжеств.
– Так чего же мы ждем? Поехали! Дорогая Аликс, мы уезжаем, – обернулся он к стоящей рядом супруге. – Улыбнись и помаши людям платочком. Они будут счастливы…
Между тем великий князь сделал знак рукой в белой перчатке, и к ним подкатила карета, запряженная четверкой лошадей. За ней выстроились другие коляски, протянулась кавалькада гусар, изящно гарцующих на породистых красавцах скакунах. Царственная чета разместилась в карете и пышная процессия тронулась в путь.
«За их величествами в коляске ехал великий князь Сергей Александрович, затем великий князь Александр Михайлович с Ксенией Александровной и великая княгиня Ольга Николаевна».[1] Следом ехали все остальные – согласно занимаемому в обществе положению и чину.
Миновали городскую черту. И уже на первых верстах Петербургского тракта царский кортеж оказался в плену непролазной подмосковной грязищи. Лошади мужественно боролись с бездорожьем, однако им то и дело приходилось помогать стоящим в оцеплении по всему пути следования солдатам и полицейским. Под восторженные вопли толпы, приветствующей забрызганную грязью до самого верху, но не утратившую своего великолепия царскую карету, они, утопая в вязкой жиже, натужно охая и кряхтя, выволакивали то карету, то следующие за ней коляски многочисленной свиты из очередных колдобин.
«Офицеры скакали в парадных мундирах без шинелей, в какой вид обратились эти красивые белые колеты кирасирских полков и ментики гусарских полков, легко себе представить, они были сплошь покрыты комками грязи. По всему пути по бокам шоссе стояли несметные толпы народа, оглушительное ура гремело в воздухе».
– Посмотри, Аликс, как радостно нас встречает русский народ, как любит он нашу романовскую семью! – то и дело вглядываясь в толпу сквозь заляпанное грязью оконце кареты, восторгался на своем любимом английском Ники. – Ты только представь себе, без малого триста лет мы, Романовы, правим на Руси! И вот теперь… пришел и наш черед.
– Йес, йес, май дарлинг! – с придыханием вторила ему молодая супруга на дикой смеси английского с плохо выученным русским. – Зэтс вандерфул! Абер Питерсбург все же мне нравится много больше. Бат я бы не хотеть хиа жидь. Хиа, где в май такой грязь. Это есть кошмар!
– Ничего, ничего, дорогая, – успокоил ее Ники, – мы здесь ненадолго, всего-то на несколько дней. Вот закончатся торжества – и назад, в Питер… Правда, к сожалению, и там нас погода не очень-то балует. Но чего же ты хочешь – это Россия!
– Йес, йес, ит из Раша!.. – вздохнула молодая русская императрица.
Но вот вдали, из-за плотной завесы дождя, показались величественные очертания Петровского путевого дворца. Он появился как из сказки, словно ниоткуда, посреди пустырей и жалких хижин. И эта волшебная картина заворожила молодую сентиментальную немку.
– Ах! – восторженно воскликнула она. – Ники, посмотри, какая красота! Этот замок – словно из сказок Андерсена… Я так любить читала их в детстве. И я сейчас вспомниль… я представиль себе, будто ты – май стойкий оловянный зольдатик, а я твоя принцесса, в которую ты безумно влюблен…
Но я не хочу, не хочу!.. Ай донт вонт!
И вдруг на ее глаза навернулись слезы.
– Милая, что с тобой? – всполошился Ники. – Что ты надумала? Ведь это всего лишь сказка! И эта сказка не о нас с тобой. Все будет хорошо. Я никому не дам тебя в обиду! Уже через пару дней на головке моей принцессы засияет корона Российской империи. Мы с тобой будем жить долго и счастливо и умрем в один день.
Это просто нервы… Оу, май хани! Ты у меня так романтична, так трогательна…
Широко распахнулись тяжелые чугунные ворота, и они подкатили к парадным дверям дворца.
Кто-то невидимый отворил дверцу кареты, и рука в белоснежной перчатке протянулась к Ники, помогая ему выбраться из нее.
Непослушными, затекшими за время пути ногами он ступил на мокрую, залитую дождем ковровую дорожку. Следом за ним выбралась из кареты и Аликс.
Остаток дня они провели в волнительных хлопотах. Немного отдохнув, принимали одну за другой депутации московской аристократии, чиновничества, духовенства… Выслушивали бесконечные доклады о том, как завершается подготовка к предстоящим торжествам. В перерывах ели, пили, рассматривали коллекции картин и старинных гобеленов, украшавших залы дворца, и прочее, и прочее.
Не заметили, как пролетел день. И уже далеко за полночь усталые и довольные, наконец отправились на покой.
Забравшись в постель, Ники, возбужденный массой новых впечатлений, начал было приставать к супруге с поцелуями, но та устало отмахнулась от него.
– Слип, слип, май харт, я очень сильно усталь и хотеть отдых. Морнинг вечером мудренее… – уже сквозь сон пробормотала она.
Наутро Ники с Аликс продолжили осваивать красоты Подмосковья. Показаться в первопрестольной им по традиции надлежало лишь в день коронации. А Москва все принимала и принимала именитых гостей. Среди прибывших первыми были герцог Вюртембергский, наследный принц Баденский, великий герцог Саксен-Кобург-Готский, принц Датский, принц Сиамский, герцог Каннаутский с супругой, великий герцог Макленбург-Шверинский, принц Саксонский, князь Черногорский и принц Неаполитанский… Словом, всех высоких имен не перечесть.
Вдовствующую императрицу Марию Федоровну встречали уже позднее, накануне торжеств. Она приехала не в духе. То ли дальняя дорога утомила ее, то ли предстоящее событие ввергло ее в хандру. Без лишней помпы она отправилась в свою резиденцию и там уединилась до следующего дня. Злые языки судачили о том, что она вообще не хотела приезжать, сказавшись больной, так как изначально была против восшествия на престол своего балбеса-сына. И лишь слезные мольбы Ники заставили ее изменить свое решение.