Кровавый гимн. Глава 1 (Энн Райс, 2003)

Глава 1

Хочу быть святым. Хочу спасать души миллионов. Хочу творить добро по всему миру. Хочу сражаться со злом! Хочу, чтобы в каждой церкви стояла моя статуя в натуральную величину, то есть статуя голубоглазого блондина шести футов ростом…

Погодите-ка…

Вам известно, кто я?

Я хочу сказать, вдруг вы мой новый читатель и никогда прежде обо мне не слышали.

Что ж, в таком случае позвольте представиться. Это я с превеликим удовольствием делаю в начале каждой своей книги.

Я – вампир Лестат, самый могущественный и самый обворожительный из всех когда-либо существовавших вампиров. Сверхъестественное существо, сногсшибательный красавец, двухсот лет от роду, навсегда сохранивший внешность двадцатилетнего мужчины с лицом и телом, ради которых любой готов расстаться с жизнью… И вполне может в этом преуспеть. Я бесконечно изобретателен и обольстителен. Смерть, болезни, время, земное притяжение – все это для меня ничего не значит.

У меня только два врага: дневной свет, ибо он лишает меня жизненных сил, а палящие лучи солнца ранят мою плоть, да еще совесть. Иными словами, я навсегда обречен быть обитателем вечной, беспросветной ночи, мучимым неутолимой жаждой крови.

Кто перед таким устоит?

Прежде чем я вновь дам волю своему воображению, позвольте вас уверить в том, что я мастерски пишу в стиле постренессанса и постмодерна, в стиле конца девятнадцатого века и в постпопулярном стиле. Ничего нового я не выдумываю. Вы получите полноценную историю с началом, серединой и концом. Я имею в виду сюжет, персонажи и напряженное действие – произведение.

Я позабочусь о вас, так что расслабьтесь и приступайте к чтению. Вы не пожалеете. Думаете, мне не нужны новые читатели? Я воплощение жажды, детка. И должен обладать тобой!

Итак, раз уж мы ненадолго отвлеклись от рассуждений о моем страстном желании стать святым, позвольте мне сказать несколько слов своим преданным поклонникам. Да и новичкам советую их не пропустить. Гарантирую, понять меня будет несложно. Зачем мне создавать вам сложности? Ведь тем самым я обреку себя на провал.

А теперь я обращаюсь к тем, кто передо мной преклоняется. А их, как известно, миллионы.

Вы заявляете, что хотите снова получить от меня весточку. Возле ворот моего дома в Новом Орлеане вы оставляете желтые розы и записочки: «Лестат, поговори с нами»; «Подари нам новую книгу»; «Лестат, мы любим “Вампирские хроники”»; «Лестат, почему от тебя нет никаких известий?»; «Лестат, пожалуйста, вернись».

Но скажите, мои возлюбленные поклонники (только не пытайтесь отвечать все сразу), что, черт возьми, произошло, когда я подарил вам «Мемноха-дьявола»? Это была последняя из «Вампирских хроник», написанная лично мною.

О да, вы купили эту книгу. На этот счет, мои возлюбленные читатели, у меня к вам нет никаких претензий. Действительно, «Мемнох» по продажам оставил далеко позади все остальные «Вампирские хроники». Здорово, не правда ли? Но оценили вы эту книгу? Поняли ее? Перечитали дважды? Поверили ей?

Мальчики и девочки, я побывал на суде Всемогущего Господа Бога и в самых глубинах преисподней, и я исповедовался вам, с предельной откровенностью рассказал о всех своих сомнениях и страданиях в надежде, что вы поймете причины, заставившие меня спасаться бегством от жуткой перспективы по-настоящему стать святым. И что получил в ответ? Вы набросились на меня с претензиями!

«Куда подевался Вампир Лестат?» – вот что вас интересовало. – Где Лестат с его обнажающей сверкающие острые клыки улыбкой? Где Лестат в черном щегольском сюртуке и английских сапогах, Лестат, фланирующий по сверкающим и зловещим, не сулящим ничего хорошего улицам городов всего мира, заполненных терзаемыми страстями смертными – потенциальными жертвами, большинство из которых заслужили поцелуй вампира?» Вот что вас волновало!

Где Лестат, этот ненасытный кровопийца и губитель душ? Лестат – мститель, Лестат – коварный? Лестат… Довольно! Скажем просто: Лестат Великолепный.

Да, это мне нравится – Лестат Великолепный! По мне, звучит подходяще для этой книги. А я действительно великолепен – в чем вы убедитесь, когда осилите сей труд. Я хочу сказать – кто-то должен произнести это вслух. Но давайте вернемся к шумихе, которую вы подняли вокруг «Мемноха».

«Нам не нужны жалкие ошметки какого-то шамана! – так вы говорили. – Нам нужен наш герой. Где его классический «харлей»? Пусть Лестат наденет свои фиолетовые солнечные очки, выжмет газ и промчится по улицам и аллеям Французского квартала. Пусть он подпевает музыке, что льется из его крохотных наушников. И пусть светлые кудри развеваются на ветру за его спиной».

Что ж, круто, мне нравится такой имидж. Без вранья. У меня по-прежнему есть байк. О да, я обожаю носить сюртуки, шью их на заказ – тут я не намерен с вами спорить. И сапоги, всегда только сапоги. Желаете знать, что на мне сейчас?

Не собираюсь вас в это посвящать.

Во всяком случае, пока не собираюсь.

Вы хотя бы попробуйте понять, что я пытаюсь вам сказать.

Я преподнес вам метафизическую картину Сотворения Мира и Вечности, всю (более или менее всю) историю христианства и в избытке рассуждения о времени и о Вселенной… И как вы меня отблагодарили? «Что это за роман? – вопрошали вы. – Мы не просили тебя отправляться на Небеса или в ад! Мы хотим, чтобы ты был изощренным злодеем!»

Mon Dieu! Вы меня расстроили! Это правда, и вам следует об этом знать. Я так вас люблю, вы так нужны мне, я просто не существую без вас, а вы меня так расстроили!

Что ж, давайте, зашвырните эту книгу подальше. Плюньте в меня. Осыпьте ругательствами. Я бросаю вам вызов. Выбросьте меня из головы. Выкиньте из вашего рюкзачка. Затолкайте под крышку урны в аэропорту. Оставьте на скамейке в Центральном парке!

Мне-то что?

Вру. Я не хочу, чтобы вы так со мной поступили. Не делайте этого.

НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО!

Я хочу, чтобы вы прочитали каждую страницу, каждую написанную мной строчку. Хочу, чтобы моя проза поглотила вас. Я бы пил вашу кровь, если б смог, я заставил бы вас погрузиться во все мои воспоминания, испытать все мои сердечные муки, встать на мою точку зрения, пережить кратковременные победы, незначительные поражения, необъяснимые временные отступления. Ну что ж, довольно, я оденусь подобающим образом. Когда я, собственно, одевался неподобающе? Кто-нибудь выглядит в лохмотьях достойнее, чем я?

Вздох.

Ненавижу свой лексикон!

Ну почему, сколько бы я ни читал, в конечном счете я выражаюсь как обыкновенный малообразованный сопляк?

Конечно же, главное объяснение этому – мое страстное желание произвести на свет нечто доступное любому смертному. Я хочу, чтобы мои книги читали и на стоянках трейлеров, и в университетских библиотеках. Понимаете, о чем я?

Несмотря на страстный интерес к культуре и искусству, я отнюдь не принадлежу к элите. Разве вы это еще не поняли?

Еще один вздох.

Я в отчаянии! Изнуренный, утомленный собственным существованием дух – таков удел думающего вампира. Мне следовало бы выйти из дома и лишить жизни какого-нибудь плохого парня, лакать и слизывать, словно с эскимо на палочке, его кровь. А вместо этого я сижу и пишу книгу.

Вот почему ни богатство, ни власть не способны заставить меня умолкнуть надолго. Отчаяние – вот что питает этот источник. Что, если все бессмысленно? Что, если превосходная французская мебель, отделанная золотом и натуральной кожей, – ничто в существующей системе миропорядка? Подыхать от безысходности в дворцовых покоях можно с тем же успехом, что и в полуразвалившейся лачуге. Не говоря уже о гробах! Забудьте о гробах, дети мои. Я давно уже не нуждаюсь в гробах. Это все бредятина. Хотя… Не буду отрицать, что мне нравилось спать в них в прежние времена. В некотором смысле несравнимое ощущение…

Так о чем я говорил?

Ах да, продолжим, но…

Пожалуйста, позвольте мне прежде поскулить, рассказать о том, как повлияло на мой рассудок столкновение с Мемнохом.

Прошу внимания! Это относится и к новым, и к старым моим читателям.

Я оказался во власти божественности и святости! Люди называют это дарованием веры. Ну, не знаю… Я бы сравнил это скорее с автокатастрофой! Душа моя подверглась жесточайшему насилию. После посещения Небес и преисподней трудно оставаться полноценным вампиром. Следовало бы оставить немного метафизического пространства и для меня.

То и дело я наталкиваюсь на эти скромненькие заклинания: «Я БОЛЬШЕ НЕ ХОЧУ ТВОРИТЬ ЗЛО!»

Только не вопите хором: «Мы хотим, чтобы ты был плохим парнем, ты нам обещал!»

Я вас понимаю. Но и вы должны осознать, через что мне довелось пройти. Это было бы справедливо.

«Быть плохим – мое лучшее качество» – старый слоган.

Если на моей футболке еще нет такой надписи, она непременно там появится. Можете удивляться, но я действительно не хочу писать ничего, что нельзя было бы прочитать на какой-нибудь футболке. Я вообще предпочел бы печататься только на футболках. В самом деле, я бы с удовольствием писал на них целые романы. Тогда вы, девочки и мальчики, могли бы общаться в таком ключе: «Я ношу восьмую главу нового романа Лестата. Свою любимую. А ты, вижу, носишь шестую…»

Время от времени я действительно ношу… Все, довольно!

Неужели нет выхода?

Я плетусь по аллее Пиратов – бродяга, скрывающийся под жалкими остатками истинной добродетели, а тут тихонько подваливаете вы и шепчете: «Лестат, проснись!» Я резко разворачиваюсь и… Бах! Я, как Супермен, избегаю столкновения с одной из расставленных по всей Америке телефонных будок, а потом… Вуаля! Вот он я – призрак при полном параде, вновь одетый в бархат, и держу вас за глотку. Мы стоим на паперти кафедрального собора – а куда, по-вашему, мне следовало вас затащить? Разве вам не хочется умереть на освященной земле? Вы умоляли об этом всю дорогу. Упс! Ну, это уже слишком, ведь речь шла только об одном маленьком глотке! Только не говорите, что я вас не предупреждал. Пошевелите мозгами. Предупреждал?

Ладно, хорошо, забыли, ничего страшного, хватит заламывать руки. Да, да, конечно, уймитесь наконец. Заткнитесь!

Сдаюсь. Естественно, мы собираемся предаться абсолютному, совершенному греху!

Да и кто я такой, скажите на милость, чтобы отказываться от своего призвания быть в полном смысле слова римско-католическим автором? Поймите, «Вампирские хроники» – это мое произведение и только тогда, когда обращаюсь к вам, я не чувствую себя чудовищем. Вот почему я пишу это: вы нужны мне, я не могу существовать без вас. Без вас я беспомощен…

И вот я вернулся. Вздох, содрогание, ухмылки, чечетка. Я практически готов заполнить символический каркас этой книги отменным содержанием, вполне соответствующим всему написанному ранее. Клянусь призраком покойного отца, отступление от определенного уровня в моем мире невозможно!

Все дороги ведут ко мне.

Тишина.

Барабанная дробь.

Но прежде чем обратиться к реальности, позвольте немного пофантазировать. Мне это необходимо. Ничего не могу с собой поделать. Я не бегун на короткие дистанции, мальчики и девочки, разве не ясно?

И потом, если вам действительно невмоготу читать это, прямо сейчас переходите ко второй главе. Вперед, вас никто не держит!

А тех из вас, кто по-настоящему любит меня, кто хочет понять каждый нюанс истории, которая ожидает нас впереди, я приглашаю следовать за мной. Прошу.

Я хочу быть святым. Хочу спасать души миллионов. Хочу творить добро по всему миру. Хочу сражаться со злом! Я хочу, чтобы в каждой церкви стояла моя гипсовая статуя в натуральную величину. Да, моя – шести футов высотой, в длинных бархатных одеждах, со слегка разведенными руками и стеклянными голубыми глазами, обращенными сверху вниз на верующих, которые взывают ко мне, касаясь моих ног: «Лестат, излечи меня от рака, найди мои очки, помоги моему сыну завязать с наркотиками, сделай так, чтобы муж меня любил…»

В Мехико юноши направляются к дверям семинарии, сжимая в руках мои статуэтки. А в это время в кафедральном соборе матери рыдают, стоя передо мной на коленях: «Лестат, спаси моего малыша. Лестат, избавь от боли. Лестат, я могу ходить! Смотрите, статуя шевелится! Я вижу слезы!»

В столице Колумбии Боготе наркодилеры складывают у моих ног оружие. Убийцы с моим именем на устах падают на колени.

В Москве патриарх с мальчиком-калекой на руках молится перед моим изваянием, и мальчик выздоравливает. Благодаря моему вмешательству во Франции люди тысячами возвращаются в лоно Церкви. Они шепчут, обращаясь ко мне: «Лестат, я помирился с моей вороватой сестрой! Лестат, я расстался со своей порочной подружкой! Лестат, я разоблачил банковские махинации. Сегодня я впервые за многие годы пришел на мессу. Я ухожу в монастырь, и ничто меня не остановит!»

В Неаполе при извержении Везувия процессия верующих несет к подножию вулкана мою статую, чтобы остановить потоки лавы и уберечь от гибели прибрежные города. В Канзас-Сити тысячи студентов вереницей проходят мимо моего изваяния, и каждый при этом дает обет заниматься только безопасным сексом или отказаться от него вообще. По всей Европе и Америке во время месс ко мне обращаются с мольбами о посредничестве и заступничестве.

В Нью-Йорке группа ученых объявила на весь мир о том, что благодаря моему вмешательству им удалось создать безвредный наркотик без вкуса и запаха, кайф от которого сопоставим с комбинированным кайфом от крэка, кокаина и героина, вместе взятых. При этом новый наркотик стоит дешевле грязи, повсеместно доступен и легален! Торговля наркотиками ликвидирована навсегда.

Сенаторы и конгрессмены, услышав такие новости, рыдают от счастья и душат друг друга в объятиях. Мою статую незамедлительно устанавливают в Вашингтонском кафедральном соборе.

Повсюду в мою честь сочиняются гимны. Я – главная тема религиозной поэзии. Ярко иллюстрированное житие праведного Лестата (дюжина страниц) расходится миллиардными тиражами. Люди толпами стекаются в собор Святого Патрика в Нью-Йорке, чтобы оставить свои записочки с просьбами в коробке перед моим изваянием.

Мои маленькие копии стоят на туалетных столиках и барных стойках, на компьютерных блоках и школьных партах по всему миру. «Ты не слышала о нем? Помолись ему – и твой муж превратится в агнца, мать перестанет тебя доставать, а дети будут навещать каждое воскресенье. Только потом сходи в церковь и в знак благодарности сделай пожертвование».

Где покоятся мои останки? Их нет. Все мое тело превратилось в реликвии, мои мощи разлетелись по миру – фрагменты высохшей плоти, кусочки костей, пряди волос хранятся в золотых коробочках, называемых раками, либо в специальных полостях с обратной стороны распятий, либо в медальонах на цепочках, которые носят на груди. Я ощущаю связь со всеми этими реликвиями и могу спокойно почивать на лаврах, уверенный в их безотказном воздействии. «Лестат, помоги мне бросить курить. Лестат, неужели мой сынок-гей попадет в ад? (Конечно, нет.) Лестат, я умираю. Лестат, ничто не вернет мне отца. Лестат, эта боль никогда не кончится. Лестат, а Бог и вправду существует?» Да!

Я отвечаю всем, даруя мир и гармонию, уверенность в достижимости высоких идеалов, всепобеждающую радость веры, абсолютное избавление от всякой боли, обретение смысла.

Моя значимость неоценима. Я невиданно, неслыханно популярен. И необходим каждому! Я проник в поток истории и стал ее частью! Обо мне пишут на страницах «Нью-Йорк таймс».

А я тем временем на небесах с Господом. С Повелителем Света, Творцом, Божественным Источником Всего Сущего. Для меня не существует тайн. Это правда, ибо я знаю ответы на все вопросы.

Господь говорит: «Ты должен явиться людям. Именно так следует поступать великому святому. Там, внизу, ждут твоего появления».

И вот я покидаю Свет и плавно опускаюсь на зеленую планету. В момент проникновения в земную атмосферу я ощущаю незначительную потерю Полноты Знания. Это естественно. Ни один святой не может принести в мир всю Полноту Знания, ибо мир этот не способен ее постичь.

Вы можете упрекнуть меня в том, что я приукрашиваю себя, наделяю своими прежними человеческими качествами. Но ведь я остаюсь величайшим святым и для призрака экипирован просто великолепно. И куда же я направляюсь? Как вы думаете?

Ватикан – самое маленькое государство в мире – погружен в непроницаемую тишину.

Я в спальне Папы. Она похожа на монашескую келью: узкая кровать и жесткий стул с прямой спинкой – больше ничего. Никаких излишеств. Иоанну Павлу II восемьдесят два года. Он страдает: боль в суставах лишает сна, тремор болезни Паркинсона очень силен, артрит поразил все суставы. Старость безжалостна к нему.

Папа медленно открывает глаза.

– Святой Лестат, – по-английски говорит Папа, – почему ты пришел ко мне? Почему не к Падре Пио?[1]

Не слишком радостное приветствие.

Однако он не хотел меня обидеть. Вопрос абсолютно объясним. Папа любит Падре Пио. Он канонизировал сотни достойных святости. Возможно, он любит их всех. Но Падре Пио особенно. Не знаю, любил ли он меня, когда причислял к лику святых, – я еще не дошел до той части своего повествования, в которой это произойдет. А Падре Пио был канонизирован всего за неделю до описываемого мной момента.

(Я видел по телевизору всю церемонию – от начала и до конца. Вампиры любят телевидение.)

Вернемся на место действия.

В папских покоях царит холодная тишина. Несмотря на королевские размеры, они поражают простотой и аскетизмом. В личной часовне Папы мерцают свечи. Папа стонет от боли.

Я возлагаю на него свои исцеляющие руки и избавляю от страданий. Все его члены расслабляются. Один глаз он прищурил, а вторым поглядывает на меня – это его обычная манера. И между нами внезапно возникает взаимопонимание, или, скорее, это я открываю в нем нечто такое, о чем должен узнать весь мир.

Источником глубочайшей самоотверженности, мудрости и совершенной духовности Папы служит не только его безграничная любовь к Христу, но и жизнь, которую он прожил под коммунистическим гнетом. Людям свойственно забывать. Коммунизм, несмотря на всю его жуткую бесчеловечность, по сути своей основан на некоем преувеличенно духовном кодексе. Но не успело великое пуританское правительство поглотить юность Иоанна Павла, как он попал во власть жесточайших парадоксов и убийственной бессмысленности Второй мировой войны, ставшей для него своего рода школой самопожертвования и отваги. Этот человек никогда не знал иного способа существования, кроме духовного. Лишения и самоотречение сплелись подобно двойной спирали и окутали всю его жизнь.

Неудивительно, что Папа так и не смог избавиться от своих глубоко укоренившихся подозрений по отношению к тем, кто воспевал процветающие западные страны. Он просто не был способен принять бескорыстную милость, которая проистекает из богатства. Высочайшее, безграничное блаженство возможно при достижении выгодной позиции, то есть надежного, гарантированного достатка. Бескорыстие и беспримерные жертвенные амбиции проявляются, только когда все потребности удовлетворены сверх меры.

Имею ли я право заговорить с ним об этом в столь интимный момент? Или следует просто заверить Папу, что ему не стоит волноваться по поводу «жадности» Западного мира?

Я начинаю негромко растолковывать ему свое отношение к этому вопросу. (Знаю, знаю, он – Папа, а я – вампир, который пишет эту историю. Но в этой истории я – Великий Святой. Меня не запугаешь рискованными ситуациями в моем собственном произведении!)

Я напоминаю Папе о том, что высочайшие принципы греческой философии зародились в роскоши, и постепенно он начинает согласно кивать головой. Папа весьма и весьма образованный философ. Многие люди не осведомлены и об этом его качестве. Но я должен внедрить в его мозг нечто более глубокое и более совершенное.

Я прекрасно вижу это. Я вижу все.

Наша самая большая и самая распространенная ошибка заключается в том, что каждый новый шаг в своем развитии мы воспринимаем как некую кульминацию, вершину. Великие «свершилось» и «последняя стадия». Эдакий системный фатализм, беспрерывно подстраивающийся под постоянно изменяющееся настоящее. Любое продвижение встречает всепроникающая паника. В течение двух тысяч лет мы постоянно к чему-то стремимся и чего-то «наконец достигаем».

Причиной тому, несомненно, наше восприятие «современности» как преддверия конца света, наша одержимость идеей Апокалипсиса, владеющей нами с тех самых пор, как Христос вознесся на Небеса. Мы должны прекратить это! Мы должны осознать, что стоим на пороге великой эпохи! Больше не надо будет бороться с врагами. Они исчезнут, трансформируются.

Но вот что я особенно хочу подчеркнуть: теория и практика модернизма и материализма (течений, которые столько лет пугали Церковь) до сих пор находятся в стадии становления! Их сакраментальная природа еще только начала приоткрываться!

Детские промахи не беда! Электронная революция превзошла все самые смелые пророчества двадцатого столетия. Мы еще проходим через родовые муки. Испытайте это на собственной шкуре! Прочувствуйте. Доиграйте этот акт до конца.

Повседневная жизнь миллионов, населяющих развитые страны, не только комфортна – в ней сосредоточено великое множество поразительных, граничащих с чудесами вещей. Это порождает новые духовные запросы, бесконечно более дерзновенные, чем цели, которые ставили перед собой миссионеры прошлого.

Мы должны признать, что политический атеизм потерпел крах. Подумайте об этом. Вся система рухнула. За исключением Кубы, возможно. Но что смог доказать Кастро? Ведь даже самые влиятельные политические круги Америки стремятся всячески демонстрировать наивысшую добродетель как нечто само собой разумеющееся. Вот почему мы то и дело узнаем о скандалах во власти! Вот почему люди так расстраиваются! В отсутствие нравственности и правил поведения скандалов не бывает. Наше отношение ко всем слоям общества, которые мы опрометчиво причислили к «светским», могут претерпеть кардинальные изменения. И в самом деле, кто не имеет глубоких и непоколебимых альтруистических убеждений?

Иудео-христианство – религия светского Запада, пусть даже миллионы людей это категорически отрицают. Высокие принципы этой религии навсегда впитаны даже самыми скептически настроенными агностиками-интеллектуалами.

Заповеди этой религии определяют правила поведения и общения и на Уолл-стрит, и на запруженных людьми пляжах Калифорнии, и на встречах лидеров России и Соединенных Штатов.

Скоро появятся (если уже не появились) техносвятые, которые путем умелого распределения потоков товаров и услуг избавят от нищеты миллионы людей. По мере того как в трущобах Азии и Востока будут, словно распускающиеся бутоны прекрасных цветов, возникать все новые и новые интернет-кафе, дающие людям, живущим в разных уголках Земли, возможность общаться между собой, в их сердцах не останется места для ненависти и распри прекратятся. Кабельное телевидение принесет бесконечное количество новых программ на просторы арабского мира. Не останется в стороне даже Северная Корея.

Благодаря компьютерной грамотности национальные меньшинства полностью и весьма удачно ассимилируются в Европе и Америке. Как я уже упоминал, медицинская наука создаст дешевую замену кокаину и героину и таким образом искоренит торговлю наркотиками. Насилие и грубость уступят место утонченным дебатам и обмену информацией. Террористические акты станут крайне редкими, будут считаться деяниями непристойными и недопустимыми и в конце концов прекратятся.

Что касается сексуальности, то революция в этой сфере охватила столь широкие общественные слои во всем мире, что в данный момент мы не в состоянии осмыслить ее последствия. Короткие юбки, короткие женские стрижки, свидания на заднем сиденье автомобиля, работающие женщины, влюбленные геи… У нас просто головы пошли кругом, как это бывает в самом начале пути. Научный подход к деторождению и контроль над ним дали нам немыслимую для прошлых столетий власть, но это лишь предвестие грядущего. Нам следует с уважением относиться к мистическим загадкам сперматозоидов и яйцеклеток, к великим тайнам полов, их взаимного притяжения и влечения. Все дети Господа преуспевают благодаря преумножающимся знаниям, но, повторяю, это только начало. Во имя Господа мы должны найти в себе мужество постичь и принять красоту науки.

Папа слушает. Он улыбается.

Я продолжаю.

Господь Бог, воплощенный в человеческий облик, от восторга перед собственным Творением воистину станет Человеком и в третьем тысячелетии будет признан главным символом Священной Жертвы и Всепоглощающей Любви.

Уверен, потребуется не одно тысячелетие, чтобы постичь замысел распятого Христа. Почему, например, он спустился с небес на землю именно в тридцать три года? Почему не в двадцать? Почему не в двадцать пять? Почему история Христа начинается с младенчества? Кому хочется быть ребенком? Может быть, в ребенке наше Спасение? И почему выбрано именно это время в нашей истории? И это место?

Повсюду сухая глина, песок, гравий, скалы. (Нигде не видел столько скал, сколько на Святой Земле.) Босые ноги, сандалии, верблюды. Представьте себе те времена. Неудивительно, что у них было принято забивать людей камнями! Имеет ли это какое-нибудь отношение к поразительной простоте внешности Христа, к его прическе и одеждам, в которых он явился в то время? Думаю, да, имеет. Полистайте книгу по истории костюма – любую достойную энциклопедию, охватывающую период от древних шумеров до Ральфа Лорена, – и вы не найдете там фасонов одежды и моделей причесок проще, чем в Галилее первого века.

Это очень существенно, говорю я святому отцу. Христос все продумал. Должен был продумать. Как иначе? Он ведь наверняка знал, что его изображения будут распространяться по земле в геометрической прогрессии.

Более того, я думаю, что Христос выбрал распятие, потому что с тех самых пор на всех изображениях он выглядит так, будто хочет заключить вас в свои объятия. Стоит вам взглянуть на распятие с этой точки зрения, все тут же переменится. Вы увидите, как он с любовью протягивает руки всему миру. Христос понимал, что этому образу суждена долгая жизнь. Понимал, что он должен быть абстрактным и при этом легко воспроизводимым. То, что мы спокойно берем в руки изображение жуткой смерти и вешаем его на цепочке себе на шею, совсем не случайность. Господь обо всем думает.

Папа продолжает улыбаться.

– Не будь ты святым, я бы поднял тебя на смех, – говорит он. – Кстати, не подскажешь, когда ты ожидаешь прихода этих твоих техносвятых?

Я счастлив. Он стал похож на прежнего Войтелу – Папу, который продолжал кататься на горных лыжах до семидесяти пяти лет. Мой визит стоил этого.

И потом, не можем же мы все быть Падре Пио или матерью Терезой. Лично я – святой Лестат.

– Я передам от вас привет Падре Пио, – шепчу я.

Но Папа уже задремал. Он усмехнулся и погрузился в сон.

Не слишком высокая оценка моего визита. Я его усыпил. Но стоило ли ждать иного, тем более от Папы? Он так много работает. Он страдает. Предается размышлениям. В этом году он уже побывал в Азии и на Востоке, а скоро отправляется с визитом в Торонто, Гватемалу и Мексику. Уму непостижимо, откуда у него берутся силы на все это!

Я кладу руку ему на лоб.

И ухожу.

Я спускаюсь по лестнице в Сикстинскую капеллу. Там ни души и, конечно, темно и холодно. Но ничего страшного, святой Лестат видит в темноте не хуже Вампира Лестата. И глазам моим открывается ни с чем не сравнимое великолепие.

Я стою в полном одиночестве, отрезанный от всего мира, от всего сущего. Я хочу распластаться на полу, подобно священнику, посвящаемому в духовный сан. Я хочу быть священником. Я хочу благословлять толпу! Я страстно, до боли этого жажду. Я не хочу творить зло!

Но все дело в том, что мои фантазии о святом Лестате растворяются в воздухе. Я сознаю их несостоятельность и невыносимо страдаю от этого.

На залитой солнечным светом площади Святого Петра никогда не появится плакат с моим изображением. И сотни тысяч людей никогда не будут ликовать по случаю моей канонизации. И кардиналы никогда не будут присутствовать на этой церемонии, потому что церемонии этой никогда не будет. И я не узнаю формулу изготовления безвредного наркотика без запаха и вкуса, который по кайфу сопоставим со смесью героина, кокаина и крэка, а значит, не смогу спасти мир.

Я даже не в Сикстинской капелле, а очень и очень далеко от нее. Здесь тепло, хотя и столь же безлюдно.

Я – вампир. И наслаждаюсь этим уже более двух столетий. Я наполнен кровью других существ по самые брови. Я осквернен кровью. Я проклят, как та женщина, страдавшая кровотечением до того момента, когда она коснулась края одежд Христа в Капернауме![2] Я живу кровью. Я ритуально нечист.

Есть только одно чудо, на которое я способен. Мы называем его Обряд Тьмы, и я собираюсь его совершить.

Вы что думаете, чувство вины и угрызения совести могут меня остановить? Nada![3] Никогда! Mais non![4] Даже не думайте! Забудьте! Убирайтесь, с глаз долой! Черта с два! Оставьте меня в покое! Ничего не выйдет!

Я говорил вам, что вернусь? Говорил?

Я испорченное дитя – необузданное, беспощадное, неудержимое, не знающее стыда, безрассудное, неисправимое, бессердечное, неистовое, неустрашимое, не ведающее угрызений совести, порочное и потому недостойное прощения и спасения.

И я, дети мои, приготовил для вас историю.

Я слышу зов колоколов ада!

Что ж, пора начинать!

Итак…