Критическая масса ядерного распада. Книга вторая. Офицеры советских подводных крейсеров. *** (А. В. Козинский, 2012)

Атомный ракетный подводный крейсер, слегка покачиваясь на, парящих морозной зыбью изморози, волнах зимнего Мотовского залива, удерживаемый на водной поверхности запасом плавучести 14 цистерн главного балласта, изготовился к погружению. Справа, возвышаясь над рубочной надстройкой крейсера, устремилась в низкое свинцовое небо полярной ночи шпага заваливаемой антенны связи. По центру в густой смазке разместилась труба выдвижной мачты перископа. Оптический глаз перископа, вращаясь в разные стороны поворотом выдвижной трубы мачты, позволял командиру или вахтенному офицеру из прочной рубки вести наблюдение за водным и воздушным пространством в надводном и подводном положении на перископной глубине.

Ощупывая невидимыми лучами прилегающее пространство акватории вокруг корабля, без устали вертелась вогнутая «лопата» антенны радиолокационной станции.

Внизу в специальной выгородке центрального поста, покручивая настроечные ручки приборов, в звуконепроницаемых наушниках на голове, напрягали свой избирательный музыкальный слух акустики. Они улавливали и анализировали каждый шорох, издаваемый глубинами моря.

Все члены экипажа осматривали и проверяли материальную часть своих боевых постов, заведований, отсеков, оружие, технику служб и боевых частей. По установленной цепочке, через центральный пост доклад о готовности к погружению уже всего корабля в целом доходил к его командиру.

Наконец, единственная воздушная магистраль связи подводников с внешним миром – верхний рубочный люк закрыт лично командиром. Тут же последовала его команда:

– Задраен верхний рубочный люк! Заполнить концевые!

Поток команд и докладов, чередуясь и упреждая друг друга, сливался в мелодию действий слаженной работы экипажа. Подчиняясь воле командира, он делал корабль послушным живым существом, связанным стройной системой организации боевых и повседневных расписаний с людьми внутри его прочного корпуса.

На командном посту командира группы управления ракетной боевой части и одновремённо командира 4 отсека Антон старался изо всех сил своими действиями способствовать заданному ритму работы подводников.

Предваряя исполнение команды, коротким сигналом рыкнул ревун. Под напором давления гидравлики закрутилась механика приводов клапанов вентиляции, которые открывшись, выпустили натруженный и теперь освобождённый воздух из концевых групп цистерн главного балласта.

– Ш-ш-ух! – облегчённо выдохнули они. Сквозь прорези шпигатов в цистерны на освобождённое место хлынула морская вода.

– Пф-ф-ух! – корабль грузно осел и, задержавшись на поверхности моря, вместе с душами подводников возрадовался:

– Дудки, не «бздо» – мы пока ещё не тонем! Средняя группа прочных цистерн главного балласта цепко удерживала субмарину на поверхности моря. Она вселяла надежду и уверенность морякам, что хотя они и отрезаны от привычного мира, но только для того, чтобы плавать под водой и всплыть в нужный момент вновь.

– Товарищ командир! Принят главный балласт кроме средней. Крен, дифферент ноль градусов. Курс 112 градусов, под килём 220 метров. Оба реактора на мощности 40 процентов. Режим ГТЗА, работают обе турбины «Самый малый вперёд». Ход 4 узла. Радиационная обстановка нормальная. Лодка осмотрена, замечаний нет! – доложил командиру в боевую рубку старший помощник.

Главный командный пункт центрального поста (ЦКП) – мозговой центр управления крейсером был связан дублированными каналами радиотелефонной и по специальным переговорным трубам голосовой связью с десятью отсеками и всеми командными пунктами боевых частей и служб корабля. Офицеры ЦКП принимали доклады, анализировали обстановку, докладывали командиру об исполнении его команд, готовили данные для решения командира по управлению кораблём и использованию оружия. Главная фигура на ЦКП – старший помощник командира (старпом).

– Наш старший помощник капитан 2 ранга Баклашов Игорь Петрович, – не раз слышал Антон, как в головы молодых матросов втолковывал военно-морскую смекалку и науку старшина команды электрооператоров, он же старшина 4 отсека мичман Глебов. Все нюансы флотской службы, сохранившей не выветриваемые остатки стиля и традиций времён войны, за пять лет срочной службы мичман Глебов изучил досконально и своим опытом делился охотно.

– Повторяю: капитан 2 ранга Баклашов наш старпом!

– А кто такой на корабле старпом? – задав вопрос, он внимательно всматривался в лица дружно молчавших матросов. Не желая тянуть время, снимал фуражку, устремлял взгляд к подволоку отсека, воображая там небо, и тыкал туда указательным пальцем:

– Матрос Беляев, что ты там видишь?

– Небо…,– заикаясь отвечал тот.

– А ещё? – наседал мичман. – Кто из вас кое-кого таки там ещё заметил? – уточнял он. Матросы всматривались в подволок отсека, от усердия работы мысли пооткрывали рты, тихо сопели, но зрительно не видя никого, безмолвствовали.

Выдержав паузу, Глебов закрывал глаза. Для достоверности эффекта ещё раз взмахивал рукой в направлении неба и выдавал:

– Так вот, там на небе – бог! А рядом с богом – наш командир, он нам отец, друг и товарищ! – Поняли!?

– А теперь, – быстрым и привычным движением он одевал фуражку, отряхивал не существующую пыль с одежды, небрежным жестом, как бы между прочим, проверял все пуговицы на одежде, зорко осматривал проход к входному переборочному люку в отсек и продолжал:

– А теперь, закройте свои «коробочки», подберите сопли и кыш трудиться на боевые посты! Если вездесущий старпом войдёт в отсек и увидит, что вы «сачкуете», то ни себе, ни вам я не завидую. Ибо старпом тут внизу наш бог, царь и чёрт – всё вместе взятое! Правда, наш старпом суров, но справедлив. Он уж указания дважды не повторяет. Попадаться ему на глаза лишний раз не советую…. Хорошую работу он замечает сразу и проходит мимо. А вот плохую…, – господи, помоги, пронеси и помилуй!

Прильнув к окуляру перископа, командир корабля капитан 1 ранга Сберев Василий Иванович, в ожидании квитанции на переданное радио о погружении с командного пункта флота, размышлял о предстоящем плане отработки боевых упражнений экипажем подводного крейсера.

Его крепко сбитая, чуток ниже среднего роста фигура цепко удерживалась коротковатыми ногами на ребристых паёлах рубочной палубы. Спокойные руки привычно лежали на ручках гидравлического привода горизонтального наведения перископа. Ещё ясные и не воспалённые бессонницей глаза через оптическую систему этого выдвижного устройства всматривались в туманные просветы налетающих снежных зарядов в попытке отыскать безопасный путь корабля.

В генеалогическом древе Сберевых кровь татар, башкир, русских, перемешавшись, создала своеобразный, унаследованный коктейль, позволивший командиру взять национальность русского. Хотя узковатые глаза, приплюснутый нос, характер поведения и речь выдавали в нём человека восточного.

Постоянное бремя ответственности, ограниченный тревожный сон 2–3 часа в сутки, напряжённый график отработки задач плавания, когда ошибка любого члена экипажа, оставленная без должного внимания, могла привести к гибели корабля, делали его жизнь невыносимо трудной, но привычно одолимой.

Поговаривали, что на берегу, расслабившись, он иногда здорово «закладывал за воротник». Да и его жена в этом вопросе ему ничуть не уступала. Но в глазах экипажа «кесарь» был вне подозрений: его короткие ноги удерживали командирскую фигуру твёрдо и устойчиво, без каких-либо кренов и дифферентов. Из всего этого следовал вывод: если он выпивал, то пить умел, кораблём командовал уверенно и со знанием дела.

– Товарищ командир! На переданное радио получена квитанция, – доложил командир боевой части четыре (БЧ-4,РТС).

– Ход 6 узлов, опустить выдвижные устройства. Заполнить среднюю! Погружаться на глубину 40 метров с дифферентом три градуса на нос! – скомандовал командир.

– Погружаемся на глубину 40 метров. Осматриваться в отсеках! – прозвучал голос старпома из динамиков по всему кораблю.

Помимо воли Антон выжидающе насторожился. Его взгляд скользнул по подволоку отсека и бортам прочного корпуса, к которым прилегали балластные цистерны средней группы, а затем остановился на напряжённо застывших лицах подводников.

Психология поведения человека выработала устойчивые рефлексы противодействия панике страха для преодоления опасностей, возникающих при неустойчивом плавании на поверхности воды. Жизненный опыт людей защищал их от падения на голову кирпича, камня или других материальных предметов, которые подчинены общим законам тяготения Земли. Человек разумный обобщил и освоил методы и приёмы защиты от кратковременного воздействия энергии природного или искусственного происхождения.

Но разум абсолютно беззащитный, когда потенциальная опасность огромного давления водной стихии угрожающе окружает человека со всех сторон. Только тонкая скорлупка прочного корпуса корабля предохраняет моряков от превращения этого страшного давления воды в кинетическую энергию сокрушающую их жизнь.

Тем не менее, жизнь торжествующая, прикрываясь осознанным страхом, преодолев глубину предельного погружения вместе с потрескивающим от напряжения прочным корпусом подводного корабля, отбрасывает сомнения и рождает качественно нового человека имя которого ПОДВОДНИК.

Безусловно, мичман Глебов был подводником опытным. Антон не раз восхищался его уверенными, находчивыми действиями. Он не стеснялся, при необходимости, обращаться к мичману за помощью и тот щедро делился всем, чему научила его военно-морская служба.

Вот и сейчас коротким сигналом ревун пропел свою песню, но через 5 секунд, как ей положено, одна из гидравлических машинок привода клапанов вентиляции цистерны так и не сработала. Быстрым движением Глебов переставил манипулятор на действие вручную. Тут же рычаг-трещётка замелькал в его руках. Ручеёк пота не успел скатиться с кончика носа мичмана, как он уже докладывал:

– Центральный! Не сработала машинка клапана вентиляции цистерны правого борта № 5. Клапан открыт вручную. Машинка поставлена на действие гидравликой!

Ревун исправно выдавал предварительные сигналы и, не менее своевременно, ему в такт, по воле людей открывались и закрывались кингстоны и клапаны вентиляции цистерн.

Запас плавучести корабля стремительно уступал место морю вместе с последним, вытолкнутым пузырём воздуха из балластных цистерн средней группы. Ворвавшись внутрь их объёмов, силой отрицательной плавучести вода заставила крейсер тяжело охнуть и провалиться в пучину сомкнувшихся волн моря.

Корабль быстро набирал глубину. В его отсеках стояла тишина, сквозь которую, еле слышно, по бортам цистерн скользили разрозненные пузырьки воздуха:

– Блюм б-у-ль, буль б-у-ль, – тихо шептали они.

Сила тяжести заставляла тела подводников догонять, уходящую из-под ног вниз, палубу. Внутреннее содержание тел, сохраняя остаточную инерционность своего положения в пространстве, устремлялось вверх в попытке через рты покинуть своих хозяев.

Вспотевшие хозяева, как рыбы попавшие в необычную среду, шевелили челюстями, пытаясь «продуться» – выровнять внутреннее давление тела с внешним давлением в отсеке. Перепады давления воздуха в прочном корпусе корабля вызывали болезненное хлопанье ушных перепонок подводников, но процедура «продувания» устраняла этот дискомфорт.

– Мужики! – обратился к морякам Глебов, – если хотите остаться мужиками, то держите своё мужское достояние обеими руками внизу штанов. Внутренности – ерунда: затолкнём обратно! А вот если ваше «хозяйство» попадёт под зубы… – представляете, что будет? Ну вот, Беляев, голубчик, не дергай судорожно кадыком! Ты что, свою яичницу уже выкушал?!

– Д-д-держу в зубах, боюсь пошевелиться, – под дружный хохот подводников промычал тот.

Крейсер, подхваченный усилиями носовых и кормовых горизонтальных рулей, приостановил погружение и на мгновенье в раздумье остановился: что делать дальше?

Но тут же под воздействием хода и тех же рулей, он наклонился на нос и стрелка глубиномера начала медленно отсчитывать набираемые метры глубины. Всё, что было плохо в отсеках закреплено, самоходом поползло искать более удобные места. Старшины отсеков давали «дрозда» подчинённым за нерадивость крепежа бегающих предметов и те быстро устраняли свои промахи.

Дифферент начал отходить. Присмотревшись к глубиномеру, Антон убедился, что корабль занял заданную глубину погружения.

– Командиру боевой части пять удифферетовать подводную лодку на глубине 40 метров, скорости 6 узлов, с дифферентом полградуса на нос, – прозвучала команда командира.

Командир БЧ-5 Валентин Веселов в свои 40 лет, как и любой главный механик на корабле назывался «дедом». По существу, этому названию соответствовала только его седая, совсем белая, умная голова. Всё остальное: живые карие глаза, подвижная стройная фигура, доброжелательная улыбка делали его человеком энергичным и, в соответствии с фамилией, весёлым. В будущем Веселов, буквально, помолодеет и повеселеет, когда после очередного отпуска приедет с волосами на голове, покрашенными в ярко-рыжий цвет. Вызвав некоторое удивление и замешательство своих сослуживцев, на втором дыхании молодости наш рыжий «дед», фигурально, будет поражать насмерть лучшую половину человечества и укладывать их штабелями в закрома побед своего мужского очарования. Это всё будет в будущем. Пока же в их базе в Западной Лице не было ни жилого городка, ни женщин, о которых подводники могли только мечтать. Все эти молодые, пока цветущие превосходным здоровьем, парни были заброшены судьбой в глухие, необжитые места Заполярья, отчасти по собственному желанию, а больше по велению советской действительности. Этой же действительностью они были на многие годы изолированы от всех благ цивилизации непробиваемой бронёй безучастия к судьбе отдельно взятого человека, стеной тотальной секретности, недоверия и подозрительности. С одной стороны жёсткий отбор человеческого материала режимом власти, с другой – прицельное воздействие непознанного, невидимого, работающего в подводной стихии атома, безжалостно отбрасывали пострадавших и слабых людей в отходы производства, выживших сильных и способных – делали подневольными, но настоящими подводниками.

Вот и сейчас они занимались делом – дифферентовали подводный крейсер. В принципе, ничего хитрого в этом процессе не было: нужно было плавучесть многотонного крейсера привести к положительному значению близкому к нулевому; затем выровнять моменты сил по крену и дифференту. Это позволяло кораблю под действием работы гребных винтов и рулей парить и плавать с разной скоростью в заданном коридоре глубин моря.

После определённых манипуляций с цистерной плавучести и дифферентными цистернами механик быстро и уверенно справился с поставленной задачей. Крейсер на ровном киле белой лебедью послушно удерживал заданную глубину погружения.

После команды «Окончена дифферентовка» были поданы и произведены соответствующие сведения и доклады из отсеков в центральный пост, внесены коррективы в ведомость журнала дифферентовки и командир её утвердил. Наконец, по назначенной командиром боевой готовности № 2 первая боевая смена подводников заступила на вахту.

Командир корабля утвердил схему маневрирования крейсера в полигоне. Назначил режим использования средств регенерации воздуха. Задал предел необходимой мощности работы атомных реакторов и дал разрешение экипажу готовиться к обеду.

Особое место на кораблях военно-морского флота занимали приборки: ежедневно малые – утром, перед обедом и ужином; большая – в субботу. Они были такими же обязательными и привычными, как восход и заход солнца. В этом процессе борьба за чистоту корабля и здоровье людей при помощи швабр, ветоши, щёток, наждачной шкурки, мыла и смёток было делом святым. Заглядывая во все многочисленные углы и шхеры, драили, чистили, наводили блеск на все медяшки, железки, железяки и приборы, подметали и убирали свои заведования и таким образом становились участниками приборок все офицеры, мичманы и матросы корабля.

В конце большой приборки комиссия во главе со старпомом проверяла качество чистоты и порядок во всех отсеках крейсера. Главной лакмусовой бумажкой проб был белый платок.

Обнаружив на платке пыль, комиссия проверку в этом отсеке прекращала. Обычно несколько слов говорил старпом, хотя и без слов всем всё было понятно… – приборка там повторялась.

Во время приборки руки и ноги приборщиков были заняты работой, голова особым творчеством не загружалась, язык же был свободен в выборе любых тем для разговора.

– Товарищ мичман, а почему ракетчиков причисляют к каким-то «бечелюксам»? – показалась из-за стойки автомата пеленга и дистанции любопытная голова Беляева.

– Почему, почему – по традиции! Неофициально бечелюксами называют боевые части один, два, три, четыре-РТС. Товарищ лейтенант, откуда у этой традиции выросли ноги? – усердно смахивая невидимую пыль с пульта управления пуском ракет, обратился к Антону уже сам Глебов.

– Ну, конечно, не из того места откуда обычно растут ноги у людей, а из жизни, вернее, из истории развития флота и совершенствования конструкций кораблей, – начал рассказывать Антон. – Во все времена моряки артиллеристы пользовались уважением и занимали особо почитаемое положение в иерархии корабельных специальностей. Перечисленные Глебовым боевые части, комплектовались моряками, специальности которых представляли исторически сложившуюся аристократию профессий. Ветер, парус, непредсказуемая стихия океана и оружие – именно они создали и поддерживали на морских судах и кораблях флота особое положение бечелюксов.

С появлением паровой машины, заменившей парус, значение и вес морских профессий несколько переместился вниз в трюма. Техническая экспансия заполнила до предела железные корпуса кораблей и загнала туда же практически всех «аристократов». «Деду»– главному механику, безраздельному хозяину и авторитету трюмов, пришлось несколько потесниться – пока только местом.

Стереотип кочегара, пропитанного угольной пылью и потом, вылезшего из преисподней машинного отделения, накрепко зафрахтован в памяти не одного поколения моряков. Да и сейчас, обслуживая движители и другие механизмы, механикам трудно уберечь одежду и тело от загрязнения горюче-смазочными материалами.

– Точно так, – «прогудел» здоровенный детинушка, вымахавший на радость маме и папе под 190 сантиметров ростом старшина стартовой команды старшина 1 статьи Алексей Ошитков.

– Механиков и трюмных и сейчас зовут чёрножопыми маслопупами.

Алексей приоткрыл лючок ракетной шахты, убрал наждачную шкурку в карман, дунул на блестящий медью кремальерный затвор. Сунул голову в шахту и оттуда, усиленное её внушительным объёмом, донеслось его удовлетворительное:

– Порядок!

– Ты что, Алёша, на дне шахты искал чумазых кочегаров? – под смех подводников задал вопрос Глебов.

– Не обнаружил. Сил моих не хватает отваживать любопытствующих. Не положено на приборную палубу пускать народ из других боевых частей! Так нет. Лезут! Мы только посмотрим, только посмотрим, – улыбаясь ответил он.

– Эй, народ, кончай травить баланду, скоро обед, шагайте ко мне, угощу витаминами на любой вкус, – сквозь лаз прохода с жилой палубы 4 отсека призывно прозвучал голос корабельного врача старшего лейтенанта медицинской службы Умрихина Анатолия.

На этой палубе рядом с лазом по левому борту корабля, прижимаясь к ракетной шахте, разместилась каюта, на двери которой, стараниями управленца-оператора главной энергетической установки и по совместительству корабельного секретчика старшего лейтенанта Володи Разуваева, красовалась надпись «Секретная часть». Чуть ниже этой надписи было нарисовано внушительных размеров мохнатое ухо. Ещё ниже чётким шрифтом, с огромным восклицательным знаком в конце, пропитывая окружающее пространство настороженной подозрительностью, впечатляла ещё одна надпись:

– Враг не дремлет!

Если открыть дверь секретной части, то с её обратной стороны на плакате, не менее выразительно была нарисована мускулистая фига, выстреливающая на кончике пальца обнадёживающее заверение – «Охрана так же не дремлет!».

У невзрачного, свойского, «своего в доску» парня – Володи, на первый взгляд, всё в жизни было расставлено по своим местам. Если бы молодость Антона была не столь доверчива и чуть поопытней, то он рассмотрел бы в Разуваеве совсем другого человека. Этот самолюбивый, чем-то ущемлённый, слабовольный, обиженный на весь мир человек, был женат на женщине старше себя на 8 лет. Он действительно не дремал и, завербованный особым отделом КГБ, добровольно работал осведомителём. Любой разговор офицеров, через Володино мохнатое ухо, спустя некоторое время, становился достоянием КГБистов. Трудно себе представить, сколько неприятностей пришлось пережить друзьям-товарищам подводникам, которых закладывал этот мерзавец.

Попозже, научившись видеть не только оболочку, но и внутреннее содержание жизни, Антон сможет без труда распознать забрасываемую особым отделом КГБ сеть осведомителей в экипаже. Самое страшное то, что они работали по принципу «бей своих, что бы чужие боялись!», создавали в экипажах нервозную обстановку недоверия и, в конечном итоге, коверкали судьбы отдельных вполне порядочных людей.

Оправдывая свое существование, – абсолютно не уместное и вредное, особисты успешно «наводили тень на плетень», паразитируя на здоровом теле экипажей подводных крейсеров. Выполняя деструктивную, разрушительную роль, особые отделы КГБ, созданные в мирное время при соединениях этих кораблей, безосновательно подвергали сомнению преданность и лояльность к режиму офицеров и моряков, готовых за Советскую власть отдать свои жизни. Создавая обстановку недоверия и подозрительности, они уничтожали именно те цементирующие связи, без наличия которых экипажи крейсеров переставали существовать как единое целое существо, название которому – военный корабль.

Таким образом, маразматический, самодурствующий мозг режима, пытаясь лечить несуществующую болезнь не там где нужно, запускал болезнетворный микроб в здоровое тело. Лечить же надо было свою собственную хворую голову и разум.

– Ха, держите вы меня, нужны им твои витамины, как «пришей кобыле второй хвост»! – послышалось из приоткрытых дверей медамбулатории, откуда высунулась хитрая татарская физиономия начальника службы снабжения корабля капитана Рахматуллина.

Именно начальника службы потому, что в то время на корабле была служба, было и снабжение. Исходя из этого, Рахматуллин был на корабле человек нужный и весьма уважаемый. Ибо Рахматуллин – это спецодежда, которая, проходя опытный этап обкатки на атомных крейсерах, была самых разнообразных образцов и покроев: канадки, тулупы, рукавицы, шерстяное бельё, сапоги, валенки, танкистские комбинезоны, кожаные куртки, хлопчатобумажные костюмы и прочее. Рахматуллин – это провизионные кладовые заполненные, опять-таки, опытным автономным пайком – продуктами питания при одном упоминании о которых текли слюнки: шоколад, икра, тарань, балыки, масло, яйца, мясо, консервы, соки, овощи и прочее. Рахматуллин – это вино, спирт и ежемесячное денежное содержание! Вот кто такой Рахматуллин – фигура на корабле влиятельная, обожаемая и содержательная. Правда, он ещё не знал, что через какой-то год станет безработным, так как, «совершенствуя» штатную численность экипажа, должность начальника службы снабжения будет упразднена. Но пока, как говориться, «был он не только при шпаге, но и на коне!».

Всё это перечисленное обилие нельзя воспринимать буквально, как свалившееся безотчётное богатство, которое можно было грести лопатой. Просто несколько граммов того или иного продукта, предусмотренного действующей суточной нормой на одного человека, позволяли раз в неделю каждому члену экипажа скушать бутерброд с икрой, один раз в двое суток выпить 100 грамм сухого вина, ежедневно получать 20 граммовую шоколадку и так далее.

Правда, «заботами» родной партии и других доброхотов, не принадлежащих к плавсоставу подводных лодок, с целью «улучшения и совершенствования» первоначальные нормы продуктов автономного пайка, научно обоснованные для условий подводных лодок с ядерными энергетическими установками, были урезаны до минимума. А вот предельные нормы ионизирующих излучений радиоактивных веществ гамма потоков, альфа и бета частиц, излучениям нейтронов, по предельно допустимым концентрациям паров ракетного окислителя и горючего, угарного, углекислого и радиоактивных газов, а так же вредным примесям в воздухе отсеков доброй половины элементов таблицы Менделеева так и остались неизменными. Притом, эти нормы были взяты из гражданского обихода, рассчитанные и предусматривающие воздействие поражающих факторов на человека без видимых патологий в течение рабочего 8-часового дня. Но подводники, закупоренные внутри прочных корпусов, дышали этой адской смесью 24 часа в сутки месяцами на протяжении многих лет службы….

Правда, они, как и Рахматуллин, не знали своего будущего. Немногие счастливчики, которые доживут до старости, с грелками под мышкой, проглотив очередную порцию лекарств, не единожды захотят за эту «заботу» плюнуть в лицо правящей партии которая была и правящим партиям, которые есть.

Как заведено на флоте, корабельный врач проверил качество приготовленной пищи – снял пробу. О готовности обеда и накрытии столов в офицерской кают-компании вахтенный офицер доложил командиру. Тот дал «добро» экипажу обедать.

Приём пищи, как и вся организация службы на корабле, производился по сменам. Поблёскивая стопкой судков из нержавеющей стали, на камбуз за горячей пищей засновали бачковые. В жилых отсеках устанавливались раскладные столы, банки. Под присмотром старшин столы сервировались металлической посудой.

Рахматуллин забрался в провизионку и его, торчащая из лючка голова, сама по себе, поворачиваясь в разные стороны, отрывисто спрашивала:

– Бачок?

Очередной подводник, из образовавшейся цепочки помощников бачковых – на подхвате, называл свой номер, подставлял судок и туда летели продукты согласно количеству людей на бачке и утверждённому меню.

– Химуля, ты что, не мог построить корабль более просторным, учитывая, что в нём будут жить живые люди? – ухмыляясь, задал вопрос Умрыхин, всегда знающему всё, старшему лейтенанту Новикову.

– Сей момент, – Новиков вытащил из верхнего кармана куртки индивидуальный дозиметр похожий на авторучку и изготовился писать прямо на стенке ракетной шахты.

– Кто первым хочет высказаться во вновь организованном конструкторском бюро по проектированию атомных подводных лодок? – выжидающе уставился на окружающих офицеров начальник химической службы. – Может вы, лейтенант Липовецкий, выдадите на-гора «рацуху» по сути дела? Прошу! – и он согнулся в глубоком пригласительном реверансе.

– За нами «не заржавеет», выдаю: наш сверхсекретный атомный крейсер 658 проекта, – начал Антон, – это фактически дизельная большая крейсерская подводная лодка, куда врезали отсек с ракетами, отсек с двумя ядерными реакторами и два отсека турбинных. Всё остальное несколько уплотнили, но ничего существенно не изменили. И, как всегда, о людях забыли начисто! Вспоминаю кем-то рассказанную из очевидцев, наблюдавших смешную картинку выражения лица женщины шефской делегации, когда она делилась впечатлениями после посещения дизельной подводной лодки типа «С».

– Открываю дверь шкафа, – захлёбываясь словами от избытка чувств, рассказывала она, – а там вместо одежды торчат потные ноги мужика! Как вы его туда затолкнули? – спрашиваю замполита.

– Извините, – говорит тот, – это наш командир в своей каюте отдыхает после дежурства.

– Запишем, – подытожил улыбающийся Новиков, – во втором поколении подводных атомных крейсеров предусмотреть человеческие условия для обитания подводников. А ты, док, что скажешь, поморщи «редьку»! Это тебе не то, что гипнотизировать доверчивых матросов. Гони идеи: и не только «что», но желательно, и «каким образом».

Врач на подводной лодке – этакий суперконгломерат медицинских профессий, в одном лице представлял всю медицину. Как говориться: и поп, и дьяк, и попадья, и на коне, и под конём – всё понемногу было в нём.

Анатолий, в первую очередь, был человек общительный, терпеливый и внимательный. К нему охотно шли подводники, кто с травмой или порезом пальца, кто с ушибом, кто с головной болью, а кто просто за советом по больному вопросу. Врач исправно кормил их пилюлями, витаминами и прочими микстурами. Очень редко упражнялся в хирургическом вмешательстве по удалению патологической плоти из здорового тела дюжих подводников. Он выстукивал и прослушивал все органы своих пациентов и под настроение «на бис», к всеобщему удовлетворению присутствующих зевак, устраивал сеансы гипноза.

– Ага, до чего вы молодцы! У нас ни пруда, ни удочки – а вы уже рыбку жарить собрались. Да ещё выложи вам «каким образом»! Вы только посмотрите, как славно любопытствует лейтенант Селищев: то одно ухо подставит, то просунет другое. У него наверняка в голове идеи пасутся мешками, только бери их, грузи и оттаскивай! Будь добр, пошевели своими локаторами, напрягись и выдай светлую струю ответов в заданном русле решаемых проблем. Ты же технарь, тебе и карты в руки! – док ловко перебросил «крючок с наживкой» прямо в открытый рот лейтенанта.

Селищев, – тщедушный человечишка с ниточкой тоненьких усиков под чувственным носом, компактно размещённых на тыковке головы, с въедливыми глазками и великоватыми ушами, своей манерой поведения старался убедить окружающий мир в исключительной важности своей персоны. Он всегда не то чтобы подкрадывался, но как-то незаметно оказывалось, что он уже тут: смотрит, слушает и обсуждает.

– Знаете ли вы, какая это сложная проблема проектировать атомные подводные лодки, – начал он. – Над её решением работают десятки проектно-исследовательских институтов и бюро. Да…

– Стоп! Тихо! – остановил его Новиков. – Слышите, как за бортом булькает, переливаясь по корпусу корабля, вода? Целое море-океан! Так что, друг любезный Селищев, воды вокруг и так достаточно. Останови фонтан! Док, не увиливай! Видишь, твой фокус не удался. Отвечай по существу!

– Ну, вы прямо за глотку меня берёте – бедного, но верного исполнителя заветов знатока души и тела человека, мудрого Гиппократа. Для того, чтобы человек жил, он должен дышать. Эта истина известна не только мудрецам, но и нам – людям смертным, – рассуждал корабельный врач. – Существующая система регенерации воздуха на подводной лодке, с одной стороны, ослабляет удавку удушья, вырабатывает кислород и поглощает углекислый газ. С другой стороны, усаживает наши голые, ничем не прикрытые задницы на тысячи термитных мощнейших мин, которыми являются банки с регенеративными пластинами. Достаточно на эти пластины попасть капле масла, как тут же последует взрыв и пожар. Взрывное горение вещества пластин прожигает металл похлеще любой сварки. Вы все знаете, что по команде «Приготовиться к регенерации воздуха» весь личный состав подводной лодки готовит резиновые перчатки, коврики, специальный инструмент. В специальные гнёзда размещаются установки РДУ, в ячейки которых снаряжаются ряды регенеративных пластин, извлечённых из герметичных банок. Развёртываются и готовятся к немедленному использованию все средства пожаротушения: переносные огнетушители, корабельную пенную систему пожаротушения, водяные шланги, вёдра с водой и так далее. Не дай бог, если любое возгорание доберётся до тысяч банок и патронов регенерации воздуха, загруженным и размещённым по всем углам и шхерам корабля. Так, что «химуля» пиши: система выработки кислорода из морской воды и выброс газов, отторгнутых организмом человека за борт, в новом поколении подводных лодок необходима, я бы сказал, как воздух, если бы о воздухе не шла речь.

– Я пишу! Пишу всё, но, пожалуйста, извольте снять свои «спецухи» и одеть кремовые рубашки. Подходит наша очередь обедать. В непотребном виде старпом в кают-компанию не допустит, – уже на ходу, удаляясь, посоветовал Новиков.

Обедали молча. В выгородке во втором отсеке по правому борту корабля размещался командирский столик на 4 места. За прерванным узким проходом, стол продолжался, за которым были втиснуты ещё десяток откидных кресел. У носовой стенки выгородки, с лючком ведущим в буфет – раздаточную, стоял зиловский холодильник – вот и вся кают-компания. Кормовая зеркальная стенка выгородки, из которой будто произрастал командирский столик, создавала некую иллюзию простора. Сверху на кронштейнах подволока кают-компании были подвешены секции мощных светильников, которые включались, когда помещение использовалось в качестве хирургической операционной.

По левому борту 2 отсека, по типу купейного вагона размещались каюты офицерского состава. Внизу, перекрытые жилой палубой, тесно прижавшись друг к другу при помощи специальной расклинки, в аккумуляторной яме стояли огромные баки аккумуляторной батареи с батарейными автоматами, измерительными приборами и другой электрической начинкой.

Обед был вкусным. Незатейливое меню представляло некоторый выбор калорийных блюд, которые оперативно подавали чистенькие в белых курточках вестовые.

Старший помощник командира проглатывал пищу торопливо, явно «не углубляясь» во вкусовые качества обеда. Далее по суточному плану предстояла отработка экипажем сложных упражнений по управлению подводной лодкой при заклинке рулей, поступлении воды внутрь прочного корпуса через пробоины, пожарах и неблагоприятной радиационной обстановке. Никому не хотелось тонуть, на полном ходу корабля врезаться в грунт дна моря, да и гореть по настоящему особого желания ни у кого не было. Вот и болела голова у капитана 2 ранга Баклашова, как бы получше и качественней подготовить подводников, чтобы это несчастье не произошло с ними фактически.

Баклашов, чернявый крепыш с крупной головой и увесистыми кулаками бывшего боксёра, имел характер решительный. Он добивался, чтобы экипаж не только знал теоретически как, но и практически умел бороться за живучесть корабля и свою жизнь.

В связи с тем, что под водой предстояло плавать более суток, то по всем правилам были задействованы системы регенерации и очистки воздуха. Дышать стало легче.

По отсекам и боевым частям были розданы оперативные вводные, согласно которых должны развиваться учебные аварийные события и ситуации.

По приказу командира мощность реакторов была поднята до 60 % и невидимые потоки нейтронов в цепной регулируемой реакции выбивали из ядер урана кванты энергии. В герметичном замкнутом пространстве первого контура под большим давлением мощные центробежные насосы гоняли бидисциллят. В пылающем высокотемпературном аду ядерной реакции вода, омывая тепловыделяющие элементы (ТВЭлы), отбирала у них тепло. Далее, пройдя через парогенераторы, энергетический бидисциллят первого контура это тепло отдавал и возвращался на повторный цикл в реактор. В парогенераторах тепло передавалось второму контуру и в виде перегретого сухого пара поступало на ступенчатые лопатки турбин, раскручивая их. Сработанный пар, поступал в главные конденсатора и там, превратившись в конденсат бидистиллята, подхватывался насосами и замыкая цикл, опять подавался в парогенераторы. Турбины раскручивали турбогенераторы, которые вырабатывали электроэнергию и питали все потребители корабля – это турбогенераторный режим использования ГЭУ побортно.

Для использования главной энергетической установки (ГЭУ) в режиме ГТЗА необходимо было подготовить (прогреть) турбины переднего и заднего хода. ГТЗА – главный турбозубчатый агрегат соединял турбину с гребным валом корабля. В режиме ГТЗА турбины побортно через турбозубчатые агрегаты вращали гребные винты корабля посредством вращения гребных валов. Сила сопротивления вращательному движению винтов давила на их лопасти и далее через главный упорный подшипник разгоняла корабль до заданной скорости движения в воде моря. Кроме того, через систему магистральных трубопроводов и агрегатов, бортовые силовые установки могли работать в перекрёстных режимах использования, обеспечивая резервирование и широкий манёвр схемами их эксплуатации.

В качестве резервных источников электропитания служили два дизельгенератора и аккумуляторная батарея. Ход корабля при этом обеспечивался двумя электромоторами при отключённых ГТЗА.

Управление ГЭУ осуществлялось со специального пульта вахтенными операторами – управленцами. Режимы использования ГЭУ и скорости хода ракетного крейсера задавались командиром из центрального поста.

Слаженность работы всего экипажа при штатном и аварийном использовании оружия и технических средств, поступлениях воды внутрь прочного корпуса, пожарах и радиоактивной опасности отрабатывалась на выходах в море в соответствии с методикой специального курса боевой подготовки атомных подводных лодок.

Разнообразие и массовость количества механизмов, систем приборов, аппаратов, устройств и схем их использования на первых порах подавляли психику человека, попавшего в необычную ситуацию обособленного, замкнутого мира пространства ограниченного прочным корпусом корабля.

Действительно, все площади и объёмы подводного крейсера, длиной корпуса около 120 метров и общей высотой с пятиэтажный дом, перегороженного прочными герметичными переборками, образующими 10 герметичных отсеков, были упакованы донельзя таким огромным количеством техники и оружия, что человек задыхался от безысходности ситуации в попытке найти там своё место.

Знания, полученные каждым моряком по основной специальности, превращались в ничтожно малую величину по сравнению с солидным перечнем смежных специальностей, которые нужно было освоить, чтобы стать подводником. Быть или не быть горе железа с множеством механизмов, напичканных в ней, и группе людей в морской форме, собранных в один экипаж, единым целым под гордым наименованием подводный атомный ракетный крейсер – ставилось в прямую зависимость от профессиональных способностей командования корабля. Именно командованию корабля необходимо было создать рабочий ритм взаимопонимания и поддержки, при котором человек поверил бы в собственные неограниченные возможности хозяина ситуации, решающим все проблемы с течением времени.

Антон настоящим подводником ещё не стал. Его слегка поташнивало и бисеринки пота мелкими росинками проступали на его лбу из-за непредвиденных бросков ускользающей из-под ног палубы. Иногда его сердце самопроизвольно уходило в пятки из-за необычности жизненной обстановки, создаваемой манёврами корабля. Постепенно кажущееся хаотичным море световой и звуковой сигнализации, пляска мечущихся стрелок измерительных приборов, приобретали изначально содержательный смысл, который он научился понимать. За весёлым подмигиванием лампочек сигнализации, плавным скольжением стрелок по градуировкам шкал, он ощущал управляемый корабль, который, доверившись людям, чётко исполнял их волю.

Вот и сейчас послушный корабль, преодолевая сопротивление воды, задрожав всем корпусом, устремился вперёд, развивая скорость до 18 узлов. Экипаж как бы застыл по местам боевой тревоги в ожидании развития дальнейших событий.

Капитан-лейтенант Мясковский Анатолий командир ракетной боевой части и непосредственный начальник Антона, щёлкая тумблерами переговорного устройства, дал команду:

– Осмотреться в отсеке! Проверить и тщательно закрепить всё имущество на штатных местах!

– Сейчас начнётся, – в напряжённой тишине промолвил врач.

– Это уж точно, – согласился с ним Антон. – Держитесь за воздух, ибо земля вскоре станет не надёжной, – осматриваясь по сторонам, добавил он.

– Ничего, перезимуем! – уверенно констатировал Мясковский, поудобней усаживаясь в кресле-вертушке на командном пункте ракетной боевой части.

Сам Мясковский, то ли русский полуеврей, то ли еврейский полурусский своего отца – чистокровного еврея и мать – не менее чистокровную русачку, будучи хорошим сыном чтил и любил. И было за что, ибо воспитали они вполне уравновешенного, несколько флегматичного, в принципе хорошего человека. Но жизнь распорядилась так, что половинчатая принадлежность по национальности, путаясь под ногами, его судьбу всегда склеивала из двух половинок. Не успев стать артиллеристом и переучиться на торпедиста, каким-то непонятным образом он стал ракетчиком.

Капитан-лейтенант был непревзойдённым знатоком и мастером рассказа множества еврейских анекдотов. Но и в анекдотах половинчатость так и пёрла из их содержания.

Пытаясь разрядить обстановку тревожного ожидания, которая большими буквами была написана на лицах моряков, он рассказывал:

– Абрам! – обратилась Роза к своему мужу, – теперь возле этого модного атома все, кому не лень, очень хорошо зарабатывают. Одни своим жёнам приносят хорошие деньги больших зарплат. Другие приносят деньги ещё больше помимо зарплат и ездят в служебных машинах. Ты же из своего института ядерной физики, кроме пустого портфеля и истоптанных носков – результата многоразовых переходов пешком туда и обратно, домой не приносишь ничего. Что, у вас там в институте, таки взять ничего нет? Только не говори мне, что секретность и здорово всех проверяют! Ты же еврей! Если «оно» такое маленькое, то проглоти. Никто же не заметит! – Анатолий умолк в выжидательной паузе.

– Ну и, что дальше? – не выдержал самый нетерпеливый слушатель.

– Что дальше, что дальше…. Привозят мужики из КГБ еле живого Абрама домой. Роза, не ожидая вопросов с их стороны, сама спросила мужа:

– Абраша, что случилось?

– Да проглотил я этот атом, будь он проклят! Шёл по улице, захотел тихонько пукнуть. Оборачиваюсь, а там полквартала, как языком корова слизала – испарился!

– Оперативное время «00.00», – голосом старшего помощника разнеслась информация по кораблю о начале отсчёта времени отработки боевых упражнений.

Боцман – приличного роста, прочного телосложения на совесть сработанный молодец, густым басом откидывающим все сомнения в подлинности доклада, подобно заводскому гудку призывающему работников начать трудовой день, безапелляционно доложил:

– Заклинило кормовые горизонтальные рули на погружение! Дифферент растёт! Лодка погружается. Глубина 70 метров!

Офицеры главного командного пункта и командир, «сбитые» с толку столь правдоподобным докладом, с реакцией на него несколько промедлили. Из состояния общего бездействия командование корабля вывел штурман, который включил на постоянное излучение эхолот и доложил:

– Глубина под килём 140 метров.

Практический опыт – дело большое, командир, имеющий его в достатке, всё же скомандовал:

– Обе турбины реверс!

Корабль, с нарастающим дифферентом на нос, продолжал нестись вперёд.

Гидродинамические силы воздействия на корпус подводного крейсера при отрицательном угле дифферента и заклиненные рули быстро загоняли корабль на глубину.

Боцман, пытаясь удержать заданную глубину, переложил носовые горизонтальные рули на всплытие на полный угол. – Не помогло! Дифферент нарастал, лодка быстро погружалась. Вот он перевалил восьмиградусную отметку. Во всех отсеках люди действительно начали хвататься за «воздух», пытаясь удержаться на вздыбленной, уходящей из-под ног, наклонившейся палубе. Внутренности подводников привычно поползли к единственному открытому отверстию в их теле, желая поскорее выплеснуться наружу для выяснения обстановки. Зубные щётки, совки и смётки, а также прочий плохо уложенный и закреплённый скарб, полетел в своих хозяев. Моряки окончательно убедились, что на подводной лодке всё переносное имущество должно закрепляться и иметь своё место.

Операторы пульта ГЭУ, удерживаясь в креслах растопыренными ногами, как хорошие цирковые гармонисты ловко перебирали кнопки управления реакторами, пытаясь предотвратить сбои и обеспечить их стабильную работу в столь необычной ситуации.

Турбинисты в поте лица перекрывали подачу пара на турбины переднего хода с одновремённой дачей контрпара на турбины заднего хода.

Наконец гребные винты, сдерживая инерцию, начали вращаться в обратном направлении. Корабль задрожал, скорость упала. Тут бы, ох как нужно было дать команду:

– Стоп турбины!

Но момент упущен и корабль, с возрастающей скоростью движения, начал сваливаться на корму, увеличивая угол наклона. Всё имущество вместе с подводниками дружно повалилось в сторону кормы. Внутренности подводников растерялись совсем. Они если бы умели разговаривать, то своё возмущение высказали б тут же:

– И нафига нам нужны такие хозяева в которых не то, что спокойно существовать – удержаться долго невозможно!

С опозданием, ходом вперёд, инерция движения корабля назад была погашена и лодка начала всплывать. Вспотевший командир промахов больше не допускал. Маневрируя ходом и весовыми порциями воды принятыми в соответствующие цистерны, была погашена гидродинамическая сила, исходящая от неисправных рулей, и корабль на скорости 6 узлов сносно держал заданный коридор глубины погружения.

– Первый блин – не совсем комом! – судорожно сглотнув комок нервов, подводники по указанию командира, не сходя с мест по боевой тревоге, произвели разбор своих действий.

Кормовые горизонтальные рули, выведенные из действия условно, ввели в использование по штатной схеме. Дифферентовку корабля привели в исходное состояние.

Корабль «встрепенулся» и, как настоящая охотничья собака уверенно взявшая след дичи, вытянувшись в струнку на все свои 114 метров, еле шевеля рулями, без всяких неожиданностей держал заданную глубину погружения 60 метров.

По приказу командира, дабы не дезориентировать себя всякими заморочками, во время учений и тренировок доклады о возникших неисправностях впредь нужно предварять словом «фактически». Аварийные ситуации по плану учений предварять словом «условно».

В четвёртом отсеке подводники, в ожидании своих вводных, особенно не перерабатывали. Все действия, выполняемые без команды, они знали, как говориться «на зубок», исполняли их чётко и без замечаний. Нелады со щётками и смётками, а так же проблемы бунта органов своего внутреннего содержания были урегулированы с момента устойчивого движения корабля.

Предусмотрительный мичман Глебов приказал разложить по боевым постам в готовности к использованию ИДА-59 и ИП-46 – индивидуальные дыхательные аппараты подводников и изолирующие противогазы соответственно. Он же подошёл к, служащему по первому году, матросу Христенко и спросил всё ли ему понятно по пользованию этими аппаратами.

– Та шо вы, товарищ мичман! Не беспокойтесь! – ответил чернявый украинец. – Я уже всё знаю. Вывчев! – заверил он.

Все невольно улыбнулись, вспомнив забавный случай происшедший с ним. Не так давно весь экипаж, выстроившись на плавпирсе рядом с кораблём, группами по 10 человек отрабатывал практическое включение в ИП-46. Начальник службы «Х» Новиков инструктировал подводников:

– Видите, вот этой ампулой под резиновый колпачок снаряжается пусковой брикет. Раздавив ампулу ударом по кнопке, вы запускаете всю систему дыхания в действие. Теплый воздух вашего дыхания в замкнутом цикле – маска, регенеративная коробка, дыхательный мешок, поглощая углекислоту и обогащаясь кислородом, обеспечивает лёгкие живительной газовой смесью. Ваши противогазы снаряжены и приготовлены к действию. По команде вам необходимо затаить дыхание, повторяю: затаив дыхание, одеваете маску, давите на кнопку и дышите! Все ли всё хорошо поняли? Кто почувствует малейшее неудобство дыхания – поднять руку или сообщить голосом. Всем понятно?

Матрос Христенко, с ИП-46 на боку, плотно закреплённым лямками через плечо, стоял тут же в строю и инструктаж слушал внимательно.

Его впечатлительный мозг чётко уловил, что нужно затаить дыхание, надавить на кнопку – вот и вся процедура. Легко! Проблем нет!

По команде «Газы! Включиться в ИП-46!» все 10 человек исправно одели маски, грохнули кулаками по кнопкам запуска. Общий хор натужно сопевших моряков убеждал, что процесс пошёл и они исправно дышат. Подошедшие офицеры ощупывали регенеративные коробки, тепло которых свидетельствовало, что никаких сбоев нет и включение на изолирующее дыхание в противогазах этой группы подводников прошло нормально. Безработный врач со своей неразлучной сумкой первой помощи стоял рядом и радовался, что помощь оказывать никому не потребовалось. Но не тут то было….

Линия шеренги моряков неожиданно нарушила свой строй и огласилась шумом падающего тела. Христенко оловянным солдатиком шлёпнулся о железо настила плавпирса и неподвижно застыл. Антон сорвал с него маску, подбежавший врач похлопал пострадавшего по лицу. Христенко судорожно вздохнул, учащённо захлопал ресницами глаз, ощупал своё лицо и спросил:

– Где мой ИП-46?

– Да вот он! – врач указал на старшего лейтенанта Новикова, который с целью проверки исправности противогаза сам успешно в нём дышал.

– Ты почему свалился? – автоматически, уместный по ситуации, задал вопрос Антон.

– Не знаю…, не припоминаю. Я затаив дыхалку, одел маску, раздавыл ампулу и чекав….

– Посмотрите на него: «вин чекав!»…. Дышать нужно было, а не чекать! – досадно проговорил Антон.

Христенко подхватился на ноги, быстро стал на ноги, протянул руку к своему противогазу и сказал:

– Ну так дастэ чоловику подышать чы ни?

Врач пощупал у него пульс, заглянул в рот. Матрос громко и внятно сказал «А». Сдвинув плечи, Умрихин проворчал:

– Здоров, как бык! Дайте ему противогаз.

– Товарищ капитан-лейтенант, – обратился к Мясковскому старшина 1 статьи Ошитков, – не может быть, чтобы наш КГБ так просто – «за здорово живёшь» отпустил Абрама. Такая находка – прямо стартовая установка!

– А, ты об анекдоте…,– помедлил офицер, явно придумывая концовку. – Так вот, практическая Роза опять задала житейский вопрос:

– Абраша, ты домой надолго или нужно собирать кошёлку с бельём и, как я понимаю, так же надолго?

– Прямо не знаю, что тебе сказать, моя милая Роза! Собирать ничего не нужно. Боюсь, что тебе теперь я тоже не нужен….

– Абрам, да как ты можешь….

– Ничего я теперь не могу, даже из той малости, что когда-то мог. Всё моё мужское «могу» улетело вместе с «пуком». Вот эти друзья-товарищи решили, что я – секретное оружие особо разрушительного действия под кодовым названием «Берегись Абрама!». Тебе, Розочка, так же нужно поберечься. Забудь – иначе «заметут»!

Концовка анекдота понравилась всем присутствующим ракетчикам, вызвав на их лицах весёлые улыбки.

Между тем, во всех 10 отсеках подводной лодки подводники окончательно разобрались с промахами и успехами своей практической выучки при действиях в прошедшем эпизоде упражнения. По истечении 10 минут под руководством командира учёба на корабле продолжилась.

В ходе боевых учений, упражнений, тренировок подводники осваивали наиболее вероятные режимы работы приборов, механизмов и систем корабля в простых и сложных аварийных ситуациях, возникающих во время ведения боевых действий и в повседневных условиях мирного времени. Всё это делалось для того, чтобы приобрести опыт плавания и эксплуатации подводной лодки в различных условиях обстановки, обеспечить живучесть её оружия и технических средств, подготовить экипаж и корабль в целом к успешному выполнению свойственных ему задач.

Только всесторонние твёрдые знания устройства подводного крейсера, его оружия и технических средств, мужество и упорство экипажа в деле достижения практического автоматизма в умении обслуживать технику в полной темноте, повышенном давлении, хлещущей из пробоин воде, задымленности и неблагоприятной радиационной обстановке в отсеках, могли проложить невидимые связи единства взаимопонимания между железом и живыми людьми. Так рождалось единое целое под названием военный корабль.

Экипаж подводной лодки можно сравнить с коллективом хорошо сыгранного оркестра, в котором основным музыкантом является человек с дирижёрской палочкой. Опытной дирижёр не допустит фальши звучания ни одной ноты в исполнении своего оркестра. Так и командир корабля не может допустить послабления в качестве боевой подготовки экипажа. Коллектив хорошо сыгранного оркестра может исполнять музыку и без своего дирижёра. В худшем случае провала музыкантам угрожают только тухлые яйца.

Подводный крейсер, прежде всего, это оружие коллективное. Командир его центральная объединяющая волевая часть, которая приводит корабль к победе или погибает вместе с ним. Так что любая фальшь тут не допустима.

Весьма толковую и разумную реакцию на учебные боевые повреждения подводного крейсера показывал помощник командира капитан-лейтенант Голубков Юрий. Какая-то слабость незащищённого, ушедшего в себя человека впечатляюще запоминалась в сознании людей при взгляде на его легковесную, ниже среднего роста фигуру. Он почти всегда держал в руках какую-нибудь железку с намерением то ли разобрать, то ли совершенствовать, то ли просто не знал куда её приспособить, а выбросить было жалко.

Спецодежда капитан-лейтенанта, особенно рукава куртки, были пропитаны «гидравликой» – веретённым маслом. По всей видимости, такое состояние одежды ему было дорого, как память о бывшей специальности торпедиста. Дело в том, что головные части с боевым зарядом парогазовых торпед для предохранения от коррозии были густо смазаны «амсом» – специальной морской смазкой. Торпедисты, обслуживая торпеды, на них же на подвесных койках и спали. Уберечь одежду при таком «сожительстве» очень трудно. «АМС» блестела и на одежде, и на их чумазых лицах даже больше, чем у механиков.

Голубые прозрачные глаза Голубкова в обыденных условиях выдавали в нём человека меланхоличного склада характера. Однако, в ситуациях экстремальных они приобретали оттенок цвета стали, а голова начинала работать точно, как часовой механизм. В повседневной жизни это был человек незащищённый, души добрейшей, некурящий и непьющий. Из-за своего неказистого вида и покладистого характера он частенько попадал в разные истории. Лучше всего о своих приключениях он рассказывал сам.

На берегу в перерывах рабочего дня моряки обычно собирались в курилках, условно за зоной строгого режима радиационной опасности. Большинство из них усердно трудились над окуриванием своих внутренностей табачным дымом. Жёлтые пальцы их рук и зубы, цвета подпорченной слоновой кости, свидетельствовали о многодневном старании хозяев угробить пока ещё крепкоё своё здоровьё. Так как некурящим податься было некуда, то они в тесной компании перекурщиков «травили» морскую болтовню. Нахватавшись из общего котла окружающего воздуха добрых порций никотина, некурящие подводники выглядели так же обалдело, как и заядлые курильщики.

К концу перерыва, вынырнув из сизоватого дыма дальнего угла курилки, подбалдевший Голубков, уловив паузу в шуме перекурщиков, спокойным, тихим голосом начинал рассказывать:

– Вы в девятом отсеке были? И зачем я спрашиваю у больных здоровье? Конечно были! – отвечал он сам себе.

Девятый отсек – это жилой отсек, в котором размещалось большинство личного состава электромеханической боевой части.

– Мы там прыгаем по койкам, как мартышки по деревьям. Забраться на четвёртый ярус коек не так-то просто, – вступил в разговор житель тех мест. – Петрович, как залезет на свою четвёртую верхотуру, то победно стучит себя кулаком в грудь и гнусаво, подражая обезьяне Чите, орёт «Гу-гу» да «Гу-гу!».

– Что там «Гугу», – подхватывал реплику кто-то другой. – Он же, гад, на работу слезать не желает, требует банан!

Народ дружно хохотал.

– Хорошо вам смеяться, а вот мне было совсем не до смеха, когда меня «работяги» посадили на эту самую четвёртую, а две нижние койки сняли. Когда ты в военной форме и при погонах, – продолжал рассказывать помощник командира, – то сразу видно кто есть кто. В «спецухе» всё покрыто мраком неизвестности, особенно, когда человек новый, только прибыл и в лицо его мало кто знает.

– Совершенно верно, в Северодвинске при постройке корабля на стапелях кораблестроительного завода Северного машиностроительного предприятия (СМП) на лодку ежедневно прибывало более ста человек своего экипажа, да около пяти сотен инженеров и рабочих (работяг), работающих внутри и снаружи корпуса корабля. Одеты все в спецодежду. Пойди, разберись: где тут свои, а где чужие, – высказал своё мнение штурман корабля капитан-лейтенант Панчёнкин.

– В конце рабочего дня, пробираюсь между «шхер» строящегося корабля, с надеждой выбраться из этого нагромождения металла и механизмов через люк 9 отсека, – продолжал рассказывать Голубков. – Смотрю, между технологическими стенками кают «а ля фуршет» разместилась тёплая компания работяг – человек 15. На импровизированном столе – фанерной склейке каютной двери, поблёскивая боками нержавеющей стали, красовалась баклага литра на три. Из синей эмалированной кружки, затаив дыхание, маленькими глотками на «коня», по очереди они «тянули» чистый спирт. Пили без закуски, запивая ректификат глотком воды из другой такой же кружки. Кружку с водой пускали по кругу бережно, приговаривая «держи» и «не пролей!».

Естественно я им сказал «Прекратить!». Для пущей убедительности пригрозил спирт вылить.

Здоровенный добряк забулькал флягой в кружку, протянул её мне и сказал:

– На выпей за здоровье моего папы, которого я в глаза не видел, и будь здоров сам!

– Да не пью я совсем, вы что, с ума сошли, что ли! – сердито возразил им я.

– Ребята, посмотрите на него: он не пьёт! – возмутился мужичишко чуть поменьше меня ростом. Усы мужичка подозрительно задёргались, затем настороженно распрямились.

– Брезгуешь, что ли, гад! Или больной? – Это же «на халяву»!

– Да я просто не пью! Не пьющий я – вам это понятно? – насколько мог убедительно пытался я им втолковать простую истину.

– Тьфу, надо же! Ему про Егора, а он про Марью!

– Да не писай ты своей сознательностью по гостеприимству рабочего класса в конце рабочего дня. Митяй, чёрт с ним! Не пьёт сам, пусть посмотрит, как пьют хорошие люди. Помоги нашему трезвеннику забраться на четвёртую койку, – произнёс монолог по виду их старший.

Митяй, как пушинку сгрёб меня в охапку и без всякого усилия забросил на злополучную самую верхнюю койку. Сидел я там тихо. И ни гу-гу! Читой я не был и самостоятельно слезть не мог. Мужики не обращали на меня никакого внимания. Они ещё раз пустили по кругу кружки и удалились. Я сидел и размышлял о жизни:

– Не высовывайся часто без надобности и себе во вред, – учила она.

– А что такое «высовываться» и как «часто», – задал вопрос сам себе и до сих пор не нашёл вразумительного ответа.

Если бы подводный крейсер мог говорить, то недовольство множеством экстремальных манёвров, производимых подводниками с целью учёбы, заставляющих его механизмы и железный корпус работать на пределе прочности, выразил бы примерно так:

– Хватит! Да угомонитесь вы, не увлекайтесь! Обратите внимание: мои гидроакустические уши заложены будто ватой неблагоприятной гидрологией моря – слышу плохо и не далеко. В зимний период холодное дыхание Арктики встречалось с, растерявшим свою температуру по бесчисленным шхерам Скандинавского полуострова, тёплым течением Гольфстрим. Вкупе с циклонами, идущими из студеной Гренландии, они создавали погоду неустойчивую, капризную и штормовую. Сопротивляясь холодам, море Баренца в прибрежной пока незамерзающей зоне парило. Оно образовывало тучи мельчайших охлаждённых капелёк воды, которые зависали над её поверхностью плотно, без малейшего просвета. В этом «киселе» над водой не было видно ни зги – видимость нулевая.

Под водой гидроакустические лучи, изломанные и скрюченные градиентами холода, уходили в дно грунта мелководья бухт и заливов и там, упокоившись, теряли свою энергию. Короче: дальность обнаружения целей гидроакустическими станциями была маленькой…. Надводные корабли и суда шли умеренным ходом, их радиолокационные станции перегревались от непрерывной напряжённой работы. Они были похожи на застывших от холода филинов, которые в гуще ветвей, медленно перебирая лапами, напоминали о своём существовании, следующими последовательно через две минуты продолжительными сигналами «У-у-у-ух!».

В 4 отсеке подводного крейсера по учебной аварийной тревоге усилиями аварийной партии был потушен условный пожар электрооборудования. Теперь в поте лица, при аварийном освещении ракетчики старались заделать уже вторую по счёту условную пробоину в прочном корпусе. Все моряки включились в аппараты ИДА-59 в положении кранов на дыхание через атмосферу. Вентили на кислородном и гелиокислородном баллонах были плотно закрыты – дыхательную смесь газов, которая обеспечивает жизнь людям в течение 6 часов нужно было беречь.

Подводники дышали тяжело, воздух, наполняющий их лёгкие, засасывался и выбрасывался в атмосферу с шумом и свистом, подобно натруженным переизбытком глубины дельфинам, выбрасывающим и засасывающим через дыхательные сопла атмосферный воздух.

Сквозь запотевшие стёкла масок дыхательных аппаратов при тусклом свете аварийного освещения они кое-как могли что-то видеть. Кроме того, благодаря прямому сообщению лёгких с атмосферой, удерживая зубами во ртах переполненные слюной загубники, им можно было разговаривать друг с другом. Правда, речь, сопровождаемая гудением, сопением и бульканьем, больше напоминала способ общения наших братьев меньших. Однако, потренировавшись, при большом желании и необходимости понять кое-что было можно.

Первую «дырку» в корпусе корабля ракетчики заделали при помощи раздвижного упора. Со второй условной пробоиной дело обстояло посложней. Место, выбранное Антоном, было труднодоступным и неудобным. Вообще, заделка пробоин при поступлении воды внутрь прочного корпуса на глубинах погружения подводных лодок более 100 метров занятие бесперспективное и безнадёжное. Подступиться к пробоине возможно только если давление поступающей воды будет уменьшено до 1,5–2 килограмм на сантиметр квадратный.

Динамическое давление струи воды более 10 атмосфер человека оглушит, отбросит и покалечит не хуже острого ножа. Единственный способ что-то предпринять – это попытаться, увеличив скорость, всплыть и одновремённо создать противодавление подачей в аварийный отсек воздуха высокого давления. При этом нужно помнить, что отсечные переборки могут удерживать максимальное избыточное давление не более 10 атмосфер.

Трудно себе представить, как в этом ревущем и свистящем аду человек может осознанно бороться за свою жизнь. Однозначно: без тренировок и мужества естественного происхождения, закреплённого опытом многодневных упражнений, этот подвиг, даже во имя сохранения своей жизни, никто из людей совершить не может.

Сейчас, когда всё жизненное пространство было ограничено тонкой скорлупой прочного корпуса корабля, защищающего подводников от разрушительной стихии воды, отдавая приказания, Антон убедился насколько трудно их выполнять без должного умения и сноровки. Клапан подачи воздуха высокого давления в отсек, открытый мичманом Глебовым на несколько секунд, моментально покрылся изморозью. Мощный рёв освобождённого сжатого воздуха, воздействовал не только на железо. Он заставлял вибрировать не столько ушные перепонки, сколько давил на психику людей, выжимая из подсознания тень страха, который выходил холодной влагой пота, выступающего росинками на лицах моряков.

И тут главное – командир: не растеряться, не дать ослабевшим побежать и сдаться на милость врага или стихии. Сопротивляться, работать – команда за командой: неси, держи, укрепляй; подушка, клин, брус; загоняй пробку, бей со всего размаха кувалдой по клину! И не важно, что сорвалась и по руке или ноге – пулемёт раскалился, но стреляет до последнего патрона! А если нет выхода, то во весь рост…. Погибшим – слава, выжившим – честь! Но пока они вместе – о славе не думают. Они борются за жизнь и во имя жизни до последнего вздоха остаются людьми.

Хорошо потрудившись в завершающем учении по борьбе с радиоактивной опасностью, усталая подводная лодка вместе с выдохшимся экипажем развернулась на сто восемьдесят градусов и легла на обратный курс. Штурмана готовились калибровать лаги по замеренным скоростям на Мотовской мерной линии. Компрессоры сняли избыточное давление в лодке. В отсеках всё имущество и механизмы начали приводить в исходное положение по-походному.

Повеселевший матрос Христенко, укладывая в сумку ИДА-59, философски изрёк:

– Та хай ему, чёрту лысому, в пекли гыкалка нападе!

– Мыколо, за что ты его, сердешного, награждаешь гыкалкой? – в свою очередь спросил, расставляя инструмент на аварийном щите, Беляев.

– Хиба ж бог миг стильки навыдумывать и все послать на нашу голову? – Та николы! Ее богу, тут без рогатого не обошлось! – развивал свою мысль украинец.

– Если сказать правду, то этот проклятый резиновый загубник я уже четвёртый год пытаюсь перекусить и выплюнуть вместе с маской ИДА-59, – в сердцах высказал наболевшее пожелание старшина 1 статьи Ошитков и грюкнул аварийным брусом, закрепляя его на штатном месте.

– Размечтались… – вступил в разговор мичман Глебов. – Жить захотите – будете, как миленькие, дышать через трубочку! Тут наше спасение: дыхание, – он похлопал ладонью по аппарату дыхания, – а в этих бачках, закреплённых на подволоке отсека, аварийный запас пищи. Существуют они, чтобы в аварийных условиях подводник дышал, питался, боролся с катаклизмами ситуаций, побеждал и жил. Понимаешь Христенко, побеждал во имя жизни!

– Усё я понимаю, товарищ мичман, Жить я не против. Та хиба ж це жизнь!? Мордуют и мордуют! Хиба ж это правильно: всё время мордой об землю? Цикаво получается – нужно всю жизнь страдать, чтобы в кинци кинцив померты….

– Христенко, Христенко, да тебе жить, да жить! – вмешался в разговор капитан Рахматуллин.

– Конечно, пожить хочется хорошо. Эх, коня бы быстрого, да степь широкую, да саблю вострую! Расчувствовался я что-то. По делу скажу я вам так: сухарей полный отсек, провизионка с продуктами – дай аллах каждому, аварийные бачки не тронуты, вода есть – жуйте и живите! А наверх, извините, ни-ни. На Севере зимой море и холод такие, что икнуть не успеешь, как пойдёшь на корм рыбам.

– Выход один, – подтвердил Антон, – нужно учиться, тренироваться, одним словом, – уметь и знать всё! В том числе научиться преодолевать самого себя, чтобы в один прекрасный момент вот этот «пароход» привёз каждого из нас в его родную степь.

– Вы прямо поэты, – включился в разговор, до сих пор молчавший, Мясковский.

– Могем! – владеем мы не только кошеварским черпаком, но и мыслим. А раз мыслим – значит живём! – сказал Рахматулин и, открыв люк, нырнул в свою провизионку.

В лодке оружие и технические средства были приведены в положение по-походному и по боевой готовности № 2 первая смена заступила на вахту. Командир дал добро на ужин в подводном положении.

– Добра вода, прямо, как из крыныци! Чиста наче слеза! – сказал матрос Христенко, устанавливая кружку в гнездо возле краника системы питьевой воды.

– Куда уж чище – бидисциллят! Наша испарительная установка из моря-океана варит 25 тонн пресной водички в сутки. Достаточно и для подпитки ядерных реакторов, и для борща, и для наших животов внутрь, и помывки тела снаружи, – подтвердил Ошитков и сам потянулся за кружкой.

– Так шо: 25 тонн прямо от него мы и пьемо? – не поверил Христенко.

– Конечно не «прямо», – вмешался в беседу капитан Умрыхин. – Вода охлаждается и после анализа поступает в цистерны питательной воды. Оттуда, обогащаясь солями и микроэлементами в системе питьевой воды, через краник она льётся тебе Христенко в кружку.

– 25 тонн в сутки! Оце так дило! Моей бы бабуни такой аппаратик…, – Христенко мечтательно закатил глаза, из стороны в сторону покачал головой, окончательно утвердившись во мнении, закончил: – та мы споили б самогоном высшего качества пол-России до самых до окраин!

– Нечего болтать понапрасну, – заметил Антон. – Бодливой корове бог рог то и не даёт! Лучше готовьтесь к ужину. Ваши соседи уже гремят бачками. Вы же воду из пустого в порожнее переливаете.

– Липовецкий, кончай воспитывать свой любимый личный состав, – обратился к Антону капитан-лейтенант Студеникин. – Одевай кремовую рубашку и пошли ужинать. Подходит наша очередь заступать на вахту.

Командир второго – электротехнического дивизиона боевой части пять капитан-лейтенант Студеникин «без пяти минут» капитан 3 ранга, был лет на восемь старше Антона. Этот офицер, с устойчивой репутацией толкового, знающего своё дело специалиста, был подводником опытным. Воинскому званию «капитан 3 ранга» он соответствовал давно. Но флотская, мало чем обоснованная, устойчивая рутина протирания штанов для созревания их содержимого в строго отмерянном количестве лет, не позволяла стряхнуть эту паутину канонов и присваивать воинские звания по заслугам и способностям офицеров в соответствии с занимаемыми должностями.

Представление к присвоению очередного офицерского звания отлеживалось и медленно ползло по этапам лестницы чинопочитания. Студеникин, как и тысячи офицеров в его положении, по инерции исправно служил в старом звании, хотя по установленным требованиям и срокам давно в нём «созрел». Если сказать честно, то такое отношение чинуш к этому вопросу сил, оптимизма и стремления служить на флоте офицерам не придавало.

Посему лысеющая голова Студеникина с умными всё понимающими глазами, водружённая на тощеватом туловище, принимала окружающий мир таким, каким он есть и особой радости по этому поводу не излучала. Его высоковатая фигура под катком действительности согнулась и застыла в напряжении раздумья: сопротивляться в надежде распрямиться или согнувшись не сломаться и, положившись на волю ветра судьбы, ожидать куда вынесет.

Получив разрешение пройти через центральный пост, выбритые, чистенькие в кремовых рубашках при галстуках Антон и Студеникин прибыли во второй отсек. Закрывая за собой переборочный люк на защёлку и привычно нажав на рукоятку привода кремальерного затвора, они услышали, как сочно шмякнув, она прочно задраила проход.

Офицеры пришли немного рановато: столы в кают-компании к ужину были ещё не накрыты. Традиция, когда к столу офицеров приглашает старпом или командир соблюдалась неукоснительно.

Не теряя времени, Студеникин привычно осматривал своё электрическое хозяйство. Приборы контроля и батарейные автоматы весело перемигиваясь лампами, успокоительно гудели, вселяя уверенность, что всё в полном порядке. Убедившись в исправной работе техники, капитан-лейтенант отругал себя за торопливость и опустил глаза вниз на палубу. Вокруг лючка лаза в аккумуляторную яму просматривалась поблёскивающая вода.

– И какой это недотёпа умудрился разлить воду и не убрал её как следует, – подумал он. Прошло минут пять и лужица заметно увеличилась – вода явно сочилась изнутри. Студеникин моментально опустился на колени, отдраил крышку лаза и, о боже: аккумуляторная яма «по завязку» была заполнена водой!

Антон автоматическим движением дотянулся до переговорного устройства и доложил в центральный пост о фактическом поступлении воды в аккумуляторную яму во втором отсеке. По кораблю объявили аварийную тревогу. Студеникин подобно собаке, опустив голову, лакал воду из ямы.

– Если бы вода была солёной, то не понятно почему мы до сих пор живы, – размышлял Антон. – Ведь это выделение хлора, элекрозамыкание, пожар и взрыв…, который не произошёл. Почему?

На тревожные звонки аварийной тревоги из своей каюты, протирая маленькие сонные глаза, выскочил замполит капитан 2 ранга Аристарх Пётр Степанович по негласному прозвищу он же «Рашид Зубило». Если говорить правду, то он был не самым плохим представителем армии бездельников в погонах профессии политических балаболок. Сама профессия армейского или флотского политработника, тысячи честных офицеров, в силу обязательств быть при командирах без конкретных обязанностей, делала их гонористыми бездельниками.

Они докладывали или закладывали через политотделы о каждом шаге командиров и их подчинённых. О «полмарсосе» – политическом и моральном состоянии воинских частей, КПСС нужно было рапортовать и если не было дел хороших, то годились дела паршивые и неблаговидные. Если «полмарсос» стоял и был на высоте, то командир и корабль считались передовыми.

Возможно в прошлом в Армии павшего командира во время атаки с призывом «за Родину!», многие честные замполиты могли заменить. Но на кораблях, одной «политической части» невидимой и не существующей материально, явно маловато, чтобы управлять этой технической махиной, вести бой и побеждать врага.

Петр Степанович человеком был не вредным, правда, немного трусоватым. Но кто из нас без недостатков? Политотделовские указания он выполнял не раздумывая, как тупое зубило «кромсал» каждого кто сомневался в их необходимости. Присутствовать в аварийном отсеке Петру Степановичу явно не хотелось. Ловко перепрыгнув через открытый лаз в яму, а заодно и через стоящего на коленях Студеникина, он рванулся к переборочному люку.

Антон, удерживающий рукоятку кремальеры, его пыл охладил:

– Отсек загерметизирован, проход закрыт!

В это время Студеникин повернул голову и радостным голосом сообщил:

– А вода-то пресная!

В дальнейшем разобрались: испаритель работал на пополнение пресной воды и, заполнив цистерну, через её вентиляцию заполнил аккумуляторную яму. Разобрались и с личным составом, допустившим промах. Всё привели в исходное состояние и лодка продолжила плавание.

Первые атомные подводные лодки комплектовались, как и все корабли на флоте, только одним экипажем. Обычно при стоянке на якоре или на ходу в море, по боевой готовности № 2 вахтой и маневрами корабля по указаниям командира правил вахтенный офицер. В связи с усложнением большого количества техники и оружия, их огромной стоимости и готовности к немедленному использованию появилась жизненная потребность и необходимость постоянного присутствия на мостике или в центральном посту опытного офицера с расширенными полномочиями на уровне не ниже старпома.

В дальнейшем, с принятием на вооружение межконтинентальных баллистических ракет и размещение их на подводных лодках, необходимость постоянного присутствия командира или офицера с его полномочиями на борту подводного крейсера стратегического назначения стала реальным, так и не доведённым до логического завершения фактом.

Ни штатным расписанием, ни правовым закреплением обязанностей в корабельном уставе три старпома на кораблях такого ранга так и не были введены. Неразрешённый конфликт новых требований боевой готовности с рутиной партийно-командной системы на флоте, привёл к повышенной аварийности, гибели экипажей и их новейших кораблей.

Командование, привыкшее рапортовать о мнимых победах, решать конкретно назревшие проблемы не желало и не умело. Оно только могло и действительно «ужесточало» до беспредела беспочвенные требования к командирам и экипажам подводных крейсеров, которые физически выполнить их не могли. В таких условиях службы командиры кораблей стали заложниками своей должности. Унижение моральное, непомерные физические и психологические нагрузки, невозможность избежать нарушений, влекущих криминальную ответственность, делали эту должность непопулярной и весьма опасной для здоровья в прямом и переносном смысле этого слова.

По боевой готовности № 2 в качестве вахтенного офицера второй смены Антон заступил на вахту. Большого практического опыта по исполнению обязанностей этого ответственного руководящего лица, каким был вахтенный офицер, у лейтенанта Липовецкого ещё не было. Его подстраховывал сам командир. Иногда Антону «на орехи» здорово перепадало, но благодаря такой опеке он быстро входил в курс дела и становился полноценным вахтенным офицером.

На корабле практически никто не мог толково объяснить, как правильно вести вахтенный журнал, отражающий деятельность экипажа и плавание подводного крейсера.

– Борис Александрович, – обратился Антон к капитану 3 ранга Перову вахтенному начальнику третьей смены, – поделись опытом, объясни скрытые тонкости ведения записей в журнале.

– Лейтенант, никаких секретов и тонкостей нет. Есть правила, которые чётко сформулированы и отпечатаны в начале каждого бланка вахтенного журнала.

– Товарищ капитан 3 ранга, мне известно, что существуют правила! Однако….

– А при чём тут «однако» если известно, что есть правила, которые нужно изучить и выполнять? – прервал речь Антона Перов. – Вообще лейтенант, запомни: при изучении любых правил и уставов существует не писаный первый параграф. Уразумев его, служба становиться проще и понятней!

– Так это и есть тонкость смысла правил ведения журнала? – задал вопрос Антон.

– Нет, лейтенант! Это тонкость всей воинской службы!

– Так в чём же она заключается? – «докапывался» до сути Липовецкий.

– Первый не писаный параграф гласит: «Командир всегда прав!», – уразумел, товарищ лейтенант?

– Так-таки всегда? – засомневался Антон.

– Эх, молодо-зелено! Лейтенант, для не понявших и сомневающихся существует параграф № 2.

– И что же там записано?

– Там записано: читай более вдумчиво параграф № 1, – сказал Перов и рассмеялся.

Прислушайся Антон к советам этого правила – жизнь и служба у него была бы без сучка и задоринки. Так нет: размышления, вопросы, сомнения попортили ему крови не мало. В конечном итоге он убедился, что, чётко исполняющему приказы, бездумному офицеру живётся проще. Да и по карьерной лестнице он шагает легко и без остановок. Он исправный, предсказуемый механизм системы, как правило, достигал высоких должностей. О таком в характеристике или представлении на повышение пишут «исполнительный».

Думающие и размышляющие офицеры, встречая непробиваемую стену рутины флотской действительности, не найдя другого выхода, часто спиваются. Очень немногие, несмотря на огромное давление первого параграфа, оставались верными себе, были способны трезво мыслить и иметь собственное мнение.

Если бы Антону повезло, то именно такой офицер ему бы ответил, что кроме правил у человека есть разум. Именно разум должен анализировать и подсказывать, как излагать события происшедшие на корабле. Излагать так, чтобы они были понятны читателю и не вызывали сомнений и двойственности в их трактовке. То есть, традиции плохие и хорошие нужно знать. Разумом же необходимо пользоваться и как можно чаще.

– Через тридцать минут выходим в точку всплытия, – доложил штурман.

– Обе турбины «самый малый вперёд!» Право руля, ложиться на курс 352 градуса. Акустикам, прослушать кормовые курсовые углы. В лодке установить режим тишины! – скомандовал Антон.

– Рулевой: – Курс 352 градуса.

– Вахтенный механик: – Обе турбины работают вперёд «самый малый».

– Акустик: – В корме чисто.

– Антон: – Лево на борт. Ложиться на курс 292 градуса!

– Штурман: – Под килём 110 метров.

– Рулевой: – Курс 292 градуса. Глубина погружения 40 метров. Лодка держит глубину хорошо.

– Акустик: – В режиме шумопеленгования акустический горизонт чист.

– Штурман: – До точки всплытия 10 минут.

– Антон: – Товарищ командир! До точки всплытия 10 минут. Курс 292 градуса, глубина погружения 40 метров, под килём 110. Работают обе турбины вперёд «самый малый». Целей в режиме шумопеленгования не обнаружено. Запас воздуха высокого давления 100 процентов.

– Командир: – Доклад принят. Боевая тревога! По местам стоять к всплытию!

Длинным продолжительным сигналом ревел ревун. Подгоняемые голосом «Боевая тревога!», бодрствующие, спящие подводники просыпались и, где бы они ни были, бегом по отсекам занимали свои места по боевому расписанию. В центральный пост прибыл старпом. Антон передал ему обязанности вахтенного офицера. Уже на ходу он был остановлен командиром:

– Липовецкий, останьтесь! Следуйте в боевую рубку и готовьте перископ к подъёму.

Антон по вертикальному трапу поднялся в цилиндрическую выгородку боевой рубки, ограниченную сверху и снизу входными люками. Размещаясь сверху на «спине» прочного корпуса подводной лодки, приставку «боевая» рубка получила, исходя из времён прошедших.

Именно отсюда командиры подводных лодок обеспечивали безопасность маневров субмарины при её всплытии и погружении, выбирали единственно возможный кратчайший путь входа или выхода из шхер и узкостей с целью уничтожения затаившегося там врага. Отсюда они искали лазейки в охранении конвоев противника для того, чтобы прорвавшись сквозь его кольцо, выйти на завершающий курс атаки – боевой курс.

Именно отсюда в перекрестия оптики перископов они ловили, скрытые дымкой расстояний, силуэты вражеских кораблей и судов, направляя победные залпы своих торпед навстречу зарвавшемуся врагу.

Наконец, именно отсюда они ловили ускользающий луч солнца, увиденный, может быть, последний раз в жизни.

Так что «боевая рубка» своё название оправдывала и носила вполне заслуженно.

Сверху, вваренную в прочный корпус боевой рубки, трубу входного лаза прочно на кремальерном затворе закрывал верхний рубочный люк. Именно его при погружении и всплытии подводной лодки закрывал и открывал собственноручно сам командир. Труба входного лаза заканчивалась раздвижным, опускаемым вниз, тубусом. Он предназначался для выхода из аварийной субмарины подводников в лёгководолазном снаряжении на глубинах до 100 метров. Правда, с такой глубины ещё никто не спасался, но надежда была.

На палубе рубки, закрытые двумя сегментами крышек, размещались шахты двух перископов. На стенках цилиндрической обечайки рубки были смонтированы средства связи, глубиномеры, приборы крена и дифферента, клапана, арматура, гидравлические прессы, манипуляторы подъёма и опускания перископов. Внизу, обеспечивая герметичность, рубку закрывал нижний люк. Оба люка, вплоть до палубы центрального поста 3 отсека, соединялись вертикальным трапом для входа-выхода подводников внутрь прочного корпуса корабля.

Антон снял шахтные крышки перископов, открыл напорные и сливные клапана гидравлики, проверил связь с центральным постом и прислушался, осматриваясь в этой герметичной железной бочке. За бортом, переливаясь между шхер лёгкого корпуса рубочной надстройки, хлюпала вода. В рубке было тихо, сыро и холодно.

– Бр-р-р, – содрогнулся Антон! Он посмотрел на свои хлипкие сандалеты и хебешный, продуваемый сыростью, костюм.

– Господи, помоги и помилуй! – подумал он. – На «улице» зима, мороз, ветер, вода холодная, море от штормов горбатое….

– Всплываем на перископную глубину, – отвлёк его от смутных мыслей голос старпома, исходивший из динамика переговорного устройства.

Антон посмотрел на глубиномер, его стрелка дрогнула и начала медленно отсчитывать метры теряемой глубины. Лодка всплывала.

В рубку поднялся командир. Нижний люк он оставил открытым, на глубине 30 метров приказал:

– Поднять перископ!

Антон привычно перевёл ручку гидроманипулятора в положение «подъём» и гидравлика, наполняя исполнительный пресс, через систему блоков и тросов начала выдвигать перископ из шахты прочного корпуса в студеные воды Мотовского залива.

В лодке никто не знал и не мог предположить, что в это время гидроакустическое судно, в связи с хреновой, явно нерабочей штормовой погодой, снялось со стенда по замерам шумности подводных лодок и, сокращая путь, через запрещённый полигон следовало в пункт укрытия от непогоды.

Стечение обстоятельств было роковым: всплывающая подводная лодка и тралец, переоборудованный в гидроакустическое судно, встретились в одной точке мёртвой зоны гидроакустической слышимости.

Командир подводной лодки капитан 1 ранга Сберев, крутанув перископ, справа увидел надвигающийся корабль, вернее не корабль, а его форштевень.

– Что за чёрт? – подумал он и автоматически нащупал переключатель увеличения. Переключатель оптики перископа стоял на минимальном увеличении.

– Да, тут нужно спасаться, кто может, – мелькнула у него мысль. Он замельтешился, перебирая короткими ножками, довольно шустро нырнул через открытый нижний люк в отсек. На этот раз за собой он нижний люк закрыл прочно. Уже из центрального поста Сберев дал команду:

– Опустить перископ!

Но было поздно…. Выполняя команду, Антон установил рукоятку гидроманипулятора в положение «опустить». Перископ сначала вроде бы вниз пошёл. Но тут же послышался глухой скрежет разрываемого металла, из люка вместе с форсирующими струйками воды посыпалась пробка и облупившаяся краска. Затем последовал мягкий удар, лодка немного накренилась, перископ прекратил движение вниз и завибрировал: туда-сюда, туда-сюда.

Тральцу происшествие было нипочём: ходом по форме киля он пропорол борозду в надстройке лёгкого корпуса ограждения рубки. Наткнувшись на более прочную сталь рубочного люка, тралец был приподнят и по инерции, соскользнув с препятствия, свободно закачался в штормовых волнах залива.

– Да, дела не столь хороши, а прямо-таки совсем хреноваты, – подумал Антон и переставил манипулятор в нейтральное положение. Перископ затих, зависнув в промежуточном состоянии. Полностью заклиненный верхний люк рубки субмарины прогнулся, но не разрушился. Однако, вода в рубку довольно интенсивно начала поступать. Антон весь промок. Он посмотрел на свои лёгкие сандалеты и подумал:

– Чёрт с ними, когда отняли все деньги, то кошелька не жалко. Как следует испугаться он не успел. Позже, набравшись опыта, он поймёт, что настоящий страх приходит вместе с невыносимой болью, беспомощностью и потерей надежды. Когда жизнь и смерть сближаются настолько близко, что места для человека остаётся ничтожно мало. И если вера – последнее, что у него осталось, крепка, то погибая или продолжая жить такие личности навсегда остаются людьми разумными.

В случае с Антоном обстоятельства были таковы, что жизненное пространство хотя и было необычным, но жить пока было можно. О чём он и доложил в центральный пост на ГКП корабля. Оттуда его обнадёжили, сообщив, что лодка, поднырнув, сейчас будет всплывать, продувшись аварийным способом.

Действительно воздух, рванувшийся в цистерны главного балласта, вытеснил воду и лодка пробкой выскочила на поверхность моря.

Спустив воду из рубки, Антона освободили из «заточения». Прибывший врач, утащил его к себе в амбулаторию. Там, не обнаружив видимых повреждений, для «сугрева» налил полстакана спирта. Антон его выпил, запил дистиллятом и, почувствовав, как по телу распространяется тепло, сказал:

– Я пошёл к себе в каюту. Ничего. Главное – жить теперь, откушав такое лекарство, буду.

В это время аварийная команда, выйдя через люк первого отсека, поднялась на мостик. Они обнаружили, что прочный корпус лодки не повреждён, пострадала только надстройка лёгкого корпуса рубки. Подводный крейсер вместе с виновным тральцом вернулись в базу.