Криминология. Часть 1. Общая криминологическая теория (Д. А. Шестаков, 2006)

§ 1. Понятие криминологии

1. Криминология (от лат. «crimen» – преступление и греч. «logos» – учение) – наука, изучающая преступность. Считается, что термин «криминология» ввел в 1879 г. антрополог Топинар. В 1885 г. впервые с названием «Криминология» вышла книга Рафаэля Гарофало. Однако учение о преступлениях начало складываться много раньше. Представления о преступном поведении и борьбе с ним в достаточно систематизированном виде можно обнаружить в книге Чезаре Беккариа «О преступлениях и наказаниях» (1764), где наряду с уголовно-правовым учением о наказании также определены взгляды на природу преступного поведения и методы противоборства со стороны государства. В нашем понимании (Д. Ш.) криминология по существу является учением о зле в крайних формах его проявления и о противодействии ему.

Взгляды на преступное поведение и меры борьбы с ним, которые складывались более двух веков, претерпели значительные изменения. Развиваясь в разных направлениях (антропологическом, социологическом, биологическом, психологическом), мировая криминология сегодня не представляет собой единого учения и включает в себя ряд подходов и школ, имеющих научные центры во многих странах. Но при существенном разнообразии воззрений криминологов в рамках научной дисциплины криминологии их объединяет стремление описать и объяснить явление преступности, а также обосновать пути реагирования на нее. Современная криминология – это наука о закономерностях преступности и ее сдерживания. Она изучает явление массового воспроизводства преступлений, разрабатывает меры противодействия ему.

2. В России криминология выделилась из науки уголовного права. По настоящее время она разрабатывается преимущественно юристами и преподается в системе юридического образования. Формально криминология объединена в научную специальность с уголовным правом и уголовно-исполнительным правом. Но несмотря на тесную взаимосвязь этих трех дисциплин, криминология по своей природе и по изучаемому ею предмету обособлена. Уголовное и уголовно-исполнительное право как правовые науки рассматривают преступление и ответственность за него с юридической точки зрения. Криминология же нацелена на осмысление преступности в ее социальном аспекте; она рассматривает преступность как некий общественный процесс, сопутствующий человеческой истории.

Криминология взаимосвязана и с другими юридическими дисциплинами в той их части, которая направлена против преступности. Так, криминалистика, вырабатывая, в частности, тактику и методику расследования преступлений, опирается на криминологическую характеристику конкретных их видов. Нормы уголовно-процессуального права, а также законодательства о прокурорском надзоре регламентируют выявление и устранение причин конкретного преступления, координацию деятельности по их предупреждению. Ряд положений административного, гражданского, семейного и жилищного права (об ответственности за правонарушения, ограничении дееспособности, лишении родительских прав, выселении и т. д.) входят в число средств предупреждения преступлений.

В связи с расширением социологических исследований в области права, и в частности с появлением публикаций по социологии уголовного права, необходимо соотнести социологию с криминологией. Не следует расширять сферу социологии уголовного права, как это иногда делают, включая в ее предмет социальные процессы, определяющие преступность. Это научное направление затрагивает общественную обусловленность уголовно-правовых норм и социальные результаты их функционирования. Иными словами, социология уголовного права – это часть раздела криминологии о противодействии преступности, отражающая карательную реакцию на преступления со стороны государства.

Криминология – ядро конгломерата научных воззрений, который именуется социальной патологией[1] (девиантологией). Последняя наряду с преступностью изучает многочисленные виды «отрицательных» социальных отклонений (девиаций) – пьянство и алкоголизм, наркотизм, проституцию, аморализм и др., «положительные» отклонения – различные виды творчества, а также взаимосвязи между видами отклонений, их общее развитие, общую теорию социального контроля.[2]

Из неюридических дисциплин криминология теснее всего связана с социологией, социальной психологией, психологией, демографией, статистикой и педагогикой. Криминология черпает из них методику исследования обусловливающих преступное поведение процессов, развивающихся в обществе в целом, в группах людей и в сознании личности, методику количественной интерпретации этих процессов, а также воспитательную методику, которую криминология приспосабливает для предупреждения преступлений. Названные дисциплины в свою очередь обогащаются соответствующими знаниями и идеями, касающимися области преступности.

Имеется связь криминологии также с генетикой, психиатрией, экономикой, культурологией, географией и другими отраслями знаний.

Современное состояние российской криминологии таково, что ее можно было бы назвать социологией преступности. Но подобное ее понимание неоправданно сужает необходимые перспективы. Учение о преступном поведении должно включить в себя философский и значительно шире, чем это пока сделано, психологический аспекты, а также некоторые другие.

Длительное время (с начала 30-х до конца 50-х годов) в Советском Союзе фактически существовал запрет на криминологические исследования. Кроме того, криминология подверглась идеологизации, обусловившей неправдивое преподнесение преступности советского общества как затухающего явления, а также догматическое следование высказываниям К. Маркса и В. И. Ленина о причинах и перспективах преступлений при социализме.

§ 2. Методология криминологии

1. Акцентирование внимания на методологии как на совокупности основополагающих исследовательских методов, в отличие от частных методик сбора материала, характерно для российской криминологии, что связано с ее недавним советским прошлым, когда она придавала большое значение идеологическим «заклинаниям», при помощи которых открещивалась от «буржуазной науки». Составлявший в то время ее методологическую основу марксизм-ленинизм породил три краеугольных камня социалистической криминологии – утверждения о так называемой коренной причине преступлений, состоящей в нужде и нищете народных масс (Ленин); о пережитках капиталистического прошлого как о причинах преступного поведения, сохраняющегося при социализме (Маркс); о неизбежности отмирания преступлений по мере построения коммунизма (Ленин).

Постсоветская российская криминология, насколько можно судить по публикациям, счастливо избавилась от этих неверных и наивных утверждений классиков коммунистической теории, открылась для разнообразия теоретических концепций и как будто не утратила потребности в солидном концептуальном фундаменте. В силу привычного российским мыслителям пристрастия к отвлеченному мировоззренческому мышлению криминология здесь могла бы приобрести философский оттенок и в идеале даже перерасти в философию преступности. Отечественная философская мысль (Ф. М. Достоевский, В. С. Соловьев, Л. Н. Толстой и др.) создала для того весомые предпосылки. В Западной Европе в этом направлении проделана определенная работа в рамках правовой социологии критиками теории социальной дезорганизации, например Ф. Фильзером (ФРГ), крайне отрицательно оценивающим тезис Э. Дюркгейма «преступность – нормальное общественное явление».

2. Однако российская, как и мировая, криминология пока остается в основном социологией преступности, продолжая развивать теорию так называемого среднего уровня, в рамках которого она в последние годы применительно к изучению массового преступного поведения успешно осваивает сравнительный и исторический методы. Начатые накануне третьего тысячелетия научные сопоставления мировой преступности (В. В. Лунеев – Россия, X. Кури – ФРГ и др.), являющейся одним из показателей состояния общественного организма различных стран, имеют значение для развития международных отношений, для организации противодействия преступлениям. Важнейшими перспективами применения исторического метода становятся нуждающиеся в дальнейшем развитии представления о некоем циклично меняющемся балансе между так называемой уголовной преступностью и преступной политикой.

3. Особую роль в мировой, и в частности российской, криминологии за последнюю треть XX в. стал играть пришедший из кибернетики системный подход, основанный на понимании системы в качестве совокупности взаимосвязанных элементов, образующих интегральное целое, не сводимое ни к одному из этих элементов. В соответствии с теорией системности общество функционально дифференцировано. Функциональные системы (экономика, образование, медицина, юстиция, наука, религия) самодостаточны в том смысле, что они обогащают себя и развивают в себе те компоненты, из которых состоят (Н. Луман[3]); они способны в известной мере к самосохранению и самовоспроизводству. На основе системной методологии в криминологии появились различные концепции, которые, во-первых, исследуют преступность как систему, а во-вторых, рассматривают ее взаимосвязь с некоторыми иными саморазвивающимися системами общества – институтом семейных отношений, политикой, экономикой, массовой коммуникацией и др.

Системный анализ собственно преступности в конце XX в. привел российскую криминологию к размежеванию категорий «преступность» и «преступное множество» (совокупность преступлений, совершаемых на определенной территории за определенное время). Исследования же явления преступности в паре с какой-либо иной функциональной системой обусловили начиная с 70-х годов появление в России новых отраслей: семейной, политической, экономической криминологии, а также криминологии массовой коммуникации.

4. В криминологии применяется сравнительный анализ, предметом которого является как преступность, так и противодействие ей (контроль, предупреждение), а также различные криминологические теории. Преступность и противодействие сравниваются как во временном, в частности в историческом, аспекте, так и в пространственном, например, межгосударственном. Такие сопоставления позволяют выявить сравнительную остроту проблемы преступности в отдельных странах, уровень прогресса, достигнутого теми или иными государствами в отношении гуманизации и эффективности уголовной политики и т. д. Исторические сравнения преступности в России позволяют соотнести это явление с более или менее жесткими политическими режимами, существовавшими в Российской империи, Советском Союзе на разных этапах его развития и в постсоветской Российской Федерации.

Грег Берек, высказывающий сомнение в возможности количественных сопоставлений преступности в связи с неточностью криминологической статистики, высказывается за сравнение «сквозь культуры и общества на разных стадиях их развития» с учетом их уникальности, например преступность в колониальной и постмодернистской Америке. Преступность по-разному выглядит в аграрном, индустриальном и постиндустриальном обществах[4].

Ссылаясь на физика Н. Бора, видный санкт-петербургский криминолог Я. И. Гилинский с полным к тому основанием указывает на полезный для криминологической методологии общенаучный принцип дополнительности. Согласно этому принципу лишь противоречивые, взаимоисключающие концепции, взятые в совокупности, могут достаточно точно описать изучаемый объект.[5] В современной криминологии этот принцип (метод) особенно выигрышно применяется для познания такого трудно поддающегося определению явления, как преступность.

Круг методов криминологии, конечно, значительно шире того, который здесь нами очерчен. Эта наука применяет методы классификации, причинно-следственного объяснения, синергетический подход и т. д.

§ 3. Структура и предмет криминологии

Криминологию можно подразделить на Общую криминологическую теорию, Частные криминологические теории, Новейшие криминологические отрасли – с последующим вычленением нескольких основных блоков проблем, составляющих ее предмет[6] (см. схему 1).

1. Общая криминологическая теория исследует явление преступности, а именно рассматривает массовое совершение преступлений (преступное множество) и механизм его воспроизводства, а также развитие и проблемы совершенствования контроля со стороны государства и общества за преступностью. Кроме того, освещается история развития самой криминологии и дается характеристика основных ее комплексных отраслей (см. схему 2).

Преступность проявляется внешне в виде совокупности преступлений, которая обычно отождествлялась с ее сущностью. Однако наметился новый подход, в соответствии с которым под преступностью надлежит понимать само свойство общества (закономерность) воспроизводить массу преступлений. Таким образом, совокупность преступлений, совершенных на определенной территории за тот или иной период времени, – это еще только симптом преступности, указывающий (подобно повышенной температуре или сыпи на теле больного) на глубинные процессы.

Криминология испытывает потребность и в том, чтобы, не замыкаясь на уголовно-правовом определении преступления, выработать свое собственное криминологическое понятие о нем, в большей мере соответствующее его сути. Она как будто склоняется к тому, чтобы под преступлением понимать деяние, представляющее для общества значительную опасность, безотносительно к признанию его в качестве такового законом.

Механизм воспроизводства преступлений, их причины выделены в отдельный блок, подлежащий специальному исследованию. Криминологии как научной дисциплине присуща объясняющая функция, в силу которой предпринимаются усилия к обнаружению экономических, политических, исторических, психологических, этнических и других явлений, способствующих воспроизводству в обществе преступного поведения.

Под причинами массового совершения преступлений обычно понимают социальные явления, которые ее порождают. Российская криминология постепенно склоняется к тому, что их сущность состоит в проявляющихся на том или ином этапе развития общества его противоречиях.

На смену в известной мере ограниченному причинно-следственному анализу в криминологию постепенно приходит системный метод. Последний переносит акцент с установления перечня причин (факторов) преступлений на раскрытие механизма их взаимодействия[7] в рамках единого процесса воспроизводства обществом преступлений. Однако и при системном подходе, позволяющем достовернее отразить движущие силы массового преступного поведения, определение круга наиболее значимых причин их изменения и смены остается важной задачей.

Причины конкретного преступления, совершаемого в условиях определенного времени и места, не повторяют идентично схему причин массового воспроизводства преступлений. Конкретный вор, насильник или убийца далеко не всегда осознает связь совершаемого им преступления с крупномасштабными противоречиями действительности. Соблазн преступить закон появляется из индивидуальных условий существования конкретного лица, к которым относятся: 1) микросреда, где формируется личность; 2) особенности потока массовой информации, потребляемой человеком; 3) личностные особенности; 4) ситуация, располагающая к конкретному преступлению. Криминология исследует эти четыре основные группы причин конкретного преступления, а также процесс их взаимодействия, именуемый механизмом формирования конкретного преступления.

Преступность личности изучается в плане выявления демографических, правовых, социально-ролевых и иных особенностей контингентов людей, совершающих преступления. Интерес представляют количественные отличия социологического портрета преступников (и отдельных их категорий) от массы населения в целом, ибо эти «сдвиги» профессиональной, половозрастной, семейной и т. д. характеристик показывают некоторые истоки преступлений.

Общество заинтересовано в систематическом, непрерывном наблюдении преступников, поскольку их состав и облик на протяжении времени меняется. Например, за последние десятилетия несколько вырос их образовательный уровень, увеличилась доля молодежи, возросла активность в совершении корыстно-насильственных преступлений женщин. Расширяются и представления о преступниках. Так, благодаря средствам массовой информации становится все более очевидным не только для специалистов, но и для широких общественных слоев, что выявляется и привлекается к ответственности лишь некоторая часть преступников, в большинстве своем так называемых общеуголовных из непреуспевающих слоев общества, в то время как преступники из различных эшелонов власти, политической элиты и крупного предпринимательства, как правило, избегают ответственности.

В задачу криминологии входит определение сравнительной криминальной пораженности различных слоев общества. Данная наука стремится выяснить, в каких общественных группах большее число преступников, какие преступления характерны для каждого общественного слоя, политической партии и т. п.

Криминология изучает мотивы преступлений, а также мотивировку, т. е. объяснение побуждений к совершению преступления, даваемое самими преступниками. Однако криминология пока еще в малой степени учитывает «философию преступления», или систему мировоззренческих взглядов, оправдывающих нарушение уголовного запрета. В данном отношении криминология пока отстает от философских, политических и художественных сочинений.

Противодействие преступности как реальный, целенаправленно осуществляемый в государстве процесс критически осмысливается криминологией, призванной вырабатывать концептуальные подходы к осуществлению политики в отношении преступников и преступности в целом. Контроль над преступностью подразумевает прогнозирование ее развития и разработку направляемых против нее государственных и социальных программ.

Тотальное планирование развития социалистического общества скомпрометировало себя как оторванное от быстро меняющейся жизни навязывание из центра часто неразумных и бесперспективных решений. Однако произошедшие в стране экономические и политические перемены не должны привести к полному отказу от планирования в управлении, так как в противном случае какая-либо целенаправленная деятельность невозможна вообще.

Криминология разрабатывает научные основы для программ сдерживания преступности с учетом территориального масштаба и местных особенностей. Ныне существует потребность в появлении альтернативных и многовариантных программ, которые предусматривали бы возможность выбора тех или иных мер против преступности в зависимости от возможных поворотов в развитии криминогенной обстановки (дальнейшее ослабление экономического потенциала через сосредоточение национального достояния в руках узкого круга лиц и увеличение внешнего государственного долга России, ослабление государственного единства и обороноспособности, воспроизводство межнациональных конфликтов, инфляция, обнищание значительной части населения, безработица и т. п.).

Криминологическая наука ищет пути усовершенствования механизма контроля над преступностью, готовит теоретические модели нормативных актов, регламентирующих предупреждение преступлений, дает оценку уже осуществляемым мерам, а также обосновывает введение новых, теоретически определяет оптимальное соотношение между карательным воздействием на преступников и некарательным предупреждением преступлений.

История криминологии подлежит специальному изучению, потому что наука должна знать самое себя, свою «родословную». Недостаточная осведомленность порой приводила к тому, что в конце XX в. приходилось заново изобретать уже известное. Повторяются иногда и ошибки. Например, имевшая место в начале 30-х годов травля сторонников изучения личности преступника имела отголоски в 60-е годы в виде атаки на криминологов, пытавшихся выявить взаимосвязь между совершением преступления и биологическими факторами. Успешное продвижение вперед предполагает сохранение всех ценных, иногда противоречащих друг другу криминологических идей, а также учет допущенных в прошлом просчетов и неудач.

2. Частная криминология главным образом отражает закономерности различных типов массового преступного поведения: корыстоведение[8] – корыстного, вайолентология — насильственного, имеются теории, посвященные организованной преступной деятельности, коррупции, преступлениям несовершеннолетних, против несовершеннолетних, неосторожным преступлениям (см. схему 1.3).

Особое место в частной криминологии занимает криминологическая виктимология[9] возникшая в 30-е годы XX в. и исследующая потерпевшего от преступления с точки зрения его предрасположенности стать жертвой преступного посягательства, которая также может быть отнесена к числу отраслей криминологии, поскольку она по существу осмысляет взаимодействие функционирующих в обществе систем – преступности и виктимности («жертвенности»). Виктимология выясняет психологические, социальные, профессиональные и другие особенности потерпевших от различных видов преступлений. Она изучает также жизненные ситуации, повышающие опасность стать жертвой преступления. Полученные результаты используются для выработки рекомендаций, направленных на предупреждение преступлений и на оказание социальной помощи потерпевшим.

Как отмечает Д. В. Ривман, в настоящее время эта отрасль представляет собой частную криминологическую теорию. Разовьется ли она в дисциплину, предметом которой станут жертвы не только преступлений, но и иных событий некриминального характера, пока ответить однозначно нельзя. Сегодня она учит оценивать каждое конкретное преступление, не перекладывая всю вину только на преступника, формирует лишенное предвзятости отношение к потерпевшим не только с позитивным, но и негативным поведением. Сегодня эта отрасль криминологии обеспечивает разработку мер виктимологической профилактики, социально-психологической реабилитации жертв, их защиты и компенсации причиненного ущерба[10].

3. Новейшие криминологические отрасли изучают преступность какой-либо иной функциональной подсистемы общественной жизни (социального института) (см. схему 1.4). Такие отрасли стали выделяться с середины 70-х годов XX столетия.[11] К ним в настоящее время относятся семейная,[12] политическая,[13] экономическая криминология,[14] криминопенология,[15] а также криминология средств массовой коммуникации,[16] криминология религии;[17] исследуется взаимосвязь преступности и моды[18] и т. д. Как и все новое, появление указанных отраслей вызвало неоднозначное отношение криминологов. Одни высказываются одобрительно и углубленно исследуют преступность семейной, политической, экономической, «наказательной» и иных сфер.[19] Другие высказывают опасение по поводу новых «изобретений» криминологической науки.[20] А. И. Долгова справедливо замечает, что появление указанных отраслей криминологии не означает рождения соответствующих новых наук.[21] Разумеется, семейная, политическая и т. п. криминологии являются составными частями общей криминологической науки.

Семейная криминология (криминофамилистика) исследует специфику преступлений, совершаемых на почве семейных отношений, и прежде всего так называемое внутрисемейное насилие, а также семейные факторы, способствующие различным видам преступной активности: насильственной, корыстной, рецидивной, молодежной, женской и т. д. В ее рамках изыскиваются возможности сдерживания преступности посредством воздействия на семью.

Политическая криминология исследует закономерности взаимосвязи преступности и политики. При этом в политике рассматривается как правоохранительная, так и преступная ее сторона. Анализируется преступная политика, влияние тоталитарной политики на общеуголовную преступность, преступления против основ конституционного строя и безопасности государства, криминологическая политика, а также политические спекуляции проблемой преступности.

Экономическая криминология изучает генезис экономических, в том числе организованных, преступлений, анализирует различные стороны экономической жизни, противоречия хозяйства, кризисные явления, которые обусловливают преступное поведение. Данная отрасль освещает процесс криминализации экономической сферы российского общества, начавшийся еще в недрах так называемого зрелого социализма и сопровождающий, если не составивший, суть всех социально-политических преобразований посткоммунистической России вплоть до настоящего времени.

Криминология массовой коммуникации соотносит социальный институт массовой коммуникации со всеми составляющими криминологической триады: с преступлениями, поскольку ряд квалифицированных составов преступлений сконструирован с помощью введения в них признака «использования средств массовой информации»; с причинами массового воспроизводства преступлений, потому что средства массовой информации способны распространять преступные идеи и способствующие преступности чувства и настроения; наконец, с контролем над преступностью, так как гуманное использование средств массовой информации в интересах правового государства, в принципе, может благотворно воздействовать на умонастроения лиц, склонных к совершению преступлений, способствовать снижению криминогенной конфликтности.

Криминопенология исследует преступления, совершаемые в процессе отбывания уголовного наказания и причины воспроизводства преступлений, коренящиеся в самом институте уголовного наказания.

Богословская криминология рассматривает проблемы взаимодействия религии и преступности как социальных явлений, изучая религиозность преступников, возможность религиозной профилактики преступлений, а также религиозную детерминацию преступного поведения.[22]

Так называемые фоновые или сопутствующие преступности негативные общественные явления (алкоголизм, наркомания, токсикомания, проституция, самоубийства и т. д.) изучаются девиантологией. Криминология же затрагивает их в той мере, в какой эти явления взаимосвязаны с процессом воспроизводства обществом преступлений. В причинах, тенденциях и профилактике всех социальных отклонений как преступного, так и непреступного характера имеется много общего.

§ 4. Перспективы криминологии

При советских порядках принято было отличать марксистскую, или социалистическую, криминологию от криминологии как таковой. Отличия объяснялись тем, что криминология в странах «социалистического лагеря» тщательно увязывала свою теорию с марксизмом-ленинизмом, заявляла о своей партийности и «классовом подходе» к объяснению возникновения преступности, к причинам преступлений и к обоснованию мер борьбы с ними, к рассмотрению немарксистских криминологических учений. Картина преступности длительное время рисовалась таким образом, будто в социалистических странах в этой области все обстояло благополучно, а на Западе – плохо.

С начала 30-х до второй половины 80-х годов в Советском Союзе не публиковались абсолютные числа преступлений и преступников. И хотя в годы «перестройки» текущая статистика появилась в печати, тем не менее до сих пор не опубликованы официальные данные, достаточно полно характеризующие динамику преступности за 30–60-е годы. Следовательно, судить о том, что представляла собой преступность в СССР за указанные годы, можно лишь предположительно.

Научная разработка проблем преступности на протяжении всего советского периода истории сковывалась не только партийными и идеологическими установками, но и фактически осуществляемой государственной политикой, в том числе политикой массового так называемого красного террора, осуществлявшегося советским государством против населения страны. Вполне понятно, что политические силы, проводившие преступную политику, были заинтересованы в сокрытии масштабов, подлинных ее причин и целей. К сожалению, приходится констатировать, что и до сих пор по-прежнему в значительной мере скрыты цифры незаконных репрессий, непрерывно осуществлявшихся с момента Октябрьской революции до середины 50-х годов и очевидно нанесших народу ущерб, превышающий во много раз ущерб от общеуголовной преступности. Грубые нарушения законности, преступные по существу, продолжались и в последующие годы, хотя, разумеется, в заметно меньших масштабах. Сегодня от криминологии ожидается продолжение начатой рядом авторов адекватной научной оценки динамики массового совершения преступлений в Советском Союзе за все время его существования, включая, разумеется, криминологическую оценку «преступлений советской власти» – ленинского и сталинского «красного террора».

Начиная с 60-х годов отечественную криминологию выигрышно отличала достаточно глубокая концептуальная разработка проблем детерминации преступного поведения. В условиях отказа от марксизма как от единственной методологической основы науки о преступности очень желательно не утратить присущей отмеченной склонности к подлинно теоретическому осмыслению криминологических проблем, расширив при этом философскую базу. Хотелось бы, чтобы криминология не только оставалась социологией преступности, но также стала бы философией государственного реагирования на нее. Такое пожелание, высказанное в свое время нами,[23] теперь разделяет ряд криминологов.[24]

Криминология и дальше будет изыскивать пути стабилизации преступности, уменьшения ее размеров и опасности. Некоторые наиболее опасные или особо распространенные разновидности преступлений требуют в настоящее время первостепенного внимания. Особенности криминологической ситуации на рубеже двух тысячелетий в стране располагают к появлению новых частных криминологических теорий, посвященных, например, преступлениям, направленным на ослабление государственного единства и территориальной целостности России; организованным преступлениям, включающим в себя такие транснациональные виды преступной деятельности, как незаконный вывоз сырья, наркобизнес, торговля женщинами и детьми; преступлениям в сфере экологии; совершаемым внутри семьи насильственным преступлениям против детей, и др. Дальнейшее развитие получат, по-видимому, такие новые отрасли, как семейная криминология, особенно в активно разрабатываемом на Западе аспекте внутрисемейных преступлений; политическая криминология; экономическая криминология; криминология массовой коммуникации, а также традиционные частные криминологические теории организованных, молодежных и насильственных преступлений. В последние годы заметно возросло внимание зарубежных и отечественных криминологов к проблемам терроризма, коррупционных преступлений, а также серийных сексуально-насильственных преступлений.

От криминологии ожидается дальнейшая разработка идей о реакции общества на преступность. Есть потребность в принципиально новой доктрине, исходящей из осознания факта «провала» института уголовного наказания, оказавшегося не в состоянии оберегать человека как от произвола властей, так и от опасных поступков других членов общества. Наряду с поиском новых институтов, которым предстоит заступить на место уголовной кары, уже сейчас необходима научная разработка всех возможных шагов на пути гуманизации обращения с лицами, совершившими преступление, и повышения уровня цивилизации карательной системы.

Процесс возникновения криминологических отраслей на основе выделения в предмете исследования взаимосвязи преступности с иными саморазвивающимися общественными системами, вероятно, будет продолжаться и дальше. Автор неоднократно высказывал надежду на появление новой отрасли – криминологии закона[25]. Взаимосвязь и взаимообусловленность преступности и законодательства – вот исследовательское поле для этой отрасли. Сегодня имеется острая нужда в изучении не только предупредительных возможностей как уголовных, так и иных законов, но не в меньшей мере их криминогенности (некоторые непродуманные законы способствуют увеличению числа преступлений) и даже преступности (мировой истории и современности известны законы, грубо попирающие естественное право). Отрадно видеть, что и термин для обозначения отрасли воспринят, и сама отрасль начинает формироваться..[26] Из высказываний на данный счет С. Ф. Милюкова вытекает, что эта отрасль, в частности, должна исследовать соответствие норм Общей и Особенной частей уголовного законодательства показателям преступности, тенденциям ее развития.[27]

Необходимо продолжать международные криминологические, в том числе сравнительные, исследования, сопоставляющие как имеющуюся в различных странах преступность в целом, так и отдельные ее разновидности. Важно, чтобы в нынешнее сложное для науки время криминология не потеряла своего места в системе юридических наук. Этому способствует то, что в России ее традиционно преподают в юридических вузах. Криминологи должны знать не только основы философии, психологии, статистики, но и дисциплины так называемого «криминального цикла» (уголовное право, уголовный процесс, судебную статистику и т. п.).[28] Криминология не должна отрываться от правового поля, с которым она неразрывно связана. В свое время автор настоящей работы писал, что в качестве научной дисциплины, осмысляющей настоящее и перспективу «взаимоотношений» государства и присущего ему феномена преступности, криминология могла бы стать общетеоретической основой для наук уголовно-правового цикла.[29] А. И. Долгова считает, будто это в России и других странах, где криминология изучалась в рамках юриспруденции, уже свершилось.[30] Однако в данном случае оптимизм представляется несколько преждевременным, если принять во внимание, например, то, что значительная доля современных уголовно-правовых «идей» направлена на ужесточение и неотвратимость наказания, на упрощение доказывания, в частности, в отношении организованной преступной деятельности и др. Я. И. Гилинский базовое назначение криминологии связывает с тем, что она призвана объяснить природу преступлений и преступности, их обусловленность определенными факторами, охарактеризовать субъектов индивидуального преступного поведения и вскрыть его механизм, показать оптимальные пути и методы противодействия преступности.[31]

Представляется целесообразным дальнейшее упрочение криминологии среди прочих правовых знаний, развитие ее и в качестве учебной дисциплины в рамках юридического образования, что характерно в целом для европейской, в отличие от американской высшей школы. Сейчас в России приходится сталкиваться с сомнением в необходимости преподавания криминологии будущим юристам, которые, как нам кажется, связаны с излишней меркантилизацией юриспруденции, нацеленностью будущих юристов прежде всего на знание законодательной догматики, с помощью которой предполагается скорый заработок. Нельзя не согласиться с С. Ф. Милюковым, полагающим, что прекращение преподавания криминологии в российских условиях привело бы «к угасанию этой отрасли научных знаний, к ее полному отрыву от практики». Он подчеркивает значение учебников (курсов), которые, по его мнению, «в силу своей научной обоснованности, доступности и обязательности изучения… являются проводниками криминологической информации».[32] На наш взгляд, желательной перспективой было бы открытие в юридических вузах, там, где для того имеются соответствующие предпосылки, кафедр криминологии, сосредоточивающих в себе преподавание данной дисциплины с судебной статистикой и судебной психологией, а также уголовно-исполнительным правом, которым следовало бы придать более криминологический характер. В рамках судебной статистики должна рассматриваться методика исследования преступности и реагирования на нее, в рамках судебной психологии – психология преступного поведения. Изучение же уголовно-исполнительного права должно быть приближено к криминопенологии с упором на освещение соответствия (несоответствия) российского законодательства об отбывании наказания, а также соответствующих реалий международным стандартам.

1. Как соотносится криминология с девиантологией и социологией уголовного права?

2. Назовите три основных раздела криминологии.

3. В чем заключается метод системного анализа?

4. Проиллюстрируйте применение сравнительного метода в криминологии.

5. Какой принцип положен в основу формирования новых криминологических отраслей: семейной криминологии, политической криминологии, криминологии массовой коммуникации и т. д.?

Схема 1.1

Схема 1.2

Схема 1.3

Схема 1.4

§ 1. Периодизация истории криминологии

1. Принято считать, что научное осмысление проблемы преступности и противодействия ей приобрело более или менее систематический характер во второй половине XVIII в. Возникновение криминологии как науки, в то время еще не получившей своего названия, связывается с классической школой уголовного права. В развитии криминологии с известной долей условности можно выделить четыре периода. Первый (классический) длился со второй половины XVIII в. приблизительно до последней трети XIX в., второй (позитивистский) охватывает конец XIX – начало XX в., третий (плюралистический) имеет протяженность от начала до середины XX в., четвертый (гуманитарный) – с середины XX в. по настоящее время.

2. Классический период криминологии непосредственно вытекает из идейного течения Просвещения эпохи перехода от феодализма к капитализму (XVII–XVIII вв.). Он предшествует и затем сопутствует преобразованиям в государственной, общественной и духовной жизни после буржуазно-демократических революций в Европе. В это время наука отходит от господствовавшей прежде теологической трактовки преступления как «духовного падения», рассматривавшегося исключительно в качестве результата действия сверхъестественных сил. Предпринимаются попытки рационального, чисто теоретического объяснения того, почему человек совершает преступление. Разрабатывается значительно более гуманный подход к преступникам, к мерам уголовного наказания и деятельности карательных органов государства. Виднейшими представителями классической криминологии являются Ч. Беккариа (1738–1794) и И. Бейтам (1748–1832).

3. Позитивистский период в качестве своих предпосылок имел, с одной стороны, осязаемый европейским обществом во второй половине XIX столетия рост числа преступлений, с другой – бурное развитие естественных и гуманитарных наук. Возросшей потребности в более глубоком понимании преступности отвечало появление новых методов исследования. В науки, изучавшие человека, внедрялись приемы, заимствованные из точных дисциплин, что, в частности, привело к появлению антропологии, социологии и статистики.

Методологическую основу криминологических учений позитивистского периода составляет философия позитивизма. Возникшая в первой трети XIX в., она стремилась собрать положительный количественно определенный материал о разных сторонах жизни. Позитивизм О. Конта называют философией среднего уровня, поскольку ее автор отрицал необходимость подниматься до мировоззренческих проблем. «Средний уровень», характерный для криминологии конца XIX в., сохраняется и теперь.

Мировоззренческое осмысление философии преступления остается, как правило, за пределами научно-криминологической теории. Некоторые философские идеи по этому поводу скорее можно встретить в философской или в художественной литературе. Одним из корифеев философии преступления признан русский писатель Ф. М. Достоевский. По сравнению с умозрительной наукой классического периода, позитивистская криминология отличается широким использованием статистических и других фактических данных о совершаемых преступлениях и преступниках.

Позитивистская криминология развивается в двух основных направлениях: биологическом и социологическом. Граница между ними со временем несколько размывается, наблюдается взаимопроникновение, выражающееся, в частности, в появлении психологических теорий криминологии.

4. Биологическое направление – антропологическая (туринская) школа, основоположником которой является Чезаре Ломброзо (1835–1909), – возникло в итальянском городе Турине. Позднее биологическое направление пополнилось рядом теорий, в числе которых выделяются теория опасного состояния, теории различных биологических предрасположений (конституционального, эндокринного, генетического). В криминологических теориях данного направления преступное поведение в значительной мере объясняется различными биологическими особенностями человека, предрасполагающими его к совершению преступления. Не являются исключением и суждения о неустранимости врожденной предрасположенности к преступлению у определенных категорий преступников. Некоторые представители биологического направления предлагали применять к лицам, совершившим преступление, меры хотя и гарантирующие предотвращение опасного поведения, но в принципе не совместимые с элементарной гуманностью.

В разное время отдельные авторы предлагали такие меры, как пожизненная изоляция, кастрация, лишение жизни. Причем в качестве основания для их применения выдвигалось не совершение преступления, а наличие предрасположенности к таковому. Конечно, не все криминологи – приверженцы биологического направления были сторонниками столь жестких предупредительных мер. Иные из них полагали, что поскольку лица с биологической предрасположенностью к преступлению не ответственны за свое поведение, постольку общество должно обращаться с ними так же гуманно, как с тяжелобольными.

5. Социологическому направлению дала начало уголовно-социологическая школа, которая использовала в качестве идейной основы социологию О. Конта. Видными представителями указанной школы являются М. В. Духовской (Россия), Ф. Лист (Германия), С. В. Познышев (Россия), Э. Ферри (Италия), И. Фойницкий (Россия). Эти ученые выдвинули идею социальной обусловленности преступного поведения, не отрицая, впрочем, в той или иной мере также значения биологических факторов.

Уже в конце XIX в. в криминологии стали применяться методы социологических исследований. Во многих странах исследовалась статистика преступлений и применяемых к преступникам наказаний, изучались данные, характеризующие контингент преступников, предпринимались попытки составить перечень причин преступного поведения, исследовать их сущность и оценить с количественной стороны. Рассмотрение динамических рядов числа преступлений, совершенных в разных странах, и отдельных видов преступлений позволило осуществить первые прогнозы преступности.

На ранних этапах социологическому изучению преступности было присуще стремление охватить как можно большее число факторов, обусловливающих преступления (теория множественности факторов). От одного исследования к другому число этих факторов увеличивалось, удавалось найти все новые и новые обстоятельства, способствующие преступной активности. Для данной теории факторов характерно рассмотрение причин преступлений вне какой-либо концепции, позволяющей выделить наиболее существенные из них.

6. Плюралистический период развития криминологии характеризуется обилием разноплановых теорий, объясняющих преступность и предлагающих меры противодействия ей. Его отличает более отчетливое, чем это было прежде, стремление к формулированию концептуальных построений. В рамках этого периода могут быть выделены социологическое, биосоциальное, социально-психологическое направления. Часть социологических концепций основывалась при этом собственно на социологии (теории социальной дезорганизации – Э. Дюркгейм, Р. Мертон), конфликта культур (Т. Селлин, Дж. Волд), а часть – на социальной психологии (теории дифференциальной связи – Э. Сатерленд), клеймения (Г. Беккер, Ф. Танненбаум).

7. Гуманитарный период развития криминологии отличает появление тенденции к защите прав и интересов человека – будь то потерпевший от преступления или сам преступник. В современной криминологии западных стран причины преступного поведения нередко ставятся в прямую зависимость от недостатков общественного устройства, связываются с экономическими, социальными, культурными проблемами. Эта тенденция особенно усилилась после Второй мировой войны. Совершение преступлений объясняется нищетой, безработицей, фактическим неравенством отдельных групп населения. В криминологии усиливается критика властей как за неэффективную политику противодействия преступности, так и за неспособность наладить такое общественное устройство, которое бы не порождало столь массового воспроизводства преступлений, как это происходило в мире после Второй мировой войны.

Применительно к гуманитарному периоду криминологии уместно отметить такие концептуальные подходы, как, например, конфликт культур (Дж. Волд), интеракционизм (Э. Лемерт, Г. Беккер), теория человеческих ценностей (Ф. Фильзер), школа криминогенных подсистем (Д. А. Шестаков), постмодернистская конституциональная криминология (С. Генри, Д. Милованович), интегративная криминология (Г. Берек), аболиционистская криминология (Н. Кристи), миротворческая криминология (Пепински, Брейсвелл).

Криминологи социалистических стран, говоря о преступлениях в капиталистических странах, объясняли их не только перечисленными выше проблемами, но напрямую выводили из самого капиталистического способа производства, присущих ему антагонистических классовых противоречий. Гораздо более осторожный подход можно наблюдать в аналогичных исследованиях, касающихся стран социалистической ориентации.

До середины 70-х годов в работах ученых социалистических стран преступность не связывалась с проблемами, нарастающими во всех областях жизни указанных стран. И лишь во второй половине 70–80-х годов намечаются первые попытки отхода от традиционной схемы сведения причин преступного поведения к «родимым пятнам капитализма». А к концу так называемого периода застоя в работах отдельных криминологов как в Советском Союзе, так и в других социалистических странах наметилась тенденция к объяснению феномена массового совершения преступлений крупномасштабными социальными противоречиями, сформировавшимися внутри самого общества. В последние годы этот реалистический взгляд на преступность становится все более популярным.

§ 2. Криминологические идеи классической школы уголовного права

1. Говоря о классической школе криминологии, мы имеем в виду систему идей о преступлениях и борьбе с ними, сформировавшуюся в рамках так называемой классической школы уголовного права. Ее основателем был родившийся в Милане маркиз Чезаре ди Беккариа. (Beccaria) (15.3.1738–28.11.1794), итальянский просветитель, юрист и публицист. Он учился в иезуитской коллегии, затем в университете Павии получил степень доктора прав. Основные положения своего учения он сформулировал в знаменитой книге «О преступлениях и наказаниях», впервые опубликованной на французском языке в 1764 г. Основываясь на идеях Монтескье и других великих просветителей XVII–XVIII вв., Беккариа создал принципиально новую для своего времени теорию. Находясь на популярной тогда позиции «общественного договора», он утверждал, что «существуют три источника нравственных и политических начал, управляющих людьми: божественное откровение, естественные законы и добровольные общественные отношения».[33] Беккариа обнаруживает глубокое понимание причин преступного поведения. Его теория актуальна и сегодня, несмотря на колоссальные изменения, которым за минувшее время подверглись общественные структуры.

Источник преступлений Беккариа усматривает во «всеобщей борьбе человеческих страстей», в столкновении частных интересов. По его мнению, «с расширением границ государства растет и его неустройство, в такой же степени ослабляется национальное чувство, побуждения к преступлениям увеличиваются соразмерно выгодам, которые каждый извлекает для себя из общественного неустройства».[34] Преступную активность человека Беккариа объясняет главными движущими началами, направляющими людей к любым как вредным, так и полезным и даже самым возвышенным действиям. Достаточно убедительно в качестве этих начал он называет наслаждение и страдание.[35] В классическом труде Беккариа имеется не только диалектическое осмысление воспроизводства преступлений под воздействием общественных противоречий,[36] но и психологическая трактовка механизма индивидуального преступного поведения.

Важное значение для криминологии имеет также прогностический взгляд Беккариа на перспективы противодействия государства преступлениям. Вывод этот лишен необоснованного оптимизма, он реалистичен: «Невозможно предупредить все зло». Далее автор делает существенное замечание о том, что число преступлений увеличивается соразмерно росту населения и возрастающим отсюда столкновениям частных интересов.[37]

2. Особую ценность у Беккариа имеют идеи о методах реагирования государства на совершаемые преступления. Эти идеи оказали и продолжают оказывать огромное влияние на теорию уголовного права и практику карательного законодательства. Не без их влияния в различных странах с неодинаковыми социальными системами возникла социальная профилактика преступлений как одно из направлений государственной деятельности.

Выступив принципиальным противником жестокости наказания, считая ее далекой от «природы общественного договора», несправедливой, Беккариа высказал сомнения в какой бы то ни было пользе жестоких наказаний.[38] «В те времена и в тех странах, где были наиболее жестокие наказания, – замечает он, – совершались и наиболее кровавые и бесчеловечные действия, ибо тот же самый дух зверства, который водил рукой законодателя, управлял рукой и отцеубийцы, и разбойника».[39] В условиях своего немилосердного времени Беккариа выступил против смертной казни, что требовало гражданской смелости. Ведь даже в наши дни, на рубеже тысячелетий, предложение отменить смертную казнь вызывает у части общества негодование. «Смертная казнь не может быть полезна, потому что она подает пример жестокости… Мне кажется нелепым, что законы… которые запрещают и карают убийство, сами совершают его и для отвращения граждан от убийства сами предписывают совершение его публично», – заявлял Беккариа. Вместе с тем он реалистично относился к тому, как его идеи могут быть восприняты: «Голос философа слишком слаб, чтобы возвыситься над воплями того множества людей, поводырем которых является слепая привычка. Но немногие мудрецы, рассеянные по лицу земли, в глубине своего сердца откликнутся мне».[40]

Беккариа поставил вопрос о целях уголовного наказания и предложил такое его решение, которое по сей день находит непосредственное отражение в законодательстве многих стран. «Цель наказаний, – писал он, – заключается не в истязании и мучении человека и не в том, чтобы сделать несуществующим уже совершенное преступление… цель наказания заключается только в том, чтобы воспрепятствовать виновному вновь нанести вред обществу и удержать других от совершения того же. Поэтому следует употреблять только такие наказания, которые при сохранении соразмерности с преступлениями производили бы наиболее сильное и наиболее длительное впечатление на душу людей и были бы наименее мучительными для тела преступника».[41]

3. В центр обоснования классической школой уголовного наказания поставлено преступление. Соразмерность между преступлением и наказанием представлялась Беккариа олицетворением справедливости. Он писал, что «препятствия, сдерживающие людей от преступлений, должны быть тем сильнее, чем важнее нарушаемое благо и чем сильнее побуждения к совершению преступлений».[42] Эта криминоцентричность уголовного права является характерной чертой классической школы, отражая как сильные, так и слабые ее стороны. При данных обстоятельствах личность преступника не то чтобы отодвигалась на второй план, но попросту игнорировалась. Считалось, что «не должно быть одинакового наказания за два преступления, наносящие различный вред обществу».[43] Однако из этого утверждения вытекало, что равной каре за равное преступление должен быть подвергнут как взрослый, так и подросток, как лицо, совершившее преступление преднамеренно, так и содеявшее его под влиянием сильного душевного волнения, как человек, преступивший закон впервые, так и рецидивист.

Классической школой сформулирован ряд карательных принципов, и прежде всего незамедлительность наказания, сходство между природой преступления и природой наказания и, наконец, приписывавшийся В. И. Ленину принцип неотвратимости наказания. Именно Беккариа определил этот принцип следующим образом: «Одно из самых действенных средств, сдерживающих преступления, заключается не в жестокости наказаний, а в их неизбежности…»[44]

4. Классическую школу уголовного права следует считать одновременно и школой криминологии еще и потому, что в ней сформулированы идеи предупреждения преступлений. Ш. Монтескье,[45] а вслед за ним Ч. Беккариа высказались о том, что «лучше предупреждать преступления, чем наказывать. В этом – главная цель всякого хорошего законодательства».[46] Впоследствии данная формула была подхвачена К. Марксом.

Чрезвычайно важно то, что классическая школа связывает предупреждение преступлений со свободой и просвещением. «Порабощенные люди всегда более сластолюбивы, распутны и жестоки, чем свободные».[47] Беккариа был против чрезмерного запретительства, неоправданного расширения сферы уголовного закона. «Хотите предупредить преступления? – писал он. – Сделайте так, чтобы законы были ясными, простыми, чтобы вся сила нации была сосредоточена на их защите и чтобы ни одна часть этой силы не направлялась на их уничтожение».[48]

Предупредительная стратегия классической школы строится на сочетании наслаждения и страдания в качестве важнейших стимулов поведения. Она предусматривает награждение добродетели.[49] При этом подразумевается такая организация государственной деятельности, при которой сами носители власти должны быть более заинтересованы в соблюдении законов, чем в их нарушении.[50]

Самым верным, хотя и самым трудным, средством предупреждения преступлений Беккариа считал усовершенствованное воспитание. Не потеряло актуальности его предостережение от бесполезного множества изучаемых молодежью предметов, чему должен быть противопоставлен точный их выбор. К добродетели он рекомендовал идти «легкой дорогой чувств, а не сбивчивой дорогой наказаний, убеждением в неизбежности, вредности последствий».[51]

Последователем Чезаре Беккариа является Иеремия Бентам (Bentham) (1748–1832), английский социолог, юрист, родоначальник одного из направлений в английской философии – утилитаризма. Он родился в семье адвоката в Лондоне. Этика Бентама изложена в произведении «Деонтология, или наука о морали» (1834). В ее основе лежит «принцип пользы», согласно которому действия людей, их отношения должны получать моральную оценку по приносимой ими пользе. В определении пользы принимались во внимание частные интересы человека. Он формулирует принцип «наибольшего счастья наибольшего числа индивидуумов», призывая к достижению личного преуспеяния, увеличивающего общую сумму счастья. Значительное внимание он уделял разработке проблем уголовного наказания. По мнению Бентама, человеческое поведение определяется его стремлением к удовольствию и страхом страдания. С учетом этого ученый предложил строить институт наказания, которое должно «превышать выгоду преступления». Бейтам вводит понятие лестницы наказаний, сравнительная тяжесть отдельных видов которого определяется самым тяжким видом.[52]

Идеи классической школы оказались плодотворными. Они содействовали коренной «буржуазной» реформе уголовного законодательства, которое не без их влияния стало более гуманным и целесообразным. Однако эта школа еще недостаточно оценила особенности личности, играющие роль в совершении преступления, не увидела необходимости учитывать их при осуществлении наказания и предупреждения. Являя собой теорию «чистого разума», классическая школа в малой степени опиралась на практику, на фактический материал о преступлениях и борьбе с ними. Все эти вопросы предстояло поставить следующим поколениям криминологов.

§ 3. Позитивизм в криминологии. Туринская школа

1. Родоначальником позитивизма в криминологии считается Чезаре Ломброзо (Lombroso, 1835–1909), профессор университетов в Павии (с 1862) и Турине (с 1896), опубликовавший в Италии в 1876 г. работу «Преступный человек» на основании проведенного им изучения значительного числа заключенных в Турине с применением антропологических методов измерения и описания их внешности. Наблюдения привели его к выводу о том, что типичный преступник может быть распознан по определенным физическим признакам: скошенный лоб, удлиненные или неразвитые мочки ушей, складки лица, чрезмерная волосистость или облысение, чрезмерная или притупленная чувствительность к боли и др.

Он разработал классификацию преступников, оказавшую и продолжающую оказывать влияние на последующие попытки криминологов систематизировать преступников по группам. Классификация Ломброзо включала такие группы: 1) прирожденные преступники; 2) душевнобольные преступники; 3) преступники по страсти, к которым он относил и «политических маньяков»; 4) случайные преступники.

Ссылаясь на свои исследования, Ломброзо полагал, что приблизительно по одной трети приходится на заключенных, обладающих атавистическими чертами, на пограничный биологический вид и на случайных правонарушителей, от которых не следует ожидать рецидива. Привлек к себе внимание прежде всего тезис Ломброзо о существовании анатомического типа прирожденного преступника, т. е. человека, преступность которого предопределяется его определенной низшей физической организацией атавизма или дегенерации. Однако последовавшие тщательные обследования преступников, в том числе в России, не подтвердили его выводов. Так, патологоанатом Д. Н. Зернов на основании специально проведенных проверочных исследований пришел к убеждению, что «прирожденного преступника» не существует, что квалифицированными изысканиями в области анатомии не удалось подтвердить его бытие. Зернов отмечал, что среди преступников встречаются люди с признаками дегенерации точно так же, как и среди непреступных людей. Численность их, вероятно, одинакова среди как преступников, так и непреступников, поэтому и средние числа получаются одинаковые.[53]

Нельзя отрицать вклад Ломброзо в развитие криминологии. Именно он начал исследования фактического материала, поставил вопрос о личности преступника и о причинности преступного поведения,[54] трактуя ее как цепь взаимосвязанных причин.[55]

2. В более поздних работах Ломброзо модифицировал свою теорию, произвел анализ большого числа факторов, влияющих на преступное поведение. Так, в основательном сочинении «Преступление»[56] он рассматривает зависимость численности преступлений от метеорологических, климатических, этнических, культурологических, демографических, экономических, воспитательных, наследственных, семейных и профессиональных влияний. В этой работе не придается чрезмерного значения наследственности, она упоминается лишь в конце длинного списка факторов преступного поведения. О ее роли автор пишет довольно туманно: «…тип развития организма неизменно передается по наследственности. Сами дети принимают довольно значительное участие в проявлении наследственности».[57]

Утверждения о наследственном предрасположении к преступлению можно встретить и в современных работах. Но по мере развития криминологии авторы, занимающиеся проблемой наследственности, считают своим долгом разъяснять опосредованный механизм ее влияния на нарушение человеком закона. Собственно склонность к правонарушению не является наследственной. Да этого и быть не может, поскольку сами законы не постоянны, и их введение во многом зависит от воли законодателей. Однако тип темперамента, половозрастные характеристики, другие биопсихологические особенности, включая аномалии, безусловно, проявляются в человеческом поведении. Во взаимодействии с внешней средой, общественным окружением они обусловливают человеческое поведение и при определенных обстоятельствах могут стать одной из предпосылок преступления. Таким образом, биологическим путем могут наследоваться лишь отдаленные предпосылки преступного поведения.

Немецкий психиатр Э. Кречмер (1888–1964) и его американские последователи из числа криминологов констатировали связь между типом строения тела и характером человека. В конечном итоге, по мнению этих специалистов, данная связь может проявиться и в совершении преступления определенного вида. Такой подход получил наименование теории конституционального предрасположения. Кроме того, возникли также теории эндокринного и хромосомного предрасположения. Согласно первой теории эмоциональная неустойчивость, отмечаемая у части преступников как движущая сила их преступной активности, объясняется нарушением деятельности желез внутренней секреции; вторая теория связывает проявившуюся в отдельных преступлениях сверхагрессивность с наличием в генетическом наборе у преступника лишней мужской Y-хромосомы.

3. Биологическое объяснение преступного поведения сегодня непопулярно. Исследование факторов, лишь отдаленно, опосредованно влияющих на уголовные правонарушения, малопродуктивно в части обоснования мер, направленных против преступности.

Еще при жизни Ломброзо высказанные им теоретические положения были уточнены и дополнены его учениками Энрико Ферри и Рафаэлем Гарофало, которые отрицали учение классической школы о свободной воле. Ферри, в частности, предлагал придать институту наказания чисто оборонительный или предохранительный характер. Он рекомендовал рассматривать в идеале преступность как болезнь, а карательную систему – как клинику.[58] И Ферри, и Гарофало известное значение придавали биологической обусловленности преступления.

Вместе с тем Ферри достаточно фундаментально охарактеризовал влияние на преступное поведение социальных, экономических и политических факторов, а Гарофало углубился в его психологическое объяснение. Так была заложена основа для последовавших соответственно социологических и психологических разработок. Влияние туринской школы на некоторых исследователей следующих поколений криминологов сказалось, в частности, в отрицании принципа моральной ответственности преступника и в отказе понимать наказание как возмездие.

§ 4. Марбургская неоклассическая школа

Положения немецкой неоклассической школы уголовного права и криминологии были сформулированы Францем фон Листом (F. Liszt) в прочитанной им в Марбургском университете лекции «Идея цели в уголовном праве» (1882),[59] развиты им и его последователями в так называемой Марбургской программе и других трудах.[60] Фон Лист (1851–1919) родился в Вене в семье генерал-прокурора Австрии, был наиболее эрудированным из юристов своего времени, обладал разносторонними научными интересами, снискав себе наибольшую известность в области уголовного права и криминологии.[61]

Фон Лист выдвинул концепцию собирательной уголовно-правовой науки, включающую в себя наряду с юридической догматикой криминальную антропологию, криминальную психологию и криминальную статистику.[62] Объясняя преступное поведение, он подчеркивал значение, с одной стороны, внутренней предрасположенности человека, с другой стороны – влияние на человека его окружения. Согласно его высказыванию «преступление есть продукт самобытности виновного на момент преступления и окружающих его в этот момент отношений».[63] Таким образом, этот ученый предпринял попытку примирить в криминологии высказывания антропологического и социологического направлений.[64]

Наряду с объяснением преступного поведения фон Лист развивает идеи уголовной политики, которая, по его мнению, должна обеспечивать то, чтобы виды и меры наказания определялись сообразно особенностям преступника.[65] Целями наказания, по фон Листу, являются предупреждение преступлений, включающее в себя устрашение, исправление и обезвреживание. А средствами предупреждения служат: 1) классификация преступников и научное обоснование целесообразных мер воздействия на разные криминальные типы, 2) разработка системы карательных мер, механизма постоянного анализа их эффективности и коррекции; 3) подготовка судей и служащих учреждений, исполняющих наказание, с тем, чтобы первые могли назначать соответствующие наказания, а вторые надлежаще обеспечивать режим их отбывания.[66] Фон Лист подчеркивал необходимость социологических и антропологических исследований преступлений, их причин и средств противодействия им.

Предложенная фон Листом классификация лиц, совершающих преступления, включает группы случайных и постоянных преступников. Среди постоянных преступников он различает способных к исправлению, неисправимых, прирожденных.[67]

Приведем здесь некоторые наиболее характерные положения, отстаиваемые фон Листом. Он был противником кратковременного лишения свободы и рекомендовал отдавать предпочтение вместо данного вида наказания условному осуждению, штрафу и поручительству. Являлся сторонником неопределенных приговоров, устанавливающих лишь минимум и максимум наказания. Решение о дате освобождения, полагал он, должно приниматься специальным учреждением. Этим автором разработана концепция принудительного воспитания молодых преступников (до 21 года). Воспитательные меры предлагались им различные: от передачи в добропорядочную семью (мера для правонарушительниц женского пола) до помещения в специальное учреждение с достаточно строгим режимом. Он полагал, что при обеспечении строгой изоляции опасных преступников излишней оказывается смертная казнь. Вместе с тем фон Лист не исключал применения телесных наказаний, в частности, в виде альтернативы краткосрочному лишению свободы и дисциплинарной меры по отношению к неисправимым преступникам.[68]

В своих поздних работах фон Лист признает бессилие современного ему уголовного права против преступности.[69] Он предлагает активно использовать в противодействии ей генетические и социальные меры. Ему принадлежит и такое чреватое злоупотреблениями со стороны государства высказывание: «Уменьшая число лиц, обремененных плохою наследственностью, государство будет укрощать, делать ручным зверя, гнездящегося в человеке.[70]

Фон Лист основал журнал общей уголовно-правовой науки (Zeitschrift für die gesamte Strafrechtswissenschaft) и совместно с А. Принсом и Г. А. фон Хамелем – Международное криминалистическое объединение (Internationale Kriminalistische Vereinigung – IKV). И то и другое сыграло важную роль в развитии европейской криминологической мысли.

Разработанные Францем фон Листом научные положения оказали заметное воздействие на развитие германской криминологии (антропологическое направление – до окончания Второй мировой войны, социологическое – по настоящее время), а также уголовной политики в целом, которая пошла путем тщательной дифференциации уголовного наказания, назначения неопределенных приговоров, отмены смертной казни, широкого использования мер, альтернативных лишению свободы и др.

§ 5. Теория социальной дезорганизации

1. Теория социальной дезорганизации дает объяснение преступности на социальном уровне, ставит в зависимость психологию преступника от процессов функционирования общества в целом. Пожалуй, эта теория оказала наиболее значительное влияние на развитие в XX столетии мировой криминологии. В ней, в частности, удачно сочетается абстрактная концепция с исследованием конкретного материала. Основоположником теории социальной дезорганизации является французский социолог Эмиль Дюркгейм (1858–1917); его идеи были развиты и дополнены американцем Робертом Мертоном и др.

Эмиль Дюркгейм (Durkheim), профессор социологии и педагогики в Бордо (с 1896) и Сорбонне (с 1902), основал журнал «L’Année sociologique» (1896). Дюркгейм является одним из основателей структурно-функционального направления в социологии.[71] Он утверждал соответствие каждого социального явления определенной потребности общества. (О разделении общественного труда, 1893). В противовес «атомистическим» концепциям, общество трактуется Дюркгеймом как реальность особого рода, не сводимая к совокупности индивидов. Одним из первых в социологии он пытался соединить теоретический анализ социальных явлений с эмпирическим.

Согласно Дюркгейму, предметом социологии являются «социальные факты», которые обладают двумя отличительными признаками: объективностью (внешним существованием) и принудительностью по отношению к индивидам («Метод социологии», 1899).

К социальным фактам, по Дюркгейму, в частности, относятся внешние по отношению к индивиду образы мыслей, действий и чувств. При этом ученый исходил из того, что коллективные наклонности не сводятся к наклонностям индивидов, представляют собой нечто иное, чем сумма взглядов отдельных людей. «Совокупность верований и чувств… образует определенную систему, имеющую свою собственную жизнь, ее можно назвать коллективным или общим сознанием».[72] Так, по мнению Дюркгейма, общественная мораль всегда строже и бескомпромиссней, чем индивидуальная мораль. Мораль общества диктует конкретным людям правила поведения.

2. Давая объяснение отклоняющемуся от социальных норм поведению, наибольшее внимание Дюркгейм уделил самоубийствам и убийствам («Самоубийство», 1897). При этом он использовал две научные категории: социальную сплоченность и аномию.

Дюркгейм различает два типа социальной сплоченности (солидарности): механический и органический. Механическая солидарность доминирует в архаических обществах, органическая – в современных. Первый тип основан на сходстве индивидуальных сознаний, целиком поглощаемых коллективным. С развитием разделения общественного труда механическая солидарность уступает место органической, основанной на разделении функций и индивидуальных различиях. В успешно функционирующем, морально здоровом обществе, по Дюркгейму, всегда велика сплоченность, выраженная в том, что большинство солидарно в идеалах, представлениях о должном и порицаемом. Периодически при нарушении общественного равновесия, которое может происходить как вследствие экономического бедствия, так и при резком возрастании благосостояния страны, сплоченность между людьми ослабевает, общество дезорганизуется.

Социальная дезорганизация выражается в явлении аномии (anomi). Этот термин, заимствованный из теологического лексикона, буквально переводится как «безнормативность». Аномия понимается Дюркгеймом как социальный факт, как такое состояние общества, при котором существенно ослабевает сдерживающее действие морали, и общество в течение какого-то времени не способно оказывать ограничивающее воздействие на человека. Общее состояние дезорганизации, или аномии, усугубляется тем, что страсти менее всего согласны подчиняться дисциплине именно в тот момент, когда это всего нужнее.[73] Таким образом, Дюркгейм обнаруживает нормативный по своему характеру феномен – аномию, являющийся, по его мнению, основной причиной преступного поведения.

3. Согласно убеждению Дюркгейма, само существование преступности является нормальным при условии, что она достигает, но не превышает уровня, характерного для общества определенного типа.[74] «Этот уровень, – пишет он, – быть может, не невозможно установить».[75]

Последователи Дюркгейма рассматривают явление аномии в двух аспектах: как характеристику общества и как характеристику отдельного человека. Мертон (R. Merton, род. в 1910 г.) дополняет учение Дюркгейма тезисом о том, что причиной аномии может служить противоречие между целями, которые пропагандирует общество, и одобряемыми средствами, которые в нем считаются приемлемыми. Пропаганде общепринятых в американском обществе целям личного успеха и благосостояния противостоит ограниченность доступа к социально одобренным каналам обретения этого успеха, а именно к образованию, профессии, богатству и статусу. Тем самым для низших слоев общества остается практически только один выход – нарушение правовых норм.[76] Положение о целях и средствах считается центральным тезисом Мертона, которым он обогатил теорию социальной дезорганизации.[77]

Хотя данная теория остается одной из наиболее продуктивных в криминологии, рассуждения Дюркгейма, в которых он рассматривает преступность как некую функцию общества, неотъемлемую его часть, осмыслены не до конца. Она «не только предполагает наличие путей, открытых для необходимых перемен, но в некоторых случаях прямо подготавливает эти изменения».[78] Дюркгейм развеивает иллюзию, согласно которой возможно ликвидировать преступность, устранить все причины, порождающие преступления. К сожалению, в ряде работ последних лет, в которых использованы категории теории социальной дезорганизации, можно видеть упрощение этой теории, и в частности сведение аномии к психологическому аспекту,[79] игнорирование ее как социального факта.

Вместе с тем нельзя не отметить и конструктивной критики некоторых положений теории социальной дезорганизации, например критики тезиса о том, что преступность – это нормальное явление. Данное высказывание оценивается правовым социологом Ф. Фильзером (ФРГ) как «парализующий удар», порождающий дегенерацию криминологической мысли. По его мнению, преступность представляет собой не норму, а социальную болезнь, с которой общество не вправе мириться. В противодействии преступности решающую роль он отводит воссозданию европейских духовных традиций, противопоставляющих материальным потребностям вопросы смысла жизни.[80]

В последней крупной работе «Элементарные формы религиозной жизни. Тотемическая система в Австралии» (1912) Дюркгейм на примере верований австралийских аборигенов доказывал социальную обусловленность религии и познания, их роль в поддержании социального единства.

§ 6. Теория дифференцированной связи

1. Теория дифференцированной связи корнями, по-видимому, уходит в концепцию подражания, созданную французским ученым Габриэлем Тардом (Tarde, 1843–1904). В своих книгах «Законы подражания» и «Философия наказания» Тард, в отличие от биологического подхода раннего Ломброзо, объяснял привыкание к преступному поведению действием психологических механизмов обучения и подражания.

Собственно теория дифференцированной связи сформулирована американцем Эдвином Сатерлендом в книге «Принципы криминологии». Ее методологическую базу составляет социальная психология как наука о малых социальных группах. В ней сделана попытка объяснить механизм усвоения моделей негативного поведения. Поэтому было бы упрощением трактовать ее просто как теорию «плохой компании», правильнее ее называть теорией культурной трансмиссии.[81] Теория Сатерленда направлена на объяснение индивидуального систематического преступного поведения. Касаясь преступности в целом, Сатерленд опирается на теорию социальной дезорганизации. Именно социальная дезорганизация, возникающая в результате социальных процессов мобильности, конкуренции и конфликта, по его мнению, является главной причиной преступного поведения. Социальная дезорганизация порождает конфликт культур, который ведет к «дифференцированной связи».[82]

Согласно данной теории преступления воспроизводятся в обществе в результате связи отдельных людей или групп с моделями преступного поведения. Чем более часты и устойчивы эти связи, тем больше вероятность, что индивид станет преступником.[83] Сатерленд и его последователи отрицают биологическое наследование преступных наклонностей. Они полагают, что преступному поведению учатся в процессе общения главным образом в группах. Многое зависит от частоты, продолжительности, очередности и интенсивности контактов.

2. Теория дифференцированной связи высоко оценивается в мировой, и особенно американской, криминологии. Вместе с тем эта теория не лишена недостатков, часть из которых отмечалась в печати. Едва ли правильно критиковать данную теорию за отсутствие в ней сопоставления преступности с крупномасштабными общественными процессами и противоречиями. Вопросы связи личности и общества в целом находятся все же за пределами собственно проблемы индивидуального поведения. В отношении этих вопросов, решением которых Сатерленд специально не занимался, он ссылается на категорию «социальная дезорганизация».

В то же время нельзя, конечно, признать, будто все механизмы приобщения человека к совершению преступлений исчерпываются тем, что описано в «Принципах криминологии». Не всегда преступление совершается под влиянием общения в группе. Иногда это результат идей, почерпнутых из книг, средств массовой информации, иным опосредованным путем. А порой преступление представляет собой реакцию протеста против того, что стало нормой в непосредственном окружении индивида.

Основываясь на положениях о дифференцированной связи, никак не объяснить, почему, например, некоторые люди, выросшие среди преступников, никогда не совершают преступлений, и наоборот, отчего иногда преступник выходит из законопослушного, благонравного окружения. Тезис об обучении преступному поведению не подходит ситуативным преступникам, а также преступникам, выросшим на почве глубоко укоренившейся в их сознании идеи (чаще всего корыстной или политической). Теория дифференцированной связи игнорирует индивидуальные особенности личности, а также присущую человеку избирательность поведения: свободную волю.

§ 7. Психологические подходы. Теория опасного состояния

1. Ряд криминологов, изучая преступное поведение, делают акцент на личности преступника. Психологический подход восходит к Р. Гарофало. Считается, что вклад психологии в криминологию, по сравнению с социологией, незначителен.[84] Низкая продуктивность психологических исследований объясняется чрезмерным увлечением психологов специальными, в том числе математическими, методами, вследствие чего приходится иметь дело с «психологией без души».[85]

Нельзя, однако, отрицать, что психология многое дала криминологии в области методики, а также разработки психодиагностических и психометрических методов. При изучении преступников, несомненно, приносят пользу специальные тесты.[86] В США в послевоенный период отмечается сдвиг от социологических теоретических описаний воспроизводства массового преступного поведения в обществе к практическому применению методов современной психологии. Эти методы, употребляемые при обследовании лиц, совершивших преступления, нацелены на определение оптимальных путей приспособления данных людей к нормальной общественной жизни.

Тесты, разработанные американскими, французскими и другими специалистами, позволяют углубиться в особенности личности правонарушителей, сравнить последних с законопослушными гражданами, выбрать индивидуальные меры предупреждения повторного преступного поведения. С помощью тестирования определяют склонности человека, уровень его умственного развития, клинические отклонения. Разработанная шкала эмпатии помогает оценить способность обследуемого лица к сопереживанию и двустороннему общению. Наряду с индивидуальными тестами используются также групповые, позволяющие прояснить особенности взаимодействия индивида с окружением.[87]

Психологические теории используются для обоснования тактики осуществляемых на практике мер поэтапной коррекции поведения осужденных. Так, в молодежном центре имени Р. Кеннеди в Моргантауне (США) осуществляется методика «модификации», основу которой составляет система вознаграждений, призванная подкрепить положительные сдвиги в поведении осужденного.

2. Испытание временем выдержала теория опасного состояния, которая дает для практического использования теоретически обоснованную комплексную методику клинической работы по предупреждению преступлений. Первая книга, в которой изложена данная теория, – «Критерии опасного состояния» – была опубликована Р. Гарофало в 1880 г. После Второй мировой войны виднейшим представителем этой теории является французский криминолог Жан Пинатель. Достаточно широко распространена эта теория и в США, где именуется клинической криминологией.

Согласно теории опасного состояния преступление в ряде случаев возникает на основе предшествующего его совершению определенного психического состояния, предрасполагающего к конфликту с социальными нормами. Опасное состояние временно, оно соответствует внутреннему кризису, сменяемому эмоциональным безразличием, вслед за которым приходит эгоцентризм, затем лабильность (неустойчивость), которая вновь может вылиться в кризис. Специалисты осуществляют диагностику опасного состояния. При этом важную роль играет сопоставление результатов обследования личности с данными, характеризующими социальную ситуацию, в которой она находится. При оценке ситуации, в частности, учитываются материальные условия, влияние со стороны окружения, наличие психотравмирующих факторов и др.[88] Диагноз предопределяет строго индивидуальные профилактические меры.

Большое значение придается распознаванию очень сложных и не всегда осознаваемых обследуемым стрессовых реакций, зачастую являющихся источником опасного состояния. Современные представления о внутридушевных конфликтах впитали в себя многое из психоаналитического учения З. Фрейда о комплексах, отражающих противоборство сознания с подсознанием. Подробный перечень криминологически значимых реакций, именуемых обычно защитными механизмами, разработан Д. Коулменом, дополнен В. Фоксом.[89] Работа специалистов по преодолению опасного состояния заключается в том, чтобы своими консультациями помочь человеку, переживающему стресс, ввести поведение в социально приемлемые рамки, помочь ему понять свои проблемы, почувствовать безопасность, оказать ему поддержку, проявляя уважение, понимание, одобрение и терпимость. Большое значение придается устранению излишних эмоций.[90] В стационарах практическая помощь по преодолению опасных кризисных состояний оказывается лицам, как находящимся на свободе, так и содержащимся в исправительных учреждениях. Криминологическая экспертиза в виде прогноза индивидуального поведения принимается во внимание при определении наказания за совершенное преступление, а также при решении вопроса об освобождении от наказания.

§ 8. Теория конфликта

1. Во второй половине XX в. в мировой криминологии продолжали играть заметную роль теоретические построения «социальной дезорганизации» и «дифференциальной связи». Однако они проливают свет лишь на отдельные аспекты воспроизводства преступности. Ощущается потребность в более достоверном объяснении преступности, усилившаяся под влиянием углубления в мире пропасти между добром и злом, грозящим ядерной войной, экологической катастрофой, тотальной наркотизацией и т. д. Преступление – одно из крайних проявлений человеческого зла, и глубокое современное объяснение его имеет немаловажное философское и практическое значение.

После Второй мировой войны заметными теоретическими вехами в развитии криминологии стали следующие концепции: конфликт; интеракционизм; стигматизация; концепция уменьшающих преступность человеческих ценностей и др.

2. Используя категорию конфликта, под которым понимается столкновение, борьба, спор, криминология опирается как на психологический, так и социологический подходы. Как отмечает немецкий криминолог X. Й. Шнайдер, психические (внутриличностные) конфликты могут быть движущей силой в рамках психо- и социодинамики. Когда психические конфликты выходят из-под контроля, они становятся неврозами и ведут к нарушению отношений с внешним миром. Социальные конфликты между группами людей, классами и обществами возникают в связи с ценностными ориентациями, жизненными целями, статусами, властью и распределением ограниченных благ. В рамках структурного преобразования общества социальные конфликты оказываются мощными импульсами. Если их не разрешать цивилизованными методами, они могут вызвать функциональные нарушения, затормозить прогресс и нанести вред жизни общества. Из непреодоленных конфликтов рождается отклоняющееся и, в частности, преступное поведение. Социальные конфликты играют значительную роль в процессе развития уголовного законодательства и его применения. Однако конфликт краткосрочен, а взаимопонимание, возникающее в результате взаимодействия (компромисса) групп, долгосрочно. Наряду с применением норм уголовного права, – подчеркивает ученый, – необходимо преодоление социальных конфликтов.[91] Концепция конфликта применительно к криминологии связана с именами Торстена Селлина, Джорджа Волда (1896–1967), Ральфа Дарендорфа, Остина Терка и др.

3. Торстен Селлин разработал теорию «конфликта культур» (1938).[92] Он отмечает, что общество складывается из многих социальных групп (страт), образующихся на различной основе (владение средствами производства, профессия, возраст, пол, национальность, особенности культуры, идеология и т. д.). Между этими группами существуют противоречия, возникают конфликты, которые становятся источником недовольства, а в ряде случаев и толчком к нарушению закона. Селлин проводит различие между внешними и внутренними конфликтами ценностей. Внешние конфликты ценностей могут быть результатом процесса социальной дифференциации (расчленения общества в процессе его дальнейшего развития) внутри одной социальной системы или следствием контакта между нормами разных социальных систем.[93] Особенно заметен внешний конфликт культур на примере мигрантов, испытывающих трудности адаптации к условиям жизни, сложившимся у коренного населения. Как известно, в США, например, доля мигрантов среди преступников значительно превышает их долю среди населения в целом. Преобразование одной культуры, одной системы ценностей гомогенного и хорошо интегрированного типа в другую, гетерогенную и слабо интегрированную культуру и систему ценностей обязательно сопровождается конфликтом ценностей. Конфликт между культурами может быть и побочным следствием процесса развития одной культуры.[94]

X. Й. Шнайдер иллюстрирует внешний конфликт ценностей совершенным в ФРГ убийством турком своей жены в ответ на ее супружескую измену. В этом преступлении проявляется реакция более жестких, чем в ФРГ, правил поведения, усвоенных обиженным мужем у него на родине. По мнению этого автора, еще более криминогенна ситуация, когда внешний ценностный конфликт приводит к внутреннему – конфликт между культурами интернализуется (глубоко усваивается), превращается во внутриличностный, или когда конфликт переносится на какую-либо социальную группу, например семью, и вызывает ее дезорганизацию. X. Й. Шнайдер выделяет конфликты внутри личности, внутри группы и между двумя социальными образованиями.[95]

4. Дж. Волд, разработавший теорию «группового конфликта» (1958), считал, что личности соединяются в группы потому, что они являются социальными животными с такими нуждами, которые легче удовлетворить при коллективной деятельности. В группе, состоящей из трех и более человек, люди связаны общими нормами, их социальные роли замкнуты друг на друга. Группа имеет определенную внутреннюю структуру и внешние связи. Жизнь человека – это элемент и результат взаимодействия внутри группы и между группами, а социализация – процесс обучения в группе. В своей теории этот автор пользуется категорией статуса. Статус – это выражение социальной стоимостной оценки. Он связан с положением в обществе, соответственно профессии, доходу, происхождению, образованию и т. д.). Человек ведет постоянную борьбу за статус, который не является раз и навсегда данной величиной, он может возрастать, снижаться, утрачиваться. Борьба за статус находит выражение в конфликтах внутри группы и между группами по ходу развития общества. Волдом употребляется также категория «групповой интерес», отображающий основные потребности и притязания группы в целом. Группа выживает, если она поддерживает своих членов. Если нет – формируются новые группы, занимающие ее место.[96]

Личности постоянно сталкиваются, так как они пытаются защитить интересы их собственной группы перед всеми остальными. Результатом является общество постоянного конфликта, «одного из принципиальных и значительных социальных процессов, от которого зависит положение общества». Волд трактует преступление как нечто, происходящее в процессе взаимодействия между различными лицами, включая законодателя, толкователя законов, их исполнителя и правонарушителя. Весь процесс создания права и контроля над преступностью – это непосредственное отражение конфликта между заинтересованными группами, пытающимися получить законы, принятые для их пользы, и получить контроль над силами полиции в государстве.[97]

5. Р. Дарендорф полагает, что модель согласования утопична. Он верит в вооруженное противостояние, а не в сотрудничество. Будь общество капиталистическим, социалистическим или феодальным, кто-то будет иметь власть, а остальные будут ему подчиняться. Интересы общественных групп не совпадают, например профсоюзы и администрация. Социальные перемены постоянны, социальный конфликт присутствует всегда, разобщение и изменения продолжаются, и все общества характеризуются насилием одних людей над другими. Наиболее важные характеристики класса: сила и власть. Неравноправие определяет общественный конфликт. Конфликт может быть конструктивным и деструктивным, в зависимости от того, ведет ли он к развалу общественной структуры или к позитивным изменениям в социальном порядке.[98]

6. О. Терк (1969) пишет: «Преступность не есть биологический, психологический или даже поведенческий феномен, но социальный статус, определяемый тем образом, которым личность воспринимается и оценивается властями. Преступный статус определен теми, кто называет себя “власть”». Преступный статус распространяется на управляемых, подчиненный класс. Согласно видению Терка, власть и подчиненные учатся взаимодействовать как исполнители доминирующей роли и роли подчиненного. Он различает социальные нормы доминирования и подчинения. Конфликт возникает там, где люди отказываются играть отведенные им роли и бросают вызов властям. Степень нарушения закона становится мерой стабильности отношений между управляющими и управляемыми.[99] Люди, наделенные властью, в целях контроля за обществом используют предоставление товаров и услуг, политику и военную мощь, экономическую, политическую, идеологическую мощь (вера, ценности). Посредством системы образования, например люди, стоящие у власти, сохраняют существующее положение, передавая совокупность ценностей от поколения к поколению.[100]

Теория конфликта не пытается всеобъемлюще объяснить преступность, она только указывает на социальный конфликт как на основной факт жизни и как на источник дискриминационного обращения уголовной юстиции с группами и классами. Теоретики конфликта – сторонники управляемой эволюции, а не революции в целях улучшения существующей системы правосудия.[101]

Рациональные моменты концепции конфликта российской криминологией оценены еще не в полной мере, хотя они были бы полезны для познания природы участившихся в последнее время преступлений на межнациональной почве, а также преступлений, вытекающих из противоречий между различными слоями появившихся у нас предпринимателей.

§ 9. Интеракционизм

1. Интеракционизм (учение о взаимодействии) не ограничивается простым перечислением причин преступления и делает шаг вперед, выстраивая причины индивидуального преступного поведения в определенную схему.

Теория символического интеракционизма предложена социальным психологом Джорджем Гербертом Мидом (1863–1931). Эта теория исследует процесс интеракции между людьми, устанавливающими правила поведения, и теми, кто их нарушает, за что получают «клеймо» нарушителя. Герберт Блумер (Blummer, 1972) уточняет, что символический интеракционизм характеризует определенный тип взаимодействия между людьми. Речь идет о том, что люди интерпретируют, «квалифицируют» действия других людей. Интеракция между людьми осуществляется посредством символов, определений, через выявленное значение действий других людей, через придаваемый этим действиям смысл. Категория интеракции объясняет механизм происходящего в индивидуальной психике в промежутке времени между действием окружающей социальной среды и реакцией на это действие. Особое место в теории символического интеракционизма занимает категория «значения» (смысла). Значение вещей для человека определяется тем, как другие люди ведут себя по отношению к той или иной вещи (к физическим предметам, отдельным людям, общественным институтам, идеям и т. д.) с учетом поведения данного человека. «Данное значение используется потом в процессе интеракции. Действующие лица выбирают какие-то смысловые значения, проверяют их, отбрасывают ненужные, переделывают их на новый лад и формируют их в свете той ситуации, в которой они себя видят». Формируясь, человек взаимодействует не только с другими, но и с самим собой.[102]

Процесс клеймения по Ф. Танненбауму можно рассматривать как частный случай интеракции между тем, кто наклеивает ярлык дурного человека, и тем, кто этот ярлык усваивает, делаясь от этого еще хуже.

Применительно к целям криминологии теория интеракционизма применена американскими учеными Эдвином Лемертом, Говардом Беккером, Эдвином Шуром и др. Лемерт вводит разграничение первичной и вторичной девиации (отклонения от норм поведения). Первичная девиация может быть обусловлена различными причинами, включая аномию личности. Термин «вторичная девиантность» для обозначения некоего результата процесса отклонения предложен этим автором в 1951 г.[103] Процесс формирования вторичной девиации складывается из следующих этапов: 1) первичное отклонение, 2) социальная реакция, 3) опять первичное отклонение, 4) более сильная социальная реакция и отчуждение, 5) дальнейшее отклонение с чувством обиды и враждебности по отношению к тем, кто наказывает, 6) кризис терпимости, выражающийся в официальных актах общины, «клеймящих» девианта, 7) усиление девиантного поведения как реакция на стигматизацию и наказание, 8) самоутверждение в девиантности, принятие личностью на себя социального статуса девианта и приспособление к этой роли.[104] Беккеру принадлежит популярное положение о том, что поведение является отклоняющимся потому, что люди признали его таковым. «Отклоняющееся поведение – это поведение, которое так назвали люди». С его точки зрения, общественные группы конституируют отклоняющееся поведение тем, что создают правила, нарушение которых расценивается как отклоняющееся. Людей, на которых распространяются эти правила, клеймят как аутсайдеров.[105]

Э. Шур пишет, что самооценка – это всего лишь конструируемый обществом образ человека, складывающийся в процессе постоянного взаимодействия с другими людьми.[106] Интеракционизм направлен на то, чтобы исследовать максимально широкий круг взаимодействий людей, а также социальных институтов, участвующих в процессе криминализации и декриминализации личности: инстанции формального и неформального контроля, преступников, жертв преступлений. При этом считается, что преступному поведению человека в значительной мере способствует ожидание от него со стороны окружающих соответствующих отрицательных поступков, которое ведет к тому, что он поневоле усваивает отводимую ему роль преступника. Советская криминология развила интеракционистские суждения в рамках криминологической теории причинности (В. Н. Кудрявцев) в части объяснения механизма совершения конкретного преступления, выводя его из взаимодействия человека, обладающего негативными наклонностями, с неблагоприятной жизненной ситуацией, под которой понимается сочетание объективных обстоятельств жизни человека, непосредственно влияющих на его поведение в данный момент (например, тяжелая обстановка в семье, конфликт на улице и т. п.).[107] А. И. Долгова в связи с интеракционистским подходом в криминологии вычленяет: 1) взаимодействие социальной среды и личности; 2) взаимодействие экономических, политических, социальных и духовных условий жизни людей или взаимодействие между собой характеристик этих лиц (потребностей, интересов, ценностных ориентаций, установок и т. п.). Все это, по ее мнению, генетически производит преступность.[108]

§ 10. Теория клеймения

1. Теория клеймения (labeling approach) разрабатывается в США начиная с конца 30-х годов XX в. Гофманом,[109] Беккером, Меадом, Танненбаумом. В результате осуждения человека, и особенно в тех случаях, когда ему назначено наказание в виде лишения свободы, человеку как бы присваивается позорящее его клеймо лица второго сорта, к тому же опасного для общества. Это сказывается в отрицательном, недоверчивом отношении окружающих к ранее судимому и во внутреннем усвоении человеком роли преступника. Причем особое значение теория придает психологической переориентации личности, ощутившей отчуждение от массы законопослушных граждан и сближение с образом жизни других преступников.

Дальнейшее развитие теории клеймения в ФРГ привело в конце 60-х – начале 70-х годов к постановке вопроса о пересмотре традиционного понятия о преступности. Импульсом к тому послужил доклад Ф. Зака «Labeling approach», а также последующие его сочинения. Воззрения этого учения являются модификацией одноименной американской теории. Обширная непрекращающаяся до сих пор дискуссия вокруг этой теории протекает в русле так называемой критической криминологии,[110] которая противостоит традиционной криминологии прежде всего именно в определении преступности.[111]

Надо иметь в виду, что в немецкой, так же как и в российской, криминологии преступность рассматривается в качестве предмета (части предмета) данной дисциплины, но немецкие криминологи, в отличие от российских, как правило, не акцентируют внимание на различии между преступлением как конкретным единичным явлением и преступностью как массовым социальным явлением. Иными словами, если в России преобладает социологический подход, то в Германии – социально-психологический. Отсюда возникают известные препятствия для сопоставления, которые, впрочем, преодолимы, поскольку преступление и преступность хотя, безусловно, не тождественные явления, но вместе с тем не столь уж далеки одно от другого, чтобы думающему о преступности нельзя было понять рассуждающего о преступлении.

В соответствии с теорией клеймения качество преступности того или иного действия возникает не столько из содержания этого действия, сколько из реакции на данное действие в виде наказания. Отклоняющееся поведение есть поведение так названное.[112] Как писал Ф. Танненбаум, «процесс криминализации есть процесс категоризации, дефинирования, индифицирования, отделения, описания, подчеркивания (акцентирования), формирования сознания, самосознания… Личность становится предметом, когда она описана».[113] Ф. Зак полагает, что приговор суда впервые создает отличительную черту «быть преступником» в истинном смысле слова. Очень популярным в немецкой криминологии является следующее высказывание этого автора: «Преступность есть негативное добро, выдаваемое соответствующим позитивным благом, таким как собственность, имущество, авторитет».[114]

Ф. Зак считает, что практически каждый (80–90 % населения) как минимум один раз в своей жизни нарушает уголовный закон, и приводит доказательства этому. Но тем не менее здесь еще нет преступлений, коль скоро не состоялось публичного утверждения этих людей преступниками. Неразоблаченный убийца, по Ф. Заку, не есть преступник, а латентная преступность как таковая не существует. Преступность же осуществляется в написании «этикетки» «преступно» независимо от факта нарушения уголовно-правовой нормы.[115] Согласно «классикам» labeling approach, имеются первичное и вторичное отклонения от нормы. Если кто-то «этикетирован» как преступник, то он в дальнейшем может сам себя сделать соответствующим этому пророчеству посредством дальнейшего нормонарушающего поведения и таким образом снова идентифицироваться в качестве преступника. Это есть вторичное отклонение.[116]

Теория клеймения обратила на себя внимание юридической общественности Германии прежде всего нестандартностью понимания преступности. Сильная реакция на эту теорию, безусловно, свидетельствует, помимо прочего, о восприимчивости немецкой науки ко всему более или менее новому, необычному, пусть даже далеко не бесспорному. Эта теория дала толчок к переосмыслению латентной преступности. Следствием данной теории стал новый взгляд на социальный контроль за преступностью, и в частности понимание мизерной эффективности уголовного права, а также теоретическая разработка мер, альтернативных столь жесткому виду наказания, как лишение свободы.[117] Понятно, что в Германии об альтернативе отмененной смертной казни речь не идет.

Помимо резонанса в научных дискуссиях критическая криминология оказала влияние на реальную общественную жизнь. Она выработала различные политические стратегии, которые использовались в противостоянии процессу расширения мер уголовной репрессии, из которых, по мнению немецких специалистов, наиболее действенной оказалась стратегия обращения к здравому смыслу государства. В различных политических кругах стала обсуждаться мысль о том, что традиционные карательные меры к лицам, разоблаченным в преступлениях, иррациональны, дороги и негуманны и было бы рациональнее, дешевле и гуманнее демонтировать традиционный уголовно-правовой контроль и заменить его компенсирующими социально-политическими мероприятиями.[118] К числу практических результатов распространения идей критической криминологии относится внедрение мер, альтернативных лишению свободы, и в частности касающихся предусмотренного законом примирения потерпевшего от преступления с лицом, виновным в его совершении, а также профессиональная подготовка целого поколения социальных педагогов и судей для молодежных судов.[119]

В немецкой криминологии Ф. Зак – известнейший специалист, влияние которого на развитие этой науки трудно переоценить. Его подход к явлению преступности определил направление не менее двух десятков добротных криминологических исследований. Оказано им влияние и на представителей традиционной криминологии. Вместе с признанием важной роли labeling approach немецкие криминологи обычно отмечают, что эта теория не свободна от противоречий, многие высказывания ее сторонников критикуются.[120]

Наиболее значимыми постулатами в немецкой критической криминологии, сближающими ее с аналогичным направлением российской криминологии, являются, по нашему мнению, следующие: 1) преступность не сводится к поведению (опасному, нарушающему закон и т. п.); 2) под преступностью понимается нечто происходящее в обществе (этикетирование преступников) и создающее правонарушающее поведение; 3) демонстрируется, пусть несколько преувеличенно, значение «этикетирования» лиц, совершивших преступления, чаще называемого в российской криминологии стигматизацией (в самом деле, не лучше ли не замечать многих преступлений по аналогии с тем, как воспитывают ребенка: целесообразнее обращать внимание на положительные его поступки, нежели клеймить его – ты неряха, трус, нечестный, воришка и т. п.? Вот в чем состоит идея, способная противостоять ставшей банальной идее неотвратимости наказания). Критическая криминология раскрывает ничтожность положительного эффекта и значительную вредность карательного (уголовного) права. Не в том ли и заключается конечное назначение криминологии – не в ниспровержении ли уголовного права?

§ 11. Теория уменьшающих преступность человеческих ценностей

1. Теория уменьшающих преступность человеческих ценностей. Франц Фильзер[121] (ФРГ) отвергает тезис Дюркгейма о том, что преступность – нормальное общественное явление, крайне отрицательно оценивает это суждение с этических позиций, считая его «парализующим ударом», порождающим дегенерацию криминологической мысли. По мнению Фильзера, преступность представляет собой социальную болезнь, с которой общество не вправе мириться. Он ссылается на китайских философов (Мо-цзы, Кохонг), связывавших страсть, богатство и власть с преступлением, видевших его причину в нехватке обоюдной любви между людьми в обществе. Фильзер придает большое значение ценностно-консервативным проектам, направленным на сохранение и воссоздание европейских духовных традиций, противопоставляющих материальным потребностям вопросы смысла жизни.

2. Данная теория придает большое значение противостоянию и взаимному проникновению криминогенных общественных влияний и созидательных (антикриминогенных) сил индивидуума. Ключевой категорией теории являются человеческие ценности. Их совокупность – мировая культура – заключает в себе духовный потенциал и культурные институты, которые могут уменьшать преступность. В этом отношении, по мнению Фильзера, особенно важен потенциал китайского и немецкого традиционного образовательного гуманизма, который пронизывает Евразию.

§ 12. Постмодернистская (конститутивная) криминология

На русском языке пока имеется лишь незначительное число публикаций, в которых освещаются положения постмодернистской криминологии.[122] Анализ этого научного направления содержится в ряде зарубежных монографических исследований.[123] Теоретическая школа постмодернизма утверждает, что наука с присущими ей иерархиями, классификациями и исключениями влечет за собой тяжкие последствия для миллионов людей: империализм, половая дискриминация, расизм, классовое неравенство. Постмодернистами ставится под сомнение польза научного анализа еще и по той причине, что такой анализ, как они полагают, не ведет к разрешению социальных проблем, в частности, проблем загрязнения окружающей среды, бедности (Хант, Бест и Кельнер, Боргман).

Рациональное мышление постмодернисты расценивают как форму власти, с помощью которой люди, претендующие на то, что они обладают знанием, приобретают право решать судьбу тех, кто не разделяет их мнений. Постмодернисты отрицают существование объективной истины. Все знание, по их мнению, формируется под влиянием личных политических и вытекающих из определенной культуры взглядов. Знание создается из притязания на истину (Фоуколт). Знание и истина социально обусловлены. Знание возникает из того, что человек производит разграничения, полагая, будто лежащее по одну сторону черты приоритетно над тем, что лежит по ее другую сторону, будто одна совокупность идей превосходит другую совокупность и т. д. (Маннинг).

В постмодернистском лексиконе широко используются термины «разграничение» и «исключение». Постмодернисты придают большое значение тому, что человеческому мышлению свойственно проводить разграничение. Разграничение явлений на категории предполагает исключение. Так, например, разграничение людей по признаку пола на мужчин и женщин исключает дальнейшее подразделение их и устраняет связи между ними. Они отрицают реальность различий. Они стремятся разрушить всякую концепцию, каждый комплекс социальных устоев, рассматривая его в контексте более масштабного социально-исторического контекста. Различаются скептическое (Шварц и Фридрихе) и созидательное (Розенау; Айнштадтер и Генри) направления постмодернизма.

На основе постмодернизма возникла теория конститутивной криминологии (С. Генри, Д. Милованович).[124] Эта теория исходит из той посылки, что преступность и контроль над ней берут свое начало во всей совокупности структурных и культурологических явлений общества. Преступность – составная часть всего произведенного в обществе, совокупный результат деятельности людей и организационных структур, которые человечество бесконечно развивает и реконструирует. Ее нельзя корректировать изолированно от всего общественного процесса. Право – это миф, абсолютизация одной узкоопределенной категории норм в ущерб другим, например нормам морали, обычаям и т. д.[125]

Трактовка преступления конститутивной криминологией связана с властными отношениями, основанными на неравенстве и дифференциации. Генри и Милованович определяют преступление как «власть отнимать у других возможность что-либо изменить».[126]

Преступление, согласно данной доктрине, есть унижение человека, проявляемое в воспрепятствовании его социальному росту. Вред преступления состоит в том, что оно мешает человеку преобразовывать мир, быть в нем активным, общаться с другими и совместно изменять окружающую среду и самих себя.[127]

В этой теории преступления определенным образом соотносятся с дифференциацией власти и иерархией общественных отношений. Теоретики конститутивной криминологии выделяют преступления-лишения и преступления-угнетения.

Преступление-лишение заключается в причинении ущерба в виде уменьшения чего-либо по сравнению с обычным состоянием. Таковым может быть хищение, унижение чести и достоинства. Преступление-лишение отнимает у людей то, что ими уже достигнуто (материальные ценности, положение в обществе, индивидуальность, вера и т. д.)

Преступление-угнетение состоит в создании ограничений, рамок, препятствий достижению индивидом желаемого положения. В качестве примера преступления-угнетения представителями данной концепции приводится воспрепятствование, чинимое чьей-либо карьере в связи с принадлежностью человека к определенной расе или полу. Преступление-угнетение не позволяет стать потерпевшему тем, кем он мог бы стать.

Источниками преступлений, по мнению представителей концепции, служат некие якобы присущие современным западным обществам дифференциации. К их числу относятся дифференциация экономическая (классовая, имущественная), половая («сексизм»), расовая и этническая (расизм и национальная рознь), политическая (власть, коррупция), моральная, этическая («рабство собственных желаний»), а также дифференциации в области прав человека и по социальному положению (статус, неравенство), психологическая дифференциация (ощущения безопасности, благосостояния и т. п.), дифференциация по степени самореализации и др. Деяние, пишут Генри и Милованович, является преступлением в силу того, что оно нарушает социальное положение потерпевшего либо препятствует достижению им желаемого положения.[128]

Преступником конститутивная криминология считает того, кто предпринимает крайние меры власти в отношении других, кто использует ее как средство подчинения, присваивая себе право на перемены и отрицая такие же права у других людей. Это «экстремист», утверждающий разобщенность. Он отнимает у других перспективы и возможности, сводит на нет их человеческий потенциал.

Жертва в конститутивной криминологии рассматривается как «субъект, восстанавливающийся в правах». Жертва преступления поставлена в положение «неличности», «нечеловека», «менее полноценного существа». Жертва ориентируется на полное восстановление, которое на самом деле никогда не будет полным, поскольку причиненный ей вред прерывает процесс ее развития (Генри и Милованович).[129]

Преступность, согласно доктрине конститутивной криминологии, не столько порождается обществом, сколько ему сопутствует, так как общество создает социальную структуру дифференциации и привилегированного познания, на чем оно и строит свою власть. Причины преступлений усматриваются не только в самом человеке и его окружении, но также в непрерывном процессе создания обществом социальных концепций.

Человечество на грани безумия вкладывает колоссальные силы в «экстремизм», в криминальные зрелища, криминальные драмы, документальные криминальные хроники, в сводки новостей о преступлениях, детективные романы и боевики, в инструкции как не стать жертвой преступления, в производство по уголовным делам, в защитников, в криминологов, наконец. Все это, с точки зрения конститутивной криминологии, влияет на непрерывный процесс социального и культурного развития, создавая благоприятную среду для отдельных преступников. Преступность отражается условным учением, которое придает социальным конструкциям видимость объективной реальности и затем преподносит.

Меры для уменьшения вреда, причиняемого преступностью, конститутивная криминология связывает с проведением в жизнь «доктрины замещения». Эта доктрина описывает процесс разрушения господствующих конструкций значения и их замены новыми понятиями, словами и фразами, которые передают альтернативные значения. Доктрина замещения содержит в себе не одну лишь критику и противопоставление. Она предполагает устранение конкурирующих притязаний на истину, а также выражает стремление к децентрализованной наиболее либеральной демократической структуре, которая признавала бы многообразие мнений.[130]

Применительно к мерам социальной превенции проблема уменьшения вреда, причиняемого разнообразными видами преступлений (уличных, корпоративных, государственных, совершенных по мотивам мести и т. д.), видится «конститутивистами» через призму «освободительных» концепций, которые сориентированы на трансформацию как господствующих политических экономий, так и соответствующих им моделей преступного поведения и социального контроля. Берек предлагает реализовать доктрину замещения посредством замещения изображения преступления в средствах массовой информации, опираясь на информационную криминологию. Средствам массовой информации в конститутивной криминологии вообще придается большое значение, в связи с чем разрабатывается так называемая терапия повествования. Важное место уделяется ненасильственным примирительным мерам по разрешению конфликтов, посредничеству при примирении («мирным альтернативам»), реабилитирующему правосудию. Предполагается, что учет мнения общественности способствует повышению самосознания населения.

Постмодернистское (конститутивное) направление криминологии находит живой отклик со стороны специалистов. Однако оценка криминологического постмодернизма содержит острую критику этой новой теории за трудность ее понимания (Шварц), за нигилизм и релятивизм, отсутствие критериев положительного и отрицательного (Мелишар, Хант), за низкую практическую значимость и даже некую опасность, которую теория якобы таит в себе в отношении дискриминированных групп населения. Феминистическая критика конститутивной криминологической доктрины привязана к опасению феминисток, что устранение категории пола якобы лишит женщин позиции, исходя из которой они борются за свои интересы. По мнению М. Ланье и С. Хенри, конститутивной криминологией предложено решение проблем, но еще рано судить о том, выдержат ли ее идеи критику и насколько они оправдают себя на практике.[131]

§ 13. Интегративная криминология

Интегративная криминология возникла в конце 70-х годов XX столетия. Ее появление связывают с именами Джонсона, Эллиота и др. В 90-е годы того же века она развивается Грегом Береком и др. Не разрабатывая новой теории, эти авторы задались целью установить уже основополагающие тезисы, содержащиеся в различных криминологических теориях сегодня. В данной концепции прослеживается стремление систематизировать разрозненные положения, синтетически обосновать причины преступного поведения и контроль над преступностью.[132]

Г. Берек пишет, что интегративная криминология представляет интегративный, междисциплинарный подход к пониманию преступления и общественного контроля. Он усматривает в ней попытку унификации различных отраслей знания.[133]

Метод теоретической интеграции трактуется как «комбинация двух или более существующих теорий, избранных на основе существующей между ними общности, в единую, модифицированную теоретическую концепцию, обладающую большей полнотой и познавательной ценностью, чем какой-либо из ее компонентов»[134]. Нельзя не отметить, что понятийная интеграция может искажать и даже полностью изменять изначальные понятия. Но если не лишать интегрируемых криминологических понятий их оригинальных значений, то их простое соединение было бы практически бесполезным.[135] Существует точка зрения, согласно которой при сопоставлении теорий теряется больше, чем приобретается, а «теоретическое соревнование» и «изоляция конкурента» предпочтительнее интеграции.[136] В рамках данного направления обсуждается вопрос о том, что, собственно, подлежит интеграции, только ли сложившиеся понятие или также высказываемые в рамках различных теорий предположения. В предположениях нередко содержится много ценного, способствующего развитию науки, но столь обширная сложная интеграция может вести к чрезмерно значительному отходу от первоначальных формулировок, сделанных различными криминологами.

К интеграции применяется два основных подхода: модернистский и постмодернистский. Вторичное интегрирование теории, уже прошедшей интеграцию, именуется гиперинтеграцией.[137]

В книге Берека «Интегрированные криминологические учения» (1988) говорится, что модернистская интеграция «имеет сомнительную цель создания некой разновидности позитивистского прогноза по вопросу о «причинах преступного поведения», тогда как в постмодернистской интеграции все факторы микро- и макроуровня оказывают влияние на все остальное и характер этого влияния постоянно изменяется по прошествии определенного времени.[138]

Пишут, что модернистские интегративные концепции являются гипотетическими, основанными на предположении, они построены на линейной или множественной причинности, ограничены и статичны. Постмодернистские – концептуальны и доступны для толкования. Они основываются на альтернативной или обратной причинности, холистические и динамичные.[139] Впрочем, не исключается объединение криминологических категорий модернизма и постмодернизма.

В рамках интегративной криминологической теории основательно обсуждаются методологические вопросы теоретической интеграции, в частности, о последовательности соотнесения элементов отдельных теорий. Они могут соотноситься в непрерывной последовательности, параллельно, что предполагает рассмотрение их взаимной обусловленности, и в последовательности от более к менее абстрактным.[140]

Теоретическая интеграция криминологических теорий существенно осложняется тем, что теории эти рассматривают проблемы преступного поведения на разных уровнях: микроуровень, на котором проистекает поведение отдельного человека, структурно-культурный уровень, уровень преступности в целом как некоего социального феномена. Подобные различия уровней анализа характеризуют также теоретическое рассмотрение проблем противодействия преступности и ее социального предупреждения. Вопрос состоит в том, допустимо ли при интеграции перекрещивание уровней либо приемлемо сочетание теорий (элементов теорий) только одного уровня. Различные теоретики в своих построениях прибегают к разным конструкциям причинности: линейная (рассматривающая последовательную цепочку явлений), интерактивная (исходящая из взаимодействия явлений и, в частности, наличия между ними обратной связи).[141]

§ 14. Аболиционистская криминология

Аболиционисты регулирование преступности связывают с устранением учреждений лишения свободы. Криминологический аболиционизм имеет норвежско-датские корни. Его возникновение во второй половине 70–80-х годов связано с именами норвежских ученых Томаса Матиесена (1974, 1986)[142] и Нильса Кристи (1976, 1981),[143] а также датских ученых Германа Бианки, Рене ван Сваанингена (1986)[144] и Виллема де Хаана (1990).[145]

Понятийный аппарат аболиционистской криминологии включает в себя понятия преступления, реабилитации, реабилитирующей юстиции, социального и экономического правосудия. Основополагающее понятие преступления трактуется как нежелательное явление, проблема, нуждающаяся в разрешении.[146]

По мнению аболиционистов, наказание не оправдывает себя. Учреждения лишения свободы подлежат не реформированию, но полному устранению и замене общественным контролем и мерами общественного воздействия. Тюрьмы не только дискредитировали себя как инструмент регулирования преступности и предупреждения рецидива, но являют собой бесчеловечный механизм контроля за наименее продуктивными ресурсами рабочей силы. Приверженность к использованию учреждений лишения свободы является выражением духа насилия и деградации, «негативных культурных ценностей».[147]

Контроль над преступностью сам по себе не должен причинять вреда. Необходима децентрализация, установление демократического общественного контроля, развитие направления реабилитации (де Хаан).[148] Предлагается принципиально новая система «реабилитирующей юстиции». В основу ее должно быть положено социальное и экономическое правосудие с учетом интересов и потребностей как потерпевших, так и правонарушителей. Система юстиции гуманного общества должна строиться не на тюремном заключении, наказании и невнимании к жертве, а на защите и реабилитации.[149]

Слабые стороны данного криминологического направления усматриваются, в том числе, и самими его представителями, в «романтическом идеализме», отсутствии практических предложений, касающихся воздействия на опасных преступников.[150]

§ 15. Миротворческая криминология

Миротворческое направление в теории криминологии более или менее отчетливо формируется со второй половины 80-х годов XX столетия. Его видные представители – Брейсвелл, Пепински, Квини, Харрис и др.

Брейсвелл называет нижеследующие идеи миротворческой криминологии: 1) единение друг с другом и окружающим миром, потребность в примирении; 2) взаимная забота и поддержка как основной принцип исправительной политики; 3) самопознание, означающее достижение мира в самой личности.[151] По мнению М. Ланье и С. Генри, теоретики миротворческой криминологии стремятся вместо войны с преступностью строить вокруг проблемы преступности мирные отношения. В миротворческой криминологии реакция общества на преступность увязывается с проблемой осознания необходимости единения всех живущих на Земле, неразрывной связи страданий человека и страданий человечества. Чтобы изменить мир, сначала мы должны измениться сами. Это не значит, что мы должны отвечать злом на зло, которое причиняют нам, либо классифицировать и исключать из общественной жизни людей, не оставляя им свободы выбора.[152]

Пепински полагает, что наказание только способствует конфликту. Вместо насилия в обществе, и без того построенном на насилии, когда общественной реакцией на насилие и конфликт является конфликт и насилие, исходящее от государства в виде уголовных санкций, таких, как смертная казнь или лишение свободы, необходимо снижение уровня насилия, реагирование на насилие посредством примирительных, посреднических мер, мирного разрешения споров. «Единственный путь к миру – это собственно мир». Отказ от насилия этот автор связывает с демократией, децентрализацией, равноправной социальной структурой.[153]

Харрис пишет, что необходимо отказаться от той идеи, что люди, причиняющие другим вред, увечья, должны быть исключены из всеобщих отношений взаимного уважения и взаимного участия, которые связывают всех членов общества. «Мы должны отступить от соображений о допустимости исключения человека посредством наказания, изгнания или изоляции тех, кто оказался обществу безразличен».[154]

Айнштадтер и Генри выступают с идеей «социального дзюдо». Имеется в виду по аналогии с одноименным видом восточного единоборства щадящий способ защиты, основанный на парадоксе: лучшая защита – ненападение. При уклонении от противника, избежании его ударов сила нападающего может быть обращена против него самого, что ведет к нейтрализации насилия.[155]

Оценка миротворческой криминологии включила в себя признание того, что это направление переориентирует людей на альтернативы привычному им насилию.[156] В этом отношении она близка к концепции уменьшающих преступность человеческих ценностей. Вместе с тем отмечается, что миротворчество далеко отстоит от реальности, не дает практике рецептов решения многих проблем, в том числе путей реализации идеи «социального дзюдо».[157]

§ 16. Криминология в царской России

1. Уже в начале XIX в. в России происходит осмысление преступности и воздействия на нее.

А. Н. Радищев в труде «О законоположении» (1801–1802) обосновал необходимость подробного сбора сведений о правонарушениях, их побуждениях и причинах, о причинах незаконного осуждения. Он подробно разработал основы судебной статистики, сформулировал положение о целесообразности сравнительного изучения преступлений, их причин, характера применяемых к преступникам наказаний и их результативности как в различных частях России, так и в зарубежных странах. Радищев считал, что аксиома законотворчества – «лучше предупреждать преступления, нежели оные наказывать». Он утверждал, что закон должен прибегать к воспретительным, побуждающим и предупреждающим средствам управления поведением граждан, ставил вопрос о возможном «совершенном уничтожении» смертной казни в России, рекомендуя при решении его оценить то, каким образом имевшая место при правлении императрицы Елизаветы отмена смертной казни повлияла на преступность.[158]

17 декабря 1823 г. и 30 июня 1824 г. на заседаниях Российской Академии наук К. Герман прочел доклад «Изыскание о числе самоубийств и убийств в России», в котором были отражены результаты первого эмпирического исследования в области криминологии. Российская цензура не пропустила доклад в печать, он был опубликован лишь в 1832 г. на французском языке.[159] Становление науки о закономерностях преступности в России опережало зарубежье. В докладе были высказаны идеи о закономерном развитии преступности на несколько лет раньше, чем это сделал общепризнанный бельгийский статистик А. Кетле.[160]

Теоретические представления о преступности российских дореволюционных криминалистов корнями уходили в традиционную русскую философскую и духовную жизнь. Русская духовность нашла яркое выражение, в частности, в беллетристике, где художественный вымысел тесно переплетался с философскими и нравственными вопросами. Примечательно, что проблему «преступления и наказания» затрагивали многие русские писатели. При этом родились идеи, значение которых для развития криминологической теории трудно переоценить.

В криминологическом учении о преступнике весьма существен вопрос о природе соблазна переступить черту дозволенного. Не менее важно понимание философских воззрений, позволяющих «избранным сверхлюдям» пренебрегать запретами. В русской беллетристике толчок для осмысления этих вопросов дали А. С. Пушкин в образе Германа («Пиковая дама») и М. Ю. Лермонтов в образе Печорина («Герой нашего времени»), причем Лермонтов, как отмечается в криминологической литературе, предвосхитил появившуюся в XX в. криминологическую теорию клеймения.[161] Особенно четко проблема личности преступника воплощена в концептуальной формулировке, предложенной Ф. М. Достоевским: «Тварь я дрожащая или право имею?» Н. В. Гоголь изобразил мошенничество с «мертвыми душами». Л. Н. Толстой в «Крейцеровой сонате» в тончайших деталях исследовал криминогенную супружескую ситуацию.

Значителен вклад русских писателей в гуманизацию идей о наказании преступников. Толстой и Достоевский многое сделали для воспитания отвращения к смертной казни. Беллетристика и философия в дореволюционной России перенесли центр тяжести с внешней кары на внутреннее искупление.[162]

В конце XIX – начале XX в. нарастала дезорганизация российского общества, сказавшаяся накануне революции 1917 г. в углубляющемся кризисе всех сфер общества, и в частности в росте числа самоубийств и общеуголовных преступлений. Общественному распаду противостояла философия Н. А. Бердяева, В. В. Розанова, В. С. Соловьева и др. Но кризисные явления зашли слишком далеко. Усиленные разрушительным действием Первой мировой войны, они привели в конечном счете к революции. Тем не менее русская философская мысль последних десятилетий дореволюционной России не могла не оказать воздействия на мировоззрение отечественных криминалистов, занимавшихся проблемами преступности.

Отрицательное отношение к жестокости наказания, примат общечеловеческой морали, осознание необходимости предупреждать преступления посредством решения социальных проблем – все это характеризует взгляды известных ученых М. Н. Гернета, М. В. Духовского, Е. Н. Ефимова, А. А. Жижиленко, А. Ф. Кистяковского, П. И. Люблинского, В. Д. Набокова, С. В. Познышева, H. Н. Полянского, H. С. Таганцева, П. Н. Ткачева, Н. Д. Сергиевского, В. Д. Спасовича, И. Я. Фойницкого, X. М. Чарыхова, М. П. Чубинского и др. Примечательно, что все эти ученые были, в частности, противниками смертной казни.

2. В последней трети XIX столетия в России появились новые статистические исследования преступности, попытки научного осмысления влияющих на преступное поведение факторов. И. Орлов и А. Хвостов сформулировали позицию, отрицающую сведение многообразных причин преступности к какой-нибудь одной, главенствующей среди них.[163] Они же описали специфические географические особенности преступности. В частности, в тот период отмечено относительно большее число преступлений в Пермской области, что объяснялось ее соприкосновением с Сибирью, дававшей приток беглых каторжников.[164]

В России конца XIX – начала XX в. криминология развивалась в социологическом и антропологическом направлениях. В 1872 г. Духовской во вступительной лекции к Курсу уголовного права подверг критике классическую школу, объяснение преступного поведения одной лишь свободной волей человека. Он обосновал важное положение, повторяемое в дальнейшем многими криминологами, стоящими на социологических позициях: «Главнейшая причина преступлений – общественный строй». В качестве причин преступного поведения ученый называл дурное политическое устройство, дурное экономическое состояние общества, дурное состояние общественной нравственности.

Позднее Духовской и Фойницкий сформулировали следующие основные положения социологического направления криминологии: 1) уголовная статистика доказывает, что источник преступлений не только в личности преступника, но и в обществе; 2) нельзя объяснять преступление лишь свободной волей человека; 3) наказание – не единственное средство борьбы с преступлениями; 4) необходимо изучать причины преступлений; 5) необходимо расширить рамки уголовного права.

Революционно настроенный П. Ткачев увязывал рост преступности с «неблагоприятными общественными отношениями, делающими из одного человека раба, а из другого – тирана», отсутствием прочного материального обеспечения, развращающими людей нищетой и бедностью.[165] Значительный вклад в социологическое осмысление преступности внесли исследования М. Н. Гернета (1874–1953): «Преступность и жилища бедняков», «Социальные факторы преступности», «Детоубийство: социологическое сравнительно-юридическое исследование», «Смертная казнь» и др.[166]

Основы антропологического направления криминологии в России в конце 80-х годов XIX столетия были сформулированы Д. А. Дрилем – последователем Ч. Ломброзо. Он утверждал, что преступность обычно возникает на почве болезненной порочности и исцеляется или медицинским лечением, или благоприятным изменением жизненной обстановки. Болезненно-порочная природа передается далее путем унаследования различных дефектов. Уделяя особое внимание индивидуальным факторам преступного поведения, ученый тем не менее считал, что они подчиняются социальным факторам. В этом направлении работали также В. Ф. Чиж, С. Н. Данило и др.

Для психологического подхода к пониманию преступного поведения и к обоснованию противодействия преступности важную роль играют воззрения Л. И. Петражицкого (профессор Санкт-Петербургского и Варшавского университетов, 1867–1931). Ученый разработал психологическую концепцию права, согласно которой основу права и движущий источник его развития составляет психология человека. Он различал «официальное», или позитивное, право как действующую систему общеизвестных норм, и «подлинное» право как свойство и продукт психологии личности. Основу других норм социального поведения (например, морали) Петражицкий также видел в психологии. Важнейшей целью юридической науки он считал разработку политики права как совокупности мер, призванных направленно способствовать упрочению «правового» в психике, а соответственно и в поведении человека.[167]

Криминологические изыскания в дореволюционной России оказывали влияние на практику государственного реагирования на преступность. Для сравнения достаточно сказать, что в советское время и после него до сих пор не удалось законодательно оформить систему мер предупреждения преступлений. В царской же России это было сделано еще в 1832 г. в виде Устава о предупреждении преступлений, который в последующем трижды (в 1842, 1857 и 1900 гг.) существенно обновлялся.[168] В идеях специалистов, изучавших преступность в прошлом, содержится немало полезного и для современности.

§ 17. Советский период российской криминологии: до начала 30-х годов

1. После революции 1917 г. изучение преступности продолжалось. Первое послереволюционное десятилетие в стране в какой-то мере еще сохранялась гласность. В системе статистики выделялся особый раздел – «моральная статистика», в котором, в частности, отражались сведения о преступлениях и преступниках. Это создавало крупномасштабную эмпирическую базу для криминологических исследований. По всей стране при различных ведомствах действовали кабинеты и клиники по изучению преступности и преступника. Первый такой кабинет возник в 1918 г. в Петрограде. Наряду с чисто научными учреждениями криминологические проблемы исследовались также и вузами, где криминологию преподавали в рамках общей части уголовного права.

К середине 20-х годов наметилась тенденция к централизации криминологических исследований и усилению государственного контроля за ними. В 1925 г. возник Государственный институт по изучению преступности и преступника, подчинивший себе ранее разрозненные кабинеты, ставшие его филиалами в Ленинграде, Москве, Саратове и Ростове-на-Дону. Для изучения личности заключенных была организована экспериментальная клиника при институте. Она функционировала на базе одного из московских мест лишения свободы. В клинике отрабатывались рациональные методы исправительно-трудового воздействия, соответствовавшего всем типам существовавших тогда мест лишения свободы.[169]

2. По мере нарастания в СССР большевистского тоталитаризма руководство страны во главе со Сталиным повело наступление на гласность. В начале 30-х годов была засекречена «моральная статистика». Криминологи стали подвергаться гонениям. Распространенным приемом против них служило обвинение в «неоломброзианстве». В этих целях был специально проведен диспут в Коммунистической академии, нанесший криминологии как науке удар. В 1931 г. Государственный институт по изучению преступности и преступника был реорганизован в Институт уголовной и исправительно-трудовой политики, причем объем криминологических исследований существенно сузился.

Не справившееся с решением экономических и социальных проблем руководство страны готовилось к геноциду против населения. Оно прежде всего позаботилось о том, чтобы никто не занялся анализом предстоящей его преступной деятельности. Неудивительно поэтому, что именно в 1937 г., в котором советскими властями было совершено наибольшее число преступных репрессий за весь сталинский период, Институт уголовной и исправительно-трудовой политики вновь реорганизовали во Всесоюзный институт юридических наук. Социологические исследования преступности фактически прекратились вплоть до конца 50-х годов.

3. Тем не менее в 20-е годы криминология в СССР кое-что успела. Продолжали исследования ученые, имевшие основательную дореволюционную подготовку, например М. Н. Гернет, А. А. Жижиленко, П. И. Люблинский, Е. И. Тарновский. Появились работы А. А. Герцензона, М. М. Исаева, В. И. Куфаева, А. А. Пионтковского, М. Д. Шаргородского, Е. Г. Ширвиндта, Б. С. Утевского, А. Я. Эстрина и др., в которых рассматривались различные криминологические вопросы. Было опубликовано немалое число научных трудов. Интенсивно разрабатывались темы преступного поведения несовершеннолетних, хулиганства, растрат, убийств, детоубийств, городской и деревенской преступности.

На первых порах сохранялся необходимый науке плюрализм. Преступность рассматривалась в ее социологическом, психологическом, клиническом аспектах. Взвешенно, не забегая вперед, оценивал возможности криминологии А. А. Жижиленко. Он считал, что наука еще не настолько продвинулась вперед, чтобы определить законы, управляющие преступностью. Однако при современном состоянии учения о ее факторах можно было сказать, что в области преступности, где раньше предполагалось простое проявление свободной воли человека, приходится учитывать зависимость его деятельности от ряда причин, лежащих за пределами свободного его усмотрения.[170] Факторы преступного поведения Жижиленко находил в окружающей природе, в индивидуальных особенностях личности, в условиях социальной среды.[171] При этом он подчеркивал, что надо учитывать разнообразие факторов, не упускать из виду, что все они действуют, тесно переплетаясь друг с другом и оказывая друг на друга воздействие. Определить же удельный вес каждого из них подчас задача невыполнимая. Можно лишь говорить о преобладающей роли отдельных групп факторов. Жижиленко предвидел, что гибель капиталистического строя не приведет к исчезновению имущественных преступлений, так как обобществление орудий производства и уничтожение частной собственности еще не устраняют понятия чужого для нас имущества.[172] А. А. Жижиленко избегал упрощенческого подхода к преступности. Так, он показал двойственное влияние цивилизации на совершение преступлений. С ростом культуры изменяется характер преступности, которая сама по себе не исчезает. Мало того, с постепенным развитием культуры появляются даже новые ее формы.[173]

4. С первых же лет советской власти началась идеологизация криминологии. В. И. Ленин призывал по каждому судебному процессу «вскрыть и публично осветить все общественно-политические нити преступления и его значение, чтобы вынести из суда уроки общественной морали и практической политики».[174]

Под партийным нажимом центральное место в советской криминологии заняли рассуждения о «классовой природе» преступности. Надо отметить, что ряд западных специалистов видит заслугу марксистского подхода в том, что он связал представления о преступности с экономическими условиями и классовой борьбой.[175] Но это положение приобрело в советской криминологии самодовлеющее значение. Все, что не сообразовывалось с ним, стало подвергаться ожесточенной критике. Кроме того, идея о классовости преступности соединилась с не нашедшим подтверждения жизнью тезисом Ленина об «отмирании» эксцессов с устранением эксплуатации масс, нужды и нищеты их,[176] а также с его тезисом о «железной руке» в борьбе с антиобщественными элементами, воплотившимся[177] в терроре.

А. А. Пионтковский призвал либерально-социологическому плюралистическому объяснению причин преступного поведения с точки зрения марксизма противопоставить монистическую концепцию этиологии преступности капиталистического общества. Не отрицая многообразия факторов преступлений, он требовал поставить их в «функционально-причинную» связь с производственными отношениями капиталистического общества.[178] Этот автор безоговорочно принял ленинский тезис о перспективе преступности, назвав ее отмирание имманентной тенденцией поступательного развития социалистического общества.[179]

Криминология стала уделять все меньше внимания реальным причинам массового преступного поведения и конкретным мерам противоборства ему, но все больше занималась самовосхвалением, противопоставлением себя «буржуазной» науке, а также подтасовкой фактов с целью представить преступность в нашей стране затухающим явлением. Процесс политизации советской криминологии, подавление плюрализма привели к фактическому прекращению научных исследований.

§ 18. Советский период: после 1956 г.

1. Возрождение отечественной криминологии (или второй ее этап) началось в 60-е годы после разоблачения «культа личности» Сталина в 1956 г. и отхода коммунистической верхушки от политики массового террора. Но возвращение криминологии к жизни и последующее ее развитие шло противоречиво, отражая достаточно «крутые виражи» в развитии советского общества. Основным тормозом, безусловно, оставалась партийность, зависимость криминологической мысли от коммунистической идеологии. Ритуальным было славословие в адрес марксизма-ленинизма как единственной подлинно научной основы понимания преступности и обоснования закономерностей ее ликвидации. Декларировался принципиально разный характер природы причин преступлений в капиталистической и социалистической формациях. Важной задачей считалось «разоблачение методологических пороков и реакционности псевдонаучных буржуазных криминологических теорий».

Надо, однако, понимать, что ряд наивных утверждений в сочинениях по криминологии был продиктован достаточно жесткими условиями, в которых находились их авторы. Без идеологических заклинаний было просто невозможно заниматься исследовательской деятельностью, а тем более публиковать ее результаты. Специалисты, стремящиеся хоть немного продвинуть науку, вынуждены были обставлять свои рассуждения идеологическими оговорками. Вплоть до 1986 г. криминология в нашей стране существовала в условиях отсутствия гласности, ибо статистика преступлений оставалась закрытой. И все же, несмотря на эти немалые трудности, ей удалось достигнуть некоторых результатов.

В 1963 г. в стране появилась организационная база для исследований – Всесоюзный институт по изучению причин преступности и разработке мер предупреждения преступлений (впоследствии переименован во Всесоюзный научно-исследовательский институт проблем укрепления законности и правопорядка). Кроме того, активизировалась исследовательская деятельность других научных учреждений, а также высших учебных заведений. С 1964 г. в юридических вузах начали преподавать курс криминологии. Систематически проводятся конференции и симпозиумы по вопросам преступности в разных городах страны.

При Ленинградском (ныне Санкт-Петербургском) государственном университете и при Всесоюзном институте возникли постоянно действующие теоретические семинары по криминологии. Стали вновь проводиться эмпирические исследования преступности и теоретическая разработка связанных с ней проблем. В 1961 г. вышла книга А. Б. Сахарова «О личности преступника и причинах преступности в СССР», в 1965 г. – работа А. А. Герцензона «Введение в советскую криминологию», за которыми последовало в 60–80-е годы большое количество монографий по важнейшим проблемам общей части криминологии.

2. Разработка теории феномена преступности, начатая в монографиях Н. Ф. Кузнецовой «Преступление и преступность» (М., 1969) и И. И. Карпеца «Проблема преступности» (М., 1969), постоянно находилась в центре внимания. Причем представления о преступности как о социальном явлении претерпели изменения в результате работы над этой проблемой ряда специалистов (С. В. Вицин, Я. И. Гилинский, И. И. Карпец, Э. Э. Раска, В. В. Орехов, Л. И. Спиридонов, А. В. Шахматов, Д. А. Шестаков и др.). Преодолевая механистический подход, криминология как будто склоняется к дюркгеймовской трактовке преступности как функции общества, понимает ее не как совокупность, а как систему взаимодействующих элементов. Проводится временной и пространственный анализ массы совершаемых в мире преступлений – преступного множества (М. М. Бабаев, С. С. Остроумов, В. В. Лунеев).

Фундаментально изучается проблема причин преступного поведения. В развитии этой проблемы значительную роль сыграли труды В. Н. Кудрявцева «Причинность в криминологии» (1968), «Причины правонарушений» (1976). Этот автор дал отечественной криминологии интеракционистскую модель, которая объясняла преступления в качестве результата взаимодействия негативных свойств личности и конкретной жизненной ситуации. В. Н. Кудрявцев детально разработал представления о проявлении причин преступлений на разных уровнях: индивидуальном, малых социальных групп и общесоциальном. Он поддержал суждение П. П. Осипова о том, что на уровне общественного порядка сказываются объективные противоречия социалистического общества.[180] Мысль о том, что сущность причин массового преступного поведения в любом обществе независимо от его строя составляют социальные противоречия, многими учеными в настоящее время сформулирована вполне определенно (П. С. Дагель, Л. В. Кондратюк, П. П. Лебедев, В. А. Номоконов, Д. А. Шестаков и др.), но часть криминологов ее оспаривают, отодвигают социальные и экономические проблемы на задний план, отводя им второстепенную роль условий, способствующих преступлениям, утверждая, что специфические причины преступлений надо искать в сознании, в «чуждых господствующей в нашем обществе идеологии, мелкобуржуазных традициях, нравах, привычках и т. д.»[181] Различные аспекты теории причин преступного поведения разрабатывались Н. А. Беляевым, Я. И. Гилинским, Н. Ф. Кузнецовой, С. Ф. Милюковым, В. Г. Танасевичем, М. Д. Шаргородским и др.).

Начиная с 60-х годов стали появляться отечественные исследования социально-психологических факторов преступного поведения. Были теоретически освещены сложные процессы формирования у человека преступных наклонностей в малой социальной группе, микросреде. Специально рассматривался вопрос о взаимодействии личности и способствующей преступлению жизненной ситуации, в частности, А. М. Яковлевым в книге «Преступность и социальная психология» (1971) и авторами работы «Механизм преступного поведения» (под ред. В. Н. Кудрявцева, 1981).

Вновь криминология вернулась и к проблеме личности преступника, чему многие годы препятствовали трудности идеологического характера. Марксизм всегда с подозрением относился ко всему индивидуальному, предпочитая иметь дело с массами, отношениями классов и т. п. В учебниках по криминологии раздел, посвященный личности, появился только с 1976 г. Этому способствовала прошедшая на страницах специальной и широкой печати надуманная и удивляющая своей эмоциональностью дискуссия о соотношении биологического и социального в преступном поведении. Примечательно, что «ожесточенно спорящие» между собой стороны в главном сходились: целый ряд биологических характеристик (пол, возраст, особенности нервной системы, психические аномалии и др.) играют определенную роль в преступном поведении, но лишь будучи опосредованы социальными факторами.

Учение о личности преступника было развито в книгах H. С. Лейкиной «Личность преступника и уголовная ответственность» (1968), И. С. Ноя «Методологические проблемы советской криминологии» (1975), Н. А. Стручкова «Проблема личности преступника» (1983) и в коллективной работе «Личность преступника» (1975). В 80–90-х годах опубликованы работы, углубляющие научные представления об индивидуальной преступности и психологии преступного поведения, такие, как «Криминальная мотивация» (под ред. В. Н. Кудрявцева, 1986), Ю. М. Антоняна «Психологическое отчуждение личности и преступное поведение» (1987); В. В. Лунеева «Мотивация преступного поведения (1991), В. Н. Бурлакова «Криминогенная личность и индивидуальное предупреждение преступлений: проблемы моделирования» (1998). Ряд исследований был посвящен проблеме предупреждения преступлений: «Теоретические основы предупреждения преступности» (под ред. В. К. Звирбуля, В. В. Клочкова, Г. М. Миньковского, 1977), Г. А. Аванесова «Криминология и социальная профилактика» (М., 1980), Ю. Д. Блувштейна, М. И. Зырина, В. В. Романова «Профилактика преступлений» (1986), Э. Э. Раска «Борьба с преступностью и социальное управление» (1985), В. Н. Когана «Социальный механизм уголовно-правового воздействия». М., 1983, Г. С. Саркисова «Индивидуальная профилактика преступлений» (1986), В. С. Устинова «Методы предупредительного воздействия на преступность» (1989) и др.

Считается, что именно в 70–80-е годы в отечественной криминологии сложилась концепция предупреждения преступлений. Помимо названных авторов на ее формирование оказали влияние также Г. А. Аванесов, С. В. Бородин, П. С. Дагель, А. Э. Жалинский, Ф. 3. Измайлова, Н. П. Косоплечев, П. Г. Пономарев, И. П. Портнов, Н. А. Стручков, А. Я. Сухарев, В. Д. Филимонов, О. В. Филимонов, В. Е. Эминов и др.). Согласно этой концепции предупреждение преступлений рассматривается как реально существующая разновидность управленческой деятельности государства, имеющая своих субъектов. С начала 90-х годов наряду с термином «предупреждение преступлений» все чаще употребляется термин «социальный контроль над преступностью» («Социальный контроль над девиантностью в современной России» / Под ред. Я. И. Гилинского. СПб., 1998), весьма распространенный и за рубежом. В развитии научных представлений о противодействии преступности важную роль играет осознание всемирного кризиса уголовного наказания, крайне низкой эффективности применения этого института (Я. И. Гилинский, Г. Ф. Хохряков, Д. А. Шестаков). Положительные сдвиги в теории предупреждения состоят в корректировке конечных целей предупредительной работы: на смену утопической задаче ликвидации преступности и устранения всех причин, порождающих преступления, приходят более реальные задачи стабилизации числа преступлений и приведения системы государственного противодействия преступности в соответствие с международно-правовыми нормами, гарантирующими цивилизованное, гуманное обращение с людьми, совершившими преступление.

В рассматриваемый период сформировался ряд криминологических направлений: преступления молодежи (Н. И. Ветров, Н. П. Грабовская, А. И. Долгова, В. Д. Ермаков, Г. И. Забрянский, К. Е. Игошев, Г. М. Миньковский, С. Л. Сибиряков), женские преступления (Ю. М. Антонян, В. А. Серебрякова, T. М. Явчуновская), насильственные преступления (С. Б. Алимов, Э. Ф. Побегайло), половые преступления (Ю. М. Антонян, А. П. Дьяченко), корыстные преступления (С. Ф. Милюков, М. Г. Миненок), организованные преступления (Я. И. Гилинский, А. И. Гуров, Б. В. Волженкин, В. С. Овчинский и др.), коррупционные преступления (Б. В. Волженкин), прогнозирование преступности и планирование противодействия ей (Г. А. Аванесов, С. В. Бородин, С. Е. Вицин, В. В. Орехов, В. В. Панкратов, М. Д. Шаргородский).

Начиная с середины 70-х годов последовательно появляются новые отрасли российской криминологии: виктимология (П. С. Дагель, Д. В. Ривман, В. Я. Рыбальская, Л. В. Франк), семейная криминология (Д. А. Шестаков и др.), политическая криминология (П. А. Кабанов, В. В. Лунеев, В. А. Шабалин, Д. А. Шестаков), экономическая криминология (Б. В. Волженкин, В. В. Колесников, А. М. Яковлев), криминология средств массовой коммуникации (Г. Н. Горшенков).

§ 19. Школа преступных подсистем

1. Автор настоящей книги представляет основанную им совместно с коллегами (Г. Н. Горшенков, С. У. Дикаев, П. А. Кабанов, Г. Л. Касторский, С. В. Харламов и др.) школу теории преступных подсистем. Иногда школу называют также Невско-Волжской, исходя из географии проживания ее основных представителей. Ее отличают криминологическое понятие преступления как такового (независимого от указания в законе); понятие преступности как свойства общества порождать преступления, воплощенного в единстве преступного множества и причинного комплекса; подразделение преступности общества на преступность его институтов (социальных подсистем): семейная, политическая, экономическая, информационная, религиозная, гендерная и т. д. преступность; идея управления преступностью при неизбежном сосуществовании с нею, положения о минимизации уголовной репрессии, о гуманизации как главном критерии прогресса уголовного права, о криминологии как о теоретической основе наук уголовно-правового цикла; вычленение в рамках криминологии новых отраслей: семейной, политической, массово-коммуникативной, теологической, экономической, законодательной и др. ее отраслей; семантическая методология[182] (см. схему 1.2).

2. Вечная неудача общества в его стремлении взять преступность под контроль во многом объясняется недопониманием ее сущности, соотношением ее с правом и отдельным преступлением.

Право выше человеческих установлений, выше государства и закона. Право связано с достоинством человека. Может быть, в конечном счете оно сводится к неприкосновенному минимуму человеческого достоинства. Закон в лучшем случае лишь ориентируется на право, иногда, но отнюдь не всегда, стремится к нему приблизиться. Закон бывает криминогенным и даже преступным.

Вопреки «конвенциональному» подходу полагаю, что преступление существует как таковое – независимо от «договоренности о запрете», достигнутой властями предержащими, от закрепления запрета в законе и т. п. Все дело в степени вредоносности поступка для человека. Преступление грубо нарушает право. Круг преступлений очерчен мировыми религиями (криминологическое понятие преступления). Подлинному противостоит мнимое, т. е. предусмотренное законом, но не опасное для человека деяние. Именно таким путем обретает криминология независимость от диктата власти и закона.

Ядро школы преступных подсистем образует разработанная автором настоящей книги семантическая концепция преступности. Полное изложение этой концепции помещено нами в параграфе «Понятие преступности» (§ 1 гл. 4).

Преступность – есть свойство общества порождать множество опасных для человека деяний (преступное множество). Говоря так, я не только определяю явление преступности, но и предлагаю семантический метод для ее осмысления. Если преступность отдельного человека – это не совершенное им преступление, а нечто другое, то и преступность общества нельзя сводить к преступлениям.

Применение семантического метода позволяет заглянуть в суть свойства, описать его структуру. Тогда преступность предстает нам как воспроизводство преступлений, как единство системного множества преступлений и других социальных подсистем (семьи, политики, экономики, массовой коммуникации, религиозной деятельности и т. д.). Понятию преступности посвящен одноименный параграф гл. 4 «Массовое преступное поведение» настоящей книги.[183]

3. Криминологическому осмыслению законодательной подсистемы общества школа преступных подсистем уделяет особое внимание. Логическим завершением формирования школы на пути от семейной криминологии и семантической концепции, по нашему мнению, должно стать появление в ней финального направления криминологии закона, которая уже делает первые шаги (см. схему 2.2).[184] При этом изучаются не только предупредительные возможности как уголовных, так и иных законов, но не в меньшей мере их криминогенность и даже преступность. То, что закон бывает криминогенным, общеизвестно. Опираясь же на предложенное выше криминологическое понятие преступления, не столь уж трудно воспринять парадокс «преступный закон», за которым стоит нормативный акт, противоречащий праву, в частности, международно-правовым нормам и принципам. Так, например, преступна принятая Конгрессом США 9 октября 2002 г. резолюция,[185] разрешающая президенту страны развязать агрессию против Ирака без согласия на то Совета Безопасности ООН, т. е. в нарушение норм международного права. Преступны многие положения репрессивного законодательства СССР 30-х годов. Преступны, на наш взгляд, и законы, устанавливающие уголовное наказание в виде смертной казни и тем самым создающие юридическую почву для совершения от имени государства убийств.

Исторически законодательство развивалось таким образом, что уголовное право слишком многое забрало себе из других правовых отраслей и навязывает гражданам государственное принуждение, зачастую для разрешения тех ситуаций, в которых его применение вовсе не требуется. В криминологии речь идет не только о том, чтобы законодательно расширить возможности для применения реституции вместо наказания, но и о том, что система уголовной юстиции в силу своей природы, в частности, в силу привычного карательного настроя судей не способна воспринять альтернативные карательным меры реагирования на преступление. Высказывается идея об учреждении автономной системы восстановительной юстиции.[186]

Криминологическая критика уголовного права будет развиваться, по всей видимости, не только с позиций оценки его эффективности (неэффективности), но и с точки зрения соответствия его институтов общечеловеческим ценностям, возрастающим стандартам гуманизма. Ныне национальные законодательства о реагировании на преступность нуждаются в подлинной реформе, соизмеримой по глубине с реформами конца XVIII – начала XIX столетия, когда человечество освободилось от членовредительских наказаний и квалифицированных видов смертной казни. Существенную роль в развитии научной мысли будет играть взвешивание аргументов «за» и «против» длительных сроков лишения свободы, а также обоснование необходимости полной и окончательной отмены смертной казни в тех странах, где она еще допускается законом.

Таким образом, на наш взгляд, новизна статуса криминологии и одновременно «отношения» ее к уголовному праву в дальнейшем в известной мере будет состоять в том, что она в какой-то своей части станет наукой 1) не о преступлениях, названных так свыше, а о подлинных преступлениях, значительная доля которых совершается властью, в том числе и на «законных основаниях», 2) наукой, нацеленной на ограничение сферы уголовного наказания.

4. Глубокое исследование представленными здесь криминологическими отраслями факторов и механизмов воспроизводства преступлений должно способствовать развитию нового подхода к противодействию преступности, знаменующего переориентацию с бессмысленного возмездия на конструктивную критику.

Надо признать, что пока никто не знает, как справиться с преступностью. Поэтому начинать перемены в области политики противодействия ей надо с того, что понятно. Государству следует посмотреть на само себя. Единственное, что оно, действительно, может, это значительно очеловечить уголовную юстицию. Отсюда девиз: от бессмысленного возмездия – к вынужденному сосуществованию на цивилизованной основе. На место принципа неотвратимости наказания всегда, когда это только возможно, должно прийти разрешение конфликта.

Полагаю, что уголовному закону в условиях сегодняшнего и завтрашнего дня должны быть присущи функции удержания лица, совершившего преступление, от новых преступлений (функция защиты человека), реституция (восстановление положения потерпевшего), ресоциализация осужденного. Желательно законодательное закрепление этих функций. Думаю, самое лучшее, чего может достичь мировая юстиция, – это ликвидация смертной казни в тех странах, в которых она еще сохраняется, и минимизация сроков, а также жесткости условий лишения свободы. Как правильно полагает профессор Х.-Й. Ешек, желательная перспектива реформы уголовного законодательства состоит в замене лишения свободы системой социально-терапевтического воздействия на лиц, совершивших уголовные правонарушения.[187]

Социальная, экономическая, религиозная, психологическая поддержка человека в рамках совершенствования основных социальных подсистем играет определяющую роль в стабилизации отношений в обществе и соответственно предотвращении опасных, в том числе преступных, форм человеческого поведения.

§ 20. Криминологические учреждения

1. Преступность как мировая проблема согласно специальной резолюции Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций (ООН) изучается в рамках экономических, социальных, культурных и гуманитарных программ.

При секретариате ООН имеется отдел исследований по уголовному правосудию и предупреждению преступлений. В рамках Экономического и Социального Совета ООН (ЭКОСОС) учреждена Комиссия по предупреждению преступлений и уголовному правосудию (1993). Она руководит созываемыми раз в 5 лет конгрессами ООН по предупреждению преступлений и обращению с преступниками; подготавливает отчеты, отвечает за поддержание ООН стандартов и издание директив, касающихся уголовного правосудия, координирует организацию мировой криминологической статистики.

Государства – участники ООН ежегодно направляют Генеральному секретарю ООН доклады о состоянии преступности и противодействии ей. Начиная с 1965 г. ООН раз в пять лет созывает конгрессы по предупреждению преступлений и обращению с правонарушителями.

Под эгидой Организации Объединенных Наций действует ряд научно-исследовательских институтов криминологической направленности. Исследовательский институт ООН по межрегиональным преступлениям и правосудию (UNICRI – расположенный в Риме, Италия).

Институт ООН Азии и Дальнего Востока по предупреждению преступлений и обращению с преступниками (UNAFEI – Токио, Япония) проводит в регионе исследования, организует учебу, оказывает техническую помощь местным исследованиям и публикациям.

Институт ООН Латинской Америки по предупреждению преступлений и обращению с преступниками (ILANUD – Сан-Хосе, Коста-Рика) организует в регионе обучение по вопросам противодействия преступности, оказывает техническую помощь криминологическим исследованиям и публикациям.

Институт ООН Африканских регионов по предупреждению преступлений и обращению с преступниками (UNAFRI – Кампала, Уганда) организует криминологическое обучение в регионе, оказывает техническую помощь в исследованиях.

Европейский Институт ООН по предупреждению и контролю за преступлениями. (HEUNI – Хельсинки, Финляндия) обеспечивает обширные исследования, осуществляет публикации и оказывает техническую помощь в организации исследований, а также проводит криминологическое обучение в развитых и развивающихся странах.

Австралийский институт криминологии (AIC – Канберра, Австралия) по согласованию с ООН проводит исследования, осуществляет публикации и криминологическое обучение в Океании, включая Австралию и Новую Зеландию.

Арабский центр обучения безопасности и тренинга (Эр-Рияд, Саудовская Аравия) в тесном сотрудничестве с ООН обеспечивает обширные образовательные и учебные услуги, исследования, публикации, развитие и техническую помощь арабским странам в противодействии преступности.

Международный центр реформирования уголовного права и политики уголовного правосудия (Ванкувер, Канада) согласно соглашению с ООН обеспечивает научное содействие развитию уголовного законодательства и системы правосудия.

Международный научный и профессиональный совещательный орган ООН по предупреждению преступлений и программам уголовного правосудия (ISPAC – Милан, Италия) по соглашению с ООН обеспечивает совещательную помощь ООН в рамках его компетенции с учетом информации, поступающей от стран – участниц ООН.

Информативная сеть ООН по преступлениям и правосудию (UNCJIN – Олбани, Нью-Йорк) в тесном сотрудничестве с Мировой сетью библиотек по уголовному правосудию (WCJLN – Нью-Йорк, Нью-Джерси) собирает, обобщает и распространяет информацию об уголовном правосудии в масштабах планеты.

С различными аспектами предупреждения преступлений и развития правосудия связана деятельность таких агентств ООН, как Центр прав человека (Женева, Швейцария) и Детский фонд ООН (Нью-Йорк).

Региональные правительственные организации: Совет Европы, Европейское Экономическое Сообщество, Организация Африканского Единства, Организация Северо-Атлантического Договора и др. имеют организационные подразделения и программы, направленные на предупреждение преступлений и совершенствование уголовного правосудия.

Изучением некоторых форм преступности занимается межправительственная организация Интерпол — международная организация уголовной полиции (Лион, Франция). С 1990 г. СССР, а затем Российская Федерация как его правопреемница является членом Интерпола. Основная работа этой организации связана с конкретными уголовными делами о преступлениях, ответственность за которые предусмотрена международными конвенциями.

2. Консультативным статусом ООН обладают Международная ассоциация уголовного права, Международное криминологическое общество, Международное общество социальной защиты, Международный уголовно-правовой и пенитенциарный фонд и другие неправительственные организации.

Международная ассоциация уголовного права (МАУП) образована в 1924 г. главным образом французскими и американскими специалистами. Ассоциация занимается исследованием преступности, ее причин, методов борьбы с ней. Кроме того, Ассоциацию интересуют проблемы совершенствования уголовного права, уголовного процесса, карательной системы в целом. Многое делается для развития теории международного уголовного права с целью выработки единого понятийного аппарата, а также процессуальных норм.

Международное криминологическое общество (МКО) создано в 1934 г. в Риме. Оно обеспечивает сотрудничество в научной разработке противодействия преступности; имеет консультативный статус в ЭКОСОС, ООН, ЮНЕСКО; организует теоретические конгрессы и конференции.

Международное общество социальной защиты (МОСЗ) появилось в 1949 г. Ведущие ученые этого Общества – Ф. Грамматика (Италия) и М. Ансель (Франция), которые обосновали концепцию новой социальной защиты. Общество стремится к тому, чтобы на практике произошел отказ от идеи возмездия за совершенное преступление, чтобы меры, направленные на ресоциализацию осужденных, получили законодательную регламентацию.

Заметную роль в научном осмыслении криминологической проблематики и распространению знаний о преступности и современных методах противодействия ей с учетом прав человека играют также такие неправительственные организации, как Международная амнистия, Международное уголовное и исправительное образование, Международная ассоциация начальников полиции, Международная ассоциация помощи заключенным.

Заметную роль в осуществлении криминологических исследований играет Институт зарубежного и международного уголовного права и криминологии им. Макса Планка (Фрайбург, ФРГ).

3. В России криминологические исследования осуществляются Научно-исследовательским институтом изучения проблем законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре, Институтом государства и права Российской Академии наук, юридическими факультетами ведущих вузов страны, ведомственными учебными и научными учреждениями Министерства внутренних дел: Академией управления МВД, Всероссийским научно-исследовательским институтом МВД, Санкт-Петербургским университетом МВД, Юридическим факультетом Дальневосточного государственного университета, Юридическим факультетом Калининградского государственного университета и др.

Актуальные проблемы преступности регулярно обсуждаются на теоретических семинарах и конференциях по криминологии, которые проводятся Российской криминологической ассоциацией (Москва), Санкт-Петербургским криминологическим клубом, Санкт-Петербургским отделением Института социологии Российской Академии наук, Академией управления МВД РФ (Москва), Санкт-Петербургским юридическим университетом МВД РФ и другими связанными с криминологией организациями.

В 90-е годы началось преодоление отчуждения отечественной криминологии от мировой. Участились контакты российских специалистов с зарубежными и международными криминологическими учреждениями. Российские криминологи сотрудничают с международными научными криминологическими центрами, и в частности с Институтом зарубежного и международного уголовного права Макса Планка (Фрейбург, Германия), Международным институтом криминологии (Хельсинки), Высшим международным институтом уголовно-правовых наук (Сиракузы, Италия).

В СНГ обращает на себя внимание Казахстанская криминологическая ассоциация, издающая журнал «Предупреждение преступности». У этой научной организации имеются перспективы сотрудничества с Санкт-Петербургским криминологическим клубом, касающиеся подготовки учебной и научной литературы, совместных научных исследований и теоретических форумов.

§ 21. Санкт-Петербургский криминологический клуб

1. Сначала были семинары. В 1981 г. кафедрой уголовного права юридического факультета университета автору настоящих строк было поручено систематически проводить научные семинары по криминологии. Прежде эта работа велась профессором H. С. Лейкиной, а еще раньше – профессором М. Д. Шаргородским. Собрания криминологов уже тогда сыскали значительную популярность, на них собирались видные специалисты из разных городов Советского Союза. Председательствуя на университетских криминологических семинарах, автор старался сохранять традицию глубокого осмысления научных проблем, возникающих в обществе в связи с существованием в нем преступности, развивать творческие контакты в данной научной отрасли, всячески способствовать движению вперед криминологической мысли. По мере того, насколько позволяла изменяющаяся к лучшему в стране политическая ситуация, мы содействовали преодолению таких пороков, обусловленных марксистско-ленинской идеологией, как классовая ограниченность советской криминологии. При этом проявлялась полная терпимость к мнению всех высказывавшихся на семинарах, что давало возможность использовать в научном обороте многие ценные знания и представления, которые были накоплены в науке не в самое подходящее для нее советское время.

2. С 1992 г. семинары стали проводиться в рамках Санкт-Петербургского криминологического центра, учрежденного решением Ученого совета юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. В 1999 г. центр преобразован в Санкт-Петербургский криминологический клуб, действующий «на общественных началах» в качестве структурного подразделения факультета.

Учредителями Клуба в качестве структурного подразделения факультета были известные петербургские криминологи В. Н. Бурлаков, Я. И. Гилинский, С. Ф. Милюков, Д. А. Шестаков.

Д. А. Шестаков был объявлен президентом Клуба.

3. Взгляды В. Н. Бурлакова, Я. И. Гилинского, С. Ф. Милюкова и Д. А. Шестакова заметно отличаются как в профессиональном отношении, так и в политическом, играющем, как известно, весьма значительную роль в криминологии.

В. Н. Бурлаков, весьма осторожный в общих политических суждениях, относит себя к приверженцам классической школы криминологии, которая не разделяла китайской стеной науки уголовного права и криминологии. Он видит в криминологии научную дисциплину, посвященную прежде всего проблемам практической реализации общей и частной превенции. Пристальное внимание уделяет В. Н. Бурлаков подготовке для МВД РФ специалистов в области профилактики преступного поведения, не без основания считая, что важным условием такой подготовки является хорошее знание типологии преступников. Главный упрек в адрес социологической школы криминологии, по его мнению, состоит в том, что она уводит криминологические исследования в сторону от практического решения проблем предупреждения преступлений. В отношении государственного реагирования на преступность он идет в ногу с официальной уголовной политикой, не стремясь опередить время в отношении ее смягчения. Обострение криминогенной обстановки, полагает В. Н. Бурлаков, порой может требовать введения в практику предупреждения «элементов борьбы с преступностью». Он стоит за сохранение смертной казни в нынешних российских условиях.

Я. И. Гилинский в политическом отношении придерживается либерально-демократических установок с тяготением к либерализму. Он справедливо подчеркивает значение таких абсолютных ценностей, как жизнь каждого человека, его свобода, невмешательство в частную жизнь индивида, его ответственность за свою судьбу. Индивидуализм ставит выше коллективизма. Один из главных его постулатов – неприменение насилия. Поэтому, будучи атеистом, из всех религий отдает предпочтение буддизму. Согласно криминологическим воззрениям Я. И. Гилинского, преступность конвенциональна. Он полагает, что есть онтологически нерасчлененный процесс жизнедеятельности по удовлетворению потребностей. Социум же наклеивает ярлыки на поведенческие формы, поступки: «преступление», «проступок», «подвиг» и т. п. Наказание, по его справедливому убеждению, не лучшее, а худшее средство социального контроля. Оно вынужденно, пока и поскольку не научились применять нерепрессивных средств. Я. И. Гилинский не видит смысла в сохранении в России сильной государственности, рассматривая, например, действия по разоружению банд в Чечне как проявление Россией злой воли.

С. Ф. Милюков придерживается, по его словам, принципов разумного консерватизма, историзма и патриотизма. В том, что бо́льшую часть XX столетия власть в России находилась в руках коммунистов, видит закономерное следствие процессов, начавшихся на Руси во времена Ивана Грозного, Великой смуты начала XVII в. и получивших ускорение в эпоху Петра Первого. Любимая цитата из М. Волошина: «Великий Петр был первый большевик». В криминологии он отталкивается от марксизма. Игнорируя явно не подтвержденные практикой марксистско-ленинские положения, которые непосредственно касаются причин и перспектив преступности, опирается на общие места, связывающие рост преступности в России с конца 80-х годов XIX в. с обострением социальных противоречий и столкновением общественных групп. С. Ф. Милюков стоит за суровые меры репрессии, включая смертную казнь, оправдывая их принципом приоритета интересов законопослушного населения. Это такой принцип, в соответствии с которым, по-видимому, уголовная политика признается тем гуманнее, чем жестче карает она преступников.

Председательствующий на семинарах автор настоящих строк исходит из представления о преступности как о свойстве общества воспроизводить опасные для него самого деяния, предопределяющем введение уголовно-правовых запретов и воплощающемся в массе преступлений. Преступность существует в любых общественных системах, во всех странах. Общая ее тенденция к росту и ухудшению главных показателей отражает некую более широкую, не охватывающуюся рамками криминологической проблематики тенденцию человечества к саморазрушению (сюда же относятся ухудшающаяся во всем мире экологическая ситуация, положение дел с алкоголизмом, наркоманией, самоубийствами). На протяжении истории человечества люди пока не научились эффективно реагировать на преступность, хотя многие, в том числе и ученые-криминологи, пребывают на этот счет в плену иллюзий, значительно переоценивая роль уголовной репрессии. На характер преступности в России существенное отрицательное влияние оказала коммунистическая власть: бесчеловечная политика ленинского и сталинского террора, а также участие в войнах стали причиной повышенной агрессивности россиян, в значительной мере предопределившей рост насильственной преступности. Целенаправленная ликвидация аристократии, вообще культурных слоев общества, обладавших высокой духовностью, разрушение церквей и религиозного сознания – все это, вместе взятое, повлекло за собой длительный упадок русской культуры, привело к образованию вакуума, который заполнился стяжательством, устремленностью к одним материальным благам, располагающих к корыстной преступности. На протяжении многих лет проведения криминологических семинаров их председатель потратил немало сил, заостряя внимание на некоторых пороках советской криминологии, и в частности на монопольном господстве марксистского подхода, которому постоянные оппоненты председателя – С. Ф. Милюков и Я. И. Гилинский – сохранили верность, каждый по-своему, вследствие чего автор настоящих строк ощущал себя на заседаниях между двух огней, пылающих слева и справа и сообщающих научным собраниям в Санкт-Петербурге завидную живость. По нашему мнению, не было более чуждых и губительных для России идей, чем те, которые содержались в марксистско-ленинской инфекции, искусственно занесенной в тело России, ослабленное на рубеже XIX и XX столетий рядом экономических процессов и политических событий.

Доктрина диктатуры пролетариата и построения коммунизма не только в целом оказалась разрушительной для гигантского организма страны, но и отдельные, частные ее положения, использованные «марксистской криминологией», такие, как высказывание К. Маркса о «родимых пятнах капитализма» или не менее абсурдный прогноз отмирания преступности в социалистическом обществе, предначертанный В. Лениным, завели данное отпочкование науки о преступности в тупик и придали ей в глазах специалистов оттенок, мягко говоря, наивности. Многое из сказанного сейчас в изменившейся идеологической ситуации воспринимается как само собой разумеющееся. Не так было каких-нибудь 15 лет назад, когда сама постановка вопроса о пересмотре политической доктрины и организация соответствующей дискуссии требовали известной решительности. Полагаем, не будет преувеличением сказать, что криминологические семинары в Санкт-Петербурге в этом отношении шли в авангарде событий.

Коммунистический подход к борьбе с преступностью начисто игнорировал русскую философскую (Н. А. Бердяев, В. В. Розанов, В. С. Соловьев и др.) и уголовно-правовую (В. Д. Спасович, H. С. Таганцев, И. Я. Фойницкий) традицию, характеризующуюся, как известно, пониманием необходимости отказаться от принципа возмездия за совершенные преступления. Председатель криминологических семинаров всегда был солидарен с теми, кто при оценке гуманности карательной системы за точку отсчета принимает отношение ее к преступнику. Как и Я. И. Гилинский, автор настоящих строк – непримиримый противник смертной казни, неизбежность отмены которой в недалеком будущем видится мне совершенно отчетливо, а сопротивление этому естественному процессу представляется бессмысленным.

Позиция председателя семинаров близка к позиции С. Ф. Милюкова в отношении признания положительной исторической роли России. Хотя, разумеется, проводимая последним аналогия между петровской и сталинской эпохами, думается, не выдерживает критики в силу того, что Петр был созидатель будущего, а сталинская бесчеловечная политика не дала стране никаких перспектив. Так же как В. Н. Бурлакову и представителям школы новой социальной защиты, нам импонирует идея сближения криминологии и уголовного права. По-видимому, криминология должна стать общетеоретической дисциплиной по отношению к правовым наукам криминалистического цикла. От нее ожидается разработка принципов и перспектив реагирования со стороны государства на преступность. Контроль же за преступностью, реальное влияние на нее со стороны общества более действен тогда, когда базируется на правовых нормах, и в частности на так называемом криминологическом законодательстве, включающем положения, направленные на предотвращение преступлений.

Думаем, что возможности общества управлять преступностью, в принципе, весьма и весьма ограничены. Это особенно ощутимо во всем мире сейчас на фоне отмеченной выше обострившейся тенденции человечества к саморазрушению. В конечном итоге либо в недрах человеческого общества естественным порядком выработается иммунитет против этого губительного процесса, либо человечество погибнет. Хочется верить в лучшее, и люди не должны упускать даже очень скромных возможностей для того, чтобы уменьшить размер имеющегося в мире зла, предупреждая какую-то часть преступлений, с одной стороны, и относясь по-христиански к оступившимся людям, преступникам – с другой… Вот такие исходные криминологические воззрения отстаивал автор этих строк, полемизируя с докладчиками и другими участниками семинаров.

4. В 2001 г. при поддержке юрфака СПбГУ Клуб издал первый номер «Криминологии в развитии» – первого в истории России криминологического журнала.

В таком качестве Клуб просуществовал недолго. 1 сентября 2001 г. в связи с возникшими между Д. А. Шестаковым и кафедрой разногласиями, касающимися организации преподавания криминологии, он ушел из СПбГУ. Санкт-Петербургский криминологический клуб приобрел самостоятельный статус, оформленный в 2002 г. в форме некоммерческого партнерства. Учредителями Клуба в новом качестве являются Я. И. Гилинский, С. Ф. Милюков, Д. А. Шестаков.

Тогда же Клуб получил поддержку от Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена, на юридическом факультете которого было открыто соответствующее структурное подразделение – Санкт-Петербургский криминологический клуб. Офис Клуба переместился с 22-й линии Васильевского острова на набережную Мойки. Клуб решает возложенные на него задачи в тесном сотрудничестве с РГПУ, Санкт-Петербургским университетом МВД, Институтом изучения проблем семейного насилия (г. Индиана, США), Институтом зарубежного и международного уголовного права им. М. Планка (Фрайбург, ФРГ). Криминологические семинары и конференции теперь регулярно проводятся в стенах юрфака РГПУ.

Журнал преобразован в Труды Санкт-Петербургского криминологического клуба «Криминология: вчера, сегодня, завтра». При поддержке Института «Открытое общество» (Фонд Сороса) к концу 2002 г. издано пять номеров Трудов. Журнал продолжает свою деятельность. В разные годы его ответственными секретарями являются В. Н. Бурлаков, С. У. Дикаев, А. Л. Сморгунова.

7 октября 2003 г. на собрании членов Клуба избран его президентом Д. А. Шестаков сроком на пять лет.

5. Можно констатировать, что в течение четверти века на почве Клуба сложилось особое содружество криминологов, для которого характерен критический подход как к устоявшимся в криминологической науке основным понятиям, например, понятию преступности, так и к традиционным мерам противодействия ей. В целом для Клуба характерно стремление к гуманизации уголовного права и системы уголовных наказаний, совершенствованию уголовно-правовых институтов. Деятельность Санкт-Петербургского криминологического клуба и издаваемого им журнала положительно оценена коллегами.[188]

Клуб поддерживает развитие новейших отраслей криминологии, в частности, исследующих взаимосвязь преступности и других саморазвивающихся социальных подсистем. Часть из этих отраслей (семейная криминология, политическая криминология, криминология религии, криминология закона) зародилась в Клубе в результате научной работы его членов.

Клубу свойствен плюрализм взаимодополняющих научных методологий и подходов. Этим объясняется острота протекающих в нем дискуссий.

Научные связи Клуба охватывают Европу, Азию, Америку, Африку.

6. На заседаниях Клуба обсуждались проблемы воспроизводства преступности в обществе, криминологической политики и контроля над преступностью, ставились новые для криминологии проблемы, обсуждались вопросы методики исследований и преподавания: рассматривалось положение дел с преступностью и его изменение в стране и регионе. По последнему вопросу обычно с докладами выступали руководители прокуратуры (В. В. Васильев, И. В. Градусов, В. Н. Поруков, Е. В. Шарыгин). Специальные заседания посвящались анализу отдельных видов преступности: насильственной (Э. Ф. Побегайло), неосторожной (В. С. Квашис), организованной (В. С. Афанасьев), преступности несовершеннолетних (И. В. Волгарева, Н. П. Грабовская, А. В. Комарницкий, С. П. Минина, Д. А. Сепс). Кроме того, обсуждалась детерминация преступности (Н. А. Беляев, Я. И. Гилинский, И. Н. Даныпин, Д. В. Ривман, Д. А. Шестаков) и значение, которое в рамках детерминации имеют отдельные криминогенные факторы, такие, как социальный паразитизм (В. Г. Павлов), алкоголизм (Г. В. Антонов-Романовский), наркотизм (Я. И. Гилинский) и др.; поднимались вопросы о личности преступника (H. С. Лейкина), о психологических закономерностях ее развития (Ю. М. Антонян), о типологии преступников (В. Н. Бурлаков).

Соотнесение политики и преступности занимало на семинарах важное место. Так, 27 февраля 1991 г. состоялось заседание на тему «Криминология политики», на котором автором настоящей книги был введен в научный оборот термин «криминологическая политика». Начало 90-х годов XX в. характеризовалось чрезвычайно большими изменениями в жизни страны. Не удивительно, что это нашло отражение на криминологических семинарах. Более того, криминологическая постановка ряда политических проблем на наших семинарах нередко опережала развитие политических событий. В докладе «Перестройка криминологии и криминология перестройки» (июнь 1990 г.) автор книги высказался за скорейшее изменение некоторых сторон отечественного криминологического мышления, застывшего в рамках так называемой социалистической криминологии, которая противопоставила себя криминологии как таковой. Было заявлено, что пришла пора признать ошибочными три марксистско-ленинских положения, составлявших концептуальное ядро социалистической криминологии: о «родимых пятнах капитализма» как о причинах преступности, об эксплуатации и нужде масс как о коренной причине преступности, о прогнозе отмирания преступности при коммунизме. В том же докладе поставлен вопрос о необходимости уголовно-правовой и криминологической оценки коммунистического террора в России.

Позднее этому вопросу было посвящено специальное заседание (Я. И. Гилинский, В. К. Глистин, Д. А. Шестаков). В области реагирования на преступность были сформулированы принципы отказа от возмездия и от рентабельности. Среди вопросов уголовной политики уделялось внимание криминологическим основам системы наказания, пределам, в которых уголовное наказание способно оказывать влияние на преступность. Речь шла также о пороках института наказания, о противоречивом влиянии, которое оно оказывает на общество в целом, об этических основах уголовного права (Я. И. Гилинский, С. Ф. Милюков, Д. А. Шестаков, В. С. Устинов, И. В. Шмаров).

Рассматривался вопрос о скорейшей отмене смертной казни (Я. И. Гилинский, В. К. Глистин, В. С. Прохоров, Д. А. Шестаков), обсуждались проекты важнейших уголовно-правовых законодательных актов: Основ уголовного законодательства Союза ССР и республик, Уголовного кодекса РФ (Н. А. Беляев, А. И. Бойцов, Б. В. Волженкин, В. К. Глистин, С. Г. Келина и др.), а также проекты криминологического законодательства, и в частности проект Закона РФ о предупреждении насилия в семье (А. П. Дьяченко, Г. Л. Касторский, Я. Я. Соотак, И. Б. Степанова и др.).

Не обойдены вниманием на криминологических семинарах и следующие вопросы: о социальном контроле над преступностью, о соотношении нравственности и предупреждения преступлений (В. С. Устинов), об уголовной политике и профилактике преступлений (Н. А. Беляев), о прогнозировании преступности (Б. Д. Овчинников), о планировании предупреждения преступлений (В. В. Орехов), о виктимологической профилактике (Д. В. Ривман), о методической и правовой основах профилактики (О. В. Филимонов), о специальной подготовке специалистов для осуществления профилактической работы (В. Н. Бурлаков). Заслушивались результаты конкретных исследований об организации предупреждения преступлений на отдельных объектах (С. М. Маргаритова, К. А. Моралева, И. А. Ребане). Обсуждалось значение типологии преступников для предотвращения преступного поведения (В. Н. Бурлаков, H. С. Лейкина). Были заслушаны доклады о деятельности профилактической службы МВД (В. И. Гуськов, Г. Н. Соловьев).

Криминологические семинары откликаются как на новые для криминологической науки проблемы, так и на новые подходы к старым проблемам. Участники семинаров пытались пересмотреть дефиницию преступности, не сводя ее вопреки традиции к сумме преступлений (Д. А. Шестаков). К числу новых криминологических проблем относятся: зарождавшиеся научные отрасли семейной криминологии (Н. В. Гаврилова, Э. Гондолф, Г. Л. Касторский, Е. А. Костыря, О. Д. Малькова, Д. А. Сепс, К. Сессар, Я. Я. Соотак, Д. А. Шестаков), криминопенологии (О. В. Старков) и экономической криминологии (Ван Ян, В. В. Колесников); правовой и социальный аспекты реагирования со стороны государства на проституцию (А. В. Андрианов, А. П. Дьяченко, Д. А. Корецкий); криминологическая сторона жизнедеятельности неформальных молодежных групп (Н. В. Кофырин); перспективы экономических преступлений в области бизнеса в условиях перехода к рыночной экономике (Ван Ян); роль частных детективных и охранных структур в правопорядке (В. В. Лукьянов).

Обсуждаются на семинарах и вопросы методологии и методики криминологических исследований (Г. В. Антонов-Романовский, Д. С. Ковалев, В. С. Потемкин), а также преподавания криминологии (В. Н. Бурлаков, Я. И. Гилинский, А. И. Долгова, Н. Ф. Кузнецова, Д. А. Шестаков).

7. После обретения Клубом статуса юридического лица, по новому его адресу на Мойке регулярно организуются теоретические семинары и «круглые столы». Проводятся годовые международные конференции: «Кризис наказания и проблема ресоциализации личности» (май 2002 г.), «Террор и терроризм в контексте мирового социального насилия – Балтийский криминологический семинар» (октябрь 2003 г.), «Совместная работа полиции и юстиции в Европе» (июнь 2004 г.), «Противодействие преступности несовершеннолетних, законодательные проблемы» (май 2005 г.). В мероприятиях Клуба участвуют специалисты из разных регионов России, а также Беларуси, Казахстана, Киргизстана, Китая, Литвы, США, Украины, ФРГ, Чехии, Эстонии, ЮАР[189].

8 февраля 2004 г. учреждено Киргизское отделение Клуба. Офис этого отделения размещается в Бишкеке.

В июне 2002 г. Клуб провел международную конференцию «Кризис наказания и проблема ресоциализации личности» с участием специалистов из разных регионов России, а также Беларуси, Казахстана, США, ФРГ, Чехии, ЮАР. В октябре 2003 г. – международная конференция «Террор и терроризм в контексте мирового социального насилия». Регулярно осуществляются теоретические семинары.

Отсутствие единомыслия или, как выражались в недавнем прошлом, «морально-политического единства», при том что каждый из участников криминологических собраний является в области криминологии крупным специалистом, не только не разъединяет, но, кажется, напротив, способствует профессиональному сплочению криминологов вокруг Санкт-Петербургского криминологического клуба. Свидетельством тому служат две монографии, опубликованные авторским коллективом, состоящим исключительно из активных участников семинаров: первая посвящена проблемам семейной криминологии, вторая – насильственной преступности.[190]

Научные собрания клуба – это заметное явление криминологической жизни. На них реагируют телевидение, радио, периодическая научная[191] и обычная[192] печать в России и за рубежом. Обычно на семинарах собирается значительное число как петербургских криминологов, так и гостей из разных концов России, всего бывшего Советского Союза и дальнего зарубежья. С докладами в Петербурге выступили Х.-Й. Альбрехт (ФРГ), Ван Ян (КНР), Э. Гондолф (США), З. Ламмих (ФРГ), Маргаритова (Болгария), К. Сессар (ФРГ), В. Хаеслер (Швейцария), Б. Хубер (ФРГ), и др.

Схема 2.1

Схема 2.2

1. Как соотносятся между собой в криминологии понятия: «период развития», «научное направление», «научная школа», «теория»?

2. Назовите первые в истории криминологии эмпирические исследования.

3. Охарактеризуйте известные Вам научные криминологические школы.

4. Какие идеи Чезаре Беккариа оказали влияние на развитие уголовного права?

5. Разъясните термины «норма преступности» и «функция преступности».

6. Каковы основные направления деятельности Санкт-Петербургского криминологического клуба?

§ 1. Организация криминологического исследования

1. Криминологическое исследование складывается из определенных этапов. Сначала разрабатываются программа и план, подготавливаются средства сбора информации, затем информация собирается, обрабатывается, анализируется, обобщается. На основании предварительной информации выдвигаются гипотезы и подыскиваются подходящие методы исследования. Сама по себе возможность неподтверждения гипотезы не должна служить препятствием для исследователей, поскольку оба варианта – подтверждение или опровержение – имеют позитивное научное значение.

2. В программах криминологического исследования обосновывается выбор объекта и формулируется цель. Объект исследования определяется проблемной ситуацией и включает преступную деятельность людей, криминогенные факторы, связь этих факторов между собой, а также с преступным поведением. Общая картина объекта исследования вырисовывается из множества частных случаев, обследованных с помощью единой методики – из «единиц наблюдения». Цель исследования заключается в решении научной проблемы или отдельных ее аспектов; обычно она состоит в отображении тенденций преступного поведения, установлении причинных и иных связей его с другими явлениями, определении путей их нейтрализации. Цель исследования определяет его логику, постановку частных задач.

§ 2. Источники криминологических сведений

1. Сведения о преступлениях, его причинах и мерах противодействия содержатся в официальной статистике, ведомственных аналитических материалах, они обретаются также путем научных исследований.

2. Первичный государственный статистический учет зарегистрированных преступлений, лиц, которым предъявлено обвинение в совершении преступления или к которым применена мера пресечения, а также примененных за совершение преступления мер наказания в России осуществляется посредством заполнения соответствующих отчетных документов («форм отчетности») служащими соответствующих государственных органов. Формы первичного учета пока накапливаются лишь в регионах, не входя в состав единой федеральной базы данных о преступности, что, как отмечает А. И. Долгова, создает возможность для их фальсификации.[194]

Она обращает также внимание на неоправданную дискретность учета преступлений. Сейчас отдельно учитываются: а) заявления, сообщения о преступлениях, б) зарегистрированные преступления, в) выявленные лица, совершившие преступления, г) осужденные. Эти данные не сведены в общую систему. А. И. Долгова по существу предлагает ввести в России «сквозную» единицу первичного учета, в которой бы последовательно отражались сведения о реакции на преступления – с момента сообщения о нем, включая осуждение, исполнение наказания, вплоть до погашения или снятия судимости.[195] Это предложение, безусловно, разумное, которое помимо прочего позволило бы иметь государственную статистику нарушений сроков рассмотрения уголовных дел, к сожалению, не внедряется, впрочем, как и многие другие предложения криминологов.

Основу обобщенных сведений о преступлениях образуют статистические отчеты Министерства внутренних дел РФ, прокуратуры и других ведомств (формы Министерства внутренних дел РФ: № 1 – о зарегистрированных преступлениях и № 2 – о выявленных лицах, совершивших преступления и др.), а также судов и Министерства юстиции РФ о мерах наказания и составе осужденных (формы Министерства юстиции РФ: № 1, 10, 11).

Сегодня стоит вопрос о создании (по примеру США, ФРГ и других стран) официальной контрольной статистики, которая будет основываться на систематически проводимых опросах населения об известных ему фактах совершения преступлений. Пока такие опросы («виктимологический мониторинг») в России проводятся лишь социологами, да и то эпизодически.

3. Криминологическую информацию содержит также статистика иных правонарушений, не являющихся преступлениями, а также алкоголизма, наркотизма, проституции. Некоторые статистические сведения об этих явлениях имеются в органах внутренних дел и юстиции, хотя сбор их пока должным образом еще не налажен.

Демографическая и социально-экономическая статистика играет важную роль при анализе причин воспроизводства преступлений и для выявления сравнительной пораженности ими различных социальных групп и слоев населения.

4. Сведения о преступности и противодействии ей находятся и в ведомственных криминологических обобщениях министерств внутренних дел и юстиции и др. Опыт противодействия преступности отражается в соответствующих государственных целевых программах.

Анализ проблем содержится, в частности, в научных исследованиях, находящих отражение в публикациях, рукописях диссертаций и т. п.

§ 3. Криминологические показатели

1. При исследовании криминологических проблем сложился ряд показателей, к которым обычно прибегают для характеристики массы совершаемых преступлений (преступного множества:), их причин, а также противодействия, оказываемого преступности со стороны общества.

2. Преступное множество отображается при помощи абсолютных и относительных показателей. Первые чаще именуют индексами, вторые – коэффициентами зарегистрированных преступлений. Впрочем, эти термины не очень точны.

Общий индекс зарегистрированных преступлений представляет собой их сумму за определенный период времени (месяц, квартал, год и т. д.). Наряду с общим индексом употребляется также индекс преступлений, представляющих в конкретный момент времени наиболее актуальную проблему. Актуальный индекс преступлений в начале XXI в. в России, безусловно, должен охватывать такие преступления, как убийство, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, изнасилование, бандитизм, разбой, грабеж, нарушение неприкосновенности жилища, кража, вымогательство, неправомерное завладение автомобилем или иным транспортным средством без цели хищения, терроризм, захват заложника, бандитизм, а также преступления, связанные с незаконным оборотом оружия и наркотиков. Приведенный здесь перечень не следует рассматривать как раз и навсегда данный или исчерпывающий; он может изменяться в зависимости от криминологической обстановки в стране. В США, где регистрируется чрезвычайно большое число нарушений уголовного закона, криминальная статистика основана именно на актуальном индексе преступлений.

Индекс зарегистрированных преступлений дополняется индексом выявленных лиц, совершивших преступления.

Коэффициент преступного множества показывает соотношение между количеством преступлений либо лиц, совершивших преступление, и численностью населения. Он рассчитывается по формуле:

где П – количество преступлений или лиц, совершивших преступление; Н – численность населения. В регионах или странах с малочисленным населением, например в Швейцарии, коэффициент рассчитывается не на 100 тыс., а на 10 тыс. населения.

В специальной литературе отмечается, что коэффициент преступного множества позволяет решать две криминологические задачи: 1) сопоставить интенсивность преступности регионов, отличающихся один от другого по количеству жителей; 2) сравнить интенсивность преступности одного и того же региона в условиях изменения численности его населения.

Приведенная формула отражает коэффициент преступного множества в его общем виде. В криминологических исследованиях имеют обращение также дифференцированные коэффициенты. Дифференциация может касаться как числителя, так и знаменателя. Соответственно находят применение коэффициенты тех или иных видов преступного поведения (корыстных, насильственных и других преступлений), а также коэффициенты, которые рассчитываются относительно определенной части населения. Так, нередко преступное множество сопоставляется не со всеми жителями региона, а лишь с достигшими 14 лет, т. е. возраста, с которого начинается ответственность за наиболее распространенные преступления. Общее число преступлений, совершенных несовершеннолетними, сопоставляется с населением, находящимся в возрасте от 14 до 18 лет.

3. Состав (структура) преступного множества отражает долю в нем различных видов преступного поведения, выделяемых по разным основаниям: насильственные; корыстные; повторные; профессиональные; организованные; вооруженные; связанные с незаконным оборотом оружия, наркотиков и иных вещей, и т. п. Распределение преступного множества по регионам называют «географией преступности». Состав преступного множества представляет соотношение не только тех или иных видов преступного поведения, но также и различных категорий лиц, совершающих преступления, их характеристики: демографическую (пол, возраст), уголовно-правовую (судимость, опыт отбывания того или иного вида уголовного наказания), социально-экономическую (принадлежность к определенному общественному строю) и иные.

Состав преступного множества рассчитывается по формуле:

где Д – доля соответствующего вида преступного поведения или категории лиц, В – количество преступлений данного вида или людей исследуемой категории, П – преступное множество.

4. Развитие (динамика) преступного множества – это изменение его во времени. Обычно оно иллюстрируется при помощи динамических рядов преступного множества за ряд лет. Сам же данный показатель рассчитывается относительно одного из предшествующих лет по одной из следующих формул:

где Р – развитие преступного множества, П₂ – преступное множество определенного года, П₁ – преступное множество базового года.

Для характеристики развития используется и показатель скорости (темпа) изменения преступного множества. Он выражается таким образом:

где С – скорость развития преступного множества, Р₂ – развитие в определенном году, P₁ – развитие в базовом году.

5. Криминальная активность отдельных слоев общества показывает соотношение пораженности преступным поведением этих слоев и общества в целом. Показатель рассчитывается так:

где К – коэффициент криминальной активности социальной группы, Д₁ – доля представителей данной группы среди лиц, совершивших преступление, Д₂ – доля той же группы среди населения в целом. Коэффициент, равный единице, означает «нормальную» пораженности общественного слоя, т. е. соответствующую обществу в целом.[196]

6. Для характеристики причин воспроизводства преступлений используют различные показатели экономической, социальной и демографической статистики, отражающие обострение противоречий и кризисные явления в соответствующих сферах. Это показатели снижения уменьшения валового продукта; роста инфляции; соотношения доходов богатых и бедных; снижения затрат бюджета на социальные нужды; безработицы; вынужденной миграции; разводов; численности наркоманов и хронических алкоголиков, а также лиц, имеющих опыт пребывания в пенитенциарных учреждениях, и др.

7. Показателями организации противодействия государства преступности служат затраты на социальную помощь лицам, оказавшимся жертвами преступления, на социальную реабилитацию людей, совершивших преступление, и тех, от кого можно этого ожидать. Противодействие преступности характеризуется финансированием правоприменительных органов и уголовно-исполнительных учреждений. Особое место занимают сведения о числе, видах и размерах применяемых мер уголовного наказания.

§ 4. Факторы, влияющие на показатели преступного множества

1. Сведения о совершаемых преступлениях, получаемые из упомянутых выше источников, нуждаются в критической оценке, поскольку они далеко не в полной мере отражают подлинное положение вещей. В связи с этим надо иметь представление о том, каким образом криминологическая информация формируется и под воздействием каких обстоятельств она при этом находится.

2. Преступления, их воспроизводство имеют причины, которые в конечном счете определяют и накапливаемые в обществе сведения о преступлениях. Наряду с причинами в криминологии иногда пытаются выделить также условия, которые, как принято считать, в отличие от причин не порождают преступлений, но способствуют их совершению. И то, и другое в целом именуют криминогенными факторами. Сложный процесс воспроизводства в обществе преступлений подробно рассматривается нами в специальном разделе учебника.

3. Числовое значение показателей преступного множества связано с рядом демографических обстоятельств, таких, как численность, плотность, возрастной состав населения, а также его перемещение (миграция) и увеличение городской его части (урбанизация).

В любом обществе всегда есть люди, нарушающие уголовно-правовые запреты. Очевидно, что имеется некое количество преступлений, соответствующее определенному состоянию общественных условий. При прочих равных обстоятельствах, безотносительно к тому, сильнее или слабее действуют причины преступного поведения, увеличение численности населения влечет за собой возрастание количества преступлений, и наоборот.

Преступное множество зависит и от плотности населения, т. е. от того, сколько жителей приходится на единицу площади. Криминологами замечено, что в животном мире вообще, а не в одном лишь человеческом обществе чрезмерная скученность живых существ приводит к их повышенному беспокойству, враждебности, отвлекает их от насущных занятий, порождает междоусобицы. Большей плотности населения при одинаковой его численности соответствует большее число преступлений.

Чаще преступления совершаются в молодом и среднем возрасте, в котором люди вообще бывают деятельнее. Поэтому омоложение населения в качестве естественного следствия может иметь усиление преступности.

Рост преступного множества может быть связан с перемещением значительных потоков населения. Более или менее длительная неустроенность переселенцев делает их уязвимыми в смысле совершения в отношении них преступлений. Те же обстоятельства обусловливают совершение преступлений частью самих мигрантов.

В городах, особенно больших и сверхбольших (мегаполисах), общение между жителями чаще приобретает безымянный характер; общественный контроль за поведением окружения, даже ближайшего, например соседей по лестничной площадке, там ниже. Рост городов сказывается на увеличении преступного множества.

4. Статистика преступного поведения испытывает влияние ряда обстоятельств юридической области. Введение новых (криминализация) или исключение прежних (декриминализация) уголовных запретов, законодательное изменение категорий преступлений, видов наказаний и освобождения от уголовной ответственности, а также другие изменения уголовного закона влекут за собой изменение данных о преступном множестве. Надо иметь в виду, что эти изменения отражают развитие не столько преступности, сколько реакции на нее государства.

Некоторые непродуманные, криминологически необоснованные законы сами способствуют увеличению числа преступлений. Примером тому, в частности, служит налоговое законодательство, посягающее на чересчур большую долю дохода налогоплательщиков. Оно плодит преступную «теневую экономику».[197]

Официальные цифры преступного множества характеризуют не только преступность, но и состояние ее учета. Чиновники, обязанные его осуществлять, иногда искажают количество преступлений в ту или иную сторону. Американские криминологи отмечают, что в США полиция, заинтересованная в получении больших средств из бюджета, иногда проявляет склонность к завышению численности совершенных преступлений.[198] В СССР, где сложилось порочное обыкновение оценивать деятельность милиции в зависимости от того, снижается или увеличивается преступное множество, нередко соответствующие сведения занижались. Подобное имеет место и в постсоветской России, но в новых условиях это происходит по причине нежелания некоторых сотрудников милиции, уклоняющихся от учета преступлений, «перегружать» себя работой.

На числе учтенных преступлений сказываются размах и направления противодействия государства преступности. В Советском Союзе время от времени проводились так называемые кампании против того или иного вида преступного поведения, например, в середине 60-х годов – против хулиганства. В то время уголовная статистика дала резкий всплеск хулиганских действий, хотя в реальности под напором соответствующих мер эти преступления скорее всего немного пошли на убыль. В первом десятилетии XXI в. можно ожидать кратковременного увеличения случаев привлечения к уголовной ответственности за налоговые правонарушения и взяточничество.

§ 5. Некоторые методики криминологического исследования

1. В криминологии применяются различные социологические, психологические и иные методики исследования. Среди социологических методик чаще применяются исследование документов, продукции средств массовой информации, опрос и наблюдение. Социологические методики обычно бывают направлены на сбор криминологических сведений об обществе в целом, в объеме страны или какой-либо ее области. Однако подобные исследования далеко не всегда могут быть «сплошными», это было бы слишком трудоемко (скажем, перепись всего населения страны производится не только не каждый год, но и не каждое десятилетие). Большинство исследований проблем преступности в той или иной местности выборочны.

Выборка же единиц исследования должна производиться тщательно, таким образом, чтобы она достоверно представляла местное общество (генеральную совокупность) в целом. Представительность (репрезентативность) достигается посредством достижения соответствия между составом общества и выбранной для исследования его части по ряду значимых признаков, например по полу, возрасту, социальному положению и т. п. Количественная разница между показателями генеральной совокупности и выборки именуется ошибкой представительности. Ее можно определить на основании специальных таблиц с учетом доли собранного материала в генеральной совокупности и количества признаков, по которым воспроизводится ее состав.

2. Исследование документов применяется для сбора сведений о преступлениях, равно как и о профилактике. К документам, подлежащим анализу, относятся уголовные дела, материалы органов внутренних дел, комиссий по делам несовершеннолетних и других учреждений о профилактической работе; разделы социальных программ, касающиеся помощи криминогенным слоям населения и противодействия преступности; программы профилактики преступлений. Наряду с программными документами анализируются отчеты об их выполнении.

Изучение документов проводится на основании вопросника (анкеты), специально разработанного применительно к предмету, цели и задачам исследования. Использование вопросника позволяет формализовать полученные данные, привести их в сопоставимый вид, делает возможной количественную оценку профилактики преступного поведения, использование при ее осуществлении известных криминологии мероприятий, вовлечение в нее необходимых субъектов предупреждения преступлений и др.

Слабая сторона документальной методики связана с тем, что информация, которую при ее помощи можно собрать, ограничена кру́гом деятельности должностных лиц, составляющих соответствующие документы. Правоохранительные органы проявляют склонность тщательно выяснять лишь те обстоятельства, которые имеют юридическое значение для решения вопроса по существу. Применительно к исследованию уголовных дел следует подчеркнуть, что более или менее полный материал возможно получить об особо тяжких преступлениях или о преступлениях несовершеннолетних. Впрочем, как замечено X. Й. Шнайдером, эти дела являются лишь «отфильтрованной картиной» преступной действительности, т. е. представляющей ее так, как ее видит судебно-следственная практика.[199]

3. Исследование продукции средств массовой информации имеет сходство с изучением документов. Отличие данной методики обусловлено спецификой объекта. Печать, радио, телевидение, кино обильно воспроизводят криминологически значимые сведения, отражая значимость для общества проблемы преступности в целом и отдельных ее сторон, оценивая результативность мер противодействия ей. Демонстрируя сцены насилия, аморальных и преступных поступков, средства массовой информации могут возбуждать желание совершить преступления.

В криминологических целях заранее формируются определенные знаки распознавания соответствующих сведений, например, упоминание проблемы коррупции, показ жертв убийств и т. п. Затем проводится обследование необходимого объема публицистики или художественной продукции, накопленные сведения обобщаются.

4. Опрос осуществляется в двух основных формах: при непосредственном контакте с опрашиваемым и без непосредственного контакта. Надежность получаемой информации в значительной мере зависит от продуманности с точки зрения содержания и четкости поставленных вопросов. Различаются открытые и закрытые вопросы. Открытый вопрос предполагает пространный ответ, из которого можно получить сведения, неожиданные для исследователя. Закрытый вопрос предполагает ограниченный круг ответов, жестко сформулированных опрашивающим, например: «да», «нет», «скорее да, чем нет» и т. п. Закрытые вопросы удобны для их количественной обработки.

Криминологическими опросами охватываются лица, осужденные за совершение преступления, потерпевшие, а также знатоки (эксперты). С помощью данной методики выясняется характер совершения преступлений, их причины, а также меры противодействия преступлениям и сравнительная результативность подобных мер. В последние десятилетиях X в. широкое распространение получили опросы населения (виктимологический мониторинг) по поводу установления подлинных размеров преступного множества, внесения соответствующих уточнений к официальным сведениям. У опрашиваемых выясняют, не было ли в отношении них совершено преступление.

5. Наблюдение как метод исследования – это непосредственный учет исследователем поведенческих актов. Оно может хорошо сочетаться с осуществлением практической профилактики преступлений. Протекание наблюдения состоит в накапливании сведений о поведении в строго определенный промежуток времени. Наблюдения принято разделять на полевые (в естественных условиях) и лабораторные, предусматривающие искусственное воссоздание криминологически значимой ситуации.

Полевые наблюдения – это, в частности, систематический учет поведения, наблюдаемого по месту жительства или в учреждении, в котором протекает отбывание наказания. Криминологами осуществляются также включенные наблюдения, при которых наблюдатель вступает в группу наблюдаемых, живет с нею некоторое время общей жизнью. Так, например, немецкий исследователь Ханс-Хайнер Кюне изнутри наблюдал субкультуру наркоманов, названную им по имени города, где проводилось исследование «Саарбрюкенской общиной». Обследование им 93 наркоманов привело его к выводам о том, что угроза применения уголовно-правовых санкций с целью пресечения потребления наркотиков может запугать только людей, еще не принимавших наркотики, и что она лишь усугубляет проблемы, стоящие перед наркоманами, ускоряя выталкивание их из общества.

Исследование Х.-Х. Кюне высветило ряд препятствий, возникающих в процессе включенного наблюдения. Связанное круговой порукой сообщество наркоманов поначалу относилось к нему с недоверием, принимая его за полицейского агента-провокатора. Он предложил наркоманам стать равноправными исследователями и постепенно принял на себя роль советчика и помощника во многих делах.

После того как ему удалось установить контакт и добиться доверия, он заключил, что невозможно достаточно глубоко понять исследуемых, не занимаясь самому вместе с ними их деятельностью, т. е., в данном случае, не потребляя наркотики. Его участие в делах группы поставило его на грань привлечения к уголовной ответственности, так как ему становились известны факты нападений на аптеки, подделки рецептов, незаконного оборота наркотиков, а также угона автомашин.[200]

Подобным образом Бернардом Коэном в 80-х годах XX в. исследовалась уличная «автомобильная» проституция в Нью-Йорке. Этот исследователь, подобно клиенту проституток, объезжал район их деятельности на машине и фиксировал на пленке наблюдения за организацией этого бизнеса: распределение территории, взаимоотношения конкуренток между собой и с сутенерами, роль и приемы, используемые сутенерами. Включенное наблюдение подвергалось критике за вмешательство исследователя в личную жизнь, а также за принятие исследователем роли преступника.[201]

Исследованы могут быть также данные самонаблюдения, закрепленные в дневниках, автобиографиях и т. п. В криминологии известны исследования преступных карьер как разновидность самонаблюдения. Впервые в 30-е годы XX в. Эдвином Сатерлендом была изучена преступная карьера профессионального вора. Обследуемому были предложены вопросы, на которые он ответил в письменном виде. Исследователь обработал полученный материал, сохранив по возможности язык профессионального вора. В итоге вышел отчет уголовника о его жизни, поведении, мировоззрении. Этот отчет Сатерленд обсудил с несколькими другими ворами, а также сотрудниками уголовной полиции. В результате проведенной работы были определены характерные черты личности профессионального вора, его мироощущение, особенности его положения в рамках своей социальной группы, отношение его к обществу в целом.[202]

Лабораторное наблюдение в криминологических целях иногда осуществляется в процессе деятельности по разрешению конфликтов (медиация). Терапия конфликтных отношений сопровождается фиксацией изменений в поведении членов конфликтной группы.

6. Различные психологические методики (тесты) при применении их в криминологических целях позволяют выяснить темперамент, характер, психические отклонения, особенности эмоциональных реакций, мотивацию поведения и другие личностные черты преступников и потерпевших. С помощью психологических методик обследуются взаимоотношения внутри малых групп людей: компания по интересам, семья. Особое место занимает методика социометрии, которая может быть применена при исследовании индивидуальных причин преступного поведения. Социометрическая техника позволяет дать оценку межличностным и межгрупповым отношениям. С помощью социометрии можно судить о социально-психологической совместимости членов группы. Социометрическая процедура состоит в том, что каждый член исследуемой группы на основании заданного критерия в определенной последовательности выбирает других членов. Ответы испытуемого заносятся в социометрическую ячейку памяти – основной документ социометрического исследования.

Социометрия дает возможность выяснить неформальную структуру авторитетности, основанную на оценке группой способностей отдельных ее членов к осуществлению руководства. Сопоставление оптимальной и реальной структур «лидерства – подчинения» проливает свет на характер деятельности группы, помогает найти путь переключения группы на решение безвредной для общества задачи. Цель состоит в выявлении вертикальной структуры «лидерства-подчинения»: кто руководит и кто способен к руководству?

1. Назовите криминологически значимые статистические формы первичного учета, осуществляемого Министерствами внутренних дел и юстиции.

2. Какие задачи позволяет решать коэффициент преступного множества?

3. Назовите демографические факторы, влияющие на формирование статистики преступности.

4. Что принимается за «единицу измерения» при исследовании документов? опросе? наблюдении?

5. Как обеспечивается репрезентативность исследования?

§ 1. Понятие преступности

1. Отечественная криминология признает постулат о качественном различии, имеющемся между отдельными преступлениями и преступностью как множественном (массовом) социальном феномене. Такой подход к преступности делает российскую криминологию тем, что она в настоящее время есть, а именно социологией преступности. Развитие же понятия преступности в российской науке происходит в плоскости ответа на вопрос – следует ли сводить преступность как социальный феномен к совокупности (системе) совершаемых в обществе преступлений (традиционная криминология) или же она представляет собой нечто иное (критическая криминология).

Толчком для переосмысления понятия преступности в российской науке, по-видимому, стали суждения Э. Дюркгейма о том, что существование преступности – нормальное явление, что она представляет собой некую функцию общества, неотъемлемую его часть и «не только предполагает наличие путей для необходимых перемен, но в некоторых случаях прямо подготавливает эти изменения».[203] В духе «критической криминологии» каждый по-своему, помимо автора настоящей работы, в разное время высказались, в частности, Я. И. Гилинский, А. А. Трайнин, Б. Д. Овчинников, Э. Раска, Г. М. Резник, Л. И. Спиридонов и др.[204] Так, о преступности говорилось, что это «отклоняющееся поведение, достигшее общественной опасности»,[205] «относительно распространенное (массовое), статистически устойчивое социальное явление, разновидность (одна из форм) девиантности, достигшей степени общественной опасности, определяемой законодателем в уголовном законе»,[206] «не только совокупность единичных общественно опасных деяний, а социальный процесс, подчиненный общим закономерностям развития социальных явлений»,[207] «совокупность не отдельных преступлений, а средних величин, демонстрирующих… устойчивость при стабильности общественной системы»,[208] «процесс совершаемости преступлений»,[209] «состояние общества, характеризующееся определенными противоречиями в развитии своих составных частей».[210]

Автор настоящих строк вышел на собственное понимание феномена преступности, опираясь на семантический подход, исходя из смысла слова «преступность». Чем отличается преступность конкретного человека от совершаемого им преступления? Наверное, тем, что преступление – это проявленное вовне деяние, в то время как преступность – внутренняя предрасположенность индивида к совершению преступлений, сформировавшееся у него свойство поступать в определенных ситуациях преступно. До известной степени аналогично дело обстоит в отдельных общественных институтах (семейных отношениях, экономике, политике и т. п.) и в обществе в целом. По нашему мнению, под преступностью следует понимать свойство человека, социального института, общества отдельной страны, глобального общества воспроизводить множество опасных для окружающих людей деяний, проявляющееся во взаимосвязи преступлений и их причин, поддающееся количественной интерпретации и предопределяющее введение уголовно-правовых запретов[211] (см. схему 4.1). Теоретически нельзя исключить существование людей, вовсе не предрасположенных к совершению преступлений, чего нельзя сказать об обществе. Если преступность отдельного человека, в принципе, может равняться нулю, то преступность общества всегда имеет абсолютную величину.

2. Приведенный взгляд (семантическая концепция) на понимание преступности, в основных чертах высказанный в печати автором настоящей работы в 1981 г.,[212] имел в криминологических кругах резонанс. На него отозвались многие авторы. В одних случаях это была констатация одного из заслуживающих внимания подходов к проблеме (Я. И. Гилинский, И. И. Карпец, С. Ф. Милюков),[213] в других – неприятие (П. И. Гришаев, В. В. Орехов), в третьих – признание подхода конструктивным и дальнейшее его развитие (Ю. Е. Аврутин, В. Н. Бурлаков, Г. Н. Горшенков, В. М. Егоршин, С. М. Иншаков, П. А. Кабанов, В. Н. Никитенко, В. П. Сальников, А. Л. Сморгунова, В. С. Харламов и др.) (см. схему 4.2).

По мнению Ю. Е. Аврутина, А. П. Гуляева, В. М. Егоршина, В. П. Сальникова, С. М. Шапиева, семантическая концепция преступности имеет исключительно важное значение, поскольку она заостряет внимание не необходимости раскрытия механизма порождения преступлений, диалектики взаимосвязей между преступностью и обществом. Названные авторы полагают, что эта концепция может быть принята за основу дальнейших криминологических рассуждений.[214] Преступность предстает как воспроизводство преступлений, как единство системного множества преступлений и других социальных подсистем (семьи, политики, экономики, массовой коммуникации, религиозной деятельности и т. д.).

Неприятие понимания преступности как свойства общества может быть подразделено на две разновидности и соответственно условно названо детерминистическим и идеологическим.

Идеологическое неприятие связано с неотъемлемым от марксистских традиций в советской криминологии так называемым классовым пониманием преступности. П. И. Гришаев писал, что рассматриваемое определение преступности неприемлемо, поскольку игнорирует качественные различия преступности в государствах с различным общественным устройством (капиталистическим или социалистическим).[215] На это можно ответить, что и в самом деле нам представляется и всегда представлялось очевидным наличие свойства воспроизводить преступления у обладающих государственностью и правом общественных формаций любого типа (социалистического, капиталистического и т. д.). Сказанное, как верно было замечено по поводу нашего определения преступности С. Ф. Милюковым, не означает, будто взаимоотношения между классами не отражаются на преступности,[216] впрочем, влияют на нее, ее воспроизводство и на особенности отношений между иными социальными группами.

Детерминистическое неприятие базируется на утверждении, будто в определении преступности как свойства общества порождать преступления «отсутствуют указания на свойства определяемого предмета и речь идет не о преступности, а о ее общих причинах».[217] В связи с этим встает вопрос о соотношении преступности, преступного множества (совокупности совершаемых преступлений) и его причин. Данный вопрос – философский и важнейший для криминологии как для науки, которая в идеале, как нами сказано выше, должна была бы из социологии преступного поведения перерасти в его философию.

По нашему мнению, множество совершаемых преступлений и преступность соотносятся как явление и сущность, а причины преступлений выступают как нечто связующее второе с первым. Преступность скрыта, ее невозможно познать простым созерцанием совершаемых и тем более регистрируемых в обществе преступлений. Преступность выражает то главное, что характеризует процесс воспроизводства преступлений, его внутреннюю, глубинную закономерность, представляющую собой частный случай более общей закономерности многовариантного, конфликтного поведения людей, объективно находящихся во взаимных противоречиях друг с другом. Таким образом, преступность – это сама закономерность, в силу которой извечно совершается множество преступлений, а преступления – внешняя форма ее проявления. Вот почему нельзя в строгом смысле слова именовать преступность явлением. Осознание же закономерности преступности для любого, и особенно для развитого демократического, общества открывает новые перспективы для перемен форм противодействия ей, для критического переосмысления уголовно-правового контроля. Г. Л. Касторский связывает некоторую, как он выражается, «заторможенность» отечественных криминологов именно с тем, что они не уловили системной интерпретации преступности как единства множества преступлений и порождающих их социальных факторов.[218]

Признание конструктивности криминологического понимания преступности в качестве свойства общества воспроизводить преступления породило дальнейшую дискуссию как в направлении углубления понимания данного саморазрушительного процесса в целом, так и применительно к отдельным видам преступности: семейная, политическая, экономическая, наказательная и т. д.

Развивая данный подход, С. М. Иншаков иллюстрирует его с помощью магнитной модели. Он пишет, что если под стол поместить магнит, то лежащие на столе металлические опилки из кучки порошка превратятся в металлические столбики. Магнит будет аналогом причин преступности, «стоящие» опилки – совокупности преступлений. Аналогом преступности – магнитное поле. Своеобразное поле социальной напряженности порождает отклоняющееся, в том числе преступное поведение… Далее С. М. Иншаков определяет преступность как такое состояние общества, при котором регулярно совершается значительное количество преступлений – такое количество, что граждане воспринимают совершение преступлений как закономерность (преступления совершались вчера, они совершаются сегодня и будут совершаться завтра).[219]

Г. Н. Горшенков пишет: «Преступность воспринимается именно как некое свойство или качество, отличительный (опасностьсодержащий) признак». Далее этот автор называет бесполезными споры о генезисе преступности как явления, ибо преступность составляет конкретное существование общества. Эта конкретность выражена в преступлениях…[220]

П. А. Кабанов и А. Л. Сморгунова развивают понятие о политической преступности, а В. Н. Никитенко о корыстной преступности как о свойствах общества порождать соответственно политические и корыстные преступления.[221] Аналогичным образом конструируется понятие организованной преступности, в отличие от организованной преступной деятельности, складывающейся из суммы организованных преступлений.[222] В. Н. Бурлаков предлагает ввести в криминологический оборот термин «преступность средств массовой информации» для обозначения системы различных механизмов, связывающих массовую коммуникацию и множество преступлений.[223] В. С. Харламов формулирует определение семейной преступности как свойство социального института семьи, находящегося на той или иной стадии развития, порождать определенное количество преступлений, в том числе совершаемых внутри семьи. Феномен семейной преступности в трактовке этого автора включает в себя семейные причины преступного поведения и внутрисемейные преступления.[224]

3. Критика понятия преступности в России и за рубежом (теория клеймения) идет разными путями, но и здесь, и там в конечном итоге она приводит к критике реакции государства на преступность. Если видеть в преступности только явление совершения преступлений, то может возникнуть иллюзорная надежда справиться с конкретными преступниками и положить конец преступлениям. Связанный с таким представлением наивный период в отечественной криминологии тянулся, как известно, не одно десятилетие. Если же приблизиться к сущности и познать в преступности свойство закономерно воспроизводить преступления, то представления о должной реакции на нее принципиально изменятся.

Из осознания преступности в качестве неотъемлемого свойства, непременной спутницы человеческой истории вытекает концепция сосуществования с ней и цивилизации государственной реакции на нее. Принцип «начни с себя» в совершенствовании отношений между государством и лицами, нарушающими уголовный закон, быть может, приведет не только к повышению престижа власти и общества в целом, но и к уменьшению злостности преступников, к понижению опасности преступного мира.

4. Преступность опосредуется сложной иерархией причин массового преступного поведения (социальных противоречий, негативных социальных процессов), в основе которых лежит невозможность согласования интересов членов общества, всегда стремящихся не только и не столько к равенству, сколько к утверждению своего превосходства. Содержание причин преступного поведения исторически меняется и варьируется в зависимости от конкретных обстоятельств: противоречие между чрезмерно богатыми и недостаточно обеспеченными в условиях рыночной демократии, противоречие между творческим началом и жестким контролем в условиях тоталитаризма и т. д. Неизменно меняются, как хорошо известно, и формы преступности. Сама же преступность как свойство общества воспроизводить преступления остается неизменной, она удивительно живуча и как бы находит в новых условиях новые причины для новых преступлений.

§ 2. Преступность: социально-биологическая природа

1. Изначально преступность вытекает из животного происхождения человека, устроенного, как и все живое, таким образом, чтобы поступать произвольно, руководствуясь лишь своими собственными интересами и в известной мере интересами группы, с которой он сотрудничает, прежде всего своей семьи. Живой мир построен не на мире, но на войне, на борьбе, на пожирании одних существ другими. Каждый живой организм существует в ущерб многим другим живым организмам. Та же закономерность действует и в разумном слое живого мира – в человеческом обществе. Причем люди паразитируют не только за счет окружающей их естественной среды, без чего они физически не могли бы обходиться, но и за счет себе подобных. Общество с развивающимися в нем моралью и законодательством отнюдь не искореняет животной природы человечества и, более того, своим несправедливым, угнетательным устройством оно со своей стороны дополнительно толкает массу людей на преступления.

2. Преступность представляет собой разновидность так называемых социальных отклонений. В один ряд с нею могут быть поставлены наркотизм, проституция, массовое воспроизводство самоубийств и т. п., распространенность которых также находится в зависимости от положения дел в обществе, от того, насколько оно удовлетворяет человека. Преступность существует столько, сколько существует человеческое общество. Широко распространившееся в социалистической криминологии утверждение о том, что это явление возникло в связи с появлением классов и закрепляющих интересы господствующего слоя законов, неверно, коль скоро мы не привязываем понятие преступления к закону. Едва ли у кого-либо возникнет сомнение относительно того, что в диком состоянии еще не имевшие ни судов, ни законодательства люди не убивали, не насиловали, не воровали. Значит, в стадах первобытных людей случались преступления. Они повторялись из года в год, воспроизводились. Выходит, была и преступность.

Социальная сторона преступности связана с тем, что развивающееся общество ставит перед человеком неразрешимую проблему самоограничения. Каждый соглашается, что неплохо было бы урезать права и возможности прочих, именно прочих, но не свои собственные.

Система преступности вплетена в жизнь общества в виде триады: «О – П – О» («общество – преступность – общество»). С одной стороны, общество, извечная его дисгармония являются питательной почвой для преступности, с другой – преступность оказывает влияние на общество, нанося ему ущерб.

3. Комплекс порождающих преступления причин имеет во многом социальный характер. Общество не только не в силах воспитать всех своих членов осознанно законопослушными гражданами, не только не способно страхом наказания удержать значительную их часть от опасных поступков, но вновь и вновь создает такое положение вещей в экономике, политике, частной жизни, которое раздражает людей, вызывает с их стороны протест и толкает на опасные для окружения поступки.

Преступность самим фактом своего существования наносит ущерб не только конкретным потерпевшим, но обществу в целом, всему его механизму. Для обозначения того, во что обходится преступность, в криминологии употребляется словосочетание «цена преступности». Оно охватывает количество смертей, увечий, потерянных рабочих дней, угнанных автомототранспортных средств и т. д.

Значительная часть показателей цены преступности имеет денежное выражение, что относится к стоимости похищенного имущества, размеру иного материального ущерба, причиненного преступлениями потерпевшим. В цену преступности входят затраты на медицинское обслуживание потерпевших, их психологическую реабилитацию, страховые выплаты, а также потери в виде заработной платы, дополнительных выплат, связанных с осуществлением уголовного процесса (дорожные расходы вызываемых на допрос свидетелей и потерпевших, производство экспертиз).

Согласно применяемым в США методикам оценки потерь от преступности подсчитываются в денежном выражении потери качества жизни и имевшийся в момент совершения преступления риск потери жизни. Потеря жизни оценивается в 2 млн долл. Риск потери жизни, возникающий у потерпевших от различных видов преступлений, определяется в процентном отношении к этой сумме в зависимости от частоты встречающихся в практике случаев со смертельным исходом. Так, например, риск потери жизни при изнасиловании (0,144 %) исчисляется в 2880 долл. По данным американской статистики, преступность ежегодно обходится стране в сотни миллиардов долларов, что значительно превышает расходы даже на военные нужды. Так, например, в 1996 г. цена преступности в США оценивалась в 450 млрд долл., а бюджет Пентагона только в 250 млрд долл.[225] Российская статистика до сих пор не освоила надлежащей методики расчета цены преступности.

Помимо названного в цену преступности следует включать также расходы, идущие на содержание силовых учреждений, осуществляющих противодействие преступному поведению. Таким образом, граждане платят за преступность двойную цену, с одной стороны, претерпевая ущерб от преступлений, с другой – оплачивая огромные расходы на содержание карательного аппарата. Причем оплата осуществляемых государством против преступности мероприятий для многих выше приобретаемых выгод. Подобное характерно для современной России, где защита людей от преступлений крайне незначительна.

4. Общество находится в постоянном развитии, а вместе с ним изменяется и преступность. Для иллюстрации данного банального положения нередко приводят примеры того, что в рабовладельческие времена люди осуждались, например, за укрытие беглых рабов, а в средние века – за занятие колдовством или проповедование еретических вероучений, при построении социализма в СССР – за то, что они являлись членами семьи «врагов народа», в так называемом развитом социалистическом обществе – за ведение «паразитического образа жизни», т. е. за то, что они не числились на какой-либо работе. Но упомянутые поступки, против которых действительно велась борьба с использованием законодательства, являются лишь мнимыми преступлениями, т. е. деяниями, за которые законом необоснованно установлено уголовное наказание. К преступности они не имеют отношения.

Развитие преступности связано с разными обстоятельствами, среди которых не последнюю роль играет общее продвижение вперед науки и совершенствование техники. Преступники в противоправных целях пользуются новейшим оружием, средствами связи и транспортом, прибегают к современным технологиям, информационным системам и т. д. Недостаточная защищенность тех или иных развивающихся сфер общественной жизни в меняющихся условиях предопределяет новизну преступных проявлений. Так, например, в современной России мелкие предприниматели, не имеющие оснований рассчитывать на защиту милиции, вынуждены платить своеобразную дань вымогателям за навязываемые ими услуги в качестве «охранников». Параллельно наблюдаемому в современном мире ускоренному физическому развитию молодежи (акселерации) на фоне ослабления за ней контроля происходит омоложение нарушителей уголовно-правовых запретов. Массовое включение женщин в общественную жизнь сопровождается увеличением числа преступниц (феминизация преступности).

Впрочем, наряду с наблюдаемым изощрением некоторых преступных проявлений уголовная деятельность по большей части сохраняет извечно примитивный характер: крадется то, что плохо лежит, во гневе наносятся побои первыми попавшимися под руку предметами и др.

§ 3. Юридическая сторона преступности, криминологическое понятие преступления

1. Итак, преступность – это свойство общества воспроизводить преступления. Но что есть преступление? Должна ли криминология при осмыслении преступности опираться на юридическое понятие преступления? Это больные для нее вопросы.

Юридическая сторона преступности проявляется в том, что закон в каком-то смысле является источником преступлений, в одном случае мнимым (фиктивным), в другом – подлинным.

Фикция порождения законом преступлений состоит в том, что от воли законодателя зависит, какие поступки запретить, установив за них наказание, а какие нет. К примеру, в советское время в России преступной считалась спекуляция или «скупка и перепродажа в целях наживы» (ст. 154 УК РСФСР 1960 г.); в настоящее время подобные действия не только не запрещены, но, напротив, поощряются и преобладают в мелком предпринимательстве. И наоборот, послесоветский УК РФ 1996 г. ввел ответственность за злостное уклонение от погашения кредиторской задолженности (ст. 177 УК РФ), чего прежде не было. В то же время наказание за организацию массовых репрессий до сих пор в России, столь от них пострадавшей, не предусмотрено, отчего, если смотреть с юридической точки зрения, такого рода преступной деятельности как бы и не существует, поскольку законодатель на ее счет пока еще не распорядился.[226]

Исходя из практических соображений, при описании преступного множества нельзя обойтись без некоторых понятий и классификаций, содержащихся в уголовном законе. Это касается, в частности, подразделения преступлений на категории (преступления небольшой, средней тяжести, тяжкие и особо тяжкие – ст. 15 УК РФ) и группировки их по главам Кодекса. Проведенная в законе градация ответственности в зависимости от возраста лиц, совершивших преступления (разд. V УК РФ), от допущенного ими рецидива (ст. 68 УК РФ) как бы предопределяет криминологическую классификацию преступников в зависимости от тяжести ими содеянного, возраста, от того, отбывалось ли ими уже наказание, и т. д. Криминологи часто вынуждены пользоваться понятийным аппаратом закона для того, чтобы быть правильно понятыми теми, кто его применяет. В этом смысле характерен неоднократно высказываемый Я. И. Гилинским взгляд на преступность как на условный конструкт, продукт договоренности или субъективных решений (конвенциональность преступности).[227]

Подлинно законодатель порождает преступное поведение и целые его виды при криминологически необоснованном введении на те или иные деяния уголовно-правового запрета. Так было в США во времена «сухого закона», когда установление наказания за продажу опьяняющих напитков послужило толчком к быстрому росту преступных группировок, и в частности «Коза ностры». Наркобизнес во всем мире достигает сверхобогащения в значительной степени также вследствие наличия уголовной ответственности за распространение наркотических средств. То, что в Советском Союзе с 1936 по 1954 г. было предусмотрено уголовное наказание женщины за производство ею себе аборта (ст. 140-6, введенная в УК РСФСР 1926 г. в 1937 г.), способствовало, как замечено специалистами, росту числа убийств новорожденных детей, совершаемых их матерями.[228]

Конец ознакомительного фрагмента.