Крестовский, Елагин, Петровский. Острова Невской дельты. Часть I. Петровский остров (С. Ю. Петров, 2016)

С юга речка Ждановка отрезает от Петроградской стороны большой кусок земли протяженностью 3 км и шириной 400–600 м, называемый Петровским островом. Во все времена остров считали неотъемлемой частью сначала Петербургской стороны, затем Приморского, Ждановского и Петроградского районов, не оставляя за ним самостоятельного административного значения. Пожалуй, фраза «мог бы, но не стал» более всего подходит данному месту, ибо функционального единства здесь так и не сложилось. Остров трудно назвать индустриальной зоной из-за расположившихся тут Большого Петровского парка, Дома ветеранов сцены, яхт-клуба, стадиона «Петровский». Язык не поворачивается назвать его и «островом-парком» из-за наличия многочисленных промышленных предприятий. Хотя, глядя на карту города, легко убедиться, что лучшего места для отдыха не придумаешь: система озёр, связанных с Невой, пересечённая местность, липовый и дубовый лес, прекрасный вид на Васильевский остров с южного берега, тихие воды Ждановки с севера… И это не где-то, а в самом центре города. Где, если не здесь, устраивать общегородской парк?

Его и обустроили в 1837–1840 гг. по указанию императора Николая I. Большой Петровский парк потребовал значительных вложений из государственной казны: одних дубов, лип, клёнов, вязов, елей и сосен в парке было высажено около 10 тысяч штук, не говоря уже о масштабных гидрологических работах по поднятию берегов и углублению водоёмов, в частности речки Ждановки. Рукотворные пруды на Петровском острове – также плод работы устроителей парка, превративших обширные заливы, врезавшиеся в берега, во внутренние водоёмы.

Петровский остров

Именно с конца 1830-х гг. остров стал считаться весьма престижным дачным местом. Земли, принадлежавшие Кабинету его императорского величества, активно сдавались в аренду, предприимчивые купцы строили на арендованных участках дачи. Так, в 1850 г. некоему купцу Макарову сроком на десять лет отдали на содержание 11 деревянных домиков с платой 500 руб. серебром в год; дело оказалось настолько выгодным, что в 1860-х гг. наследница, купчиха Макарова, сдавала уже 22 домика под дачи. Что собой представляли типовые петербургские дачи, в том числе на Островах, не без юмора описывал В.Р. Зотов в автобиографическом очерке «Петербург в сороковых годах». Дачи, по его словам, выглядели, как «карточные домики, без всякого приспособления к своему климату, с мавританскими и другими украшениями по наружному фасаду, но без малейших удобств внутри, с верандами и бельведерами, но без печей, с разными применениями к защите от солнца, которое так редко заглядывает в Петербург, но без всякой защиты от холодного сильного ветра, насквозь продувающего дачи в течение всего так называемого лета».

Вручение воинского знамени на Петровском острове. 1793 г.

Если бы остров оставался лишь дачным местом, быть ему вторым Елагиным или Крестовским, но одновременно с развитием дачной инфраструктуры появлялись и промышленные предприятия. Ещё в 1750-х гг. в восточной части заработал воскобелильный завод, затем открылись канатная фабрика Гота, пивоваренная «Бавария», химический завод Ждановых, завод искусственных минеральных вод (на территории городка Сан-Галли), многочисленные лесопилки. Купцы и заводчики, пользуясь дешевизной земли, медленно, но верно отвоевывали пространство у дач, а власти, препятствуя возникновению промышленных гигантов в центре города, охотно соглашались на их возникновение на периферии, к которой относился и Петровский остров. В советское время значительные территории на острове получили судостроительные предприятия «Алмаз» и «Спецтранс».

Ещё одна причина промышленного уклона Петровского острова заключается в том, что мест для отдыха в Петербурге в XIX в. хватало и без того: Елагин, Каменный, Крестовский острова, к тому же побережье в Петергофском направлении. В результате к нынешнему дню парк сохранился лишь в восточной части острова, близ стадиона «Петровский», и в западной – у яхт-клуба и Дома ветеранов сцены.

На данный момент Петровский остров – одно из немногих мест Петербурга, где пока ещё можно найти «островки» не ретушированной и не рассчитанной на туриста старины. В районе «Баварии», канатной фабрики или Дома ветеранов сцены не потребуется особого воображения, чтобы представить, как выглядел остров 100 лет назад.

О названии и собственниках

Едва ли на карте Петербурга найдутся места, где бы столь настойчиво увековечивали имя Петра. Практически все названия здесь «петровские»: Петровский проспект, Петровская коса, Петровский парк, «Петровский» стадион, Петровские мосты, Петровский бизнес-центр… А первоначально остров именовался Столбовым. Первый историк Петербурга А.И. Богданов охарактеризовал его как «величиною посредний, но весьма продолговатый», упирая на среднюю его величину и естественную продолговатость. Считается, что вытянутая форма и послужила поводом к названию и остров назвали Столбовым. Версия весьма сомнительная. Даже поверхностный взгляд на географическую карту показывает: Петровский остров на столб не слишком похож. Да и первоначальное финское название Patsas saari можно трактовать не только как «остров-столб», но и как «остров-статуя». Изложим несколько версий. Самая невероятная из тех, что приходилось слышать, – это наличие некогда на острове языческого идола (столба) для поклонения. Факты опровергают данную версию. Попеременно владевшие этим местом русские новгородцы, шведы и финны были христианами, причём не только по названию, но и по мироощущению, поэтому никакое язычество в то весьма пассионарное время не смогло бы сохраниться в этих местах. Соответственно, и с атрибутами язычества поступали весьма сурово – их просто уничтожали.

Петровский остров в районе Мало-Петровского моста. Начало XX в.

С другой стороны, древний языческий памятник дохристианских времен, если и был когда-то тут поставлен (неолитические стоянки 3–5 тысячелетней давности на берегах Невы найдены в нескольких местах), едва ли смог бы долго простоять на острове, постоянно заливаемом наводнениями. Да и сомнительно, существовал ли вообще остров в столь отдалённое время. Некоторые гидрологические исследования показывают, что уровень реки Невы в то время был выше нынешнего и покрывал собой почти все острова дельты.

Другая версия о названии кажется более реалистичной. Возможно, на Столбовом острове находился навигационный знак в виде статуи или столба. Его наличие станет понятным, если представить характер островов дельты Невы того времени. Поросшие лесом острова мало отличались друг от друга (если смотреть с Финского залива) и напоминали ладожские шхеры, в которых судно вполне могло заблудиться. Или, во всяком случае, сбиться с кратчайшего пути. Для этого и ставили на островах специальные знаки, в частности на Столбовом (Петровском), поскольку мимо него проходил один из кратчайших морских путей из Финского залива в Неву, к крепостям Ниеншанц и Орешек. В пользу данной версии говорит тот факт, что, по утверждению одного из первых составителей петербургского адрес-календаря К.Н. Нистрема, в XVII в. на Столбовом острове проживали лоцманы, подрабатывавшие на проводе в Неву судов, пришедших с моря. Не исключено, что они и поставили знак-статую.

Как бы там ни было, название «Столбовой» забыли быстро. Остров стал Петровским, как только перешёл в собственность Петра I. Остальные острова дельты – Крестовский, Елагин, Каменный – Пётр пожаловал своим фаворитам, а вот Петровский оставил себе. По-видимому, в выборе «личного острова» сыграла роль близость к центру города, сочетавшаяся с другим очевидным преимуществом – остров западной своей частью врезался в Финский залив. В 1710-х гг. для государя построили охотничий, или увеселительный, домик, называемый А.И. Богдановым «дворцом Его Величества», хотя, по воспоминаниям современников, «дворец» представлял собой всего лишь тесные покои с минимумом мебели. Лес прорезала дорога-просека, которая в будущем станет Петровским шоссе, а ещё позже – Петровским проспектом; на берегах прудов и болотистых низин росла клюква. Олени находили себе здесь пищу, в тихих заводях плескалась рыба. Не сказать, чтобы часто, но Пётр свой остров посещал. Об этом имеются сведения в придворном журнале. «Пётр ночевал на Петровском острове» – гласит запись от 19 мая 1708 г.; «Пётр был на Петровском острове» – это сведения уже от 14 мая 1714 г.

После Петра I островом владели его сестрица, Наталья Алексеевна, и другие родственники царя, пока в 1733 г. императрица Анна Иоанновна своим указом не перевела Петровский остров из разряда частных владений в ведомство Дворцовой конторы. С этих пор и вплоть до 1917 г. остров принадлежал Кабинету его императорского величества. Анна Иоанновна иногда «охотиться изволила» на Петровском острове, но делала это нечасто.

Как выглядел остров в начале XVIII в.? Поросший невысоким лесом и кустарником, он едва-едва возвышался над уровнем моря, а потому был непригоден для серьёзного строительства. Глубоко вдававшиеся в берег заливы, впоследствии ставшие прудами Петровского парка, размывали берега, уменьшая площадь суши. Остров прорезала узкая протока, существовавшая в районе нынешнего Кадетского моста, так что, строго говоря, это был не один остров, а два – собственно Петровский и Безымянный. Лишь в 1837–1838 гг. во время масштабных работ по обустройству Большого Петровского парка острова соединили, засыпав часть протоки со стороны Ждановки, а другую – превратив в хорошо укрытую от ветров бухту. Позже в бухте разместится английский гребной клуб «Стрела», а в советское время – судостроительный завод «Спецтранс».

Речка, отделяющая остров от Петербургской стороны и известная ныне под именем Ждановки, называлась в прежние времена то Петровкой, то Никольской, а то и вовсе Болотной протокой. Имела она очень пологие берега, лишь после многочисленных подсыпок и осушений сформировались те крутые берега, которые мы видим сейчас.

Исследование истории Петровского острова позволяет выделить шесть основных этапов его развития (шестой этап ещё продолжается).

Начало освоения

Продолжалось со времен основания Петербурга весь XVIII в. Столетнее первичное освоение свойственно и другим островам Невской дельты – Крестовскому, Елагину, Каменному Несложно понять, почему процесс затянулся на сто лет, если принять во внимание природные, гидрологические факторы. Дело в том, что в XVIII в. острова едва возвышались над уровнем воды, и лишь спустя годы в результате многочисленных подсыпок и осушений, а также естественного наслоения культурных слоев почву подняли на полтора-два метра выше «первобытного» уровня.

Поначалу же никакой серьёзной строительной деятельности вести было невозможно: для фундаментов копали канавы, они моментально заполнялись водой; любое, по нынешним временам ординарное, наводнение приводило к тому, что приходилось ремонтировать все постройки и расчищать парки от наслоений ила. Поэтому освоение и застройка шли параллельно с возвышением почвы, а дело это, как показывает история, не быстрое.

После Петра I Петровским островом владели его родственники, пока, как уже говорилось, в 1733 г. Анна Иоанновна своим указом не перевела остров в ведомство Дворцовой конторы. В конце 1830-х гг. здесь размещается магазин «мундирных вещей», а в 1770-х гг. рядом строятся масляные и пеньковые амбары. Склады и амбары – это вообще визитная карточка всех небольших островов дельты Невы. Погрузка и разгрузка с островов очень удобна, а регулярно случавшиеся в Петербурге пожары были не так опасны в местах, окружённых водой. Впоследствии выявились и другие преимущества: Городская управа, руководствуясь здравым смыслом и санитарными требованиями, неохотно давала разрешение на открытие предприятий в центральных районах города, а в начинаниях на островах не отказывала. Вот и несли сюда свои капиталы купцы, правда, поначалу ограничиваясь кустарными мастерскими и складами, да сдачей в аренду дач.

Петровский остров. 1894 г.

План Петровского острова. 1914 г.

Первым крупным предприятием, обосновавшимся на острове, стал Придворный воскобелильный завод. Открытый в 1750-е гг. на окраине нынешнего Большого Петровского парка завод поставлял свечи Императорскому двору. Учитывая любовь русской знати к праздникам и увеселениям, можно представить, какое количество свечей требовалось. Производительность завода исчислялась сотнями пудов изделий из воска в год, несколько раз он перестраивался, расширялся и превратился в 1792 г. из деревянного в каменный. Просуществовало предприятие почти девяносто лет, прекратив свое существование в начале 1840-х гг., во время обустройства Большого Петровского парка.

Деятельность Вольного экономического общества. 1801–1836 гг

Вольное экономическое общество (ВЭО), получившее землю по указу Александра I в западной части Петровского острова в 1801 г., внесло значительный вклад в освоение западной оконечности Петровского острова, до этого пребывавшей в первобытном виде. ВЭО получило землю под сельскохозяйственные эксперименты по выращиванию «диковинных культур» и, чтобы покрыть убытки от основного вида деятельности, стало сдавать летние дачи внаём, в основном высокородным особам. В 1825–1826 гг. возвели десять дач, которые получили барон Витте, действительный тайный советник П.Г. Соболевский, генерал-лейтенант Е.К. Карнеев, будущий министр финансов Ф.П. Вронченко, генерал-адъютант К.А. Шильдер, доктор К. Задлер и другие. Собственно, с середины 1820-х гг. и началась «дачная эпоха» Петровского острова.

Полученная прибыль, во-первых, позволяла ВЭО сводить концы с концами, а во-вторых, помогала осваивать территорию, которая после каждого серьёзного наводнения приходила в полный упадок. Больше двух-трех лет культуры здесь не произрастали – следовало новое наводнение, и всю работу приходилось начинать заново: расчищать сады от ила, опять высаживать вырванные с корнем кусты и деревья.

За тридцать пять лет деятельности на Петровском острове Вольному экономическому обществу удалось привести в приемлемый для обитания вид территорию в районе современной Петровской площади и яхт-клуба. Построили пристани, оборудовали набережную вдоль Малой Невки. Чего это стоило, можно понять хотя бы по такому факту: генерал Е. Карнеев для возвышения почвы вынужден был уложить возле своей дачи на берегу Малой Невки 600 барок строительного мусора (мусор доставляли по воде из города), что составило солидную по тем временам сумму в несколько тысяч рублей.

Остров-парк, остров-ремесленник. 1836–1917 гг

Император Николай I своим указом в 1836 г. вернул западную часть острова своему Кабинету. С тех пор остров развивался в двух направлениях – как остров-парк и как промышленная площадка. В 1837–1840 гг. по личному указанию Николая I в восточной части разбили Большой Петровский парк, по затратам казны превосходивший все парки города того времени. В это время была создана водная система взаимосвязанных прудов, с ездовыми и пешеходными дорожками по берегам, высажено огромное количество ценных хвойных и лиственных деревьев.

Тогда же центральную часть острова постепенно оккупировали промышленные предприятия. Хотя фабрики обосновались в этом месте ещё с конца XVIII в., в частности канатная фабрика Гота (1801 г.), серьёзное развитие они получили именно в середине XIX в. С 1864 г. на Петровском острове началось производство пива знаменитым российско-баварским предприятием «Бавария».

В западной части острова, в районе нынешней Петровской площади, обустроенной до этого Вольным экономическим обществом, начиналась «территория дач». Получался этакий слоёный пирог из парковой, промышленной и дачной зон, пока в конце XIX в. и западная часть острова не отошла почти полностью к промышленным предприятиям, в частности к нефтеочистительному заводу Ропса.

Начало XX в. ознаменовалось открытием на Петровском острове двух общественно значимых заведений: Убежища для престарелых сценических деятелей и Земской учительской семинарии (в виллах Сан-Галли). Благодаря парку, дачам, семинарии и Убежищу баланс между парковой и промышленной зонами сохранялся до 1917 г.

Довоенный период. 1917–1941 гг

Вплоть до начала Великой Отечественной войны, остров как бы продолжал по инерции своё дореволюционное развитие. Заводы продолжали выпускать ту же продукцию, что и прежде, но под новыми вывесками, в частности «Бавария», ставшая «Красной Баварией», производила пиво и квас; в дачи и виллы вселили постоянных жильцов, в основном рабочих местных заводов; престарелые актеры продолжали жить в Убежище, которое теперь именовалось Домом ветеранов сцены. В развитие Большого Петровского парка власти возвели в восточной его части стадион им. В.И. Ленина. На берегу Малой Невы открыли судостроительный завод «Алмаз», который огородил значительное береговое пространство, а на окраине Петровского парка, в протоке между прудами, в 1920-х гг. основали завод «Спецтранс». От парка в пользу завода отрезали значительную территорию.

Спортивно-парковая зона. 1945–1990 гг

В годы войны остров серьёзно пострадал от вражеской авиации, многие дореволюционные постройки были разрушены, в частности, стоявшие на окраине Петровского бывшие виллы фабриканта Сан-Галли. Полностью разобрали на дрова стадион им. В.И. Ленина, пострадали судостроительные заводы.

Петровский остров. 1933 г.

В начале 1950-х гг. главный архитектор Ленинграда Н.В. Баранов разработал концепцию развития города, которая предполагала создание огромного городского парка от Кронверка до Финского залива, проходящего через Петровский остров. «Этот парк, – говорилось в концепции, – мощным зелёным стержнем пройдет по центру города, занимая территорию Кронверка, нынешнего городского питомника и Петровского острова. Парк будет иметь протяжение 6 километров, общая площадь 200 гектаров… Территория парка на Петровском острове будет носить спортивный характер. Здесь строится стадион Судостроителей (названный в итоге стадионом им. В.И. Ленина. – С. П.), западная часть парка, выходящая к Финскому заливу, будет связана с водным спортом (пляжи, яхт-клубы)».

Увы, в полной мере план Баранова не удалось реализовать, однако Петровский остров в целом развивался в русле этой идеи. К началу 1960-х гг. в восточной части острова вокруг заново отстроенного стадиона им. В.И. Ленина сформировалась парково-спортивная зона, состоявшая из собственно стадиона, открытого плавательного бассейна в пруду Петровского парка, стадиона «Балтика» на месте вилл Сан-Галли. Неподалеку находился стрелковый тир, а в западной части острова продолжал развиваться яхт-клуб, открытый в 1930-е гг. По сути, остров превратился в стадион, учитывая количество спортивных секций, работавших с детьми. Однако ни одно из промышленных предприятий с территории Петровского острова не вывели, более того, в 1946 г. ввели в эксплуатацию новое крупное производство – гардинно-кружевную фабрику. Вся центральная часть островной территории, таким образом, принадлежала промышленности.

Видоизменился и Большой Петровский парк после реконструкции в середине 1960-х гг. Исчезли многочисленные деревянные постройки, заасфальтировали Петровский проспект, благоустроили берега Ждановки – их одели в гранит и диабаз. К сожалению, в это же время нарушили водную систему прудов, засыпав соединяющую их протоку.

Между прошлым и будущим. Начиная с 1990-х гг

Развал Советского Союза и наступившая деиндустриализация привели к тому, что ряд прежде процветавших предприятий Петровского острова сейчас находится в депрессивном состоянии. К настоящему времени жалкое зрелище являет собой фабрика «Канат», странное – «Бавария». Инвесторы не оставляют попыток выгнать несостоятельные заводы и застроить освободившееся место так называемым элитным жильём. В 2013–2014 гг. это удалось сделать с предприятием «Спецтранс», на месте которого возводится жильё, а также с гардинно-кружевной фабрикой. Высотное жилье острову, ширина которого 400–500 м, категорически противопоказано, однако только такое строительство интересно современным инвесторам. Не получим ли мы в результате подобного строительства вместо, прямо скажем, не украшающих город нынешних бетонных заборов и низкоэтажных корпусов ещё одну оконечность Васильевского острова – суетливую, бессистемную, тесную, также не красящую Петербург?

Уголок Петровского парка у Второго пруда. 2015 г.

Утратил остров и функцию острова-стадиона. Стадион «Петровский», прежде служивший всему городу, отдан футбольному клубу «Зенит». Клуб закрыл окружающую стадион территорию, в результате чего самая живописная часть Большого Петровского парка в районе Первого пруда оказалась недоступной для петербуржцев.

Обучаясь в Академии художеств, молодой пейзажист Сильвестр Щедрин часто пересекал длинный и шаткий Тучков мост. Семейная мыза Щедриных в начале XIX в. находилась на Петербургской стороне, в районе богатой на сады Бармалеевой улицы, и путь с Петербургской стороны на Васильевский остров он хорошо знал. Переправляясь, Сильвестр часто задерживался на Петровском острове, миновать который было невозможно. Дело в том, что Тучков мост пролегал в то время иначе, чем сейчас: от Васильевского острова он шёл к Петровскому острову, к месту, где ныне располагается стадион «Петровский», и лишь затем пересекал Ждановку, выходя в створ Малого проспекта Петербургской стороны. Такое положение объяснялось тем, что несколько сот метров переправа пролегала по восточной оконечности Петровского острова, то есть по суше и мелководью, а это позволяло сократить надводную часть моста и снизить стоимость ремонтов, которые приходилось делать после каждого ледохода, меняя покосившиеся деревянные сваи.

Если находилось свободное время, художник гулял среди разбросанных вдоль берега судов и лодок, углублялся вглубь рощи, минуя пруды и болотистые низины, иногда доходил до Придворного воскобелильного завода или канатной фабрики Гота. Жизнь острова уже тогда была суетливой и беспокойной: подвозили и увозили товары купцы со складов, причаливали и отчаливали суда, использовавшие берега в качестве пристани, или, говоря современным языком, бесплатной парковки; торговали добычей рыбаки, имевшие на острове семужьи заколы (закол – вбитие свай и установка сетей)… Сильвестр Щедрин всё это примечал, он подолгу простаивал на берегах или садился на борт старой барки и делал зарисовки.

Неудивительно, что, когда в 1811 г. встал вопрос о выпускной работе в Академии художеств, он недолго раздумывал над темой. Его программной работой стала картина «Вид с Петровского острова в Петербурге», хранящаяся ныне в Русском музее. Уже сам выбор темы продемонстрировал самобытность художника, решившего изобразить не центральные улицы Петербурга, не дворцы и парки, которые в основном и привлекали мастеров того времени, а тихие городские окраины. Успех не заставил себя ждать: картина принесла молодому художнику не только золотую медаль и право стажироваться за границей, но и славу высококлассного живописца.

Петляющий Тучков мост

Ныне Сильвестра Щедрина оценивают преимущественно по итальянским работам, ведь из 108 сохранившихся работ Щедрина на 47 изображены Сорренто и его пригороды. Однако не следует забывать, что в Италию Щедрин отправился уже известным художником. И в основном благодаря пейзажам Петровского острова. Эти пейзажи напоминают итальянские работы Щедрина, и вообще в пейзажах художников-классицистов того времени русская и итальянская природа мало разнились между собой. Например, «Вид с Петровского острова в Петербурге» создает поэтически-идиллический образ города. На переднем плане изображены люди и деревья близ Тучкова моста, на втором – водное пространство, то есть Малая Нева и Ждановка, и лишь на дальнем плане – виды Петербурга, имеющие, надо признать, мало общего с реальностью.

С. Щедрин. Вид с Петровского острова в Петербурге. 1811 г.

Нет, очертания зданий легко угадываются, в том числе и склады пеньки, построенные архитектором А. Ринальди на Тучковом буяне, но они либо перенесены в пространстве, либо имеют иные пропорции в сравнении с реальными. Можно сказать, перед нами фантастический, воображаемый Петербург. Тучков мост как бы петляет по Неве, выбирая мелководье, и в конце концов выходит к Петровскому острову. Он действительно доходил до середины Малой Невы (плашкоутная часть) и поворачивал в сторону Петровского острова, где продолжалась его свайная часть, однако едва ли имел в точности такой вид, как изображён на картине. Учитывая, что художник писал картину в мастерской по памяти (после рисуночных заготовок на местности), такие погрешности объяснимы. Но не это главное. По канонам классического пейзажа того времени считалось, что точное воспроизведение реальности недопустимо, она считалась грубой, несовершенной, далёкой от райских красот, к которым следовало стремиться душе человека. Облагородить природу и должна была рука художника, и он изменял, идеализировал натуру в соответствии со своими представлениями красоты.

В этой связи возникает вопрос, можем ли мы на основе пейзажей Щедрина представить, как в действительности выглядел Петровский остров до его обустройства в 1830-х гг.? Положительный ответ на этот вопрос будет означать, что мы сможем себе представить облик острова и в допетровские времена, ибо ландшафт его к моменту написания картины не слишком изменился.

Ответ, думаю, будет положительным. Ведь если художники-классицисты, прорисовывая второй и третий планы, давали волю фантазии, то первый план изображали чаще всего достоверно. Именно на первом плане на всех картинах Петровского острова работы Щедрина, коих сохранилось ровно три, изображена природа острова: пересечённая местность, пышная растительность, причаленные к низким берегам лодки, громыхающие через деревянный Тучков мост повозки… Пусть Тучков мост в действительности и не петлял по Неве так, как показано на картине, но внешне выглядел именно так. На другой картине, относящейся к 1817 г., показаны Ждановка и Ждановский мост, справа – корпуса Второго кадетского корпуса и всё та же пересечённая местность. Таким в реальности и был когда-то Петровский остров с хвойной растительностью в северо-восточной части и лиственной в южной, с многочисленными прудами и озерцами, с брусникой по берегам.

Но где же тот ровный как бильярдный стол остров, который мы видим сейчас? – спросите вы. Он появится позже, начиная приблизительно с 1838–1840-х гг., с момента обустройства Большого Петровского парка и значительной подсыпки местности в восточной части острова; при обустройстве корпусов Канатной фабрики, завода «Бавария», городка Сан-Галли, территории Убежища для престарелых актеров… В результате засыпали не только многочисленные пруды и болотистые низины и выровняли берега, но и в какой-то мере изменили ландшафт местности. О масштабах работ говорит хотя бы такой факт: на сравнительно небольшую по площади территорию Убежища (Дом ветеранов сцены) на рубеже XIX–XX в. привезли свыше 1000 возов строительного мусора, в результате чего местность оказалась поднята на 1,5 м.

Именно по этой причине картины С. Щедрина, несмотря на некоторую свою «итальянскость», ценны для нас, ибо дают более или менее достоверное представление о том, как первоначально выглядел Петровский остров. На счастье потомков, Сильвестр Щедрин из-за войны с Наполеоном попал «на пансионерство» в Рим лишь спустя семь лет после окончания Академии – в 1818 г., а потому успел оставить нам не только виды Петровского острова, но и немало других петербургских пейзажей.

Братья Щедрины

Если Сильвестр Щедрин изобразил в пейзажах романтическую сторону Петербургской стороны, то архитектор Аполлон Щедрин в посланиях брату в Италию – реалистическую. Интересные детали из жизни и быта Петербурга первой четверти XIX в. находим мы в его письмах. Среди прочего он передает, например, облик Петербургской стороны 1825 г., отмечая, что город теперь не узнать, «одна только наша родина Петербургская сторона остаётся в своём виде и всё так же грязна, как и прежде». Тому факту, что в России дороги – беда не только сегодняшнего дня, мы находим подтверждение в его письме от 5 июня 1826 г.: «У нас в Петербурге ещё в прошлом году вздумали по улицам положить под колёса доски вровень с мостовою, из этого вышло то, что лошади ломают ноги и улицы имеют вид в дождливое время пребезобразный – вода подливается под доски, доски хлябают… а денег убито, говорят, много, и тот, кто проект этот подал, уверил, что доски пролежат 20 лет, а они в одно лето насквозь прохудились…».

Почти вся информация о многочисленных членах семейства Щедриных, денежных делах, об Академии художеств и выставках, слухах и проектах отправлялась в Италию Сильвестру Щедрину от младшего брата. Сильвестр инициировал информационную направленность писем, а Аполлон добросовестно отвечал на запросы брата. Этим и интересны письма, дающие срез петербургской жизни 1820-х гг.

С. Щедрин. Автопортрет

В биографии братьев нет ничего удивительного. Сыновья выдающегося скульптора Феодоса Щедрина (1751–1825) просто не могли не пойти по стопам отца. Ещё бы, дети профессора Императорской Академии художеств имели возможность обучаться в ней, поступив вне конкурса. Старшего, Сильвестра, зачислили в Воспитательное училище Академии в 1800 г., девяти лет от роду, и он быстро обнаружил талант живописца. Поначалу роль наставника исполнял его дядя – известный пейзажист и профессор Академии художеств Семён Фёдорович Щедрин, а после его смерти – М.М. Иванов и Тома де Томон. В Италии С. Щедрин раскрылся как блестящий реформатор архаичного классицистического пейзажа, недаром его очень чтят в этой стране. За надгробием художника ухаживают, а в 2007 г. на Вилле Фиорентино в Сорренто была открыта выставка его работ из собрания Русского музея.

Младший брат, Аполлон, также обучался в Академии художеств с 1809 г., но жилки живописца не обнаружил.

С. Щедрин. Петровский остров

Более того, многие полагают, будто бы и на архитектурном поприще Аполлон Щедрин не добился выдающихся результатов – мол, труженик, не более того! Едва ли это мнение верно, ведь именно архитекторы-труженики и построили Петербург. Петербург тихих улиц, мощёных переулков и приземистых доходных домов…

Практической деятельностью Аполлон не ограничивался. С 1828 г. в Академии художеств он вёл курс строительного искусства. В одном из писем он сообщает Сильвестру в Италию: «С будущего нового года учреждается класс для преподавания архитекторам в Академии строительного искусства, и преподавать оное будет твой покорнейший слуга, – и так я попадаю в свою сферу, достигаю того, чего желал всегда».

И всё же главное место в творческом наследии Аполлона Щедрина занимает реконструкция здания Двенадцати коллегий для Санкт-Петербургского университета, осуществлённая по его проекту в середине 1830-х гг. Ему же принадлежала идея знаменитого университетского коридора длиной почти 400 м, которая известна теперь не только студентам и преподавателям университета, но и всему миру по фильмам, в частности по картине «Осенний марафон».

Благодаря проекту Щедрина появились остекление аркады главного фасада, сад с чугунной решёткой вдоль него; был сооружен и белоколонный актовый зал университета.

«Ёлка твоя что-то чахнет…»

Однако вернёмся к письмам Аполлона Щедрина. После смерти отца они стали единственным источником информации для Сильвестра, живущего в Италии. В 1826 и 1827 гг. Аполлон пишет, что много работает, жалуясь на пронизывающие ветра: малоэтажная Петербургская сторона продувалась ими насквозь. У архитектора стали подозревать чахотку. Именно в это время А. Щедрин работал над постройкой дома № 5/2 на углу Ждановской набережной и Малого проспекта, то есть в месте, куда выходил в то время «петляющий» Тучков мост. Сохранившийся до наших дней дом являлся первым каменным жилым домом на набережной Ждановки. Как бы с некоторой завистью Аполлон пишет брату: «…ты, вероятно, всякой вечер бываешь свободен и можешь располагать своим временем, а у меня с 7-ми часов утра до 12-ти часов ночи беспрестанный занятия, кои требуют большой ответственности…». И повторяет свою любимую пословицу: «За Богом молитва, а за Царем служба не пропадают».

Летом Щедрины во главе с матушкой живут на семейной мызе на Бармалеевой улице, где не имелось тогда ни единого каменного дома, а сплошь дачи и сады. Впрочем, и вся Петербургская сторона была в те времена дачным местом: коров пасли в конце нынешней улицы Ленина и на Петровском острове; каждое утро трубил пастух, и набиралось порядочное количество скота, принадлежавшего жителям Большого проспекта и прилегающих улиц. В садах произрастали сирень, малина и смородина, а при некоторых особняках разбивались целые парки.

«Ёлка твоя что-то чахнет, а дубки славно растут», – пишет Аполлон, сообщая брату о судьбе деревьев, которые тот незадолго до отъезда посадил на мызе, а в письме о жарком лете 1826 г. Аполлон передает подробности: «Лето у нас такое как никогда не запомнят, жары ужасныя, всё погорело, беспрестанно молятся о дожде, червь всё поел..»Ив следующем письме: «На дачах в окрестностях Петербурга чуть не задохнулись от дыма, но теперь начались дожди и пожар потушен».

Но всё же главное в письмах – о картинах Сильвестра. Ими интересовались и желали купить многие; например, архитектор Огюст Монферран, да и сам император благоволил художнику, что заставило написать Аполлона брату: «Тебе нельзя приехать иначе, как окончивши картину для Государя императора… только если здоровье твоё позволит, в противном случае Его величество дозволит тебе на писать для него картину и здесь…»

Однако у Сильвестра не было недостатка в заказах в Италии, поэтому в Россию из его итальянских работ мало что попадает. Понимая ценность ранних петербургских работ брата, Аполлон начинает выкупать их. Так, в 1828 г. он выкупил картину «Вид Петровского острова» и утраченную к настоящему дню картину «Пароход». Возможно, Аполлон понимал, что брату недолго жить.

Смерть настигла Сильвестра Щедрина в 39 лет. Он так и не успел вернуться на родину, хотя и брат, и врачи рекомендовали ему север как возможный путь избавления от тяжелой болезни печени. Творчество С. Щедрина в значительной мере повлияло на более поздних пейзажистов – И.К. Айвазовского и А.И. Куинджи, а Италия вообще считает его своим. Ранние его работы с видами Петровского острова – весьма нечастый для живописи случай – ценятся ничуть не ниже его поздних итальянских работ.

Аполлон тоже прожил не очень долгую жизнь. Искусствоведы явно недооценивали его по причинам, о которых говорилось ранее, и поэтому письма в Италию опубликовали лишь в 1999 г. Однако для исследователей истории Петербургской стороны они столь же интересны, как и картины с видами Петровского острова его брата Сильвестра.

Если бы не речка Ждановка, никогда не быть Петровскому острову островом. Неширокая и недлинная (около 2,2 км), она отрезала кусок суши от Петроградской стороны, и зажил остров своей обособленной жизнью, а вместе с ним все важные события делила и река. Например, когда в 1830-х гг. обустраивали Большой Петровский парк, углубили и Ждановку, а поднятый с её дна грунт использовали для возвышения Петровского острова; в 1960-е гг., во время очередного благоустройства островной территории, одели в гранит и Ждановку, а русло её спрямили, после чего речка стала напоминать рукотворный канал.

Любимым местом петербуржцев-ленинградцев на Ждановке являлась лодочная станция у Тучкова моста, существовавшая вплоть до 1960-х гг., а любимым маршрутом – путешествие на лодке вокруг Петровского острова. Однажды таким маршрутом проплыл писатель Алексей Толстой, в результате чего появился рассказ «Как ни в чем не бывало». Наконец, любимой (и, надо сказать, единственной) баней для жителей окрестных мест почти весь XIX в. являлись торговые бани Ивана Степанова (впоследствии – Ефима Овчинникова), располагавшиеся прямо на берегу Ждановки, в конце набережной.

Откуда пошло предание, что Ждановка – «любимая» речка самоубийц, сейчас уже трудно установить. Но некоторые случаи, подтверждающие данное мнение о ней, привести можно, хотя, конечно, до Обводного канала, в котором топились, по утверждениям историков, ежегодно до сотни несчастных, Ждановке далеко. Очень шумная история произошла в 1872 г. Банщик Емельянов, работавший в банях купца Соловьева (Малый пр., 4), пытался инсценировать самоубийство своей жены Лукерьи, утопив её в Ждановке неподалёку от бань, но преступление раскрыли. Блестящая обвинительная речь прокурора окружного суда А. Кони, произнесённая на судебном заседании в 1872 г. вошла в учебники юриспруденции и считается эталоном ораторского искусства.

Говорили, что часто топились рабочие с фабрик Петровского острова. Воды этой тихой речки располагали к трагическим решениям. Тихо, темно, не так страшно, как на Неве, где водные просторы гнетут; плюс к этому возможность постоять вечером в одиночестве, никем не замеченным. В 1921 г. на Ждановке, неподалеку от Тучкова моста, покончила с собой жена известного поэта Фёдора Сологуба. Сам поэт вскоре поселился напротив предполагаемого места самоубийства жены – в доме № 3 по Ждановской набережной.

Путаница с названием

Речку в разные эпохи называли по-разному: то Болотной протокой, то Никольской речкой, то Петровской, а название Ждановка закрепилось в петербургской топонимике в конце XVIII в. Откуда же оно пошло? Открываем первый попавшийся топонимический справочник и читаем: «В XIX веке землю на Петровском острове по берегу реки купили „ученые мастера“ братья Ждановы, построившие на этом участке „химико-аптекарский завод“. По их фамилии река стала называться Ждановкой…».

Сказать, что данная трактовка происхождения названия заблуждение – ничего не сказать! Ибо завод-то, Ждановы, на Петровском острове действительно основали, но лишь спустя несколько десятков лет после того, как название Ждановка утвердилось на картах города. Появились братья Николай и Иван Ждановы на Петровском острове в начале 1840-х гг.; старший, Николай, в 1838 г. окончил Технологический институт и вместе с младшим братом Иваном решил заняться «химическим бизнесом», основав химико-аптекарский завод. Однако к тому времени речка с именем Ждановка значилась на петербургских планах уже сорок лет – начиная с 1790-х гг. Братья в то время ещё не родились.

Никакого отношения купцы Ждановы к названию реки не имели. Откуда же оно появилось? В народе издавна ходила молва, что Ждановка получила своё имя от глагола «ждать» – то есть в честь ожидавших на её берегах девушек-воздыхательниц и чадолюбивых матушек. Дело в том, что на северном берегу реки, за небольшим парком (впоследствии его назовут Мало-Петровским), на Ждановской набережной располагались корпуса Второго кадетского корпуса. Впоследствии тут же разместился Дворянский полк и несколько военных училищ. Парк на правом берегу, за неимением другого места, и станет местом свиданий-ожиданий. Кадеты, юнкера, курсанты военных учебных заведений встречались здесь со своими матушками и возлюбленными, прогуливаясь по аллеям.

Выглядел «парк ожиданий» в старину иначе, чем сейчас: дубы и лиственницы помогали укрыться от любопытных взглядов, а цветы на шикарной клумбе в центре парка привлекали тех, кому укрываться было незачем. Здесь дарилось множество цветов и решалось немало судеб. Можно предположить, что подобный диалог происходил в XIX в.:

– Где будешь ждать меня?

– Как и прежде, на Ждановке!

Версия романтическая, чтобы быть правдивой, скажете вы? Полагаю, нет. От глагола «ждать» в русском языке образовалось в старину множество слов, в XVIII–XIX вв., когда появилось название Ждановка, все они были в ходу. Владимир Даль приводит такие примеры: имя Ждан – долгожданный ребенок; жданики – пироги, испечённые для званых, жданных гостей; ждательница – поджидающая женщина; жданье – ожидание… В это связи нас не должно удивлять и происхождение названия речки от столь часто употреблявшеглся в старину глагола.

Река Ждановка. Названа так отнюдь не в честь братьев Ждановых

Мало-Петровский парк являлся в XIX в. местом ожиданий

Еще один повод для ассоциаций возник спустя 100 лет, когда в 1948 г. умер первый секретарь Ленинградского обкома А.А. Жданов. Стали думать, какому же району присвоить имя усопшего секретаря, потом решили для «увековечения» выбрать район, где уже имелись и речка Ждановка, и Ждановские улица и набережная. Новосёлы, въехавшие в этот район в 1950–1960-х гг., всерьёз полагали, что Ждановка – это в честь первого секретаря.

Хотя Пётр I и построил себе охотничий или «увеселительный домик» на Петровском острове, но никто не слышал, чтобы он когда-то здесь охотился. Да и на кого было охотиться на островах? Зато Петровский остров славился местами для рыбной ловли. На Малой Невке ещё с конца XVIII в. отметили место для закола ниже Петровского дворца по течению реки. Закол разрешалось делать летом, но, как гласило предписание управы, «от берега Петровского острова отступя 30 сажень, для свободного прохода судов». Вбитые сваи при этом городские власти предписывали на зиму снимать «для свободного прохода льда».

Часть акватории Малой Невки со стороны Петровского острова до островка, расположенного на середине реки, сдавалась для закола в аренду, а на другой стороне реки со стороны Крестовского острова такой же рыбный промысел организовывал граф Разумовский. С одной лишь разницей: Разумовский, как законный владелец Крестовского острова никаких денег в городскую казну не платил, в то время как арендаторы на Петровском острове платили изрядные суммы.

Кроме закола, в западной оконечности Петровского острова, там, где ныне находится яхт-клуб, на песчаных отмелях располагались тони. Для тони обычно находили неглубокое песчаное место, где закидывали невод. Рыбачили на одном месте из года в год, тут же сооружали плот, на котором устраивался рыбачий домик, тут же сортировалась добыча. На тонях ловился преимущественно лосось, но в великом множестве попадалась и «посторонка», то есть дешёвая рыба: лещ, щука… От неё рыбаки избавлялись, продавая за копейки ведрами, а иногда за 20–30 коп. предлагали такое количество, какое покупатель мог унести в руках.

На тонях

Любимой забавой петербуржцев стало забрасывание «сети на счастье». Желающий измерить полноту своего счастья платил 3–5 руб. рыбакам на тонях (сумма варьировалась в зависимости от сезона), те забрасывали сеть, и весь улов, кроме особо деликатесной рыбы (осетра и стерляди), отдавался заказчику. Если сеть была полная, то, во-первых, уплаченная сумма оправдывалась, а во-вторых, счастья, согласно поверью, было много….

Нешуточные битвы за счастье порыбачить на Петровском острове разгорались и среди арендаторов. Так, 30 июля 1800 г. сам петербургский военный губернатор граф фон Пален разбирал конфликтное дело между купцом 3-й гильдии Михеем Бабуриным и действительным статским советником Николаем Чихачёвым. Они никак не могли поделить место для рыбной ловли на Малой Невке. Вероятно, высокий ежегодный улов заставил обоих претендовать на Петровские тони, поскольку ни для того, ни для другого рыболовство не было основным видом занятия. Михей Фёдорович Бабурин владел на Выборгской стороне уксусным заводом (вплоть до 1952 г. нынешняя улица Смолячкова именовалась в честь него Бабуриным переулком), а Николай Матвеевич Чихачев был и вовсе знатного рода. Он служил в царствование Екатерины II в звании бригадира, был советником у директора Академии наук княгини Е.Р. Дашковой. В Петербурге имел собственный дом, а в Псковской губернии – 12 деревень. Возможно, по причине спора знатной особы с купцом и вёл разбирательство сам петербургский военный губернатор. В ходе разбирательства оказалось, что всему виной чиновничья ошибка: и тот и другой получили «билет» на одно и то же место рыбалки, только Чихачёв – в 1896 г., а Бабурин – в 1898 г. Пришлось властям искать дополнительное место для ловли.

Содержание тони на Петровском острове арендатором обходилось недешево – 350–400 руб. в год. Для сопоставления: за 150–200 руб. у Вольного экономического общества можно было на год снять двухэтажный дом на восемь комнат. Однако, несмотря на высокую арендную плату, уловы быстро покрывали все расходы арендаторов, принося в некоторые годы сверхприбыли.

За что боролись?

Так и хочется спросить, за что же боролись Чихачёв и Бабурин? Какая рыба ловилась на тонях, и шире – какая рыба была самой любимой у горожан? Ответить на этот вопрос довольно просто: предпочтения в разных слоях общества имелись разные – кто-то и вовсе обходился дешёвым лещом и щукой – однако невского лосося уважали все. Как раз на Петровских тонях его и ловили в больших количествах. За один заброс сети попадалось иногда по 3–4 лосося. Вес в 5-10 кг считался обычным, но бывали особи и за 30 кг.

Газеты пестрили сообщениями – вероятно, несколько преувеличенными – о том, как огромный лосось утащил рыбака вместе с удилищем в воду и утопил его. Если же на тонях действительно попадались подобные особи, их прямо в сети убивали колотушкой.

Петроградский старожил В. Максимов писал в сборнике о петербургской жизни, что на тонях в Малой Невке как-то попался осётр весом в 6,5 пудов (104 кг); ему продырявили нос, продели веревку и, по требованию зевак, за деньги вытаскивали на бревна для демонстрации. Зрители сочувствовали осетру, даже предлагали «выкупить ему волю», то есть за солидное вознаграждение отпустить рыбу. Расчувствоваться их заставляло то свойство осетра, что при выемке его из воды он обычно издавал тихие звуки, наподобие плача ребенка. «„Нем как рыбы“, – выражение не для осетра, – говорили зеваки».

Вытаскивая сети, рыбаки сразу отделяли «посторонку» от благородной рыбы; первую сбыть было непросто, но на «благородную» и особенно лосося спрос постоянно рос. Его покупали и рестораны, и магазины, и уличные торговцы. Выгоднее всего рыбу покупали в местах ловли, в частности на Островах – на Петровских и Крестовских тонях, а также в рыбной бирже. Цены на живую рыбу тут держались низкие: лососина 18–20 коп. за фунт (приблизительно 400 г), осетрина по 25–30 коп. за фунт; сиг стоил 20–30 коп. за штуку. Выше цены были у разносчиков рыбы, они носили её в кадках со льдом по всему городу, и хозяйки могли не беспокоиться о том, что к обеду не будет судака, осетра или леща. Разносчиками работали в основном молодые парни и девицы из крестьян, ибо труд этот требовал выносливости.

Как и в Кронштадте, много на Петровском острове ловилось корюшки. В мае на улицах можно было услышать такой диалог хозяек:

– Ах ты, батюшки, наконец-то корюшка подешевела. Я сегодня четверть пуда купила, и пожарить, и замариновать.

– А я корюшку брать перестала, у нас в семье не любят «тёплую». Хотя цена больно соблазнительна…

Да, избалованные рыбными деликатесами петербуржцы разбирали, какую именно корюшку брать: «тёплую» или «холодную». До начала мая, пока холода не отпускали город, корюшку называли «холодною», а со второй половины мая, с наступлением фактического лета, – «тёплою». Гурманы, коих в Петербурге находилось немало, утверждали, что «тёплая» не такая вкусная как «холодная». Те, кто победнее, возражал им: зато она крупнее и жирнее, а главное – дешевле. Вот и получалось, что на всякую корюшку, раннюю и позднюю, в Петербурге находился свой покупатель.

Всё это поясняет, почему на места рыбной ловли на Петровском острове спрос не исчезал весь XIX в. После Бабурина и Чихачёва арендаторы менялись часто, но никогда место не пустовало. А сразу после революции в 1920-е гг. на Петровской косе промышляла рыболовецкая артель.

Вольное экономическое общество (ВЭО) по указу Александра I обосновалось в 1801 г. в западной части Петровского острова. Общество стало первой организацией, извлекшей из безвозмездно предоставленной ей территории коммерческую выгоду, банально сдавая построенные на собственные средства дачи в аренду, взимая плату за рыбный промысел, за покос травы и за многое другое. А ведь изначально задачи ВЭО ставились совсем иными. Созданное в 1765 г. по почину Екатерины II, оно занималось внедрением в сельское хозяйство новой агротехники, опытным выращиванием кормов, трав и садовых растений. Кроме того, Обществом предлагались всевозможные усовершенствования в других областях знаний. Среди известных деятелей его в разное время были видные ученые и организаторы А.А. Нартов, ЕР. Державин, Д.И. Менделеев, А.М. Бутлеров, П.П. Семёнов-Тян-Шанский…

Этим же самым, т. е. выращиванием трав и огородных растений, первоначально занялось ВЭО и на Петровском острове. В первые годы высадили египетскую рожь, китайскую коноплю, табак, а также плодовые растения, как в грунте, так и в кадках. Всего эксперимент проводился над 54 культурами. Попутно осушались болота, строились парники и оранжереи, унавоживалась почва. В качестве агрономов на острове работали такие известные мастера своего дела, как Ф. Роггенбук и Д. Буш. С научной точки зрения успех их деятельности на острове был несомненным, поскольку многие новые для Петербурга культуры прижились и давали урожай, но какое тут сельское хозяйство, если остров каждую осень заливало водой! Как сводки с фронтов, сыпались отчеты о разрушениях, о вырванных с корнем деревьях, испорченном саде. По запискам Общества, три года подряд – 1801,1802 и 1803 г. – Петровский остров полностью заливало водой. Гибель растений можно пережить, но наводнениями сносило плодородный слой почвы до такой степени, что на следующий год приходилось привозить землю заново. Её подвозили по воде в барках, а дело это не быстрое и не дешевое.

Но Общество не сдавалось. В 1806–1807 гг. огород обнесли насыпным валом, а вокруг выкопали канал, как сказано, «для осушения луга». В эти же годы в западной оконечности острова, приблизительно там, где сейчас яхт-клуб, разместилась артиллерийская батарея. Для её обустройства сняли слой дерна и вырубили кустарник, который хоть как-то препятствовал размыву почвы. В итоге ирригационные работы Общества были нивелированы и деятельность Общества на острове по-прежнему оставалась убыточной. Так, в 1813 г. доходы ВЭО от деятельности на Петровском острове составили 4235 руб., а расходы – 17 406 руб. Доход складывался от продажи плодов и растений (ячмень, рожь, виргинский картофель, табак, ревень, горчица и др.), а также от покоса травы – 560 руб., сдачи в аренду рыболовецкой тони – 450 руб. Львиную же долю расходов потянул ремонт Петровского дворца после очередного наводнения, а также сооружение парников и заборов. Кроме того, немалое жалованье платилось сторожам, садовым работникам и агрономам.

Словом, успеха в коммерческом выращивании новых сортов у Общества не было никакого. Тогда, видимо, и возникло желание покрыть убытки за счёт, как бы мы сказали сейчас, коммерческой недвижимости. Земля под дачи сдавалась с начала 1820-х гг., а в 1825–1826 гг. на средства Общества построили 10 дач, которые на протяжении десяти лет, пока землю у ВЭО не отобрали, сдавались в аренду.

Граф Н.С. Мордвинов – видный деятель Вольного экономического общества

Центральная часть Петровского острова. Первая половина XIX в.

С этого момента, т. е. с 1820-х гг., и началась настоящая «дачная эпоха» Петровского острова.

Не последнюю роль в коммерческом уклоне ВЭО сыграло то обстоятельство, что с 1823 г. его президентом назначили графа Николая Семёновича Мордвинова (1754–1845), предприимчивого и весьма либерального для своего времени деятеля. По-видимому, ему и принадлежала идея пополнения бюджета Общества за счет казённой земли на Петровском острове. Распространялись ли участки среди «своих», мы ещё порассуждаем, но тот факт, что аренда стоила недорого, следует отметить. За каждую дачу с участком бралась плата в 100–150 руб. в год, в то время как снять всей семьей хороший многокомнатный дом на лето в ином месте Петербурга стоило от 200 до 1000 руб..

Правда, впоследствии, когда арендаторы застроили участки на собственные средства и разбили сады, плата за землю увеличилась до 250–300 руб. в год. ВЭО выдавало разрешение на пользование землей на 20–22 года, после чего все выстроенные арендаторами строения по договору должны были быть отчуждены в пользу Общества. Подразумевалось, конечно, что аренда будет продлена и собственники жилья не лишатся своей недвижимости. В принципе, так и получилось, с той лишь разницей, что арендодателем начиная с 1836 г., становится уже не ВЭО, а Кабинет его императорского величества.

Эпоха Вольного экономического общества для Петровского острова стала поистине золотым временем. Арендаторы везли на барках битый кирпич и строительный мусор, засыпая низины, пруды и болота на своих участках, и обустраивали свайные набережные, а К. Шильдером, П. Соболевским и Е. Карнеевым было возведены пристани близ своих дач, посредством которых осуществлялось сообщение с центром города. Так неразвитая, депрессивная территория превращалась постепенно в сад, и дачи, выполненные с большим вкусом и изяществом, появлялись по берегам Малой Невы и Малой Невки весьма стремительно.

«Древнее достояние императорской фамилии»

Такая идиллия не могла продолжаться долго. Слишком очевидным становилось несоответствие между научными, «аграрными» задачами ВЭО и его практической деятельностью на Петровском острове. Опыты над растениями не приносили успеха, доходы Общество получало от владельцев дач.

Император Николай I, которому, кстати, принадлежала основная заслуга в превращении Петровского острова в остров-парк, в 1836 г. своим указом передал Петровский остров «как древнее достояние императорской фамилии» своему Кабинету. Вольному экономическому обществу вменялось в вину, что оно так и не развило настоящей деятельности по выращиванию сельскохозяйственных культур, а скатилось к коммерческой эксплуатации выделенной земли. Говорилось, что за 35 лет ВЭО мало сделало для развития основной своей деятельности, «хотя создано для споспешествования хозяйственных и земледельческих познаний».

Разумеется, обвинение несправедливо, однако никакие аргументы о наводнениях и чахлом неплодородном грунте не принимались. Не подействовало и письмо о том, что лишь для покрытия убытков ВЭО воспользовалось «расположением столичных жителей к проживанию в летнее время на Петровском острове» и лишь поэтому сдавало дачи внаём. Видимо, император к тому времени уже решил, что сдавать землю в аренду способен и его собственный Кабинет. Однако «дачное направление», заданное Вольным экономическим обществом, уже оставалось неизменным на протяжении всего XIX в.

Остров сдал, остров принял…

В 1836 г. Петровский остров «как древнее достояние императорской фамилии» переходит под юрисдикцию императорского Кабинета. В этом смысле весьма интересны материалы дел по передаче Петровского дворца, островных строений и дач от Вольного экономического общества к Кабинету, ибо полная инвентаризация дает и полную картину того, что же представлял собой остров в первой половине XIX в., и кто здесь жил, и в каком состоянии находилась недвижимость.

Следует заметить, это редкая удача для исследователя, когда в одном документе содержатся исчерпывающие сведения о территории. Начальник хозяйственного отделения Кабинета его императорского величества статский советник Василий Николаевич Есипов, занимавшийся приёмом острова от Вольного экономического общества, позаботился, чтобы картина была исчерпывающей. В деле, хранящемся в Российском государственном историческом архиве (РГИА), собрана обширная переписка, подробное описание местности, характеристики жилых и нежилых строений. Помимо Есипова, приёмкой занимался архитектор Гольдберг и трое сопровождающих: унтер-офицер и двое рядовых.

После издания высочайшего повеления В.Н. Есипов направляет в сентябре 1836 г. председателю Вольного экономического общества графу Н.С. Мордвинову, а также арендаторам письма с просьбой допустить архитектора Гольдберга к «снятию на план дач», а также сообщить, кто, на какой срок и на каких условиях получил во временное владение участки. Просьба дополнялась желанием получить от арендаторов квитанции об оплате за арендуемую землю. Письма адресовались полковнику Корпуса горных инженеров П.Г. Соболевскому, тайному советнику П.В. Вронченко, генерал-адъютанту К.А. Шильдеру, генерал-лейтенанту Е.К. Карнееву и другим лицам, получившим земли от Вольного экономического общества в 1820–1830-е гг.

В ответных письмах владельцы участков не только подробно описали свою недвижимость, но и указали, во что им обошлось обустройство «болотистых низин». Так, генерал-адъютант К. Шильдер сообщал, что им по берегу Малой Невки для устроения набережной были вбиты два ряда свай, скрепленных скобами и обшитых досками. На обустройство 100 м набережной он потратил 2500 руб., да плюс к тому на поднятие берегов и засыпки низин вокруг дачи потребовалось завести 500 барок щебня и земли ценой 3000 руб. На набережной, как уже говорилось, находилась построенная Шильдером пристань для связи с центром города.

Сам участок Шильдера, полученный от Вольного экономического общества в 1832 г., располагался сразу за Петровской площадью, на берегу Малой Невки, и оказался одним из самых благоустроенных на острове. На берегу находилась большая дача с мезонином, срубленная из шестивершковых брёвен и насчитывавшая девять «чистых» комнат, людскую и кухню; чуть поодаль имелась другая дача, исполненная «во вкусе готическом», с оранжереями, а поблизости – две конюшни и два каретных сарая. По утверждению Шильдера, на постройку дач, оранжерей и сараев он израсходовал 21 500 руб., из которых 10 000 руб. пошло на большую дачу. При этом аренда земли для Шильдера составляла всего 250 руб. в год.

К.А. Шильдер

Статский советник В.Н. Есипов не удовлетворился лишь письмами от арендаторов, он проследил историю участков по документам Вольного экономического общества и по купчим, составленным до 1801 г. «Остров сдал, остров принял» – так и хочется поименовать это дело по приёмке Петровского острова Кабинетом его императорского величества.

Однако кем же являлись те первые арендаторы, разбивавшие сады на вчерашних болотах и устраивавшие пристани на низких песчаных берегах? Уже первое знакомство с их биографиями говорит о том, что это были весьма выдающиеся люди. Ни дачников, ни купцов такого калибра впоследствии Петровский остров уже не видел или почти не видел. Поэтому будет уместным познакомиться с ними поближе.

Подводная лодка Карла Шильдера

В сентябре 1840 г. от пристани близ дачи Карла Шильдера на Петровском острове (сейчас на этом месте территория института Лесосплава и Петровский бизнес-центр по адресу: Петровская коса, 1) отбуксировали на середину Малой Невки странный продолговатый металлический предмет, напоминающий капсулу, увенчанную двумя башенками. В фарватере речки, приблизительно на месте современного яхт-клуба, в капсулу погрузилось 8 человек, после чего она, пуская пузыри, стала медленно погружаться в воду. Когда капсула легла на песчаное дно, из воды торчали лишь верхушки башенок и оптический прибор, позволявший обозревать поверхность воды. Немногочисленные дачники да крестьяне с лукошками грибов с берегов Петровского и Крестовского островов с любопытством наблюдали, что же станет с экипажем капсулы. Капсула не подавала никаких признаков жизни, только время от времени на поверхности воды появлялись пузыри: это через выпускной патрубок выходил воздух.

Место, где когда-то находилась дача К.А. Шильдера

Через три часа металлический предмет всплыл. Восемь человек команды один за другим бодро выскочили через люк одной из башенок и на все вопросы, как, мол, и что, отвечали, что «стеснения воздуха не чувствовали». Так состоялось испытание первой в мире цельнометаллической подводной лодки Шильдера, намного опередившей своё время.

Начинал же свою военную карьеру Карл Андреевич Шильдер (1786–1854) отнюдь не на инженерном поприще. Боевое крещение получил в строю, в знаменитом Аустерлицком сражении 1805 г. И жизнь его сложилась ярко, под стать первому бою. В 1806 г. он получает чин подпоручика и начинает службу в инженерных войсках, где состоит до конца жизни. В 1811 г. Шильдер проводит работы по расширению крепости в Бобруйске, затем участвует в её обороне во время блокады польскими войсками. В дальнейшем служит в сапёрном батальоне, а с 1820 г. по приглашению великого князя Николая Павловича командует 2-м пионерным батальоном.

Подводная лодка К.А. Шильдера

Историки приводят интересный эпизод из жизни Карла Шильдера. В польском походе 1831 г., в боях при Остроленке, он получает ранение в ногу, но, невзирая на боль, опираясь на костыли, находится в гуще жесточайшей схватки.

Фортификация стала делом жизни Карла Шильдера, однако оригинальное инженерное мышление позволило ему добиться выдающихся результатов в, казалось бы, далёких от основной профессии областях. Так, использовав идею Павла Львовича Шиллинга, он применил способ электровоспламенения пороха для подрыва подводных мин. Минами дело не ограничивается, «подводные опыты» так увлекают Шильдера, что, заручившись поддержкой высшего военного начальства, в 1834 г. он строит на Александровском заводе (ныне – «Пролетарском») подводную лодку собственной конструкции.

Обшивка лодки состояла из котельного листового железа толщиной около 5 мм, над корпусом выступали две башни с иллюминаторами, между башнями располагался люк для погрузки крупногабаритного оборудования. Лодка приводилась в движение вручную гребками, силами четырёх матросов. Каждый из гребков состоял из двух складывающихся лопастей, вращаемых рукоятью (через зубчатое зацепление) изнутри лодки.

Создавая гребки, Шильдер подражал лапам водоплавающих птиц, а руль выполнил в форме рыбьего хвоста. В кормовой башне располагалась зрительная труба (перископ). Для замены воздуха предусматривался центробежный вентилятор, вращаемый вручную. К выхлопному патрубку вентилятора присоединялся воздухопровод, который выводился в атмосферу через крышку кормовой башни, в другой башне располагался трубопровод для поступления свежего воздуха. Лодка была снабжена минами и ракетами. Управление ими из-за неразвитости технических средств, разумеется, было примитивным, но идеологически предвосхитило развитие подводного флота на годы вперед.

Испытание у берегов Петровского острова, с которого мы начали рассказ, было одним из последних для «подводного проекта», а последнее состоялось в 1841 г. в Кронштадте, на глазах у авторитетной комиссии. Удачным его трудно назвать, ибо за 35 минут лодка прошла под водой всего 183 сажени (около 400 м). Ручную тягу тогда нечем было заменить, двигателей ещё не существовало, к тому же лодка плохо ориентировалась под водой и нуждалась в надводном корабле сопровождения.

После испытаний Комиссия заключила, что лодка не в состоянии выполнять боевые задачи, и проект закрыли. Лодку передали Шильдеру для самостоятельных занятий, но за отсутствием средств он не смог продолжить разработку. По слухам, подводная лодка ещё некоторое время находилась в одном из сараев на даче Петровского острова, пока её не разобрали на металлолом.

В 1852 г. двадцатилетний срок аренды земли на Петровском острове у Шильдера истек, и он запросил Кабинет императора о продлении аренды ещё на 20 лет. Но пожить на своей даче ему больше не довелось. Начавшаяся в 1853 г. Крымская война заставила генерала Шильдера вернуться в армию. На Дунае в 1854 г. он был тяжело ранен и вскоре скончался в госпитале румынского города Кэлэраш.

Император Николай I, узнав о смерти своего любимца, написал князю Горчакову: «Потеря Шильдера меня крайне огорчила; такого второго не будет, и по знанию, и по храбрости».

Термолампа Петра Соболевского

Полковник Корпуса горных инженеров Петр Григорьевич Соболевский (1782–1841) имел на Петровском острове участок земли неподалеку от Карла Шильдера. Сказать точнее, даже не участок, а участки, так как от Вольного экономического общества в начале 1830-х гг. он получает во владение на 20 лет несколько участков и находящиеся на них дачи с ежегодной палатой от 100 до 250 руб. в год за участок.

Казённой недвижимостью полковник не удовлетворился и к 1836 г. «самым прочным образом» построил на арендуемой земле несколько дачных домиков, обустроил дорожки битым кирпичом и, так же как и Шильдер, на 1,5–2 м поднял низкие места в своих владениях. Прибрежная полоса в то время едва возвышалась над поверхностью воды, к берегу Малой Невки подойти было невозможно, пришлось Соболевскому обустраивать свайную набережную и деревянную пристань.

Вероятно, П.Г. Соболевский имел существенный доход от сдачи в субаренду полученных от ВЭО летних домиков, однако знаменит он был не этим. С его именем связано изобретение в 1811 г. первой отечественной установки по производству светильного газа, стимулировавшее появление газового освещения на улицах Санкт-Петербурга.

Почтовая марка с изображением П.Г. Соболевского

Отец Петра Соболевского, видный русский естествоиспытатель, профессор ботаники Григорий Фёдорович Соболевский, названный современниками за научные успехи «русским Линнеем». Карьера же самого Петра начиналась типично для дворянина: обучение в Шляхетском кадетском корпусе, располагавшемся на набережной Ждановки, затем служба в звании поручика в лейб-гренадерском полку; затем отставка и работа на государственной службе по коммерческой линии. Говорят, тусклое освещение в министерских кабинетах, от которого чиновники часто теряли зрение, натолкнуло Соболевского на мысль о более эффективном и ярком газовом освещении. Трудно сказать, верна ли эта версия, ведь газовое освещение уже победно шествовало по Европе, вытесняя свечное, и Соболевский не мог не знать об этом. Светильный газ получали в процессе сухой перегонки древесного сырья.

2 декабря 1811 г. «Северная почта» опубликовала статью «О пользе термолампа, устроенного в Санкт-Петербурге гг. Соболевским и Д’Оррером», а 26 декабря 1811 г. Соболевский публично огласил результаты своей изобретательской работы, которую вёл с 1809 г. Его доклад о газовом освещении вызвал интерес, и было решено доложить императору Александру I об исключительной пользе «термолампы». Но далее дело, сулившее большую выгоду государству, затормозилось.

Сначала помешало вторжение войск Наполеона в Россию, и план освещения Адмиралтейского бульвара сотней газовых фонарей, остался нереализованным, затем в ходе испытания «термолампы» в 1813 г. палки в колеса начала вставлять экспертная комиссия. Основной замысел её членов заключался в том, чтобы зрительно сравнить яркость газового освещения и масляного, а также замерить время длительности работы фонарей, и на этом основании сделать вывод о практической пригодности «термолампы». Однако то ночь, по мнению комиссии, оказалась недостаточно тёмной, чтобы составить впечатление о яркости, то недоставало морозов, чтобы понять, как ведёт себя «термолампа» на морозе… В общем, проект «забюрократили». Тогда Соболевский по просьбе князя Всеволода Всеволожского внедрил газовое освещение на одном из его заводов близ Перми. Эффект оказался таков, что князь дал распоряжение о полном отказе от свечей. Вскоре осветился «газовым светом» и Петербург. К тому времени появились более совершенные установки, но имя Петра Соболевского, как создателя первой русской «термолампы», до сих пор чтится газовым сообществом.

Финансист Фёдор Вронченко

«Учтив как лакей и груб как лакей», – говорили о другом знаменитом арендаторе Петровского острова, министре финансов Фёдоре Павловиче Вронченко (1779–1852). Ещё говорили, что, когда в 1844 г. император Николай I назначал его на эту должность, слышались со всех сторон возражения: Вронченко не имеет ни одного из тех качеств, какие необходимы в занимаемой должности, и познания его «равняются познаниям сборщика податей». Эти высказывания забавно читать по той причине, что и ныне ни об одном министре финансов (и, наверное, ни в одной стране) вы никогда не прочтёте ничего доброго, а уж о «необходимых качествах» и говорить не приходится. Если министр зорко стережёт казну, то его именуют бухгалтером, счетоводом, мешающим развитию экономики, если, наоборот, щедро вливает деньги в экономику – транжирой.

Ф.П. Вронченко

Однако в то время, когда Вронченко обосновался в качестве дачника на острове и не был ещё министром финансов, толковали о нём другое. Что человек он простой и доступный, что выбился в люди, благодаря «канцелярской рутине» и трудолюбию, не имея никаких связей, что неравнодушен к женскому полу….

Участок земли на южном берегу Петровского острова, невдалеке от Петровского дворца, тайный советник Фёдор Вронченко получил в 1833 г., платя за него 100 руб. в год. В это время Вронченко занимал должность одного из ближайших помощников тогдашнего министра финансов графа Е.К. Канкрина. Место, где находился участок Вронченко, ныне огорожено заводом «Алмаз», а тогда это был пустынный берег Малой Невы, тишину нарушали лишь служащие расположенной поблизости брандвахты (пожарной части), да иногда проходили какие-то мероприятия в Петровском дворце, находившимся в прямой видимости от дачи Вронченко.

В отличие от домов других арендаторов, дача Вронченко была относительно скромна. Об этом можно судить по сумме страховки, составлявшей 13 050 руб. Для сравнения: располагавшуюся невдалеке дачу генерал-лейтенанта Карнеева застраховали на 38 800 руб. Кроме дома, Вронченко построил небольшой флигель и разбил возле дома сад.

Очевидно, служба занимала в его жизни главное место. Сын священника, высокий ростом и весьма неказистый, он не был женат и смог посвятить карьере всю свою энергию. Образование Вронченко получил на юридическом факультете Московского университета, по окончании которого с 1801 г. служил в канцелярии Н.Н. Новосильцева, входившего в ближайшее окружение императора Александра I. В дальнейшем служил на разных должностях в Министерстве финансов, а в 1840 г. стал сенатором, с того же года – главноуправляющим Корпусом горных инженеров.

В связи с болезнью графа Канкрина, фактически с 1844 г., Вронченко возглавлял Министерство финансов. Его очень ценил Николай I, и когда Вронченко заявил императору, что не чувствует себя способным стать министром финансов, Николай отвечал: «Я буду министром финансов». Очевидно, царю на этой должности нужен был просто надёжный и проверенный человек.

Вообще критика службы Вронченко в должности министра изрядно отдаёт советской историософией. Это она на дух не принимала эпоху Николая I, симпатизируя бунтовщикам-декабристам, и, следовательно, подвергала обструкции тех, кто верой и правдой служил императору. Мы же глядим на то время несколько иначе, иначе должны взглянуть и на его приближённых. Так, утверждают, что Вронченко оставил страну с долгами: 400 млн руб. в 1852 г., вместо 252 млн руб. в 1844 г. Но разве могло быть иначе, если на Россию в это время легло тяжелое бремя: Кавказской войны, Краковского восстания, Венгерской войны. Содержание войск и съедало значительную часть бюджет государства.

Оппоненты утверждали, что требовались срочные реформы в сельском хозяйстве, которых Вронченко избегал. Но разве могли состояться какие-то реформы без освобождения крестьян? И дело ли министра финансов дерзать на такую политику, если её избегал сам император?

…Участком на Петровском острове Вронченко владел вплоть до своей кончины в 1852 г., незадолго до этого ему пожаловали титул графа. Похоронен в Александро-Невской лавре. Всё своё имущество Фёдор Вронченко оставил брату Михаилу – выдающемуся учёному, военному геодезисту, члену-учредителю Русского географического общества.

Генерал-литератор

Осенью 1836 г. начальник хозяйственного отделения Кабинета его императорского величества В.Н. Есипов написал письмо владельцу дачи на Петровском острове Егору Васильевичу Карнееву с просьбой дать характеристику его дачи. Ответное письмо генерал-лейтенанта сенатора и литератора Карнеева (1773–1849) отличалось необычной подробностью. В нём автор педантично описал свои владения на Петровском острове и раскрыл статьи всех затрат, связанных со строительством.

«Большая дача на берегу Невы, – пишет Е.В. Карнеев, – о двух этажах с мезонином состоит из 19 чистых комнат, трёх людских, конюшни о восьми стойлах, сараев, подвала для вин, ледника кладовой… Ещё имеется четыре маленьких дачи о двух этажах, состоящие из 7 чистых комнат, людской, сарая и ледника… Крыши дач крыты железом, сараев – тёсом…Крыши выкрашены зелёной краской…»

Нам нелегко представить себе «маленькую» дачу на десяток комнат, если считать с людскими и кухней, и очень трудно вообразить размеры дачи на 19 «чистых» комнат с подвалом для вин и стойлами для лошадей. Это уже скорее дворец. Но даже в нём – имеется в виду Петровский дворец – не насчитывалось подобного количества комнат.

Да, у Карнеева были, пожалуй, самые роскошные дачи на острове. При этом за аренду земли он платил Вольному экономическому обществу всего 300 руб. в год. Его участок располагался приблизительно там, где ныне находится восточная окраина территории Дома ветеранов сцены. Получив землю от ВЭО в 1832 г., Егор Васильевич к 1836 г. её полностью застроил, не испытывая, очевидно, стеснения в средствах. «Все строения, – пишет Карнеев, – обошлись мне в 50 000 тысяч рублей, а для поднятия места под дачи и устройства шоссе до Большой дороги (Петровского проспекта. – С. 77.) куплено мною мусора, щебня и земли по крайней мере 600 барок… Для выравнивая прочих мест выкопан пруд длиной 26 сажень». Позже на одной из карт Петровского острова это пруд будет именоваться Лебединым.

Кроме того, Карнеев сделал пристань и набережную, посадил садовые деревья, а также устроил «битые дорожки» – надо полагать, из битого кирпича. Что же представлял собой этот генерал-литератор? Выходец из известной дворянской семьи, Егор Карнеев сначала учился на родине, в Харькове, затем в Московском университете. После окончания учёбы поступил на службу в лейб-гвардии Семёновский полк. В январе 1796 г. Карнеев произведен в капитаны с назначением «состоять при дежурстве у князя Н.В. Репнина». В 1799 г., по воле императора Павла, отставлен от службы. На гражданской службе занимал различные должности, пока в 1811 г. его не назначили директором департамента мануфактур и внутренней торговли. Состоя в этой должности, он особо проявил себя, за что его наградили орденом Св. Владимира II степени.

Некоторое время Карнеев состоял попечителем Харьковского учебного округа. Говорят, под «особенный надзор» тогда попадали учащиеся, замеченные в «хладности в делах веры». В Харькове Егора Карнеева до сих пор вспоминают и как идейного вдохновителя строительства университетского храма во имя Антония Великого, сохранившегося до наших дней.

Впоследствии Карнеева назначили директором Горного кадетского корпуса, а в 1834 г. перевели в Корпус горных инженеров в чине генерал-лейтенанта. Управляя Горным корпусом, Карнеев добился очевидных успехов, собственно при нём Горный кадетский корпус и был преобразован в Горный институт.

Е.В. Карнеев

Несмотря на свою занятость на государственной службе, Егор Карнеев стал успешен и как литератор. В зрелые годы произведения Карнеева носят богословско-философский характер. Известны его ранние труды: первый перевод на русский язык работы Цицерона «О старости» и написанные в студенческие годы «Приключения Бониквеста, обитателя счастливой страны Интры», а также переводы в зрелые годы творений Тертуллиана и «христианского Цицерона» Лактанция. В 1818 г. в Москве напечатан перевод книги швейцарского пастора Дю Туа «Божественная философия…», сделанный, как утверждают, по повелению Александра I; смысл книги – опровержение революционного просветительства.

Блестящая эрудиция и знание языков, в том числе и древних, позволяли ему ориентироваться в европейской литературе и делать оригинальные переводы. Слово «оригинальные» здесь употреблено неслучайно, ибо Карнеев, осуществляя переводы, почти всегда делал свои авторские вставки, иногда меняющие смысл переводимого произведения. Так, осуществив в 1839 г. полный и весьма точный перевод «Духа законов» Монтескье, он в многочисленных примечаниях полемизирует с автором, возражая ему с монархических, православных позиций. Это дало основание «Отечественным запискам» с иронией написать, что произведению «можно было бы дать заглавие „Опровержение основных положений Духа Законов Монтескье“».

С 1837 г. Карнеев в отставке. Лето проводит на Петровском острове, где, судя по количеству написанных произведений, его часто посещало вдохновение. Кроме указанных переводов, им в это время написан «Псалтырь, переложенный в русские стихи» (1846).

Умер Е.В. Карнеев 17 января 1849 г. Однако история участка по Петровскому пр., 11 – такой он имел адрес в начале XX в. – продолжилась. В 1890-е гг. бывшую землю Карнеева арендовали у императорского Кабинета генерал Филадий Кириллович Величко, а затем его вдова. В 1910-е гг. арендаторами значились сначала Георгий Николаевич Сивере, а затем купец Пётр Павлович Котляров. Видимо, по той причине, что участок Котлярова соседствовал с Убежищем для престарелых сценических деятелей, купец стал невольным героем книги воспоминаний В.Н. Львовой-Климовой «Дом ветеранов сцены». По версии Львовой-Климовой, именно Котляров подарил участок земли Убежищу. Разумеется, эта версия ошибочна, ибо, во-первых, подарить что-то на острове мог только Николай II, которому принадлежала земля. А во-вторых, самого Котлярова в XIX в., когда сюда переехало Убежище, ещё не было на Петровском острове.

После 1945 г., во время расширения территории Дома ветеранов сцены, земля отошла к этому заведению, вероятно, тогда же засыпали живописный пруд Лебединое озеро, некогда обустроенный Е.В. Карнеевым.

Доктор Карл Задлер

Везло же Петровскому острову на литераторов! Уроженец Гааги Карл Карлович Задлер (1801–1877), один из «дачников» Петровского острова эпохи Вольного экономического общества, хотя и служил по медицинской части и был главным врачом Конюшенного госпиталя, не чурался литературных трудов. Как медика мы его знаем по событиям 1837 г.; он оказался в числе первых врачей, осмотревших Пушкина после дуэли с Дантесом. Вот как это событие описывает современник:

«…Прибывши к больному с доктором Задлером (Карл Задлер к тому времени уже успел перевязать руку Дантеса), которого я дорогою сыскал, взошли в кабинет больного, где нашли его лежащим на диване и окружённым тремя лицами, супругою, полковником Данзасом и г-м Плетнёвым. Больной просил удалить и не допустить при исследовании раны жену и прочих домашних. Увидев меня, дал мне руку и сказал: „Плохо со мною“. – Мы осматривали рану, и г-н Задлер уехал за нужными инструментами».

На медицинском поприще К. Задлер снискал себе добрую славу, однако среди современников больше был известен, как литератор, как историк-любитель (некоторые критики употребляют словосочетание «историк-дилетант»). В середине XIX в. он издал нашумевший литературный труд «Опыт исторического оправдания Петра I против обвинений некоторых современных писателей». В книге Задлер полемизировал с оппонентами, защищая Петра от нападок современных ему публицистов, в частности Михаила Погодина, резко осуждавшего отношение Петра к царевичу Алексею. Тема Петра I в то время была востребована русским обществом, поэтому книга стала бестселлером, хотя критики и отмечали её как «слабую по языку и содержанию». В 1872 г. Задлер издал в Петербурге на немецком свою вторую свою книгу, «Пётр Великий как человек и правитель», содержащую, кроме всего прочего и сведения о болезнях императора.

На Петровском острове К. Задлер имел два участка на берегу Малой Невки с арендной платой 200 руб. в год за каждый, но потом продал («передал» – как написано в документах) их Соболевскому

Почему именно Петровский?

Кроме указанных личностей, первыми дачниками на Петровском острове являлись барон Витте, тайный советник, профессор Петербургского университета Моисей Плисов и другие важные персоны. Возникает вопрос: если высшие круги русского общества, к которым безусловно следует отнести большинство упомянутых в этой главе персон, обустраивали дачи и селились на Петровском острове на арендованной земле, то этому должна быть какая-то причина. Ведь прежде аристократия предпочитала иные дачные места: Каменный остров, Петергофскую дорогу, в крайнем случае, Колтовскую слободу. Тем более что, кроме собственно строительства дач, всем арендаторам приходилось тратить немалые средства на обустройство низменных невских берегов, в частности Е.В. Карнеев истратил на это 15 000 руб.

Дело, вероятно, в том, что арендаторы предполагали обосноваться на Петровском острове надолго. Никто из них не рассчитывал, что Николай I отберет в 1836 г. земли у Вольного экономического общества и условия аренды изменятся. Играло роль, по-видимому, и «своё» окружение. Арендаторы хорошо знали друг друга, большинство из них (Соболевский, Вронченко, Карнеев, Шильдер) были связаны по службе с Корпусом горных инженеров. Близ Петровского дворца, где они селились, дач людям иного круга не предоставлялись.

Предвижу возражение: стоит ли так подробно останавливаться на арендаторах 1830-х гг., изучать их биографии, если на острове от их владений ничего не сохранилось? Дачи в «готическом вкусе», некогда величественные и эффектные, сгнили или снесены, сады порублены, пристани исчезли.

Думается, стоит, ибо вклад первых дачников-арендаторов в освоение островной земли явился решающим для дальнейшей судьбы Петровского острова. Это они обустроили набережные и многочисленными подсыпками избавили остров от топких низин. Они разбили сады и приучили петербургскую общественность к тому, что на лето далеко из города можно и не уезжать. Более того, обустройство Большого Петровского парка, предпринятое Николаем I в 1837–1840 гг., на наш взгляд, состоялось лишь благодаря тому, что перед этим западную часть острова обустроили и обжили дачники, и возникла дисгармония между цветущей западной частью и необжитой, заваленной старыми судами восточной частью. Не случись «дачной эпохи» 1830-х гг., совсем не факт, что остров обзавелся бы парком, двумя великолепными прудами, городком Сан-Галли, Домом ветеранов сцены и, наконец, в XX в. – стадионом.

В 1836 г. Комитет городских строений Петербурга начал дело, полное название которого звучит так: «Дело на устроение Петровского парка и шоссе по Петровскому острову, с углублением речки Ждановки». Вёл его председатель Комитета городских строений генерал-лейтенант А.Д. Готман, а указ об устройстве парка в 1836 г. издал император Николай I.

Пожалуй, именно это «дело» обустройства восточной части Петровского острова в 1837–1840 гг. наиболее серьёзно изменило его ландшафт и сформировало нынешний облик.

Уже по названию «дела об устроении» видно, что решалась триединая задача:

1. Устроение Петровского парка;

2. Прокладка Петровского шоссе (Петровского проспекта), пересекающего весь остров и выходящего через Большой Петровский мост на Крестовский остров;

3. Углубление реки Ждановки и укрепление (возвышение) её берегов.

Попутно решалось ещё несколько задач: освобождение низменной части острова в районе нынешнего стадиона «Петровский» от многочисленных и хаотично наваленных судов; очистка и углубление прудов; освобождение от бывших построек Тучкова моста, некогда проходившего по восточной оконечности острова.

Основными подрядчиками выступали ораниенбаумский купец 1-й гильдии Влас Яковлевич Пильгунов и акцизный крестьянин Степан Николаевич Третьяков. Производителем работ являлся инженер-капитан И.Ф. Буттац. Садовый мастер – Ф. Гаврилов.

План Большого Петровского парка. 1830-е гг.

Смета, утверждённая в 1837 г., составила 320 000 руб., но затем она многократно корректировалась. За лето и осень 1837 г. (до 10 октября) удалось выполнить значительную часть подготовительных работ. Снесли забор Придворного воскобелильного завода, окружавшие его огороды; сам завод, находившийся на Петровском острове с конца XVIII в., будет ликвидирован несколько позже.

Параллельно происходило углубление речки Ждановки и укрепление её берегов извлечённым из воды грунтом.

Нынешний облик речи Ждановки имеет мало общего с тем, что существовал в XIX в.; тогда он представлял собой пологие, неправильных очертаний берега, поросшие кустарником и покрывавшиеся водой при самом незначительном наводнении. Берег прорезали небольшие лагуны и песчаные отмели. Часть береговой полосы была завалена судами и лодками.

Понятно, что без возвышения берегов нельзя было и думать об устройстве парка, ибо первое же наводнение смыло бы все устроенные дорожки и повалило высаженные деревья. Речку углубили, оформив деревянную обделку набережной со стороны Петровского острова, а также обустроив небольшую насыпь. Для подсыпки берегов использовали битый кирпич. Обломки кирпичей тех времен, а также старые гвозди до сих пор можно найти на берегах Ждановки.

Собственно, нынешний берег реки вдоль стадиона «Петровский» – и есть результат работы 1837 г., с тем лишь дополнением, что в 1960-х гг. его одели в банкет – каменное возвышение для защиты от размыва.

Приводились в порядок и пруды. Согласно отчету Комитета городских строений от 7 августа 1837 г., из прудов извлечено 5000 куб. саженей грунта и отвезено на насыпь вдоль речки Ждановки. После этого неглубокие пруды, даже скорее болотца, стали пригодны для купания. В некоторых местах берегам придали правильную геометрическую форму, а в одном месте соединили подземной каменной трубой с Малой Невой для того, чтобы вода в пруду не застаивалась. В пруд после этого стала заходить рыба, и его берега облюбовали рыбаки.

Однако извлечённого со дна грунта не хватало для обустройства берегов Ждановки, поэтому на судах приходилось подвозить грунт и строительный мусор из других районов Петербурга. За один только 1837 г. завезли свыше 1000 куб. саженей грунта и щебня. К осени 1837 г. уложили около 500 кв. метров откосов.

«Владельцев судов незамедлительно отыскать…»

В неожиданно сложную задачу вылилось освобождение восточной оконечности Петровского острова от наваленных здесь судов. Дело в том, что обустройство Петровского парка происходило сразу после постройки нового Тучкова моста (1833–1836 гг.) При этом старый Тучков мост, пролегавший частично через Петровский остров, полностью разобрать не успели, тем более не успели ликвидировать существовавшую рядом пристань. Место для стоянки сдавалось городскими властями в аренду, и владельцы судов не желали выводить их спешно, ссылаясь на то, что следует дождаться «высокой воды». Кроме того, не всех владельцев можно было отыскать, часть судов на остров занесло предшествующими наводнениями, и они уже никому не принадлежали.

Почему-то больше всего бесхозных судов приносило с Васильевского острова, вероятно, господствующими во время наводнения юго-западными ветрами. На приказ городской власти «всех владельцев судов незамедлительно отыскать и берег освободить», обер-полицмейстер летом 1837 г. докладывал генералу А.Д. Готману, что полиция «побуждает арендаторов» освободить берег острова без всякого отлагательства, но часть судов стащить «до большой прибыли воды» не представляется возможным. Например, одному из крупных судов, принадлежавшего купцу Цветкову, необходимо было 2 фута глубины, а где её взять летом на этом мелководье? В конце концов решили часть судов разобрать на суше, а часть оставить на берегу до осенних наводнений.

Вообще восточная оконечность острова, там, где ныне находится стадион «Петровский», доставила властям и подрядчикам много хлопот. Мало того что она была самой низкой из всей обустраиваемой территории, почти болотом, так её и захламили порядочно. Здесь существовала кузница, чьи-то сараи, складировались материалы, оставшиеся от постройки Тучкова моста, да ещё плюс к тому сохранялись дряхлые конструкции старого Тучкова моста…

Старый мост и кузницу сломали, материалы с публичных торгов продали, а вот от судов избавлялись целую осень. Подрядчики привлекли полицию, и та, не слишком церемонясь с собственниками, дозволяла делать с судами всё, что заблагорассудится, если только хозяева медлили с эвакуацией.

Проще обстояло дело с прокладкой Петровского шоссе, позже переименованного в Петровский проспект. Ему положили ширину 4 сажени (8,5 м), неизменную, кстати, до сей поры, во многих местах подсыпали привозным грунтом и щебнем, чтобы хоть как-то поднять над окрестными местами, и сим дело завершили.

В том же 1837 г. проложили от Тучкова моста широкие ездовые аллеи, огибавшие пруды и создававшие замкнутые окружности. Вдоль ездовых аллей шли пешеходные прогулочные дорожки, защищённые специальным ограждением.

Шесть мостов за год

В 1838 г. взялись за мосты. Их предполагалось сделать целых шесть: Ждановский – с дамбы Тучкова моста через речку Ждановку на Петровский остров; Кадетский – через Ждановку ко Второму кадетскому корпусу; Большой Петровский – через Малую Невку на Крестовский остров; и, наконец, три моста внутри парка через пруды.

Не надо и говорить, насколько живописно стала выглядеть местность после устройства мостов. Кольцевые ездовые и пешеходные дорожки вдоль прудов среди естественной и искусственно высаженной растительности и аккуратных клумб; беседки и скамейки вдоль насыпей из дёрна, на которых произрастала живая изгородь; павильоны, где торговали лимонадом и парным молоком…

Петровский парк. Мост через Ждановку

Следы ездовых дорожек вокруг Второго пруда

Однако прежде чем это произошло, минуло несколько лет. А в 1838 г. на одни только материалы для мостов составили смету на 182 000 руб., потом она ещё обросла изрядной суммой. Чтобы сбить цену, Комитет городских строений назначил торги (говоря современным языком, тендер) на постройку мостов, которые снова выиграл купец В.Я. Пильгунов. Крестьянин Ф. Кузнецовский взялся за 4000 руб. произвести завалку низких берегов Ждановки, где должен был расположиться Кадетский мост, обращённый к фасаду здания Второго кадетского корпуса. Это ещё одно напоминание о том, что крутые и высокие берега Ждановки – дело рук человеческих: до обустройства парка и мостов они оставались низкими и заболоченными.

Большое внимание уделялось и Крестовскому мосту, который позже станет Большим Петровским. До 1838 г. постоянной переправы с Петровского острова на Крестовский не существовало, и частью работ по обустройству парка стало наведение этой переправы. Серьёзную работу пришлось проделать со стороны Крестовского острова: соорудить предмостную площадь, засыпать часть русла реки Чухонки, пересекавшей Крестовский остров и начинавшейся как раз возле моста, наконец, соединить мост с дорогой, имевшейся на острове.

На новом мосту полиция затребовала установить полицейскую будку, и в 1838–1839 гг. её установили. Несколько полицейских будок установили и в самом Петровском парке; из дальнейшего станет ясно, зачем это было нужно.

Одновременно с торгами на постройку мостов происходили торги на поставку саженцев для парка. В то время городского питомника в районе Тучкова моста ещё не существовало, поэтому приходилось покупать саженцы у частных лиц, что выливалось для государственной казны в копеечку. Так, выигравшие торги садовый мастер А. Екимов и крестьяне А. Лебедев и Н. Семизоров поставили саженцев на десятки тысяч рублей, и саженцев этих было много: одних лип и клёнов по 5000; дубов, вязов, елей и сосен – по 500. Немало высадили шиповника и черёмухи. Рассадку деревьев по распоряжению властей осуществляли куртинами.

В любом случае понятно, откуда в Петровском парке ныне такая прекрасная дубрава. Да и по количеству высаженных растений видно, что естественной растительности, некогда весьма пышной, на острове к середине XIX в. почти не осталось, иначе не потребовались бы столь существенные затраты на закупку саженцев.

Если дубравы дожили до наших дней, то соснам и елям повезло меньше, в советское время территорию парка потеснили заводы, и сосновый лес погиб, хотя в небольшом количестве что-то сохранилось.

Для лучшей приживаемости саженцев на территорию парка навезли 800 куб. чернозёма, установили колья, а летом осуществляли поливку. Почти все прижилось, однако 1 ноября 1838 г., случилось очередное, почти дежурное для Петербурга наводнение, и часть деревьев, согласно рапорту инженер-капитана И.Ф. Буттаца, «выдернуло водою». На остров нанесло нечистот и мусора и частично размыло откосы на берегах Ждановки. Комитет городских строений в срочном порядке выделил средства на устранение последствий наводнения.

В 1838 г. в основном мосты построили, хотя какие-то работы продолжались и в 1839 г. В том же 1839-м взялись за территорию бывшего Придворного воскобелильного завода, вплотную подступавшего к парку. Её очистили и подняли навезенным грунтом. Крестьянин Ф. Кузнецовский согласился выполнить всю работу за 22 895 руб. (поразительная точность сметы!) и выполнил её к концу года.

Вообще все эти суммы с точностью до рубля, а то и до копейки наводят на некоторые мысли, а именно: насколько эффективно использовались выделенные средства. Из произведений русских классиков мы знаем, что казнокрадство преследовало Россию в любую эпоху, не обошлось, вероятно, без этого и в деле об устроении парка. Однако, думается, масштабы этого явления были гораздо меньше нынешних. Во-первых, то время было более дисциплинированное, и люди ещё чего-то боялись – ну хотя бы Бога и своей совести, а во-вторых, контроль за ходом работ со стороны Комитета городских строений осуществлялся неусыпно. С некоторой погрешностью легко можно было сосчитать и количество навезенного грунта, и количество материалов, ушедших на постройку в общем-то типовых деревянных мостов…

Как скот чуть не объел парк

В зимнее время Петровскому парку вдруг потребовались сторожа. Из доноса инженер-капитана И.Ф. Буттаца становится ясно почему. В записке от 27 сентября 1839 г. он писал, что с 15 сентября, т. е. со времени окончания работ в парке, и до следующего сезона, т. е. до 15 апреля, парк остается без надзора, и «пускаемый обывателями Петербургской стороны скот очень много портит куртины и деревьев». Попросту говоря, домашний скот объедал листву ценных пород деревьев и затаптывал клумбы.

Да, и на Ждановской набережной, и на Малом, и даже на Большом проспекте Петербургской стороны обыватели, ещё не застроившие свои владения доходными домами, в большом количестве содержали в сараях домашний скот: коров, свиней, не говоря о лошадях. Коров исторически пасли на острове, а с постройкой мостов и обустройством парка выгонять по утрам всю эту живность стало ещё удобнее: и трава сочнее, и молодые деревья, недавно высаженные, нежнее, и переправы в полном порядке…

Вот и получалось, что как только рабочие покидали остров после осенних работ, на лужайках начинали хозяйничать коровы и лошади. Они гуляли по ездовым дорожкам от куртины к куртине, выбирая самую сочную зелень. Пришлось на зиму нанимать трёх сторожей с оплатой 33 руб. в месяц, да к тому же использовать полицию, будки для которой построили в парке. На всякий случай закрывали на зиму и дороги через парк после того, как поток отдыхающих иссякал.

Таким образом, к 1840 г. Петровский парк в основном обустроили: возвели шесть новых мостов, проложили Петровское шоссе, очистили берег от навала судов. Высадили десятки тысяч деревьев, проложили пешеходные и ездовые дорожки и – главное – несколько подняли берега Ждановки и Малой Невки с тем, чтобы ординарные наводнения в одночасье не могли смыть всю эту вновь созданную красоту. После обустройства Петровского парка император Николай I любил верхом проехать вокруг прудов по ездовым дорожкам, затем через Большой Петровский мост переместиться на Крестовский остров, а там уже и на Елагин.

«Любек», Английский клуб, и стойла для коров

После обустройства Петровского парка в 1837–1840-х гг. его территория длительное время не менялась. Средства на содержание выделялись из городского бюджета, а парк находился то в ведении 1-го округа Путей сообщения, то в ведении Петербургского городского общественного управления. Никакого строительства, естественно, тут не разрешалось, и нынешнюю ситуацию, когда на окраинах парков то тут, то там вдруг появляются чьи-то особняки, либо в пространство парка вгрызаются кафе и рестораны, в то время невозможно было представить.

В подтверждение тому следующие факты. В марте 1838 г. иностранец Леконт просил разрешения устроить ледяные горы на месте, отданном во временное пользование баронессе Витт. За содержание гор Леконт готов платить ежегодно весьма значительную сумму в размере 1200–1400 руб. В это же время мещанин Тимофей Карабанов направил в Кабинет его императорского величества прошение о дозволении открыть на острове трактир; прошение он мотивировал тем, что «по случаю многолюдного населения Петровского острова, и вновь устроенных дач» развлекательные места в достаточном количестве на острове отсутствуют. Однако ни на устройство гор, ни на открытие трактира высочайшего соизволения не последовало. Отказ мотивировали тем, что «при отдаче во временное пользование разным лицам участков земли, поставлено им в обязанность не заводить там никаких публичных заведений…».

Это говорит о том, что власти поначалу не собирались превращать парково-дачную зону Петровского острова в шумное общественное место, тем более что одно такое место – Крестовский остров с его знаменитыми Немецким и Русским трактирами – в городе уже имелось. Не следует сбрасывать со счетов и то обстоятельство, что Петровский парк находился на пути частых прогулок императора.

Одно исключение, правда, существовало. Ещё в 1840-х гг. на окраине парка рядом с закрытым к тому времени Придворным воскобелильным заводом (ныне на этом месте Судостроительный завод) открыли трактир «Любек». Как писал в 1874 г. журнал «Иллюстрации из жизни русской земли», в праздничные дни рабочий люд стекался в Петровский парк со всей Петербургской стороны, кочевал под тенистыми соснами, удил уклейку и пескарей в прудах, а под вечер толпился возле «Любека». «Постоянный магнит любекцев, – не без иронии отмечал автор заметки, – романтическая арфа, издающая немецкие песни и цыганские романсы, под перстами особы в розовой юбке и чёрном бархатном спенсере… После каждой пьесы артистка обходит слушателей со свернутыми в виде желобка нотами. Талант, в полном осознании своей прелести, требует от вас дани удивления…».

В остальном трактир был похож на все другие трактиры города; поздним вечером языки под действием «очаровательной арфы» и рейнских вин развязывались, и приличной публике настоятельно рекомендовали удалиться. М. Пыляев отмечал и другую особенность трактира: зимними вечерами здесь давались вечера танцев, а летом неподалёку от трактира в ночь на Иванов день происходили шумные гулянья, в которых особенно активно принимала участие немецкая колония, проживавшая в Петербурге.

Каким-то образом крестьянину Разумееву в 1860-х гг. удалось добиться разрешения установить в Петровском парке стойла для двух коров. Они располагались на месте нынешнего запасного поля стадиона «Петровский». Фасад и план сооружения утверждали городские архитекторы, дабы всё это гармонировало с окружающей обстановкой. Возле пешеходных и конных дорожек устроили небольшой павильон, где гуляющей публике предлагалось парное молоко.

План ангара для хранения лодок клуба «Стрела». 1875 г.

До недавнего времени на месте Английского клуба сохранялся деревянный дом. 2012 г.

Важным событием стало открытие в 1865 г. в естественной гавани Петровского острова английского гребного клуба «Стрела». Гребля вслед за Европой покорила и Россию, гребные клубы на английский манер открывались по всей стране, и Петербург в этом деле не отставал. Ещё с 1840-х гг. спортивная лодка под названием «Arrow» («Стрела») часто появлялась в Ждановке и иногда заходила в укрытый от ветров залив Петровского острова. Ею управляли подтянутые и мускулистые англичане, почти не говорившие по-русски. Видимо, ещё в то время англичане и «положили глаз» на Петровский остров. Действительно, где как не в закутке Петровского парка следовало обустраивать причалы? Однако реализовать свои планы клубу «Стрела» удалось лишь в 1860-х гг. Император Александр II своим указом пожаловал участок площадью 0,33 га на краю Петровского парка: здесь разместились ангар для лодок и удобные спуски к воде. Хорошо укрытая от волн и ветров небольшая бухта на берегу Малой Невы служила убежищем во время ненастий, а кроме того, позволяла совершать тренировки внутри бухты, не выходя в Неву.

Что представлял собой гребной клуб «Стрела»? Это было привилегированное общество. Согласно Уставу 1864 г., членами его являлись подданные Великобритании и лишь как исключение ими могли стать лица других национальностей, но не более трети от общего числа членов. Для вступающих существовал годичный кандидатский стаж, но и он не гарантировал участие в клубе, ибо на общем собрании клуба требовалось получить не менее 2/3 голосов присутствующих. При этом ежегодный членский взнос составлял значительную по тем временам сумму в размере 25 руб. Ясно, что кастовость и замкнутость клуба препятствовала его развитию, и существенной роли в развитии гребного спорта в городе он не сыграл, хотя популярностью пользовался огромной, ибо собирал под своими знаменами множество известных и богатых людей Петербурга.

На предприятии «Спецтранс», на месте здания Английского клуба, до последнего времени стояло деревянное сооружение, чем-то напоминающее лодочные ангары XIX в. Когда автор этих строк в начале 2000-х гг. проник на территорию завода, то обратил внимание на покосившееся здание на берегу Малой Невы. На мои расспросы никто из рабочих не смог объяснить, когда же построено данное сооружение.

– Кажется, ещё до войны стояло, – ответил, подумав, пожилой механик, – а вот насчет XIX века не знаю. Вряд ли… Это вам надо бы старожилов спросить, но они все поувольнялись, когда зарплату в начале девяностых стали задерживать. Никто, наверное, и не скажет теперь.

Другой рабочий добавил:

– А почему нет? Работала же голландская землечерпалка у нас более ста лет, почему здание не могло простоять.

Вокруг здания валялись лодки, как, очевидно, полторы сотни лет назад валялись около ангара Английского клуба; стены потеряли геометрически правильные очертания и косились и кренились так, что, казалось, вот-вот падут под тяжестью крыши. Возможно, это то самое, только несколько перестроенное здание гребного клуба? И вправду: если где и могло сохраниться подобное сооружение, то только на закрытой территории завода.

В 2014 г. завод «Спецтранс» ликвидировали, территорию расчистили под жилую застройку, и старинное сооружение исчезло.

Открытая сцена народного театра

В конце XIX в. власти выборочно стали давать разрешение на обустройство развлекательных заведений в восточной части Большого Петровского парка, в районе нынешнего стадиона «Петровский». Парк к тому времени стал местом публичных гуляний, и прежде пейзажная восточная часть острова превратилась в регулярную. Если в 1840 г. иностранцу Блюму не было дозволено построить «красивый каменный павильон» и «наладить продажу кофе, напитков и цветов», то с 1870-х гг. подобные заведения на острове множатся. В том числе чайная, квасная, столовая… В 1876 г. на месте нынешнего футбольного поля стадиона «Петровский» сооружается небольшая беседка.

Ещё одно существенное преобразование Петровского парка случилось после 1899 г., когда по указу Николая II значительную часть парка площадью 13,6 га безвозмездно передали Санкт-Петербургскому обществу попечительства о народной трезвости.

Открытая сцена Народного театра. 1900-е гг.

С одной стороны, парк сразу ожил: устроили карусели, катальные горки, лодочную пристань, поле для игры в городки, столовую, чайную… На живописном островке, существовавшем посредине пруда (этот остров срыли землечерпалками в 1950-х гг.), разместили туалеты и ещё одну открытую сцену. Связь с островом осуществлялась с помощь паромов.

С другой стороны, парк в значительной степени утратил черты камерности. В выходные спокойного отдыха здесь уже было не найти. Люди приходили в парк семьями, иногда с собственной провизией, а на открытой сцене Народного театра, сменяя друг друга, играли военные духовые оркестры и выступали полковые песельники. Об этой сцене следует сказать особо. Её возвели в самом начале XX в. на большой ровной площадке в восточной оконечности острова, где сейчас находится футбольное поле стадиона «Петровский». Сцена представляла собой прямоугольную (в плане) деревянную беседку на возвышении. Зрители во время представлений занимали обширное пространство под открытым небом перед сценой. Возможно, сцену и площадку именовали Народным театром потому, что представления здесь всегда были бесплатными, даже после того как в начале XX в. на смену духовым оркестром пришли драматические постановки и выступления артистов разговорного жанра.

Пруд Петровского парка. Конец XIX в.

В 1910-х гг., видимо, с появлением денег в казне (промышленность Российской империи перед Первой мировой войной развивалась небывалыми темпами), парк ещё раз благоустроили: обновили дорожки и высадили множество цветов и декоративных растений. В парке стояли чучела зверей в натуральную величину, что привлекало сюда детвору. Популярной зимней забавой для детей Петербургской стороны являлось катание на северных оленях и лайках по прудам Петровского острова. Управляли оленями и собаками ненцы, которые жили тут же, в чумах.

По словам очевидцев, территория парка перед Первой мировой войной была обихоженной: вдоль аллей – аккуратно подстриженные декоративные деревья; рядом – клумбы с цветами; в роще – стилизация под дремучий лес с чучелами зверей. Горожанам вполне хватало восточной части острова для гуляний, поэтому они равнодушно взирали на то, как западная и центральная часть Петровского острова оккупируется предприятиями, лесопилками и складами.

То, что в Большом Петровском парке на месте Открытой сцены будет возведён стадион, стало известно ещё до революции. Но реализовать идею удалось только при советской власти в 1924 г., а в 1905–1916 гг. спорили, строить ли в дополнение к нему спортивные сооружения на Тучковом буяне и Ватном острове, иначе говоря, давать ли ход так называемой «спортивной концепции» развития Петербургской стороны. Городские власти планировали не просто преобразить пространство между Кронверком, Тучковым мостом и Петровским островом, но и сделать набережную Малой Невы красивейшей в городе. С этой целью в 1912–1913 гг. прошли два архитектурных конкурса на застройку пространства: по планам предполагалось, что на территории вблизи Тучкова буяна разместятся дворец выставок, музей, парк, рестораны, развлекательные павильоны… Красивые аллеи лучами разрежут пространство, а в центре будут бить фонтаны. Кому позволяет воображение, может представить себе этот парк-музей на месте нынешнего «Юбилейного» и бывшего Ватного острова.

Идеологи «спортивной концепции» предполагали увязать пространство Тучкова буяна с Петровским островом, соединив их в единый архитектурный ансамбль. Октябрьский переворот 1917 г. положил конец спорам, однако через семь лет к идее строительства стадиона на Петровском острове вернулись, правда, «забыв» об идее обустройства Тучкова буяна, в результате чего «парк-музей-стадион» от Кронверка до Петровского острова оказался реализован лишь в чертежах.

Спортивному сооружению повезло больше. Возведенный в 1925 г. стадион им. В.И. Ленина (ныне – «Петровский») имел для жителей куда большее значение, чем просто стадион. Он являлся продолжением Большого Петровского парка, его составной частью, с аттракционами, буфетами, купальнями, с зимним катком и летними тележками мороженого на берегах пруда, с бочками кваса на Ждановском мосту… Лишь к 1980-м гг. стадион потерял своё «культурно-развлекательное» значение, став просто спортивным сооружением, а сейчас он и вовсе закрыт для посещения, хотя и включает в себя самую благоустроенную часть Петровского парка.

История постройки

В 1924 г. постановлением Президиума Ленинградского губисполкома решено возвести спортивное сооружение на 10 тысяч мест. По плану, составленному инженером А. Вейводой, арена должна была стать многофункциональной: с футбольной и баскетбольной площадками, мотовелотреком, с легкоатлетическим дорожками и даже плавательным бассейном в пруду Петровского острова. Несмотря на задержки в строительстве, связанные с разрушительным наводнением 1924 г., первые соревнования на стадионе им. В.И. Ленина прошли уже в 1925 г. В июле состоялся матч между сборными Ленинграда и Харькова, собравший на трибунах (и на заборах) свыше 10 тысяч зрителей. К радости болельщиков, ленинградцы победили очень сильную команду Харькова с разгромным счетом 5: 1. В этом же году прошли соревнования по лёгкой атлетике, плаванию и гребле, что соответствовало планам государства воспитывать советского человека разносторонне развитым.

Стадион им. В.И. Ленина. 1930-е гг.

Ждановский мост шёл от дамбы Тучкова моста. 1937 г.

На строительство потратили свыше 170 000 руб., однако изъяны выявились довольно скоро. Дело в том, что на виражах (трибунах за воротами) не существовало зрительских мест, а устроили бетонные треки для мотоциклетных состязаний, что ограничивало вместимость. Десяти тысяч мест для такого города, как Ленинград, явно было недостаточно, ведь стадион на Крестовском острове на 100 тысяч мест в то время ещё только планировался к постройке.

С учётом этого недостатка в 1933 г. провели реконструкцию, и на месте виражей бетонного трека выросли деревянные трибуны. Стадион вмещал уже 25 тысяч зрителей.

Футбол на стадионе им. Ленина. 1930-е гг.

14 июля на реконструированном спортивном сооружении провели товарищеский матч сборных СССР-1 и СССР-2. Он запомнился болельщикам тем, что, по идее, более слабая вторая сборная победила первую со счетом 2: 0. Это объяснили тем фактом, что во второй сборной играли преимущественно ленинградцы, которые в родном городе, как говорится, рвали и метали, не оставив москвичам и украинцам из первой команды никаких шансов.

Но вскоре изъян выявился и в новом стадионе. Точнее, не в стадионе, а в подходах к нему. Суть в том, что Ждановский мост, соединявший Петровский остров с Петроградской стороной, был тогда ориентирован иначе: он шёл от дамбы Тучкова моста к стадиону, поэтому перед матчами, а особенно после них, толпы народа вываливались на Тучков мост, парализуя трамвайное и автомобильное движение.

Например, 5 сентября 1935 г. сборная Ленинграда принимала команду профессиональных футболистов из Праги. Стадион осаждали болельщики, штурмовавшие билетные кассы, в результате чего трамвайное движение через Тучков мост оказалось прерванным на несколько часов. После матча картина повторилась: зрители, покидая стадион, вновь перекрыли всё движение на Петроградской стороне. К слову сказать, тот матч закончился почётной для ленинградцев ничьей 2: 2.

Избавиться от проблемы подхода к стадиону смогли лишь после войны, разобрав мост у Тучкова моста и построив новый на Ждановской набережной.

Важную роль стадион им. В.И. Ленина сыграл и в жизни блокадного Ленинграда. Он, что называется, весь пошёл в топку. При страшном дефиците дров жители окрестных мест в 1942 г. разобрали деревянные трибуны, спасая тем самым свою жизнь. От спортивного сооружения остался лишь железобетонный остов, да ещё портрет В.И. Ленина, который долго висел на стадионе. Недалеко от разобранных трибун, на месте нынешнего запасного поля, в 1941–1944 гг. располагалась зенитная батарея, так что Петровский остров в этом месте ещё и изрядно бомбили.

Среди послевоенных забот руки у государства дошли до стадиона далеко не сразу, и его остов, облюбованный стаями ворон, простоял тёмным пятном на Петровском острове до 1955 г. Причём на том же Петровском острове гораздо раньше стали реконструировать, казалось бы, гораздо менее значимое сооружение – Дом ветеранов сцены, где к 1955 г. успели построить несколько новых корпусов. Однако это объяснимо: главной идеей городских властей после войны оставался стадион на Крестовском острове. До «Ленина» ли тут было?

Тем не менее, концепция развития Петроградской стороны главного архитектора Ленинграда Н.В. Баранова, обнародованная в 1950-х гг., предусматривала благоустройство Ждановской набережной, Петровского и Крестовского островов. В ней, в частности, предполагалось «развитие пространственной композиции исторического центра города вдоль фарватера Малой Невы к берегам залива, создание парковых массивов на Петровском и Крестовском островах…». В это же время пытались вернуться (и опять неудачно) к нереализованной дореволюционной идее благоустройства Тучкова буяна с созданием Центрального городского парка.

Вид стадиона после войны. 1945 г.

К восстановлению стадиона приступили в 1955 г. За шесть лет по проекту архитекторов Н.В. Баранова, О.И. Гурьева и В.М. Фромзеля построили обрамлённый сотней декоративных колонн новенький стадион, заодно поменяв местоположение Ждановского моста. Соответственно парадный вход стадиона обратили не к Тучкову мосту, а к Ждановке.

О том, что это стал совершенно новый стадион, говорит отношение к нему самих архитекторов. Тот же Н.В. Баранов называл его «стадионом Судостроителей» (дискутировалось – «Судостроитель», «Судостроителей»), а отнюдь не стадионом им. В.И. Ленина. Лишь местоположение связывало новый стадион с разрушенным в годы войны. Закрепись название «Судостроитель», вряд ли бы мы вспоминали довоенный деревянный стадион, однако новому сооружению, согласно имевшейся в то время партийной традиции, также присвоили имя Ленина, ибо все значимые сооружения было принято именовать таким образом. Можно было дать ещё имя С.М. Кирова, но оно уже было закреплено за спортивным сооружением на Крестовском острове.

Строительство нового стадиона им. В.И. Ленина. 1957 г.

Как бы там ни было, стадион, выполненный в стиле неоклассицизма, органично вписался в существующий пейзаж, перекликаясь с «неоклассической» Ждановской набережной. В 1992 г. поменяли название на «Петровский», пару раз реконструировали, заменив дренаж в 1976 г. и перед играми Доброй воли в 1994 г., но в целом – это всё то же сооружение 1961 г., отметившее недавно свое 50-летие.

Шестидесятые годы XX в.

Расцвет Большого Петровского парка пришёлся на 1960-е гг. и совпал по времени с постройкой нового стадиона. Основные развлечения не только для детей, но и для взрослых Петроградской стороны находились именно здесь. Это стал поистине парк-стадион. Причём он не был разделён, как сейчас, на две части: закрытую для посещения территорию вокруг стадиона «Петровский» и открытую около Петровского проспекта и бывшего городка Сан-Галли. Нет, парк был единым, всегда доступным для посещения и завлекающим людей разными развлечениями. Часть, примыкавшая к стадиону, оставалась более цивильной: зимой здесь работал каток, летом – открытый бассейн, который сейчас выглядит как пруд. По выходным играла музыка, при катке работало кафе, а летом на каждом шагу стояли тележки с мороженым.

Бассейн на стадионе им. В.И. Ленина. 1976 г.

Да и сам стадион не выглядел неприступной крепостью. Строго говоря, доступ был закрыт только на футбольное поле и трибуны. Наш сосед по квартире устраивал по утрам пробежки вокруг арены – тогда бег трусцой только входил в моду. Для детей работали многочисленные бесплатные секции фигурного катания, футбола, лёгкой атлетики, гимнастики… Можно было зайти в любое помещение, ознакомиться с работой секции, посмотреть, как проходят тренировки. Летом в открытом пруду возле стадиона работал плавательный бассейн, существовала секция по прыжкам в воду. На берегу пруда стояли комфортабельные раздевалки. В жаркие дни у пруда-бассейна было не протолкнуться, никто не гнушался невской воды, видимо, и впрямь она была чистая. К летним воспоминаниям относятся и концерты 1964 г.

Сейчас выступления артистов на спортивных аренах – норма, а тогда это поветрие только начиналось. Одни из первых, если не первые «стадионные» концерты в Ленинграде состоялись в августе 1964 г. как раз на стадионе В.И. Ленина. В течение нескольких дней в открытую форточку нашего дома на Ждановской набережной врывались популярные мелодии в исполнении Майи Кристалинской, Муслима Магомаева, других известных артистов. Пели, естественно, вживую. Поэты, чрезвычайно популярные в ту эпоху, читали стихи, а известные шахматисты гроссмейстеры Михаил Таль и Виктор Корчной умудрились даже провести показательный матч во время концертов, причём это был настоящий боевой матч, в котором с преимуществом в одно очко победил Корчной. Рассказывали, что спустя два десятка лет В. Корчной пытался разыскать партии того увлекательного матча, но они оказались утерянными.

Билеты на концерт стоили дорого, что-то около полутора рублей, родители денег не давали, но мой приятель по классу Витька нашел выход.

– Я знаю, как пройти бесплатно. Пойдём!

Обойдя кордоны, стоящие у стадиона, мы справа, через заборы «Спецтранса» (тогда они были невысокими деревянными), подошли к секторам.

– Попытаемся прорваться? – спросил я.

– Нет, не получится. Говори на контроле, что родители на трибунах с билетами, а ты, мол, просто выходил в туалет. Для приличия назови ряд и место. Я вчера так прошёл, – сказал Витька и добавил: – Только давай по разным секторам, а то не поверят.

Витька не спеша подошёл к контролю у ближайшего сектора, бросил несколько фраз, ему в ответ кивнули, и он спокойно прошествовал на трибуну.

То же попытался сделать и я в соседнем секторе, но не тут-то было. То ли у меня не было Витькиной уверенности, то ли парень с красной повязкой на рукаве помнил, что из сектора никто не выходил, но меня не только не пустили в сектор, но с помощью дружинников и вовсе вывели с территории стадиона. Пришлось мне вечером опять довольствоваться концертом у открытой форточки и вслушиваться в нечётко доносившиеся слова популярной песенки Майи Кристалинской «Топ, топ, топает малыш…».

Почти каждый концерт 1960-х гг. на стадионе открывался прыжками парашютистов. То было время первых полетов в космос и небывалой популярности профессии лётчиков и космонавтов, поэтому приземляющиеся в центр футбольного поля парашютисты вызывали у зрителей бурю эмоций. Однако довольно часто события разворачивались вопреки сценарию. Самолёт сбрасывал парашютистов, и из пяти двое, как и предполагалось, приземлялись в центре поля, а троих уносило ветром куда-нибудь к проспекту Добролюбова, и они висели на деревьях до тех пор, пока пожарная машина не снимала бедолаг. Помню, как на одном из праздничных мероприятий самолет сбросил двух парней и двух девушек; с парнями было всё в порядке, а на девушек, висящих на деревьях рядом с Князь-Владимирским собором и нелепо болтающих ногами, мы потом ходили глазеть. Ещё больший смех вызывала ситуация, когда парашютист приземлялся прямо на трибуну, накрывая широким куполом ряды зрителей. Те копошились под белоснежным материалом, не зная, как выбраться, а остальная часть стадиона громко хохотала. Видя, что прыжки с парашютом «точно в центр поля» дают частые осечки, организаторы концертов вскоре отказались от этого эффектного, но непредсказуемого мероприятия.

Без футбола

Мы говорим о парке, о стадионе, но ничего не говорим о футболе. А дело в том, что собственно большого футбола на стадионе им. В.И. Ленина почти и не было. Тридцать тысяч зрителей – столько вмещал тогда стадион – много по нынешним временам, но слишком мало для города тех времен. Поэтому все основные матчи ленинградских команд проходили на Крестовском острове, на стадионе им С.М. Кирова. А на «Ленина» играли только команды класса «Б», то есть второй лиги, по-современному. У касс висели афиши с названием команд: «Энергетик», «Нефтяник», «Машиностроитель» и других, но мало кто посещал подобные матчи. Эти провинциальные «Машиностроители» содержались каким-нибудь крупным заводом городка N (благо промышленность в СССР работала), но выше класса «Б» подниматься не дерзали. Когда ленинградское «Динамо» вылетело во вторую лигу, то и оно стало играть на «Ленина».

Большого футбола не было, но на стадионе часто проводились крупные легкоатлетические соревнования. Не будет преувеличением назвать его главной легкоатлетической ареной Ленинграда. Так, в 1968 г. он впервые принимал легкоатлетический мемориал братьев Знаменских. Кениец К. Кейно, ставший чуть позже олимпийским чемпионом, пробежал 5000 м за 13 мин. 36,2 сек, а бегун из ГДР Юрген Гаазе 10 000 м преодолел за 28 мин. 4,4 сек, что стало европейским рекордом.

В июле 1970 г. состоялось особенно грандиозное зрелище: легкоатлетический матч СССР – США. «Матч гигантов» как его тогда называли в прессе. Это было не только спортивное, но и где-то политическое соревнование «двух разных общественно-политических систем». Зрителей в первый же день соревнований при проливном дожде на стадионе собралось 30 тысяч. Свободных мест не было. А сам матч прошел в крайне упорной борьбе и закончился победой команды СССР со счетом 200: 173, причём в самой престижной и, надо сказать, исконно «американской» дисциплине – беге на 100 м – выдающийся советский спринтер Валерий Борзов финишировал первым, обогнав двух лучших спринтеров США. Американцы проиграли ещё в трёх видах программы, где до этого постоянно были первыми – в беге на 800 и 1500 м и толкании ядра.

Стадион «Петровский»

До постройки в 1967 г. дворца спорта «Юбилейный» стадион им. В.И. Ленина являлся главной хоккейной площадкой города. Хоккейное поле заливалось прямо в чаше стадиона – в левом его углу, на левую же половину трибун продавали билеты – думаю, тысяч шесть-семь. Несмотря на мороз, на матчах команды СКА присутствовало множество зрителей.

Я жил с родителями на Ждановской набережной, в «сталинском» доме № 11, как раз напротив стадиона, и сосед по коммуналке дядя Вася, заядлый болельщик, несколько раз брал меня с собой. Единственным моим желанием на этих матчах было не замерзнуть на открытом воздухе, а также попытаться разглядеть шайбу в снегу. Во время снегопада матчи без конца прерывались, специальная снегоуборочная машина выкатывалась на лёд, но всё равно уже через несколько минут хоккеисты не столько играли, сколько искали шайбу в снегу, а мы узнавали о забитом голе только по красному огоньку за воротами. Трудно было достать билеты на матчи с ЦСКА – тогдашним чемпионом СССР, однако интереса игры СКА с ЦСКА, на мой взгляд, не представляли никакого. Уже в первом периоде ЦСКА заколачивал четыре-пять безответные шайбы, и игра утрачивала всякий интерес.

Хоккей вообще тогда был своеобразным: вратари играли без масок, игроки без шлемов; кого-нибудь во время матча уносили с поля с разбитой головой. Приходя после игр домой, я долго потом отогревал ноги в горячей воде.

Каждой весной пространство возле билетных касс, располагавшихся у входа на стадион сразу за Ждановским мостом, являлось для мальчишек соседних кварталов источником дохода. Дело в том, что, когда снег таял, на свет появлялись пятаки, десятикопеечные и трёхкопеечные монеты, утерянные в давке у касс. Важно было лишь не пропустить тот счастливый момент, когда верхний слой снега под воздействием солнца таял и изо льда можно было наковырять копеек двадцать-тридцать на пару порций мороженого.

Центром притяжения молодежи был каток, заливаемый зимой вокруг стадиона. В будние дни, ровно в 17.00, включались яркие прожектора; специальные машины обдавали лёд струями воды, которые замерзали на глазах, оставляя неровные полосы; включалась громкая музыка и ледовая арена оживала. Популярные песни «Чёрный кот», «А снег идёт», «Старый клён» и другие, разносившиеся из мощных динамиков по всей округе, служили сигналом и влекли народ на каток. К 17.30 каток уже полон. Молодые девушки и парни, взрослые люди и всюду и всем мешающаяся детвора выписывали круги вокруг стадиона и катались «по часовой стрелке». Некоторые, как бы из лихости и нахальства, пытались двигаться наперекор общему потоку, но у них получалось так же, как и у автомобиля, двигающегося по встречной полосе, – с непременным столкновением. Нарушителей на катках не любили и быстро общими усилиями призывали к порядку. Всё-таки дисциплинированное время было….

Чтобы не платить 10 коп. за пользование раздевалкой, детвора облачалась в спортивную амуницию дома, надевала на лезвия коньков специальные чехлы, и топала через Ждановскую набережную прямо в коньках – попробуй ныне перейти эту улицу даже без коньков. Пахнущие духами девушки на фигурных коньках и плечистые юноши на «серьёзных» беговых коньках с длиннющими лезвиями школьникам казались представителями взрослого, счастливого племени, в жизни которого существовали одни лишь праздники.

Была у школьников и ещё одна забава, весьма рискованная. Дело в том, что Ждановский мост, ведущий к стадиону, был тогда деревянным, и среди мальчишек считалось верхом отваги пролезть под его деревянными толстыми и скользкими балками. Пролезая в первый раз, я дошёл до середины, взглянул в быстрые воды Ждановки и испугался. Укрепило меня только то, что возвращаться было ещё неудобнее, чем лезть вперёд, поскольку развернуться на узкой балке не представлялось возможным. Мой приятель, ползущий по соседней балке, уронил фуражку в воду – она, покружив немного в водовороте, затонула, указав нам возможную нашу участь.

Западная часть Петровского парка

Другая часть Петровского парка (западнее стадиона) вплоть до середины 1960-х гг. оставалась необустроенной и несколько диковатой. Думаю, почти такой же, как это описано в 1920-х у Алексея Толстого в рассказе «Как ни в чем не бывало»: «По левому берегу Ждановки тянется высокий липовый парк, называемый Петровским. У самой воды растут старые, тенистые ивы…». Невдалеке, согласно описанию Толстого, располагались «белые палатки лагерей военной школы и старенькая усадебка сторожа, где бродили куры и поросёнок тёрся о корыто». У озера в глубине парка купали лошадей.

Я же, в начале 1960-х гг. запомнил приземистые домишки и сараи на месте бывшего завода братьев Ждановых; заборчики, за которыми виднелись какие-то цветники; рощу, за которой никто не ухаживал; песочек на отмелях и причаленные лодки у низких, ещё не одетых в гранитный банкет берегов. В погожий день лодки сновали туда-сюда, придавая Ждановке провинциальный и даже какой-то милый южный вид.

Возле судостроительного предприятия «Спецтранс» (Петровский пр., 2), у Второго пруда стояли бревенчатые бараки, приготовленные к сносу. Кто жил в них? По рассказам мамы, кажется, здесь располагались общежития какой-то ткацкой фабрики. Понятное дело, общежития без всякого комфорта и без центрального отопления. Эти бараки я запомнил очень хорошо. Дело в том, что, когда жильцов выселили (в 1960-х гг. деревянные дома сносили массово), мы с приятелями основательно облазили их в поисках «ценностей». Ценностями в нашем, мальчишеском, понимании являлись оставленные за ненадобностью старые настенные часы, деньги – чаще копейки, завалившиеся за плинтус, дореволюционные медные монеты, коих попадалось много, а ценились они мало, зажигалки, авторучки…

В начале Петровского проспекта существовал стрелковый тир, иногда туда приводили школьников сдавать нормы ГТО по стрельбе из малокалиберной винтовки. Словом, остров отнюдь не представлял собой регулярного парка, напротив, ему был присущ милый хаос.

Конечно, сохранись парк в таком виде до наших дней, он быстро бы превратился в помойку, как у нас превращается в помойку всё, за чем перестают ухаживать, но тогда, в 1960-х гг., при благоговейном отношении населения к газонам, цветникам и деревьям, хаос даже как-то шёл Петровскому острову.

Ещё раз парк обустроили в 1962–1966 гг. В это время на Ждановке сооружается высокая гранитная стенка по проекту инженера Г.С. Яковлевой и архитектора Л.А. Носкова, в результате чего русло реки сузилось с 54 до 48 м и она стала напоминать рукотворный канал. Именно после этого рыбаки и покинули её берега. В Большом Петровском парке сносятся все бараки и деревянные хибары, расширяются дорожки, весь подлесок уничтожается. Чуть раньше, в конце 1950-х гг., убирают маленький очаровательный островок в центре Первого пруда, на котором росли огромные дубы и который служил сценой для батальных постановок начала XX в.

Последним по времени, но далеко не лучшим решением стало закрытие для посещения территории вокруг стадиона «Петровский» в середине 1990-х гг. Футбольный клуб «Зенит», в чьём управлении находился стадион, решил избавить себя от хлопот, закрыв (кроме дней футбольных матчей) самую обустроенную территория Большого Петровского парка от населения.

В 2002–2004 гг. всерьёз рассматривался проект сооружения крыши над «Петровским», с тем чтобы стадион удовлетворял требованиям ФИФА в отношении спортивных арен, проводящих международные матчи. Своеобразная летающая тарелка из стекла должна была, по замыслу архитекторов С. Одновалова и С. Шмакова, накрыть арену, однако в итоге от дорогостоящей затеи отказались, поскольку все средства пошли на новый стадион на Крестовском острове.

На Петровском острове случилось немало криминальных историй, отмеченных прессой. Вспоминаются, прежде всего события, связанные с убийством Распутина в 1916 г., когда труп сбросили в Малую Невку возле Большого Петровского моста, или воровские сходки после блокады в 1940-е гг. Однако на острове случались и не такие шумные, но от этого не менее жуткие истории.

В полицейских отчётах сохранился рапорт Кабинету его императорского величества от капитана Перфильева, датированный 1836 г. Капитан докладывал, что проживающий на Петровском острове в дачах Вольного экономического острова великобританский подданный господин Клов, «вышедший в 10 часов утра со двора, оставил в квартире своей жену Прюденс Клов от роду шестидесяти лет. Г-н Клов находился весь день в разных домах Васильевского острова, возвратившись домой в 7 часов вечера, нашел означенную жену свою лежащей мёртвою на полу…» Жертва связана бечёвкой, лицо окровавлено, рядом валялась, как написано в рапорте, «рогожа убийцы». Полиция оперативно опросила окружающих дачников, среди коих были в основном состоятельные горожане, не вызывавшие никаких подозрений, но никто ничего не видел. Заподозрили было самого г-на Клова, учитывая, что из дома мало что украли, но на Васильевском острове по указанным им адресам в день убийства он действительно находился. В итоге по розыску никого не нашли.

Грабежи с убийством, наподобие описанного выше случая, происходили на острове не так уж часто, а вот «мирный» отъём средств редкостью не являлся. Особенно после разбивки Большого Петровского парка в конце 1830-х гг. Летом было спокойно. В это время, по словам писателя Е.П. Гребенки, «дачемания, болезнь довольно люто свирепствующая между петербуржцами», гнала всех из города и самые небогатые оседали, в частности, на Петровском острове. Однако начиная с сентября жизнь замирала: дачники с дач съезжали, а конные прогулки вокруг прудов в сырую погоду становились малоинтересными. Именно осенью в пустом парке и грабили то одного, то другого подвыпившего и подзагулявшего рабочего с пивоваренной «Баварии» или фабрики Гота; ущерб для ограбленного был, разумеется, копеечным – какие у рабочего деньги, но славы острову это не прибавляло. Поговаривали, что на преступление шли сами же бывшие фабричные рабочие, знавшие тут все тропинки и скамейки.

Власти по требованию дачников и отдыхающих ставили то в одном месте острова, то в другом полицейские будки, но безопасность это не слишком увеличивало. Сторожа имелись в Петровском парке, возле Убежища для престарелых актеров, стояла полицейская будка и на Большом Петровском мосту. Но в опустевшие на зиму дачи по-прежнему залезали, а артельные рабочие, жившие в бараках при заводах, старались вечером поодиночке не выходить.

Иногда полиция находила злодеев сразу же после преступления по их же собственной глупости. Получив на «гоп-стоп» немного меди, грабители, не слишком долго размышляя, отправлялись в ближайший трактир на Ждановской набережной, находившийся в пятистах метрах от места преступления, и там попадались. Брали их «тепленькими» после нескольких кружек портера.

Гораздо спокойнее стало в начале XX в., когда парк отдали Обществу народной трезвости. С этого момента островная жизнь не замирала ни зимой, ни летом, тихих закутков почти не осталось, да к тому же в виллах городка Сан-Галли появилась целая детская колония – Земская учительская семинария.

Полицейская будка на Петровском острове. 1840-е гг.

Криминальная жизнь на Петровском острове забила с новой силой в послевоенные 1945-1950-е гг. Остров в то время выглядел недогоревшим и недоразрушенным. Почти не оставалось целых построек, но и сплошных руин не было, за исключением стадиона им. В.И. Ленина, от которого уцелел лишь остов. «Бавария» и канатный завод пострадали от бомбежек и только-только восстанавливались; некогда изумительные по красоте дачи-виллы городка Сан-Галли представляли собой невесёлое зрелище и были малопригодны для проживания. Неудивительно, что серьёзно раненый остров, до которого у властей просто не доходили руки, так полюбила «братва». Собирались обычно у Первого пруда, невдалеке от руин стадиона. Во-первых, потому что почти всегда имелась закуска – в пруду неплохо клевало, даже имелась специальная рыбацкая пристань; во-вторых, из центра города, места обычного промысла, воровской братии сюда рукой подать.

«Остров опять горит…»

С таким заголовком вышла одна из петербургских газет в начале 1900-х гг. Газета обращала внимание на тот факт, что с началом дачного сезона возобновились пожары на Петровском острове, причём редко когда огонь удавалось локализовать до приезда пожарной команды. Обычно языки пламени под воздействием сильного ветра методично поглощали одну дачу за другой. Газета иронизировала, что острову вообще не везёт до крайности: осенью заливает нагонной волной, так что и за всю зиму дом не высушить, а летом, когда сухость наконец приходит, жди другого испытания – огня. Рассказывали про одного несчастного владельца дома, который осенью от прибытия воды спасался на крыше, а летом, когда вспыхнули и его, и соседский дом, вынужден был уже искать спасения в воде – в Малой Невке.

Да, если для центра Петербурга самое пожароопасное время начиналось с началом отопительного сезона, когда деревянные дома в сочетании с неисправными печами превращали в пепелище десятки домов за сезон, то на Островах и, в частности на Петровском, горело в основном летом. Кроме дачников, свою лепту вносили лесопилки и склады леса, работавшие в летние месяцы на полную мощность. В жару штабеля быстро высыхали, и достаточно было малой искры, чтобы превратить всю территорию в море огня. Городская управа требовала оснащать складскую территорию противопожарными средствами – песком, глиной, ёмкостями с водой, но куда там – если уж загоралось, то те, кто пытался тушить, погибали первыми.

В 1899 г. горел бывший химический завод Ждановых на Петровском пр., 1, принадлежавший в то время купцу Рыкаткину. После пожара план починки помещений пришлось даже согласовывать с Городской управой, которая мало того что затребовала денег за утверждение проекта, так ещё и заставила снести несколько опасных с точки зрения пожарной безопасности сараев.

В начале 1900-х гг. сгорела обойная фабрика, располагавшаяся на самом берегу Ждановки (Петровский пр., 3), после чего она фактически прекратила своё существование. Часто полыхала и канатная фабрика Гота, особенно её деревянные корпуса. Пакля, из которой делали канаты, загоралась ещё быстрее, чем лес на складах, а смола, если вспыхивала, очень трудно поддавалась тушению. Несколько раз фабрика выгорала почти дотла, а после сильнейшего пожара 1900 г. пришлось заново отстраивать несколько корпусов.

Упоминавшийся нами пожар 1912 г. – один из самых крупных в истории Петербурга – уничтожил не только множество дач в районе Петровской площади и сам Петровский дворец времен Екатерины II, но и унёс немало жизней. Воспоминания тех лет расходятся в определении причин пожара. Кто-то говорит, что сначала загорелось на складах леса купца Любищева, а потом распространилось по всей островной территории, а кто-то утверждает, что первоначально вспыхнуло далеко от Петровского острова – у Литейного моста.

Вот как вспоминает этот жаркий, во всех смыслах, день М.И. Григорьев: «На левом берегу Невы, выше Литейного моста, загорелась одна из многочисленных барж с сеном. Сильный ветер стал далеко разносить горящие клочки сена, вспыхнули другие барки, поднялась паника. Пока вызывали пожарный буксир, огонь уже разлился вдоль всей набережной. Баржевые матросы прыгали в воду, увлекаемые проходящим здесь фарватером. Тут же, по несчастной случайности, стояла полная баржа с нефтью. Кто-то, потеряв голову, открыл люки, чтоб баржа не загорелась, выпустил нефть в воду. Широкое поле нефти поплыло вниз по течению. Вдруг она вспыхнула в одном месте, в другом, третьем. Её подожгли горящие клочки сена, которые разносил по воздуху ветер…».

Вот эта-то горящая нефть и поплыла по рукавам Невы, поджигая причаленные барки. Вспыхнул наплавной Исаакиевский мост, который, впрочем, был быстро потушен пожарными. В этом рукаве Невы нефть выгорела довольно быстро и более не принесла вреда, а вот в Малой Неве за Тучковым мостом наделала много бед. «За Тучковым мостом, – продолжает М.И. Григорьев, – где течение замедляется, горящая нефть дошла до множества барок, стоявших здесь не то что рядами – целыми кварталами. Некоторые из них были загружены пенькой для расположенной по соседству Канатной фабрики, другие привезли тюки дубильной коры для кожевенных заводов, третьи – лес и дрова. Барки вспыхнули, и начался огромный пожар на Неве. Ветер перебросил огонь на Петровский остров. Горели легкие постройки увеселительных аттракционов, сложенные на берегу дрова, заборы, деревья…»

Сгорели склады леса Любищева, несколько дач, дворец Петра I, однако ветер гнал огонь дальше на запад, к Петровской косе, где располагались склады нефти купца Ропса. Если бы и они вспыхнули – сгорел бы весь Петровский остров дотла. Но пожарным, на помощь которым пришли войска и самоотверженные жители острова, удалось локализовать огонь, остановив его вблизи завода Ропса.

Известно, сколько народа погибло от стихийного бедствия на Петровском острове, – приблизительно 10 человек, но общий счет не известен, ибо никто не вёл учёта людей, находившихся на баржах.

Вероятно, из-за высокой пожароопасности острова ещё в конце XIX в. Пригородное пожарное общество разместило на Петровском острове свой отдел – Петровское пожарное депо. Оно находилось в районе Петровской площади, на Топольной улице (ныне – территория завода «Алмаз»). Любопытно, что своей земли депо не имело, поэтому наравне с купцами и дачниками арендовало землю у императорского Кабинета. Согласно плану 1880 г., на территории депо размещались двухэтажное здание с высоченной каланчой, позволявшей пожарной команде далеко обозревать окрестности, пристань на сваях на берегу Малой Невы, а также служительский дом. Рядом с пожарным депо размещалась Пограничная стража.

Петровскому депо вменялось в обязанность следить за обстановкой не только на Петровском острове, но и вообще на всех Островах и особенно на Крестовском. Дело в том, что Крестовский остров, ещё более населенный, чем Петровский, имел одну отягчающую особенность: почти сплошь деревянные особняки стояли здесь впритык друг к другу.

Проблемы Пригородного пожарного общества заключались в том, что оно располагало небольшим бюджетом (около 30 000 руб. в год), имея на своем балансе несколько отделов в окрестностях Петербурга – в Удельной, Лесном, Новой Деревне, Коломягах, на Малой Охте и Петровском острове. То есть в тех дачных местах, которые были подвержены частым пожарам. Денег не хватало, однако, несмотря на справедливые претензии к оснащению пожарных команд, в мужестве и самоотверженности пожарникам отказать было никак нельзя. Сейчас страшно, когда горят квартиры в каменных многоэтажных зданиях, а каково было, когда пылал огромный деревянный особняк? Или несколько рядом стоящих?

Петровский отдел Пожарного общества. 1900 г.

Как вспоминают авторы книги «Милый старый Петербург» П.А. Писарев и Л.Л. Урлаб, выезд пожарной команды на пожар выглядел очень эффектным и одновременно зловещим зрелищем: «Впереди скакал на лошади скачок, днем – со свистом, вечером – с горящим факелом. За ним – линейка, по обе стороны которой сидели пожарные в касках, начищенных до предельного блеска. Одеты они были в брезентовые костюмы с широким ремнем, на котором висел сбоку топорик… Один из пожарных был горнистом, который резкими звуками горна оповещал прохожих о проезде пожарной команды по мостовой улицы, предупреждая об опасности перехода улицы… За линейкой следовали бочки с водой на колесах. Ведь водопровод и пожарные краны были не везде. А уж про рабочие окраины и говорить нечего. Вот и приходилось пожарной команде таскать за собой бочки с водой. Вслед за бочками – насос на колесах, ручной или паровой, который топился на ходу. Последней шла огромная складная лестница на огромных колёсах. При подъёме она достигала до пятого, шестого этажа.

Проезд пожарной команды по улицам города создавал много шума: тут и грохот колес по булыжной мостовой, и топот копыт, и резкий свисток скачка, и звуки горна, и звон колокола – всё это сливалось в какой-то грохочущий ураган…».

Подручных средств у пожарного, кроме лома и топора, не существовало, а запас воды исчерпывался почти моментально. Выручали сноровка и умение рисковать. Легче стало после того, как в начале XX в. появились первые пожарные автомобили, но их мощности, чтобы возить достаточное количество воды, всё равно не хватало.

Фотогеничное ведомство

Но вот что любили пожарные команды – так это фотосъёмку. Они много позировали на пожарах, на пепелищах, во время учений, во время «разбора полетов» и награждений, а ателье Карла Буллы скрупулёзно фиксировало все их подвиги, причём с высоким фотографическим качеством. Такое впечатление, что вместе с пожарной командой на вызов в обязательном порядке выезжал и фотограф. Если бы все ведомства Российской империи так любили фиксировать на фотокарточки свою деятельность, можно предположить, что в трактовке русской истории у нас было бы меньше разногласий. Как бы там ни было, мы должны благодарить Пожарное депо Петровского острова за оставленные исторические документы: фото их пожарной части в районе Петровской площади и множество снимков с петербургских пожаров. А то кто бы о них сейчас вспомнил…

Петровский отдел на тушении пожара. 1905 г.

Примечателен и ещё один факт из истории. Косвенным образом от пожаров страдали те жители и владельцы предприятий Петровского острова, у кого никогда ничто не горело. Фактически жителей острова ущемили в праве страховать своё имущество от огня. Под видом того, что пожароопасность на Островах была высокая, страховые общества либо вовсе отказывались страховать жилища и предприятия, либо взимали за риск чрезвычайно высокую премию. «Островитяне» неоднократно жаловались властям на подобную дискриминацию, но всё без толку. В ответ на упреки страховые общества ссылались на частые случаи умышленного поджога ветхого жилища с целью получить страховку. Несколько подобных случаев, правда, не на Петровском острове, раскрыли, и они получили широкую огласку в городе. Страховые компании всячески раздували эти криминальные истории, а затем на гребне общественного мнения повышали плату за страховку. В общем, перед пожарами жители «деревянного» Петровского острова начала XX в. оказались почти беззащитны – и фактически, и юридически.

По адресу Петровский пр., 1а, как весточка из далекого прошлого, сохраняется небольшое жёлтое здание завода минеральных красок братьев Ивана и Николая Ждановых. Это едва ли не самое старое из оставшихся строений на острове, возведённое в первой трети XIX в. Несмотря на то, что завод Ждановых по масштабам не шёл ни в какое сравнение с фабрикой Гота или пивной «Баварией», имя братьев навсегда вписано в историю Петровского острова. В первую очередь благодаря тому, что речка Ждановка, как ошибочно полагают многие историки, названа в их честь. Нет, к названию реки братья не имеют никакого отношения, поскольку они появились на её берегах лишь спустя несколько десятков лет после того, как гидроним «Ждановка» утвердился на картах города. Кто же такие эти братья Ждановы?

В первой половине XIX в. их именовали «учёными мастерами», в конце века уже по-современному – инженерами-технологами. Не только известная по всей Российской империи «ждановская жидкость», но и другие составы были предложены химиками, за что они неоднократно удостаивались от властей «десятилетними привилегиями» – так в прежние времена именовался патент на изобретение.

Появились братья на Петровском острове в начале 1840-х гг. В 1838 г. старший Николай оканчивает Технологический институт, берет в компаньоны 20-летнего Ивана и основывает на приобрётенном участке химический завод.

Петровский пр., 1а. Здание бывшего завода Ждановых

Причём завод настоящий, производящий не только дёготь и уксус, как написано в краеведческих справочниках, но имеющий корпуса по изготовлению минеральных красок, свинцово-белильное производство, цеха по выработке специальной «ждановской жидкости». Завод ещё в те времена травил речку Ждановку отходами, неслучайно в архиве мы встречаем требования Городской управы организовать осадочные колодцы-фильтры для спуска отработанных вод.

Ждановы владели обширным участком вдоль дороги в Петровский парк – так тогда называлась часть Петровского проспекта. На плане участка 1840-х гг. мы видим два больших каменных здания, деревянный особняк, а на берегу реки – сараи. Одно из зданий сохранилось до наших дней: сильно перестроенное и вросшее в землю, оно некогда являлось заводом минеральных красок. Во время ремонтов сооружение лишилось симметрии, уменьшилось в размерах, однако выглядит весьма живописно на фоне бетонно-стеклянных творений, выросших по соседству.

Уникальная жидкость

В романе Ф.М. Достоевского «Идиот» Парфён Рогожин, убив Настасью Филипповну, поставил возле её тела несколько склянок со «ждановской жидкостью», для того чтобы трупный запах не распространился по дому. Образ купца-убийцы «списан» Достоевским с реального персонажа, купца Мазурина, убившего московского ювелира. Мазурин также использовал изобретение инженера-технолога Николая Жданова для сокрытия преступления. Да, в 1840-х гг. на Петровском острове, на химическом заводе Ждановых, изобрели уникальную жидкость, вошедшую в историю медицины и упоминаемую не только в специальной литературе, но и в романах. А настоящее боевое крещение она прошла во время Крымской войны 1853–1855 гг.

Один из величайших врачей XIX в. военно-полевой хирург Николай Иванович Пирогов писал в «Севастопольских воспоминаниях и письмах» об оказании помощи тяжело раненным в ходе Крымской войны: «…редко кто проживал здесь сутки; большею частию через час, через два изуродованный защитник Севастополя отдавал Богу душу… Только при наступлении весеннего времени, когда можно было отворять окна и когда привезена была из Петербурга ждановская жидкость, воздух сделался сноснее и стали являться случаи, если не выздоровления, то по крайней мере возможности произвесть операцию…».

План двора Ждановых. 1848 г.

В этом отрывке Пирогов упоминает особый дезинфицирующий состав, так называемую «ждановскую жидкость», которая даже в малом количестве уничтожала зловоние в воздухе, развивающееся от гниения трупов, от злокачественных нарывов и вообще от всех причин, сопряжённых с условием госпитального быта. В короткое время жидкость превращала зловредный воздух в здоровый, распространяя запах древесной кислоты. Н.И. Пирогов убедился в эффективности средства ещё в Петербурге, в Анатомическом институте. Когда с началом военных действий он во главе отряда Крестовоздвиженской общины сестер милосердия попал в Севастополь, сразу же затребовал этот раствор для крымских госпиталей. Пирогов говорил, что война – это травматическая эпидемия и избежать её невозможно, а вот предотвратить инфекционные эпидемии во время войны можно, в частности с помощью «ждановской жидкости». Л.Н. Толстой упоминал об этой же жидкости в «Севастопольских рассказах.

Трудно сказать, каким образом Николаю Жданову (именно ему современники приписывают изобретение) пришла идея создания раствора. Возможно, натолкнули на мысль часто случавшиеся в России эпидемии брюшного тифа и холеры, для борьбы с которыми предполагалось использовать состав; возможно, общее санитарное состояние Петербурга и особенно стоков, которые необходимо было чем-то обрабатывать… Как бы там ни было, уже в 1852 г. для нейтрализации зловоний, распространявшихся вокруг выгребов, в Петербурге стали использовать «ждановскую жидкость», на которую, как отмечалось в журнале Главного управления путей сообщения, «выдана десятилетняя привилегия». Из того же документа узнаем, что «жидкость эта есть не что иное, как пригорело-древесно-уксусно-кислое железо; она приготовляется растворением старого железного лома в пригорело-древесно-уксусной кислоте…. Ждановская жидкость имеет преимущество перед купоросом, как средство противугнилостное, ибо содержит креозот. При настоящей пониженной его цене, она для Санкт-Петербурга есть лучшее средство».

Жидкость очень быстро вытеснила с прилавков магазинов конкурентов и стала применяться во всех случаях, где требовалась дезинфекция. Но Ждановы не ограничились единственным изобретением в 1855 г. «Десятилетней привилегией» отмечен также способ приготовления концентрированных экстрактов из сока плодов, ягод и овощей. В чём состояла суть способа, сейчас уже никто сказать не может, но факт получения привилегии отметить следует.

Химия вперемежку с революцией

Николай Жданов умер в сравнительно раннем возрасте – в 1854 или 1855 г. Об этом можно судить по тому факту, что «десятилетнюю привилегию» за изобретённую им жидкость в 1855 г. отдали его наследникам. Иван Жданов продолжал владеть заводом на Петровском острове, но изобретений без своего покойного брата уже не делал. Зато отличился в другой сфере. На заводе существовала ячейка революционеров-«чайковцев». Была такая народническая организация в Санкт-Петербурге в 1870-х гг. численностью около 100 человек, готовившая пропагандистов для работы в народе. «Чайковцы» использовали помещения завода на Петровском острове в 1871–1872 гг. для чтения лекций на вечерних курсах. Первыми установили связь с фабрично-заводскими рабочими известные деятели движения С.С. Синегуб и Н.А. Чарушин. В декабре 1871 г. они предложили свои услуги знакомому владельцу химического завода Ивану Жданову, нанимавшему учителей для обучения рабочих грамоте. Молодые народники не только исправно учили письму, но и занимались среди рабочих пропагандой. После каждого урока они как бы невзначай затевали беседы о житье-бытье, пытаясь выявить потенциальных сторонников.

Не обходилось и без пропаганды, уровень которой мы можем оценить по стихам Сергея Синегуба:

Не исключено, что революционеров на завод своего дяди привели Владимир и Александр Ждановы – сыновья изобретателя «ждановской жидкости». Будучи студентами, они водили знакомства с революционной молодежью, которой в Петербургском университете имелось в преизбытке; возможно, «чайковцы» и пользовались их покровительством. Но, разумеется, не знать, что за «учителя» преподают у него на заводе, не мог купец 2-й гильдии, или, говоря революционным языком, буржуй Иван Жданов. Почему же он и другие состоятельные купцы так сочувственно относились к революционному движению? С одной стороны, ими владело похвальное желание дать «тёмному народу» образование, и они за свой счет организовывали на фабриках курсы, с другой – полагали, что «революционная демократия» в действительности может примирить угнетателей (т. е. их самих) с угнетёнными (их собственными рабочими). Как показывает история, такой, с позволения сказать, романтизм обычно предшествует любой революции в любой стране.

Дети не в отца, или конец «ждановской жидкости»

«Дети не в отца!» – так и хочется воскликнуть, узнав о судьбе химического завода да и всего имения Ждановых на Петровском острове. Наследники знаменитого изобретателя не только не продолжили дело, но в 1880-х гг. за долги и вовсе лишились земли по берегу Ждановки. Как это произошло, довольно подробно поясняет дело Ждановых, находящееся в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга.

Итак, в 1878 г. всё имение на Петровском острове значится за тремя детьми Николая Жданова – кандидатом права Владимиром Ждановым, технологом Александром Ждановым и женой чиновника 10-го класса Лидией Лебедевой (в девичестве Ждановой). Можно предположить, что наследников не слишком вдохновляла тяжёлая рутинная работа по поддержанию производства, ибо часть химического производства, а именно белильный завод, они предпочитают сдавать в аренду прусским подданным Веберу и Фогельзангу за 2500 руб. в год. Завод так и именовался «Петровский белильный завод Вебера и Фогельзанга».

Сами Ждановы занимаются лишь изготовлением на продажу клюквенного экстракта и производством «воздухоочистительной жидкости» – так иногда именовали «ждановскую жидкость». Дела, судя по всему, идут не очень хорошо, Ждановы залезают в долги, но живут на широкую ногу. На Петровском острове, в жилом доме рядом с заводом (этот дом сохранялся до середины XX в.), они имели 12-комнатную квартиру, экипажный сарай на два стойла, лошадей. Несколько квартир сдают в аренду, в том числе совладельцу белильного завода Фогельзангу.

В 1878 г. Ждановы обращаются за кредитом в Петербургское городское кредитное общество, которое оценивает имение на Петровском острове вместе с заводом в сумму 62 408 руб. 75 коп. Сумма серьёзная, учитывая тот факт, что кредитные общества всегда оценивали имущество по минимуму, с тем чтобы в случае неплатежей со стороны заемщика продать его наверняка. Кредит наследники запросили на 25 лет.

Вроде бы излишним кажется вопрос, для каких целей. Производство в дореволюционной России развивалось исключительно на кредиты, этим был обеспечен взлет русской промышленности в конце XIX – начале XX в. Были довольны банки и кредитные общества, получавшие свой процент, и заводчики-купцы, в короткий срок развивавшие своё производство. Однако в данном случае есть основание полагать, что Ждановы банально пытались рассчитаться с долгами. Дело в том, что по существовавшему в то время порядку кредитное общество тщательно проверяло, нет ли за потенциальным заемщиком так называемых запрещений, т. е. неоплаченных долгов. За Ждановыми и Лебедевой таких запрещений оказалось предостаточно. У судебных приставов выяснили, что Владимир Жданов задолжал 190 руб. князю В.Н. Максутову, Александр – 250 руб. купцу П.И. Ратину. Гораздо более крупный неоплаченный долг у наследников существовал перед неким купцом Е.А. Пупкиным – 12 230 руб. серебром.

Кредитное общество, как практиковалось в таких случаях, в кредите всё равно не отказало, но сумму имевшегося долга обратило на ссуду, в результате чего выданный в 1878 г. кредит уменьшился до 46 000 руб. Получили средства Ждановы и Лебедева облигациями Петербургского городского кредитного общества.

Дальнейшие события, с точки зрения финансовой логики, не поддаются объяснению. Кредит предусматривал ежегодную выплату процентов – тысячу с лишним рублей, но наследники Ждановы в 1879 г. выплатить его уже не смогли.

Это при той колоссальной сумме, которую они получили от Кредитного общества годом ранее! 7 марта 1879 г. в одной из петербургских газет появилось объявление, что по неплатежу процентов по кредиту «назначено к продаже имущество Ждановых и Лебедевой на Петровском острове. Недоимка составляет 1510 рублей». В последний момент долг выплатили и торги отменили, однако через год объявление сходного содержания о продаже имения снова появилось в газетах. Дети изобретателя «ждановской жидкости» Владимир, Александр и Лидия оказались финансово несостоятельными.

Возможно, они не обладали талантами и трудолюбием Николая и Ивана Ждановых, ведь те сумели на пустом месте организовать процветающий завод, эти – не смогли удержать его в руках, но, возможно, непреодолимым обстоятельством явилось то, что «ждановская жидкость», испытывая конкуренцию со стороны зарубежных аналогов, продавалась уже не так хорошо, как прежде. В ЦГИА имеется любопытный документ, датированный 1871 г. В этом документе приводится сравнение эффективности «ждановской жидкости» с карболовой кислотой, изобрётенной английским доктором Ф.К. Кальвертом. К тому времени карболовая кислота в Европе применялась повсеместно в качестве бактерицидного и дезинфицирующего средства, в 1870-х гг. дошла очередь и до России. Опыты, проводившиеся в Обуховской больнице в Петербурге, продемонстрировали серьёзное преимущество карболовой кислоты перед «ждановской жидкостью» по всем медицинским параметрам и, что немаловажно, по цене. Ведро раствора импортной карболовой кислоты стоило 8 коп., а ведро отечественной «ждановской жидкости» – 25 коп. Неудивительно, что Морское министерство сразу же разрешило использовать «кальвертовский товар» на флоте, постепенно перешли на карболовую кислоту и столичные больницы.

Конец ознакомительного фрагмента.