Глава третья
Придурок
Кридин, нарушив свои традиции, задержался на работе дольше обычного. Он терпеливо дождался, когда над городом нависнут сумерки, и под их покровом он попытается затеряться среди праздно гуляющих горожан.
Ему хватило несколько секунд, чтобы оценить обстановку на улице, и он, как разведчик, изменив походку, двинулся к автобусной остановке.
Обычно Кридин возвращался домой на автомобиле. Но сегодня возле него, как на ответственном посту, стояли два молодчика. Александр Григорьевич понял, что это не случайное совпадение и решил возвращаться домой пешком, выбирая из двух зол меньшее: лучше остаться без автомобиля, чем без головы. Колени его тряслись, лоб покрыла испарина, глаза остекленели и губы вздрагивали от мольбы: «Господи помоги!»
В Бога Александр Григорьевич никогда до этого не верил, да и теперь произносил свою просьбу, не вкладывая в слова должного смысла. Поэтому, наверное, его просьбу не удовлетворили. Когда он отошел от проходной сто метров и, чтобы снять напряжение, решил передохнутьна скамейке в павильоне остановки, там его уже ожидали. По всей видимости, это был пост номер два. Один гоблин направился к Кридину, другой вышел в зону видимости своих подельников, засунул в рот два пальца, свистнул, затем показал пальцем в сторону Кридина. Убедившись, что его услышали и увидели, подошел и сел на скамейку возле Александра Григорьевича. Через три минуты к остановке подъехали две машины с затемненными стеклами – «Нива» и «восьмерка». На глазах у знакомых сотрудников института, коллег по работе, бледного от страха Кридина здоровенные парни взяли под руки и втолкнули в машину. Александр Григорьевич не сопротивлялся, даже постарался сделать вид, что это всего лишь запланированная, рабочая поездка. Кричать и просить о помощи, было бесполезно. Герои пали на поле брани или просто вымерли. Кридин понимал, что в глубине души коллеги по работе считают его выскочкой, человеком, не заслуженно добившимся положения в обществе, и заранее предрекают ему незавидную участь. Кричать и просить о помощи – только радовать и тешить их самолюбие.
В салоне автомобиля громко играла музыка, пахло новенькой облицовкой и винным перегаром, которым на него дышали поочередно то с одной, то с другой стороны. На переднем сиденье машины сидел пожилой мужчина, добрый и веселый. Он, как и парни, был немного под хмельком, но в отличие от них находился в прекрасном расположении духа. Ведь алкоголь на всех действует по-разному. Самым суровым выглядел водитель. Выпить за рулем ему не позволяла трудовая дисциплина, которая, видимо, каралась не записью в трудовой книжке, а телесными наказаниями, поэтому он скрипел зубами, цепким взглядом выхватывал дорогу и давил на газ. Александр Григорьевич получил пару ударов под ребра и совсем потерял силу духа. Он только понимал, что молить о пощаде этих людей бесполезно.
– Ты, что же это, дорогой наш человек, уехал от нас не попрощавшись? – старичок, задал вопрос Кридину, как старый закадычный друг, с улыбкой на губах и восторженным блеском в глазах.
Бледный Александр Григорьевич, молча, сидел, стиснутый двумя парнями и запоминал дорогу, по которой его увозили. Страшные мысли крутились в его голове. Что теперь будет? Куда его везут? Суждено ли будет ему остаться живым? Будучи человеком мягким и ранимым, он конечно пытки не выдержит. И будто в подтверждение этой мысли он получил сбоку еще один болезненный удар в область печени.
– Ты чё, придурок, молчишь, когда тебя спрашивают? – гоблин по имени Санек был суров. Сидевший с левой стороны парень по имени Павлик тоже замахнулся для удара, но в последний момент пожалел свой кулак и лишь провел им по холеной щеке Кридина – в назидание быть дисциплинированным и учтивым.
– Мы куда едем? – со страха спросил Кридин и тут же получил еще один удар в бок.
– Щас увидишь, придурок…
Придурком Александра Григорьевича никогда никто не называл, это обращение для него было оскорбительным, тем более от людей, которые вдвое его моложе и менее образованы. Но в данном случае с этим обращением он мирился. А кто же он еще, если попал в такую ситуацию?
Выехав на окраину города, машина свернула в сторону гаражного кооператива. Проехала несколько рядов строений, свернула на нужный ей уровень и вскоре остановилась возле двухэтажного гаражного бокса. Кридина за шиворот вытащили из машины, хотя он и не сопротивлялся, и пинками затолкали в гараж. В боксе было сумрачно и пусто. Павлик пошел в угол бокса и открыл крышку подпола.
– Давай сюда…
Кридин понял, что обращаются в первую очередь к нему, и не стал дожидаться воспитательных тумаков, он подошел к Павлику и после его едва уловимого кивка головы, поспешил спуститься вниз по лестнице. Вслед за Кридиным спустились и парни. Кто-то из них щелкнул выключателем, и подвальная комната озарилась светом. Кридин не успел осмотреться, как Санек пристегнул его наручником к каретке железной кровати, одиноко стоявшей в углу и пояснил:
– Слышь, придурок, мы пока свет оставим включенным, чтобы тебя крысы не съели. Ты посиди, подумай, а завтра мы приедем, и ты нам точно скажешь: когда и где ты отдашь нам деньги.
– Какие деньги? – Кридин будто не понимал, что от него требуют.
– Как какие? Твой долг перед заводом. Или ты уже о нем забыл? Из-за тебя, придурок, люди несколько месяцев зарплату не получают, еле-еле концы с концами сводят, а ты тут жируешь и еще фуфло нам гонишь. Гони деньги, понял! Не отдашь, я тебя лично пришибу, как таракана.
– Эй, эй, мальцы, давай наверх, не заводитесь там, – послышался сверху голос старичка-боровичка, которого гоблины звали по-отечески Егорычем.
Парни не посмели его ослушаться, дали Кридину по пинку и поднялись по лестнице. Павлик, как будто в раздумье, наклонился в проеме лаза и пояснил:
– Слышь, чудило, мы крышку закрывать не будем, чтобы ты не задохнулся, но если, что выкинешь, сам понимаешь, мы тебя на куски порежем.
Кридин ничего не ответил. Через пару минут он остался один, прицепленный к кровати. Наручник больно сжимал его запястье, рука начала отекать, но разве могло это сравниться с душевной болью, которая доводила до отчаяния, а состояние безысходности рождали мысли о самоубийстве.
Нет, Кридин не считал себя слабаком, он будет бороться до конца, и эту мысль о суициде легко отогнал. Он только хотел понять: как он всегда ловкий изворотливый человек мог попасть в такую глупую ситуацию? И даже не столько глупую, сколько драматичную.
Случайно? Но каждая случайность, входит в цепь закономерностей. Что он не понял, не увидел? Что за испытание ему предстоит пройти? При всем своем верхоглядстве Кридин понимал, что нынешнее стечение обстоятельств – плод его мыслей и поступков.
И какого хрена, он поддерживал эту «перестройку»? Что ему не жилось спокойно? Он ведь всегда был человеком, уверенным в завтрашнем дне? Он умел радоваться жизни. Любил ее, и она отвечала ему тем же. Что заставило его изменить свои принципы? Стать мечтателем, и в свои сорок лет поверить в посулы мошенников и провокаторов. Ну, как же, хотелось попробовать силы, как говаривал Боря Гликман, в махровом капитализме, в жесткой конкурентной борьбе, где обязательно есть победители и побежденные. Вот и попробовал. А ведь в период перестройки каждый инженер был уверен, что победителем будет именно он.
На что он надеялся?
Кридин пошевелил затекшей в наручнике рукой, испытывая от этого боль. Он стал оглядывать подвальное помещение. Просторный бункер, добротно сложенный из железобетонных блоков и плит перекрытия, дышал могильной сыростью. Прикрепленная к потолку электрическая лампочка тускло освещала клочок подполья. Стояла мертвецкая тишина. Кридин ощутил дрожь во всем теле. То ли от страха, то ли холода его стал пробивать озноб. Прикованный к каретке кровати, он сделал несколько маховых движений свободной рукой, но большого облегчения от этого не испытал. Для того чтобы согреться, он встал и сделал десять приседаний. Затем уселся на кровать и стал размышлять.
Время подходило к десяти часам, значит, дома его уже спохватились. В милицию Алевтина вряд ли побежит, Кридин приучил ее к бессонным одиноким ночам. Но все-таки узнать, где он и что с ним, она постарается.
Напрасно он изображал из себя благородного рыцаря, усаживаясь с бандитами в машину. После такого фрайерского поступка, его могут уже никогда не найти. И от этой мысли комок подступил к горлу, и сердце сжалось от страха, и предательская слеза затмила глаза. Вся жизнь промелькнула в его воображении, точно самые душещипательные эпизоды художественного фильма под названием жизнь. Неужели он должен с ней расстаться из-за каких-то бумажек? Вот так бесследно, бесславно исчезнуть, чтобы никто даже не узнал, где? Кридин горько усмехнулся. Только бы не свихнуться в этом подвале. Сколько ему еще предстояло здесь просидеть? Час, два, сутки или неделю, а может быть год? У Кридина вновь сжалось сердце. Нет, год он не выдержит. Впрочем, кормить его целый год, по всей видимости, никто не собирался. А без еды сколько он проживет? В животе громко заурчало, и Александр Григорьевич вспомнил, что сегодня не обедал. Все необходимо надо всегда делать вовремя. А он этому никогда не придавал значения.
Хуже было другое. Некоторым вещам он придавал особое значение, однако поступал вопреки своим принципам или просто их игнорировал. Сколько раз он давал себе слово никогда не иметь дел с Чаплыгиным. Почему? Он сам себе не мог точно объяснить. Кридин чувствовал нездоровую ауру этого человека, которая, как магнит, притягивает к себе злополучные ситуации. К подбору своих компаньонов Александр Григорьевич всегда относился с особой щепетильностью. Сколько раз Чаплыгин просился в его творческий коллектив, но всегда получал от Кридина отказ. Но в последний раз Кридин потерял бдительность. Условия, предложенные Чаплыгиным, высветились в голове шестью нулями и легко сломили все сдерживающие факторы. Кридин забыл первое правило бизнесмена: бесплатный сыр бывает только в мышеловке.
Красноармейский завод ради приобретения агрегатных станков для своего производства согласен был на любые условия. Кридин, чтобы не отпугнуть заказчика палку не перегибал: поднял цену до уровня импортных аналогов (хотя с чем его мифы-станки можно было сравнивать), взял полугодовой срок выполнения договора и предоплату в пятьдесят процентов. Хорошо отблагодарил главного инженера. И с чувством выполненного долга, они с Чаплыгиным авансовые денежки раза три успели прокрутить, причем, играя только на одной бешено скачущей инфляции. Купили ВАЗовские автомобили по сто тысяч, через месяц они стали стоить сто пятьдесят тысяч, а еще через месяц уже двести сорок тысяч рублей. Но и этого им с Чаплыгиным показалось мало. Они сделали сравнительный анализ удорожания отечественных машин. На калькуляторе посчитали коэффициент инфляции и повысили общую сумму договора на поставку станков почти в два раза. От такой успешной сделки у любого голова закружится. Так что Кридин тогда не хотел думать о последствиях.
Единственным тревожным звоночком для него была матерная брань интеллигентного с виду главного инженера Красноармейского завода после того, как тот увидел распакованные из деревянных ящиков агрегатные станки. Кридин и сам удивился. В пылу азарта он понадеялся на свой отлаженный коллектив и не проверил качество ремонтно-восстановительных работ, а коллектив, как оказалось, в самый ответственный момент дал сбой. В результате его халатности станки, вынутые из упаковки, походили на кучу металлолома. На некоторых станках даже была ободрана краска. На одном крепилась деталь и была не убрана стружка. Кридин тогда вывернулся:
– Вот видите, специально для вас обкатывали станки.
Но он понимал, что у главного инженера просто нет сил скандалить с ним и спорить.
Инфаркт разбил руководителя технической службы чуть позже, когда завод стал осваивать поточную линию, в которую входили сразу три агрегатных станка. В этот момент для Кридина и наступили неприятности. Институт стали забрасывать грозными письмами. А руководство института и знать ничего не знало. Какие станки? По какому договору? Чаплыгин прочувствовал ситуацию и слег в больницу с очередным приступом хитрости. Да, деньгами он пользовался, зарплату получал, но свою работу Владимир Алексеевич выполнил в полном объеме, за это и поимел денежное вознаграждение. Он нашел заказчика, договорился о сделке, все остальное его не касалось. Какие к нему могут быть претензии? Вся ответственность по внедрению агрегатного оборудования лежала на Кридине и он должен был нести ее в полном объеме.
После того как станки по ожидаемой схеме не заработали, Кридин предложил руководству заготовленный и отштудированный до стихотворения компромисс. Такой, чтобы при выходе из пикантной ситуации сторонам остаться при своих интересах. Деревенский мужичок – директор спокойно ответил «нет» и пригласил по селекторной связи в свой кабинет заместителя директора по экономической безопасности. От такого поворота событий в груди Александра Григорьевича что-то екнуло, а когда в кабинет вошел средних лет мужчина с армейской выправкой, то и и укнуло. Тот попросил Кридина пройти с ним в соседний кабинет и там быстро и четко объяснил ему его права и обязанности. Либо станки работают в соответствии с начальными договоренностями, либо возвращается стоимость станков плюс процент за каждый день использования в своих меркантильных интересах денежной массы. Александр Григорьевич хотел было отшутиться, но новый куратор и новый партнер его юмор не понял. Глядя на Кридина мрачными стеклянными глазами, он заверил:
– Пока не будет ясного решения – ты с завода не уедешь.
На лице Александра Григорьевича слащавая улыбка неожиданно застыла, и в печальном раздумье Кридин бессознательно спросил:
– Как же так?
– А так, мы тебе станок стальным проводом к ноге привяжем, и будешь сидеть возле него, пока не заработает.
В это время в кабинет заместителя директора вошли два парня. Оба в ярких спортивных костюмах, высоченные, широкоплечие, кулаки размером с гандбольный мяч. Они сели напротив Кридина и просверлили его вызывающе-презрительными взглядами. От этого у Александра Григорьевича закружилась голова и начало подсасывать под ложечкой. Он хотел что-то пояснить, сказать в свое оправдание, но понял, что может лишь усугубить сложившуюся ситуацию. Этот – по экономической безопасности -удав читал его мысли с опережением и к тому же видел все ходы с высоты птичьего полета. Кридин замолчал, и наступила минутная пауза.
– Ну, так что, будем деньги возвращать, – заместитель директора заглянул в лежащую перед ним шпаргалку и обратился конфиденциально: – Александр Григорьевич, или дурака валять?
– Мы заберем станки по их остаточной стоимости, – Кридин решил пояснить свою позицию не только генеральному директору, но и его заместителю. – Они, к сожалению, не вписываются в ваш технологический процесс.
– Ну да?! Ты себе гуся или барана на базаре купи. Сядь возле него и мозги ему пудри. Понял?! А нам это не нужно. Правильно я говорю, парни? Приехал какой-то черт, забрал наши денежки и теперь держит нас за ослов или баранов.
– Че с….? – ноздри у парней раздулись, от негодования заработали желваки и стало ясно, что они в любую секунду готовы пустить в ход свои пудовые кулаки.
Но команды не было, и они аккумулировали свою агрессию в ненавистных взглядах к потенциальному От этого она становилась еще страшнее.
Мужики, зачем раздувать кадила? В данный момент у меня с собой ни денег нет, ни специалистов. Я приехал, чтобы урегулировать все наши вопросы. Как мы решим, так и будет. Деньги? Значит – вернем деньги. Станки? Значит – будем доводить их до ума.
Кридин понял, что самым важным для него моментом в данном случае является отъезд из этого захудалого городишки, чего бы то это ему ни стоило. А затем он пойдет в правоохранительные органы и напишет заявление на такое самоуправство. Деревню надо учить. И от правильно принятого решения Кридин вновь почувствовал уверенность.
Давайте подпишем протокол о разногласиях и начнем исправлять ситуацию.
Да нет, – перебил его Александр Иванович, – ты нам сейчас напишешь расписку на пятьсот тысяч рублей, то есть на стоимость авансового платежа и укажешь процент неустойки за каждый день недопоставки станков. И наш местный нотариус эту расписочку заверит. Надеюсь, возражений никаких нет?
Я подписывать документы не имею права. У меня нет таких полномочий, – стал выкручиваться Кридин.
Мы их тебе дадим, – прервал его заместитель директора.
Это произвол, я буду жаловаться.
На кого ты будешь жаловаться, на себя? Жалуйся. Мы можем тебе в этом помочь. И свидетелей в нужном количестве суду представить…
Ночью Кридин убежал через окно рабочего общежития, где администрация завода выделила ему отдельную комнату и поставила охрану до выяснения всех обстоятельств дела. Комната располагалась на третьем этаже, и члены заводской команды не могли предвидеть таких смелых и отчаянных шагов от городского интеллигента. После того, как он в задушевной беседе споил охранника, можно было воспользоваться парадным выходом, но Александр Григорьевич настолько был напуган, что не хотел рисковать своей дальнейшей судьбой, и предпочел рисковать здоровьем. Связал портьеры и простынь, привязал их батарее и с их помощью спустился вниз, предварительно выбросив из окна свой портфель.
Сколько страху он натерпелся! Ночью, в незнакомом городе, похожем на деревню, где все друг друга знают, ведь и в милицию не пойдешь. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Единственное спасение в ту ночь Кридин отчетливо услышал в стуке колес проходящего поезда. Он его не видел, шел лишь по наитию в сторону удаляющегося состава. И вышел на захудалую станцию, где проходящие поезда замедляют ход всего лишь на одну минуту. Но этой минуты Кридину оказалось вполне достаточно, чтобы забраться в вагон. Проводницу долго уговаривать не пришлось. Кридин в свои сорок пять оставался обаятельным мужчиной. У него хватило сил и мужества улыбаться и острить, и даже обнять свою грузную спасительницу. Но стоило ему со своим портфелем забраться на вторую полку плацкартного вагона, как все события минувшего дня вновь пронеслись в его сознании. Он испытал жуткий страх от сложившейся ситуации.
Этот страх не проходил три недели после возвращения из командировки. Не прошел и сейчас. Александр Григорьевич неожиданно для себя вдруг сделал открытие, что он дожил до определенного рубежа своей жизни, который в простонародье называется пожилым возрастом. Отличительной чертой этого возраста являются болезни, возникающие без видимой причины. После поездки у Кридина болела душа, а все нервы от пят до кончиков волос как будто превратились в оголенные электрические провода. В другое время он бы сказал себе: «Да переживать-то не из-за чего… Подумаешь ерунда…»
Впрочем он и теперь пытался говорить себе то же самое. Да вот побед становилось все меньше и меньше. И он все чаще вздрагивал без причины: от телефонного звонка, от стука в дверь, от пьяного окрика алкаша на улице…
Вся эта история с Красноармейским заводом, Кридин это чувствовал, будет иметь продолжение. И как его избежать, и на что можно надеяться? Он оказался заложником ситуации, в которую сам же себя и загнал. Выход из нее был один – платить по счетам. Причем может случиться так, что платить придется по всем счетам – за все годы мошенничества. От такой перспективы его тело встряхивал очередной электрический разряд. После чего наступала усталость, а затем опять приходило отчаяние.
Кридин будто попал в западню, в умело расставленную ловушку, из которой не знал, как выбраться. Он прекрасно понимал, что все в этой жизни зависит от самого человека, его душевного состояния, от настроя на ту или иную ситуацию, от отношения к жизни и к происходящему. Но понимать и философствовать об этом, находясь на гребне волны житейского благополучия и поучать других – это одно. И совсем иное, когда судьба усмехнется и задаст задачку на экзамене жизни. У нее ведь свои задумки на ваш счет. Отметки она ставит бескомпромиссно. Времени для решения отпущено сколько угодно, только жизнь отмеряет человеку пустые и горькие дни, недели, года. За вовремя не решенной задачкой обычно следует еще одна в виде ударов судьбы и так далее. Только успевай поворачиваться.
Слетел с колеи и топчи всю жизнь бездорожье.
Кридин в числе первых ощутил не радужные перспективы кардинальных перемен, происходивших в стране. Сколько раз он ломал голову, пытаясь понять суть проклятия китайских мудрецов. Александр Григорьевич не сомневался, что подкинул ему напечатанные на листке афоризмы Борька Гликман. Но что это за проклятие: родиться тебе в эпоху перемен? Кридин не понимал. Он всегда стремился к переменам. И своим подчиненным не уставал повторять: «В этом болоте социалистического застоя можно навеки погрязнуть».
Но шло время, и когда перемены коснулись всего образа жизни и лично его самого, Александр Григорьевич эту незамысловатую шараду быстро разгадал. Он ведь отлично вписался в устои той размеренной жизни, которая в простонародье называлась застоем. По большому счету он подготовился к тому моменту, когда человек достигнув определенных в жизни высот, хочет использовать накопленный за долгие годы кропотливой работы багаж, как материальный, так и духовный, и начинает наслаждаться жизнью. Ее красотами, многообразием, загадочностью и совершенством. И вот теперь он в одночасье должен всего этого лишиться.
Кридин, конечно же, не был наивным романтиком, у которого счастье придет завтра или через час, и тем более он не собирался проводить досуг на заслуженной пенсии. Он ковал свое счастье каждый час, каждое мгновение, но тем было для него и обиднее, что рушилось счастье, собранное им по крупицам. Механизм его счастья работал четко, рационально, соизмеряя возможности, в соответствии с реалиями текущего момента. Он занял свою нишу на иерархической лестнице. Он старался никому не мешать. Если его просили, он услужливо уступал место рядом. Даже не испытывая душевных мук, потому что был уверен в себе, в своих знаниях, в понимании человеческой сути и, наконец, в понимании жизни. Считал ее течение в этом русле непоколебимым. Как он любил говаривать: на наш век хватит.
Жизнь текла плавно и размеренно. Сын заканчивал институт, пусть не самый престижный – политехнический, при этом два раза из-за неуспеваемости побывал в академическом отпуске. Но Кридин считал, что пусть хоть балетно-копытный, главное иметь диплом о высшем образовании. А неуспеваемость? Он же не водку за углом пил, а отстаивал честь города на престижных соревнованиях. И если есть такая возможность, почему парню не поездить, не посмотреть страну, мир. Одна нам молодость дана… А учиться никогда не поздно…
Дочка оканчивала медицинское училище, правда, больше смотрелась в зеркало и бегала на танцы. Кридин решил: пусть продолжает династию зубных врачей. А что? У Алевтины устоявшаяся клиентура, которая записывается на прием за месяц. Состоятельные граждане, с определенным положением…
И откуда только взялась эта грёбаная перестройка?
Да попросту народу стало весело и интересно: что будет дальше? Вышел на трибуну сладкоречивый мужичок в шляпе и начал учить жить. Поначалу показалось, что он хоть немного знает то, о чем говорит. Перестройка, ускорение, гласность. Блеск появился в глазах людей – заживем по-новому. Всем уже надоела тихая размеренная жизнь. Все хотели раскрыть свои способности и получать по труду. Кридин тоже затрепыхался. В период перемен кто-то теряет накопленное годами имущество, а кто-то неожиданно приобретает и становиться баснословно богатым. И Александру Григорьевичу так хотелось в это верить. Иногда он заходил в курилку, слушал рассуждения коллег, вслух высказанные мечты: о своей деревеньке, мужиках и бабах счастливо работающих на хозяйских полях, усадьбе, не уступающей по размерам и архитектуре дворцу Меньшикова. И все это так явственно представлялось в воображении и так гармонично вписывалось в мечты взамен разваливающихся колхозов и совхозов, что Александр Григорьевич только молча улыбался. Хотя прекрасно понимал, что книжные герои всегда отличаются от подлинных, от реальных. Но так хотелось в них верить. И Кридин верил, пока жизнь не повернулась к нему обратной стороной.
– Господи помоги! – кричал он, спрятавшись от всего мира в маленькой темной комнате, совсем недавно принадлежавшей бабушке жены. Кридин после ее смерти стал почти, что верующим человеком. Со смертью бабушки жизнь Александра Григорьевича, плавно и размеренно идущая по восходящей линии, вдруг резко покатилась вниз. На что так осерчала бабушка!? Ну не любил ее Кридин, конечно, но ведь и не обижал. А может быть, обижал?
Александр Григорьевич перебирал в голове все возможные эпизоды его общения с бабушкой и ничего предосудительного не находил. Даже когда бабушка подглядывала за их интимной супружеской жизнью, он оставался спокоен и после добротно выполненного супружеского долга, находил в себе мужество шутить: «Опять проклятые мыши скребутся!»
В этот момент жена Алевтина с воплем вскакивала с постели и бежала в соседнюю комнату, где непременно сталкивалась с бабушкой. Кридин от души смеялся, но не имел даже мысли обидеть или унизить бабушку. Так за что же она с того света стала ему козни строить? Он уж сходил к ней на могилку и памятник справил в институте не хуже, чем любому уважаемому человеку, а жизнь становилась все тревожнее и тревожнее.
На прошлой неделе Кридин получил по почте заказное письмо от Красноармейского завода с просьбой погасить возникшую задолженность, и окончательно потерял самообладание: Почему письмо адресовано ему, а не председателю кооператива или на худой конец начальнику института? И не пора ли ему обратиться в правоохранительные органы.
Оказалось, что пора. Но он не пошел в органы по одной простой причине, потому что не верил, что они предпримут действия в его защиту. Сколько их развелось, оборотней в погонах! Разве можно им доверять свою жизнь, свою судьбу?..
Дверь гаража наверху скрипнула, Кридин вздрогнул, и самые ужасные мысли заставили сжаться его сердце: будут бить или убивать. Ни того, ни другого Александру Григорьевичу испытывать не хотелось. Он схватился руками за каретку кровати и сжался в предвкушении мук. У него закружилась голова, и от звука приближающихся сверху шагов он потерял сознание.
– Вроде отходит, – Александр Григорьевич услышал над собой голос.
– Ты че, придурок, цирк нам решил устроить?
Санек плеснул Кридину в лицо водой, а затем, чтобы привести его в чувства отвесил две звонкие пощечины.
– Хватит тебе руки-то распускать! – Егорыч остудил пыл своего подчиненного, – Сказали доставить на место. Вот и выполняй. Залили зенки, а может, ему действительно плохо.
– Плохо!? Да придуряется! За такие деньги он и в могилу ляжет, лишь бы не отдавать.
– Но это теперь не твое дело. Давайте вытащим его на свежий воздух, а то не дай бог, что с ним случиться, хлопот не оберемся.
– Вставай, придурок.
Валек и Санек взяли Кридина под руки и потащили к лестнице.
– Я сам.
Александр Григорьевич попытался освободиться от грубых помощников.
– Иди. Только попробуй еще раз упасть, я сам тебя здесь похороню, и заступники твои не помогут, – пригрозил Санек Кридину.
Но тут же получил от Егорыча затрещину.
– Чего мелешь, идиот? Быстро поднимайтесь наверх.
На улице вечерняя прохлада и свежий ветер, как бальзам на раны, вернули Кридина к жизни. У него сдали нервы, и он упал на колени.
– Ребята не убивайте, я все отдам.
– Отдашь, куда ты денешься, – Павлик решил продлить сцену откровения, – только число и месяц назови.
– Я завтра все отдам.
– Вот видишь, а говорил, что нет. Вставай, сейчас поедем, расписку нам напишешь.
Но Кридин не верил, что его не будут убивать, и продолжал слезно просить: – Ну, пожалуйста, отпустите. Я, честное слово, отдам.
– Садись в машину, придурок, мы тебя до дому довезем.
– Я не хочу с вами никуда ехать. Я лучше на такси доеду.
– Сейчас еще раз пасть откроешь, я тебя точно замочу! – Санек уже не сдерживал своих эмоций.
– Ну не надо, я вас очень прошу.
– Садись в машину!!!
– Помогите!!! – Кридин начал истошно кричать, прощаясь с жизнью.
Егорыч вовремя оценил ситуацию, махнул рукой.
– Пусть остается, поехали. Сам доберется, ничего с ним не случится. Дерьмо не тонет, а только плавает.