29. Полуторный закон
Принесла дева юная ведро и поддерживала графа анонимного, дабы тот с оного не навернулся! Наконец, встал больной, Малашкой поддерживаемый, намереваясь в постель вернуться. Но тут взгляд его в окно устремился. И узрел граф амазонку прекрасную, на не менее прекрасном коне воронОм арабском гарцующую. Отверз он уста свои, но ни единой мысли не высказал!
Усмехнулась Малашка:
– Видать, попал барин под чары сестры моей Глафиры прекрасной.
– Ошибаешься, любезная! – ответствовал больной, в постель возвращаясь. – Не может фея сия сестрой твоей являться, ибо явно из общества светского.
Глянула служанка юная в окно и молвила:
– Не привыкла я ошибаться, ибо глаголю токмо то, в чём уверена! Глашка и суть! Мужики токмо на нея так пялятся!
«Ревнует уродка ко красавице!» – помыслил Уолтер и молвил:
– Похоже, недолюбливаешь ты ея!
– Не без сего! Однако вовсе не по причине наличия красоты у нея и отсутствия оной у меня, о чём глаголил батюшка мой: «Глаша и Малаша достойны кисти великих живописцев нидерландских. Первая – Рембрандта ван Рейна, вторая – Иеронима Босха!»
– Да ты, прямо, мысли читаешь… аки ведьма!
– Похожа я на даму сию сказочную (но не во смысле красы!). Однако лишь внешне, ибо ведает ведьма много, я же лишь те крохи, что от родителя моего перепали. Правда, песнь сей эрудитки лесной прямо про меня писана, особливо учитывая наряд мой непризентабельный!
– И что за песнь?
– Да так… расейская народная.
– Спой, детка, не стыдись!
– Не могу… без слёз…
– Ну, так спой со слезами.
Откашлялась девица неказистая и запела мелодично гласом нежным:
– Я веду себя со всеми строго,
И никто не женится на мне.
Выхожу одна я на дорогу
В старомодном ветхом шушуне…
Засим, аки и было обещано, заплакала певица юная. Понял слушатель взволнованный, что сие существо вовсе не бесполо и бездушно, аки ранее казалось, а имеет трепетную душу и мечтает о простом бабьем счастье!
(Аки опосля выяснилось, песнь сия расейская вовсе не народная, ибо суть ария Бабы Яги из оперы Римского-Сардинского «Доска», главный герой коей купец новгородский прозван так был за то, что натянул на доску струны и получил гусли звончатые. А дуэт главного героя и русалки привёл к созданию выражения популярного: «Доска и два соскА!»
Кстати, автор, любящий о себе трепаться, читателей раздражая, обожает в сей опере арию иудейского гостя: «Не счесть алмазов биржи Рамат-Гана!», ибо во трёх километрах от биржи сей проживал!)
Наконец, успокоилась Малашка и вернулась к теме прерванной:
– А к сестре своей отношусь я согласно закону полуторному.
– Много законов я ведаю – и природных, и юридических. Но подобный закон неведом мне!
– Первый случай в жизни моей недолгой, когда хоть кто-либо в некомпетентности своей признался! Но в нашем случае оная простительна, ибо закон сей батюшка мой создал. И гласит он следующее: «Тех, кто тебя любит, люби в полтора раза более. Тех же, кто ненавидит, ненавидь в полтора раза менее!»
(Впоследствии в двадцатом веке был создан иной полуторный закон. Сей «закон трёх вторых» относился к электронным лампам. К существующим же во времена описываемые керосиновым лампам он (увы!) неприменим.)
– Ты, Малашка, про недолгую жизнь глаголила. Вообще-то у дам возраст не спрашивают. И ты можешь не отвечать…
– Но могу и ответить, ибо не столь уж древний возраст мой, дабы сокрывать оный. Вот уж скоро три часа, аки стукнуло мне тринадцать лет. Учитывая, что ныне столь же тринадцатое августа, а число сие безобидное несчастливым почитается, то выходит, притягиваю я неприятности, … но лишь на главу свою!