Вы здесь

Кремль. Глава 1. Искушение (Сергей Сергеев, 2009)

Глава 1

Искушение

– Недурное место этот остров, – сказал он. – Недурное место для мальчишки. Ты будешь купаться, ты будешь лазить по деревьям, ты будешь гоняться за дикими козами[1].

«Черт меня дернул говорить про “тихую гавань” и “остров стабильности”: мол, всем будет суперпогано, а нам – замечательно. Поплавали, освежились – и к новым свершениям. В бушующем океане мирового кризиса правильным курсом идете, товарищи! М-да... выставил себя безнадежным оптимистом. Признаю – поспешил. Умника Дворкина послушал. Сам виноват. Подставился на ровном месте, а теперь читаю всякие гадости в честных глазах соратников и подчиненных. Прямо не говорят, но и так понятно...»

Президент поморщился. Совсем недавно с уверенной и пренебрежительной улыбкой он гордо сообщил миру, что кризис России не страшен – не такое видали, – а даже выгоден. Все страны выйдут из потрясений ослабевшими, а мы «накачаем мускулы» и займемся реформами.

Можно просто забыть о неудачных высказываниях. Словно ничего и не было. Мало ли что сказал... «жизнь вносит свои коррективы» – он любил это выражение и часто его использовал. Но ведь не дают забыть, напоминают. Какой там «остров стабильности»? Где вы его видели? Теперь доказывай, что как раз Россия-то и наберет синяков от кризиса больше всех – сырьевая экономика, и все такое.

«А вы все наоборот утверждали», – представил он стрекозлиную рожу, ехидную и глупую. С мерзкими очками на носу, запотевшими от страстного желания «уесть».

– Тьфу, мерзость!

Он терпеть не мог признаваться в ошибках. Да и не было серьезных проколов, как выяснилось со временем. На редкость единодушное голосование на выборах, ковровая красная дорожка к позолоченному трону, отражение кремлевских зеркал и почтительные улыбки собравшихся. Все сложилось на удивление удачно. Мелкие шероховатости не в счет.

Однако ощущение тревоги не покидало. Ситуация требовала жестких решений, а на «резкие телодвижения» можно смотреть по-разному. Если сложится впечатление, будто он нарушает условия «тандема», правила игры, взаимные обязательства, – жди еще одного кризиса. Но уже не в мировой экономике – хрен бы с ней, а в Кремле – что ближе и опаснее.

«Ладно, если не поймут, отложу проект в долгий ящик, под сукно. Но попытаться все же стоит. Хуже не будет».

Президент тяжело вздохнул и написал резолюцию: «Согласен. Подготовьте необходимые документы». Потом несколько секунд подержал, словно прицеливаясь, украшенную серебряной вязью коллекционную ручку – подарок колоритного премьер-министра Италии Берлускони. Мысли о легком в общении, лукавом и бесцеремонном итальянце обычно вызывали бесшабашную улыбку и улучшали настроение. Любые трудности казались пустяками, случайными недоразумениями и мелочами, которые не заслуживают беспокойства.

«Ну и правильно, чего раньше времени заморачиваться», – подумал президент и размашисто поставил свою подпись.

* * *

Марина была непредсказуема. И как ни странно, это давало Игорю ощущение стабильности. Почти как в теории контролируемого хаоса. Только в данном случае хаос не поддавался контролю и влиянию.

Она не уставала удивлять: словами, реакцией, улыбкой, долгожданной нежностью или непонятной холодностью, взрывом эмоций или ледяным безразличием... Что бы ни говорила и ни делала, Игорь знал: Марина никогда не совершит подлость или предательство. Поэтому перепады настроения не изматывали, а оживляли, придавая серым будням невероятное очарование. И в этом была стабильность, которая успокаивала. Даже когда он начинал сомневаться.

Игорь всегда был более практичен, упорядочен, конкретен. Точнее, рационален. Ведь никто не может сказать, в чем настоящая практичность – в неброскости или в яркости, в унылости или, наоборот, избытке страстей.

Каждый по-своему испытывает жажду и голод. Одни борются за выживание, а другие забиваются в угол и тихо страдают. Или пьют. Или втягивают онемевшим носом «кокс». Или ничего не делают и ждут. У этих по крайней мере есть шанс после того, как они отдохнут.

Марина была продолжением его недостатков и достоинств. Догадывалась ли она об этом? Игорь не знал. Он поймал себя на мысли, что, возможно, не знал о ней очень многого. Вообще ничего не понимал в ее характере, чувствах и желаниях.

Ни черта не догадывался!

Как жаль, что люди всегда остаются загадкой, лабиринтом, мучительной головоломкой. Даже самые близкие и родные. А потом уносят свои тайны в другой мир, о котором никому ничего не известно, что бы ни говорили проповедники. Они сами не знают, а говорят – чтобы успокоить и придать хоть какой-то смысл существованию. Будто человек сам не может понять, ради чего стоит жить. Да, не может. Но это не значит, что его нужно кормить сказками.

Эти мысли не огорчали Игоря Ратова. Наоборот, ему становилось уютнее, когда он пытался дать рациональное объяснение тоске по Марине. Расстались, перевернули страницу жизни, забыли друг о друге!

Нет, это невозможно.

«К сожалению, чем дороже тебе человек, тем больше у него тайн и сюрпризов, – вынужден был признаться себе Игорь. – Приятно сознавать, что не один ты такой несчастный, есть закономерности, для которых твои личные терзания – частный случай, не более того. Влюбленность – болезнь. Атрофирует зрение и слух, превращает человека в беззащитное существо, зависящее от воли случая. Каждая встреча в нашей жизни случайна. Значит, и любовь случайна. Человек не способен предсказать свою судьбу, тем более влиять на нее. Он может изменить ход своей судьбы, но результат ему неизвестен. Кроме последнего и окончательного. Нагим ты в мир пришел, нагим и уйдешь...» Игорь почувствовал, что рука сама тянется к компьютеру.

Он не мог не рассказать ей о своих мыслях, не почувствовать ее дыхание, ее тепло. Даже если в это мгновение она в объятиях другого мужчины.

Не важно!

Он набрал электронное письмо. От спешки даже вспотели ладони.

Марина, добрый вечер!

Извини, что так поздно. Наше прощание ты устроила с присущей тебе артистичностью! Я был застигнут врасплох и до сих пор не могу прийти в себя. Наверное, я был невнимателен. Как все люди, которые счастливы и не подозревают об этом.

Ты помнишь, за несколько дней до твоего исчезновения мы ездили в Ново-Иерусалимский монастырь. Ты поднималась на каждую стену, а я оставался внизу. Мне было скучно. Вернее, я просто ленился.

Ты возвращалась, и в глазах твоих была боль. Ты словно спрашивала меня о чем-то. Только сейчас я понял, что это значило. Я еще мог все изменить, но не сделал этого. Спокойно сидел на лавочке и был уверен, что твоя непредсказуемость – всего лишь обычная игра, желание развлечься. Не более того.

Я был не прав. Прости меня.

Игорь.

Отправив послание, он улыбнулся, выключил компьютер и крепко заснул. Оставались какие-то три часа...

* * *

Рано утром Игорь встал с постели, подошел к письменному столу и посмотрел на молчаливый компьютер. Поборол искушение сразу включить его и принял контрастный душ и побрился. Потом сварил кофе.

Выбрал самую любимую сорочку, повязал модный галстук – в стиле ретро 1980-х. Отхлебнул кофе и посмотрел на себя в зеркало. Молодое энергичное лицо, волевой подбородок... Внешность уверенного в себе человека. Общее впечатление портит тревожность в глубине глаз, но кто будет присматриваться?

Он помнил каждое слово из отправленного накануне письма. Такие слова можно написать только поздно ночью. И лучше на трезвую голову. Так получается жестче и убедительнее, хотя все равно как-то жалостливо.

Хорошо, что никто не видел этого текста. Кроме нее.

Он не хотел ее переубедить. Он только молил о снисхождении. И напрасно. Или... А вдруг?..

Ратов резко отвернулся от зеркала и нажал заветную кнопку. Засветился экран.

Ответа не было.

* * *

– Как жизнь?

– Вопрос звучит неприлично. По нынешним-то временам.

– Понятно. Дела идут из рук вон... хорошо! – уверенно произнес Борис Павлович Бровин и рассмеялся своим фирменным смехом.

Смех может рассказать о человеке больше, чем медицинское и психологическое обследование. Подделать смех очень трудно – ехидные ухмылки или наигранный оптимизм вызывают брезгливость и недоверие.

Борис Павлович смеялся от души. Он чувствовал себя комфортно в многоцветном мире, жизненные силы били ключом. Борис Павлович привык к тому, что окружающие относились к нему с почтением, замешанным на вере в чудо. Знаменитый потомственный хирург, спасший тысячи жизней, Бровин заслуживал этого поклонения и знал, что заслуживает.

Он так и не успел обзавестись собственными детьми и любил своего племянника Игоря Ратова как сына, но считал его невезучим и недостаточно пробивным молодым человеком, не лишенным, конечно, определенных талантов. Только вот, считал Борис Павлович, применяет их Игорь неразумно.

Зачем было тратить столько времени на защиту никому не нужной диссертации? Ради ученой степени доктора наук? Да кому сейчас нужна эта степень? Или работать в Министерстве экономики, где Ратов, несмотря на молодость, успел дорасти до директора департамента, пока его победный марш к чиновничьим высотам не остановила очередная реорганизация и «перетряска кадров»? Лучше, если бы племянничек использовал свои знания, чтобы заработать кучу денег, а заодно поддержать отечественную медицину: скажем, клинику Бровина или перспективные научные исследования.

Конъюнктурные и продажные, по мнению Бориса Павловича, экономические изыскания и наукой-то назвать было нельзя. Чего стоят Нобелевские премии по экономике! Лауреаты исхитрились доказать невозможность мирового финансового кризиса. А когда кризис стал реальностью, никто даже не покаялся. Притихли на короткое время, а потом опять беззастенчиво стали советовать, как жить.

Но медицину Борис Павлович также считал не совсем точной наукой, полагая, что она занимает второе место после богословия. Слишком индивидуален человеческий организм. Конечно, имеются некие закономерности, но в сложных случаях решение подсказывает только интуиция, основанная на знаниях, опыте и творческом порыве.

Бровин резко оборвал раскатистый смех и строго спросил:

– На охоту поедешь?

– Охотиться сейчас не модно.

– Будут люди из Кремля. Меня предупредили: президент твою бумагу посмотрел и согласен. Получишь конкретное предложение.

– Лучше бы пригласили на рыбалку, – попытался пошутить Игорь.

– А это вряд ли! Никогда не знаешь, какую рыбку выловишь, а им нужна определенность. Кстати, можешь взять с собой Семенова – толстяку тоже пора проветриться.

Игорь кивнул. Его университетский друг Алексей Семенов весил больше ста килограммов и производил впечатление добродушного тяжелоатлета, коим и был в действительности. За габариты острые на язык сокурсники прозвали его Сиротой, хотя у него имелись вполне благополучные родители. Кликуху «Сирота» было принято произносить с иронией, подкрепляя округлыми движениями, показывающими нечто очень крупное и тяжелое.

Сирота был незаменим в студенческих стройотрядах. Его боялась шпана – за силу и просыпавшуюся в драках безрассудную смелость. К тому же он прекрасно готовил и охотно исполнял обязанности повара, а заодно и снабженца, следившего за тем, чтобы из студенческого пайка не пропал ни один грамм «рациона питания».

После университета Алексей благополучно устроился экономистом в один из крупнейших государственных банков. Работа считалась не особенно высокооплачиваемой и престижной. Однако Сирота был терпелив, не так уж амбициозен и в отличие от Ратова не менял места работы. Стабильно карабкаясь по служебной лестнице и не страдая от финансовых кризисов, которые по странному стечению обстоятельств усиливали государственные банки и разоряли их чересчур бойких конкурентов из частного сектора, он со временем стал членом правления, отвечающим за обслуживание крупных корпоративных клиентов.

Борис Павлович не без оснований полагал, что в скором времени Семенов займет кресло президента какого-либо банка из первой десятки или директора солидного предприятия. К счастью, многообещающая карьера не испортила характера Сироты и не прибавила ему апломба.

– Чего кривишься? Поедешь или нет? – уже более требовательно спросил Борис Павлович несговорчивого племянника.

– Поеду, с Алексеем.

– Очень хорошо. Сирота – классный парень. Стрелять-то он умеет? Ну и замечательно. И девушек симпатичных прихватите, – покривил душой Борис Павлович. Он совсем не хотел, чтобы женское присутствие портило охоту, однако лишний раз напомнил племяннику, что пора «вить гнездо».

Игорь усмехнулся – от дяди не отвяжешься.

– Чего усмехаешься? Ружье можешь не брать. У меня целая коллекция, – напомнил дядя.

* * *

Вернувшись поздно вечером в пустую квартиру, он вновь просмотрел электронную почту. Марина не ответила.

Игорь бросил пиджак на диван. Плеснул в стакан немного виски, выпил одним глотком. Напиток обжег гортань. Глаза сухо заблестели. Есть не хотелось. Он быстро набрал письмо, не размышляя над содержанием. Писал о том, что наболело и теперь рвалось на бумагу.

Тебя не вернешь. Я зря просил. Ты не хочешь, чтобы мы были вместе.

При прощании ты сказала: «Не огорчайся. Мы встретимся. Ты будешь рассказывать мне смешные истории. А я буду смеяться, и нам станет очень хорошо».

Тогда я представил, как это будет. Не важно, что говорить. Лучше рассказывать всякие глупости и детские анекдоты. Они ни к чему не обязывают. Хотя я уверен: мы не сможем удержаться и все равно будем обмениваться многозначительными намеками. Как любовники, которые обнимают друг друга. Хотя бы мысленно.

Возможно, ты именно этого боишься и хочешь, чтобы я обещал тебе, что никакого искушения не будет – просто невинная встреча старых друзей.

А может, я все придумал. Ты уже забыла меня. Любовь – это такая химия, которую невозможно предугадать, объяснить и излечить. Она очень независимая и свободолюбивая особа. Приходит и покидает нас, когда ей захочется.

Многие считают любовь несчастьем. Но чаще мечтают о ней, как о несбыточном откровении, ради которого только и стоит жить.

Правы и те и другие. Мне от этого не легче.

Игорь.

В этот вечер Ратов напился, чего с ним уже давно не случалось.

Утром он машинально заглянул в почту и прочитал:

Я люблю тебя. Но это ничего не меняет.

Марина.

«Лучше бы не ответила. Хотя бы оставалась надежда», – подумал Игорь.