Урок имитации
Искусство нести себя в массы
Он вошел в распахнутые перед ним двери не медленно и не быстро, а именно тем ровным и твердым шагом, каким несет свое тело руководитель категории «А».
Подстроившись под темп его движения, по бокам суетились встречающие и что-то докладывали в оба уха гостя, на что тот никак не реагировал, шагая строго по направлению к лифту, который для него уже держали открытым, оттеснив стремящихся в кабину участников торжественного мероприятия.
И вдруг, не меняя скорости, он, подобно балетному лебедю, взмахнул обеими руками и сбросил за спину пальто. Не успев долететь до земли, оно упало на руки свиты, кинувшейся за темно-синим кашемиром, как подружки за букетом невесты.
Остановись, мгновенье! Этот величавый, воистину царственный жест мог быть увековечен в живописных работах Глазунова, Шилова и Никаса Сафронова, и, право же, дело того стоило. Но, как на грех, кавалькаду сопровождал лишь один папарацци из пресс-центра, да и тот прозевал момент.
Плачьте, будущие посетители вернисажей, ибо не суждено вам, горемыкам, увидеть полотно под названием: «Заместитель главы Фердыщенской районной управы на открытии семинара по совершенствованию стиля управления».
Увы, мы с вами не угадали: под маской то ли министра, то ли губернатора, то ли мэра скрывался чиновник гораздо более скромного ранга. И вальяжное поведение свидетельствовало не столько о его административно-распорядительных возможностях, сколько о владении высоким искусством нести себя в массы.
На просторах государственной службы подобных людей не так уж мало. Они убеждены, что не место красит человека, а человек красит сам себя. И что если свита не желает играть короля, то эту роль надо сыграть самолично. Конечно, публика сперва может не поверить, не оценить, даже осмеять, но надо быть терпеливым и настойчивым. И когда упадет занавес, вы гордо выйдете на поклоны, и зал примет вас стоя.
Но надо понимать: никто не напишет вам роль, художественный образ предстоит собирать самому, основываясь на личной фантазии, знании человеческой натуры и наблюдательности. Приведу в качестве рекомендаций парочку примеров, подсмотренных из-за кулис.
Дождитесь, когда к вам на прием придет известный, пусть даже в узких кругах, проситель.
Выслушайте его, нажмите кнопку селектора и размашисто взгрейте подчиненного за невнимательное отношение к проблеме уважаемого человека. Громкую связь лучше не включать, – возражения и оправдания ответчика не важны, должен звучать только ваш гневный голос. Отключив селектор, с улыбкой прервите благодарственный пассаж просителя: «Да полноте, какие пустяки. Вот номер моего мобильного».
Если сыграете вдохновенно, нужный резонанс обеспечен.
Или вот еще красивый прием. У большого начальства так заведено, что, если босс участвует в публичном мероприятии или отбывает в командировку, для встреч-проводов выстраивается почетный караул заместителей и иных членов свиты. Кто прибывает на точку непосредственно перед виновником построения, тот и есть второе лицо в королевстве.
Так вот, имеет смысл заблаговременно выдвинуться на персональном автомобиле (если его нет, номер теряет смысл) к месту сбора, но затаиться где-нибудь поблизости. И когда мимо вас пронесутся машины с замами и станет ясно, что вот-вот прибудет босс, выкатывайтесь и лихо тормозите у ног почетного караула. Водитель распахнет вам заднюю дверь (крупные шишки всегда сидят сзади по диагонали от шофера, не перепутайте), и вы, радостно скаля зубы, поприветствуете ошалевших от такой наглости начальников.
Не спорю, дело рискованное, можно и нарваться, но ведь вы же актер! Вы азартный и целеустремленный лицедей. Вы приучаете публику к тому, что в вас скрыта какая-то тайна. Что вы имеете право вести себя именно так, а не иначе.
Как говорил знаменитый гастролер Мамонт Дальский, разъясняя партнерам мизансцены «Гамлета»: «Легко запомнить, господа: я в центре, вы по краям».
Слова просит цицерон
Интересно ли вам слушать публичные выступления руководителей? Если нет, тогда не тратьте время на эту главу. Если же речь официального лица рождает живой отклик (усмешку, гримасу, зависть и пр.), давайте поразмыслим об ораторских качествах чиновников. Опустим не столь уж давние времена, когда косноязычие руководителя демонстрировало правильное происхождение, а, к примеру, южное фрикативное «гэ» подчеркивало принадлежность к правящему землячеству. И случалось, что весьма культурные люди, наступив на горло собственному докладу, переставляли ударения, перемешивали падежи и ломали фонетику, дабы не вызывать раздражения коллег и начальства.
Настали иные времена, пришли иные тренды. Еще звучат на просторах родины «осужден» и «нежели чем», но надобно признать, что первые лица государства установили новый культурно-коммуникативный ценз, которому широкие массы руководителей по мере сил пытаются соответствовать. Честолюбивые люди увидели в красивой, грамотной, образной манере изъясняться ресурс для карьерного роста. И теперь иные государственные чиновники берут уроки по технике речи и актерскому мастерству, а тексты для них сочиняют букеровские лауреаты.
И ведь дело того стоит. Автору известен один человек с грандиозным ораторским дарованием. У него, как говорится, Цицерон с языка слетает. Он не появляется на телеэкране, ему это незачем, но на представительных заседаниях, где распределяют бюджеты, этот персонаж широко известен. Природный дар златоуста, умение убеждать и личное обаяние – эти невесомо-эфемерные качества доставляют его странным проектам очень даже увесистые суммы финансирования.
Кто-то делает из словесного воздуха деньги, кто-то раздувает свой административный масштаб, каждому – по способностям. Иной раз поиск изысканной фигуры речи рождает поистине выдающиеся сюжеты. Ярчайшим из них мне видится выступление одного губернатора, прибывшего на церемонию вступления в должность другого губернатора.
Губер-гость очень серьезно готовился, ему важно было задружиться с губером-хозяином, ставленником высших сфер, по слухам, нацеленным на пост крупного федерального руководителя. Две недели лучшие спичрайтеры области писали приветственный панегирик, но шеф все варианты браковал: не было «фишки». И вот когда он просматривал свой деловой ежедневник, глаз остановился на дате предстоящего торжества. Это было 9 января. В мозгу произошла вспышка, и в небе зажглись алмазы.
На инаугурации речь губера-гостя следовала сразу за выступлениями столичных грандов, что придавало ей особый вес. И наш герой не подкачал.
– Целый век 9 января считалось в России датой скорби, кровавым воскресеньем, – начал он таинственным полушепотом, и переполненный зал замер. – Именно в этот день в далеком 1905 году в Санкт-Петербурге была расстреляна мирная демонстрация рабочих. (Лица зрителей вытягиваются, голос оратора набирает силу.) Но сегодня наконец этот день обрел противоположный смысл, окрасился радостью, светлой верой в то, что худшее безвозвратно миновало (мощный голос взлетает над залом), и один из крупнейших регионов возглавил истинный лидер и патриот страны, которую больше не собьют с пути происки попов Гапонов!
Зал лишился сознания, президиум оцепенел. После паузы губер-хозяин подошел к трибуне и смачно расцеловал коллегу. Очнувшиеся зрители зашлись в овации.
Речь произвела фурор. Ее передали по нескольким телеканалам и откомментировали чуть ли не все СМИ, она сотрясла Интернет. Говорят, ее даже обсудили в Кремле и после дискуссии порешили оратора не наказывать. Но и не повышать. Все же чересчур речист.
На кого же вы похожи
Как известно, живущие вместе человек и собака с годами становятся похожи друг на друга. Остается вопрос, кто именно «идет на сближение», – то ли пес обретает черты хозяина, то ли наоборот. Впрочем, не исключено и встречное движение.
В мире чиновников этого вопроса не существует вовсе. Даже при долгой совместной работе начальник никогда не станет похожим на подчиненного, а вот обратный вариант вполне реален. Причем иной раз нижестоящий сознательно добивается сходства с шефом.
Вы спросите, в чем тут смысл, и я охотно поделюсь наблюдениями за таким человеком, с которым знаком немало лет и который бывает со мной откровенен.
Однажды на его карьерном пути возникла ситуация, когда над ним возвышался по-настоящему сильный, харизматичный руководитель, а в прямом подчинении находился чуждый трудового усердия аппарат. Расчет чиновника был прост и логичен: поскольку перед большим начальником трепетали все от мала до велика, нужно было добиться знакового сходства с ним и таким образом внушить вверенному болоту, что ты – наместник Самого. Каждое твое слово, каждый жест идет от него. Соответственно, неповиновение тебе, руководителю среднего звена, – суть неповиновение Самому. Со всеми вытекающими.
Первым делом мой знакомый скопировал рукопожатие шефа. Оно было мало сказать вялым, – возникало ощущение, будто тебе в ладонь вложили пустую перчатку. Пожимать руку приходилось крайне осторожно, что сразу устанавливало субординацию. При этом начальник отводил глаза и нос в сторону, будто вид твой был ему неприятен, а запах просто непереносим.
Потом началась работа над голосом. Шеф говорил очень тихо, поэтому слушатели не то что не шептались, – они боялись собственного дыхания. А когда наступал черед распеканий и разносов, начальник вообще переходил на змеиный шепот. Эффект воздействия усиливался тем, что он, «тыкая» всем без исключения, в минуты казни обращался к жертве на «вы», чем повергал ее в мистический ужас.
Освоив голосовую технику, наш герой перешел к манере вести диалог. У шефа был такой приемчик: во время беседы с подчиненным он долго говорил, потом раз – и замолкал, задумавшись. Собеседник, полагая, что начальник ожидает его мнения, осторожно произносил: «Мне кажется…»
Но большего сказать не успевал, потому что резко вступал шеф и, глядя мимо испуганно замолчавшего сотрудника, продолжал вещать. До следующей паузы. А потом все повторялось. Беседу завершал рефрен: «Идите и думайте». Люди выходили в поту.
Следом был разучен еще один номер из репертуара начальника: каждое утро звонишь наугад кому-нибудь из подчиненных и говоришь: «Думаешь, я не знаю, что там у тебя происходит? По-твоему, я буду это терпеть?» – и вешаешь трубку.
В общем, шаг за шагом наблюдательный и способный к подражанию мой знакомый принимал образ и подобие своего начальника. Иногда ему даже казалось, что он и есть Сам. Смущало лишь то, что дела в его хозяйстве шли все хуже. И подчиненные вели себя необъяснимо: в ответ на вялое рукопожатие некорректно сдавливали руку, перебивали тихие руководящие монологи хихиканьем и трепом, а один из заместителей, услышав: «Идите и думайте», ответил: «И вы тоже идите».
Наш герой терялся в догадках. Ясность внесла секретарша, которая работала с ним много лет и без труда считывала смысл его поступков.
– Бросьте вы это дело, – рубанула она. – Даже если загримируетесь под Самого, все равно не сработает.
– Что, масштаб личности не тот? – упал духом имитатор.
– Масштаб должности, – пояснила секретарша. – Ему – можно. Он шипит – и людям страшно.
Она уклонилась от сравнения и вышла. Шипеть вслед не имело смысла.
Шире округ!
Искатель чинов, уже усевшийся или еще карабкающийся на одну из трех главных ветвей власти, должен уметь работать с теми, кто занимает ветвь четвертую. То есть с масс-медиа. Это правило Матвей Самсонович, префект административного округа крупного города, умом понимал, но, будучи по характеру человеком непубличным, терялся при виде телекамер и диктофонов, да и вообще прессу не любил.
А полюбить следовало, потому что мэр города потребовал от префектов наладить работу с населением через вверенные им СМИ. В распоряжении Матвея Самсоновича имелись еженедельная газета, которую никто не читал, и студия кабельного телевидения, передачи которой никто не смотрел. Требовался сильный, общественно значимый ход, за который можно будет отчитаться перед мэром.
Такой ход был найден пресс-секретарем префекта, он предложил создать на окружном телевидении еженедельную программу, в которой жители в прямом эфире задают префекту наболевшие вопросы (естественно, подготовленные), тот либо отвечает сам, демонстрируя исчерпывающую компетентность, либо требует к ответу чиновника префектуры и в режиме онлайн устраивает ему разнос. Идея была проверенная, демократическая, смущало одно – робость Матвея Самсоновича. Нужен был сильный, опытный ведущий. Пресс-секретарь пообещал найти такового в Москве, в конце концов не все там Познеры и Кати Андреевы, кто-то и без дела томится.
Без дела томился Кавалеров. Некогда он работал комментатором на одном из центральных каналов, но внезапно исчез с экрана. По слухам, явился на прямой эфир в сильном подпитии и угробил программу с вице-спикером Госдумы, за что был изгнан вон и с тех пор пребывал в качестве «джентльмена в поисках десятки», как выражался тов. О.Бендер. Однако физиономия его, которую некогда знала вся страна, сильно измениться не успела и могла придать окружной передаче масштабный, даже федеральный размах.
Кавалерова привезли к Матвею Самсоновичу, который с ходу пообещал хорошие деньги, стометровую квартиру и полный набор социальных благ. Столичный гость для вида поломался, но, получив дополнительный бонус в виде земельного надела у реки, дал согласие.
Первым делом гость придумал название передачи. Вспомнив некогда знаменитую программу «Шире круг!», он трансформировал ее в «Шире округ!». Затем Кавалеров поработал с префектом, объяснив ему, что много говорить не надо, ибо слово царя должно звучать «во дни торжеств и бед народных», а публицистическое звучание передачи обеспечит ведущий. Мысль насчет царя префекту понравилась.
Передача пошла. Истосковавшийся по эфиру Кавалеров блистал, как в лучшие годы. Жители округа потянулись к экранам. Пресс-секретарь доложил префекту, что рейтинг программы неуклонно растет, хотя чем он его измерял, не объяснил. Однако прошло полгода, и «Шире округ!» стал меняться. То есть схема оставалась прежней, но акценты сместились, и уже не Матвей Самсонович был верховным жрецом. Он превратился в статиста, главную же роль, как вы догадались, присвоил звездный Кавалеров, и теперь он, а вовсе не префект, успокаивал обеспокоенных жителей и покрикивал на нерадивых чиновников.
Такая перемена не осталась незамеченной. Префекту нашептывали, что столичная штучка хоронит его авторитет. Пресс-секретарь попытался повлиять на Кавалерова, но тот только глянул на него, как солдат на вошь, и заискрил пуще прежнего. В итоге дошло до того, что мэр, посмотрев передачу, сказал Матвею Самсоновичу: «Я не понял, кто управляет округом – ты или этот московский перец? Может, вам поменяться?» Это могло значить только одно: до пропасти остался шаг.
И тогда пресс-секретарь, умевший читать мысли шефа, нашел выход: перед эфиром накачал Кавалерова до такой степени, что даже телезрители почувствовали, как от их экранов разит коньяком. Увольнение было стремительным, о чем Матвей Самсонович тут же доложил мэру. Квартиру и землю оформить на Кавалерова не успели, так что обошлось без потерь.
Тридцать три богатыря
В некотором царстве, в областном государстве жила-была дума. Она, собственно, и сейчас живет, а сказочный зачин избран автором лишь для того, чтобы донести до читателя былинную силу представленных в той думе тридцати трех избранников. Хотя по нерушимым своим убеждениям разделились они на четыре неравные фракции и следовали партийной дисциплине, каждый депутат мнил себя если не первым среди равных, то уж, во всяком случае, не вторым.
И вот однажды замаячила на горизонте важная дата – пятнадцатилетие славного органа законодательной и представительной власти. И пуще прежнего оживились депутаты, стали думать да гадать, как покрасивее напомнить о себе избирателям, а заодно и первым лицам родной дотационной области. Тут, уловив запах бюджетных субсидий, в думу обратилась местная киностудия, предложив снять к юбилею документальный сериал о думе и ее значении в развитии российского парламентаризма. Каждый депутат тут же представил себя на экране местного, а если повезет, и центрального телеканала, и своевременная, патриотичная инициатива была одобрена.
Законодатели незамедлительно обратились с просьбой о финансировании актуального проекта к дружественной исполнительной власти, и та выделила деньги. Не особо большие, рассудив, что негоже поднимать до небес депутатское собрание. Киностудия погрустила, пересчитала бюджет с учетом собственных аппетитов, получался фильм на сорок минут. Слабовато, но все же лучше, чем ничего.
Налетели злые коршуны и разнесли слух, что на экран попадут не все депутаты, предпочтение отдадут членам главной партии, а оппозиция, без которой конечно же немыслимы законодательный процесс и демократические преобразования, будет представлена в картине только лидерами фракций. Гадкий слух оказался былью. Несогласные потребовали, чтобы окончательный вариант фильма утверждался на общем заседании думы, и добились-таки своего.
Скоро сказка сказывается… да, собственно, и юбилейный фильм сделали по-скорому. В назначенный день и час в думский кинозал явились все без исключения депутаты. Просмотр картины сопровождался выкриками с мест и завершился долгим пронзительным свистом. Потом началось закрытое обсуждение, и тут случились совсем уж неожиданные вещи. Обиженная оппозиция еще не успела рта открыть, как вознегодовали депутаты, чьи говорящие головы как раз были представлены в фильме. Их решительно не устраивало все – от выбранного оператором ракурса, искажающего благородный облик, до оскопленных режиссером монологов о личных законодательных заслугах. Напрасно авторы картины пытались объяснить, что невозможно в сорокаминутную ленту вместить все синхроны думцев, равно как нереально представить всех без исключения тридцать трех богатырей. Последние слова вызвали гнев игнорированных законодателей, которые обвинили главную партию в политических интригах и узурпаторских замашках.
После двухчасовой перебранки, в которой звучали слова: «триллер», «ералаш» и даже «жесткое порно», постановили: картину в свет не выпускать как дискредитирующую областной законодательный орган. Один из депутатов попытался возразить в том смысле, что нельзя хоронить фильм, снятый на деньги налогоплательщиков, другой прокричал, что действия коллег сильно смахивают на цензуру, но обоих смутьянов зашикали.
Тут и сказке конец. Кино положили на полку, и пошла гулять по дотационной области молва, будто депутаты сделали смелый антикоррупционный фильм, а лютые вороги запретили показ. Что, в общем-то, стало неплохой предвыборной агитацией.
Две полярные звезды
Кто понимает истинную роль женщины, состоящей на госслужбе, тот никогда не скажет «руководительница». Строжайшее табу! В немецком языке можно, не ранив самолюбия, показать окончанием слова, к какому полу принадлежит представитель профессии; это вам не русские «врачиха» и «продавщица», тем более не «чиновница». Так что мы говорим исключительно о женщине с мужской профессией. Или, если угодно, о руководителе женского рода.
Прокручиваю в памяти созвездие высокопоставленных дам, с которыми знакомила судьба, и наиболее отчетливо вижу две яркие точки. Две звезды, две светлых повести. Насколько полярные, настолько и близкие. Зовут их Ирина и Марина, отчества и громкие титулы опускаем, возраст – от сорока до пятидесяти. Судьба сделана, но до финиша еще далеко.
Ирина на заре своей карьеры услышала фразу: «Для руководителя главное не знания и опыт, а сильный характер». Мысль стала путеводной. Руководить Ирина хотела всегда, цели быстро достигла, а силу характера закаляла и демонстрировала своим сотрудникам посредством натиска, агрессии и хамства. Естественно, она с самого начала понимала, что такого начальника будут ненавидеть и при возможности подставлять, но пошла на это «с отвагой и весельем победителя». Ради того, чтобы подчинить подчиненных, она истребила в себе главную женскую мотивацию – желание нравиться. Она не нравилась даже себе, но и это ей было безразлично.
Марина, также устремленная в руководящие выси, душить в себе «основной инстинкт» не собиралась. Ее гербом мог бы стать усыпанный розами танк. Она умела расхвалить подчиненных, даже польстить им, если того требовали обстоятельства, и они пахали на нее с удовольствием и предвкушали награду, которую всегда получали. При этом Марина обладала талантом преподнести поощрительную безделушку с той помпой, с какой дарят ключи от райских врат. Ей доверяли, ей симпатизировали, ею дорожили, ее даже любили, если можно чувство к руководителю назвать любовью, и она заливала это топливо в бензобак того самого танка, который тащил ее вперед и выше.
Обе руководящие дамы выбрали маски. Ирина орала матом на подчиненных ей взрослых мужчин, и те терпели. Как-то нашелся храбрец, который огрызнулся и швырнул заявление об уходе, так она увела его в кабинет, наедине уговорила остаться, слегка повысила и впредь лупцевала пуще прежнего. Однажды Ирина не отпустила с пустяшного совещания сотрудника, которому нужно было в больницу проститься с умирающей женой. Она знала, куда он отпрашивается, и все это знали. Но маска злодейки приросла.
Маринина маска позволяла сотрудникам обращаться с ней как с истинной женщиной: пытаться разжалобить, оправдаться, упросить и, наконец, попросту навесить на уши лапшу. И она, понимая эти штучки, иногда позволяла обставить себя. Но только по мелочам. При первой же попытке одного из заместителей сесть на шею она при всех показала ему танковый ствол. Присутствующие поняли, и броня мгновенно скрылась под кустами роз. Марине не нужны страх и озлобленность окружающих, ей требуется их лояльность.
К чему автору пришли на ум эти женщины-антиподы? А к тому, что в главном они удивительно схожи. Обе по-крупному амбициозны, безумно дорожат своим местом, трудоспособны до потери пульса. И как руководители стопроцентно эффективны, поэтому начальству невыгодно их менять, а подчиненным нет смысла им перечить. Обе понимают, что единожды ступив на руководящее поле, где пасутся мужские стада, они лишили себя права хоть в чем-то оказаться слабее. Тема тяжелой женской доли в аппаратных играх не прокатит.
Одно слово, родственные души. Хотя они даже не знакомы.
Качайте маятник и наслаждайтесь
На строительстве школы нервно – ждут префекта, вероятен разнос. А вот и он сам в центре суетливой свиты. Шаги неспешны, взгляд в землю; что задумал, непонятно. И вдруг, не поднимая головы: «Василий, у тебя шнурок развязался».
Идущий в свите мелкий клерк каменеет. Шнурок ботинка и в самом деле развязан, но главное, префект помнит имя Василия. Мало того: Сергей Максимович идентифицирует его по ботинкам, а ведь на пустого, никчемного человека он бы вообще глядеть не стал, пусть у того хоть шнурок развяжется, хоть штаны свалятся. Наконец, префект не иначе как сознательно дает понять окружению, что уж кого-кого, а Василия он помнит, ценит и в обиду не даст.
Через неделю парня уволили. По пустячному поводу. Удавили шнурком.
Ну и ладно, сказали в префектуре, не первый и не последний. Все давно знали, что их начальник – редкой души сукин сын. Это стало ясно еще четыре года назад, когда Сергей Максимович получил назначение в округ. В первый же день он объявил кадровику: «Каждое утро ты должен приносить мне чью-то голову». Дороживший собственным скальпом кадровик все понял, и головы полетели. Это была не новая метла, а гильотина. Казнь могла настичь любого, и даже самые битые аппаратчики сказали: «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца».
Через пару месяцев, однако, репрессии разом прекратились, начальник стал приветлив и либерален, и чиновники постановили: все, кровушки напился, теперь можно жить. Но они не знали, что попали в сеть управленческой системы, которую Сергей Максимович создал еще в начале своей карьеры. Идея состояла в том, чтобы лишить всех без исключения подчиненных сна и покоя. Вечная неуверенность должна разливаться в воздухе, поражая служащих нервно-паралитическими флюидами.
Правда, для достижения успеха пришлось истребить в себе сочувствие к ближнему и чувство справедливости, стать натуральным говнюком, но цель оправдывала ломку гуманной от рождения натуры Сергея Максимовича.
Прочитав в молодости книгу Владимира Богомолова «В августе сорок четвертого», наш герой перенял метод старшего лейтенанта Таманцева. «Качание маятника» означало непрерывные обманные движения, дезорганизующие и вводящие в заблуждение противника. Творческое перенесение военных приемов на мирную с виду госслужбу вполне удалось.
Префект мог прилюдно расхвалить подчиненного, даже превознести, но это означало лишь то, что строго в отмеренный срок человек будет столь же публично выпорот. Причем мера устрашения, как правило, превосходила меру поощрения. Аутодафе было изнурительно долгим, с вкраплениями матюгов и мучительными для казнимого паузами.
На вооружении префекта состояло много проверенных инструментов. Стравливание коллег и поощрение взаимных доносов. Приближение «к телу» и отторжение от оного. Отрубание кошке хвоста по частям. Особым шиком Сергей Максимович считал увольнение вскоре после пышно отпразднованного юбилея.
Скажем честно: ничего нового для мировой теории и практики управления наш герой не создал. Но фокус в том, что погоняемая его иезуитским хлыстом префектура работала организованно, точно и результативно. Не исключено, что двигатель проработал бы еще долго, но этого мы уже не узнаем. Потому что мэр города после очередного пышного панегирика в адрес префекта отправил его в отставку. Возможно, градоначальник тоже уважал старшего лейтенанта Таманцева.