Владимир Борисов
Третий Прашкевич
Мы знаем, как пылают наши листья —
летящие в огонь черновики.
Счет литературных работ Геннадия Мартовича Прашкевича можно начинать с 1957 года; автору, родившемуся 16 мая 1941 года в селе Пировском на Енисее, было тогда шестнадцать лет. В газете «Тайгинский рабочий» появились его стихи «Песня о туристах» и «Дружба», а также очерк «В поисках динозавров» и научно-фантастический рассказ «Остров Туманов». Правда, годом раньше в той же газете было напечатано еще три стихотворения юного поэта. Вот эти три направления: поэзия (включая сюда переводы с корейского, болгарского, сербохорватского, немецкого); публицистика (то есть многочисленные статьи о науке, творчестве, литературе); наконец, художественная проза – так и оказались главными в жизни писателя. Кстати, в одном своем интервью Геннадий Прашкевич заметил: «Писатель, он как троякодышащая рыба. Он должен дышать так, вот этак, и еще вот этак. Вот он сам так и дышит, по-разному. Ну, соответственно, как дышит, так и пишет».
Чтобы по-настоящему разобраться со всем, что вышло из-под пера Геннадия Прашкевича, нужно писать серьезную монографию. Здесь же я попробую кратко рассказать лишь об одной стороне его творчества – документальной. И даже еще более узко – о работах по истории фантастики, прежде всего, российской.
Здесь следует сделать маленькое отступление.
Найти необходимую информацию по любому вопросу в 60–80-х годах прошлого века было на несколько порядков сложнее, чем сейчас. Не являлась исключением и советская фантастика. Большинство произведений довоенной поры практически не переиздавались. Исключением были «Аэлита» и «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого да «Плутония» и «Земля Санникова» Владимира Обручева. В конце 50-х практически заново открыли Александра Беляева. Что же касается тех авторов, которые сгорели в топке репрессий, то с ними дела обстояли еще сложнее. Их книги были уничтожены или хранились в спецхране библиотек.
Но искатели старой фантастики были.
Таким оказался и молодой поэт Геннадий Прашкевич.
Что-то находил в библиотеках, что-то в букинистических магазинах.
И огромным счастьем в те времена было встретить единомышленников, знатоков отечественной фантастики послереволюционных лет, с которыми можно было обсудить прочитанное, поделиться находками, узнать малоизвестное. Прашкевичу повезло подружиться с такими вот беззаветными единомышленниками – с Георгием Леонидовичем Кузнецовым в Новосибирске, с Виталием Ивановичем Бугровым и Игорем Георгиевичем Халымбаджой в Свердловске – знатоками, собирателями, библиографами, очень много сделавшими для того, чтобы познакомить всех желающих со страничками истории русской фантастики.
Естественное и закономерное желание поделиться с читающей публикой этой заветной информацией в годы перестройки вывело Геннадия Прашкевича в неторопливой беседе с писателем Николаем Гацунаевым к гениальному решению издать Антологию русской советской фантастики, которая отразила бы все ее взлеты и падения, начиная с 1917-го и кончая 1957-м годом.
«Момент внезапного озарения показался нам столь значительным, что Гацунаев остановился и спросил: «Сколько у нас времени?» Наверное, он хотел запомнить выжженный Ташкент, безумное послеполуденное небо Ташкента – великий миг, одаривший нас столь замечательной идеей. Вполне понимая эти чувства, я неторопливо глянул на свои отечественные электронные, недавно на день рождения подаренные мне часы, и с некоторой необходимой моменту торжественностью ответил: «Пятьдесят семь часов девяносто четыре минуты». Вот сколько времени у нас было в тот момент!»
К сожалению, издать антологию не удалось, но Геннадий Прашкевич написал комментарий к этой неизданной Антологии – книжку «Адское пламя», которую посвятил памяти Виталия Бугрова. Комментарий касался важнейшего вопроса советской истории, а именно: как в 1917 году начался долгий, поистине фантастический эксперимент по созданию Нового человека. И тому, как отреагировали на это советские писатели, инженеры человеческих душ, ведь именно они должны были разъяснить читателям, какого именно Нового человека хотели создать неистовые большевики в нашей неистовой, на все способной стране?
Увы, и «Адское пламя» было опубликовано далеко не сразу.
В начале 1990-х в Абакане книга была даже сверстана, пленки сданы в типографию, но очередная экономическая бифуркация остановила полиграфический процесс в самый последний момент. Книга увидела свет лишь в 2007 году.
Тем не менее Геннадий Прашкевич быстро освоил новый формат повествования: свободный рассказ о событиях близких и отдаленных во времени, обильно уснащенный интересными, нетривиальными цитатами, документальными свидетельствами эпохи, перепиской со многими авторами, с которыми сводила его писательская судьба. В ход пошли отрывки из записных книжек, ирония и юмор облегчали подход к сложным вопросам. Грех было не воспользоваться всем этим еще. Тем более что скоро представился повод.
В 1989 году писатель Михаил Веллер выпустил в Таллине брошюрку под названием «Технология рассказа» – своеобразную инструкцию для прозаиков, в которой детально описывал весь процесс конструирования рассказа. Прашкевич вступил в спор с Веллером, написав необычную повесть-эссе «Возьми меня в Калькутте». В частности, он писал в ней: «Ты можешь с ювелирной точностью разбираться в точечной или плетеной композиции, в ритмах, в размерах, а можешь обо всем этом не иметь никакого представления – дело не в этом. Просто существует вне нас некое волшебство, манящее в небо, но всегда низвергающее в грязную выгребную яму. Что бы ни происходило, как бы ни складывалась жизнь, как бы ни мучила тебя некая вольная или невольная вина, все равно однажды бьет час, и без всяких на то причин ты вновь и вновь устремляешься в небеса… забывая о выгребной яме».
Позже эссе это органично вошло в «Малый Бедекер по НФ, или Книгу о многих превосходных вещах». На страницах Бедекера смешиваются реальность и фантастика, размышления и воспоминания. А вспомнить автору, зорко вглядывающемуся в жизнь, есть что. Перед читателем проходит череда известных писателей, которых Геннадий Прашкевич хорошо знал: Николай Плавильщиков, Виктор Астафьев, Виталий Бугров, Иван Ефремов, Георгий Гуревич, Сергей Снегов, Валентин Пикуль, Юлиан Семенов, Аркадий и Борис Стругацкие, многие другие творческие личности. «Хотелось представить людей, которые во многом определили мою жизнь, такими, какими они были на самом деле, без литературных мифов».
Тема Бедекера не закончена.
Вот что рассказывал автор о своем замысле критику В. Ларионову.
«В принципе, Бедекер должен состоять из трех частей. Первая – «Люди и книги» – уже издана, пусть и в неполном виде. Вторая часть будет посвящена алкоголю. Слишком много друзей, слишком много значительных личностей погибло на моих глазах, не справившись с Зеленым Змием. Слишком многие могут погибнуть. Я хочу рассказать об алкоголе в литературе – на примере своем, своих друзей. Думаю, это нужно. Алкоголики сами не спасаются. Я ведь и сам пропустил через себя мутный поток алкоголя, прежде чем самостоятельно дошел до понимания главного кантовского императива. Наконец, третья часть – основной инстинкт, потому что живая литература (а точнее, жизнь) на нем и замешана. Я не собираюсь скрывать темных сторон даже собственной жизни. Неважно, будет ли кто-то на меня обижаться. Я не из тех наивных людей, которые путают истину с правдой».
В 2001 году Геннадий Прашкевич для издательства «Вече» написал два больших биографических сборника – «Самые знаменитые поэты России» и «Самые знаменитые ученые России». Выбор издательства оказался удачным: Прашкевич очень хорошо знает отечественную поэзию, прямо скажем, и сам пишет замечательные стихи, и науке он не чужд, дружен со многими известными учеными в новосибирском Академгородке и за его пределами. Книги энциклопедического характера, конечно, своим форматом не дают автору той вольницы и свободы, с какой Геннадий Мартович, к примеру, писал «Адское пламя» и «Бедекер». Но возможность создать подробный биографический очерк все равно очень привлекательна.
И, набравшись такого своеобразного опыта, Прашкевич, наконец, приступил к работе над историей русской советской фантастики.
«На создание «Красного сфинкса» меня подвигнуло торжество трэша, бессмысленные пересказы чужих сюжетов, отчуждение от науки, агрессивное невежество многих современных авторов. Поначалу появлялись предисловия к сборникам, например, к сборнику повестей любимого мною Сергея Беляева, вышедшему в Ташкенте. Затем отвлечения в таких вещах, как «Спор с дьяволом», или в отдельных главах «Малого Бедекера», или в книге «Адское пламя». Когда Саша Бирюков, мой близкий друг, магаданский писатель, начал работать с архивами НКВД и МГБ, я узнал поразительные детали трагических судеб А. Чаянова, С. Буданцева, В. Итина, А. Платонова, Бруно Ясенского, В. Пальмана, С. Снегова, многих других советских писателей, прошедших через сталинские лагеря. Параллельно я исследовал судьбы вполне, казалось бы, благополучные – А. Толстого, М. Шагинян, Ю. Долгушина, В. Немцова, А. Казанцева, Кира Булычева; подружился с Г. И. Гуревичем, В. Д. Михайловым, Димой Биленкиным, Евгением Войскунским, Ольгой Ларионовой, многими другими».
С давних пор меня часто поражало такое явление: в серьезных справочных книгах, например, в той же «Большой Советской Энциклопедии» в большинстве статей о зарубежных выдающихся личностях фактологическая картина обычно четкая и исчерпывающая – точные даты и места рождения и смерти, этапы биографии, списки литературы. Если же речь заходит о российских деятелях, особенно живших ранее 19-го века, даже год рождения иногда приблизительный, а то и просто написано – где, когда родился, неизвестно. А ведь были случаи фальсификации. Например, после реабилитации 1956 года родственникам репрессированных часто выдавали справки с неправильной датой смерти. Простой пример. В «Краткой литературной энциклопедии» указана дата смерти Вивиана Итина 14 декабря 1945 года. И лишь в 1990 году дочь Итина получила из КГБ письмо, в котором было сказано: «Приговор приведен в исполнение 22 октября 1938 года в Новосибирске».
По собственному опыту знаю, как непросто иногда найти какие-то подробности жизни того или иного автора. «Мы ленивы и нелюбопытны». А вот к Прашкевичу эти слова неприменимы. Он и любопытен и трудолюбив. И с радостью делится им узнанным с окружающими. В работе над историей русской советской фантастики ему пришлось изучить огромное количество подлинных документов, перечитать массу старых забытых книг и журналов, вести обширную переписку с родственниками писателей, со знатоками и исследователями.
Но дело того стоило!
После выхода первого издания книги некоторые критики выдвигали претензию, вот, мол, автор не высказывает своего отношения к героям книги. Еще как высказывает! Выбором героев. (В книге нет случайных писателей, это несомненная история русской советской фантастики.) Короткими, но меткими характеристиками. Подбором цитат. Конечно, здесь нет таких емких и убийственных фраз, какие встречаются в «Адском пламени», вроде: «Страшный сон: все фантастические книги мира написаны Владимиром Немцовым или Андреем Столяровым». Но ведь и жанр книги не тот!
Еще одной придиркой было то, что в книге слишком много цитат.
Думаю, никто не усомнится, что таланта и мастерства Прашкевича достало бы для того, чтобы изложить большинство цитируемого в «Русском сфинксе» своими словами. Но зачем? Ведь ясно, что о событиях, которые происходили в давние времена – до рождения Геннадия Мартовича, – он не может говорить, как современник и наблюдатель. Значит, источником сведений должны служить наблюдения именно современников. Все цитаты, приводимые писателем, несомненно, несут отпечаток, некую атмосферу прошедших лет, дают глубокую дополнительную информацию. И можно только поразиться, сколько пришлось поработать Прашкевичу с источниками, чтобы представить жизни русских советских фантастов емко, красочно, убедительно. Ведь выбор цитат, представленных в книге, не случаен. Это не свалка разнообразнейших сведений, это точная, выверенная подача информации. Цитаты работают на раскрытие образа жизни, на иллюстрацию творчества авторов, на движение фантастической мысли.
После работы над «Красным сфинксом», наверное, следовало бы замахнуться на историю мировой фантастики. Если за рубежом подобные исследования не раз издавались, то на русском языке ничего такого нет. И в некотором смысле Геннадий Прашкевич занялся именно этим. Но опять же по-своему. Он все любит делать по-своему. На этот раз он написал ряд подробных биографических книг, посвященных отдельным авторам. Причем авторам знаковым, которые внесли вклад именно в мировой фонд фантастики. Судите сами: Жюль Верн, Герберт Джордж Уэллс, Джон Рональд Руэл Толкин, Рэй Брэдбери, Станислав Лем, Аркадий и Борис Стругацкие. Шесть книг, три из них были написаны в соавторстве (с С. Соловьевым, В. Борисовым, Д. Володихиным), но организующим и направляющим (и при выборе авторов, и при обсуждении основного направления) был все-таки сам Геннадий Мартович Прашкевич, свидетельствую это, как один из помощников и соавторов писателя.
Это очень разные книги, потому что они об очень разных людях.
Да, все они писали фантастику, можно сказать, создавали ее в целом или на отдельных направлениях, но, опять же, по-разному. И Прашкевич в каждом случае пытался найти главный, самый важный импульс: что побуждало того или иного автора обращаться именно к тем-то и тем-то невероятным событиям, что им двигало, чего он страшился и чему радовался.
А еще мне всегда интересно: что нового напишет Геннадий Мартович?
Потому что заранее известно – это будет не похоже на все, что он написал раньше, как бы это ни называлось: фантастика, реализм, публицистика, поэзия. Удивительное непостоянство, но именно оно больше всего и привлекает в творчестве Геннадия Прашкевича.