Год без лета
1816
В июне в садах случались заморозки. Одежда, вывешенная для просушки, замерзала, складки топорщились. Простыни становились твердыми, как камень. С горы Хайтоп дул по полям ветер, просачивался через щели в окнах и дверях, выстуживал жилье. Лошади в стойлах начинали волноваться, когда среди бела дня небо затягивали черные тучи. Весна выдалась небывало холодной и сухой, а с наступлением лета погода становилась только хуже и хуже. По всей стране померзли кукурузные поля, овощи были покрыты льдинками. Всюду поговаривали о том, что голода не избежать. Люди были встревожены, напуганы. Возможно, поэтому никто не заметил, когда исчезла Эми, дочь Ребекки и Эрнеста Старр.
Старры жили в доме, который местные жители называли музеем. Эрнест Старр был коллекционером. Он собирал камни, семена, минералы, скелеты животных. Каминную полку украшали челюсть мыши и шкура лисы ржавого цвета. В шкафу он хранил обломок загадочного камня, всегда горячего на ощупь, и камень с отверстием, пробитым десятисантиметровой градиной, – Эрнест видел это собственными глазами, и ледяная градина в его собственных руках превратилась в зеленоватую воду. Он хранил разные анатомические образцы в кувшинах с солью, и не было для него удовольствия большего, чем изучать препарированные тела летучих мышей или птиц. Он был зачарован чудесами природы и находил особое наслаждение в том, чтобы добывать сведения, которых не было ни у кого. В течение многих лет он собрал библиотеку атласов, карт и научных книг, столь редких, что к нему обращались профессора из Гарварда.
Старры принадлежали к старейшим семействам города, их предки были в числе его основателей. Эрнест получил в наследство пшеничные поля за Крайним лугом, а также кожевенную мастерскую. Это был человек, разменявший четвертый десяток, чудаковатый, умный, отец пятерых детей. У него на ферме трудились несколько работников, а пару недель тому назад он нанял еще и домработницу, чтобы приходила стирать и готовить. Домработница жила с торговцами лошадьми из Виргинии, которые недавно разбили свой неопрятный лагерь на другом берегу Угорьной реки, но Эрнест отнесся к этому спокойно. Он был справедливым и либеральным человеком. В доме Старров стояла вечная суматоха, и Эрнест приучил себя читать и заниматься в эпицентре хаоса. Двери хлопали, дети шумели и смеялись – Эрнесту ничто не могло помешать. Когда его жена, Ребекка, звала всех к обеду, он часто не слышал приглашения. Тогда Ребекка брала поднос и относила к нему в кабинет, чтобы он мог поесть, не отрываясь от занятий. Его последним увлечением были мотыльки, и он обнаружил в горах множество изумительных экземпляров. На столе перед ним стояли стеклянные пробирки и бутылочка с эфиром, которым он усыплял бабочек, затем он их прикалывал и исследовал.
В тот день, когда пропала его дочь, на обед было жаркое, хлеб с черной патокой и на сладкое – пирог с лимонным суфле. Эрнест запомнил это, потому что записал в журнал, куда заносил все приемы пищи. Он полагал, что такой дневник может оказаться полезен, если у него обнаружат болезнь, ведь болезнь часто связана с режимом питания. В день урагана он все утро проработал в кабинете, температура воздуха на улице упала. Это был самый холодный июнь, когда-либо зарегистрированный не только на территории Содружества, но и на всем побережье Атлантического океана, вплоть до запада Пенсильвании. В том году не было птенцов – отложенные яйца замерзли под скорлупой. Лисы и волки спустились с гор в поисках пищи и подбирались все ближе к городу. Угри в реке из-за холодной воды впали в сонливость, и ловить их не составляло труда. Поскольку многие горожане добывали свой хлеб, изготавливая кошельки, пояса и ботинки из кожи угря, и подрабатывали в кожевенной мастерской Старра, то все ринулись на берег рыбачить. Надев высокие ботинки и перчатки, люди шарили во взбаламученной воде сетями и крюками. Вода бурлила от рыбьих тел. С запада надвигались черные грозовые облака, предвещая дальнейшее ухудшение погоды.
Никто не заметил отсутствия Эми Старр, пока не пошел снег. Ребекка приняла порхающие в воздухе снежинки за яблоневые цветы, но вспомнила, что на деревьях даже листья перестали расти из-за весенней засухи. А цветы на яблонях так и не появились. Девочке, о которой идет речь, было шесть лет. Тихий, послушный ребенок. Она родилась последней из братьев и сестер: Генри было десять лет, Оливии – двенадцать, Уильяму – тринадцать, самой старшей была шестнадцатилетняя Мэри. К обеду небо почернело как уголь. Снег продолжал идти, и к тому моменту, когда спохватились, что Эми нигде нет, толщина покрова достигла почти двенадцати сантиметров. Она не появилась за обеденным столом, хотя обычно первая карабкалась на свой стул и аккуратно расправляла на коленях салфетку. Никто не помнил, чтобы видел ее в этот день. Приходила ли она завтракать? Играла ли с детьми?
Ребекка встала из-за стола и со все возрастающим беспокойством обошла все комнаты. Она звала дочь, но никто не откликался. Когда Ребекка добралась до кабинета Эрнеста на третьем этаже, ее шея пылала, хотя все тело била дрожь. Пока она переходила из комнаты в комнату, становилось все холоднее, и Ребекка усмотрела в этом дурной знак. Домработница Соня в то утро гадала на картах, которые носила, увязав в шелковый шарф. Они с Ребеккой сели на кухне и стали пытать будущее вместо того, чтобы присматривать за грушевым вареньем, которое медленно кипело на огне. На столе из сосновых досок Соня раскладывала карты судьбы своей хозяйки. Одна карта означала удачу, другая – любовь. Соня скинула третью карту и тут же снова убрала ее в колоду.
– Это ошибка, – пояснила она хозяйке.
Но Ребекка успела разглядеть эту карту. Эта карта означала смерть.
Эрнест с мальчиками надели пальто, ботинки, перчатки и отправились по тем местам, где могла оказаться Эми. Девочка часто играла в конюшне, в саду, в оранжерее, где в этом году так и не зацвели яблони. Эми любила воображать себя лошадью, или прекрасной дамой, или садовником, который сажает деревья. Как самой младшей, ей приходилось довольствоваться своим обществом и развлекать себя самой. Эрнест с сыновьями возвратились посиневшие от холода, пыхтя и сопя. Снег уже был выше двадцати сантиметров. Ребекка, услышав, что они не нашли никаких следов Эми, залилась слезами. Эрнест стал успокаивать жену, сказал, что продолжит поиски. Он снова ушел с Генри и Уильямом. Он велел мальчикам еще раз осмотреть окрестности, а сам пошел к дому пастора. Преподобный Смит, выслушав рассказ Эрнеста, тоже надел пальто. Мужчины поспешили к молельному дому, взбежали по лестнице и ударили в колокол. Четыре удара означали сигнал тревоги.
Оливия осталась дома, с матерью, которая почти лишилась сознания от горя, а Мэри накинула пальто и выскользнула за дверь. Весь Блэкуэлл покрылся сугробами, ногу некуда было поставить, чтобы не провалиться. Город выглядел заколдованным, непривычным. По дороге к молельному дому Мэри слушала, как каркают в полях вороны. Девочки обычно боятся темноты, боятся ходить одни, но Мэри была не из таких. Рыжеволосая, большеротая, она отличалась очень необычным характером. Она с ненасытной жадностью поглощала книги, тайком брала их из отцовской библиотеки, даже книги по анатомии. Она была настолько умна, что мать это пугало. Не раз и не два Ребекка отводила свою старшую дочь в сторонку и задавала ей вопрос:
– Чего хорошего можно ждать от девушки, которая так много знает?
Когда Мэри вошла в молельный дом, мужчины распределялись по поисковым отрядам. Принесли фонари: хотя от снега ночь искрилась и сверкала, все равно имелось много темных мест, куда следовало заглянуть, например подвалы и сараи или укромные уголки на обочинах, куда ребенок мог спрятаться, чтобы переждать бурю.
Том Партридж, который приходился Мэри дядей, присоединился к ее отцу и братьям. Сформировали еще восемь отрядов. Заглянули в каждый блэкуэлльский дом. Обследовали все амбары, мастерские и сады. Том Партридж, обвязавшись веревкой вокруг талии, даже спустился в колодец на центральной площади города. И все безрезультатно. В полночь все снова собрались в молельном доме. Участники поисков устали и проголодались. Многие чуть не отморозили пальцы рук и ног. Мэри обратила внимание, что ее брат Генри, совсем мальчик, самый младший из всех спасателей, совсем посинел. У него зуб на зуб не попадал, и он прикусил губы, стараясь унять дрожь. И все-таки горожане намеревались продолжить поиски и даже расширить их. Люди взяли альпенштоки, залили масло в фонари и вышли большим отрядом. Они не говорили вслух о том, чего боялись. Они пристально смотрели вперед.
Мэри шла позади отряда. К ней подошел брат Уильям.
– Тебе не надо ходить, – сказал он. – Возвращайся домой.
– Я пойду, куда захочу, – ответила Мэри. Она взяла Уилла за руку. Они во всех делах были заодно, и этой тревожной ночью они тоже были вместе.
– Мы найдем ее, – сказал Уильям, но ему было тринадцать, и его голос прозвучал не очень уверенно. У Мэри комок подкатил к горлу.
Дойдя до Крайнего луга, все остановились. Здесь располагались телеги торговцев лошадьми, прибывших из Виргинии, их лошади, утопая в сугробах, тихо стояли в загонах. Шесть телег были поставлены в круг. На деревьях лежал снег, и ветки, уже покрытые листьями, кое-где сломались под его тяжестью. Мэри посмотрела вверх сквозь замерзшие листья, и снег показался ей зеленоватым.
Чужаки расчистили место, развели костер, и несколько человек сидели вокруг него так, словно на них падал не снег, а яблоневые лепестки, не более того. Странно, что путешественники не спали в столь поздний час, среди них были и дети, они играли в снежки, привлеченные светом костра. Участники поисков, явно насторожившись, сбились теснее. У Мэри на ресницах лежал снег. Никогда раньше она не замечала, что темнота может быть цветной. Если прищурить глаза, красно-оранжевый костер напоминал закат. Члены поискового отряда стояли, напряженно переминаясь, пока их не почуяли собаки из лагеря. Собаки залаяли и побежали вперед, и чары, которые сковали людей неподвижностью, рассеялись. Поисковый отряд тронулся с места, люди из лагеря двинулись им навстречу. Мэри шла позади. Она боялась собак, а одна колли следовала за ней. Высокий юноша свистнул, и колли отстала от нее.
Может, людей охватила подозрительность, когда они встретили чужаков, а может, это разрослась тревога, возникшая, когда узнали о пропаже ребенка, но шепот сомнения стал громче. Кто-то заметил вслух: какое странное совпадение, ребенок пропал вскоре после появления торговцев лошадьми. Те дали согласие, чтобы их телеги обыскали. Блэкуэлльцы не проявляли той деликатности, с которой осматривали жилища своих соседей. Одеяла, набитые сеном матрасы, одежда, горшки и кастрюли – все полетело в снег. Торговцы лошадьми стояли плечом к плечу, разговаривая на никому не понятном языке. Женщины и дети тихо сидели вокруг костра, принесли даже спящих младенцев. Мэри увидела Соню, которая каждый день приходила к ним в дом убираться и готовить. За Сонины колени уцепились трое детишек. Мэри удивилась. Она не знала, что у Сони есть дети. Мэри подошла к Соне и села рядом на лавочку, сделанную из дуба. Поблизости вились две или три собаки, а в ящике, устланном старым тряпьем, лежали щенята.
– Мне очень жалко, что твоя сестра потерялась, – сказала Соня. – Но у нас они ее не найдут.
Мэри посмотрела в сторону телег – молодой человек, у которого была колли, смотрел на нее.
– Это мой брат, – сказала Соня. – Он может помочь тебе.
Юношу звали Ярон, а его собака умела находить все на свете. Ей достаточно было понюхать кусочек одежды пропавшего человека. Если только собака возьмет след, ее ничто не остановит.
– Можно, я скажу им? – Мэри кивнула в сторону своих горожан.
– А они поверят нам? – пожала плечами Соня.
Решили никому ничего не говорить. Соня поручила своих детей другой женщине и вместе с Мэри, Яроном и собакой, которую звали Бирди, пошла через поле. У колли был соболиный окрас с кремовым отливом, длинная струящаяся шерсть и длинный чуткий нос. Они с Яроном походили друг на друга, если не считать того, что у хозяина волосы были черные. Оба выглядели отчужденными, словно их мысли витали далеко отсюда. Ярон выпячивал подбородок, словно в любую минуту готов был принять вызов. По дороге все молчали, собака бежала впереди. Мэри дрожала так сильно, что ее покачивало. Снег в июне, черное небо, чужаки рядом – все это выбивало ее из колеи, несмотря на то что довольно скоро они оказались в городе, на ее улице, перед домом, где она прожила всю жизнь. Все лампы горели, и музей выглядел огромным. Почему-то Мэри стало стыдно перед Соней и Яроном за свое богатство. Ей хотелось сказать: «Весь этот дом для меня ничего не значит. Значение имеют только люди, которые живут в этом доме». Вместо этого она спросила: там, в коробке, лежали щенята Бирди?
Соня с Яроном недоуменно переглянулись. Лицо Ярона несколько смягчилось. Он что-то сказал сестре, но Мэри на поняла что.
– Он сказал, весьма вероятно, – ответила Соня. – Поскольку, кроме Бирди, других кобелей в лагере нет.
Они оставили колли во дворе, отряхнули снег с обуви и вошли в дом. Ребекка Старр и Оливия, сестра Мэри, сидели в гостиной у камина. Заслышав шаги, они поднялись с мест.
– Где она? – спросила Ребекка.
– Пока не нашли, – ответила Мэри. – Но у этого человека есть собака, которая может найти ее.
Рассказали об удивительных способностях Бирди, и Оливия побежала за платьем Эми.
– Ты взяла с собой карты? – спросила Ребекка у своей домработницы. Ребекка как одержимая хотела узнать будущее и умоляла погадать еще раз.
Соня посмотрела на брата, тот покачал головой и сказал:
– Нет.
Соня все-таки раскинула карты для Ребекки. Она сама была матерью и понимала, как нужен Ребекке проблеск надежды. Соня перевернула первую карту. Покорительница сердец, дама червей.
– Это твоя дочь, – сказала Соня.
Она перевернула вторую карту. Королева бриллиантов. Соня замолчала.
– А это кто? – хотела знать Ребекка.
– Другая дочь, – помедлив, ответила Соня.
Все повернулись к Мэри.
– Это значит, что я найду ее, – сказала Мэри.
Вернулась Оливия с лучшим платьем Эми в руках – из синего муслина, с лентами. Мэри взяла его, кивнула Ярону, и они вышли.
– Кай даяс? – крикнула Соня вслед брату, но он не стал утруждаться ответом, да Соня и не нуждалась в ответе. Она знала, что нужно найти девочку, и они будут ее искать, несмотря ни на что, даже если умнее было бы им, как чужакам, быстро сложить вещи и убраться восвояси, пока их ни в чем не обвинили. Мэри и Ярон через кухню вышли на улицу, где ждала собака. Ярон опустился на колено и дал собаке понюхать платье. Собака понюхала и возбужденно залаяла.
– Она что-то учуяла, – сказал Ярон. – Это хороший знак.
Бирди побежала по двору, они последовали за собакой, прошли мимо старого дома Брэди, самого первого дома, с которого начался Блэкуэлл, в нем теперь жил молодой Том Партридж. В темноте дом выглядел иначе, чем всегда, Мэри словно впервые его увидела. Обойдя двор, подошли к тому углу сада, где никогда ничего не сажали, потому что там когда-то была могила. Собака остановилась. Ярон снова опустился на колено. Покопал снег. Земля тут была красного цвета, из-под толстого слоя снега тянулись кверху замерзшие розы. Ярон случайно укололся о шип, капля крови упала на снег. Сердце у Мэри оборвалось. Ей хотелось наклониться поближе. Вместо этого она отодвинулась подальше. Собака снова залаяла, и Ярон продолжил копать. Показался кусок ткани. Мэри опустилась на колени рядом с Яроном. Она дрожала, но старалась держать себя в руках. Ярон взглянул на нее и тут же отвел взгляд.
– Ой! – выдохнула Мэри. Это была кукла сестры, которую они вместе сшили несколько недель назад. Эми никогда не расставалась с ней. Мэри отпрянула назад, словно ее ударили. Собака побежала в дальний конец сада.
Ярон поднялся и протянул руку Мэри. Она вдруг почувствовала себе слишком маленькой, чтобы находиться там, где она находилась, в красном саду, темной холодной ночью, с незнакомым мужчиной. Снежинки все еще падали. Ветер должен был усилиться, но в ту минуту все было тихо. Можно было услышать, как собака переходит от сугроба к сугробу.
– Я даже не знаю, – тихо проговорила Мэри. Она не вполне понимала, что хочет сказать этими словами. То ли не знает, в состоянии ли она идти и смотреть дальше. То ли не знает, что ей думать и чувствовать.
– Ты и не должна ничего знать, – успокоил ее Ярон. – Собака сама все знает. Нам нужно просто идти за ней.
Мэри взяла Ярона за руку, и он помог ей подняться.
– Откуда вы? – спросила Мэри, когда они пробирались между сугробами.
– Из Виргинии. Держим путь на запад.
В этом конце сада снежные заносы были даже выше, поэтому Ярон вел Мэри за руку, прокладывая путь. Его прикосновение было таким горячим, что обжигало. Они подошли к самому старому яблоневому дереву в Блэкуэлле. Оно единственное покрылось цветами, несмотря на погоду.
– Эмми любила играть тут, – проговорила Мэри. И замолчала. Ей не понравилось, как она сказала это – словно уже знает то, что знать нельзя.
Ярон протянул руку, отломил замерзшую веточку яблоневого дерева и положил ее в карман.
– Посажу там, куда мы приедем, – пояснил он. – Для своей лошади.
Собака подбежала и ткнулась Ярону в ноги. Ярон наклонился, чтобы погладить ее, но она уже бежала назад. Они долго-долго шли за Бирди, миновали болотистый пустырь, которым никто не интересовался, потому что он ни на что не годился: ни под пастбище, ни под пахоту. Обычно в это время сюда доносился шум Угорьной реки, но во время бури почти вся река затянулась пленкой льда. Так что было тихо.
Мэри прибилась поближе к Ярону. Ему было года двадцать два – двадцать три, он был человеком издалека, а Мэри не бывала дальше Ленокса. Она редко покидала Блэкуэлл, если не считать случаев, когда отец брал ее в поход на гору Хайтоп понаблюдать за насекомыми, поизучать папоротники, поисследовать помет диких животных, чтобы понять, чем они питаются. Мэри чувствовала себя странником на чужбине, человеком, о которых пастор говорит в своих проповедях, который забрел далеко-далеко от дома.
Собака, поскуливая, бегала туда-сюда по берегу реки. Потом остановилась как вкопанная. Мэри хотела пойти с Яроном, но тот остановил ее.
– Сначала я, – сказал он.
Мэри, которая обычно не боялась темноты, почувствовала, что сейчас ей страшно. Она смотрела, как Ярон наклонился к своей собаке. Он погладил колли и что-то сказал ей ласковым голосом. Мэри хотелось знать, что он говорит, хотелось стоять на коленях рядом с ним. Ярон встал с колен и бросил взгляд назад, его взгляд напугал Мэри. Потом он прыгнул в реку.
Она стояла потрясенная его исчезновением подо льдом. Мэри сделала судорожный вдох, словно ей не хватало воздуха, хотя это не она погрузилась под лед. Она чувствовала, что ее сердце останавливается. Собака бегала взад-вперед, лаяла вне себя из-за исчезновения хозяина. Мэри постояла несколько мгновений, а потом побежала к реке. Все происходило очень быстро – так стремительно мчатся во время грозы облака, так стремительно падают во время урагана снежные хлопья. Ярон исчез, обломки льда вращались вокруг полыньи, пробитой им.
Мэри стояла на самой кромке берега, ее ботинки промокли. Она ступила дальше, зашла по колено в воду. Холод пронизывал ее до костей. Ноги стали увязать глубже. Ей показалось, что подо льдом она видит большую синюю рыбу. Эта рыба была как рыба из сна, которую невозможно поймать. Потом мелькнула тень, лед раскололся. На поверхности показался Ярон, а в руках он держал рыбу – Эми, с которой стекала вода.
Они стояли рядом на прибрежной отмели, между ними было мокрое тело девочки. Они быстро и горячо дышали, Мэри плакала, а Ярон пытался ее утешить. Собака успокоилась, присела на задние лапы и не спускала глаз с ребенка, которого ей поручили отыскать. Платье Эми заледенело, и она стала тяжелой, как глыба льда. Они положили ее на берегу. Мэри прижалась своим телом к телу сестры и дышала в крошечный холодный рот сестры. Она читала, что иногда таким образом мертвых можно оживить. Но это не помогло.
– Я нашел ее. Они подумают, что это сделал я.
– Нет!
Снег был необычно ярким. Эми светилась и походила на звезду, упавшую с неба.
Ярон покачал головой. Его темные волосы были мокрыми.
– Они всегда думают на нас.
Одежда на нем тоже замерзла, в волосах появился снег. Мэри вспомнила, что она почувствовала, когда он исчез под водой. Она вспомнила выражение его глаз перед тем, как он прыгнул в реку. Она ощутила в душе что-то непонятное, когда Ярон наклонился и нежным движением закрыл глаза ее сестры.
Утром поисковый отряд нашел на берегу Угорьной реки тело девочки в синем платье. За ночь выпал толстый слой снега, он хрустел под ногами. Эрнеста Старра пришлось удерживать силой. От горя он потерял рассудок. Кричал, что никогда не расстанется с Эми. Клялся, что сохранит ее тело с помощью соли или спирта, что его девочка всегда будет с ним, но Ребекка и слышать об этом не хотела. Она велела, чтобы дочь похоронили на кладбище за городом, а заупокойную службу отслужили под деревом, которое одно смогло зацвести в то холодное лето, под деревом, которое называли Деревом жизни, и вполне справедливо называли, потому что его плоды спасли людей от голодной смерти. Ребекка Старр потребовала открыть гроб – она хотела снять с дочери туфли, чтобы Эми могла войти в Царство Божие босиком. Никто не посмел возражать Ребекке. Ей позволили сделать все, как она хотела. В один день она потеряла двух дочерей. Дело в том, что Мэри исчезла. Никто не решился спросить у Ребекки, откуда у нее на крыльце взялся щенок, которого видели у торговцев лошадьми. Каждый день она ходила с колли гулять вдоль реки и на луг, где борозды оставались даже следующим летом, которое выдалось теплым, безоблачным и ясным.