III
Кролика по-охотничьи он переварил часам к четырем. Лантье, еще сонный, вышел из гостиницы и направился к тюрьме. Теперь он достаточно хорошо знал город, чтобы двинуться напрямик и, не сбившись с пути, добраться до старой казармы.
Сначала ему показалось, что пес замолчал. Но это потому, что он подошел к площади по другой улице, с тыла. Стоило завернуть за угол, как Лантье его услышал. Похоже, лай звучал уже не так громко. Видно, пес устал. Тюремный надзиратель сказал, что пес лаял три дня напролет и замолк один-единственный раз – накануне, в тот момент, когда появился следователь.
– Он и ночью лает?
– И ночью, – подтвердил Дюжё, потирая глаза, опухшие от бессонницы.
– И что же, местные, которые живут в этом квартале, ничего не говорят?
– Ну, во-первых, в этом квартале живет не так много народу. К тому же, не в обиду вам, капитан, будь сказано, на военных здесь поглядывают малость косо. Конечно, люди говорят, что гордятся военачальниками, уважают ветеранов. Но здесь также не забыли, как жандармы забирали парней с ферм, а офицеры стреляли в тех, кто дал слабину. Знаете, все четыре года здешняя каталажка кишела типами, которые предстали перед Военным советом за то, что хотели отсидеться в кустах.
– То есть вы хотите сказать, что местные на стороне этого Морлака?
– Не его конкретно, но, поймите, он последний заключенный. И потом, эта история с собакой всех растрогала. Ночью я видел тени, подкрадывающиеся к тюрьме, чтобы покормить псину.
Следователь приказал проводить его к Морлаку. На сей раз заключенный не спал. Он был одет и читал, усевшись на полу, чтобы поймать пересекавший камеру солнечный луч, в котором плясали пылинки.
– Вижу, вы успокоились. В таком случае можем продолжить.
Лантье сел там же, где и вчера, на одну из откидных коек.
– Пожалуйста, сядьте напротив.
Заключенный медленно встал с пола, положил книгу на край койки и уселся. Сменив арестантскую робу на собственную одежду, он не так напоминал пациента психушки.
– Что вы читаете? Можно взглянуть?
Следователь наклонился, чтобы взять книгу. Это был том большого формата с потрепанными уголками и затертыми страницами. Книга, должно быть, сменила не одного владельца и не раз побывала в воде.
– Виктор Гюго. «Ган Исландец»[5].
Лантье поднял глаза и посмотрел на упрямого крестьянского парня, сидевшего напротив. Ему показалось, что по лицу Морлака пробежала улыбка. Но тотчас вернулось прежнее ожесточенное выражение, злые глаза уставились в одну точку.
– Но ведь вы, кажется, не ходили в школу.
– Вот моя школа… – Обвиняемый кивнул на книгу. – Ну и еще война.
Следователь отложил книгу и сделал пометку в блокноте. Сейчас он был не расположен продолжать допрос. Его собственные литературные предпочтения сводились к древним грекам и Цицерону, Паскалю и классике. Из современных писателей он читал лишь тех, кто восхвалял Отечество, и прежде всего Барреса[6]. Тот поклонялся одновременно монархии и империи, то есть власти. А еще питал презрение к республике, бардом которой был Виктор Гюго.
– Итак, на чем мы остановились? – сказал Лантье, проглядывая свои заметки. – Вы находились в Шампани. За те шесть месяцев, что вы провели там, у вас были увольнительные?
– Да.
– И вы приезжали сюда?
– Да.
– Вместе с вашим псом?
– Нет. Он меня там дожидался. За ним присматривали.
– Потом вас перевели на Восточный фронт. И он последовал туда за вами?
– Наш полк сперва отправили на поезде в Тулон. Пес поехал с нами. Я был уверен, что тут все и кончится. Пока мы базировались в населенных пунктах, еще куда ни шло. Но порт совсем другое дело. В Арсенале морские пехотинцы объявили войну бродячим собакам и без колебаний стреляли по ним. Так что на второй день пес пропал с пристани.
– Ваш полк посадили на военный корабль?
– Нет, на реквизированный сухогруз «Оран». Дряхлое проржавевшее корыто, до войны этот «Оран» курсировал между колониями. Отчалили мы только через четыре дня. Все судно провоняло пальмовым маслом и навозом, потому что в трюме везли полсотни лошадей для офицерского состава. Нас всех тошнило, а мы ведь даже еще не вышли в море.
– И что, пес оказался на борту?
– Это обнаружилось не сразу. Невероятно. Должно быть, он понял, что не стоит высовываться, пока мы торчим у причала. Вылез из какой-то дыры на второй день плавания.
– И офицеры не выкинули его в море?
– Да офицеры нам на глаза не показывались, – присвистнул Морлак. Он снова сердито покосился на следователя. – Они сидели в кают-компании вместе с капитаном, видно, не хотели, чтобы все видели, как они блюют.
Конец ознакомительного фрагмента.