Красносёлка
Красный луг как всегда жил по своим, только ему понятным, законам. Рос потихоньку, увеличивался в размерах. В колхозе кукуруза прочно царствовала на полях, занимала лучшие земли, хотя и не вызревала, початки еле-еле достигали молочной спелости. В основном же кукурузная масса шла на силос и коровы ели её с большим удовольствием. Приходилось Андрею выпрашивать в леспромхозе всё новые и новые угодья, чтобы хоть как-то выправить растущие потребности колхоза в зерне и картофеле. Кукуруза начинала надоедать, потому что тянула экономику колхоза назад, не давала новых путей для развития. Кроме того, она прочно входила в быт, заменяя порой хлеб. Наверное, многие помнят вкус мамалыги… Не смотря ни на что, объём работ в колхозе неуклонно рос. Андрей, имея всего-то четыре класса образования, не мог уже полноценно управлять хозяйством, не смотря на увеличенный штат специалистов. На очередном заседании правления Андрей просил об освобождении. После долгих дебатов просьба его была удовлетворена. Отец его, Константин, любил вспоминать про украинские степи и реки, леса, города и сёла, очень любил родные места и часами мог рассказывать о станичной жизни, про снимаемые урожаи картофеля, свеклы, подсолнуха и кукурузы. Андрей родился и вырос на Урале, но, увлечённый рассказами отца, решил съездить на Украину. Отец и сам был бы не прочь съездить до родных краёв, побывать у могилки родных людей, но выбраться с хутора было мудрено. Скотину и пчёлок оставить было никак нельзя. Вот отец и порадовался решению сына.
Продали дом, живность, какую имели. Поехали. Впечатлений, хоть отбавляй! Виктор не отходил от окна вагона, смотрел на убегающие холмы, речушки и леса… Думал ли он о будущем или прошлом? Вряд ли. Ему просто было всё внове и всё интересно. В Москве были ночью и, видя ночные огни большого города, Виктор не понимал возбуждения родителей, говоривших что-то про столицу. Да и вообще, за всю длинную дорогу с Урала до Украины, он запомнил только надоедливую толкучку на вокзалах при пересадке, шум и гам разношёрстной толпы, носильшиков с номерками на груди, длинный мост через реку Волгу и далёкий теплоход на грязной воде, большие вокзальные часы с прыгающими через каждые пять минут стрелками в вокзале Киева, и долгие часы ожидания, казавшиеся бесконечными.
В Красносёлке встали на постой к одинокой старушке, от старости похожей на ведьму из всем известной сказки, тот же длинный крючковатый нос, седые космы волос, торчащие изо рта длинные жёлтые зубы, согнутая в пояснице спина, вечная клюка-подпорка в руках. Алевтина с первого дня невзлюбила старую и боялась её, а больше того, боялась за свою сестру Татьяну, которую старуха, шутя, хотела забрать себе… После этой неудачной шутки Аля уже больше не отходила от сестры, ожидая, пока старуха-ведьма не уляжется спать на своей скрипучей кровати. Андрей с Тоней не обратили внимания на странности в поведении дочери, им было не до этого, проблем возникло не мало, нужно было прописываться, искать работу… Между тем у Алевтины от постоянного нервного перенапряжения случился нервный припадок. В тот день дома, как обычно, никого не было. Оставались старуха да дети. Таня расплакалась, Аля никак не могла её успокоить. Хозяйка, бывшая где-то на дворе, зашла в дом, подошла к Татьяне и склонилась над нею, пытаясь определить, отчего она плачет. Испугавшись за сестру, Аля вцепилась зубами старухе в руку, кулачками и ногами била старую, пока та, опешив от неожиданности, не откинула взбесившуюся девчонку. Алевтина же так и не подпустила старую к сестре, хотя та и продолжала плакать. Всякий раз, когда старуха пыталась приблизиться к Тане, Алевтина с диким визгом кидалась на неё и колотила её, увёртываясь от старухиных рук. Бабка вынуждена была покинуть хату и ждать за пределами дома появления родителей. Алевтина была в истерике, ничего не могла сказать и лишь показывала на сестру и на старуху. Успокоить её не смогли, пришлось обращаться к врачу. Нервное потрясение было довольно сильным и требовало длительного лечения. Бабка отказала в дальнейшем проживании на квартире, она просто боялась возвращения из больницы бешеной девчонки, так и не поняв её поведения. С поисками жилья в станице было довольно туго, никто не хотел пускать на квартиру русичей-кацапов. Тоня как-то после очередных неудачных поисков квартиры, заговорила о этой проблеме у себя на работе, где работала временно, на её отчаяние откликнулась Лиза Дозморова, пригласила к себе домой.
– Вечером приходите к нам всей семьёй, хотя это и будет далековато, да ничего, переночуете. Поговорим, может вместе решим чего…
Этим же вечером Веснины отправились в гости. Хозяева исподтишка наблюдали за играющими детьми, а когда гости засобирались уходить, предложили:
– Ну вот что, Андрей и Тоня, семья у вас хорошая и дети дружные, нам это понравилось. Есть у нас свободная боковушка, можете занять хоть сейчас. Обживётесь, может чего и получше найдёте… Ты, Андрей, вроде упомянул, что кузнечить можешь, так нам на сахарном заводе второго кузнеца надо. Расчитывайся, где ты там сейчас, я для тебя место придержу. Зарплата приличная, опять же… Вещей-то много? На мотоцикле уместятся? Так вот Ивась и съездит, ну и что, что ночь. Старуха только рада будет.
На мотоцикле сгоняли до старой, она действительно не спала, собрали свои шмотки, уложили и закрепили на мотоцикле. Пристройка была не ахти какая, но печурка в ней была. Самое главное, что жить предстоит не на улице, на дворе лето, но скоро и осень нагрянет. Хозяева плату назначили символическую, а вскоре и вовсе отказались, когда подружились с квартирантами. Помимо всего ещё и помогали обживаться. С первого сентября Виктор пошёл в школу. Никак не мог привыкнуть к многоэтажной школе, терялся в длинных коридорах, вечно опаздывал на урок. И чем больше Виктор присматривался к новой школе, тем более вспоминал и думал о своей маленькой, но родной, Краснолужской школе. Он ни с кем не мог поделиться сокровенным и молча переживал разлуку. Родители, как могли, старались отвлечь ребятишек от раздумий, но и сами то и дело мысленно возвращались в родные края. Осень не баловала хорошей погодой, частые дожди и холодные ветра способствовали простудным заболеваниям. По сравнению с Уралом здесь было довольно тепло и ребятишки, забывая о наказах родителей, носились по улицам полураздетыми. Коренные же жители одевались чуть ли не в полушубки, боялись простуды. Результат не замедлил сказаться, простудилась и снова попала в больницу Алевтина, только вылечилась, заболела Татьяна…
На станичном рынке китайцы продавали самодельные игрушки, сделанные из лучины, очень дешёвые. Андрей иногда покупал такие детишкам, на большее вечно не хватало денег…
Русский язык в школе преподавался только раз в неделю, в остальной период общаться нужно было только на украинском. Виктор же ничего не понимал из разговора учителей, ничего не мог записать, разве что переписывал с доски то, что там было написано. Учителя же вообще не обращали на него никакого внимания, даже не подходили, чтобы проверить или объяснить материал доходчиво. Друзей среди одноклассников Виктор не обрёл, а в одиночку новый язык не освоишь. Одноклассники тоже, как и учителя, не обращали на него никакого внимания. Сидя на уроке Виктор внимательно слушал учителя и, ничегошеньки не понимал… За партой рядом с ним сидела девочка Олеся, дочка школьной врачихи. Ей стеснительный робкий парень нравился и она старалась помочь ему, подсказывала, переводила… Но нелепый случай развёл их и Виктор остался в полной изоляции. Виктор от перемены климата завшивел. При санитарном осмотре вшей обнаружили у него и у Олеси, довели до сведения родителей. Мать девочки развила бурную деятельность, чтобы развести детей и, хотя девочка не хотела расставаться с новым другом, её всё-таки перевели учиться в другую смену и теперь дети не могли общаться. В школу вызвали мать Виктора, долго с ней беседовали в учительской, вышла со слезами, забрала сына с занятий и ушла домой. Вечером Дозморов Ивась остриг Виктора наголо, со вшами было покончено. Одежду тоже прокипятили. Но сидеть с Виктором за одной партой желающих так и не нашлось.
Станичные пацаны обижали Виктора, обзывали кацапом, более сильные затевали драку, и Виктор ещё более полюбил одиночество. Придёт из школы, кое-как уроки сделает и поскорее на улицу. Неподалёку протекала по оврагу маленькая речушка-ручеёк, впадавшая в какую-то большую реку, название Виктор не запомнил. За оврагом тянулась затянутая акацией и сиренью бетонная стена станичного стадиона. Укрывшись в кустах, Виктор любил лежать в траве, наблюдая за футболистами или за бегущими по небу облаками. Выдумывал сказки про зверей и птиц, мечтал о возвращении на Красный луг. И просто засыпал… Здесь же познакомился со своим новым другом. Никита подошёл сам и присел около спящего Виктора, сорванной травинкой провёл по лицу. Виктор открыл глаза и чихнул, мгновенно приготовившись к драке, но незнакомый парень и не думал нападать. Дрыгая ногами, он катался по полянке, смеясь так заразительно, что Виктор тоже не смог удержаться.
– Ну и чудик ты! Впрочем, давай дружить, меня Никитой звать. Хочешь, покажу, где фашисты наших красноармейцев расстреливали, может и пулю удастся сковырнуть на память. У тебя ножик есть?
Идя по тропинке вдоль стены, наткнулись на ребят, сидевших у небольшого костерка и о чём-то тихо переговаривающихся. Хотели обойти их стороной за кустами, но они успели заметить.
– Смотри, ре, кацап идёт! Эй ты, дёргай сюда, бить будем! Ха-ха, запахло чем-то не хорошим… Э, да это он в штаны со страху наложил… Ха-ха, хо-хо! Ой, как страшно. И друга нашёл, такого же заморыша, как сам. Беги, ре, побьют нас! Ой-ой, как больно!
Виктор сжал кулаки, готовясь к драке, он знал, что бежать бесполезно, этим ещё больше только раздразнишь… Никита же деловито подошёл к сидевшим у костра, ударил самого здорового на вид, да так, что тот свалился в костёр. Остальные вскочили, но тут на помощь другу подоспел Виктор и не дал пацанам всем разом навалиться на Никиту. Драка закончилась полной победой друзей, видимо, у Никиты был большой опыт ведения таких боёв. Побеждённые потянулись к станице, вытирая рукавом разбитые носы. Никита пожал другу руку.
– А ты молодец, задали мы им, не скоро очухаются. А я сдрейфил было, думал забьют… Если б не ты, туго пришлось бы! Дружба навеки?
– Да!
Спустились в овраг к ручью, смыли следы драки. Никита тоже украинского языка не знал, в школе тоже учился кое-как. Приехали они несколько раньше Весниных, и он успел несколько освоиться уже со станичной жизнью. Приёмы рукопашного боя освоил от своего отчима, работавшего в системе КГБ. Видя приходящего каждый вечер с синяками парня, мать попросила отчима, чтобы занялся парнем, и тот за пару недель обучил парня основам рукопашного боя.
Никита, как признался он другу, даже и не хотел изучать хохляцкий язык, да и дружбы с местными тоже не находил. До поры до времени и ему от них доставалось крепко. Помимо всего он твёрдо решил уехать на Родину, только вот денег для этой цели было маловато, да и подрасти чуток не мешало бы, иначе из ментовки не вылезешь. Сказывают, свиное сало надо больше есть, вроде как помогает при росте? Мать Никиты Анфиса где-то на южном берегу приморья познакомилась с заезжим шабашником (под прикрытием), будучи там по профсоюзной путёвке. Поманил её новый бойфренд большими деньгами и красивой жизнью, одарил подарками, растаяла баба, поверила болтуну-ловеласу, бросила своего работягу мужа где-то в сибирских краях и, прихватив только несмышлёныша сына, сбежала тайком к хахалю. Никита хорошо запомнил место, где они счастливо жили, и не мог простить матери нового муженька, которого она заставляла звать отцом. В памяти Никиты сохранился большой, рубленый из лиственничных кряжей, дом, берёзки около дома, колодец с длинным журавлём и серая добродушная собака Дружок, лаявшая только на кошек, да и то только во время кошачьих свадеб, когда своим ором доставали… Новый отец не обижал пацана, но и не баловал, а если уж быть точным, то и вовсе не обращал на него внимания, пока мать не просила принять какие-то срочные меры по воспитанию. Тогда отчим брал свой кожаный офицерский ремень и пару раз в воспитательных целях проходился по попе пасынка, на этом воспитание заканчивалось. Такое воспитание приносило свои результаты. Парень рано привык к самостоятельности, научился защищаться от всяких нападок и был более похож на взрослого по своей рассудительности, хотя втайне по-прежнему оставался малышом, скучая по ласкам родного отца. Иногда хотелось ему, чтобы отчим Василь обратил на него внимание своё, пусть бы по своей собственной инициативе поругал, без указания матери, но… Мать иногда брала его школьный дневник, поругивала за двойки, но и ей было не до сына. Работала она где-то далеко на ферме дояркой, домой возвращалась уставшая и поздно. Так и жил себе парень, предоставленный самому себе. Мать с отчимом частенько выпивали, не стесняясь, занимались любовью при парне, а он помаленьку присваивал выпавшие из карманов деньги. Отныне Никита и Виктор поклялись друг другу в верности и теперь делились своими тайнами меж собой. Помимо всего их связывала и укрепляла тоска по Родине.