Первенец
Как-то заикнулся было Андрей дома о женитьбе, так мать и слушать не захотела о какой-то там Тоне
– Ишь чего захотел, торговку в дом! Ноги её чтоб здесь не было, будь она проклята! Коль приспичило жениться, так вон по тебе училка с Красного луга сохнет который год, Машка… А про торговку забудь, нет тебе моего благословения на эту потаскушку!
Сказался у Вареньки материн характер, позабыла и свою молодость, как за Костиком босиком и в одном лёгоньком платьице в холодную ночь ускакала. Только вот и Андрею кое- что попало с материнским молоком, нашла коса на камень, пошёл наперекор матери, ушёл жить к Тоне. Да и отец советовал: – Коль любишь, иди к ней, а мать переживёт…
Зарегистрировались в Сельском Совете Черлака, Тоня паспорт получила под новой фамилией. Перекопали под берёзкой всю землю, но отцовских бумаг так и не нашли, то ли вовсе их не было, то ли Мария прибрала, то ли не там искали. Кто знает? К родителям своим Андрей один хаживал, Тоня, зная о Варином самодурстве, на рожон не лезла. Только вот жизнь – не предсказуемая штука, и порой всё может пойти наперекосяк.
Товар в магазин возил дальний родственник Тони дядя Вася Голдырев на лошадке из Красноуфимска, он же обслуживал и ещё несколько других торговых точек. По дороге, поскольку путь был не близким, заезжал в лесочек, подкормить лошадку, а заодно и прибрать себе горсточку сахарного песочку, мучки, парочку пряников, печенье, не брезговал и водочкой, ставя взамен разбитую заранее приготовленную бутылку. Вроде и понемножку брал, не жадничая, но недостача в магазине росла и росла потихоньку. Тоня ни о чём не догадывалась, безоговорочно верила родственничку, сама же приворовывать и обвешивать покупателей так и не научилась, жалела людей, которым в послевоенные годы жилось и без того худо. При ревизии обнаружилась крупная недостача. И хотя и ревизоры и работники Сельского Совета понимали, что Тоня не могла присвоить, но факт был налицо. Надо было или вносить деньги, или отправляться снова в лагерь. Рассказала Андрею. Делать было нечего, продали дом, живность, какую имели, еле-еле хватило рассчитаться. Председатель Совета уговаривал:
– Иди, продолжай работать, наладится всё, с домом поможем, наперёд умнее будь, пересчитывай и взвешивай поступающий товар с нашим работником. Возчика мы заменили, нет к нему доверия больше.
Не смотря на то, что была на сносях, дохаживала последнюю неделю и на обещание председателя выкупить её дом обратно, всё же уволилась, не захотела больше торговать. Из своего дома перешли жить к соседям, у тех нашлась свободная комнатка. В конце мая месяца под утро Тоне стало совсем худо, чтобы не тревожить спящего Андрея, вышла на улицу, прошла во двор своего дома, он всё ещё пустовал, тут под берёзкой и родила своего первенца. Здесь её и нашёл Андрей, лежащую без сознания рядом с новорожденным, закутанным в её кофточку. Сбегал к дяде Ване за лошадкой, он держал колхозную лошадёнку дома, пригнал. Привёз Тоню в больницу. Всё ещё будучи без сознания она родила второго мальчика, о котором ни она, ни Андрей никогда не узнали. Принимавшая роды акушерка, Тоня Веснина, знала о нелёгком положении в семье Андрея и решила ребёночка присвоить, считая так, коли отобрала девица моего Андрюшку, так пусть хоть его ребёнок останется мне на память. В дальнейшем узнала, что Веснины назвали первенца Виктором, назвала и своего так же, дав ему отчество Андрея. Так на свете стало два Весниных Виктора Андреевича. По воле рока братья-близнецы были разлучены, если не навсегда, то на многие годы. Замуж акушерка так и не вышла, посвятила жизнь свою сыну. В семилетнем возрасте отдала его в Суворовское училище и перебралась жить к нему поближе. Он вырос, стал офицером Красной Армии, служил в войсках ВДВ специального назначения, дослужился до полковника. И лишь перед самой кончиной матери узнал от неё правду о своём появлении на свет. Всё хотел разыскать настоящих родителей и брата, но кратковременные отпуска быстро проходили, а найти так и не удавалось. Иногда появлялся некий след, но стоило попасть в часть до следующего отпуска, как призрачный след снова исчезал. Не помогали в поисках и сотрудники КГБ.
Андрей на радостях загулял, и только по настоянию отца появился в больнице. Тоню выписали. От квартиры хозяева отказали, ссылаясь на то, что стары уже, а ребёнок шуметь будет да и запах опять же… Будто и своих детей никогда не было, коротка же память человеческая. Андрей повёл Тоню к родителям.
– Чего уж, пойдём, чем по чужим углам мыкаться с малым-то… А коли мать прогонит, придумаем чего-нибудь.
Дед обрадовался: – Первенец! Внучок!
Посадит ребёнка на свою широкую ладонь, таскает по избе, приговаривает: – Во, какой крепкий мужичок растёт! Настоящий казак! Каков молодец, а?
Бабка Варя к ребёнку не подходила и даже не глядела в его сторону. Ходит по комнате, шипит про себя тихонько: – У, гадёныш, разорался…
Ни за что не подойдёт, бельё не сменит, хоть заорись. Всё же как-то в отсутствие Тони подошла, заглянула в корзинку. Виктор булькал чего-то беззубым ртом, зыркая глазами за солнечным зайчиком на стене, корчил рожицы.
– У, филинёнок, ишь глазищами-то ворочает, чтоб ты сдох!
Заслышав в коридоре шаги, отскочила, занялась своими горшками. Невестку невзлюбила заранее и по той же причине и для внука не находилось тепла и доброго словечка, так и прозвала Филинёнком за большие глаза, пока не подрос, да пока сама не полюбила малыша. На лето дед подвесил на толстый сук берёзы крышку от улья, чем не колыбель малышу? Зимой же Виктору приходилось обходиться без качалки, находясь в простой просторной корзинке.
Тоня старалась не обращать внимания на выпады свекрови, которая перешла в яростное наступление на ненавистную сноху, но как говорят, вода и камень точит, нет-нет да и сорвётся сноха, выскажет старой обиду, а той только того и надо, ещё более старая расходится, повела Варя войну против снохи, очень уж хочется ей выжить её из своего дома, нелюбую…
– И чего такого нашёл Андрей в этой крале? Ну красавица, ну хороша собой, да что из этого? Тьфу, торгашиха! Работать и то не смогла… Сидит на шее. Не я буду, коль она тут жить останется, пусть катится на все четыре со своим выродком!
И каждый день напевает своему старику о новых проделках неумехи-снохи, всё то у неё из рук валится, скоро совсем без посуды оставит, а за ребёнком и вовсе не смотрит…
– Костик, если любишь меня, чего же не прогонишь сию тварь от нас?
Оставшись наедине с сыном и ему шпильку подкинет:
– Сынок, и чего ты нашёл в этой дурочке? Иль не видишь, явная же дура, в магазине и то работать не смогла, заворовалась… Гони ты её, вон за тобой Машка, учителка, иссохлась вся…
Метался Андрей между матерью и женой, не видя способа примирить их, искал по району местечко, куда бы можно было переехать, но пока ничего путного не наклёвывалось. Отец подсказал: – Ты, Андрюха, подремонтируй-ка нашу старую землянку, да и перебирайтесь с бабой. Поживёте пока, а дальше или в колхозе квартирку дадут, или Варька перебесится…
Отремонтировал Андрей землянку, в колхозной кузнице печку-калёнку сварганил, и перебрались молодые в свою хибару. Но мать не успокоилась, поклялась во что бы то ни стало, развести молодых. Всячески старалась зацепить-обидеть молодуху. Когда никого не было поблизости, подбиралась к землянке и выкрикивала всякие обидные слова в адрес Тони и, если, не удержавшись, Тоня выходила на улицу, старая рвала на себе волосы, царапала себе лицо и орала на всю округу.
– Спасите! Убивают! Родная сноха бьёт! Ай, помогите, больно!..
Приходил Костя домой, Варя жалуется, показывая ссадины: – На, вот, посмотри, что твоя любимая невестка делает!..
Константин шёл к невестке, заставал её плачущей. Захлёбываясь слезами, та рассказывала о проделках свекрови. Старик гладил молодуху по голове, утешал: – Ты уж не серчай, доченька, потерпи, вот образумится старая…
Он и сам не понимал, почему жена взъелась против невестки. Красотой Бог не обидел, всё на месте, умом не обделена, за ребёнком и за мужем присматривает, в землянке чисто, уютно, у самой Вареньки отродясь такого порядку не бывало.
Приходит Андрей с работы, Варя ещё за оврагом его встретит:
– Сыночек, иди к нам, поешь, а то у твоей-то поди ничего ещё и не приготовлено…
Нальёт ковш брагульки, благо зелье это в хозяйстве никогда не переводилось. Мало ли нужда какая? Дровишек привезти, сенца…
– Выпей, сынок, с устатку-то. А к твоей давеча мужик какой-то приходил, мордастый такой, я толком-то и не разглядела, морду прячет, отворачивается. Трахал её, здесь слышно было, как повизгивала, словно сучка…
Хмельной заваливался Андрей домой.
– Сучка, падаль, меня не хватает, таскаешься, кобели на дом ходят!.. Убью, тварь разэтакая!
Тоня еле успевала схватить ребёнка и выскочить на улицу. Андрей, ещё покуражившись для порядку и, раскидав железные чашки и ложки по комнате, валился на пол и засыпал. Тоне идти было некуда, нагулявшись по лесу и наплакавшись вволю над своей сиротской долей, возвращалась домой. Сын несмышлёныш, завидев отца, полз к нему, картавя и пуская пузыри, пытался влезть на отца, падал и, устав, приткнувшись к отцовскому боку, засыпал. Тоня ещё некоторое время тихонько плакала, вглядываясь в тёмное окно, готовила постель, забирала к себе спящего сына и укладывалась спать, бросив на мужа старенькую телогрейку. Она даже и в мыслях не держала ненависти ни к кому, давно смирившись со своей долей. Утром Андрей просыпался, с виноватым видом пытался загладить свою вину перед женой, просил прощения.
– Ч-чёрт попутал мать, не надо было бражку пить. Прости ты меня, ради Бога…
Что поделаешь, некуда Тоне податься от постылой своей долюшки, волей неволей прощать надо, иначе совсем невмоготу будет. Готовила не мудрёную еду, провожала мужа на работу.
До обеда ещё помнил грустные, опухшие от слёз глаза жены, после обеда в сельской столовой и выпитой кружки пива «Жигулёвское», встречи с учителкой Машей, начисто забывал и про жену, и про сына. Всё чаще стал Андрей задерживаться после работы на Красном луге до утра, ссылаясь на множество работ и прочие неотложные дела, якобы не заменимый специалист. Напрасно до рассвета просиживала Тоня около окна, разглядывая звёздное небо. Заневестившаяся сестра Андрея Нюся бегала на вечёрки-посиделки в посёлок, она то и выведала про Андрееву «работу», по секрету рассказала Тоне.
– Андрей запретил мне рассказывать тебе об этом, но я всё равно скажу, он за Машкой ухлёстывает, спят вместе, я видела… Ну, так я пойду, а ты виду не подавай, что знаешь, а то не поздоровится мне, убить грозился…
Выходила Тоня на берег Уфы, вглядывалась в быстрые воды, просила:
– Речка, реченька, возьми меня к себе, унеси в дальние края, постыла жизнь моя, нетути сил моих больше…
Молчала река, молчала тайга, лишь медуница, перелетая с цветка на цветок, гудела что-то на своём языке, но было не понятно. Верила Тоня словам Андрея, что вот найдётся подходящее место и тогда переедут из-под опёки матери и заживут на новом месте хорошо и счастливо. Не знала, не ведала, что Андрей ничего уже не ищет, променял её на учительницу Машу. А поскольку не бросал и её, то думала, что побесится да и наладится всё. Когда пьяный избивал до полусмерти, ей хотелось умереть, наутро просил прощения – прощала и вновь верила пустым его обещаниям, начинала верить, что всё наладится. Впридачу ко всему снова забеременела, а о том, чтобы избавиться от ребёнка, у неё и мысли не возникало. Первенцу второй год пошёл, радоваться бы надо, ходит уже, бормочет на своём тарабарском языке. Только вот радости кот наплакал. Дед подметил состояние невестки, тайком от Вари заходил иногда, а то и Машку с Иркой посылал, чтобы занесли свежего молочка или баночку медку.
– Ты уж, дочка, не горюй, живи знай, всем не легко приходится. Родишь, глядишь и Андрей за ум возьмётся… Да ты поплачь, оно и полегче будет. Моя-то плетёт, будто поджечь собираешься, неуж так обиделась? Характер у Варвары такой сволочной, ну что поделаешь, сам-то я уже притерпелся… Потерпи и ты, доченька.
Андрей же, видя терпение и всепрощение жены, совсем обнаглел, неделями дома не появлялся. Появившись, был ласков, просил прощения, обещал, что не будет больше исчезать надолго и снова исчезал. Напившись, становился буйным, если не успевала убежать, избивал. Варя же не оставляла свои попытки избавиться от невестки, подпаивала Андрея, говорила, что и сын-то не его, а нагуляный, что Тоня якобы сама в том призналась, и что снова беременна не от него. При этом всячески расхваливала Марию. После этих материнских напеваний Андрей смотрел на располневшую жену с отвращением, пытался поскорее уйти из дому. Тоня не пыталась удерживать. От постоянного страха за себя, неумения дать отпор, тупела, становилась равнодушной ко всему. Если и случалась близость с мужем, переносила всё как необходимость, без каких-либо ощущений, что ещё больше раздражало и злило мужа. На работу Тоню даже в колхоз не брали, старшего ребёнка оставить не с кем, а тут ещё второй наружу просится… Вот и приходится женщине терпеть все выходки мужа и свекрови, будь она не ладна. Спасибо, что хоть свёкор поддерживает. Иной раз зайдёт и, вроде, не скажет ничего такого, а на сердце полегчает сразу. Он и с Андреем поговорит иной раз начистоту по мужицки.
– Ты уж, сынок, коли дуришь сам, так бабу не забижай, человек, как никак. Поменьше материну болтовню слушай, не с ней тебе жить… Вроде давно уже из-под юбки вылез… Не понимаю, как ещё тебя Тонька терпит. Она тебе кто? Жена никак? Так вот, будь добр, одень и накорми как следует, а потом и по чужим подолам шарься…
Андрей оставлял дома деньги, иногда приносил продукты и снова исчезал. Кончались припасы, Тоня брала с собой сына, боялась одного дома оставить, на лодке сплавлялась до посёлка. Нагрузившись продуктами в сельмаге, шла к лодке. Мужики, встречая Андрея, выговаривали ему:
– Баба твоя в лавку приходила за продуктами. Хоть бы помог, с пузом ведь ходит, не ровен час… Еле передвигается, жилы рвёт себе, а ты, амбал колхозный, под чужой юбкой шаришься, халявку нашёл…
Пристыженный Андрей догонял Тоню, отбирал тяжелющий мешок:
– Нагрузилась, могла бы меня найти…
– Да ничего, я привычная, да и на лодке. А ты домой совсем или как?
– Не знаю…
Отвечал, пряча глаза… Несколько дней жил дома, готовил дрова, пилил, колол берёзовые чурки, носил воду для стирки, затем снова уходил. Украдкой, просто исчезал за кустами, чтобы не видеть ожившие счастливые глаза жены.
Летом Тоня, лишь только сходил снег, уходила в горы, искала съедобные травы и коренья, сушила к долгой и суровой зиме. В не редкие голодные дни тем только и довольствовались. Летом-то проще было прожить, можно было набрать щавеля, кислицы, луковиц саранки, пиканов. Вскопала небольшой земельный участок, посадила картофель, лук-батун, какие-то овощи. Набегавшись, наигравшись, сын прибегал домой, уткнувшись в подол, просил кушать.
– Нету ничего, сынку, сейчас вот в лес схожу, может вкусной саранки найду, а ты пока к деду с бабкой сбегай, может чем и покормят… Или вот в огород сходи, лучку пожуй…
Виктор убегал. Поплакав и взяв корзинку, Тоня шла в лес. Не раз и не два приходила в голову мысль – закончить жизнь где-нибудь в лесу, в укромном местечке, чтобы никто не увидел и не нашёл, верёвку через сук, петлю на шею и всё… Остальное звери докончат, эвон из-под еловых ветвей рысь жадно как поглядывает… И даже верёвочку приготовила, спрятала в дупле толстой липы. Только вот всё же какая-то тайная надежда не давала привести замысел в исполнение.
Снег в тот год выпал рано и сильно подморозило, даже река льдом покрылась. По зимнику Андрей привёз на лошадке мясо, муку и зерно, выдали за трудодни. Поцеловал жену, достал пригоршню карамелек сыну, выставил бутылку водки на стол. Тоня, радуясь, что на этот раз ничего плохого не происходит, принялась стряпать пельмени. Андрей пропустил через мясорубку мясо и лёг на пол, задремал. Сын лазил около, пытаясь встать на отца и пройти по нему, падал и оттого заливался смехом. Не часто выпадали парню такие счастливые минуты жизни! Тоня ни о чём Андрея не расспрашивала, боясь своими расспросами испортить счастливые мгновения семейной жизни. Украдкой смахивала с глаз набегающие счастливые слёзы. Раскатывала тесто, готовила сочни. Сын не давал отцу по настоящему поспать и Андрей невольно подглядывал за женой, любуясь ладными движениями жены, впервые заметив, что беременность не портит её фигуры, а делает ещё привлекательнее и сексуальнее. Он поднялся с пола, неловко поцеловал жену, подхватив сына, вышел во двор. До Тони донёсся стук топора. За логом Андрей свалил берёзку, распилил на чурки, расколол и перетаскал дрова поближе к землянке, сложил в поленницу. Его сопровождал весёлый смех сына, пытавшегося тоже помочь отцу. На шумок пришёл Константин, порадовался:
– Правильно, сынок, давно пора за ум взяться…
Между тем Тоня печь затопила, пельмешки сварила, позвала к столу. От предложенной стопки Костя отказался, угостился свежесваренными пельменями и, забрав пустые банки, отправился к себе. Варя усиленно гремела ухватами около печи, пытаясь привлечь внимание мужа, но Костя никакого внимания на неё не обращал, пришёл и сразу принялся верёвки для колхоза вить. Варя, видя такое равнодушие к её особе, громыхнув напоследок заслонкой, выскочила за дверь.
– Каменный пень, ничем не прошибёшь…
А уж как же ей хотелось знать, о чём же там воркует любимый сын с ненавистной невесткой! ДОЧКА
Наутро доедали разогретые старые пельмени. Впервые сын видел счастливое лицо своей матери, улыбку её и смех и по своему тоже был очень счастлив, тем более, что хорошо и досыта поел. Ластился к отцу, чего-то ворковал, тискал отца за кудри, дёргал за нос. Пришёл дед, принёс баночку мёду.
– Вот, бабка отправила, чайку хоть попьёте. Андрюха, помоги мне мочало с болота перенести, застыло, вырубать надо, на лошади волоком и притащим. Виктор повис у деда на руках: – Деда пришёл!
– Что ж ты, сынок, Тоньку-то обижаешь, ведь не чужая она тебе?
– Да не обижает он меня…
– А ты помолчи пока, дочка, не с тобой разговор… На мать внимания не обращайте, побесится – перестанет. Иначе нигде и ни с кем не уживётесь. Особенно это тебя касается, сынок. Живите меж собой дружно.
Проглотил несколько пельмешков.
– Хорошо готовишь, дочка! Спасибо. Ну, пора мне, а ты, Андрюха, подгоняй лошадку. До свидания, внучок!
Подал Виктору руку.
– До свидания, деду, а ты придёшь ещё?
– А то как же, конечно приду…
Положила Тоня горячих пельменей в миску, одела сына.
– Отнеси-ка, сынок, гостинец бабке, смотри, чтобы Урман не отобрал…
Убежал парнишка, и долго его обратно не было, Тоня уже и беспокоиться начала, хотела Андрея отправить на поиски. Сын прибежал радостный.
– Бабуля чаем угощала смородиновым с мёдом и пряником. Во! Пряник я тебе, мамочка, принёс, угощайся.
Такое случилось впервые, и Тоня ничего не могла понять, хотя и порадовалась неожиданному счастью малыша. Андрей незаметно усмехнулся, правильно поняв уловку матери. Тоня же ничего не замечала, утонув в своём мимолётном счастье. Боясь спугнуть, она в этот день вообще многого не замечала. Ночью начались схватки. Перепуганный Андрей полураздетый прилетел к старикам. Варя было разворчалась, де рожали раньше, где прижмёт и ничегошеньки не случалось и чего переполошились, не в первой ведь рожает. Но и на этот раз на неё никто внимания не обратил. Костя ушёл запрягать лошадь, а Варенька так и не поднялась с постели, моля Бога, чтобы прибрал ненавистную сношеньку, околдовавшую её сына. Женился бы на учительше, глядишь и сам пошёл бы в гору, вона каким почётом и уважением пользуются учителя, по имени отчеству величаются, в президиумах сидят, грамоты получают, денежку гребут…
Тоню довезли до Краснолужского медпункта, там она и родила дочку, названную Алевтиной. Роды прошли без осложнений и Тоня уже вечером была дома. Андрей истопил калёнку, сходил к старикам за сыном.
Варвара толчком мяла в корыте горячую картошку для кур и что-то рассказывала внуку. Заметив отца, сын кинулся к нему.
– Папка мой пришёл!
Отец подхватил сына на руки, на мгновение прижался не бритой щекой к его лицу, зачерпнул ковш брагульки, отпил.
– Дочка родилась. Сын, ты домой пойдёшь или у бабки останешься? Теперь у тебя сестрёнка есть, дома тебя дожидается…
– Я домой пойду… А остаться у бабушки на немножечко можно?
– Можно. Сам-то прибежишь?
– Угу…
После ухода Андрея, так и не допившего бражку, бабка рассказывала внуку страшные истории, якобы случавшиеся с нею. От страха Виктор поджимал под себя ноги, приткнувшись к тёплому боку младшей дочери бабки, Ирки и слушал, забыв обо всём. Дед ковырял прохудившийся лапоть в раздумьях, то ли выкинуть и связать новый, то ли этот обновить… А за окном сгущалась темнота. Зажжёная керосиновая лампа отбрасывала чёрные, страшные уродливые тени по стенам и от этого становилось ещё страшнее. Дед отбросил под кровать лапоть, так и не решив, что с ним делать, прижал внука к себе: – Совсем запугала парня старая… Ну те-ка, давайте спать. Ирка, ложи парня рядышком, пусть мужиком себя почувствует. Нюся, Маша, хватит баловаться, завтра рано подниму, в лес пойдём…
Варя фукнула в стекло лампы, стало тёмно, и всё разом стихло. К Виктору под одеяло пробралась кошка и, уютно пристроившись, затянула свою бесконечную песню, успокаивая, убаюкивая и избавляя от пережитого страха маленького человечка.
Андрей, переделав все домашние дела и заготовив дров, ушёл на работу и снова исчез. Домой заявился через неделю, не бритый, опухший от повседневной пьянки, схватил сына на руки, но тот не признал его и заорал с перепуга. Варя, находившаяся неподалёку от землянки, вбежала в неё с палкой в руках, завидев сына, облегчённо вздохнула: -Тьфу ты, я уж думала зверь какой забрался. Напужал-то, Филинёнок! А Тонька с малой у нас, отец корову доит, молока свежего ждёт.
Андрей отпустил сына на пол, отправился к старикам. Отец заметил: – В кувшине медовуха, похмелись, да побрейся, на лешего походить стал…
Андрей побрился отцовской бритвой, поплескался под рукомойником…
– Ну вот, теперь на человека похож…