Глава 3
Отрицательная жидкость
Напасть, о которой говорил охранник Навлоев, мы увидели, когда вышли на финишную прямую – коридор, конец которого упирался в обшитую нержавейкой дверь с красным крестом и надписью «Медпункт».
На керамических плитах пола там и здесь стояли лужи цвета малинового варенья. Лужи эти, впрочем, не казались вязкими. Они выглядели текучими, я бы даже сказал – сверхтекучими.
Сразу было видно, что это не вода с красителем и вообще не водный раствор чего-либо. Химический анализатор, которому я пробовал скормить капельку жидкости, лишь возмущенно затарахтел и выдал ошибку. Мол, не желаю даже голову ломать над такой несусветной дрянью!
Пятна малиновой жидкости были окружены искрящимися кольцами, в которых я после жестокой борьбы со своим чувством реальности признал изморозь.
«Изморозь? Здесь?! На границе очага горения?!»
– Это та самая отрицательная жидкость, – с завидной уверенностью сказал Костя.
– Наверное.
– Я думал, раз ты физик, то…
– Я экс-физик. И первый раз в жизни о такой слышу… Идем дальше.
Когда нас от нужной двери отделяли десять шагов, раздался негромкий треск, и кусок стены слева от нас осыпался мелким крошевом. Через дыру в коридор влетело множество малиновых шариков. Они бились о пол, отскакивали, летели в противоположную стену, в потолок…
Я не сразу сообразил, что перед нами всё та же отрицательная жидкость, капли которой почему-то решили проявить свойства твердого тела.
Вдоволь нарезвившись, капли начали одна за другой разбиваться о пол и растекаться уже знакомыми лужицами. Минута сюрреалистических метаморфоз – и дорогу нам с Костей перегородил широкий разлив отрицательной жидкости, обрамленный ледяными кристаллами, каждый длиной с сосновую иголку.
Разлив можно было обойти по-над самой стеночкой. Но я решил, что, коль скоро КАЗ выдерживает тысячу градусов нагрева, то контакт с какой-то холодной отравой для него – сущая ерунда.
Увы! КАЗ воспринял малиновые лужи, по которым ступали подошвы моих сапог, самым скверным образом.
– Температура поверхности минус двести шестьдесят пять градусов Цельсия. Прогноз по безотказной работе костюма – девять минут, – безмятежно проворковал искусственный интеллект КАЗа.
– Костя, ты это слышал? – спросил я Тополя.
– А чему удивляться? Недаром же жидкость – «отрицательная»! Вот и температура у нее отрицательная! Я лично стараюсь на лужи не наступать.
Я тоже постарался «не наступать». Получалось так себе.
Но мы все-таки дошли. На удивление хорошо сохранившаяся дверь медпункта была не заперта. Я театральным рывком распахнул ее, испытывая прилив внезапно нахлынувшего раздражения.
«Черт возьми! Да что же мешало этим штатским попросту убежать отсюда самостоятельно?! Потянул на себя дверь, вышел…»
Однако когда мозг склеил цельную картину из фрагментов, выхватываемых из полутьмы лучами наших фонарей, я всё понял.
Ровно в полутора метрах перед дверью громоздилась густая сеть металлоконструкций. Поначалу мне показалось, что это силовой набор железобетонных перекрытий. Но всё было еще интереснее. Во время первого взрыва сюда прилетела клеть из стальных труб весом тонн в сорок. Пробив потолок, она взрыла пол, деформировалась и наглухо заперла выход из медпункта.
И хотя вывал гипсовых перегородок расширил медпункт до размеров ночного клуба, свободных проходов на волю от этого не прибавилось.
Получилась ловушка. Просторная, но – ловушка.
Затем мы разглядели наших подопечных.
Профессор Перов, похожий на подслеповатого филина, сидел на массажном столе и с отсутствующим видом листал книгу толщиной в покрышку от «Камаза». Не знаю, можно ли сказать, что он ее «читал», ведь подсвечивать себе ему приходилось экраном какого-то приборчика.
Чернобровый Навлоев, мой бессменный абонент, стоял на упавшем шкафу со всякой медицинской ерундой, неподалеку от входа, и темпераментно дрючил рацию – в ней, похоже, сел аккумулятор.
Третьей в этой компании была симпатичная, хотя и несколько не в моем вкусе, рыжеволосая девушка лет двадцати пяти с глазами-озерами и веснушчатым носом утенка.
Девушка сидела на столе для хирургических операций и подправляла ногти пилочкой.
Почему вся троица предпочла возвыситься над полом, взобравшись на подручную мебель, я сообразил сразу же: повсюду стояли лужи отрицательной жидкости, и эти лужи росли.
Стоило только адской субстанции добраться до какой-либо органики, как той приходилось худо. На моих глазах задымилась и начала распадаться ножка деревянного табурета. Бесследно исчезла пластмассовая ручка. Испарился растоптанный бутерброд с ветчиной…
Рыжая девушка заметила нас первой.
– Меня зовут Лиза, и я беременна! – объявила она.
– С добрым утром, Лиза, – сказал я тусклым голосом мужчины, давно освободившегося из-под власти красивых женщин.
– А меня зовут Костя, и я холост, – представился Уткин. – Жаль, что вы, наверное, замужем.
– Замужем? Вот еще! – возмущенно дернула плечом Лиза. – Мы, современные девушки, не ассоциируем чудо материнства с оковами патриархального брака!
В интонациях Лизы мне почудилось нечто заученное. Увы, обстоятельства не оставляли нам пространства для дискуссий на эти судьбоносные темы.
– Режь поскорее решетку, холостой ты наш, – сказал я Тополю. – А вы, девушка, пожалуйста, моему товарищу не мешайте. Мы спасатели, а не психоаналитики-надомники.
Лиза презрительно поджала губки. Но мне, с недавних пор сделавшему жизненным гимном песню Вертинского «Как хорошо без женщины», на это было, честное слово, плевать.
Пока Костя резал, я вызвал начальство.
– Пушкарев. На месте. Вижу профессора, беременную девушку и охранника.
– Погибших много? – спросил Воловик.
– Пока в поле зрения только один, – ответил я.
Да, труп там имелся. Накрытый простынёй, он лежал на свалке обломков в дальнем углу, под портретом не то Мечникова, не то Луи Пастера.
– Хорошо, что только один… Погоди… – Воловик выслушал короткий доклад по другому каналу и обрадованно закричал:
– «Семнадцатый» нашелся! Он сейчас недалеко от тебя!
– И что с ним было?
– В завал попал… Неважно теперь! Хватай, короче, профессора и тащи его к «семнадцатому»!
– Подождите, как это «хватай профессора»? У меня тут женщина беременная!
– Ничего не знаю. С самого верха требуют профессора! Остальных во вторую очередь.
– Плохо слышно!.. Повторите!.. – Я наклонился к свистящему пламени ацетиленовой горелки, которая в Костиных умелых руках как раз распарывала очередную железяку. Добившись жуткого треска в микрофоне, я немного покричал «Ничего не слышно! Помехи! Повторите!», а потом с легким сердцем выключил рацию.
Первым делом я раздал всем изолирующие противогазы. Благо их у нас с Костей на двоих было аж четыре штуки. При этом мне пришлось шлепать туда-сюда по лужам отрицательной жидкости, уничтожая драгоценный ресурс своего КАЗа.
Вместе с противогазами я раздал и огнеупорные накидки. Затем, взобравшись на табурет с железными ножками, я провел краткий брифинг:
– Итак, наш порядок действий. Сейчас мой коллега Константин вынесет на улицу девушку. Профессору Перову готовиться.
– Но, голубчик, я ни за что не стану ходить по отрицательной жидкости! Это несовместимо с жизнью, – профессор встряхнул седой паклей своей шевелюры.
– Да вас никто и не просит. Ходить буду я. Вы будете у меня на закорках сидеть. Но чтобы мне к вам подобраться, я должен сделать себе дорожку из чего-нибудь такого, что жидкость не прожигает…
– Можно взять вон ту кушетку, у нее каркас из алюминия. И если аппарат искусственного дыхания набок завалить, по нему тоже можно будет пройти, – сказал профессор, неожиданно войдя в конструктив.
Тополь тем временем понес на свежий воздух рыжую феечку, которая, конечно, неумолчно болтала. О том, что она не какая-нибудь местная таежная лапотница, а столичная штучка, журналистка «Науки и жизни». Она мечтала об этой командировке. Она назовет сына Константином, хотя ранее собиралась Аскольдом, это ведь так исторично! Да-да, Костей, в честь своего спасителя! Теперь наверняка! Нет, она не жалеет о своем решении расстаться с отцом ребенка, потому что он козел! Да что там «жалеет»! Даже гордится!.. Ведь главное в жизни – это… угадайте! Любовь! А любовь всегда приходит, когда ее не ждешь!
Господи Исусе…
В общем, всё это я был обречен выслушивать – из-за того, что Костя не отключил канал аудиоконтроля.
Под жизнерадостное чириканье Лизы я взялся торить путь к профессору. Дыхательный аппарат мне завалить не удалось – он был намертво подключен к коммуникациям, протянутым из-за стены. Зато аппарат «искусственная почка» упал сразу, а две кушетки почти довершили дело!
Но почти – это почти.
Между мной и профессором оставались еще три метра вредоносной малиновой субстанции.
Поскольку все свободные предметы в медпункте я уже в своем, так сказать, квесте задействовал, мне пришлось вернуться к проему, вырезанному Костей в стальной решетке.
Там, сразу у двери, стояла без дела аккуратная белая скамейка для ожидающих приема.
Но… Проклятье! Оказалось, она тоже наглухо привинчена к полу! Пришлось мне прибегнуть к помощи своего ацетиленового резака…
Пока я возился, вернулся Костя.
– Ну как? – спросил я для проформы.
– Она сумасшедшая, – голос Кости звучал беззлобно и нежно, именно так он обычно говорил о женщинах, которые его хоть немного, да заинтересовали. – В общем, я дал ей свой телефон… А у тебя что?
– Последний бой – он трудный самый, – с этими словами я отодрал наконец скамейку от пола. – Я понесу профессора, а ты с охранником разбирайся. Лады?
– А труп? Что с ним?
– По законам божеским труп позаботится о себе сам, – сказал я цинично.
Скамейку я до профессора не донес.
Когда я ступил на потрескивающую от переохлаждения кушетку, небеса разродились оглушительным, разрывающим мозг ревом.
«Самолет-пожарник вернулся! – мелькнула мысль. – Неужели снова семьдесят тонн воды прилетят?!!»
Опыт предыдущего пролива намекал, что разумнее немедленно залечь, не дожидаясь большого взрыва. Но куда тут заляжешь?! Прямо в отрицательную лужу?!
Пока я медлил, теряя драгоценные мгновения, сверлящий уши звук приблизился и трансформировался в ровное гудение.
Поднялся ураганной силы ветер.
Как будто сюда, на Урал, вдруг забрело торнадо из американских прерий.
Сажа, пыль, бетонная крошка поднялись тучей и свели видимость до нуля. Я перестал видеть не только профессора, но даже собственные ноги.
– Вова! Эй! Что, нахер, происходит? – голос невидимого Кости звучал потерянно.
– Тяжело в учении – легко в очаге поражения, – пробормотал я.
В этот миг массивный бетонный монолит, возвышавшийся между медпунктом и котлованом стелларатора, треснул по всей ширине и завалился на смятые трубы реактора. Торчавшие из монолита на высоте второго этажа вводы высоковольтного питания подцепили строительные конструкции и увлекли их за собой, вглубь котлована.
Миг – и дальняя стена медпункта исчезла.
Сотни тонн стройматериалов ухнули в стеллараторную преисподнюю так ловко и так тихо, что я даже не успел испугаться!
Видимость улучшилась. А может, я привык.
По крайней мере, я стал вновь различать долговязую фигуру профессора.
А еще я вдруг увидел… скопище огней. Я бы даже сказал, организованное такое скопище, в форме овала.
Заметил их и Костя.
– Наши летят! – крикнул он радостно и махнул огням рукой.
Я тоже было обрадовался поначалу. Но уже через пару секунд возникли неудобные вопросы.
«Если вертолет, то почему не слышно рокота?»
«Если самолет – почему висит на месте?»
«И вообще, что за расположение огней – круговое? На каком из наших вертолетов такая праздничная иллюминация?»
Мне бы следовало задать и еще один вопрос: как так вышло, что толстый железобетонный обелиск, выдержавший два сильнейших взрыва, вдруг рухнул сейчас, когда появились эти странные огни?
Но тут началась совсем уже запредельная чертовщина, и мне стало не до вопросов.
Светящийся эллипс приблизился одним резким, устрашающим рывком.
Из области, очерченной огнями, проступило округлое серебристое брюхо.
На нем обозначились пять отверстий, которые я поначалу принял за что-то вроде воздухозаборников.
Но вместо того, чтобы поглощать нечто из окружающей среды, эти «воздухозаборники» исторгли зеленое свечение!
«Свечение» это, впрочем, надо полагать, не являло собой один лишь поток фотонов. Потому что зеленые полосы, протянувшиеся от объекта прямиком к полу нашего медпункта, на глазах обрели некую основательность, материальность.
Получилось что-то вроде дорожек. Или, точнее сказать, пандусов.
И когда эти пандусы окончательно сформировались, гудение еще раз переменило свой тон, а «воздухозаборники» выросли в высоту.
Ни дать ни взять – дверные проемы или люки…
Ими они и являлись: из недр объекта вышли и ступили на пандусы пять фигур – рослых, широкоплечих, с непропорционально длинными руками.
Впрочем, судить о реальных пропорциях было затруднительно. Ведь то были существа в скафандрах…
Дальнейшее происходило как во сне.
Из центрального «воздухозаборника» выскользнул дрон. Он имел форму юлы и достаточно внушительные размеры – больше метра в поперечнике.
Дрон стремительно влетел в медпункт и, замедлившись, с жужжанием пошел в нескольких сантиметрах над полом.
Если он проходил над разливом отрицательной жидкости, та принималась пузыриться, точно вскипала.
Пузырьки превращались в уже виденные мной «твердые капли» и, подпрыгивая, шустрой вереницей исчезали внутри дрона.
Несколько секунд хватило ему, чтобы осушить большую лужу отрицательной жидкости!
Пока я как зачарованный наблюдал за этим летающим пылесосом, непрошеные гости как-то незаметно тоже оказались в медпункте. И не просто в медпункте, а прямо возле профессора Перова!
И вот когда пятеро субчиков в сияющих скафандрах обступили нашего профа (который к тому моменту уже лежал в отключке; прежде чем вырубиться, он проронил загадочную фразу «Неужели снова они?»), Костя сделал то, чего я от него совершенно не ожидал.
Он шагнул навстречу группе и строго молвил:
– Вы кто такие? Представьтесь!
Твердым таким, уверенным тоном спросил. Как следователь прокуратуры.
Его, как ни странно, услышали и даже поняли. Одна из фигур повернула к Косте голову и произнесла – естественно, при помощи речевого синтезатора:
– Мы пришли с миром. Всё это нам крайне необходимо.
Пока существо это проговаривало, четверо его товарищей времени даром не теряли. Они дождались, пока вокруг тела профессора Перова из зеленого света материализуется сеть. Сеть эта легко подняла бесчувственное тело светила мировой науки в воздух – точно бы вмиг лишив его власти земной гравитации, – и четверке оставалось лишь повлечь его за собой, как воздушный шарик…
Должен сказать, что все продолжение этой сцены охранник Навлоев вел себя совершенно неадекватно (или, если угодно, адекватно, но не разумно) и засыпал нас вопросами:
– Эй, мужики! С кем это вы там говорите?! Что с профессором? Он что, умер?! Вот красавчик! Нашел время! Эй? Куда он исчез?!
Я бы с радостью ответил ему нечто рассудительное, вменяемое и успокаивающее. Если бы только сам понимал, что происходит.
А от Уткина и того ждать не приходилось. Тот еще психотерапевт, честно вам скажу.
На разошедшегося Навлоева ему было плевать – он пытался завязать диалог с пятой фигурой, свободной от эскортирования профессора.
И не просто «завязать диалог»! Мой друг, прямо скажем, предъявлял фигуре претензии:
– Какое еще «пришли с миром»? Что это значит? Вы из какого ведомства вообще?! Да нас из-за вас без премии оставят!! А может, и с работы выгонят!!!
Но неизвестный больше не удостаивал моего товарища ответа. Он уверенно ступил на центральный пандус, помедлив секунду лишь для того, чтобы загасить отчаянно искрящий конец силового кабеля, который маятником Фуко носился прямо перед его шлемом.
– Пшттттт… – и десятитысячевольтный кабель затих, словно фитиль свечи, с которой заботливые пальцы сняли ненужный больше огонек.
Кто как, а я – впечатлился. Десять тысяч вольт! Двумя пальцами! В ноль!
Впрочем, даже для скафандра неведомой мне конструкции контакт с таким напряжением не прошел совсем уж бесследно.
По фигуре пробежала рябь разноцветных радужных полос. Незнакомец разложился на спектр, так сказать…
Теперь и бдительный Навлоев наконец заметил радужного гостя.
– Вон он! Смотрите! Вон он где! – взвился Навлоев, тыча пальцем в спину пришельца. – Как вы не видите?! Он уходит! Он похитил профессора!
С этими словами Навлоев самозабвенно и отважно соскочил на пол (после визита дрона на нем не было больше ни капли отрицательной жидкости, но ведь могла быть!). Он выхватил из кобуры табельный пистолет Ярыгина, широко расставил ноги, прицелился и… выпустил всю обойму!
Дальнейшее заняло буквально секунду.
Радужно светящаяся фигура, не оборачиваясь, отвела конечность назад. Не скажу «отвела руку», потому что человеческая рука с ее суставами и мышцами так, в такое положение, не переводится. Конечность породила шаровую молнию и та метнулась в сторону Навлоева.
Охранник, кажется, даже не успел испугаться, как от его головы осталась только кучка пепла.
Обезглавленная фигура рухнула.
Громко грохнул о плиты пола осиротевший пистолет Ярыгина…
Я никогда не видел, чтобы зазор между Преступлением и Наказанием был таким микроскопическим.
Существо, застрелившее отважного Навлоева, не успело дойти и до середины пандуса, когда вихрь, бушевавший вокруг летающей тарелки (а я уже не сомневался в том, что перед нами классическое НЛО), вдруг утих и мглу прорезал золотистый свет. Он исходил из центра зловещего, антрацитово-черного ромба, который, слегка накренясь, висел точно над тарелкой на высоте метров в восемьдесят.
Через секунду ромб начал снижаться и выправил крен. В тот же миг мы увидели кабину пилота или, по крайней мере, то, что ею казалось, – остекленный многогранник близ острия ромба.
Под кабиной сияла большая рубиново-красная звезда и серебрилась надпись: «ВКС России».
– Ты это видишь? – спросил меня Костя.
Я судорожно сглотнул комок, подступивший к горлу.
– Да.
Явление черного ромба пришельцев не на шутку испугало. Те четверо, что тащили спеленутого сетью профессора, с устрашающим, паучьим проворством юркнули в близкий отвор «воздухозаборника». Увы, профессор исчез вместе с ними.
Что же до убийцы Навлоева, то он бросился вверх по пандусу, нечеловечески подламывая нижние конечности.
Тщетно!
Черный корабль распахнул створки оружейного отсека.
Вниз протянулись огненные нити.
К чести своей, я сразу распознал по звуку многоствольную авиапушку. Ее карбид-вольфрамовые снаряды вполне успешно раскокали скафандр пришельца. С пандуса рухнула вниз на закопченный обломок бетонной стены скрюченная, изломанная фигура.
Тарелка отбросила все пять пандусов, как ящерица хвосты. Не дожидаясь, когда закроются лацпорты «воздухозаборников», инопланетный корабль попробовал набрать скорость и выскользнуть из-под приближающегося черного ромба.
Но не тут-то было! Черный ромб выбросил блестящий бур и буквально пришпилил тарелку к земле. А четыре выдвинувшиеся из углов ромба захвата довершили охоту, не оставив добыче ни одного шанса ускользнуть.
– Ты посмотри, что творят! Как они его легко и просто! – ахнул Костя.
Но и инопланетяне были не лыком шиты.
Недозакрытые лацпорты-»воздухозаборники» вдруг разрослись вширь и образовали один огромный отвор, занявший треть всей длины окружности тарелки. Из него вынырнул летун поменьше.
Его геометрию я оценить не взялся бы. Но стартовал он с огоньком – в дыму и синем пламени. Эта спасательная капсула – или как еще сказать? – пронеслась прямо у нас над головами и скрылась в низких тучах.
Уж не знаю почему, но черный ромб не бросился в преследование. Даже не стал стрелять вдогонку.
Может, решил, что синица в руках лучше спасательной капсулы? А может, невидимые пилоты черного ромба остолбенели от неожиданности?
Лично я – остолбенел.
И только громкий, истошный визг девушки Лизы вернул меня к реальности.
– С профессором получилось, конечно, не очень… И с Навлоевым тоже… Но хоть кого-то спасли, – грустно сказал Костя, кивая в сторону визга.
– Пиши, спасли двоих… Считая эмбриона.