Красное платье в горошек
– Когда я студенткой была, – Людмила Александровна мне говорит, – знаешь, как у нас тогда было. За учёбой готовить времени особого не было. Заработала я язву желудка в двадцать два года.
В те времена долго в больнице держали, помнишь, наверное. Больше месяца я там была.
Мама меня проведать по вечерам приходила, после работы. Сидим мы с ней в коридоре, разговариваем. Проходит мимо нас мужчина, один из больных нашего отделения: большой, красивый. С проседью, а всё равно – красавец. Мама моя пристально так вслед посмотрела и говорит:
– А не Пётр ли Андреевич Карташов это? Он у нас директором шахты был.
И рассказывает, что когда-то давно они в одном тресте работали. В молодости он таким здоровенным был: за обедом двадцать пять котлет съедал и бутылку коньяка выпивал. А вареников ему так и пятьдесят штук подавали. Богатырь был, все женщины и девушки заглядывались.
Вроде – он. Но более двадцати лет прошло…
– А ты спроси у него, дочка, как его зовут, – говорит мама.
За ужином все больные отделения за одним большим столом собирались. Я на одном торце сижу, по бокам все места заняты, а напротив – свободно. Заходит в столовую этот мужчина. Другие его зовут:
– Иди к нам, Пётр Андреевич!
Он садится напротив, кушать начинает. Я голову поднимаю и говорю:
– Так значит, Вас Пётр Андреевич зовут?
Он поднимает на меня глаза, бледнеет, отодвигается от тарелки, лицо руками прикрыл. Потом говорит:
– Отойди от меня, лукавая!
Поднялся и ушёл.
После ужина я, расстроенная и испуганная, спросила у соседок, что это значит – лукавая? Они постарше меня были. Объяснили мне, что, мол, ничего в этом слове плохого нет. Успокоили.
В последующие дни я его не видела.
Потом встречаемся мы вечером, на закате. Все больные на лавочках сидят в садике вокруг корпуса. Иду по дорожке, он мне навстречу. Поравнялись – на руки подхватил и понёс. Несёт, я думаю: куда? Он меня за угол принёс. Перед скамеечкой, где его знакомые мужчины сидели, на ноги поставил. И говорит мужчинам этим:
– Вот, я старый человек, а любовь свою только сейчас встретил.
И отпустил меня.
Потом стали у меня каждое утро на прикроватной тумбочке цветы появляться. Что ни день – новый букет. Кто его ставит? Спрашиваю соседок по палате – не знают, говорят.
Помнишь, режим тогда больничный был? Тихий час – после обеда. В это время нельзя было из палаты выходить. А мне спать в это время ну совсем не хотелось. Дай, думаю, бигуди поставлю. Открываю тумбочку, а их-то и нет. Соседки говорят, может, подружка твоя из другой палаты взяла?
Я тихонечко-тихонечко прокрадываюсь по коридору, мимо ординаторской, боясь на доктора наткнуться. За угол надо свернуть… И тут я втыкаюсь головой… в грудь Петра Андреевича.
Я – перепугана, да и он взволнован. Говорит со мной, а у самого ком в горле стоит:
– Как тебя зовут? Людмила? Сколько тебе лет? Двадцать два года? Да, я помню… Это в Барнауле было. Точно – двадцать два года назад. Слушай, давай вечером встретимся. Мне тебе что-то очень важное сказать надо.
Встретились мы вечером. Он мне и рассказывает:
– Это в Барнауле было. Учился я в политехе. Нас в комнате – несколько студентов. Вечер подходит, парни на свидания собираются: кто галстук просит, кто – пиджак. Шум-гам в комнате стоит. Я все запросы удовлетворил, дождаться не могу, когда все разойдутся и в общежитии стихнет. Наконец ушли все.
Прилёг я на кровать. Я ни с кем не встречался, хотя все думали, что у меня девчат полно. На самом деле – мне неинтересно было. Лежу себе, думаю. Хорошо так, тихо. Глаза закрыл…
Вдруг дверь снова скрипит. Я разозлился: опять кто-то из мальчишек! Ан – нет. Девушка в двери входит. Точно такая, как ты. Рост, глаза, волосы так же распущены. В красном платье в горошек. Скажи, было у тебя платье красное в горошек?
– Да, было. Я его очень любила, но потом испортила, и мне было очень жаль.
– Садится эта девушка на краешек постели и говорит твоим голосом… Помнишь, когда ты со мной в столовой заговорила – я даже испугался?
– Да, Вы тогда убежали.
– Голос у неё точно такой же, твой был. И говорит она мне: «А что же ты с парнями на улицу не идёшь?» Я говорю: «Нет у меня девушки». Она мне: «Правильно. Любовь твоя только сегодня родилась». Было это 31 марта двадцать два года назад.
– Когда он эту дату назвал, – говорит мне Людмила Андреевна, – у меня мурашки по коже пробежали. Это был день моего рождения.
Мы ещё несколько раз встречались. Он рассказал мне, что вот уже двадцать лет, как женат. Взял женщину с ребёнком, пожалел её. Что у них есть ещё один сын, что жена у него хорошая, очень любит его.
Попросил он меня, чтоб я позволила потрогать своё тело. Я разрешила. Всё: и грудь, и всё-всё. Всю меня он погладил. Но большего себе не позволил.
И говорит мне:
– А я и не знал ещё, что это значит – женщину любить. Что у неё запах есть. Что её волосы пахнут. Знаешь, чем пахнут твои волосы? Степью, как и мои. А тело твоё чем пахнет? Кислым яблочком!
Мы ещё несколько раз встречались. Перед моей выпиской он мне говорит:
– Дни мои сочтены. Ты, наверное, знаешь. Мне предлагали операцию сделать в Трускавце, но я тогда отказался. А сейчас, когда я встретил тебя, дал согласие. Иду на операцию и надеюсь, что буду ещё жить.
Мы переписывались, когда он уехал в Трускавец. Помнишь ту обстановку? Разница в возрасте, к тому же – его положение. Он придумал код, и только я могла расшифровать его строки.
Последнее письмо заканчивалось так: «Своею любовью тебя заклинаю – будь счастлива»!