Глава третья,
в которой Кот держит обещание
Света Морозова была человеком деталей. Маленькое казалось ей важнее большого, частное интереснее целого. Она не снимала дом целиком, если можно было сфотографировать гнездо воробьев под стрехой. Она не делала интерьерных портретов «дама в гостиной», если могла уговорить даму взять в руки книгу или незаконченную вышивку.
Анна Васильевна Стрельникова наотрез отказалась сниматься с рукоделием. Хотя и корзинка с мулине стояла возле кресла, и лепестки маков свешивались, как живые, с льняной канвы.
– Но ведь это очень красиво, – осторожно заметила Света.
– Бабское занятие, – отрезала Анна Васильевна. – Я позволяю себе расслабиться раз в неделю. Успокаивает нервы, знаете ли. У меня нервы как паутина.
Она соткала в воздухе что-то эфемерное.
– Но показываться другим с этими дурацкими ниточками-иголочками – боже упаси! Вышивка – свидетельство того, что у женщины куча свободного времени, но она по своей глупости понятия не имеет, чем его занять. Вы же понимаете, что я не сама создаю рисунок, а использую готовую схему.
– Ну и что? – не поняла Света.
Актриса с сожалением посмотрела на нее.
– Милая моя, но ведь это то же самое, что раскраска для маленьких детей. Иллюзия творчества для бездарностей, жвачка для пальцев.
Она взмахнула тонкими руками.
– Я изумляюсь, когда вижу с вышивками молодых женщин. Мне хочется крикнуть им: милые, вокруг столько занятий! Столько неисследованного! У вас есть прекрасная возможность осваивать этот богатый мир, ходить по музеям, смотреть спектакли, учиться петь и рисовать! И что вы делаете вместо этого? Создаете нечто уродливое, чтобы потом с гордостью повесить на стенку в прихожей. Пожалуйста, работаем…
Анна Васильевна с профессиональной точностью человека, привыкшего к съемкам, приподняла подбородок и посмотрела чуть выше Светиной макушки. Фотографу оставалось только нажать на кнопку. Щелчок, другой, третий… Света была уверена, не проверяя, что все три кадра вышли отлично.
Или, вернее, они вышли такими, какими задумала их актриса. А не она, Светлана Морозова.
Все эти позы, повороты, взгляды были отработаны бессчетное множество раз. Шаблон, стандарт. А Света терпеть не могла работать по шаблону.
Другого человека она попросила бы «переиграть» кадр заново. Но в Стрельниковой было что-то такое, что не позволяло Свете настоять на своем. Напряжение туго натянутой струны, способной оборваться от случайного прикосновения. И до крови ранить того, кто окажется рядом.
Она не сразу услышала, о чем спрашивает ее актриса.
– Мне кажется, вы со мной не совсем согласны?
Света подняла глаза.
Узкое высокомерное лицо в обрамлении графической стрижки: мраморная кожа, темные волосы, алая помада на тонких губах. Белая рубашка с высоким воротом, широкие черные брюки.
До предела контрастно и лаконично. Анна Васильевна оказалась женщиной без возраста. Ссутулится – будет шестьдесят, сменит брюки и рубашку на джинсы с футболкой – будет тридцать.
Возраст выдавали только голос и манера речи: четкая, резкая. Неприятная. Как свист хлыста, вспарывающего воздух.
Света вспомнила все, о чем ее предупреждали: о характере Стрельниковой, о ее раздражительности, о том, что с ней лучше не вступать в спор.
И о коте, спящем в сумке. Впрочем, о нем она не забывала ни на секунду, со страхом прислушиваясь, не доносятся ли из прихожей подозрительные звуки.
Надо было согласиться с актрисой, безжалостно пригвоздившей любительниц вышивки. И спокойно продолжать работать.
Но что-то помешало сказать: «Вы совершенно правы, Анна Васильевна». Быть может, воспоминание о матери, вышивающей по вечерам. Воспоминание оказалось смутным, размытым – Света тогда была еще маленькой.
– Так вы не согласны? – повторила Стрельникова.
Света покачала головой.
Тонкие накрашенные губы недоуменно изогнулись.
– Сформулируйте! – приказала Анна Васильевна.
– Рукоделие – это вечное женское занятие, – тихо сказала Света. – Успокоение ума и души. Хранительница очага – та, кто сидит у огня и прядет. А в наше время – вышивает. И, видите ли, не все хотят осваивать этот богатый мир. Многие предпочитают начинать с себя. А для этого лучшего занятия, чем вышивка, не найдешь.
Света замолчала, покраснела и закрылась спасительной камерой.
– Вы что, тоже этим балуетесь? – удивилась Стрельникова.
– Нет, к сожалению. Мне не хватает усидчивости.
Она рискнула высунуться из-за камеры. Актриса рассматривала свой маникюр и, кажется, уже забыла об их разговоре.
– Сядьте, пожалуйста, к окну, – попросила Светлана.
– Зачем?
– Хочу сделать контрастный снимок. Только силуэт.
Стрельникова подумала и признала:
– Да, может выйти неплохо. У меня подходящая посадка головы.
Света облегченно выдохнула. Похоже, ей пока удалось не рассердить капризную актрису.
– А вот вам бы это совсем не подошло, – неожиданно сказала Анна Васильевна.
– Почему? – не удержалась Света.
Конечно, спрашивать не стоило. Задавать вопросы можно только тогда, когда готова услышать любой ответ. А Света догадывалась, что актрисе ничего не стоит мимоходом уколоть ее так, что останется синяк.
Стрельникова сделала вид, что задумалась.
– Главное в моей внешности – царственность, благородство черт. Я буду органично смотреться в любом ракурсе, на любом фоне. А вы… Вы вся такая ромашка на длинной ножке, и эти ваши светлые вихры вокруг головы… Кстати, вам нужно сменить парикмахера.
– Непременно, – пробормотала Света, ловя свет.
– Я бы фотографировала вас в поле, среди васильков, сурепки… Что там еще у нас растет непритязательное?..
– Крапива, – подсказала Света. – Лопухи.
– Нет, в крапиву бы я вас загонять не стала, – отказалась актриса. Света мысленно поблагодарила ее за добросердечие. – Ах, конечно! Полынь! Она прекрасно подчеркнула бы цвет ваших глаз.
Анна Васильевна удовлетворенно повторила:
– Полынь!
И поднялась.
– Надеюсь, мы закончили? Я устала.
– Мне нужно отснять предметы, – извиняющимся тоном сказала Света.
– Какие?
– Ну… книги, цветы… Может быть, текст роли, раскиданный на столе.
– Ах, атрибуты профессии, – кивнула Стрельникова. – Ради бога. Я выйду, а вы здесь работайте.
Возле двери она обернулась:
– Учтите, вы можете находиться только в этой комнате. Никуда больше не заходите. И, пожалуйста, осторожнее со статуэтками: они мне очень дороги. Это старинный английский фарфор.
– Конечно!
– Только эта комната! – настойчиво повторила актриса.
– Я понимаю…
– Некоторые ваши коллеги безобразно любопытны.
«Господи, какое любопытство?! Сбежать бы отсюда побыстрее…»
Света быстро сфотографировала корзинку с вышивкой, полку с фарфоровыми фигурками. Ее жгла мысль о спящем котенке.
«Проверю, как он там. А потом спокойно все закончу».
Света на цыпочках вышла в прихожую. Сумка стояла на том же месте, где она ее оставила.
Она присела на корточки и прислушалась. Ни звука. Похоже, Тихон крепко спит.
На всякий случай она осторожно заглянула внутрь.
Кота в сумке не было.
Похолодевшими руками Света обшарила ее, как будто не верила глазам. Затем опустилась на корточки и поползла, заглядывая под стулья и шкафы.
Никого.
Света поднялась и огляделась.
От прихожей ответвлялись два коридора. Один вел в гостиную, где они работали со Стрельниковой. Второй терялся в глубине квартиры.
– Тиша! – умоляющим шепотом выкрикнула Света в этот коридор. – Тиша-Тиша-Тиша!
Если котенок и прятался там, он держал обещание и не издавал ни звука.
Света закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Издалека доносился голос Стрельниковой, говорящей по телефону. Можно прервать актрису и объяснить, что у ее фотографа сбежал питомец.
И что сказать? «Простите, я случайно привезла к вам котенка. Вообще-то он очень послушный… (на заднем плане звук разбивающегося английского фарфора).
Света вздрогнула и провела ладонью по лбу. Нужно немедленно найти это животное! Успеть, пока хозяйка занята разговором.
На цыпочках она прокралась к ближайшей двери. Задержала дыхание и осторожно повернула медную ручку.
Дверь приоткрылась с таким страшным скрипом, словно ей было по меньшей мере двести лет. Света похолодела. В комнате что-то прошелестело.
От ужаса она смогла выдавить только:
– Простите, к вам не забегал мой котенок?
Внутри молчали.
Света заглянула в щель и облегченно выдохнула. Она пыталась разговаривать с вещами.
Комната оказалась гардеробной – пустой, если не считать десятков вешалок с одеждой. От сквозняка прозрачные чехлы на них шелестели. Платья как будто пытались снять с себя эти немодные накидки.
Свете стало не по себе. Она зачем-то выдавила «извините» и плотно закрыла дверь. Ей показалось, что внутри разочарованно вздохнули.
Еще пять шагов по коридору – и новая дверь. На этот раз – приоткрытая.
– Простите, пожалуйста, – осмелев, сказала Света, – к вам не заходил мой кот?
Ей не ответили. Может быть, Стрельникова в квартире одна, и зря Света извиняется перед пустыми комнатами?
На всякий случай она тихонько постучала. И только тогда приоткрыла дверь шире.
Света Морозова была человеком деталей. Поэтому сначала взгляд ее выхватил полосатые гольфы на ногах лежащего мужчины.
Затем она увидела котенка Тихона, сидевшего на кровати возле ног в гольфах.
Следом – одноглазого пса, поднявшего голову при ее появлении. Это была типичная дворняга с короткой грязно-белой шерстью. Довольно старая, судя по равнодушию, с которым она отнеслась к вторжению чужого кота и незнакомой женщины.
И только потом Света заметила ручку ножа, торчащего из спины человека, лежавшего на кровати. Длинную ручку, обмотанную синей изолентой.
Девушка вцепилась в дверной косяк. И тотчас отдернула руку, внезапно подумав, что на дереве останутся отпечатки пальцев.
«При чем здесь мои отпечатки?!»
На несколько секунд она впала в ступор. Но тут котенок зашевелился, и она заставила себя отвести взгляд от ножа.
Тихон выглядел смущенным. Но скорее от ее появления, чем от соседства с трупом.
«С трупом!»
Мысли наконец-то ожили.
Нужно подойти к телу, проверить пульс – вдруг этот человек жив! Нет, сначала позвонить в полицию. Вон и телефонная трубка лежит на тумбочке возле кровати. Главное – не уничтожить улики. Не размазать случайно кровь на свитере погибшего, не задеть нож… Нет, все-таки сперва проверить пульс!
И тут Света осознала, что она не станет ничего проверять и никуда звонить. Человек, лежащий на кровати, не был живым – в этом она могла бы поклясться, не подходя к нему.
– Тиша, – выдохнула она. – Тиша, иди сюда!
Котенок мягко спрыгнул на ковер. Света подхватила зверька и прижала к себе.
Собака у окна опустила голову на лапы. По всем правилам она должна была бы выть в полный голос. Но пес молчал и только поглядывал на них единственным слезящимся глазом.
Что же делать?
Света обвела взглядом комнату. Ничего зловещего в ней не наблюдалось: голубые шторы, шкаф, кровать… А на кровати – труп.
Все мысли Светы завертелись вокруг хозяйки дома. В квартире наступила тишина, а это означало, что Стрельникова может появиться в любой миг.
Крепко сжимая Тихона, Света отступила назад и закрыла дверь. В прихожей никого… Значит, еще не поздно схватить сумку и бежать прочь из этой квартиры, оставив хозяйку саму разбираться с бездыханным телом в своем доме.
«Если только это не ее рук дело».
А если ее? Тогда так: выйти, позвонить в полицию и сообщить о том, что она случайно обнаружила жертву преступления.
Здравый смысл подсказывал, что это самое разумное решение.
Но тут в спор вступило Светино воспитание. «Разве можно уйти просто так? – осуждающе спросило оно. – А если Стрельникова ни при чем?»
Здравый смысл призвал забыть о Стрельниковой и думать о себе.
Воспитание заметило, что порядочные люди тем и отличаются, что в любой ситуации думают не только о своей драгоценной шкуре, но и о других. А если убийца все еще в доме? И Света оставит Анну Васильевну наедине с ним?
Здравый смысл примолк. А затем с удвоенной убежденностью посоветовал исчезнуть из этой квартиры, пока есть такая возможность. Именно потому, что убийца еще может быть в доме.
Вцепившись в Тихона, Света неслышно добежала до двери. Камеру на плечо, кота в сумку. Тихон порывался оставить голову на свободе, но Света бесцеремонно надавила на пушистый затылок, и кот, недовольно мякнув, провалился внутрь.
С замками она разобралась быстро. Выскочила на лестничную клетку…
И остановилась.
Здравый смысл напомнил, что нужно бежать. Но она развернулась, снова зашла в квартиру Стрельниковой и поставила тяжеленную сумку на пол.
– Анна Васильевна!
Чуть громче:
– Анна Васильевна!
Послышались шаги, и в прихожую вышла недовольная хозяйка.
– Вы уже закончили и уходите? Но зачем же так кричать, моя дорогая…
– Анна Васильевна, у вас в квартире убили человека, – перебила Света, понизив голос.
– Что?!
– Я видела его тело в спальне. Он лежит на кровати. Анна Васильевна, нам нужно…
Стрельникова прищурилась, и вдруг усмешка пробежала по ее губам. Света оборвала фразу на полуслове.
– Я ведь просила вас не заходить в другие комнаты, – ласково проворковала актриса.
«Все, – сказал здравый смысл. – Доигрались».
Воспитание пораженно молчало. Реакция Стрельниковой могла означать только одно: она не услышала ничего неожиданного.
«Сейчас меня будут убивать», – отстраненно подумала Света, отступая на шаг.
Под ногу ей некстати подвернулась сумка. Тихон изнутри возмущенно мяукнул.
Усмешка сползла с лица актрисы.
– Что это за звук?
Света заслонила сумку.
– Какой звук? – не очень убедительно удивилась она.
Тихон высказался отчетливей.
– Да вот этот же! – Стрельникова растерянно огляделась. – В квартире кошка!
– В квартире труп! – отрезала Света, не собиравшаяся выдавать безмозглого котенка.
Но переключить разговор не удалось. Тихон изнутри боднул сумку, и молния разошлась. На свет показалась ушастая голова с мелкими белыми усиками.
– Это что еще такое?! – изумилась Стрельникова. – Я говорила, что где-то рядом кошка!
Света любила точность во всем.
– Это не кошка, – поправила она. – Это кот.
– Еще хуже! У меня аллергия, вы знаете? Зачем вы притащили ко мне этого оборвыша?
«Оборвыша?!»
Тихон выпрыгнул из сумки. Вскинул хвост, изогнул его крючком и прошелся перед Анной Васильевной.
«Обратите внимание на его профиль в лунном свете», – чуть не предложила Света. Но удержалась. Момент для цитирования Булгакова был не самый подходящий.
В такую идиотскую ситуацию ей никогда еще не доводилось попадать, несмотря на выдающиеся способности по части сотворения идиотских ситуаций. Анна Васильевна брезгливо разглядывала Тихона. Сейчас насмотрится – и кинется на Свету.
– На редкость безобразный кот, – тем временем констатировала Стрельникова. – Тощий, некрасивый… Господи, кто бы знал, как я ненавижу этих тварей! Даже не думайте, что вы можете оставить его у меня. Заберете с собой как миленькая!
– Куда заберу? – рискнула уточнить Света. Разговор принимал странное направление.
«Сейчас она скажет: «В ад!», захохочет и ткнет в меня ножом».
– Что значит «куда»? Куда хотите. Вы же где-то живете, правда? Я не знаю – квартира там, или общежитие… Давно вы его подобрали?
– Два месяца назад, – честно сказала Света.
Стрельникова недоверчиво уставилась на нее.
– Два месяца?! Так это ваш кот?
– Мой.
– И вы что же, все время носите его с собой?
– Да нет же! – Света наклонилась и подхватила котенка. – Он тайком забрался в мою сумку. Я обнаружила его слишком поздно, когда уже не было возможности вернуться.
Она подумала и виновато добавила:
– Извините нас, пожалуйста. Мы не нарочно.
Извиняться перед убийцей было как-то странно. Но и на этот раз воспитание победило здравый смысл.
Стрельникова приложила ко лбу пальцы, будто задумавшись о способе убийства.
«Сейчас кинется», – решила Света.
– Сейчас чихну, – трагически сообщила Анна Васильевна. – Вот, уже начинается! Боже мой, а ведь вы показались мне приличным человеком!
Света обрадовалась.
– И такое разочарование!
Стрельникова чихнула внезапным басом. Котенок бросился вверх по Светлане и укрылся в районе ее затылка.
Завязалась борьба. Света пыталась выдрать перепуганного Тихона из волос, Тихон молча упирался.
– Да прекратите же вы! – Анна Васильевна повысила голос.
Света тут же отпустила кота и встала по стойке «смирно». Менее внушаемый кот остался на своем месте.
Актриса выглядела рассерженной всерьез.
– Пришли, контрабандой притащили кошку, устроили какую-то комедию! Что вы там лепетали про труп?
– У вас убитый мужчина в комнате! А вы никак не хотите меня слушать…
Стрельникова закатила глаза.
– О, господи! Нет, это готовый анекдот. Ждите здесь, я вас позову.
Хозяйка исчезла в коридоре. Воспользовавшись ее уходом, Света оторвала от себя Тихона и встряхнула за шкирку.
– Ты что, с ума сошел?! – прошипела она. – Веди себя прилично, пока я сама тебя не убила!
Она подумала, не сбежать ли сейчас, раз судьба предоставила ей второй шанс. Но приходилось признать, что актриса не похожа на убийцу. А между тем, она знала о покойнике с ножом в спине…
Из глубины квартиры послышалась какая-то возня. Света замерла. Несколько секунд царила полная тишина, затем хлопнула дверь, и почти сразу раздалось:
– Идите сюда!
Света сделала несколько шагов и остановилась. В дверях комнаты, где она нашла Тихона, стояла Анна Васильевна.
– Ну же! – нетерпеливо позвала актриса. – Что вы там застыли? Вот ваш убитый, идите, поздоровайтесь!
Предложение поздороваться с покойником не прибавило Свете уверенности. Но не подчиниться было нельзя.
Заглядывая в комнату, она надеялась обнаружить живого человека. Хорошо бы все это оказалось шуткой, рассчитанной на то, чтобы пугать визитеров, нарушающих запреты.
Но тело лежало в том же положении, в каком она его оставила. В спальне ничего не изменилось, исчезла только собака.
Под насмешливым взглядом хозяйки Света обогнула кровать. Человек лежал в той же позе. Серый свитер задран, вокруг горла обмотан полосатый шарф. Она приготовилась увидеть черты, искаженные гримасой смерти. Но на нее уставилось гладкое пластиковое лицо с нелепой полуулыбкой на губах.
Пораженная, Света обернулась к Стрельниковой.
– Познакомьтесь, – светски предложила та. – Генри, это Светлана. Светлана, это Генри.
Девушка была так растеряна, что Анна Васильевна сжалилась. И не выгнала ее, а провела в столовую и налила чая. Тихона актриса потребовала оставить в сумке, где он тут же и заснул.
– Манекен… – повторила Света, отпивая безвкусный зеленый чай.
– Разумеется, манекен, моя дорогая. А вы решили, что это я прикончила кого-то? Признавайтесь!
Света покраснела.
– Я не знала, что думать.
– А что, у меня набралась бы дюжина знакомых, которых я желала бы увидеть заколотыми. – Анна Васильевна потерла руки. – И парочка таких, которых при случае заколола бы сама.
Свете подумалось, что это не притворство. С актрисы сталось бы расправиться с врагами таким кровожадным способом.
Стрельникова отпила из бокала минеральную воду.
– Мы репетируем пьесу Рыбакова «Человек из дома напротив».
– Олега Рыбакова?
– Да. Вы его знаете?
– Он известный писатель, – уклончиво сказала Света.
Не рассказывать же этой высокомерной женщине, что она снимала Рыбакова всего десять дней назад. Да ей это и безразлично.
Стрельникова поморщилась.
– Если бы только писатель… Но это неважно. Он написал для театра детектив. Всего шесть действующих лиц, из них один – наш милый Генри, который всю пьесу лежит бездыханным. Не брать же на эту роль актера! Вот мы и используем манекен. Вы обратили внимание на его руки? Обязательно взгляните на них, это работа настоящего художника!
Света подумала, что хватит с нее встреч с Генри.
– А почему он у вас? – осторожно поинтересовалась она.
– Милая моя, потому что мы сегодня репетируем. В театре всю неделю черт знает что: ремонтируют зрительный зал перед премьерой. Нашли время… А наши диалоги с партнером задуманы так, что мы все время обращаемся к покойнику. Он молчит, но при этом он третий в наших разговорах. Его молчание громче наших слов. В конце концов оно становится для нас невыносимым, и мы начинаем признаваться в преступлениях, которые совершили.
Актриса с сомнением посмотрела на Свету и уточнила:
– Вы понимаете, о чем я?
– По замыслу писателя, жертва заменяет следователя?
Стрельникова одобрительно кивнула.
– У меня роль любовницы Генри, а Серафимович играет моего супруга. Его вы, надеюсь, знаете?
Света не любила врать. Но это «надеюсь» прозвучало так, что ей оставалось лишь воскликнуть с искренним энтузиазмом:
– Кто же не знает Серафимовича!
– У нас с ним четыре сцены. Он должен скоро прийти, у вас будет прекрасный шанс увидеть нашу репетицию. Редкий шанс! Вы, милая, еще будете писать в мемуарах об этом.
Взгляд ее затуманился. Похоже, Анна Васильевна заглянула в будущее и читала восторженные строки, которые посвятит ей Света.
Из прострации Стрельникову вывел переливчатый звонок.
– А, вот и Петр Иванович!
Хозяйка остановила Свету, порывавшуюся встать.
– Нет-нет, милая, сидите. Вы должны подтвердить историю с трупом! Петя ни за что не поверит мне, если я не предъявлю вас в качестве доказательства.
«Чудно, чудно, – печально подумала Света, оставшись одна. – Мало того, что поставила себя в идиотское положение. Так еще и придется свидетельствовать против себя перед неким Серафимовичем».
Из прихожей до нее донесся низкий, глубокий, красивый голос. Он вызывал в воображении виноградники Франции, дубовые бочки, заполненные выдержанным вином, рубиновые отблески на стенках бокала. Голос настоящего красавца.
Света окончательно стушевалась. Вот-вот сюда зайдет высокий мужчина с римским носом, густой шевелюрой и румянцем на гладко выбритых щеках. Стрельникова, смеясь, станет рассказывать ему о Светиной глупости. Может быть, даже в лицах. Наверняка в лицах! А сама Света будет сидеть, неловко улыбаться и жалко кивать.
Почему, почему она не может встать и уйти? И не участвовать в спектакле Анны Васильевны?
«Потому что мямля! – сказал в голове скрипучий голос отчима. – Все с «извините-простите-пожалуйста». Тьфу! Учу я тебя, учу… А ты и спасибо не скажешь за науку, когда будешь мне стакан воды подавать».
Свете вспомнилось любимое обещание отчима. «Я из тебя сделаю кобылу артиллерийскую!» – гремел он, потрясая жестяной кружкой. (Вадим Петрович терпеть не мог фарфор. Их чудесные тонкие чашки с золотой каймой он презрительно называл дамскими, а сам пользовался страшной стертой кружкой, будто обгрызенной по краям).
В свои четырнадцать лет становиться артиллерийской кобылой Света не желала. Она вообще полагала, что кобыла любого формата – это не тот идеал, к которому должна стремиться девочка ее возраста. Но благоразумно не озвучивала свои мысли дяде Вадиму.
Чем больше Вадим Петрович кричал на нее, тем молчаливее становилась Света. Она от природы обладала тихим голосом. Из чувства протеста почти шептала, разговаривая с отчимом.
А из страха стать похожей на него никогда ни на кого не кричала.
Света тряхнула головой, обрывая нить воспоминаний. До нее донесся звонкий смех Анны Васильевны: «Не поверишь… Ха-ха!.. Еще здесь…»
Она сжала ручку чашки.
И тут в столовую не вошел, а вкатился маленький толстяк с улыбчивым и одновременно грустным лицом. На его макушке мягко сияла лысина, а вокруг нее торчали прямые редкие волосики, точно строй солдат, охраняющих последние рубежи.
Света сразу увидела, что это заколдованный снеговик, случайно превратившийся в мужчину. Из нижнего снежного шара получились ноги колесом, из среднего – животик, а из верхнего – маленькая круглая голова. Морковка, видимо, потерялась в процессе трансформации, поэтому нос бывшему снеговику достался маленький, как пуговка.
А глаза остались из угольков: большие, черные. И печальные, как у собаки, потерявшей хозяина.
– Здравствуйте, – сказала очень удивленная Света.
– Здравствуйте, – глубоким голосом поздоровался снеговик. – Меня зовут Петр Иванович.
– Серафимович, опять церемонии! – перебила вошедшая Анна Васильевна. – Светлана знает, кто ты такой!
Снеговик улыбнулся смущенно, будто извиняясь.
– Жуткая кукла этот Генри, – сказал он. – Я сам ее побаиваюсь. Будь я на вашем месте, сбежал бы без оглядки. А вы остались.
– Это не от избытка храбрости, – призналась Света. – Просто неловко было…
– Уходить, не попрощавшись? – фыркнула Стрельникова.
Петр Иванович строго взглянул на нее:
– Уходить, не предупредив тебя, Анна. Иногда ты бываешь невозможно черствой.
– Иногда? – с нарочитой обидой переспросила Стрельникова. – Какое оскорбление, Серафимович! Я бываю черствой всегда!
Снова зазвенел звонок.
– Это Виктор! – обрадовалась Анна Васильевна и упорхнула.
– Ее брат, – вполголоса пояснил актер. – По совместительству наш режиссер и продюсер. Вы и в самом деле решили, что в спальне труп?
Света кивнула.
– Могу себе представить, как вам досталось от Анны.
– Не так сильно, как я боялась, – улыбнулась Света. – Мне даже разрешили не избавляться от кота.
Серафимович наклонился к ней ближе.
– Я знаю, Анна иногда кажется несколько… м-м-м…
Она замялся, и Света пришла на помощь:
– Резкой?
– Да, пожалуй. Но это маска. Если хотите, защитный костюм. В действительности она тепло относится к животным. Вашему котику ничего не грозило.
– Я видела в спальне собаку, – вспомнила Света.
Серафимович обрадовался:
– Да-да, это то самое, о чем я вам говорю. Анна вечно твердит, как она ненавидит животных. Уверяет, что была бы рада избавить от них весь мир. Звучит чудовищно, я знаю. А сама приютила это бедное больное существо по первой моей просьбе.
– Так это не ее пес?
– Нет, что вы! Его подобрала где-то моя дочь и привезла к себе. К сожалению, у нее, бедняжки, аллергия на собак. Три дня она терпела и молчала, а на четвертый я случайно увидел ее. Конечно, мне пришлось сразу забрать собаку! Дочь уже покрылась жуткими пятнами. Стала как мухомор, только наоборот: красное на белом.
– Но можно же было попробовать его пристроить, – осторожно сказала Света.
Петр Иванович махнул рукой:
– Кто возьмет пожилого одноглазого пса! Даже если бы кто-то и согласился, для него жизнь среди других животных и равнодушных людей будет мучительна. Всем старикам нужен дом, где о них будут заботиться. В том числе и собачьим старикам. У меня у самого дома пекинес, я знаю, о чем говорю. Именно из-за него я не смог оставить этого беднягу у себя, а привез Анне. И она безропотно взяла его. Гуляет с ним, вы представляете?
Света попыталась представить элегантную Анну Васильевну в компании облезлой одноглазой дворняги. Картинка не складывалась.
В кармане Серафимовича прозвонил телефон.
– Да, милая, – ласково сказал он и глазами извинился перед Светой за прерванный разговор. – Да, у Анны. Еще нет, вот-вот начнем.
Он прикрыл трубку рукой и спросил с улыбкой:
– Вы позволите рассказать дочери о вашем маленьком приключении с Генри? Нет, если вам неприятно…
Света замахала руками: рассказывайте, ради бога! Она больше не чувствовала ни смущения, ни стыда.
Петр Иванович встал и вышел из комнаты, на ходу говоря:
– У нас случился небольшой казус…
Окончание разговора Света уже не услышала.
Вернулся он через пять минут, погрустневший.
– Дочь говорит, никто не желает стать хозяином нашему одноглазому старичку. Мы изо всех сил ищем ему новый дом, но пока получается не очень удачно. Кстати, может быть, вы подумаете о том, чтобы обзавестись животным? У него хороший характер, честное слово!
Он с надеждой посмотрел на Свету.
Ей было жаль отказывать этому милому человеку. Пришлось напомнить скорее себе, чем ему:
– У меня живет кот. Котенок!
– Ах, да, – поник Серафимович. – Я совсем забыл. Жаль, из вас получилась бы отличная хозяйка для Циклопа.
– Циклопа?
– До чего же примитивная кличка, не правда ли? – громко спросили от двери. – Прямолинейная, как рельс. Раз одноглазый, значит, Циклоп. Никакой фантазии!
В столовую вошел как раз такой красавец, каким Света по голосу представляла Серафимовича: высокий, чисто выбритый, с римским носом. На нем был светло-серый костюм, пиджак лихо свисал с одного плеча, как гусарский ментик.
Его портила только изломанная линия рта. И две брюзгливые складки, залегшие возле уголков опущенных губ.
Красавец шевельнул плечом. Подхватил сползший пиджак и широким жестом, не глядя, швырнул его в угол, как ненужную тряпку. «Промахнется!» – понадеялась было Света. Но пиджак попал точно на стул.
– Здравствуй, Виктор, – сдержанно сказал Петр Иванович.
– Приветствую. А я, между прочим, предлагал назвать его куда более подходящим именем.
Красавец подмигнул Свете. Та неловко улыбнулась в ответ.
Вот, значит, как выглядит брат Анны Васильевны. Странное противоречие: лицо аристократа – и купеческие манеры. И голос самодовольный, раскатистый.
Отвечать ему не хотелось. Хотелось скорее уйти домой и забыть все, что здесь произошло.
Но промолчать было невежливо.
– Каким именем? – спросила Света.
– Унтиком. Отличная кличка.
– Почему? – не поняла она.
Красавец ухмыльнулся углом рта. А Петр Иванович отчего-то нахмурился.
– Вы знаете, что такое унты? – поинтересовался Виктор.
– Сапоги.
– Правильно. Сапоги из меха. А знаете ли вы, что в некоторых местах нашей необъятной родины унты шьют из собачьих шкур?
– Теперь знаю.
– Значит, понимаете, почему именно такая кличка?
Он довольно засмеялся.
А Света смотрела на него и думала, что людей, которые восторгаются собственным чувством юмора, нужно помечать каким-нибудь особым знаком. Например, смайлом. Поставил ухмыляющуюся рожицу на лоб – и все сразу видят: перед ними шутник. Остряк! Который, например, называет собаку Унтиком и сам ржет над своей тонкой иронией.
Тогда тихие, мирные люди вроде нее, которых корежит от подобного юмора, могли бы заранее принять меры, чтобы обойти таких весельчаков стороной.
– Нет, – сказала Света.
Смех оборвался.
– Что – нет?
– Не понимаю.
– Послушайте, что здесь непонятного? – с раздражением спросил брат Анны Васильевны. – Унты – это сапоги. Их можно сшить из собачьего меха. Пса я хотел назвать Унтиком. Унты – Унтик! Теперь понятно?
Света немного подумала. Сначала сдвинула брови, потом наморщила лоб так, чтобы не возникало сомнений в напряженности ее мыслительного процесса. И, наконец, просветлела:
– Так у вас не хватает обуви! Вы ждете, когда этот пес сдохнет, чтобы сшить из его шкуры сапоги?
Петр Иванович и Виктор вместе уставились на ботинки красавца – узконосые туфли из крокодиловой кожи.
– У нас возле дома живут бродячие собаки, – прибавила Света таким тоном, словно доверяла значительную тайну. – Я могу показать, где. Правда, мелкие, но зато лохматые! Хватит даже на две пары!
– Вы в своем уме? – брезгливо поинтересовался Виктор. – Я не убиваю собак. Ни лохматых, ни прочих.
– Но вы же сами сказали… – удивилась Светлана.
– Что?! Что я сказал?! Я придумал смешную кличку! Смешную, понимаете?
Девушка похлопала ресницами и наивно спросила:
– А над ней кто-нибудь смеялся, кроме вас?
Серафимович хмыкнул. Виктор посмотрел на Петра Ивановича и осведомился:
– Где вы раскопали этот чистейшей прелести чистейший образец?
– Образец пришел сам, – сказала Света другим тоном, вставая. – И уже уходит. Но если надумаете насчет собак – обращайтесь.
До дома она добралась лишь три часа спустя.
К полудню город стал похож на гигантскую сковородку. От прохожих, попавших на открытое место, поднимался пар. Собаки, подпрыгивая, мчались прочь с обжигающего асфальта. Кошки, как существа умные, вообще не показывались на улицах.
Солнце кусало Свету, точно злая оса, пока она плелась до подъезда. На себе Света волочила камеру и Тихона, и ей казалось, что кто-то из них поправился за утро на несколько килограммов. Чем еще объяснить, что сумка стала совершенно неподъемной?
Возле подъезда Свету на миг охватило странное чувство. Ей показалось, что на нее кто-то пристально смотрит.
Но когда она обернулась, во дворе никого не было.
Выгрузив Тихона, Света залезла в холодильник и обнаружила, что он пуст, как только может быть пуст холодильник одинокой женщины, время от времени вспоминающей про диеты. А после утренних переживаний хотелось ледяного кваса. Еще лучше – холодного пива! Светлого пенящегося пива, золотистого, вкусного, как… как…
«Как пиво!» – нашла Света правильное сравнение.
Определенно, нужно спуститься в магазин. Дома нечем вознаградить себя за перенесенные страдания.
За те десять минут, что она провела дома, заасфальтированный двор превратился в филиал ада. Стараясь держаться в тени, Света добежала до угла. Дальше предстояло пересечь пятьдесят метров открытого пространства.
Оттягивая этот неприятный момент, она достала телефон.
– Лешка, привет! У меня все в порядке, я вернулась.
– Рассказывай, – потребовал Дрозд.
– Не могу. Бегу за пивом.
– Хорошее дело, – одобрил Лешка. – У тебя точно все нормально? Голос мне твой не нравится.
Пришлось сознаться:
– Кое-что все-таки случилось. Я попала в очень глупую ситуацию.
– Как обычно.
– Нет, хуже, чем обычно. Но ты не беспокойся. Расскажу – посмеемся.
Света встала, пропуская приближающуюся машину.
– Помехи какие-то, – сказал Дрозд сквозь треск.
– Это от жары. Все, я побежала! Считай, уже салютую тебе пивом.
Машина, поравнявшись с ней, вдруг резко вильнула.
«Камеру разобьет!» – промелькнуло в голове у Светы, забывшей, что никакой камеры с ней нет. Она проворно отскочила назад. Черный автомобиль пронесся так близко, что ее чуть не ударило боковым зеркалом.
Но на ногах Света не устояла. Правая ступня попала в выбоину, и, взмахнув руками, девушка грохнулась на асфальт.
Она толком и не успела ничего понять. Только что стояла у дороги с телефоном в руке. А сейчас почему-то лежит на спине, а над ней нависает солнце, будто рассматривает перевернутого жучка.
Голова вдруг сильно заболела. Света читала, что от боли у людей темнеет в глазах. А у нее солнце начало светлеть, пока не стало совершенно белым, и от этой яростной белизны Света потеряла сознание.