Глава 7. Работа в ЦКБЭМ при Главном конструкторе В. П. Мишине
Наследство Василию Павловичу досталось не из лёгких. Просто в это время стали проявляться две больших проблемы в разработке программы Н1 Л3: отставание по срокам и страшные весовые дефициты ракетно-космического комплекса.
Со сроками понятно – мы гонку за Луну по нормальной схеме начали позже американцев. Три – четыре года были упущены на разработку пилотируемого облёта Луны с использованием трёх пусков ракеты-носителя «Восток» и сборки на орбите искусственного спутника Земли выводимых ею кораблей 7К, 9К и 11К. Начатый в 1960 г. проект был закрыт в 1964 г. ввиду его много дельности и не перспективности по сравнению с американским проектом «Аполлон». Когда же в августе 1964 г. было окончательно решено разрабатывать лунную пилотируемую экспедицию с посадкой на Луну человека на базе создаваемого тяжёлого носителя Н-1, то время было уже упущено, а ракета Н-1, ранее разрабатываемая под другие задачи, завязана.
Весовые дефициты на совести тех, кто неправильно оценил потребные веса на лунный космический комплекс Л3. Этими вопросами руководил тогда Сергей Сергеевич Крюков, находившийся в прямом подчинении у Василия Павловича Мишина. Не последнюю скрипку в этом играл Виталий Константинович Безвербый, подчинявшийся С. С. Крюкову, и Владимир Петрович Зайцев, работавший у В. К. Безвербого после перевода его в 1963 году из отдела 9 специально под эти задачи.
Чтобы как-то проиллюстрировать тяжесть весовых проблем ЛЗ, достаточно вспомнить изменение характеристик носителя Н-1 по мере разработки проекта Н1-ЛЗ. В начале разработки лунного проекта носитель весил 2200 тонн и мог вывести на опорную орбиту ИСЗ полезный груз 75 тонн. На момент остановки программы в 1974 г. носитель весил 2800 тонн и мог вывести полезный груз 97,5 тонн. При этом были изменены баллистические параметры активного участка выведения носителя: переход на наклонение 52 градуса, снижена высота опорной орбиты выведения с 300 до 200 километров. Подверглись изменению и проектно-конструкторские характеристики носителя: так на первой ступени дополнительно установили шесть двигателей, увеличили объёмы баков и заправку компонентами топлива, ввели переохлаждение кислорода, несколько форсировали двигатели первой и второй ступени.
Всё это неизбежно приводило к переделке документации, переделке конструкции и дополнительным испытаниям, что не могло не отразиться на сроках отработки носителя.
Не меньше хлопот было и по облегчению полезной нагрузки носителя Н-1 – лунного комплекса ЛЗ. Был объявлен конкурс по экономии весов. Ряд предложений по этому поводу дал и я. Так, например, двигатели стабилизации и ориентации ЛК были отклонены вниз, что позволило несколько уменьшить затраты топлива Блока Е на участке посадки и взлёта ЛК. Конкурсы по экономии весов были объявлены и у всех смежников. Премии за экономию веса были объявлены значительные.
Как правило, заниматься этим делом одному было невозможно, так как любое изменение кого-то затрагивало. Поэтому образовывались творческие коллективы по «интересам».
Особенно результативно экономить получалось у баллистиков на изменении характеристической скорости, приводившей к уменьшению веса топлива. Для реализации таких предложений, как правило, не требовалась переделка конструкции. Поэтому баллистические экономии принимались всегда на ура.
По предложению Николая Николаевича Тупицына для экономии топлива в системах обеспечения запуска двигателей Блоков Г и Д была применена закрутка головного блока вокруг поперечной оси на траектории перелета Земля – Луна.
На Блоке Д вместо керосина было применено синтетическое углеводородное горючее, повысившее его удельную тягу и общую тягу двигателя.
По поводу поиска дополнительных весов мне запомнился случай, когда в нашу рабочую комнату зашёл Михаил Васильевич Мельников – заместитель Главного конструктора по вопросам двигательных установок. Прямо с порога, обращаясь ко всем сразу (а голос у него был тонкий с фальцетом) с патетической речью, примерно такого содержания: «Товарищи проектанты! Мы знаем, как тяжело с весами, поэтому двигателисты дарят вам семь единиц удельного импульса Блока Д. Работайте теперь спокойно!» Так он заходил в каждую комнату нашего отдела. Чувствовалось, что говорил это он от души, с гордостью человека, понимающего тяжесть проблемы и сумевшего внести свой вклад в её решение.
Весовые проблемы полностью так и не были решены вплоть до закрытия проекта. Они, как снежный ком, катящийся под гору, то обрастал новыми слоями, то от него что-то отваливалось, и он становился меньше.
Конкурсная комиссия так и существовала до конца проекта. Последние два года перед его закрытием я работал заместителем главного конструктора – начальником проектного отдела по комплексу ЛЗ. Отдел отвечал за оба лунных корабля, космические разгонные Блоки Г и Д вместе со всеми переходниками между ними и головным обтекателем. Так что весовой проблемой пришлось заниматься не понаслышке.
Прошло много лет, я и сейчас ещё с ужасом о ней вспоминаю. Не могу представить, как бы она решалась, если бы Н-1 на самом деле полетел, и лунную экспедицию надо было бы реализовывать. Где брать веса – ведь от космонавтов, как говорят, не отрежешь, а всё остальное и так было обрезано по максимуму.
Следующей проблемой были вопросы обеспечения надёжности и безопасности. Эти вопросы и весовые характеристики тесно связаны. В конечном итоге надёжность и безопасность полёта определяются весовыми возможностями комплекса.
Для представления, что это за вопросы при пилотируемом полёте на Луну достаточно посмотреть американский фильм о полёте «Аполлона-13». Там показаны сюжеты о реальной обстановке по преодолению аварийной ситуации, возникшей в служебном модуле лунного орбитального корабля на начальном участке экспедиции после отлёта к Луне. Это не самый критический и опасный участок с точки зрения возможности выхода из аварийных ситуаций. Поскольку оба корабля ещё вместе, то можно было воспользоваться суммарными возможностями их бортовых систем, оборудования, двигательных установок и жилых помещений. В фильме очень наглядно показано, каким образом в результате совместных действий космонавтов, центра управления полётом и разработчиков кораблей удалось благополучно вернуть командный модуль на Землю и тем самым спасти космонавтов.
Вопрос надежности комплексный, подлежащий разработке еще на стадии создания проекта и последующей его реализации. Ничего в технике абсолютно безотказного нет. Всегда может возникнуть ситуация, на которую не рассчитывали, потому что она образовалась в результате непредсказуемого наложения одних факторов на другие.
Любой космический корабль кроме конструкции и двигательных установок включает в свой состав различные системы и оборудование, совокупность которых и позволяет функционировать ему в космическом пространстве. Если же на борту корабля находятся космонавты, то появляется дополнительное требование по обеспечению безопасности полёта.
Для безопасности полёта необходимо не только обеспечить жизнедеятельность на борту корабля, но и гарантию возврата космонавтов на Землю. На профессиональном языке это называется обеспечение баллистической безопасности. Космос является специфическим пространством, перемещение в котором происходит по орбитам согласно законам небесной механики.
Изменение параметров орбиты происходит в результате воздействия на корабль тяги двигательной установки определённой величины и времени воздействия в заданном направлении. Стоит неправильно реализовать это воздействие и образуется орбита, по которой корабль никогда не вернётся на Землю.
Если вспомнить, насколько сложна программа полёта на Луну, то станет ясна важность детальности проработки этих вопросов. Не смотря на то, что программа Н1-ЛЗ разрабатывалась уже много лет, комплексная проработка этих вопросов отсутствовала.
Созданная В. П. Мишиным комиссия по рассмотрению программы полёта экспедиции с точки зрения аварийных ситуаций, руководимая Г. Н. Дектяренко, своими выводами ещё более осложнила весовую проблему комплекса Н1-ЛЗ.
7.1. Как часто в году можно запускать экспедицию к Луне?
Поскольку я занимался и программой полета ЛЗ, то меня со временем стал интересовать вопрос «окон возможных дат старта» комплекса Н1-ЛЗ. Дело в том, что существовало достаточно много различного рода ограничений со стороны баллистики и навигации, вытекающих из энергетических возможностей комплекса, навигационных ограничений систем управления и допустимых углов Солнца при посадке корабля на Луну.
Как в комплексе будут влиять эти ограничения на возможные даты и продолжительность пускового окна лунного комплекса? Проработка этого вопроса отсутствовала. Ответить мне на него помогло одно приспособление, которое я смастерил по аналогии с фотоэкспонометром.
Там тоже было необходимо узнать значение диафрагмы и выдержки при съемке в зависимости от чувствительности фотопленки, времени года, времени суток, состояния погоды и необходимой глубины резкости.
Прибор мой состоял из нескольких картонных дисков разного диаметра, скрепленных между собой в центрах маленьким болтиком. На каждом диске было изображено одно ограничение. Вращая диски, друг относительно друга, можно было получить искомый параметр.
Результат моих исследований с помощью этого прибора был неутешительный. Существовала одна дата в году с продолжительностью пускового окна в полтора-два часа.
Я решил проверить себя, и обратился по этому вопросу к Виталию Константиновичу Безвербову, который руководил подразделением, занимавшимся проектными вопросами по экспедиции в целом.
Мое сообщение привело его в шок, и он взялся его проверить. Через несколько дней он пригласил меня к себе и сообщил, что выводы мои подтвердились. «Я доложил по этому вопросу Василию Павловичу, – сказал он, – Василий Павлович спросил меня, кто эту «штуку» придумал. Я ему рассказал о тебе. Узнав, что ты работаешь у Бушуева, он сделал пометку в календаре. Учти, – продолжил он, – Василий Павлович просто так фамилии не записывает». Через некоторое время я в этом убедился.
Чем дальше продвигались работы по Н1-ЛЗ, тем очевиднее становилась бесперспективность её дальнейшей разработки в том виде, как она была первоначально задумана.
Ещё в самом начале разработки программы Сергей Павлович Королев, видимо, понимал, что рано или поздно возникнет вопрос её модернизации, который неминуемо потребует увеличения энергетики. Предполагалось, что повышения весовых характеристик кораблей без изменения энергетики первых трёх ступеней носителя Н-1 можно будет достичь за счёт применения на четвёртой и пятой разгонных ступенях (Блоки Г и Д) в качестве горючего жидкого водорода.
Для этих целей были заказаны кислородно-водородные двигатели. Для четвёртой ступени КБ «Сатурн» (Главный конструктор академик Архип Осипович Люлька) разрабатывал двигатель с тягой 40 тонн, для пятой ступени КБ ХИММАШ (Главный конструктор А. М. Исаев) разрабатывал двигатель 11Д56 с тягой 7 тонн.
Было принято решение провести проработки лунного комплекса с использованием водорода на четвёртой и пятой ступенях. Проект получил условное название Н1-В1V.
Уже на начальной стадии работ было выяснено, что использование водорода на пятой ступени практически ничего не даёт ввиду малого количества горючего. Прирост удельной тяги (экономичности двигателя) компенсируется утяжелением топливного криогенного бака. Однако, работы по разработке экспериментального блока с двигателем 11Д56 были продолжены ради получения опыта работы с водородом (блок получил название «блок Р») и доведены до стендовых испытаний, которые прошли успешно. Работами по этому блоку руководил ведущий конструктор Г. К. Акилов.
7.2. Работа по программе Н1-BIV
Новые энергетические возможности комплекса позволяли компенсировать весовые дефициты, а также решать некоторые проблемные вопросы по кораблям экспедиции.
Поскольку работы по базовому варианту экспедиции шли полным ходом и сроки их выполнения были критичны для выполнения базовой программы, то было принято решение выделить для работ по перспективной программе лунной экспедиции отдельные коллективы в размере секторов.
Так в мае 1969 года я был назначен начальником сектора по перспективному лунному посадочному кораблю, а Олег Макаров – по перспективному лунному орбитальному кораблю.
Непросто я расстался со старым сектором, в котором до этого работал. Часть сотрудников старого сектора, во главе с его начальником Ю. М. Фрумкиным, была против моего выделения. Они устроили разговор со мной в отдельной комнате. По их мнению, работы по перспективе должны были проводиться в старом секторе, и они были против выделения из его коллектива людей в мой сектор. Я им на это ответил, что не я придумал такую схему работы и не я назначил себя руководителем. Что касается выделения людей, то это суровая необходимость, так как других подготовленных кадров взять просто неоткуда.
В результате со мной ушли: Андрей Ходяков, Володя Байбаков, Володя Шауров, Валя Борисова, Вика Бацула, Алла Поликарпова. Двое пришли со «стороны»: Стас Борзенко и Володя Гневшев. Андрей Ходяков и Стас Борзенко стали начальниками групп. Работа пошла.
Вновь образованному сектору предстояло выпустить при разработке эскизного проекта том по перспективному лунному посадочному кораблю в июне месяце. Если бы не было моих многолетних раздумий и наработок на эту тему в предыдущие перед назначением годы, выполнить это в заданные сроки было нельзя.
В проекте лунной экспедиции Н1-Л3, утвержденном Сергеем Павловичем в 1964 году, на базе предварительного проекта, разработанного командой С. С. Крюкова, Я. П. Коляко, В. К. Безвербова и В. П. Зайцева, некоторые вопросы, связанные с лунным посадочным кораблем и схемой его посадки на Луну, были до конца не продуманы. Они исходили только из баллистической выгодности проекта в целом.
У лунного посадочного корабля LEM американского проекта «Аполлон», были взлетный и посадочный модули с самостоятельными двигательными установками. У лунного посадочного корабля ЛК экспедиции Н1-Л3 был только один взлетно-посадочный модуль с единственной двигательной установкой, обеспечивавшей посадку и взлет корабля на лунную орбиту для стыковки с лунным орбитальным кораблем. На Луне после взлета ЛК оставался только каркас с элементами опоры.
Основное торможение при посадке на Луну с ее орбиты осуществлялось блоком «Д», который отделялся от ЛК в непосредственной близости от поверхности Луны и падал в точку, куда должен был садиться ЛК. А если блок Д при ударе о поверхность Луны взорвется? Не повредят ли его осколки ЛК? А если при непосредственном прилунении ЛК произойдет соударение защитной крышки сопел двигателя Блока Е о камень или край кратера с повреждением Блока Е, на чем тогда взлетать обратно на орбиту Луны?
Было еще одно отрицательное обстоятельство, связанное с использованием двух ракетных блоков, участвующих в обеспечении посадки ЛК на Луну. Оно заключалось в том, что нельзя было на базе материальной части корабля ЛК создать в перспективе грузовой корабль или временную Лунную базу без кардинальных переделок всего корабля. Со всем этим я столкнулся еще, когда приступил к детальной разработке участка посадки лунного корабля.
Начал я с изучения вопроса, что происходит с блоком Д после его падения на поверхность Луны. Обратился к Михаилу Васильевичу Мельникову (у него тогда находились идеологические вопросы Блока Д). Он поручил этот вопрос Н. Н. Тупицыну. Посчитали, что для ответа на него надо сделать натурный эксперимент. Такой эксперимент под руководством Н. Н. Тупицина был трижды проведен на испытательном полигоне под Феодосией. Выяснилось, что блок обязательно взрывается с разлетом осколков до 250 метров. Но это в земных условиях, а в лунных, когда нет атмосферы и в шесть раз меньше ускорение силы тяжести?
Я посчитал, что посадка с отделением Блока Д – вещь не надежная и опасная. Но в существующем проекте поделать было уже ничего нельзя. Ну, а если переделать проект и создать посадочную ступень? Создание ее на компонентах жидкий кислород и керосин в компактном плоском варианте было невозможно. Надо строить ее на высококипящих компонентах. Но где взять двигатель? Поиски привели меня к двигателю 11Д21, разработанному по нашему ТЗ в КБ А. Д. Конопатова в Воронеже.
Двигатель не имел глубокого дросселирования тяги, необходимого для обеспечения посадки ЛК. Он был заказан на начальном этапе разработки Л3, но потом М. В. Мельниковым был предложен кислородно-керосиновый блок на базе двигателя 11Д58, и от двигателя 11Д21 отказались. Двигателисты подтвердили мне, что Конопатовым этот двигатель был сделан и прошел стендовые испытания. Они же меня заверили, что режим дросселирования на нем можно сделать. Это меня воодушевило.
Баковую систему я спроектировал в виде тора с цилиндрической вставкой. Компоненты топлива разделялись в нем двойной диафрагмой. На этом баке крепились «ноги» посадочного устройства и взлетный модуль ЛК от существующего корабля проекта Л3 без переделки.
Всем этим я занимался в плане любознательности, когда работал еще начальником группы по бортовым системам и программе полета ЛК у Фрумкина в секторе. Когда Евгений Федорович Рязанов спросил меня, зачем мне это надо, я ответил, что хочу представить себе, какой лунный корабль нужен экспедиции Л3. На базе такого корабля легко в дальнейшем можно будет создать Грузовой корабль для доставки большого Лунохода, создать временную Лунную базу и доставлять необходимые механизмы и материалы для строительства долговременной Лунной базы. Не думал я, что когда-нибудь мне удастся воплощать это в реальную разработку. И вот такой случай представился.
Фактически для выполнения эскизного проекта потребовалось систематизировать мои наработки, углубив их объем, написать текст тома и нарисовать плакаты. В этом проекте предполагалось исключить из состава головного блока кислородно-керосиновый блок Д, передав его функцию посадочной ступени ЛК. Этот блок я условно назвал блок Д2.
Единственно, в чем я сомневался в проекте блока Д2, так это в надежности работы конструкции с совмещенными днищами баков. В случае несанкционированного проникновения компонентов топлива одного к другому последует неминуемый взрыв. И меня этим критики пугали. На мое счастье в нашей комнате появился совершенно случайно Борис Иванович Губанов. Он в статусе Главного инженера КБ «Южное» отвечал за работы по созданию взлетно-посадочного блока Е корабля ЛК и приехал по этому поводу в командировку. Я подошел к нему и задал этот мучивший меня вопрос. Он успокоил меня, сказав, что у них ракеты с подобным решением годами стоят на боевом дежурстве, и ничего с ними не происходит. После этой консультации сомнения отпали.
К концу июня 1969 года проект был готов, и я приступил к его подписанию. Собрав все подписи кроме Бушуева, я пошел к нему. Вникнув в суть моего проекта, Константин Давыдович выразил мне резкий протест, и подписывать столь «революционный» проект отказался. «Да Мишин меня с Вашими идеями в шею выгонит», – сказал он. «Вы нарушаете утвержденную Сергеем Павловичем схему экспедиции, перевернули все с ног на голову. Позовите ко мне Рязанова, будем решать, как исправить проект».
Я вернулся страшно расстроенный и сказал Евгению Федоровичу, что Бушуев просит его зайти. Рязанов ушел к Бушуеву, а я остался ожидать результата их беседы. Вернулся Рязанов возбужденным и пересказал мне вкратце результаты их разговора. Бушуев наотрез отказывается подписывать проект. Считает, что наше дело ЛК, и не надо лезть в другие, не касающиеся нас проблемы. Я сказал Рязанову, что как-то надо узнать реакцию Василия Павловича на наш проект. Но как? Евгений Федорович мне ответил, что в этом деле он мне не помощник, потому что у него с Мишиным контакта нет.
Тогда мне приходит мысль воспользоваться помощью В. К. Безвербого. «Все равно мне предстоит согласовывать с ним общие вопросы по экспедиции в целом», – сказал я Рязанову. Под этим предлогом я и пришел к Безвербову. Я не стал ничего от него таить и рассказал в чем дело. Безвербый о моих предложениях в проекте знал, так как в процессе работы мне не раз приходилось с ним общаться по общим вопросам проекта. Виталий Константинович предложил мне оставить у него том проекта для подробного ознакомления.
7.3. Знакомство с В. П. Мишиным
Примерно через два часа меня вызвали к Бушуеву. За столом совещаний сидели Мишин и Безвербый, против них сидел Бушуев. В руках у Мишина был мой том проекта. Бушуев представил меня Мишину и разговор начался. Мишин сказал, что проект ему в целом понравился, но у него есть опасения, есть ли у Конопатова этот двигатель и сможет ли он сделать его дросселирование. Он предложил мне съездить в Воронеж к Конопатову и узнать от него лично состояние с двигателем и сроки его доводки до состояния поставки. «Я позвоню сейчас Александру Дмитриевичу, а Вы не тяните с поездкой», – сказал он, обращаясь ко мне.
Лицо его приобрело игривое выражение, и он спросил, обращаясь к Бушуеву: «А ты почему, Константин Давыдович, не подписал том проекта»? Бушуев замешкался и смущенно сказал, что не успел познакомиться с проектом. На что Василий Павлович ответил, что ему надо было руководить проектом, а не знакомиться с тем, что люди без него сделали. Василий Павлович после этих слов встал, передал мне том проекта, и, направляясь к выходу из кабинета, сказал: «Учти, Константин Давыдович, молодежь наступает тебе на пятки. Надо быть порасторопнее».
Когда они с Безвербым ушли, Константин Давыдович взял у меня том проекта, перешел за свой рабочий стол и подписал его. Передавая том мне, он задумчиво сказал: «Мишин впервые пришел ко мне в кабинет после того, как Сергей Павлович назначил меня своим заместителем».
7.4. Поездка в Воронеж к А. Д. Конопатову
На следующий день я купил билет на поезд. Встретил меня Александр Дмитриевич так, как будто к нему приехал не я, а сам Василий Павлович. Он меня внимательно выслушал, спросил, изменились ли у нас требования к двигателю по сравнению с теми, что ранее были выданы. Я сказал, что требуется глубокое дросселирование, и объяснил, куда мы собираемся его применить.
В ответ он рассказал историю создания двигателя, проведенные испытания и их результаты. «Как видите, мы старались не подвести Сергея Павловича, но он решил сделать свой Блок Д на криогенных компонентах, и наш двигатель оказался невостребованным. Так что в результате он стоит у нас в музее, технологическая оснастка на его изготовление уничтожена, пойдемте, я Вам его покажу».
Мы спустились в музей, и я увидел желанный двигатель в натуре. Когда мы вернулись обратно в кабинет, Александр Дмитриевич передал мне документ с перечнем мероприятий по возобновлению испытаний и производству двигателя. Я поблагодарил Александра Дмитриевича за исчерпывающую информацию и за согласие, в случае необходимости, продолжить работы по двигателю. На прощание он поинтересовался, чем я конкретно занимаюсь. Ответ мой его удовлетворил.
Вернувшись из командировки, я доложил результаты Бушуеву и спросил надо ли докладывать Мишину. Ответ был однозначный: «Вас посылал Василий Павлович, перед ним Вы и должны отчитаться, постарайтесь у него подписать том эскизного проекта». Я позвонил секретарю Василия Павловича с просьбой записаться на прием. Не прошло и десяти минут, как секретарь позвонила мне и сообщила, что Василий Павлович меня ждет.
Василий Павлович с порога сказал мне, что Конопатов ему звонил по результатам моего визита, и он полностью в курсе. Кстати, Вы ему понравились. Увидев в моих руках том проекта, он ни слова не говоря, подписал его.
Когда я вышел из кабинета Василия Павловича, на душе моей возникло до боли знакомое со студенческих времен чувство, как после удачно сданного трудного экзамена. Я зашел к Бушуеву доложил, что проект подписал, и поинтересовался, могу ли я идти в отпуск. Он ответил мне, что, безусловно, могу. «А как Вы собираетесь его провести»? – поинтересовался он? Я ответил, что собираемся две недели семьей поехать на машине на юг, а оттуда поедем на машине на родину в Кировскую область.
7.5. Меня избирают секретарем парткома комплекса № 2
После возвращения из отпуска меня ждал сюрприз. Стоило мне только появиться на работе, как Борис Иванович Сотников, оставшийся за меня секретарем партийного бюро отдела № 241, сообщил мне, что послезавтра состоится партийное собрание коммунистов комплекса № 2, на котором меня собираются избрать секретарем парткома. Твоя кандидатура, сказал он, согласована с Бушуевым и Хомяковым (Хомяков Михаил Степанович был тогда секретарем парткома предприятия).
Я, не мешкая, отправился в партком на разговор с Михаилом Степановичем. Его тогда я почти не знал, так как он только что был избран секретарем парткома вместо Анатолия Петровича Тишкина, проработавшего на этом посту семь лет. До избрания секретарем парткома Михаил Степанович был ведущим конструктором по ракете Р7, и наши пути до этого не пересекались. Так что это была первая наша встреча.
Михаил Степанович рассказал мне об общем состоянии дел в партийной организации предприятия и сказал, что для улучшения партийного руководства на «местах» горкомом партии принято решение создать на нашем предприятии партийные комитеты на больших структурных подразделениях как в КБ, так и на заводе. По этой причине и создается партийный комитет в комплексе № 2.
Бушуев мне однозначно назвал твою кандидатуру на должность секретаря. Мой предшественник, Анатолий Петрович Тишкин, тоже назвал твою кандидатуру, знает он тебя, как секретаря партбюро давно. Так что более подходящего секретаря, способного контролировать и помогать Бушуеву, мы не нашли. Настраивайся на партийную работу, и, вероятнее всего, как минимум на четыре года.
Далее он приступил к вопросу моего нового статуса. Должность секретаря парткома числится в штатах горкома партии, так что с предприятия придется уволиться и оформиться в штаты горкома партии. Зарплата там ниже, чем я получаю сейчас, поэтому мне будут доплачивать через предприятие. Это специально предусмотрено для независимости секретаря от руководителя подразделения. «Впрочем, мы знаем, что мужик ты «крепкий» и смотреть на Бушуева, как на своего начальника не будешь. Поэтому, если хочешь, мы можем сделать для тебя исключение. Я переговорю с Бушуевым, что ты остаешься формально на своей должности, а вместо тебя назначат временно исполняющего обязанности начальником сектора того, кому ты доверяешь. Я уверен, что полностью свою производственную работу ты не бросишь, найдешь время ей заняться, так что сектор «сиротой» не останется».
Я слушал Михаила Степановича, и настроение мое менялось, как на качелях. При сообщении о необходимости уволиться с предприятия оно упало до минимума, однако, при возникновении возможности все же остаться при любимой работе оно существенно возросло.
Все не так страшно с этим новым назначением, подумал я. Всю свою сознательную жизнь, начиная со школы, меня выбирают товарищи руководить общественной работой, справлялся же я с ней, не бросая основное занятие. Справлюсь и сейчас. Такие мысли обуревали меня, пока я шел от парткома предприятия до кабинета Бушуева.
Бушуев впервые увидел меня после отпуска. Я решил для начала сделать вид, что ничего не знаю. Однако, пока я шел, Михаил Степанович позвонил ему. Поэтому он встретил меня словами: «Не беспокойтесь, Борис Васильевич, мы Вас ни в какой горком партии не отпустим. Конечно, Вы останетесь в штатах комплекса». До этих слов я еще втайне надеялся, что мне удастся уговорить Бушуева заступиться за меня и не отпускать в секретари парткома, но понял, что бесполезно, все уже давно оговорено.
Ничего не оставалось, как приступить к подбору членов будущего парткома, которых должны были вместе со мной избрать на предстоящем собрании. Начал с руководства комплекса, спросив Бушуева будет ли он сам в составе парткома. Мне была предложена кандидатура Павла Владимировича Цыбина. «Сам я очень занят, и не смогу оказывать должного внимания этой работе», – сказал он. Впрочем, другого ответа я от него и не ожидал.
Чуда не произошло. Собрание коммунистов комплекса состоялось. Я был избран секретарем парткома. В партком кроме меня избрали Павла Владимировича Цыбина, Бориса Ивановича Сотникова, Сергея Ивановича Александрова
Выборы прошли и в комплексе № 1 у Сергея Осиповича Охапкина, занимавшегося ракетами. Секретарем парткома там был избран Иван Петрович Фирсов.
Теперь, когда я пишу эти строки, мне уже трудно вспомнить всех секретарей парткомов комплексов и производств. Партком предприятия тем самым получил большое облегчение в работе, ему уже не приходилось собирать всех секретарей партбюро первичных организаций. В «большом» парткоме собирали нас, а уж мы проводили указания в первичные партийные организации дальше.
Были кроме этого и большие собственные работы, в основном связанные с производственными задачами и кадровой работой в комплексе. Встречалась иногда и деликатная работа, связанная с урегулированием личностных и семейных отношений коммунистов. Не так много было таких случаев, когда мне приходилось давать советы или принимать меры, но приходилось. Эта общественная жизнь многому меня научила и к многому подготовила для будущего. Я не жалею, что мне пришлось ей заниматься.
7.6. Первая орбитальная станция ДОС-7К (Салют)
Создание этой станции во многом было предопределено очередным предложением К. П. Феоктистова в направлении попытки сохранить за СССР хоть в чем-то пальму первенства в космической гонке с США. Когда стало окончательно ясно, что обогнать их в первой посадке человека на Луну нам не удастся, именно он предложил попытаться опередить их в вопросе первого облета Луны человеком. У нас возникла программа Л1. Однако, американцы разгадали наш замысел, и, прервав программу отработки своей лунной экспедиции «Аполлон» на орбите Земли, облетели Луну с участием экипажа. После этого продолжать нам дальше программу Л1 стало бессмысленно, и она было закрыта. На базе лунной ракеты «Сатурн» и корабля «Аполлон» и их технологической базы американцы решили создать на орбите Земли посещаемую экипажем орбитальную станцию «Скайлеб». Запуск станции намечался на 1972 год. Тут-то опять Константину Петровичу пришла мысль, а что если попытаться опередить их в этом вопросе?
В качестве основы для быстрого создания нашей станции он предложил взять у В. Н. Челомея изготовленные заводом им. М. В. Хруничева корпуса от станции «Алмаз». Они были готовы, но бортовые системы и оборудование были тогда далеко не готовы. Константин Петрович предложил ударными темпами начинить эти корпуса системами и бортовым оборудованием от нашего уже отработанного корабля «Союз» и создать тем самым орбитальную станцию, опередив американцев. Станцию выводить на ракете «Протон», а космонавтов к ней доставлять на корабле «Союз».
Это была осень 1969 года. Я тогда работал секретарем партийного комитета корабельного комплекса, возглавляемого К. Д. Бушуевым, заместителем которого был Константин Петрович. Ему удалось уговорить Бушуева провести предварительные проектные проработки в недрах корабельного комплекса. Но дальше для расширения работ в рамках нашего предприятия в целом, не говоря уже о смежниках, требовалось разрешение Главного конструктора предприятия В. П. Мишина.
Василий Павлович был в отпуске, но со дня на день должен был появиться на предприятии. По-видимому, идти к нему на доклад ни Константин Давыдович, ни Константин Петрович по ряду причин побоялись. Поэтому они решили на этот доклад пригласить с собой и меня. Они прямо мне сказали, что им нужна партийная поддержка в этом разговоре. Рассчитывали они и на хорошее отношение Василия Павловича ко мне. Я их выслушал обоих и заверил, что предложение по созданию орбитальной станции поддерживаю и готов пойти вместе с ними на разговор к Василию Павловичу.
Как только Василий Павлович появился из отпуска, Бушуев договорился с ним о встрече. Увидев среди пришедших меня, Василий Павлович удивился. «У вас в комплексе что-то случилось»? – задал он недоуменный вопрос, не предложив нам даже сесть. «И, да и нет, – ответил Бушуев, – Мы пришли, чтобы рассказать о предложении по созданию первой в Мире орбитальной станции». «Наслышан я уже об этом предложении и знаю его автора», – ответил Василий Павлович гневно. «Вы куда нас опять толкаете?» – обратился он к Константину Петровичу, употребив при этом не совсем цензурные выражения. «Наша задача – Луна, – выкрикнул он, – Это очередная авантюра, которая только отодвинет нас от решения главной задачи»! И дальше он понес на Феоктистова, не очень выбирая выражения. Константин Петрович возмутился, сказав в ответ, что не позволит такого обращения с собой. «Еще как позволю»! – крикнул Мишин. Досталось и Бушуеву. Наконец, очередь дошла и до меня. «А Вы, Борис Васильевич, куда смотрите?» – набросился он на меня. «Вы же секретарь парткома и должны следить, чтобы Ваши руководители занимались выполнением Постановления партии и правительства, а не сочинением на вольные темы. В общем, идите и подумайте лучше, как скорейшим образом выполнить возложенное на всех нас поручение по лунной программе», – обобщил он, давая понять, что разговор окончен.
Мы вышли из кабинета Мишина и пошли к себе на третий этаж. Пока мы шли по коридору, Бушуев сказал мне: «Надеюсь, Вы, Борис Васильевич, знаете, как дальше Вам поступать?» «Знаю», – ответил я и пошел в свой кабинет.
Не успел я собраться с мыслями, как зазвонил телефон. То была секретарь Василия Павловича Нина. Василий Павлович попросил Вас прямо сейчас зайти, сказала она.
Когда я вошел снова в кабинет Мишина, его в зале заседаний, в котором проходила наша предыдущая беседа, уже не было. Он встретил меня в своем рабочем кабинете. Настроен он был уже не так агрессивно. «Присаживайтесь, – предложил он мне, – я хотел бы услышать Ваше личное мнение об этой новой затее нашего космонавта – изобретателя», – сказал он. «Вы тоже считаете целесообразным приступить к созданию орбитальной станции, в то время, когда с нас требуют Луну? Или Вы приходили вместе с ними по долгу службы, как секретарь парткома?» – уточнил он. «Я не потому выступил так резко, что я ретроград, – продолжил он, – а потому, что это предложение, поддержи я его, повесят опять полностью на меня и наше предприятие. При всем этом, сроки реализации лунной программы Л3 передвигать не будут. Я же за нее головой отвечаю! Не с Бушуева, не с Феоктистова спрашивать будут, а с меня!» Потихоньку он опять начал распаляться, не давая мне ответить на им же заданный вопрос. Наконец, он замолк, вопросительно глядя на меня.
«Я Вас прекрасно понимаю, Василий Павлович, – начал я, – но только не надо было давать сразу ответ на это предложение в такой категоричной и не совсем корректной форме. Вы же понимаете, что на этом все не остановится. Предложение заманчивое, Константин Петрович известный человек, к предложениям которого прислушиваются, и может оказаться, что это его предложение окажется спасительной «соломиной» для высшего Руководства страны, за которую ухватятся. Оно намного проще реализуется, чем неудавшаяся для нас программа Л1 по облету человеком Луны. Надо же чем-то подкрепить наш пошатнувшийся престиж в вопросах космоса». Вам непосредственно выходить «наверх» с ним из тактических соображений, может быть, и не стоит, но более подробную проработку на предприятии стоит разрешить. «Сверху» разработку весьма вероятно нам поручат в авральном режиме, так что Вам стоит в техническом и организационном плане подготовиться». Так это впоследствии и получилось.
После этого разговора я позвонил секретарю парткома предприятия М. С. Хомякову и напросился на встречу. Михаил Степанович выслушал меня и попросил постоянно информировать его о дальнейшем развитии событий в этом направлении. «Ты ближе там к событиям, чем я, – сказал он, так что напитывай меня информацией. Наверняка Оборонный отдел ЦК этим в ближайшие дни заинтересуется». Рассказал я про разговор свой с Василием Павловичем и К. Д. Бушуевым.
Через несколько дней мне позвонил инструктор Оборонного отдела ЦК В. А. Попов и попросил приехать. Разговор проходил в присутствии В. Г. Красавцева – ещё одного инструктора этого отдела, отвечавшего за наше предприятие. Они мне сказали, что приезжали к ним К. Д. Бушуев и К. П. Феоктистов и рассказали о предложении по разработке орбитальной станции и о походе вместе со мной к В. П. Мишину. Бушуев сказал им, что меня вызывал после этого разговора Мишин. «Расскажи нам про все эти события,» – попросили они.
Я все подробно рассказал об этих событиях и спросил, чем закончился к ним визит Бушуева и Феоктистова. Мне ответили, что попросили их подготовить предложения для доклада начальству.
Так начиналась эта работа, совсем не так, как это описано в источнике (1) на странице 264: «Учитывая, что в ЦКБЭМ уже велись работы по орбитальным станциям, и зная о действительном состоянии работ в ЦКБМ по «Алмазу» группы специалистов ЦКБЭМ (К. Д. Бушуев, С. О. Охапкин, Б. Е. Черток, С. С. Крюков, К. П. Феоктистов, Б. В. Раушенбах) обратились к секретарю ЦК КПСС Д. Ф. Устинову…». Странная фраза, направленная на запутывание вопроса, кто автор этого предложения, и на основании чего велись работы по орбитальным станциям.
Начну с того, что надо бы было уточнить, кем и когда велись работы по орбитальной станции. Неужели перечисленными «сотрудниками»? Из указанных там «сотрудников», кроме Бушуева и Феоктистова, никто никакого отношения к этому делу на начальной стадии не имел.
С. О. Охапкин и С. С. Крюков были чисто ракетчики и занимались тогда только ракетой Н-1, а Черток и Раушенбах присоединились к этой работе после указания В. П. Мишина. Кроме того, почти все обозначенные «сотрудниками» лица были заместителями Главного конструктора предприятия В. П. Мишина, который, судя по дальнейшему изложению этого источника, никогда до своей отставки в 1974 году, не поддерживал эту тему.
Вот так, коротко и незамысловато Ю. П. Семенов скрыл автора разработки темы, а Мишин, который «эту тему не поддерживал», поставил его сначала ведущим конструктором по ДОС, а с 1972 года назначил и.о. Главного конструктора.
Просто Семенову надо было скрыть факт, что действительным автором предложения был К. П. Феоктистов, которого он впоследствии фактически вынудил уйти с РКК «Энергия». Дальше он скромно пишет, что предложили его В. П. Мишину на должность ведущего конструктора по орбитальной станции С. О. Охапкин, который не имел к этому делу никакого отношения, К. Д. Бушуев, который недолюбливал его и Б. Е. Черток – от комментария воздержусь.
События по принятию решения и разработки темы развернулись с невероятной быстротой. В начале февраля 1970 вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР по разработке комплекса ДОС-7К. После выхода Постановления на территории завода им. М. В. Хруничева был проведен объединенный партхозактив предприятий, ответственных за создание станции. Партийным организациям всех уровней вменялось в обязанность в качестве одной из главных производственных задач способствовать выполнению этой программы.
В феврале 1971 г. основной партком предприятия по случаю мужского праздника решил устроить небольшой «междусобойчик» секретарей парткомов КБ и завода. Собрались в закрытом зале фабрики кухни. В разгар праздника в зал вошел Василий Павлович Мишин.
После некоторого общения за общим столом он подсел ко мне. «Ты был прав по части орбитальной станции, меня «пригнули», а я для подстраховки последствий назначил Семенова Ю. П. главным ведущим конструктором. В случае неудачи – это важно, добавил он, – сейчас главное удачно подготовить все для апрельского запуска и самой станции и корабля к ней». «На запуск Вы пригласите меня на полигон?» – спросил я. «Обязательно», – ответил он. «Забудет,» – подумал я. Нет, не забыл!
После банкета Василий Павлович, узнав, что я живу в Калининграде, предложил подвезти меня до дома. Сначала мы заехали на его дачу в Валентиновке, а потом его машина довезла меня до дома.
В середине апреля, в самом деле, пришел вызов с полигона. Мне позвонили из приемной Главного конструктора и сказали, что Василий Павлович приказал отправить меня на полигон.
Мое появление на полигоне удивило К. Д. Бушуева. «Как Вы здесь оказались»? – спросил он. «Василий Павлович вызвал, чтобы разделить с Вами ответственность перед ним», – отшутился я.
Пуск состоялся 19 апреля 1971 года. Присутствовал я и на пусковой комиссии и на самом пуске. После пуска станции все остались на 92 площадке в ожидании первых результатов пуска. В коридоре штаба пусковой части я случайно встретился с Василием Павловичем. Я его поздравил с удачным запуском. «Постой ты, рано меня поздравлять, все еще только начинается, вот, сообщили, что люк на боковой поверхности не до конца открылся», – оборвал он меня.
После сообщения о первых результатах пуска пусковая комиссия, куда входили все Главные конструктора, поехала с пусковой площадки на нашу площадку № 2. Машин было много, вереница растянулась на сотню метров. Я ехал в одной из последних машин. Прошел небольшой дождик, и дорога была сырая.
На крутом повороте мы увидели одну из машин, лежащую на крыше. Мы остановились, не надо ли помочь? Оказалось, что это машина, на которой ехал В. П. Глушко. Самого его в машине уже не было. Солдат-водитель рассказал, что его машину с лысыми шинами на повороте занесло. Глушко и Радутный, ехавший с ним, не пострадали и уже уехали с кем-то. Радутного я знал по случайному знакомству в самолете при возвращении с Байконура в 1963 году. А о Глушко я был тогда только наслышан. Не знал, что судьба сведет меня с ним, и очень близко.
Первый этап создания орбитальной станции «Впервые в Мире» был выполнен, назвали ее «Салют». Но она находилась на орбите пока в беспилотном режиме.
Для доставки к ней экипажа 23 апреля 1971 года состоялся пуск корабля «Союз-10» с экипажем: В. А. Шаталов, А. С. Елисеев, Н. Н. Рукавишников. После запуска орбитальной станции я остался на полигоне и наблюдал за пуском корабля с наблюдательного пункта площадки № 2. После запуска я сразу же вернулся с полигона в Москву.
К сожалению, экипажу корабля «Союз-10» из-за неполадок в стыковочном механизме не удалось осуществить штатную стыковку. Корабль с экипажем благополучно вернулся на Землю.
7.7. Гибель космонавтов транспортного корабля «Союз-11»
В выяснении причин этой трагической истории в советской космонавтике пришлось мне участвовать на второй год своей секретарской работы. Беда случилась совсем неожиданно.
Спуск корабля «Союз-11» был намечен на 30 июня 1971 года. На следующий день большая группа из секретарей партийных комитетов подразделений предприятия, в которую входил и я, должна была отправиться с инспекционными целями на вновь построенную базу отдыха предприятия на черноморском побережье Кавказа в Новой Михайловке. Только что на эту базу была отправлена первая смена пионерского лагеря. Мои дети поехали туда тоже. Так что к поездке в составе инспекционной группы я имел повышенный интерес.
Поздним вечером 29 июня я пришел в зал заседаний кабинета В. П. Мишина чтобы быть в курсе дел, связанных с посадкой корабля. Никого из больших начальников в зале не присутствовало, так как все они были кто на полигоне, кто в Центре управления полетом в г. Евпатория. Пожалуй, секретарь парткома предприятия М. С. Хомяков был самым старшим начальником из всех присутствующих. Вести репортаж происходящих событий посадки приготовился Аркадий Ильич Осташов. По ВЧ (закрытая связь) он установил связь с Госкомиссией, находившейся в г. Евпатория.
Старт корабля «Союз-11» состоялся 6 июня 1971 года. Это был второй старт транспортного корабля к находившейся на орбите с 19 апреля 1971 года станции «Салют-1». В результате первой попытки, предпринятой 23 апреля 1971 года на корабле «Союз-10», доставить на станцию экипаж не удалось из-за невозможности создания герметичного стыка между жилыми отсеками корабля «Союз-10» и орбитальной станции «Салют». Переход экипажа из корабля во внутренние отсеки станции оказался невозможным.
Особые условия с запуском этой экспедиции начались с момента подготовки экипажа к старту. Первоначально в качестве основного экипажа должны были лететь космонавты А. А. Леонов, В. Н. Кубасов и П. И. Колодин. Однако, при предполетном осмотре у В. Н. Кубасова нашли какие-то изменения в легких, из-за которых в полет его не допустили. По существующим правилам нельзя из экипажа проводить замену одного из его членов. Было принято решение заменить основной экипаж на резервный. В результате полетел резервный экипаж в составе: командир Г. Т. Добровольский, бортинженер В. Н. Волков и инженер-испытатель В. И. Пацаев.
Во время запуска я был на Байконуре. Василий Павлович опять вызвал меня туда со словами «Привыкай к полигону!» Как сейчас стоит у меня перед глазами картина с проводами космонавтов перед пуском и В. И. Пацаев, смущенно пожимающий плечами. Дескать, не мы должны были лететь, но пришлось. Сам запуск я наблюдал с НИП-1, после чего улетел в Москву.
Корабль благополучно состыковался со станцией, экипаж при входе в станцию обнаружил запах гари в рабочем отсеке, и ему пришлось вернуться в транспортный корабль. На 7 часов была включена система регенерации атмосферы станции. После этого экипаж вошел внутрь станции. Следует отметить, что многое в смысле комфорта пребывания экипажа было на первой станции «Салют» несовершенно. Сказалось отсутствие опыта организации бытовых условий длительного пребывания экипажа в достаточно большом жилом пространстве. Сказались также короткие сроки разработки станции, диктовавшие перенос наработок этих вопросов с корабля «Союз» на станцию. Так:
– Спальные места не были отгорожены от рабочих, все время была опасность, что во время сна в горло могут попасть какие-либо предметы. Кроме того, одежду перед сном не на чем было закреплять (она уплывала).
– На столе не фиксировались вилки и ложки, в результате чего они уплывали.
– Освещенность на рабочих местах была недостаточной. Полетные костюмы выделяли много ворса, которые попадали в глаза, нос и уши. Карманы костюмов не застегивались, из-за чего находившиеся в них вещи постоянно уплывали.
– Много времени занимали ручные операции по сбору и транспортировке отходов. Мучали запахи из мешков с отбросами.
Экипаж иногда жаловался на эти неудобства, однако намеченную программу научно-технических экспериментов выполнил полностью.
Отделение корабля от орбитальной станции «Салют-1» должно было произойти в 21 час 25 минут. Далее два витка автономного полета отводилось кораблю с космонавтами на подготовку к спуску. В 1 час 47 минут уже 30 июня должна была включиться двигательная установка корабля, после чего должен был начаться спуск корабля на Землю.
Все шло хорошо, Аркадий Ильич последовательно докладывал выполнение программы посадки вплоть до посадки корабля на землю и подхода к нему поисковой группы. Затем наступил длительный период неизвестности. Евпаторийский ЦУП отказывался давать информацию.
Наконец, Аркадий Ильич с каменным лицом сообщил, что космонавты обнаружены внутри корабля без признаков жизни, на лицах видны трупные пятна.
Присутствовавших в зале охватил шок. После непродолжительной тишины, Михаил Степанович сказал мне: «Борис Васильевич, за тобой некролог. Утром он должен висеть в вестибюле 65 корпуса».
Дело было глубокой ночью, помощи мне было ждать неоткуда. Я поднялся к себе в кабинет, взял плакатное перо, лист ватмана формата А1 и принялся писать плакат. Конечно, это был краткий некролог, сообщающий лишь о факте гибели космонавтов. Утром, к приходу сотрудников, я повесил его на стенке тамбура центрального входа, а сам пошел спать.
Центр сбора рабочей группы Государственной комиссии по выяснению причин аварии корабля «Союз-11» и гибели космонавтов размещался в кабинете К. Д. Бушуева. Мне по статусу секретаря парткома полагалось быть в курсе проведения расследования. В самой работе комиссия я не участвовал, но во время работы комиссии регулярно общался с Бушуевым и другими членами комиссии.
Медики сразу дали заключение о причине смерти космонавтов. Она наступила из-за потери давления внутри спускаемого аппарата, в результате чего кровь космонавтов вскипела при температуре человеческого тела. Но, почему произошла разгерметизация спускаемого аппарата? С этим вопросом должна была разобраться комиссия.
Государственная комиссия была создана под председательством М. В. Келдыша. В состав ее входили: С. А. Афанасьев, Глушко, Грушин, Щеулов, Мишук, Фролов, Бурназян, Шаталов, Царев, Казаков. Со стороны ЦКБЭМ в работе комиссии принимали участие: Мишин, Бушуев, Черток, Шабаров, Феоктистов, Трегуб.
Первоначально внимание всех было приковано к входному люку спускаемого аппарата. Именно по нему были замечания перед разделением корабля с орбитальной станцией. Горел на пульте траспорант о незакрытом люке и Волков устранил это замечание, подклеив под контактный датчик полоску лейкопластыря.
Спускаемый аппарат привезли на наш завод и установили в цехе № 44. Я пошел туда посмотреть, и столкнулся там с Василием Павловичем. Вместе мы осмотрели люк, обсудили несколько гипотез и решили, что надо провести эксперимент по падению давления в СА для выяснения: при какой щели люка будет такой же спад давления, какой зафиксировала телеметрия.
Однако, есть еще одно место, через которое могла стравиться атмосфера СА. Это был клапан выравнивания давления между внешним атмосферным давлением и давлением атмосферы СА, который открывается от барометрического датчика, когда СА спустится до определенной высоты. Нужно это для ликвидации внешнего давления на СА атмосферы, при котором СА может сложиться. Давление в СА в полете меньше атмосферного давления у поверхности Земли.
Испытания в барокамере показали, что при открытии клапана в вакууме, падение давления в СА точно совпадает с данными телеметрии о падении давления аварийного СА. Но почему клапан открылся при отделении бытового отсека, а не гораздо позднее, когда спускаемый аппарат уже находится в атмосфере?
Клапан выравнивания давления по конструкции является шариковым клапаном, удерживающий шток которого приводится в действие пиропатроном. Расположен он на стыке СА с бытовым отсеком (БО). Внешняя сторона кольцевого стыка имеет герметизирующую резинку. Клапан находится за этой резинкой, и пока стык закрыт, проверить его герметичность невозможно. Клапан не имел телеметрического датчика положения удерживающего штока. Так что после сборки СА с БО проверить герметичность клапана, и в каком состоянии он находится, нельзя.
Во время подготовки корабля на полигоне производится проверка «обтекания пиропатронов», которая дает сведение о их работоспособности. Обтекание производится специальным прибором, обеспечивающим испытательный ток намного меньше, чем ток срабатывания пиропатрона. Так что пиропатрон мог сработать и клапан сработать еще на земле при подготовке к полету, если прибор проверки имел повышенный ток обтекания.
Была выдвинута еще одна версия самопроизвольного открытия клапана в результате «взрывной волны» в шпангоуте от срабатывания взрывных болтов крепления СА к БО в момент разделения. Однако, экспериментального подтверждения она получила c большой натяжкой.
Точной причины разгерметизации СА определить не удалось. Поэтому, чтобы никого не посадить, был принят вариант «взрывной волны». Наука может ошибаться, за это она не подсудна.
Многих наших руководителей наказали выговорами. Остался ненаказанным только ведущий конструктор корабля Ю. П. Семенов.
К этому хочу добавить, что, наверно, нельзя было так поспешно переносить опыт полетов космонавтов без скафандров с корабля «Восход» на корабль «Союз». В корабле «Восход» в космосе ничего, нарушающего герметичность СА, не отделялось. Там не было бытового отсека.
После этой аварии было принято решение при полетах космонавтов на корабле «Союз» применять скафандры. Это потребовало от ракеты-носителя выводить дополнительно примерно 250 кг, что в ту пору было невозможно достичь. Поэтому количество членов экипажа корабля ограничили до 2-х космонавтов. Следующий полет пилотируемого корабля «Союз-12» (космонавты В. Г. Лазарев, О. Г. Макаров) состоялся только 27.09.73 г.
7.8. «Мозгоблудие» во благо
Как я и надеялся, свободное время от партийной работы у меня появлялось, остались и мысли о дальнейшем улучшении лунной экспедиции на базе носителя Н1, которые не удалось мне внедрить при разработке проекта Н1-ВIV по лунному посадочному кораблю и экспедиции в целом. так как проект не «пошел». К таким вопросам относились: увеличение количества космонавтов в лунном посадочном корабле хотя бы до двух и уход от сильной зависимости потребной энергетики возвращения корабля на орбиту Луны для стыковки с лунным орбитальным кораблем. Не устраивало и отсутствие средств передвижения космонавтов по поверхности Луны, как на американском «Аполлоне».
В существовавшем проекте экспедиции Н1Л3 предполагалось, что луноход разработки НПО им. Лавочкина доставят на Луну с помощью отдельного пуска на ракете «Протон». Но тогда добавляется еще требование посадки ЛК в непосредственной близости лунного посадочного корабля непосредственно к месту нахождения до этого доставленного на Луну лунохода. Было ясно, что устранить эти недостатки в рамках одного пуска ракеты Н-1 невозможно.
Я приступил к исследованью двух пусковых схем ракеты Н-1. Основных вариантов было два. Первый вариант рассматривал стыковку на орбите искусственного спутника Луны. Второй – на орбите искусственного спутника Земли. По этому поводу я договорился с В. К. Безвербым.
Мною исследовались различные схемы кораблей и ракетных ступеней для обеспечения прилунных операций, а комплекс Безвербова снабжал меня возможными весами после разгона к Луне. Работа шла на протяжении примерно двух лет, пока я не пришел к так называемой «прямой» схеме экспедиции, осуществляемой с помощью одного лунного корабля и для посадки на Луну и для возвращения на Землю.
В составе его было лунное транспортное средство для передвижения космонавтов по поверхности Луны. В этой схеме требовалась стыковка головных блоков на орбите Земли. Работа была проведена силами моего сектора без участия моих старших начальников. Итоги этих работ понравились Василию Павловичу, и он решил их продолжить до уровня Технических предложений. Корабль этой экспедиции назвали ЛКМ
Но разработкой этого проекта должен был кто-то официально руководить. Поручать это Бушуеву по многим причинам Мишин не хотел.
7.9. Руководитель разработки проекта корабля программы Л3М
Однажды вечером, летом 1971 года, официальный рабочий день уже давно закончился, я сидел у себя в парткоме. Вдруг открывается дверь, и на пороге появляется Василий Павлович. «Так вот где ты сидишь! Пойдем со мной», – говорит он мне. И мы спускаемся к нему в кабинет. Садимся за стол в кабинете заседаний, и он говорит, что давно присматривается ко мне. Ему нравится моя инициативная работа, рождающая оригинальные проекты. «Мне доложил Безвербый, – продолжал он, – результаты вашей с ним совместной проработки, и я хочу, чтобы ты в дальнейшем возглавил эти работы, да и все остальные работы по Луне в ранге моего заместителя. По носителю я хочу поставить заместителем Бориса Дорофеева». «Ты его знаешь?» – спрашивает он меня. «Знать, конечно, знаю, – ответил я, – но в конкретных делах с ним не участвовал». «Ну, это ничего, я думаю, что ты с ним сработаешься, – ответил он мне, – я хочу выйти в Министерство, чтобы в штатное расписание мне добавили еще двух заместителей». «А как же Бушуев?» – спросил я. «Ты же знаешь, что его прочат на должность Директора программы «Аполлон-Союз» с Советской стороны. Он и без этого у меня все завалил, а после и вообще работу бросит, ссылаясь на это поручение. Я уверен, что он будет против тебя выступать по многим соображениям, я его знаю, но я буду настаивать пред Министерством.» – закончил он.
Я пришел в свой кабинет, сел за стол и начал раздумывать горевать мне или радоваться. С одной стороны, это, конечно, мой большой успех. Через девять лет после прихода на фирму Королева, на должность старшего инженера, Главный конструктор фирмы, предлагает стать его заместителем. С другой стороны, я молод, и на фоне сановитых заместителей Главного конструктора, назначенных еще самим Сергеем Павловичем, буду выглядеть в их глазах выскочкой-любимчиком Главного, вроде Безвербова, которого большинство из них за это люто ненавидели.
Беда Василия Павловича при его назначения Главным конструктором после смерти Сергея Павловича была в том, что он был чистым ракетчиком и всех корабельных дел не знал. Не знал этого и его фаворит Безвербый, занимавшийся до этого исключительно баллистическими делами. Контакт с Бушуевым у него не получился, видимо, потому, что после гибели Комарова и особенно после гибели экипажа Добровольского, Пацаева и Волкова он просто перестал ему доверять, считая его виновником всех бед. «Бушуев, у тебя руки в крови.» – эти слова по рассказам мне самого Бушуева принадлежали Василию Павловичу. Поэтому, видимо, во мне Василий Павлович увидел опору по корабельным вопросам Лунной экспедиции в сложившейся ситуации. Ему был нужен знающий специалист, способный работать с ним без всякого апломба, без выяснений отношений типа «А кто ты такой?».
Василий Павлович собрал Руководство предприятия с целью обсудить вопрос о назначении двух новых заместителей Главного конструктора с конкретными именами. Когда зашел вопрос конкретно обо мне, Бушуев задал Василию Павловичу вопрос: «Кто такой Борис Васильевич Чернятьев, расскажите нам»? На что Василий Павлович ответил: «Странно, что ты, Константин Давыдович, не знаешь своего секретаря парткома». В ту пору я об этом не знал. Узнал об этом я позже, уже после смерти Бушуева от Павла Владимировича Цыбина, участвовавшего на том совещании.
А было это так. Павел Владимирович зашел ко мне в кабинет, и увидел, что я смотрю на фотографию Бушуева, распечатанную в большом формате после его смерти. Я соображал, куда ее пристроить. Павел Владимирович мне говорит: «Да не печалься ты, Боря, об этом человеке. Он столько сделал тебе гадостей еще во времена Мишина». И дальше рассказал мне о там руководстве. «Я думаю, что при Глушко он сделал тебе гадостей не меньше», – добавил он. Когда Павел Владимирович ушел, я убрал фотографию в шкаф.
Мишин снова вызвал меня к себе и сказал, что пробить новых замов в Министерстве ему пока не удалось. «Однако, твой вопрос не терпит отлагательств, – сказал он, – проект надо разрабатывать дальше». Поэтому он предложил ввести на период разработки проекта должность Руководителя проекта.
«Я дам указание Тишкину (Анатолий Петрович Тишкин в то время возглавлял службу научной организации труда и координации работ предприятия), чтобы он разработал Положение о Руководителе работ, а ты прими участие в его разработке». Через несколько дней ко мне приносят «Положение о Руководителе проекта», я пишу на него замечание и отправляю его обратно Тишкину.
Тишкин вызвал меня к себе и сказал, что мои замечания потребуют нового согласования, отнимут много времени и опять упрутся в «непонимание Бушуева». Поэтому Василий Павлович принял решение разрабатывать Технические предложения под моим руководством силами комплекса Безвербова. При этом, я продолжаю оставаться секретарем парткома комплекса № 2. Решено, что на титульном листе головного тома будет заведена моя подпись, как Руководителя проекта.
Предусматривалось, что я разрабатываю силами своего сектора «Основные положения на разработку Технических предложений», которое от имени подразделения Безвербова, рассылается в тематические комплексы предприятия. Проект получил условное название Л3М, а корабль название ЛКМ. Работа пошла.
Конец ознакомительного фрагмента.