Глава 5. Работа в ОКБ-52 МАП у Главного конструктора В. Н. Челомея
Конец моим колебаниям по части возможного перехода с П. В. Цыбиным к В. М. Мясищеву положил прилёт на вертолёте Министра авиационной промышленности П. В. Дементьева и Главного конструктора ОКБ-52 В. Н. Челомея для знакомства с вновь полученным филиалом ОКБ-256. Событие это было обставлено помпезно. Трудно сказать, кто этот визит готовил, но встреча была организована на высоком уровне. На заводском стадионе, принадлежащем ОКБ Березняка, для встречи высокого начальства в виде буквы «Т» были разостланы ковровые дорожки, обозначавшие место посадки. Из-за того, что их не закрепили, при попытке посадки вертолёта дорожки от струи винтов закрутило. Дело едва не закончилось плохо. В результате вертолёт сел на пустыре около забора предприятия.
Всё руководство Филиала, в которое входил и я, собрали в кабинете М. Н. Кривова. Министр зачитал приказ о передаче Филиала ОКБ-256 в ОКБ 52 и представил Главного конструктора В. Н. Челомея, которому и предоставил слово. Челомей сказал, что предприятие будет заниматься изготовлением крылатой ракеты П-7, базирующейся на подводной лодке для применения по наземным объектам. Ракета имеет проект и полный комплект чертежей для изготовления. Филиал, которому присваивается почтовый индекс «п\я 2», должен будет разработать документацию для серийного производства, завод заниматься изготовлением, а КБ конструкторским сопровождением изготовления этой ракеты. После изготовления первых образцов требуется провести наземную и лётную отработку.
После этого выступления слово взял М. Н. Кривов и стал жаловаться на П. В. Цыбина, что тот перед расформированием ОКБ-256 перевёл двух начальников бригад и некоторых ведущих сотрудников в московское КБ, в связи с чем Филиал обескровлен и вряд ли сможет выполнять поставленную задачу. Показал приказ со списком из тринадцати человек, среди которых были и мы с Альбиной. Приказ перекочевал в руки Заместителя Министра Кобзарева, который, не читая, порвал его, сказав при этом, что такого вопроса больше не существует. Таким образом решился вопрос, где нам жить и где работать.
Работа в серийном конструкторском бюро мне была известна по преддипломной практике на 21-м заводе в Горьком. Я понимал, что моей чисто теоретической бригаде делать будет практически нечего. С этим вопросом я, набравшись смелости, обратился к В. Н. Челомею, когда во время ознакомления с КБ он зашёл в нашу комнату. Владимир Николаевич с улыбкой ответил мне, потрепав по плечу, что я зря волнуюсь, что мне и моему коллективу предстоит интереснейшая работа. Дальше он сказал то, что в кабинете М. Н. Кривова не говорил. По его словам, после ознакомления он убедился в полноценности КБ и намерен передать не только серийное изготовление П-7, но и разработку ещё одной ракеты подводного старта «Аметист», по которой разработан только эскизный проект. Своё обещание он сдержал.
Пока оформлялись учредительные документы на наш Филиал, в работе наступил период полного безделья. Чтобы как-то ускорить процесс получения документации на передаваемые изделия, основные руководители поехали на фирму в город Реутов, где размещалось ОКБ-52. В составе этой делегации был и я. Надо сказать, что ездить туда было достаточно неудобно и долго. ОКБ-52 размещалось недалеко от платформы Реутово по Курской железной дороге. на площадях бывшего небольшого завода (по прозвищу «пьяный завод»), изготавливавшего оборудование для зернохранилищ. Как гласила молва, руководству этого завода удалось скомплектовать это оборудование из серийно выпускаемых другими заводами элементов, в результате чего удалось быстро и дёшево выпускать свою продукцию. Заработки были большие, и после очередной получки пьяные сотрудники валялись вдоль всего пути от территории завода до платформы Реутово.
ОКБ-52 размещалось в надстройке над бывшим паровозным депо, на первом этаже которого размещались цеха опытного завода. Рядом было здание КИСа, а чуть поодаль небольшое новое здание, в котором размещалось руководство ОКБ-52 со всеми службами, проектный «сотый отдел» и теоретические подразделения. В этом же здании находился кабинет и самого В. Н. Челомея. Всё это было обнесено деревянным забором и страшно грязной дорогой. Дело было осенью, и, чтобы пробраться от платформы до проходной, надо было, цепляясь за забор, идти по грязной тропинке. Это мне почему-то отчётливо запомнилось.
Приняли нас достаточно радушно, однако, с документацией знакомить не спешили. Поручили это дело заместителю Главного конструктора В. Н. Бугайскому, у которого до нас постоянно дело не доходило. Сидели мы в приемной его кабинета и слушали, как в трубах отопления булькает вода. Этот процесс мы в шутку назвали «слушать, как булькает сало на сковородке». Свободного времени было сколько угодно, и мы стали читать стенгазеты и объявления, пока не натолкнулись на интересный стенд.
Стенд был посвящен сотрудникам, только что получившим Ленинскую премию. Одним из первых на нём был помещён сын Никиты Сергеевича Хрущёва Сергей Никитович. В аннотации говорилось, что его отец является общественным деятелем, а мать домохозяйкой. Нас поразило тогда, что так мало проработавший после окончания института инженер добился таких выдающихся успехов. Хотя, чему было удивляться, как показала эпоха после И. В. Сталина, родственники всех государственных деятелей были исключительно гениальны!
Наше ожидание работы длилось достаточно долго, пока мы не возмутились и не пообещали пожаловаться В.Н.Челомею. Наконец нами стали заниматься.
По моей специализации я подпадал под руководство заместителя Главного конструктора Семёна Борисовича Пузрина. После беседы с ним я понял, что теперь моей бригаде придётся заниматься всеми вопросами, касающимися аэродинамики, аэромеханики и устойчивости полёта. Это существенно расширяло круг вопросов, которыми до этого я и моя бригада занимались в ОКБ-256. Добавлялись ещё вопросы движения ракеты «Аметист» в жидкой среде при старте её из погруженного состояния подводной лодки. В ОКБ 52 этим вопросом занималась самостоятельная бригада под руководством Кребс. На все эти дела сил в бригаде было явно недостаточно. Тем более не было специалистов по гидродинамике, поэтому мы с Пузриным договорились, что эти вопросы останутся за основной фирмой, а на меня будет возложена обязанность увязки всех участков полёта воедино.
5.1. Начальником филиала ОКБ-52 МАП становится П. Н. Обрубов
К этому моменту поменялось и Руководство нашего Филиала. В. Н. Челомей не доверил М. Н. Кривову руководство Филиалом и пригласил на эту должность первого заместителя Главного конструктора из КБ А. Я. Березняка Пётра Николаевича Обрубова. Обрубов руководил у Березняка проектной работой, так что во главе Филиала встал человек действительно понимающий, чем мы с Сотниковым занимаемся.
Вместе с Обрубовым перешли в Филиал некоторые сотрудники из КБ Березняка. Так в мою бригаду пришли двое: Евгений Ежов и Лариса Цешковская. Оба они до этого работали в бригаде аэродинамики в КБ Березняка. Если Лариса пришла проситься ко мне сама, то Ежов пришёл через Обрубова, и предложен был мне на должность заместителя. По отзывам из соседнего КБ, человек он был достаточно амбициозный. При моём с ним разговоре я понял, что слухи эти имеют почву. Последующие события мои предположения подтвердили.
Тем временем на филиал прибыли представители основного КБ из Реутова. По ракете П-7 ведущий конструктор Павел Андреевич Милославский, а по ракете «Аметист» заместитель ведущего конструктора Борис Иванович Оберемок-Якубов. С последним мы очень скоро подружились. Борис был старше меня на несколько лет, тоже закончил самолётный факультет МАИ. До поступления в МАИ он служил в авиации и летал на десантном планере конструкции П. В. Цыбина.
На заводе началось изготовление ракеты П-7. На этом этапе в функцию моей бригады входило отслеживание правильности изготовления аэродинамической формы корпусных элементов. Казалось бы, занятие достаточно рутинное, такой контроль ведётся на всех заводах. Я же с этим вопросом столкнулся впервые. Меня заинтересовало, какие отклонения можно допускать и какой характер они носят: случайный или систематический. По мнению Ежова, на это явление надо было смотреть проще и просто пропускать. Так он поступал у Березняка. По образованию он был чистый аэродинамик, окончивший Московский физико-технический институт. Я попросил обосновать это мнение, однако сделать это он не смог.
Тогда я решил сам изучить этот вопрос, считая, что эти отклонения наверняка должны влиять на разброс летно-технических характеристик и характеризовать уровень заводской технологии. Во всяком случае, для начала, я стал вести статистику отклонений от теоретической формы. Очень скоро убедился, что отклонения носят систематический характер по каждой точке и, видимо, связаны с ошибками в изготовления стапеля. Когда в очередной раз принесли карточку разрешений и величины отклонений в ней снова подтвердили мои предположения, я предупредил технологическую службу, что подписываю последнее разрешение, и требую доработки стапеля перед сборкой очередного изделия. Об этом я предупредил Ежова, который оставался за меня на время моего отпуска.
5.2. Первый конфликт на работе
Каково же было моё изумление, когда после моего выхода из отпуска ко мне снова принесли подобную карточку отклонений. Выяснилось, что в моё отсутствие Ежов проигнорировал мой наказ и подписал очередную карточку. Я настоял, чтобы стапель доработали. Ежов на меня обиделся, и, как потом выяснилось, стал поджидать удобный случай для нанесения по мне удара.
Чтобы это не выглядело сведением личных счётов, он стал готовить себе сообщника. Таким сообщником оказался Лёня Гусев. Мы вместе с Леней окончили МАИ, вместе работали в одной бригаде ОКБ-256 в Москве и были достаточно дружны. Однако, после назначения меня начальником группы он стал меня сторониться. Могу только догадываться, что произошло это из-за того, что он считал себя более достойным на эту должность. Ежов это заметил и потихоньку стал вбивать клин между нами.
Наконец подвернулся удачный момент для сведения счётов. Лёня готовил отчёт по исследованию траектории полёта ракеты и, не до конца проанализировав варианты, представил мне на подпись, предварительно подписав у Ежова. Я, почитав отчёт, сказал им, что утвердить его не могу, так как не рассмотрен ещё ряд ситуаций, влияющих на обоснованность выводов.
Думаю, что на это они и рассчитывали. Была устроена бурная истерика на виду у всей бригады, после чего они написали на меня докладную на имя начальника КБ Ивана Ивановича Морозова.
Надо отдать должное жизненной мудрости Ивана Ивановича: он немедленно собрал начальников бригад, вызвал меня и Ежова и зачитал докладную, в которой было написано о моей низкой квалификации и большом опыте Ежова с нескрываемым предложением поменять нас местами. Ежову дали высказаться. В доказательство своей правоты он привёл два примера: случай с карточкой разрешения по отклонениям от теоретического обвода и последнего отчёта. В качестве аргумента доказательства его правоты он выбрал обвинение меня в его дискредитации перед руководством завода в первом случае и перед коллективом бригады во втором. При этом он несколько раз подводил к мысли, что он грамотней меня, а потому после его подписи я не должен отменять его решение.
Суд был скор, мне не дали даже высказаться, а Ежову предложили немедленно извиниться передо мной в присутствии коллектива бригады, и предупредили, что если он допустит ещё раз подобное, то будет поставлен вопрос о его увольнении с предприятия.
После этого Ежова как подменили. Он стал подчёркнуто вежливым и предупредительным со мной, что мне, откровенно говоря, тоже не нравилось.
В январе 1961 года комплектовалась экспедиция поездки на полигон Капустин Яр для подготовки и пуска первой крылатой ракеты П-7. Ежов убедительно просил взять его в группу анализа. Я согласился и потом был очень доволен, когда он задолго до пуска уехал обратно домой из-за семейных обстоятельств.
Я специально остановился на этом эпизоде в моей жизни, поскольку он иллюстрирует человеческие отношения на производственной основе. Это был первый случай подобных явлений, по поводу которого я страшно переживал. Впоследствии оказалось, что это пустяки по сравнению с аналогичными случаями, которые, к сожалению, ещё много раз встретятся в моей жизни в более драматичной обстановке!
Дел в бригаде действительно было много. По ракете П-7 мы получили из головной фирмы полный комплект аэродинамических характеристик, и от нас требовалось выполнить полный объём аэромеханических расчётов и исследований по устойчивости и управляемости.
Перед первым штатным пуском надо было провести натурный пуск неуправляемого макета ракеты с целью отработки процесса выхода ракеты из пускового контейнера и раскрытия крыльев. Для этого требовалось провести массу расчётов для определения зоны безопасности при пуске неуправляемого макета и штатного изделия, а также выбрать коэффициенты настройки автопилота для обеспечения устойчивости полёта и обеспечения заданной точности попадания ракеты в цель.
Систему управления для этой ракеты разрабатывала фирма Главного конструктора Антипова, располагавшаяся около метро «Аэропорот». Так что приходилось в процессе работы часто бывать на этой фирме и многие исследования проводить совместно.
Работы по ракете «Аметист» находились на более ранней стадии. Аэродинамические и гидродинамические характеристики её надо было ещё только исследовать, поэтому совместно с головной фирмой пришлось много работать с ЦАГИ и обрабатывать результаты продувок. А дальше тот же самый объём расчётов, что и для ракеты П-7, усложнённый участком движения в воде и переходным участком выхода из воды. Усложнённым был и этап наземной и подводной экспериментальной отработки, который требовал большого объёма расчётных исследований. По системе управления тоже был новый смежник, размещавшийся в Ленинграде, что требовало от меня довольно частых командировок. Вернувшись из одной из них 23 апреля 1960 года, я вовремя успел на рождение сына, который родился буквально на следующее утро. Назвали его Андреем.
5.3. Разработка аван-проекта ракеты П-25. Доклад В. Н. Челомею
На фоне этих работ в начале 1960 года нам предложили разработать альтернативный вариант ракете П-15. Эта ракета, разработки наших соседей – КБ А. Я. Березняка, была принята на вооружение Военно-морского флота, использовалась на торпедных катерах, однако имела существенный недостаток – крылья её не складывались, что занимало много дефицитного места на катере, и имела жидкостной двигатель, работавший на токсичных компонентах.
Перед нами была поставлена задача: используя отработанную боевую часть, систему наведения и управления от ракеты П-15, создать новую ракету со складывающимися крыльями и твёрдотопливным двигателем. Расчёт В. Н. Челомея был на П. Н. Обрубова, который, работая ранее у Березняка, хорошо знал ракету П-15, её характеристики и, что очень важно на этапе предварительного проектирования, знал смежников – изготовителей нужных нам систем.
Мне кажется, что именно эта задача побудила В. Н. Челомея пригласить к себе на работу П. Н. Обрубова на должность начальника Филиала.
Обрубов с этой задачей прекрасно справился, полученные материалы по бортовым системам П-15 были затребованы в головное КБ. Нам предложили параллельно с головным КБ разработать свой вариант такой ракеты, получивший индекс П-25.
Обрубовым это поручение было воспринято как первый шаг к самостоятельности филиала, что явно, как показали последующие события, в планы В. Н. Челомея не входило. К лету 1960 г. проект мы сделали раньше головного КБ. Обрубов доложил об этом В. Н. Челомею и очень настойчиво напросился на доклад.
Поехали мы туда втроём: Обрубов, Сотников и я. Защита проходила в кабинете у В. Н. Челомея в присутствии С. Б Пузрина и Г. А. Ефремова, работавшего тогда начальником проектного «сотого» отдела. Мы развесили плакаты, и Обрубов кратко доложил результаты разработки. Последовали вопросы для «приличия». Была явно видна их досада по поводу наших опережающих разработок, по сравнению с головным КБ. Поскольку свой проект они ещё не обсуждали, то им не хотелось обсуждать и наш. Мне тогда показалось, что В. Н. Челомей не очень доволен оптимизмом и настырностью Обрубова. Нас поблагодарили, попросили оставить материалы для детальной проработки, и мы уехали к себе. Нам казалось, что досрочно выполненное задание мы достаточно удачно доложили. Вскоре мы с Альбиной уехали в отпуск в Котельнич, теперь уже с двумя детьми.
5.4. Назначение начальником филиала ОКБ-52 МАП П. А. Милославского
Предчувствие меня не подвело, когда я вернулся из отпуска, П. Н. Обрубова уже на фирме не было. В. Н. Челомей освободил его от занимаемой должности и назначил начальником Филиала Павла Андреевича Милославского.
У П. Н. Обрубова в Москве была квартира, поэтому назад к Березняку он не вернулся, а устроился на работу где-то в Москве. Мне было откровенно жаль Петра Николаевича. Я не знал его до прихода к нам. На первый взгляд он показался достаточно жёстким и сухим человеком, но почти год совместной работы полностью опроверг это представление. Он был энергичным и талантливым человеком, работать с ним было легко и приятно.
П. А. Милославский был ведущим конструктором по ракете П-7, а до этого работал представителем Главного конструктора на Смоленском авиационном заводе. Он был человеком практики, «мозгоблудие» его абсолютно не увлекало, а тем более борьба за самостоятельность фирмы. Его основной задачей была скорейшая подготовка изделия П-7 к натурным испытаниям, чем он с успехом и занимался. Жил он в Дубне явно временно, без семьи, занимая однокомнатную квартиру в моём подъезде на первом этаже. Под окном постоянно стоял его собственный «Москвич», на котором он сам за рулём ездил по служебным делам. Человек он был достаточно коммуникабельный, у меня с ним были очень хорошие отношения. Довольно часто, когда мне надо было ехать в командировку в Москву, и ему тоже надо было ехать туда, он брал меня с собой. Один раз он взял нас с Борисом Сотниковым, и, когда мы уже въехали в Москву, он нам предложил не ехать на фирму, а поехать к «куртизанкам». Мы сказали, что не знаем кто это такие. Он страшно удивился, что мы так часто и подолгу бываем в командировках в Москве, имеем жилищные проблемы и не имеем куртизанок, с помощью которых все временные холостяцкие проблемы легко решаются. После чего он пошутил, что командировок в Москву он нам больше выписывать не будет. Весёлый был человек, у меня о нём остались хорошие воспоминания, хотя при моём увольнении из Филиала крови он мне попортил достаточно.
Живя и работая в Дубне, нам с Борисом Сотниковым удалось «перетащить» к себе жить и работать двоих своих однокашников по институту. Сначала приютили Валентина Пенчука. После окончания института он распределился работать в Челябинск-40. Поскольку он был ещё холостой, вопрос по нему решили достаточно быстро, прописав его в общежитие. С Володей Пашковым я несколько лет прожил в одной комнате в студенческом общежитии. Он по распределению попал на авиационный завод в г. Иркутск, где жили его родители и родители жены. Ему требовалась квартира. Через Милославского мне удалось решить и эту проблему.
Осень 1960 года полностью ушла на подготовку лётных испытаний ракеты П-7. Мы с Костей Ивановым проводили многочисленные расчёты по подбору коэффициентов для настройки автопилота. Наши расчёты хорошо стыковались с расчётами фирмы Антипова, что вселяло уверенность в правильности результатов. Собственно, ответственность за настройку автопилота несла фирма Антипова, на нас лежала ответственность за контроль. Для этого мы достаточно широко исследовали область возможных вариантов, поскольку к моему отъезду на полигон в январе 1961 г. окончательного решения фирмой Антипова ещё принято не было.
К концу 1960-го материальная часть для лётных испытаний была изготовлена. В начале декабря было отправлено на полигон в Капустин Яр бросковое изделие, а в январе первое лётное. В конце декабря стали формировать экспедицию для подготовки и пуска первого лётного изделия. Небольшой состав технического руководства для подготовки пуска броскового макета уехал раньше основной экспедиции вместе с бросковым изделием во главе с Георгием Владимировичем Бакановым. Руководителем основной экспедиции был назначен Иван Иванович Морозов. Я возглавлял группу анализа, из моей бригады со мной поехали Ежов и четверо техников-расчётчиц.
5.5. Работа в экспедиции на полигоне «Капустин Яр»
Отправились мы в начале января, сразу после моего дня рождения. Из Москвы уезжали с Павелецкого вокзала, в плацкартном вагоне. Состав экспедиции был достаточно большим, так что почти весь вагон был практически наш. На станцию Капустин Яр прибыли глубокой ночью, никто нас не встречал, время до рассвета пришлось коротать на вокзале. Наутро нас привезли в штаб на 10-ю основную жилую площадку космодрома, откуда после оформления документов мы переехали на вторую площадку, где нам предстояло жить.
Работать надо было ездить на площадку «4-я новая». Там мы проводили целый день. Обедать, как правило, ходили километра два пешком на площадку «4-я старая», отличительной особенностью которой было наличие двух расположенных рядом холмов-терриконов, в которых, как нам сказали, находились пусковые шахты ракет.
Я впервые приехал на полигон, где для меня были не только необычными условия работы и быта, но и совершенно необычный ландшафт и климат. Мне, как жителю средней полосы России, были привычны лесистая холмистая местность, зелёная весной и летом, покрытая снегом зимой. Здесь же в середине января снега не было. Кругом лежала однообразная унылая степь, покрытая белесым ковылём и седой полынью. Этот необычный для меня запах полыни запомнился мне навсегда. Впоследствии мне пришлось много лет провести на полигоне Байконур, но ни такой ровной местности, ни такого запаха там нет.
В Капьяре в непосредственной близости от нашей жилой площадки, к западу от границ полигона, начинались достаточно глубокие покрытые такой же растительностью овраги, спускающиеся в конечном итоге к реке Ахтуба, притоке реки Волги. На дне этих оврагов было множество озёр, изобилующих рыбой и раками. В воскресные дни мы часто любили пешком ходить к этим озёрам ловить рыбу или просто отдохнуть, укрывшись за бугром от северного ветра. Не забывали мы заглянуть за «согревающим» в магазин села Солянка, лежавшего на пути.
По рассказам я знал тогда о С. П. Королёве, что именно здесь он начинал испытывать свои ракеты, атрибуты той его деятельности на полигоне все ещё оставались. По пути с десятой площадки на вторую был виден кислородный завод, недалеко от второй площадки, на краю оврага, находился стенд испытания двигателя ракеты Р-1, а по пути следования со второй площадки на четвёртую, прямо рядом с дорогой, находилось место запуска ракеты Р-1. Сейчас, в память о событиях тех лет, на этом месте установлен макет ракеты на пусковой установке. Нам рассказали, что С. П. Королёв создал более мощную ракету, для запуска которой полигон Капустин Яр оказался мал, и для запусков её в Казахстане был создан более мощный полигон. Наслышаны мы были об аварийных запусках на том полигоне с большими человеческими жертвами из числа стартовой команды. Но это было всё не здесь, а «там».
Жизнь наша текла размеренно и однообразно. Утром мы вставали, завтракали в столовой, садились на автобус и ехали на рабочую площадку. Путь занимал минут сорок. Тянулась бесконечная степь. По обочине дороги, как часовые, стояли солдатиками суслики, на столбах изредка можно было увидеть небольших орлов. Приезжали на площадку и до обеда готовили документацию. Пообедав на соседней площадке, снова занимались документацией. По окончанию рабочего дня садились в автобус и ехали на жилую площадку, затем ужинали и иногда шли в солдатский клуб смотреть кино. И так каждый день.
Работы по моему направлению было мало, и я специально растягивал её, чтобы каждый день был чем-то занят. В моей группе расчётчицы приехали на полигон явно рано. В этом вопросе я зря поверил Ежову. Чтобы не давать им болтаться без дела, я загружал их работой из серии моего «мозгоблудия» по части возможных вариантов траектории полёта ракеты. Вообще моей группе можно было приехать на полигон за месяц до пуска, а мы просидели четыре. Я интуитивно об этом догадывался, но Ежов, считавшийся в полигонных делах авторитетом, настоял на поездке вместе со всеми.
5.6. Пуск грузового макета ракеты П-7
Наконец в феврале завершились работы по бросковому макету, в марте состоялся его пуск. Поскольку задачей пуска были проверка стыкуемости ракеты с пусковым контейнером и отработка реального выхода ракеты из контейнера при пуске, то никакой бортовой аппаратуры сам макет не имел. Все телеметрические датчики стояли на пусковом контейнере, а их показания должны были записываться шлейфовым осциллографом.
На пуск макета ракеты П-7 прилетел В. Н. Челомей вместе с Главным маршалом артиллерии С. С. Варенцевым.
С. С. Варенцев, оказавшийся дряхлым стариком, решил посмотреть макет ракеты в пусковом контейнере. Залезть то он на пусковую установку с грехом пополам залез, а вот обратно его с большим трудом с неё сняли. Поодаль от пусковой установки была построена смотровая трибуна, по пути следования больших начальников были выставлены солдаты-регулировщики в парадной форме и белых перчатках. Беднягам пришлось целый день торчать в степи, пока начальство не уехало. С подобной показухой я был уже знаком по подобным делам в гарнизоне «Кубинка» во время пребывания в военных лагерях.
Всеми испытаниями на полигоне от ОКБ-52 руководил заместитель В. Н. Челомея Дмитрячков. Пуск прошёл зрительно нормально. В. Н. Челомей, поинтересовавшись у Дмитрячкова ходом подготовки первого штатного пуска ракеты, отбыл в Москву. Перед нами была поставлена задача, обязательно подготовить пуск к майским праздникам.
Неприятности, связанные с пуском макета ракеты П-7 начались после того, как проявили ленты осциллографов. Они оказались абсолютно чистыми, не было даже нулевых линий шлейфов. Дмитрячков назначил комиссию по выяснению причин, руководителем комиссии назначил меня. Работу я начал с исследования осциллографов. Ничего не меняя, мы зарядили новые ленты и записали нули. После проявки опять ничего не нашли. Тогда я стал разбираться с осциллографами, с этими приборами я был хорошо знаком по работе в лаборатории моделирования у К. Б. Иванова, так как результаты расчётов на электронной машине НМ тоже записывались на шлейфовых осциллографах. Причина была проста – перед началом работы не были настроены шлейфы. Оказывается, горе испытатели даже не догадывались, что это надо было обязательно делать.
5.7. Известие о запуске Ю. А. Гагарина в космос
Между тем, дела по подготовке ракеты к пуску первой ракеты П-7 успешно завершались. Надо было готовить внешние документы, разрешающие проведение запуска. Одним из таких документов являлась зона безопасности пуска. Для согласования этого документа утром 12 апреля 1961 г. я поехал в штаб полигона. Я уже был в штабе, когда по радио объявили о запуске Ю. А. Гагарина. Все из комнат высыпали в коридор, ликованию не было конца.
Военные сказали, что запуск осуществила фирма С. П. Королёва с казахстанского полигона. Тогда этот полигон ещё не назывался Байконуром. Спутников-фоторазведчиков ещё в ту пору не было, самолёты-разведчики так далеко вглубь иностранной территории не залетали, так, что можно было темнить по названиям населённого пункта, где яко бы размещается полигон, лишь бы он находился на трассе полёта. Военные полигона «Капьяр» гордились запуском первого в Мире человека в космос, считая себя тоже причастными к этому событию. Ещё бы, начинал-то С. П. Королёв запуски первых своих ракет с полигона Капустин Яр! Когда я вернулся на свою жилую площадку, то обнаружил, что все наши сотрудники досрочно приехали с рабочей площадки и готовятся отметить это событие. Это был действительно всенародный праздник, и мы не были исключением из него.
Вскоре после этого события стали подъезжать сотрудники из Дубны для участия непосредственно в нашем запуске. С одним из них Альбина прислала мне письмо, в котором писала, что П. В. Цыбин перешёл работать к С. П. Королёву и приглашает нас с собой, жильё он обещает предоставить в течение трёх месяцев. Я был просто ошарашен этим предложением. Ещё бы, только что все мы завидовали коллективу, сумевшему сделать, казалось бы, невозможное – запустить человека в космос. И вот, пожалуйста – в руках у меня бумага, извещающая, что меня приглашают в этот коллектив работать.
Во мне боролись сложные чувства. С одной стороны, предложение заманчивое: совершенно новая стезя работы, наверняка интересная, предприятие находится рядом с Москвой, а не за сто тридцать километров как г. Дубна, работать с любимым Главным конструктором П. В. Цыбиным, которого я так уважал. С другой стороны, это измена моей любимой авиации, ради которой я пошёл учиться в МАИ, в которой за короткое время после окончания института многого уже достиг, имею самостоятельную работу, Руководство предприятия меня ценит. Ещё неизвестно, как сложится моя судьба в новом коллективе, начинать-то предстояло всё заново, наверняка с низовых должностей, при этом на ходу обучаясь новой специальности по проектированию ракет и спутников, чему нас в институте не учили. Последующие события ещё больше сумятицы внесли в мою голову.
Приближался пуск, который предварительно был намечен на 27 апреля. На полигон прилетел В. Н. Челомей вместе с Министром авиационной промышленности П. В. Дементьевым и Главными конструкторами – разработчиками бортовых систем и оборудования. Наконец-то привезли полётное задание и коэффициенты настройки автопилота. С этими документами прилетел заместитель Антипова, фамилию его я, к сожалению, запамятовал. Когда я их внимательно изучил, то очень удивился. Они сильно отличались от значений, выбранных нами перед моим отъездом на полигон. Я заглянул в свои документы и обнаружил, что нечто подобное мы с Костей тогда исследовали. Результат был всегда отрицательный, так как ракета летела с большими колебаниями по всем трём осям стабилизации. С этими сомнениями я и пришёл на техническое руководство, которое проводил сам В. Н. Челомей.
5.8. Техническое руководство перед пуском и мое заявление на нем
Когда доклады всех Главных конструкторов или их представителей были закончены, В. Н. Челомей перед тем, как подвести итоги, спросил, нет ли у кого вопросов. Я набрался смелости и попросил слова. В. Н. Челомей поинтересовался, кто я такой. Я назвал свою фамилию, должность на филиале и в пусковой команде. После чего он сразу припомнил, что уже общался со мной на защите проекта по ракете П-25. После этого мне было предоставлено слово.
Я подробно рассказал о моих сомнениях по поводу значений коэффициентов настройки автопилота и тех последствиях, которые произойдут в полёте, если они будут заложены в автопилот. Доклад мой был неожиданным на фоне всех положительных докладов, в том числе и представителя фирмы Антипова, отвечающего за эти дела.
Первое время Челомей опешил, видимо не зная, как на мое заявление реагировать. Он вопросительно переводил глаза с меня на представителя фирмы. Затем он обратился ко мне с вопросом, отдаю ли я себе отчёт в том, о чём говорю. Я ему ответил, что потому и попросил слова. Тогда он попросил прокомментировать мое выступление представителя фирмы Антипова. Тот встал и спокойно заявил, что, видимо, я в своих расчетах использовал устаревшие данные по аэродинамическим характеристикам ракеты. Они же проводили моделирование непосредственно перед вылетом на полигон. Представитель Заказчика его утверждение подтвердил. Я на это ответил, что за аэродинамические характеристики ракеты отвечает Филиал ОКБ, а в Филиале – я, как начальник бригады, которая этим занимается. Никаких новых коэффициентов мы не выдавали, и снова подтвердил, что ракета с такими коэффициентами автопилота сразу после выхода из пускового контейнера будет иметь большие колебания.
Владимир Николаевич после некоторых раздумий сказал, что он обязан верить представителям фирмы, отвечающей за управление и стабилизацию ракеты, однако, пообещал, что моё выступление он запомнит. На этом техническое совещание было закрыто. На Государственной комиссии, я, понимая, что В. Н. Челомей решение на эту тему уже принял, не стал вытупать на эту тему.
5.8.1. Пуск и результаты пуска ракеты П-7, мой звездный час
Пуск был назначен на вторую половину дня. Минут за тридцать до пуска к нам в пусковой бункер зашли В. Н. Челомей с Министром П. В. Дементьевым. Владимир Николаевич посмотрел на меня с нескрываемым любопытством, дескать, вот сейчас и посмотрим, насколько ты прав. Я отлично понимал, что если я ошибаюсь, то кара последует незамедлительно. О крутом нраве В. Н. Челомея я был наслышан.
Когда начальство уехало, я стал просить Дмитрячкова выпустить меня из бункера в окоп к теодолистам, но получил решительный отказ. Он сказал, что он как руководитель пуска отвечает за мою безопасность головой. Я спросил, а как теодолисты сидят в своём окопе? Мне было сказано, что по штатному расписанию им положено там находиться. Мне удалось выторговать моё нахождение у дверей бункера с тем, чтобы сразу выскочить из него после пуска. Что я и сделал.
Трудно описать мои чувства, когда я смотрел вслед улетающей ракете. Её действительно болтало по всем осям, пока она не упала у черты горизонта с характерным грибом от взрыва.
Тут же приехали В. Н. Челомей с П. В. Дементьвым. В. Н. Челомей подозвал меня к машине, у которой они стояли с Министром, и стал вкратце пересказывать Министру моё заявление на техническом руководстве. В резюме он сказал, что я показался ему слишком молодым, чтобы оспаривать заключение солидной фирмы, а оказалось, что зря меня не послушал.
Смотрел он на меня уже совсем по-другому, чем перед пуском. Потом задал вопрос, сколько нам надо времени для предварительного анализа результатов пуска. Я ответил, что надо сначала проявить телеметрические плёнки, их высушить, и только потом удастся их предварительно просмотреть. На это потребуется часов пять. Если использовать для просушки спирт, то время можно сократить часа на два. Он улыбнулся и сказал Дмитрячкову, чтобы тот проблему решил. После этого он сказал мне, чтобы я, как только появится результат, приехал к нему в гостиницу, даже если это будет поздно ночью.
Как только начальство уехало, Дмитрячков поблагодарил меня за просьбу о спирте и сказал, что, несмотря на неудачный пуск, для меня сложилось всё, как нельзя лучше. По его мнению, Челомей теперь обязательно приблизит меня к себе и переведёт работать в Реутово на основную фирму. В тот момент я не мог понять радоваться мне этому или огорчаться. В случае перехода на работу к С. П. Королёву, это наверняка создаст мне дополнительные трудности. Впоследствии так это и получилось.
Ну а пока надо было срочно организовывать анализ результатов пуска. Анализом должна была заняться молодая девушка – инженер из основной фирмы, к сожалению, запамятовал, как её звали. Специалистом она оказалась отличным, с задачей справилась достаточно быстро.
Оказалось, что к явно плохой стабилизации ракеты, которая наблюдалась невооружённым глазом, добавилась ещё одна проблема – произошел останов маршевого двигателя по причине отказа топливного насоса двигателя. Это и явилось непосредственной причиной падения ракеты.
Забрав плёнки, мы с Дмитрячковым поехали на доклад к В. Н. Челомею. Был уже первый час ночи. В. Н. Челомей жил в двухэтажном коттедже на второй площадке. Он принял нас в домашней пижаме, до нашего приезда он явно не спал. Я кратко рассказал о результате анализа и сделал заключение о причине падения ракеты. Владимир Николаевич стал более подробно расспрашивать о последовательности событий с аварией двигателя, а я по плёнкам стал ему их рассказывать.
После того, как он лично убедился в справедливости моих выводов, он позвонил Петру Васильевичу Дементьеву, представителю Военно-промышленной комиссии и старшему представителю Заказчика. Они пришли достаточно быстро, Владимир Николаевич стал им докладывать, апеллируя к плёнкам.
После доклада и ответов на вопросы, он встал в картинную позу и произнёс речь, смысл которой сводился примерно к следующему: Он хотел доложить перед майскими праздниками ЦК КПСС и Совету министров СССР об успешном начале испытаний новой ракеты. Для этого была проведена большая научно-техническая и организационная работа, позволившая подготовить такие испытания к праздникам. Все смежники доложили о готовности их систем к началу испытаний. А на проверку выяснилось, что отнеслись они к этой работе халатно. Фирма Антипова выдала ошибочные коэффициенты настройки автопилота, а фирма Соловьёва поставила некачественный двигатель. Как в таких условиях можно выполнять постановления Партии и Правительства в заданные сроки?
Далее он попросил принять меры к бракоделам. Затем, кивнув в мою сторону, он добавил, что к чести нашей фирмы первую ошибку Борис Васильевич обнаружил, жалко только, что он, мало зная меня, мне не поверил. Что же касается двигателя, то не может же наша фирма создавать для приёмки от исполнителя испытательные проверочные стенды для двигателя, тут мы полностью доверяемся фирме изготовителю.
Потом он отпустил нас с Дмитрячковым спать, пригласив нас на самолёт, который улетал утром в Москву с аэродрома «Конституция». Мы поблагодарили его за приглашение лететь вместе с ним, однако от полёта отказались. Дмитрячков сказал, что у него остались ещё дела и лететь утром он не может, а я сказал, что мне удобно уехать вместе со всеми, так как из Москвы надо будет с вещами добираться до Дубны, а к поезду за всей командой пришлют автобус. На что было сказано: «Как Вам удобнее». Во всяком случае, было предложено телеметрические плёнки отправить самолётом, чтобы сразу после майских праздников приступить к их полной обработке и составлению итогового отчёта.
В заключение В. Н. Челомей ещё раз поблагодарил меня, попросил с отчётом не затягивать и прибыть к нему на доклад, как только отчет будет готов.
Когда мы вышли, Дмитрячков сказал мне, что с этого дня я в «обойме» у В. Н. Челомея. Он предложил мне через день лететь с ним в Москву на ЛИ-2, но я опять отказался, считая, что ехать вместе со всей командой лучше. Добравшись до жилой площадки, я застал всех спящими. Самому мне спать пришлось недолго, так как рано утром надо было ехать на пригородный поезд, чтобы добраться до Сталинграда.
Сборы и отъезд напоминали бегство белых из Крыма. Накануне праздников отъезжало в Москву большинство командировочных из Капустина Яра и Владимировки. Этот единственный поезд был переполнен уже во Владимировке. Пришёл он на станцию Паромная, которая находилась перед плотиной Сталинградской ГЭС. Добираться до вокзала пришлось через весь город на автобусе.
Это была одна из причин, почему я решил ехать вместе со всеми поездом. Мне очень хотелось посмотреть Сталинград. Ещё в детстве я мечтал попасть в этот легендарный город. Однако, времени для осмотра города не было. Нас ожидали большие трудности с покупкой билетов. На ближайший поезд билетов не было, и мы попытались улететь рейсовым самолётом, но тоже ничего не получилось. Билеты удалось достать на поздний поезд. Я уже пожалел, что не улетел с начальством. Добрались мы домой только накануне праздников.
Радости при встрече с семьей не было предела, я впервые так долго отсутствовал дома. Огорчение принёс вид Андрея. Оказывается, незадолго до моего приезда он упал, а в руке у него была дудочка, и он разбил себе губу. Так что губа у него была заклеена пластырем. Но это были мелочи, до свадьбы всё действительно зажило.
5.9. Переходить ли от В. Н. Челомея к С. П. Королеву?
Главное, что надо было сделать вернувшись домой, так это принять решение по предложению Павла Владимировича перейти работать к С. П. Королёву. Дома оказалось, что такое предложение было сделано ещё некоторым сотрудникам бывшего ОКБ-256. Одним из них был мой ближайший друг и соратник тех лет Борис Иванович Сотников.
Меня, безусловно, терзали сомнения, связанные в основном со знакомством с В. Н. Челомеем и его вниманием ко мне. Борису Сотникову в этом плане терять было нечего, и он решил переходить. Я по-прежнему находился в колебательном режиме. Для принятия окончательного решения надо было переговорить с Павлом Владимировичем лично. Для этого надо было ехать в Москву.
История моего знакомства с В. Н. Челомеем на полигоне дошла и до руководителя Филиала Милославского. Он вызвал меня к себе и подробно расспросил о делах на полигоне и причине аварии. Его вывод о моей предстоящей карьере совпал с мнением Дмитрячкова. После возвращения в Москву Дмитрячков звонил ему. Я рассказал о поручении, которое я получил от В. Н. Челомея на полигоне.
Я выписал командировку и поехал в Москву. Альбина тоже поехала со мной в командировку для расшифровки телеметрической плёнки, так как оборудование для этих целей находилось только в головном КБ.
Вечером после работы, мы, договорившись предварительно с Павлом Владимировичем, поехали к нему домой на разговор. Жил он на улице Горького недалеко от Белорусского вокзала в двухкомнатной квартире. Комнаты были небольшие, а потолки высокие, всё было заставлено мебелью, поэтому казалось страшно тесно. Павел Владимирович принял нас очень радушно, я впервые видел его в домашней, неофициальной обстановке. Это как-то особенно подействовало на меня. Я его очень уважал за простоту общения, смелые нетрадиционные конструкторские решения, доверие в важных делах молодым кадрам, какую-то отеческую заботу о сотрудниках. В последующей своей жизни я старался поступать аналогичным образом. Насколько мне это удалось – не мне судить. Павел Владимирович поинтересовался, как нам живётся у В. Н. Челомея, и стал рассказывать, чем нам придётся заниматься у С. П. Королёва.
Он рссказал, что у С. П. Королёва он занимает должность его заместителя по военному использованию космоса. Направление это новое, формируется проектный отдел, в который он и приглашает нас работать. Он пообещал сохранить получаемую нами зарплату и предоставить в течение трёх месяцев нормальное жильё в Подлипках. Я ему рассказал о своей работе, общении с В. Н. Челомеем. Он посоветовал мне не особенно доверять Челомею, и рассказал свою историю работы с ним.
По сути дела, эта беседа была решающим моментом в принятии мною решения о переходе работать к С. П. Королёву.
Было совершенно очевидно, что уходить всем одновременно не удастся. Поэтому с Павлом Владимировичем мы договорились, что первыми из бывших «моряков» переходим мы с Сотниковым. Надо было ещё обговорить условия приёма на работу с кадровой службой ОКБ-1 и подать заявление о приёме на работу. В очередной заезд в Москву мы с Сотниковым поехали в Подлипки на переговоры с заместителем Сергея Павловича по кадрам Георгием Михайловичем Пауковым.
Он нас принял, задал обычные кадровые вопросы и кому-то позвонил. Через некоторое время в кабинет зашёл невысокий лысоватый человек в очках, с оттопыренными ушами. Георгий Михайлович представил нам его, сказав, что это начальник 29-го проектного отдела Евгений Фёдорович Рязанов. Нам предстоит трудиться именно в этом отделе.
Евгений Фёдорович расспросил нас о специальности, опыте работы и сказал, что мы ему подходим. Георгий Михайлович позвонил Павлу Владимировичу для уточнения о предоставлении нам жилья и сказал, что мы можем увольняться и приезжать с трудовой книжкой. В конце он добавил, что нам надо будет где-то в Подлипках временно прописаться. Последней фразе мы большого значения не придали, а зря, как потом оказалось.
5.10. Увольнение с филиала ОКБ-52 МАП
По возвращению домой мы стали продумывать стратегию увольнения. Понятно было, что нам откажут. Наверно мы зря решили делать это вместе. Одновременный переход начальников двух ведущих бригад выглядел слишком демонстративно. Тут попахивало «групповщиной». Этого мы, к сожалению, не поняли. Мы подали заявления на увольнение по собственному желанию, с просьбой определить преемника для передачи дел и предупреждением о нашем невыходе на работу через две недели после подачи заявления согласно КЗОТ.
Милославский собрал партийно-хозяйсвенный актив Филиала. Нас выслушали и предложили забрать свои заявления.
Со мной Милославский разговаривал отдельно. Он ещё раз разъяснил мне моё светлое будущее в ОКБ-52, я же, оправдываясь, привёл довод о необходимости перехода работать и жить поближе к Москве желанием обучения в аспирантуре МАИ. Он мне сказал, что переговорит на эту тему с В. Н. Челомеем.
На следующий день он снова вызвал меня и передал свой разговор с В. Н. Челомеем. Мне было предложено поехать к нему на приём. При этом было обещано решение всех вопросов, обосновывающих мою причину увольнения из ОКБ-52. Вопрос аспирантуры решался поступлением в аспирантуру МВТУ им Э. Н. Баумана на кафедру, руководимую В. Н. Челомеем. Вопрос жилья решался путем перевода меня на работу в головное КБ с предоставлением жилья в г. Реутов. Я поблагодарил Павла Андреевича, однако от встречи с В. Н. Челомеем отказался, сославшись на уже достигнутую договорённость с С. П. Королёвым о переходе работать к нему.
В порядке отступления хочу рассказать, что пройдёт семнадцать лет и случай опять сведёт меня с В. Н. Челомеем один на один. Случилось это на похоронах К. Д. Бушуева. Поскольку в программе «Аполлон-Союз» Константин Давыдович был официально представлен как сотрудник ИКИ, то и панихида проводилась в помещении этого института.
Вход в зал прощания был организован через зимний сад. Постояв в почётном карауле, я вышел в этот сад подышать свежим воздухом. Вдруг вижу, что по дорожке прямо на меня идёт Владимир Николаевич. Поравнявшись со мной, он протянул мне руку и, внимательно глядя на меня, сказал, что не может вспомнить, каким образом мы знакомы. Пришлось мне коротко напомнить события 1961 года и мою работу в ОКБ-52. После этого он задал мне вопрос: «Ну и чего же Вы у Королёва достигли?» Я ответил, что сейчас работаю Первым заместителем Главного конструктора по проекту «Энергия-Буран», а до этого работал заместителем Константина Давыдовича. Владимир Николаевич ещё раз пожал мне руку и сказал: «Зря Вы тогда от меня ушли». Это была последняя наша встреча.
Две недели пролетели быстро, мы вторично подали заявления и стали требовать у начальницы отдела кадров выдачи нам трудовой книжки. Она, отлично зная, что нас партийная организация не отпустила, попыталась нам написать в бегунок подпись парткома. Мы энергично протестовали, доказывая незаконность такой подписи. На наше счастье она оказалась неопытным кадровиком, незадолго до этого приступившим к этой работе после партийной работы в райкоме партии. После наших угроз, что за каждый день нашего вынужденного прогула она будет платить из своей зарплаты, трудовые книжки мы получили.
Мы решили свой гражданский вопрос, не решив партийного. На партийном учёте мы по-прежнему остались в Филиале ОКБ-52. Конфликт был налицо, так как партия строилась по территориально-производственному принципу. Мы, конечно, получили заверение Павла Владимировича, что этот конфликт в дальнейшем будет улажен с помощью парткома ОКБ-1.