Глава 1. Детство
Я вятский человек. Родился 12 января 1934 года в городе Котельниче Кировской области в семье служащих, выходцев из крестьянских семей. Моя мама Герасимова Екатерина Георгиевна работала парикмахером, отец Чернятьев Василий Алексеевич – служащим снабжения. Родители мои разошлись, когда мне было около года. После развода отец уехал жить в г. Киров и вскоре обзавелся другой семьей. За всю последующую жизнь я видел его три раза. Один раз я был еще совсем маленьким, когда мне было около 4-х лет, второй раз – в 16 лет, во время моего посещения г. Кирова по авиамодельным делам (мне очень хотелось увидеть своего отца), и в третий раз – когда мне было 29 лет. На этот раз отец нашел меня (по его выражению, чтобы посмотреть, что из меня вышло). Я тогда жил в г. Калининграде М.О., работал в КБ С. П. Королева, был женат, имел двоих детей. Незадолго до этого я купил автомашину «Волгу». Отец собирался выходить на пенсию, и, видимо, ему хотелось посмотреть на своего взрослого сына.
Как выяснилось вскоре, за этим стояли определенные меркантильные планы и надежды. Не буду его судить, дети родителей не выбирают.
Так что вырастила, воспитала и «поставила на ноги» меня только моя мама. Я ей бесконечно благодарен за это.
С 1937 по 1944 год у меня был отчим – Усов Павел Петрович, в Котельниче он работал на хлебопекарне заведующим производством, затем хозяйственником в артели инвалидов «Трудовая коммуна».
Жили мы в Котельниче на улице Урицкого в доме № 28. Дом был с мезонином. Два окна слева на первом этаже – это окна нашей комнаты. Ещё два окна выходили во двор. В этом доме я родился, в этом же доме меня крестили, здесь прошло мое детство и юность. Сейчас этого дома нет, на его месте построен большой панельный пятиэтажный дом.
Мама была родом из деревни Комлёвшина Свечинского района Кировской области. Там оставались жить ее отец – мой дедушка Егор и ее брат – мой дядя Андрей Егорович (маме не нравилось грубоватое, по её мнению, отчество Егоровна и она каким-то образом переделалась в Георгиевну). До войны у дяди Андрея было уже трое детей: Анатолий, Женя и Люба. С начала войны его сразу забрали в армию. Во время Харьковской операции 1942 года он был тяжело ранен, раненым долго пролежал в снегу и обморозил обе ноги. С войны он пришел инвалидом первой группы без ступней обеих ног. После его возвращения родились еще две дочери: Надя и Фаина. К сожалению, Толя, Женя и Люба уже умерли. А Надя и Фаина живут сейчас в городе Кирове. Когда мне удаётся там бывать, я всегда с ними встречаюсь.
Вспоминая о моих родственниках, не могу забыть и о моих крёстных – Павле Петровиче и Екатерине Яковлевне Ворониных. В моем детстве они играли большую роль. Они были знакомыми моих родителей по работе. Поскольку у нас с мамой и у них в Котельниче никого родных не было, то они в предвоенные и военные годы были очень близки нам. Я даже некоторое время жил у них, когда мама в 1939 году ездила по путевке на курорт в Крым.
Крестный был слепой. Он ослеп в Первую империалистическую войну, когда он был в армии. Они с солдатами выпили трофейного спирта из железнодорожной цистерны, который оказался бутиловым. Большинство из них умерли, а крестный ослеп. Работал он в артели инвалидов, изготовлял подмышечники для костылей. Уже во время отечественной войны, когда спрос на костыли резко возрос, я стал потихоньку помогать ему в этом и страшно гордился, когда у меня стало получаться.
Крестная работала поваром в детском садике от железной дороги. В этот детский садик я ходил два последних предвоенных года. Несмотря на то, что ходить от дома до садика приходилось достаточно далеко и при этом пересекать железнодорожные пути (пешеходного моста тогда не было), мне там очень нравилось. Сад располагался на окраине города за железнодорожной станцией, вокруг него было много горок, с которых зимой было хорошо кататься.
Большим разочарованием для меня было то, что большинство ребят из моей группы в 1940 году ушли в школу в 1-й класс. Я был моложе их на год-полтора, и, несмотря на то, что по развитию я подходил (маме даже было рекомендовано отдать меня в школу пораньше), пробить запреты РОНО (районный отдел народного образования) не удалось.
Много мне для раннего развития дали ежедневные занятия с врачом в Киеве с января по март 1940 года. Дело в том, что на протяжении трех лет я сильно заикался. Заикаться я стал из-за испуга. Как сейчас помню тот момент, когда меня мальчишки постарше пытались затолкать под стоящую с работающим двигателем грузовую автомашину.
Маму в январе 1940 года направили на высшие курсы профдвижения в Киев. Она взяла меня с собой в надежде вылечить от заикания. Надежда ее оправдалась. Там она нашла профессора, который за три месяца меня полностью вылечил от этого недуга. Одним из элементов этого лечения был пересказ нараспев по слогам содержания книжек в картинках. Этих книжек у профессора было множество. Когда мы уезжали и прощались с ним, он посоветовал маме отдать меня в школу с шести лет, т. к. к школе я был практически подготовлен. Но в то время в школу принимали с 8–9 лет.
В школу с шести лет я не пошел, но с семи лет это удалось. Это был 1941 год.