На космодроме. день за днем
Будни космодрома
5 апреля вся команда космонавтов прибыла на полигон. Вылетали с аэродрома Чкаловская тремя самолетами Ил-14. Самолеты взлетали с пятиминутным интервалом [39].
В самолете с Н. П. Каманиным летели Ю. А. Гагарин, Г. Г. Нелюбов, П. Р. Попович, В. И. Яздовский, Е. А. Карпов, В. Н. Холодков и С. М. Алексеев. В самолете Л. И. Горегляда – Г. С. Титов, А. Г. Николаев, В. Ф. Быковский, И. А. Азбиевич, Н. Ф. Никерясов, Андрей Викторович Никитин – врач-терапевт, наблюдавший космонавтов, академик В. В. Парин и еще один Н. К. Никитин – парашютист, готовивший космонавтов. Николай Константинович Никитин летел по настоятельной просьбе Гагарина, хотя Каманин не хотел его брать на этот пуск. В третьем самолете летели врачи и кинооператоры ВВС [1]. По долго не нарушавшейся традиции на космодром основной экипаж и дублеры летели в разных самолетах.
Полет проходил при попутном ветре. Поэтому летели без посадки. В 14 часов 30 минут по московскому времени произвели посадку на аэродроме полигона. Космонавтов встречали Королев, Келдыш, Галлай и офицеры штаба полигона. Съемку встречи вели кинооператоры Суворов и Филиппов. После обустройства Н. П. Каманин сел за свои записи, а космонавты стали играть в волейбол.
Поначалу все прибывшие космонавты жили вместе. Об этом вспоминает П. Р. Попович: «Прилетев на космодром в апреле 1961 года, мы жили с Юрием Гагариным в одной комнате (только ночь накануне старта он провел с Германом Титовым). Помню, 10 апреля, когда мы уже улеглись, я полушутя, полусерьезно спросил его:
– Вот послезавтра стартуешь, вернешься уже знаменитым, не зазнаешься, не забудешь своих друзей?
Вопрос был с «подначкой», я понимал, конечно, что Юрий возмутится, но такой реакции, какая последовала, действительно ожидать было трудно. Юрий вскочил с кровати, подбежал ко мне (я невольно весь сжался, хотя побороть меня в отряде никто не мог) и яростно, горячо бросил:
– Как ты можешь такое говорить? Ведь мы с тобой шли одним путем – техникум, аэроклуб, училище летчиков… Неужели мог так подумать? Здесь даже шутка неуместна…» [40].
Работа на полигоне в последние дни перед пуском шла по планам, которые уточнялись, но главным было «загрузить» космонавтов работой, которая, с одной стороны, не приводила бы к чрезмерному физическому и эмоциональному утомлению, а с другой – не позволяла надолго оставаться наедине и предаваться праздному ожиданию. На это особое внимание Каманина обратил Сергей Павлович Королев.
6 апреля 1961 года прилетел Константин Николаевич Руднев – председатель Государственной комиссии по запуску корабля «Восток» с космонавтом. В тот же день С. П. Королев провел техническое совещание по готовности к пуску, на котором присутствовали К. Н. Руднев, М. В. Келдыш, А. И. Семенов, А. Г. Мрыкин и все главные конструкторы. Были рассмотрены вопросы готовности отдельных систем корабля «Восток-ЗА» к полету. Заслушаны доклады Г. И. Воронина, главного конструктора ОКБ-124, о системах регенерации воздуха и С. М. Алексеева, главного конструктора Завода № 918, – о скафандре, кресле пилотов, парашютных системах, неприкосновенном аварийном запасе и автоматике приземления. По результатам было дано заключение о готовности систем к полету [1].
По поручению Руднева Каманин и представитель КГБ Макаров отрабатывали инструкцию космонавту на случай посадки на иностранной территории. В тот же день Королев, Келдыш и Каманин подписали задание космонавту на полет, в котором указывались цели полета и действия космонавта при нормальном ходе полета и в особых случаях.
А вечером 6 апреля Гагарин и Титов надевали свои индивидуальные скафандры и под руководством С. М. Алексеева, Ф. А. Востокова и В. И. Сверщека проводили подгонку подвесной парашютной системы.
Затем они отрабатывали положение космонавта в кресле в момент катапультирования [39].
7 апреля 1961 года космонавты вместе с Каманиным ездили на вторую площадку космодрома, где провели тренировочные занятия по ручному спуску и действиям после приземления. В одной из лабораторий МИК на первом этаже была развернута приборная доска с глобусом. Все операции выполнялись под контролем Даревского, конструктора КБ ЛИИ, в котором разрабатывались пульт пилота и первый космический тренажер. От военных испытателей на занятии присутствовал В. Андрианов, руководил занятием В. И. Ярополов.
Среди космонавтов отношение к этим повторным проверкам и занятиям было несколько скептическим. Они много тренировались до этого и, как вспоминает П. Р. Попович, считали эти занятия «начетничеством, талмудизмом и еще кое-чем…» [19]. В чем-то понять их можно, но можно понять и руководителей, которые считали необходимым подстраховаться – «Мы сделали все, что могли, чтобы все прошло гладко».
После этого на втором этаже по специальной переговорной линии наземной станции «Заря», главным конструктором которой был Юрий Сергеевич Быков, провели тренировку космонавтов по ведению связи. Руководил тренировкой начальник лаборатории радиосистем космических аппаратов, участник Великой Отечественной войны, инженер-майор Г. Д. Ракитин. Космонавты тренировались в использовании своих позывных: Гагарин – «Кедр», Титов – «Орел».
Представляют интерес воспоминания одного из испытателей – А. П. Завалишина [41]. Они, к сожалению, не имеют точной привязки к дате. Эпизод, возможно, малозначительный, который он описывает, произошел не позднее 9 апреля. В попытках восстановить ход событий даже самые мелкие детали имеют значение и представляют несомненный интерес. Завалишин вспоминает, что за их игрой в футбол наблюдало несколько офицеров в летной форме. После игры в душевую заглянул один из них – старший лейтенант. В коротком разговоре с Завалишиным он критически отозвался об оборудовании душевой кабины, которой очень гордились испытатели. Завалишина это очень задело, и он резко ответил лейтенанту. А полчаса спустя, придя вместе с А. Давиденко в МИК на свое рабочее место около космического корабля, они увидели около него того самого лейтенанта, обвешанного датчиками и проводами. «Будешь имитировать «Ивана Ивановича»?[1] – спросили мы его, – пишет Завалишин. – Нет, – ответил будущий первый космонавт (а это был именно он), – буду обживать кабину и привыкать к проводам». Далее Завалишин пишет о том, что инженеры и испытатели вместе с космонавтами занимались подгонкой датчиков и другой измерительной аппаратуры. Как он указывает, они «придирчиво оценивали и анализировали действия и поведение космонавтов при отработке действий пилота при ручном управлении кораблем». Вероятнее всего, этот эпизод относится к 7 апреля, поскольку, по другим источникам, именно 7-го космонавты и занимались отработкой этих действий.
После этого в течение двух часов космонавты занимались спортом: играли в мяч, пинг-понг, бегали [39]. Каманин стал обучать космонавтов игре в бадминтон. Особенно эта игра понравилась Гагарину и Титову. Спортивные занятия космонавтов снимали на кинопленку.
Еще утром на полигон прилетел маршал Москаленко. Но Каманин держал паузу и до обеда с ним не встречался. В 15 часов по местному времени космонавты отдыхали, Каманин уединился для ведения записей. После этого переговорил по ВЧ с Главкомом ВВС, доложил, что полет планируется на 11–12 апреля. Главком сообщил о поступлении сведений о том, что американцы планируют запуск своего астронавта на 28 апреля. Каманин заверил, что раньше нас американцы в космос не отправятся. Главком высказал желание оказаться в районе посадки. Дальнейшие события показали, что это намерение осталось неосуществленным.
Стало ясно, что на старт никто из начальства больше не прилетит. Вечером космонавты смотрели фильм «Осторожно, бабушка!». Это потом у космонавтов частью предполетного ритуала стал просмотр фильма «Белое солнце пустыни». А перед первым полетом в космос смотрели именно эту комедию – «Осторожно, бабушка!». В своих дневниках Н. П. Каманин назвал этот фильм «пустышкой». Между тем фильм стал одним из лидеров проката 1961 года.
Постановщиком фильма была Надежда Александровна Кошеверова (1902–1989). В свое время ею были сняты «Золушка» и «Укротительница тигров». Музыку к фильму написал известный композитор В. Соловьев-Седой. В фильме снимались легендарные Фаина Раневская и Сергей Филиппов, а также Ариадна Шенгелая, Людмила Маркелия, Ролан Быков, Юлиан Панич, Леонид Быков [42].
Кроме этой развлекательной комедии космонавты посмотрели документальный фильм «Восток-1», в котором использовались технические съемки, связанные с созданием и отработкой космического корабля «Восток». Во время просмотра фильмов Главком РВСН Москаленко высказал пожелание встретиться с космонавтами. Каманин, сославшись на большую загрузку, не стал назначать определенного времени. Очевидно, что такой уклончивый ответ Н. П. Каманина являлся следствием внутренних противоречий, существовавших тогда между ВВС и РВСН.
Об этой тренировке – обживании космонавтами космического корабля, в котором им предстояло отправиться в полет в космос, случившейся за несколько дней до старта, надо сказать особо. О перипетиях организации ее проведения сохранились заметки М. Л. Галлая, который был приглашен методистом в отряд космонавтов самим С. П. Королевым.
М. Л. Галлай в своих мемуарах пишет: «…И тут у нас, отвечавших за методическую сторону дела, возникла естественная мысль: не годится, чтобы космонавт сел в свой корабль – не в тренажер, пусть полностью воспроизводящий весь интерьер, а в подлинный, настоящий корабль, тот самый, в котором ему предстоит лететь в космос, – не годится, чтобы сел он в него впервые перед самым стартом. Известно, как долго и тщательно обживает летчик кабину нового для данного летчика или нового вообще самолета. Весь опыт авиации свидетельствует, что ощущение, определяемое словами «как дома», – единственное, которое обеспечивает летчику в кабине самолета нормальную работоспособность и внутреннюю уверенность в том, что все в этой кабине «на своем месте». Стало ясно, что космонавтам тоже необходимо свою кабину «обжить». Ясно?.. Неожиданно оказалось, что эта нехитрая мысль была ясна далеко не всем. Раздались голоса: «Вот новости! Кому это нужно? Заденут там еще что-нибудь, поломают…»
Правда, как раз те, кто в первую очередь отвечал за сохранность каждого тумблера в корабле и, казалось бы, должен встретить новую идею наиболее неприязненно, как раз они (как, например, ведущий конструктор «Востока») эту идею восприняли с одобрением, сразу уловили, что если уж суждено чему-то оказаться не «на своем месте», то пусть уж лучше это выяснится при пробной примерке, а не при посадке космонавта в корабль на стартовой площадке… Но, несмотря на это, споры продолжались.
И снова, как это бывало уже не раз, мгновенно все понял и решительно поддержал нас С. П. Королев.
– Будем делать примерку. На основном корабле. И в рабочих скафандрах, – объявил он.
В этом споре С. П. Королев, сам когда-то летавший и на планерах, и на самолетах, принял точку зрения опытных авиаторов, методистов, которые готовили космонавтов.
Примерка состоялась несколько дней спустя. Дело происходило поздним вечером. В ярко освещенном просторном зале монтажно-испытательного корпуса открылась маленькая боковая дверка, и из нее вышел неузнаваемо толстый в своем ярко-оранжевом скафандре Гагарин. Медленно, переступая с ноги на ногу, он дошел до эстакады, на которой стоял космический корабль, неторопливо вступил на площадку подъемника, а потом, когда подъемник доставил его к люку, поддерживаемый под руку ведущим конструктором, опустился в люк «Востока», надел привязные ремни, подключил разъемы коммуникаций.
– Ну, Юра, теперь спокойненько, делай по порядку, как на тренажере.
И Гагарин начал последовательно выполнять положенные по программе операции. Все действительно шло, как на тренажере. Только световые и звуковые имитации здесь отсутствовали. (Это точка зрения М. Л. Галлая, что расходится с точкой зрения испытателей, обеспечивавших эту тренировку в МИКе. – В. К.) Но это с лихвой компенсировалось главным – работа шла как на тренажере, но не на тренажере. Работа шла в настоящем космическом корабле.
Гагарин делал свое дело серьезно, внимательно, с полной добросовестностью, так же, как он делал все в долгие месяцы подготовки. Не допустил ни одной ошибки. А когда закончил, на предложение вылезать ответил: «Одну минутку!» – и еще раз внимательно осмотрелся, потрогал наименее удобно – далеко или очень сбоку – расположенные кнопки и тумблеры, словно еще немного пообживал свое рабочее место… Да, видно, не зря, совсем не зря была предпринята вся эта затея! Теперь в день полета Гагарин придет в кабину космического корабля как в место, ему уже знакомое.
После Гагарина ту же процедуру полностью проделал Титов. Правда, проделал немножко иначе, как бы в несколько другой по сравнению с Гагариным тональности: пытался, преодолевая оковы ограничивающего свободу движений скафандра, идти побыстрее и в люк корабля протиснулся без посторонней помощи. Делать что-либо в размеренном темпе было ему не «по темпераменту».
– Да, разные они, эти ребята, – сказал Азбиевич. (Напомним, что он, опытный летчик-испытатель, как и Галлай, был методистом первого отряда, но от ЦПК.)
Когда дошло дело до работы в корабле и обживания своего рабочего места, Титов действовал так же, как и Гагарин: внимательно, добросовестно, очень четко. Различия между ними как бы снивелировались. Индивидуальность растворилась в профессиональном» [8].
Еще до недавнего времени нигде не сообщалось о том, как и когда космический корабль для полета Юрия Гагарина был доставлен на космодром. Некоторую ясность внесли воспоминания Олега Генриховича Ивановского, опубликованные в 2005 г. Хотя полной определенности в них нет. Ивановский пишет: «…Самого корабля на космодроме еще не было, ждали его прибытия со дня на день. Сергей Павлович нервничал. (Напомню, он прилетел на полигон только 4 апреля. – В. К.) Встретив меня в проходе зала, он остановился и вполголоса, не поворачиваясь ко мне, а глядя в стену, сказал:
– Ваш заместитель, Фролов, серьезный человек? Да вообще, чем они там думают? Решили «Восток» на космодром по частям присылать? Что это такое?»
Прилет космонавтов ожидался 5 апреля. Как мы помним, Черток с Келдышем вылетели поздно вечером 4 апреля. Вместе с тем Ивановский вспоминает, что о решении высылать на космодром «Восток» частями С. П. Королеву сообщали находящиеся в Москве директор завода при ОКБ-1 Роман Анисимович Турков и Б. Е. Черток, с ними находился и заместитель Ивановского Евгений Фролов. Таким образом, отправляясь на полигон, Черток знал истинную причину доставки корабля по частям, но, по-видимому, не стал рассказывать всех деталей С. П. Королеву. Прибыв на полигон, Е. Фролов рассказал свое-му непосредственному руководителю О. Ивановскому об эпопее с последней проверкой корабля, выполнявшейся перед самой отправкой. Оказалось, что во время этого испытания, когда собирались проверить антенный тракт, в электропроводке корабля произошло короткое замыкание. Разобрали чуть ли не половину корабля, но короткое замыкание «пропало». Поэтому, чтобы не рисковать, приняли решение заменить весь тракт. Вот почему спускаемый аппарат и задержали с отправкой. Учитывая спешность, сначала отправили приборный отсек (так его называли, хотя позже, в официальных сообщениях, он назывался приборно-агрегатным отсеком). В общем-то, ничего страшного не случилось. И с приборным отсеком можно поработать. Первые сутки испытаний прошли. Как известно, тренировка с посадкой космонавтов в корабль прошла 8 апреля. Поэтому доставка корабля произошла между четвертым и седьмым апреля, в два этапа, с задержкой между доставкой отсеков в два дня.
При этом известный инцидент, который произошел между С. П. Королевым и О. Г. Ивановским, когда Главный отправил его домой «по шпалам», случился во время испытаний приборного отсека, еще не состыкованного со спускаемым аппаратом. Опробовалась работа двигателей ориентации, при этом обнаружилась нечеткая работа одного из клапанов, управляющего расходом газа. Его тоже пришлось заменить [43].
Кто полетит?
8 апреля 1961 года состоялось заседание Государственной комиссии под председательством Руднева по запуску космического корабля «Восток-ЗА». В заседании участвовали Москаленко, Королев, Зверев, Келдыш, Семенов, Мрыкин, Бармин, Ярославский, Глушко, Алексеев, Воронин, Косберг, Ишлинский, Парии, Яздовский, Каманин. Наверняка были и другие участники, но их можно установить только по косвенным признакам. Рассмотрели и утвердили задание на космический полет, составленное и подписанное М. В. Келдышем, С. П. Королевым и Н. П. Каманиным. Содержание задания: одновитковый полет вокруг Земли на высоте 180–230 км; продолжительность полета – 1 ч 30 мин; цель полета – проверить возможность пребывания человека в космосе на специально оборудованном корабле, а также проверить в полете оборудование корабля и радиосвязь, убедиться в надежности средств приземления корабля и космонавта.
Комиссия в расширенном составе заслушала доклады Каманина и Миловского о готовности средств поиска. После этого на заседании остались только члены Государственной комиссии. Обсудили еще ряд вопросов. Кто полетит. О регистрации полета как мирового рекорда и о допуске на старт и в район посадки спортивных комиссаров. О вручении шифра логического замка космонавту. Об аварийном катапультировании космонавта на старте. О времени проведения торжественного заседания Государственной комиссии.
Были приняты соответствующие решения. По первому вопросу от имени ВВС Н. П. Каманин предложил первым кандидатом на полет считать Юрия Алексеевича Гагарина, а Титова Германа Степановича – запасным. Комиссия единогласно согласилась.
По поводу выбора кандидата на первый полет бытует множество версий. Своеобразный резюмирующий итог этой полемики находим в воспоминаниях Сергея Никитовича Хрущева, сына Никиты Сергеевича Хрущева, в то время Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР. Вот дословная цитата: «…Многих почему-то волнует: кто выбрал Гагарина? Генерал Каманин, набиравший молодых пилотов в космонавты[2]? Сергей Королев? Министр обороны маршал Малиновский? Или мой отец, Никита Хрущев? Думаю, что все они и никто в отдельности… Бытует версия, что Королев послал отцу фотографии всех летчиков, готовящихся к полету, и тот назвал Гагарина. Не думаю, не его это было дело – отбирать участника первого полета, и маловероятно, что Королев мог обращаться с таким вопросом к главе правительства. При встречах они обсуждали проблемы иного уровня. Кандидата на первый космический полет (как и невесту) не резон выбирать по фотографии, надо знать человека. Думаю, что выбор происходил своим бюрократическим чередом, со ступеньки на ступеньку…» [44].
Рискну высказать свое мнение по этому вопросу. Гагарина от прочих отличали большая, если можно так выразиться, социальная, зрелость, кроме этого наблюдательность и большая точность в передаче своих ощущений при выполнении заданий во время подготовки. А для первого полета это было наиболее важным.
Если присмотреться к изображениям Ю. Гагарина, Джона Гленна (напомню, что это первый американец, совершивший орбитальный полет вокруг Земли), Нейла (Нила) Армстронга (первого землянина, ступившего на поверхность Луны), можно заметить, что все они принадлежат к одному психофизическому типу личности. И это не случайно. По-видимому, в их облике, манере поведения, стиле общения есть что-то, вызывающее симпатию и соответствующее носителю лучших человеческих черт в представлении современников.
Интересно сравнить разные мнения по этому поводу. Одно из них принадлежит К. П. Феоктистову, который, как известно, ревниво относился к Ю. Гагарину. Его высказывания и суждения были разноречивы. Но мы ограничимся одним – он его сделал в 1986 году. При этом К. П. Феоктистов, с одной стороны, полемизирует с аргументацией Е. А. Карпова, первого начальника отряда космонавтов, а с другой – как бы подтверждает его оценки. Например, он описывает первое посещение космонавтами предприятия С. П. Королева, когда им впервые показали космический корабль. «На вопрос С. П. Королева: «Думаю, желающие посидеть найдутся?» – ответа не последовало. Случилась заминка. Никто не решался первым подняться в кабину и занять кресло космонавта не в макете, а в настоящем корабле… Гагарину свойственны были быстрота реакции и решительность, что и сказалось в эту минуту.
– Разрешите мне? – обратился он к Королеву. И, сняв ботинки, легко подтянулся на руках за кромку люка и опустился в кресло. Молча. Сосредоточенно. Серьезно.
Королев подтолкнул локтем соседа и чуть слышно шепнул: «Вот этот, пожалуй, пойдет первым в полет…»
…И хотя, конечно, окончательный выбор был сделан Государственной комиссией на космодроме, всем давно было ясно, что первым должен лететь Юрий Гагарин. В последующем подтвердилось, что выбор был правильным. Гагарин выдержал испытание славой, достойно представлял нашу Родину на всех континентах планеты» [45].
Справедливости ради надо признать, что об этом эпизоде Феоктистов рассказывает с чужих слов. Его в то время не было в цехе. Очевидцем был Олег Генрихович Ивановский, который приводит этот эпизод в своей книге, выпущенной в 1970 г., еще под псевдонимом Алексей Иванов.
Интересными представляются высказывания Евгения Анатольевича Карпова, сделанные им в разные годы. На вопрос: «Почему первым полетел Ю. А. Гагарин?» – он дал такой ответ:
«…Попробуем разобраться в этом вопросе и приблизиться к истине. Начнем с того, что на него очень хорошо ответил Н. П. Каманин, сказав однажды, что Гагарин выдвинул себя сам. И это действительно так… Еще в детстве Юра стремился быть первым и, как правило, добивался этого. Причем это стремление всегда было осознанным. Перед окончанием Оренбургского летного училища в письме домой он писал: «Всегда быть впереди, теперь, когда осталось учиться всего два дня, уж как-нибудь… не сдамся, не сломаюсь… Ведь я у цели». Все учебные заведения Гагарин оканчивал по первому разряду, с отличием. И надо подчеркнуть, что добивался он этого прямым, честным и достойным путем. Такие результаты человеку не даются «с легкостью необыкновенной». В основе у Юрия – природный ум и огромное трудолюбие. Сохранилась запись в его дневнике, относящаяся к 1957 г.: «Раньше офицерская жизнь казалась мне верхом благополучия, раем, площадкой для отдыха после трудов праведных, но я глубоко заблуждался. Трудовая жизнь только началась. И оказывается, у меня столько обязанностей, что в предстоящие двести лет умирать нельзя. Труд, труд, труд». И он трудился – трудился честно и старательно. Не всегда все получалось сразу, бывали срывы и неудачи. Но, в конце концов, Гагарин добивался отличного результата. Так было и в ЦПК (Центре подготовки космонавтов). Через несколько месяцев после начала занятий мы обратили внимание, что, не обладая никакой формальной властью, Юрий стал авторитетом для своих товарищей, стал, если угодно, центром коллектива, его фактическим лидером. Юру никогда не носило из стороны в сторону по волнам жизни, он шел по ней целеустремленно. И хотя цели его менялись, целеустремленность как черта характера всегда сохранялась. Учась в саратовском техникуме, он, по его же словам, заболел болезнью, «которой нет названия в медицине, – неудержимой тягой в небо, тягой к полетам». Хотелось бы от себя добавить, что тяга эта сразу же приобрела редкую особенность – полет с космическим уклоном. Сохранившиеся документы свидетельствуют, что интерес к космосу появился у Юрия, еще когда он был подростком. А в период учебы в Саратове этот интерес окреп. «Циолковский перевернул всю мою душу», – напишет он позднее. С годами этот интерес к космосу растет. В 1958 году, уже летая в Заполярье, он пишет старшему брату: «Я настолько болен, что в одном письме передать свои страдания не могу. О своих переживаниях не могу никому рассказать. Мне даже снятся корабли, ракеты, такое безмерное пространство космоса, астероиды и Маленький Принц». А в следующем году лейтенант Гагарин подает рапорт с просьбой учесть его горячее желание и по возможности направить для подготовки к космическим полетам. Вот то главное, по моему мнению, что выделяло Юрия Гагарина из числа сверстников на всех этапах жизни, в том числе и в ЦПК. К этому следует добавить такие неоспоримые гагаринские достоинства, как беззаветный патриотизм, непреклонная вера в успех полета, отличное здоровье, неистощимый оптимизм, быстрота ума и любознательность. И еще смелость и решительность, аккуратность, выдержка, простота, скромность, большая человеческая теплота и внимание к окружающим людям. Когда к осени 1960 года в шестерке космонавтов определился лидер – Гагарин – и ему стало об этом известно, такие его качества, как доброта и отзывчивость, проявились наиболее ярко.
Что касается выбора первого космонавта, то распространенные мнения по этому вопросу верны и неверны. Симпатизировал ли Сергей Павлович Юре? Да, безусловно. Более того, он, можно сказать, его любил. Замечу, что у Сергея Павловича было какое-то особенное чутье на людей, с которыми ему приходилось работать. Он внимательно присматривался ко всем космонавтам, и его мнение совпало с мнением тех специалистов, которые отдавали предпочтение Гагарину. Но было ли это определяющим? Нет. Вспоминаю случай на последнем этапе подготовки, когда стало ясно, что, скорее всего, первым полетит Юрий Гагарин, а дублером будет Герман Титов. Выяснилось – корабль перетяжелен. Сергей Павлович поставил задачу перед всеми главными конструкторами, техническими руководителями подготовки к полету изыскать возможность снижения массы корабля до требуемого предела. Меня предупредил, чтобы к полету был готов и Титов, поскольку вес его тогда был на 4 килограмма меньше, чем у Гагарина. Так что – любовь любовью, а дело делом.
Теперь в отношении экспертного опроса. Мы действительно предложили первой шестерке высказать свое мнение, кому лететь первому. Пятеро из них назвали Гагарина, лишь сам Юрий поскромничал. Результаты опроса также учитывались при выработке решения о первом космонавте, но само решение определялось большим количеством объективных показателей и основывалось на собранных во время предполетной подготовки данных по каждому космонавту, которые были представлены в двух объемистых томах. В августе 1960 г., по завершении первоначального этапа обучения, проходила первая аттестация кандидатов в космонавты. В аттестации старшего лейтенанта Ю. А. Гагарина, в частности, было написано: «Выделяется среди товарищей широким объемом активного внимания, сообразительностью, быстрой реакцией». Врач Н. Н. Туровский, проработавший с космонавтами более 20 лет, аргументируя правильность назначения Гагарина первым космонавтом, приводит такие качества Юрия Алексеевича, как его наблюдательность и способность очень точно и образно передать увиденное. А это, при прочих равных условиях, становилось неоценимым. Врач А. Р. Котовская, занимавшаяся испытанием устойчивости организма кандидатов на центрифуге, отмечала редкую гармонию физического развития Гагарина. Она решилась на испытание с тринадцатикратной перегрузкой потому, что верила в высокие резервные возможности Гагарина.
Все это, естественно, учитывалось при выборе первого космонавта. Как видите, это была серьезная работа» [46].
И когда говорят, что решение о том, кто будет первым, было принято в последние дни перед запуском, это не совсем верно. Ведь в последний момент могло произойти что угодно, и это внесло бы свои коррективы в отбор кандидата на первый полет.
Со временем появились и более явные свидетельства тому. Например, только во втором издании своей книги «Следы в сердце и памяти», изданной уже в 2007 г., Рефат Фазылович Аппазов опубликовал свои воспоминания, связанные с полетом в космос Юрия Гагарина. Там есть и такой эпизод. «О готовящемся пилотируемом полете знали далеко не все сотрудники предприятия, но все же слухи просачивались, и во всех подразделениях нашего конструкторского бюро с большим нетерпением ожидали этого дня. Естественно, всех интересовало, кто же будет первым человеком, который совершит этот полет. Как-то, когда руководители нескольких расчетно-теоретических подразделений собрались для обсуждения очередного вопроса, появился В. П. Мишин, первый заместитель С. П. Королева, в подчинении которого мы находились. Хитро подмигивая и широко улыбаясь, без предисловий объявил, что он только что узнал имя будущего первого космонавта. «Я его сам только что видел, его зовут Юра», – сказал он, сияя, как медный самовар, но тут же добавил, что больше он нам ничего сказать не может, и предупредил всех, чтобы мы держали язык за зубами» [13]. Понятно, слишком много случайностей подстерегает человека на пути к такому свершению. Любой «сбой» в самочувствии мог привести к иному решению.
По второму вопросу на заседании Государственной комиссии – о регистрации космических рекордов – «против» выступили только Москаленко и Келдыш, «за» высказались Каманин и Королев, их поддержал Руднев. В итоге приняли постановление: «Оформить полет как мировой рекорд, но при составлении документов не допустить разглашения секретных данных о полигоне и носителе».
По вопросу о вручении шифра логического замка приняли решение: «Дать шифр космонавту в специальном пакете. Поручить тт. Каманину Ивановскому Керимову Галлаю решить вопрос о выборе шифра и способе сохранения его на земле и в корабле».
Наконец, по вопросу об аварийном катапультировании космонавта на старте решили: «…до 40-й секунды полета команду на катапультирование подаст Королев или Каманин, после 40-й секунды полета космонавт катапультируется автоматически».
Торжественное заседание решено было провести 9 апреля и уже там официально объявить имя первого кандидата для полета, а также имя его дублера.
После заседания члены Государственной комиссии прошли в цех и наблюдали за тренировкой Гагарина и Титова в корабле. Тренировка прошла хорошо, связь и оборудование работали нормально. Космонавты в скафандрах по очереди занимали место в корабле. Включение всех систем осуществлялось с наземного центрального пульта управления (ЦПУ), за которым находились В. Е. Стаднюк, Ю. А. Карпов и В. К. Щевелев. В. И. Ярополов согласно программе проведения тренировки подавал команды по шлемофонной связи, а операторы определенных систем включали свои системы на космическом аппарате, чтобы аппарат, как говорят испытатели, «дышал».
Космонавты, находясь в спускаемом аппарате, следили за включением систем, выполняли различные манипуляции и отрабатывали определенные навыки по управлению космическим аппаратом. На верхней площадке, возле люка спускаемого аппарата, космонавтам давали рекомендации В. Я. Хильченко и О. Г. Ивановский. Руководил тренировкой начальник первого испытательного управления А. С. Кириллов.
Тренировку снимали кинооператоры из бригады Владимира Суворова. Он вспоминал об этом так: «В дверях показались еще две ярко-оранжевые фигурки. Это Гагарин и Титов. Чуть ссутулившись, они идут к стоящему на подставке кораблю. Ярко горят наши осветительные приборы. Они расставлены так, что освещают и подход космонавтов к кораблю, и сам корабль. Идет генеральная репетиция съемок посадки космонавтов в корабль.
Вот Гагарин взялся за верхний обрез люка, подтянулся, закинул внутрь ноги и лег в кресло. Через некоторое время он вылез. Теперь – черед Титова» [47].
Вернемся немного назад. И дадим небольшой комментарий по обсуждавшимся вопросам в «узком» кругу. О решениях по двум первым вопросам мы уже говорили. Теперь расскажем о спорах относительно так называемого «логического замка», т. е. последовательности цифр, которые позволяли космонавту после их набора получить доступ к ручному управлению спуском. Необходимые цифры кода космонавт должен был набрать, используя кнопочный переключатель, хотя сначала это был просто наборный диск от телефонного аппарата.
Впервые космонавты увидели это устройство во время одного из посещений ОКБ-1, об этом вспоминает А. А. Лобнев: «…Всеобщее внимание привлек установленный на пульте диск телефонного аппарата (первый вариант «логического замка», к полету замененный на кнопочный переключатель). «Это что – прямая телефонная связь «Космос – Москва?» – пошутил кто-то из ребят (тогда мы еще не знали их в лицо). Объяснили, что это так называемый «логический замок», на котором нужно набрать определенное сочетание цифр перед включением режима ручного управления кораблем. Это было своего рода тестом на психическое состояние космонавта. «Не доверяют», – улыбаясь, бросил другой. (Теперь мне кажется, что это был Гагарин.) Завязался разговор об условиях предстоящего полета, о возможных неожиданностях, в первую очередь с точки зрения «медицины». Им не нужны были долгие объяснения, они и сами понимали это. Но, казалось, внутренне были уверены, что предосторожности типа «логического замка» излишни» [48].
При этом несколько непонятно в воспоминаниях М. Л. Галлая упоминание о шести оцифрованных кнопках кнопочного переключателя – ведь на диске телефонного аппарата должно быть десять положений. Поэтому при переходе с диска на кнопки представлялось бы естественным сохранение этих десяти положений. Но в таких деталях мемуаристы обычно точны, поэтому М. Галлай в данном случае, возможно, был прав.
Продолжая тему «логического замка», следует сказать, что были разные мнения о том, в какой форме доводить до космонавта эту комбинацию цифр. Кто-то предложил довести ее до космонавта по радио… Сразу же разгорелся спор о том, что более вероятно: потеря человеком способности к разумным поступкам или отказ радиосвязи, какое-нибудь непрохождение волн, например. Королев эти возражения воспринял мгновенно и идею отклонили немедленно. Были даже предложения, чтобы сначала космонавт решил простую логическую задачу, которая подтвердила бы его «адекватность», и только после этого он мог получить допуск к «логическому замку». Можно только представить себе такого предлагавшего в кризисной ситуации: как он будет решать логические задачи, когда счет времени идет на мгновения, которые, возможно, отделяют его от смерти? Королев, в молодости летавший на планерах и гордившийся тем, что он тоже летчик, решил: «Дадим это число в конверте». Он сказал об этом своим коллегам и объявил, что такое решение уже сообщено в Москву, это и стало последним аргументом в споре, исключавшем дальнейшую полемику. Но что будет с конвертом в невесомости – улетит куда-нибудь… и как его потом достать? Решили наклеить конверт на обшивку корабля рядом с космонавтом. К счастью, воспользоваться «логическим замком» не потребовалось, хотя несколько человек уже после полета Гагарина признались, что «тайком» нашептали ему эту комбинацию, «на всякий случай». После первых полетов «замок» был снят, у Николаева его уже не было [8, 49].
Относительно катапультирования на старте решили, что до 40-й секунды полета команду на катапультирование подают Королев или Каманин, после 40-й секунды космонавт катапультируется автоматически. Правда, как вспоминает П. Р. Попович, сам С. П. Королев приказал ему лично не подпускать себя к тревожному телефону ни при каких обстоятельствах.
Есть и другое свидетельство А. Осташева, которым с ним поделился С. П. Королев уже после успешного полета Юрия Гагарина. Со слов Осташева, С. П. Королев в разговоре с ним сказал:
«Да, все прошло нормально, но я очень бы не хотел еще раз оказаться около кнопки аварийного спасения. Однако делать это придется. Ведь мы только начали, и я не имею права, по крайней мере еще на нескольких запусках, снять с себя эту великую ответственность» [50].
О мерах безопасности, которые были приняты для предотвращения несчастья во время нахождения ракеты-носителя на стартовом столе и во время полета до 20-й секунды от момента отрыва от стартового стола, сохранились интересные заметки Е. В. Шабарова, которые он написал по следам неудачного пуска корабля-спутника 28 июля 1960 года. Об этом долгие годы не сообщалось в открытой печати.
Мы здесь заметки Шабарова приведем в кратком пересказе. Ибо это информация из «первых» рук.
Несколько слов об этом замечательном человеке. Евгений Васильевич Шабаров был заместителем С. П. Королева, которому тот очень доверял. Например, Е. В. Шабаров от ОКБ-1 участвовал и в первых испытаниях стартового устройства в Ленинграде на Металлическом заводе, и постоянно находился в бункере пускающих вместе с С. П. Королевым. На всех фотографиях во время первых пусков космонавтов всегда рядом с С. П. Королевым можно увидеть и Шабарова. Вот как описывает он меры предосторожности, принятые в связи с этим. Надо сказать, что точно такая же схема была использована и во время старта в космос ракеты-носителя с кораблем «Восток» с Ю. А. Гагариным на борту. Одной из крупных проблем являлось обеспечение безопасности летчика, находящегося уже внутри спускаемого аппарата, в непредвиденных обстоятельствах: в предстартовой обстановке и при пуске ракеты. «…Система аварийного спасения еще не была разработана, как для «Союза». Были сформированы простейшие наборы команд, создана командная линия, по которой можно было подать сигнал на катапультирование кресла с пилотом из спускаемого аппарата. Но возникал вопрос: не получится ли так, что кто-то по ошибке или незнанию, а может, злому умыслу выдаст эту команду без нашего ведома и участия? Была разработана система предупреждения. За два часа до пуска операторам командной линии, а их было два, вручалась так называемая программная карточка, где было напечатано: «При получении сигнала в виде такого-то слова (а слово было звучное, не употребляемое в обиходе, запоминающееся) Вам надо нажать кнопки аварийной команды». Операторы сидели в специальных закрытых помещениях, отдельно друг от друга и имели связь с теми, кто проводил запуск и контролировал его, т. е. у каждого из тех, кто был в бункере, была связь с каждым оператором командного отделения. Эти два человека определяли возникновение аварийной ситуации, и каждый из них произносил в микрофон пароль, затем нажимал свою кнопку. Только нажатие двух кнопок (двумя операторами) позволяло выдать команду на аварийное спасение. Мы таким образом застраховались от несанкционированных действий. Для того чтобы не сорвать пуск, мы не стали надеяться на память, а создавали так называемые карточки, в которых указана циклограмма запуска. Эта карточка выдавалась тем, кто проводил пуск и стоял у контрольного перископа. В ней расписывались все команды, которые он должен был отдать в определенное время. Выглядело это примерно так: 13 часов 23 минуты – минутная готовность; 13 часов 24 минуты – ключ на старт; 13 часов 24 минуты – протяжка; 13 часов 27 минут – ключ на дренаж. Эта карточка позволяла командующему пуском уложиться в заданное время и выдать команды в заданной последовательности. У меня сохранилось несколько экземпляров с подписью Келдыша, Королева, Гагарина и других. Как память о проделанной работе» [51].
Но этот способ спасения пилота было решено использовать только на старте и до высоты полета ракеты-носителя 4 км, выше должна была срабатывать обычная схема приземления, т. е. катапультирование пилота с креслом, отделение его от кресла и приземление на своем парашюте. Понятно, что решение это было вынужденным и, строго говоря, не обеспечивало полной гарантии спасения пилота. Действительно, при «нормальной» схеме полета катапультирование космонавта с креслом происходит на высоте 7 км, на высоте 4 км отстреливается кресло и космонавт опускается на своем парашюте.
Но и катапультирование на старте тоже таило свои опасности. Одно дело, если такое катапультирование производилось до включения двигателей ракеты. Здесь существовал только риск катапультирования на малой высоте. А если уже начали работать двигатели ракеты, то при катапультировании пилот мог упасть и в газоотводный лоток, заполненный в этот момент газами с очень высокой температурой. Поэтому над частью газоотводного лотка была натянута крупная металлическая сетка. В специальном укрытии находилась команда с баграми, которая должна была вытащить космонавта с сетки и доставить его в безопасное место.
Совершенно ясно, что эти меры были недостаточными и должны были создать уверенность в том, что хоть что-то сделано. Предполагалось, конечно, что подобного не могло случиться никогда. Так было и при запуске кораблей «Восток», а также кораблей «Восход», которые, по существу, являлись модификацией «Востока». Следует отметить, что первоначально замышлялось катапультирование космонавта в специальной капсуле, которая должна была обеспечить его спасение на высотах выведения ракеты-носителя до 90 км. Однако выдвинутые технические требования к такой капсуле оказалось невозможно реализовать в предложенных габаритных размерах и массе. Поэтому и остался только описанный выше вариант [51, 52].
Точно так же, как бы неожиданно, возник вопрос, как организовать деятельность космонавта? Как помочь ему не забыть перечень и последовательность действий, которые он должен будет выполнять на разных стадиях полета: перед стартом, после выхода на орбиту, перед началом спуска и так далее? Было высказано несколько предложений, но самым рациональным признали предложенное из опыта авиации: дать командиру корабля карточки, на каждой из которых в определенной последовательности указать все, что он должен делать на определенном этапе полета. Поэтому появились перекидные карточки, которые укреплялись на стенке кабины в удобном для космонавта месте [8].
Торжественное заседание комиссии с объявлением космонавтам решения о первом кандидате для полета и запасном космонавте сначала предполагали провести 9 апреля. Однако произошло это только 10 апреля.
Из раздела «Подробности». 9 апреля на полигоне Тюра-Там завершены подготовительные операции по стыковке космического корабля «Восток» с ракетой-носителем «Восток» Е103-16 [53]. 9 апреля состоялся пуск ракеты Р-9 разработки С. П. Королева. В основном все прошло нормально. Космонавты оставались на десятой площадке, у них был день отдыха занимались спортом, играли в шахматы, смотрели кино. В 14 ч 40 мин московского времени прилетели Агальцов и Бабийчук. Как записал в своих дневниках Каманин, «Руднев и Москаленко, говоря о предстоящем пуске, называют дату 14–15 апреля».
9 апреля Каманин вызвал Гагарина и Титова и объявил им, что по его представлению Государственная комиссия приняла решение в первый полет отправить Гагарина, а запасным готовить Титова. Хотя это решение, зафиксированное еще в январе экзаменационной комиссией, не было для космонавтов секретом, заметны были радость Гагарина и небольшая досада Титова. Каманин предупредил их, что 10-го состоится заседание комиссии с их присутствием, где им официально объявят о принятом решении. Об этой беседе вспоминал не один раз Герман Степанович Титов. И по мере удаления этого события во времени в своих воспоминаниях он честно признает, что, конечно, его не могло обрадовать такое известие, хоть он и знал о решении экзаменационной комиссии, которая принимала экзамены у «ударной шестерки» еще в январе. А все-таки малая надежда у него была, но только до этого разговора. После него стало ясно – он в этом полете только «запасной» (слово «дублер» появилось позднее).
Когда Титова спрашивали, стоило ли им объявлять о решении, кто полетит, так задолго до старта, он неизменно отвечал: «Думаю, что, в конце концов, сделали правильно. Человеку свойственно даже к менее серьезным делам как-то заранее готовиться, настраивать себя. Тем более это важно, даже необходимо, когда речь идет о такой задаче, как полет в космос, да еще первый полет» [54].
Действительно, еще в конце 1960 г. среди медиков обсуждался и такой вариант (его в ранней версии своих заметок приводит Ольга Апенченко). В ее записях от 26 декабря 1960 г. есть такой фрагмент: «Ребята не будут знать, что они приехали на полет, – решили, что так будет лучше психологически. Им скажут, что будет манекен. Потом посадят одного, потом, может быть, другого… И скажут вдруг по радио: «Подготовка закончена. Можете отправляться в полет?» Эта неожиданность, пожалуй, даже лучше. Человек тут проверится – ой как!»
Это несколько наивные заметки человека, который попал в новую среду, жадно прислушивается ко всему, что говорят вокруг, пытается осмыслить увиденное и услышанное [9].
Однако в таком ответственном деле важно не только еще раз проверить психологическую устойчивость человека, а более важно настроить его на выполнение этого задания. А такое «неожиданное» сообщение может привести и к нежелательному результату. Вот почему верх взяло благоразумие. И от такого варианта отправки космонавта в полет отказались.
По прибытии на полигон космонавты должны были пройти медицинское обследование. В воспоминаниях, которыми поделилась Ада Ровгатовна Котовская с корреспондентом журнала «Новости космонавтики» (они опубликованы в апреле 2007 г.) говорится: «В воздухе уже «носилось», что первым космонавтом будет назначен Юрий Гагарин. Не могу не привести запись о нем в медицинском журнале от 10 апреля 1961 г.: «По данным наблюдения с момента приезда на техническую позицию, признаков подавленности настроения, нервной напряженности, повышенной аффективности нет. Спит хорошо, охотно занимается физической подготовкой. В рабочих и деловых ситуациях – полная адекватность поведения… В манере держать себя, в высказываниях обнаруживает целеустремленность, уверенность в себе… Будучи свидетелем запуска другого объекта, проявил живой интерес без признаков волнения и без последующей угнетенности» [55].
В одной из ранних версий записок Н. П. Каманина об этом дне сохранилась лаконичная запись: «Весь день космонавты отдыхали, занимались спортом, играли в шахматы, смотрели кино» [56]. Но именно на этот день Москаленко, Руднев и Королев накануне попросили Каманина организовать неофициальную товарищескую встречу с космонавтами на следующий день с утра. Каманин согласовал список приглашенных на это мероприятие и порядок его проведения с И. А. Лавреновым, представителем КГБ [57].
10 апреля утром на зарядке космонавты играли в бадминтон. Каманин с Гагариным играли в паре против Титова и Нелюбова и выиграли у них со счетом 16: 5 [57].
Тем же утром, накануне вывоза ракеты и космического аппарата на стартовую позицию, случилось происшествие, которое описано в воспоминаниях А. Н. Солодухина. Утром, войдя в МИ К, Солодухин обнаружил в одной из красных заглушек от камеры сгорания двигателя первой ступени ракеты-носителя груду разъемов и проводов массой около 6–8 килограммов. Испытателей охватил ужас. Оказывается, О. Г. Ивановский (напомним, он был ведущим инженером по кораблю «Восток») ночью самолично принял решение уменьшить массу спускаемого аппарата путем удаления части электрических жгутов с разъемами, не задействованных в корабле в пилотируемом варианте. Все это было произведено на космическом аппарате, прошедшем полный цикл электрических испытаний и подготовленном для стыковки с ракетой [53].
Оказалось, что при взвешивании космического аппарата его масса превышает расчетную. Потому О. Г. Ивановский составил технологическое указание об обрезке кабелей с тяжелыми разъемами, которые обеспечивали работу АПО (автоматического подрыва объекта) в случае «беспилотного» пуска. Обрезание бортовых жгутов проводил номер боевого расчета из 5-й группы рядовой Б. Я. Данилов. Было много шума, но в итоге каждую обрезанную жилу заизолировали, провели дополнительные испытания при заправленной ТДУ (тормозной двигательной установке) и установленных пиропатронах.
Подоплека этого неординарного поступка, совершенного О. Г. Ивановским, как мне кажется, в том, что при взвешивании Гагарин оказался немного тяжелее Титова. А Ивановский не скрывает, что испытывал большую симпатию к Юрию Гагарину. Видимо, для исключения соблазна отправки в полет более легкого по весу космонавта он и решился на эти манипуляции.
Были и другие мелкие неприятности, которые интересны только тем, что имеют отношение к запуску первого корабля с человеком. Так, например, в одном из клапанов системы ориентации при испытаниях был обнаружен дефект. Напомню, это было еще до поставки на полигон спускаемого аппарата, испытывался только приборно-агрегатный отсек. Ведущий конструктор О. Г. Ивановский об этом дефекте еще не знал, он был в другом помещении.
«…Вдруг входит Сергей Павлович, а я сижу, – вспоминает Ивановский, – и рассуждаю с товарищем о катапультировании. «Вы, собственно, что здесь делаете? Отвечайте, когда вас спрашивают!» – Королев был «на взводе». Я молчал. «Почему вы не в монтажном корпусе? Вы знаете, что там происходит? Да вы что-нибудь знаете и вообще отвечаете за что-нибудь или нет?» Я молчу. Тогда он и говорит: «Так, вот что: я отстраняю вас от работы, я увольняю вас! Мне не нужны такие помощники. Сдать пропуск – и к чертовой матери, пешком по шпалам!» – хлопнул дверью и ушел. «Пешком по шпалам» – высшая степень гнева… Пошел в зал. Чувствовалось, что буря и там была солидной… К вечеру дефект устранили. Пропуск я, конечно, не пошел сдавать. Ночью приходит Сергей Павлович к нам. Уже смягчился. Но мне говорит все же: «Выговор вам обеспечен!» А я отвечаю: «Выговор, Сергей Павлович, вы мне объявить не имеете права». Вдруг наступила тишина: как это я возражаю Королеву? И Сергей Павлович тоже немного растерялся, спрашивает: «Это как же вас понимать?» – «А так, – говорю, – не можете. Я не ваш сотрудник. Вы меня четыре часа тому назад уволили». Замолчал Королев, и вдруг хохот: «Сукин сын! Ну, купил! Ладно, старина. Не обижайся. Это я тебе так, авансом, чтобы быстрее вертелся». Итервьюер спрашивает: «А Гагарин и Титов знали о ваших неприятностях в монтажно-испытательном корпусе?» Ивановский: «Не надо драматизировать этот эпизод. Шла нормальная работа. В процессе испытаний появляются трудности, их просто надо устранять – и все» [58].
Конец ознакомительного фрагмента.