Глава 3
Дима стремительно вошел в арку, что вела во двор, и тут же остановился: навстречу ему неторопливо шествовала соседка, Роза Соломоновна Гай, вдова известного советского литератора Пантелеймонова и бессменный сопредседатель всех и всяческих комиссий, комитетов, подкомитетов по расследованию бесчинств «сталинских сатрапов», «брежневских маразматиков», «андроповских выдвиженцев», «ельцинских проходимцев» и «лужковских махинаторов». Она буквально раскинула руки, перегораживая Корсару проход, потом взяла под локоток, напористо воткнула в угол арки, прикрыв Диму от белого света могучим телом и широкой панамой с бахромой, купленной где-то в Абхазии году эдак в шестьдесят втором, не позже.
– Дмитрий, это – вы?
– Да.
– И вы еще ничего не знаете?
– Кроме того, что меня два часа назад убили, – ничего нового.
– И вы можете шутить со смертью? Ну да, молодежь… Ничего запретного… В наше время такие шутки часто заканчивались трагически. В подвалах Лубянки. Вы бывали в подвалах Лубянки?
Роза Соломоновна преувеличивала. Ни она сама, никто из ее родственников в таком экзотическом для нашего времени месте не был. Женщина была типичная «шестидесятница» и о «подвалах Лубянки» только читала – у Солженицына и Гинзбург.
– Роза Соломоновна, мне срочно нужно домой…
– Боже ж мой, как вы нетерпеливы! Как раз домой – вам нельзя.
– Почему?
Роза Соломоновна понизила голос до шепота, хотя в арке не было больше ни души:
– У вас дома – КГБ.
– Да ладно…
– Уверяю вас! Этих молодчиков я узнаю по походке. – Она понизила голос до шепота. – В семьдесят пятом, уже после того, как выслали Александра Исаевича, к нам домой тоже приходили. Вот такие вот молодцы. Искали. Но ничего не нашли. Да и что они могли найти у писателя земли Русской Василия Пантелеймонова? Мой муж был осторожен, как настоящий подпольщик. Ничего, кроме фотографий обнаженных девиц. Я потом беседовала с мужем, так знаете, что оказалось?
– Что?
– Эти скабрезные фото ему подкинули те же молодчики! Он мне клялся, что – таки да! А как они могли еще дискредитировать Василия Ивановича? Но… разве прозаика Пантелеймонова можно было дискредитировать этим? Когда они ушли, я буквально хохотала – им в лицо! Хохотала!
Корсар вспомнил: Пантелеймонов писал какие-то бесконечные романы о деятелях революции «второго ряда» – Баумане, Кржижановском, Косиоре, Бонч-Бруевиче, и иных, и прочих – несть им числа. И в серии то «Горение», то «Пламенные революционеры» раза два в год выходили писанные им книги, переводились на все языки народов СССР и – давали семье немалый достаток. Да что там немалый: титульные писатели во времена СССР были официальными советскими миллионерами!
Корсар представил, как Роза Соломоновна «хохотала в лицо» уже удалившимся кагэбэшникам, кашлянув, едва сдержал улыбку, произнес насколько мог серьезно и значимо:
– Он был чист как стекло. Стальной человек.
Корсар задумался, что бы еще сказать вдове приятного о покойном муже, но, кроме определений «медный лоб» и «железобетонный бабник» – так его звали коллеги, – ничего в голову не приходило.
– Естественно. Но с тех пор – вы же знаете мою наблюдательность – я этих гэбистов за версту вижу. Вы мне верите? Да тут и видеть нечего: все как монеты одной чеканки – в темных костюмах, в темных очках…
– Люди Х.
– Что, простите?
– Кино вспомнил, про инопланетян.
– Да какие инопланетяне?! Чистые юные пионэры. Но – с Лубянки. – Она снова понизила голос, прошептала: – Думаю, у вас уже обыск.
– Вот даже как…
– У вас раньше бывали обыски? Вам есть что скрывать?
– Фотографии обнаженных девиц если только…
– Сейчас за это не привлекают. Вы все-таки пойдете?
– Я – чист перед законом.
– И – что? Кого и когда сие спасало в этой стране? Будьте бдительны, Корсар. Не поддавайтесь на провокации. Обещаете?
– Ни за что.
– Будет жаль, если такого привлекательного молодого человека упекут в Соловки. «Во глубину сибирских руд», – как сказал поэт. Да. Это – многих славный путь, но лучше обойтись без этого, нет?
– Вы абсолютно правы, Роза Соломоновна.
– Надеюсь, о нашей встрече они не узнают?
– Будьте покойны…
– Покой… Зачем старому человеку покой?
Качая головой, она пошла дальше, обернулась, погрозила Корсару указательным пальцем:
– А вы не так просты, да?
– Думаю, это просто недоразумение…
– А мы всем соседям так и будем говорить…
Вышла из арки и – скрылась за поворотом.
Что бы ни накручивала Роза Соломоновна, но была она наблюдательна и вовсе не заполошна. Войдя во двор, Дима боковым зрением отметил на лавчонке «читающего газету» молодого человека атлетичного сложения, в темных очках и темном костюме. Лавочка, на которой поутру сидел странный пенсионер… В этот час дня она стояла на самом солнцепеке, и, чтобы выбрать это место для знакомства с прессой, нужно быть истинным мазохистом. Или, как водится, героем.
«Нормальные герои всегда идут в обход», – напел Корсар и вошел совсем в другой подъезд. В подъезде было темно и прохладно, он снял очки, въехал на четырнадцатый этаж, позвонил в дверь.
Здесь жил Тимофей Павлович Бороватов, пятидесяти с гаком лет от роду; некогда, в бытность еще в стране налоговой полиции он служил в оперативном управлении ея неким средним чином, и, когда пришла нужда кого-то отослать на Крайний Север начальником управления – то ли на Ямал, то ли где-то рядом, но тоже очень холодно, – послали его. Другой бы горевал, но сам Бороватов вспоминал о том времени ласково: «Под ноги глянешь – а там то самородок, то – алмаз! Ну как тут не жить? Сам живи – и другим жить давай!»
Из командировки он вернулся через три года – барином; купил роскошную квартирку, отдербанил у кого-то в Подмосковье сеть магазинов, переименовал звучным названием «Тимоня», бизнес развил на города и веси… Из налоговой, понятно, уволился по выслуге и без скандала, а через неделю ее и закрыли – указом президента. И с той поры жил себе припеваючи – кум королю. Правда – пил. И не просто так – а редкими, но могучими запоями. Корсар однажды по-соседски закрутился с Тимоней дня на три и – прямо по анекдоту: «Лучше бы я умер вчера!»
Едва Корсар тронул кнопку звонка, дверь распахнулась чуть не настежь; Палыч, одетый в отороченную соболем чуйку, был под свежим хмельком – если и запил, то день второй-третий: подъем сил и энергии. Узнав Корсара, он только и сказал:
– О! Здорово, Митюха! А сказывали, тебе трындец! Нет? Так заходи, оживлять тебя будем!
Дима прошел в гостиную. Там обретались две девчушки самого субтильного возраста; из одежды на обеих по летнему времени присутствовали только легкие босоножки на каблучках. Одна, присев к роялю «Беккер», беглыми пальчиками наигрывала что-то из Грига, другая меланхолично курила длинную папироску с анашой.
– Да у вас тут оргия…
– Оргия была вчера. Сегодня – отдохновение организма, – радостно пояснил Палыч, поболтал в бокале льдинками, допил: – Будешь?
– Нет.
– Слушай, Митюха, а ведь я точно по телику видел, будто тебя придавили? И вроде даже до смерти? Или – глюки?
– Точно. Ошибочка у них вышла.
– Да? И – надолго? – Палыч склонил голову набок и смотрел на Корсара здраво и трезво.
– Надеюсь – навсегда.
– Ну-ну… А что у тебя с глазами?
– Да… – Корсар замялся, выдумывая объяснение, но Палыч его и не слушал:
– Анекдот знаешь? Наркоша мчит на мотоцикле, глаза красные, твердит: «Остановит гаишник, спросит: «Чего глаза красные? Обкурился?» – отвечу: «Нет, ветром надуло». Едет и твердит: «Обкурился?» – «Нет, ветром надуло»… Останавливает его гаишник, спрашивает: «Чего глаза красные, ветром надуло?» – «Нет, обкурился!»
– Смешно, – скривил рот Корсар.
– Понимаю. Накрыло. И не попустило. Кофе, коньяк, папироску?
Девушки заинтересованно разглядывали Корсара; та, что у рояля, закончила вариации, встала, подошла, прильнула к Палычу, проворковала:
– Тима, познакомь с мужчиной…
– Я не остаюсь. – Корсар отчего-то покраснел вдруг.
Девица приняла его смущение на свой счет, произнесла:
– О! Ну надо же! Такие еще бывают, – и, расставив безукоризненные ноги, потянулась всем телом…
Но покраснел Корсар вовсе не от смущения наготой девушки – кого нынче этим смутишь? Ему вдруг стало отчего-то стыдно врать Палычу – хотя бы оттого, что он абсолютно в эту ложь не поверит. Впрочем, Корсар и правды сказать не мог – оттого, что не знал. Что происходит, почему? И единственное, чего он боялся и там, в кафе, и сейчас, – что его накроет вызванное неведомым снадобьем наваждение и тогда… А что тогда – он и сам не знал. Новый взрыв почти немотивированной агрессии? Или – «жуткая измена»: когда стены станут текучими, гостиная начнет сдвигаться до размеров спичечного коробка, девицы предстанут ведьмами, а Палыч – вурдалаком…
Корсар тряхнул головой. Только этих мыслей не хватало сейчас «для полного щастя»!
– Слушай, Палыч, я чего забежал? Я тут дверь захлопнул, ключ – дома оставил. Может, я через твой балкон?
– Ты точно не траву курил?
– Нет.
– Но вид у тебя… Давай, Митюха. Руки у тебя вроде хваткие.
– Это у тебя, Тима, хваткие, – поправила девушка с сигаретой. – А у молодого человека – сильные.
– Ты понял, Митюха, какие подруги? С виду – дуры дурами, а завоспитывали, как… кролика!
– Бывает, – пожал плечами Корсар, двинулся на балкон.
– Бывает, что и за рупь убивают… А бывает, что и за два – не трогают… – пробурчал ему вослед Тимоня привязавшуюся пословицу.
Солнце резануло по глазам, едва Корсар вышел на балкон. Он надел очки, перелез ограждение, чуть спустился и завис на пальцах на краю балкона. Вытянувшись во весь рост, дотянулся ногами до узкого декоративного парапета, некоторое время помедлил, чувствуя, как сердце падает куда-то в пустоту, и – отпустил руки. Некоторое время постоял, приникнув всем телом к стене, потом – потихоньку начал передвигаться в сторону флигелька, к распахнутому окну собственной квартирки.
Сторожко заглянул: двое мужчин в темных костюмах и черных очках собирают и пакуют его ноутбук, записи, бумаги, еще один тщательно обследует специальным прибором стены и пол в поисках тайников… Работают несуетливо, спокойно…
«И – никаких понятых… Как и следовало ожидать… Нет, это не государство…» – пронеслось в голове. Но Роза не соврала – все они действительно были чем-то похожи, словно монеты одной чеканки… И еще одна мысль буквально пронзила все его существо: «Какие-то отморозки сбили Сашку, а теперь хозяйничают в квартире!»
И дальше – Корсар не думал. Неожиданно свет померк, мир снова сделался рельефным и контрастным, стена показалась мягкой и гуттаперчевой, она словно прогибалась под его ладонью… Страх мелькнул искрой и тут же – исчез, а на смену ему пришла вдруг холодная, всесокрушающая ярость… Совсем не та, бездумная и жесткая, что накатила на него в книжном, – расчетливая, ясная и острая до того, что кончики пальцев закололо, словно ледяной изморозью.
Одним движением он запрыгнул на подоконник, вторым – метнулся на ближнего из парней, сбил с ног, перелетел по инерции через него. Локтевым сгибом левой руки перехватил парню горло, правая – юркнула под пиджак, и ладонь уперлась в ребристую рукоятку пистолета.
Парень дернулся дважды – его напарник успел выхватить ствол и выстрелил на движение, но попал в своего. Корсар выдернул пистолет, выстрелил в ответ – второй с дыркой во лбу упал, как сбитая кегля.
Тот, что возился с металлоискателем, прыгнул на Корсара с места. Корсару показалось, что на него рухнуло бетонное перекрытие – его враг, казалось, состоял не из мышц и сухожилий, а из сплетенной железной арматуры; пистолет отлетел куда-то, они покатились по полу, сцепившись, словно два барса, рыча от ярости и злобы. Парень притиснул Корсара к полу, отвел руку – нанести разящий, сокрушительный удар, Корсар выгнулся дугой, мостиком, одним движением стряхнув с себя противника, и ударом под основание носа загнал хрящ переносицы тому в мозг.
Вскочил, нервный, разъяренный, готовый крушить и разносить все на свете, – когда в двери показался четвертый, с коротким УЗИ с глушителем… Прыжком Корсар взлетел на подоконник другого окна и с него прыгнул на крышу двенадцатого этажа… Пули веером простучали по подоконнику, противник подбежал к окну, выглянул…
Приземлился Корсар на полусогнутые, откатился под основание скульптуры рабочего, замер, когда новый веер пуль буквально вздыбил пыль и цемент рядом… И, как только услышал щелчок затворной рамки – выпущен весь магазин, – рванул к слуховому оконцу, с маху проломил его и – оказался на лестнице.
Лифт – капкан, поэтому Корсар рванул просто по лестнице… Тревожило его только одно: если у ребят есть рации, а они должны у них быть… И точно: дверь внизу хлопнула, несколько пар ног – наверх…
Думать было некогда. Корсар позвонил сразу в две квартиры. Из-за одной спросили: «Кто?», Дима уверенно рявкнул: «Горгаз! Утечка газа! Возможен пожар!» – и, едва дверь приоткрылась, дернул ее на себя, подхватил в объятия ветхого старичка, закрыл дверь и задвинул засов, поставил старичка на место, спросил:
– Где балкон?
– Там… – Старичок махнул в сторону гостиной, добавил: – А газ – на кухне…
– Очень хорошо! Никому не открывать! Иначе взрыв! Понятно?!
– Но запах газа я бы почувствовал…
– Задача ясна? – Теперь Корсар буквально навис над стариком, который, судя по ветхости и худобе, помнил еще первую Русско-японскую войну…
– Так точно, – неожиданно ответил старик. – Стеречь дверь!
– Молодца! – похвалил Корсар, в мгновение пересек комнату, оказался на балконе…
Дальнейшее было делом техники: с этого балкона – на нижний. Снова на нижний, снова… На крышу кафе, где они мирно беседовали с Гариком Аветисяном, на газон – Корсар перекатился по нему, вскочил на ноги…
Из арки выбежали двое в костюмах; две пули из «тишаков» почти синхронно чавкнули в травяной коврик…
Корсар рванул через дорогу, лавируя между машинами; тупо палить по всему, что движется, преследователи заопасались: побежали следом…
«Крошка моя, хорошо гулять нам вместе…» – летела из какого-то автомобиля песня… Корсар бежал вдоль по дороге, энергично работая локтями, и даже не умом – страхом ощущал свою незащищенную спину и то, что пуля в любой момент может перерубить позвоночник и он так и останется на этой «беговой дорожке» – сдувшейся резиновой игрушкой…
Визг тормозов раздался совсем рядом; Корсар повернул голову: Ольга.
– Что застыл? – рявкнула она. – Церемонного приглашения ждешь?
Дима оседлал заднее сиденье мотоцикла, прижался к спине девушки, и она – рванула так, что ветер засвистел в ушах… Наклонно прошла поворот, метнулась в какой-то богом забытый «сквозняк», обошла скопище машин на проспекте, искусно лавируя между застывшими в пробке автомобилями, проскочила еще пять или шесть длинных проходных дворов…
Через тридцать минут они были уже в подвальчике-ресторане; сквозь открытые окна задувал теплый ветерок; подвальчик был почти пуст; старые сводчатые потолки бывшего подвала купеческого дома наводили на мысли о бренном и вечном…
Ольга потягивала минеральную, Дима заказал водку с лимоном.
Девушка дождалась, пока он выпьет, внимательно на него посмотрела, кивнула официанту «повторить», и, когда Корсар единым духом осушил второй стаканчик, руки его перестали дрожать и плечи расслабленно опустились и он произнес, глядя прямо перед собой:
– Только что… я убил… двоих.
Ольга чуть прищурилась, спросила:
– Почему?
– Они хотели убить меня.
– Вот как… – Закурила, внимательно посмотрела на Корсара: – У вас это – впервые?
– На гражданке – да.
– А где было раньше?
– На войне. Таджикистан. Но там… были враги. А здесь…
– Неужели – друзья?
– Нет. Тоже враги.
– Тогда выпейте еще – и забудьте.
– Это возможно?
– Когда как. Горькое – лечит.
– Просто я думал… война для меня… кончилась.
– Так все думают, вот только…
– Чужой войны не бывает?
– Да. Рано или поздно она снова цепляет: кого – краем, кого – по полной.
Запахло кровью и вином —
Так скоро битва!
Творим, как строчки аксиом,
Слова молитвы,
И души рвутся по ночам
Поближе к небу,
И сонно жаждется причал
В краях, где не был,
И торим путь по январю
Свинцом свирепым,
И благодарны главарю
В венце нелепом,
За то, что верит он судьбе
В молчанье строгом,
За то, что кажется себе
Почти что богом.
И нам отчаянно дышать
Пред этим утром,
Когда придется умирать
В терпенье мудром,
И верить в то, что воскресит
Под этим небом
И не забудет – одарит
Вином и хлебом[3] —
тихо и размеренно прочла Ольга. Корсар помолчал, спросил:
– Откуда это знаете вы, корреспондент The Daily Majestic?[4]
– Я работала на разные информационные агентства. Мало ли где приходилось бывать… Ну как? Дождусь я эксклюзивного интервью?
– А как вы думаете?
– Уверена, дождусь. Вам же нужно проговорить свои мысли вслух, чтобы понять их.
– Откуда вы знаете…
– Все мужчины – таковы. А из слушателей здесь – одна я.
Корсар промолчал. Он лишь чувствовал огромную усталость – то ли за сегодняшний день, то ли за всю свою не такую уж длинную жизнь…
Посмотрел в открытое настежь окно. Летняя Москва словно плыла в теплом мареве; в углах у стен мягко стелился тополиный пух…
– Итак?
– Думаю, с чего начать…
– Начните с чего-нибудь, а там уж все образуется.
– Вчера. Все началось вчера. Примерно в это же время. Обычно летняя Москва для обывателей тяжела и сутолочна…