Детство и юность цесаревича
Сын Великого князя Петра Федоровича и Великой княгини Екатерины Алексеевны Павел родился 29 сентября 1754 г. в царствование Елизаветы Петровны. По случаю рождения цесаревича при дворе целый год длились праздники. После смерти Елизаветы в конце 1761 г. Петр Федорович стал российским императором. В июне 1762 г. в результате заговора в пользу его жены Петр III был убит, а на престол взошла Екатерина Алексеевна.
Первые годы жизни
Цесаревич родился после девяти лет брака его родителей, что дало повод считать настоящим отцом Павла фаворита Екатерины Сергея Салтыкова. Эта гипотеза не подтверждена, хотя в записках Екатерины есть на это косвенные указания, но и не опровергнута окончательно. Императрица Елизавета Петровна сразу забрала младенца в свои покои и передала на попечение нянек и мамушек Матери удалось увидеть сына лишь через 6 недель. С младенчества невежественные няньки чуть не уморили мальчика, «один раз он из колыбели выпал, так что никто того не слыхал. Пробудились поутру – Павла нет в колыбели, посмотрели – он лежит на полу и очень крепко почивает», позже настолько запугали всякими небылицами, что он прятался под стол от звука сильно хлопнувшей двери.
МАНИФЕСТ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ от 7 октября 1754. Наша вселюбезнейшая племянница, великая княгиня Екатерина Алексеевна, от имевшего бремени благополучное разрешение получила и даровал Бог Их Императорским Высочествам первородного сына, а нам внука Павла Петровича, что учинилось минувшего сентября в 20-й день.
ИЗ ЗАПИСОК ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИКОЙ. Только что спеленали его, как явился по приказанию императрицы духовник ее и нарек ребенку имя Павла, после чего императрица тотчас велела повивальной бабке взять его и нести за собою, а я осталась на родильной постели. <…>
Он [Павел] лежал в чрезвычайно жаркой комнате, во фланелевых пеленках, в кроватке, обитой мехом черных лисиц, покрывали его стеганым на вате атласным одеялом, а сверх того еще одеялом из розового бархата… пот выступал у него на лице и по всему телу. Когда Павел несколько подрос, то малейшее дуновение ветра причиняло ему простуду и делало его больным. Кроме того, к нему приставили множество бестолковых старух и мамушек, которые своим излишним и неуместным усердием причинили ему несравненно больше физического и нравственного зла, чем добра.
ВИГЕЛЬ Ф. Ф. ЗАПИСКИ. Около тридцати пяти лет служил мой отец Екатерине Второй верой и правдой, всегда с благоговением произносил ее имя, никогда не позволял себе осуждать ее слабостей (о том у нас в доме и помину не было), но зато никогда и не удавалось мне слышать от него тех заслуженных похвал, коими все ее превозносили. С растроганным видом говаривал он о ее наследнике: по уверению его (а ему верить было можно) и многих других, Павел Петрович был в детстве прекраснейший ребенок и между тем чрезвычайно похож на отца своего, который, однако же, был ни хорош, ни дурен.
Обучение Павла и его наставники
С четырех лет воспитателем Павла был Ф. Д. Бехтеев, который начал обучать его грамоте и счету. Он придумал особый алфавит, буквы которого представляли собой свинцовых солдатиков. Чтобы мальчик охотно читал, Бехтеев стал печатать для него ведомости, в которых рассказывалось обо всех поступках Павла. Бехтеев уверял его, что ведомости читают по всей Европе и, если цесаревич желает знать, что о нем говорят, то тоже должен их читать.
В июне 1760 г. Бехтеева сменил граф Н. И. Панин, дипломат и крупный государственный деятель. Наставником Павла был и С. А. Порошин, который при Екатерине II до начала 1766 г. состоял в числе постоянных «кавалеров» при цесаревиче Павле Петровиче. Порошин был одним из самых просвещенных русских людей того времени. Его дневник от 20 сентября 1764 г. по 31 декабря 1765 г. является важнейшим источником для истории павловской эпохи. У Павла были замечательные учителя: «русский Злато уст» – архимандрит Платон, впоследствии митрополит Московский, ученый-физик Эпинус, композитор Манфредини, позднее писатель Николаи. Павла обучали закону божьему, русскому, французскому и немецкому языкам, истории, географии, физике, французской литературе, он читал Корнеля, Вольтера и Руссо, с удовольствием посещал дворцовые спектакли. И. Бецкой научил его работать на токарном станке. Павел занимался фехтованием и ездил на лошади, учился танцам. Императрица Екатерина пожаловала восьмилетнему Павлу чин полковника и звание генерал-адмирала флота.
Учился Павел легко, проявляя особую склонность к математике. Но самых больших успехов он достиг в изучении закона божьего. В 10 лет Павел писал: «Правда, что приступ к наукам несколько труден и неприманчив. Но терпение и прилежание, употребленное на преодоление первых трудностей, награждаются вскоре неизобразимым удовольствием и очевидною пользою. По собственному своему искусству сие я ведаю. Признаться должен, что при начале учений моих не без скуки мне было, но последуя доброхотным советам, преодолевал оную и вижу, чтоона ничто в рассуждении последующего за нею удовольствия». Павел получил образование в духе французских просветителей со всеми его плюсами и минусами.
ПАНИН Никита Иванович (18.09.1718–31.03.1783 гг.) – граф, государственный деятель и дипломат, брат П. И. Панина.
Н. И. Панин родился в Данциге, где в это время служил его отец, сенатор И. В. Панин. Он получил домашнее образование. В 1743 г. юный корнет обратил на себя внимание императрицы Елизаветы Петровны и был пожалован в камер-юнкеры. Но близкие к императрице люди поспешили удалить его от двора, и в 1747 г. его отправили посланником сначала в Копенгаген, затем в Стокгольм. Он прожил в Швеции 12 лет и оценил преимущества конституционного устройства государства. Когда он вернулся домой, то оказался не у дел, т. к. имел могущественного врага – канцлера графа М. И. Воронцова. Н. И. Панин много раз просился в отставку и неожиданно для себя в 1760 г. был назначен воспитателем шестилетнего цесаревича Павла Петровича. Панин считал, что Петра III необходимо отстранить от власти, поэтому он участвовал в дворцовом перевороте 1762 г. Панин стал ближайшим советником Екатерины II по внешнеполитическим делам. Екатерина назначила его сенатором. Панин полагал, что она останется правительницей только до совершеннолетия Павла и что ее власть следует ограничить.
В 1763–1781 гг. он возглавлял Коллегию иностранных дел, хотел создать союз северных европейских стран («Северный аккорд»), выступал за союз с Пруссией и против сближения с Австрией, но его планы противоречили намерениям Екатерины II. В сентябре 1781 г. Панина отстранили от должности, но императрица щедро одарила воспитателя сына. Образованнейший человек, он был сторонником приоритета законов в государственной жизни. Скучный и методичный как воспитатель, он любил развлечения и хорошую еду. О. Н.
ИЗ МЕМУАРОВ ФРЕЙЛИНЫ В. Н. ГОЛОВИНОЙ. Он [Н. И. Панин] был воспитателем Павла I, надеялся, что будет держать бразды правления во время регентства женщины, и обманулся в своих ожиданиях. Сила, с которой Екатерина овладела властью, разбила все его честолюбивые замыслы и оставила в его душе недоброжелательное чувство.
ИЗ «ЗАПИСКИ» ГРАФА Н. И. ПАНИНА. 1760 г.
От самаго рождения его императорскаго высочества, продолжаемое материнское об нем попечение нашей мудрой монархини, доказывает собственное монаршеское признание долга ея природнаго милосердия к Отечеству. <…>
Из сего монаршескаго намерения видится заключить возможно, что при безпрестанных к Богу молитвах от верных подданных, о произведении того, еже ея императорское величество насаждать соизволяет для общаго блага, теперь наиглавнейше потребно, чтоб человеческим старанием, приуготовить нежную душу и сердце его императорскаго высочества, ко времени созрения его разсудка: тогда тем с большею чувствительностию изображаться будут в дарованном ему от Бога понятии, как примеры великих дел, его освященных предков, так и те безпосредственныя обучения, коими он всечасно научаться будет в царствование нашей всемилостивейшей государыни. <…>
…познает его императорское высочество, что нет народу наивящшей от Бога милости, как поданием ему государя боголюбиваго, правосуднаго и милосердаго, следовательно он так, как любезнейшие отечеству его предки, сам же признает обязуемой его пред отечеством долг. <…>
Почему обучения закона, есть несумненно наиважнейший пункт добраго воспитания, – следовательно избранной к тому наставник – должен иметь речь внятную и ласковую, душу прямую и безкорыстную, разсудок здравой, и был бы чужд всякаго предуверения и суеверства, вещь, свойственная одним ложным законам, разорительная же нашему благочестию, где вера с добрыми делами неразрывно сопряжена. <…>
Между первыми, где гистория будучи по справедливости почитаема лучшим руководством для тех, кои рождены к общему благополучию, и потому она достойна особливаго места в сем воспитании и начаться должна без упущения времени нарочными краткими и внятными сочинениями – предпочтительно о своем отечестве. Что касается о добром научении собственнаго нашего языка хотя б Россия еще и не имела Ломоносовых и Сумароковых, то б, при обучении закона, чтение и одной древняго писания псалтири, уже отчасти оное исполнило. Притом сначала малыя и легкия письменныя экзерциции мыслей и разсуждений его императорскаго высочества тому же поспешествовать будут; а имеющие честь быть к нему приставленными, должны прилежно наблюдать, чтоб его высочество не привыкал к употреблению подлых наречений и слов, ниже б поносныя и язвительныя из уст его выходили.
Нашего времени обычай и множество изрядных книг, учинили в Европе общим французской язык; немецкой же в России надобен в разсуждении соседства и завоеванных провинций; но и тому и другому, яко живым языкам, возможно в детстве обучать больше наслышкою разговоров, дабы без нужды не тратить дорогое время воспитания. А когда лета дойдут до той зрелости, где без отягощения понятия научение грамматических правил способны будут, тогда его высочество найдется в состоянии сам себя поправлять в тех погрешностях, кои почти завсегда в разговорах попадаются.
Кавалерския экзерциции также по мере возраста употребляемы быть должны, по натуральной же веселаго дитяти склонности к невинным забавам, танцам и рисовальному художеству надо дать первенство.
Во время, когда его императорское высочество достигнет помощию Божиею тех лет, в которыя всем пристойным наукам сам обучаться изволит в обыкновенном порядке, тогда будет весьма полезно учинить особливое разсуждение, каким способнейшим образом приступить к прямой государственной науке, то есть: к познанию коммерции, казенных дел, политики внутренней и внешней, войны морской и сухопутной, учреждений мануфактур и фабрик, и прочих частей, составляющих правление государства его, силу и славу монаршу <…>
Всеподданнейшая ревность и усердие не дозволяют ничего оставить на совести, и преодолев рабскую несмелость, заставляют при заключении сего росписания, всенижайше представить, как малое мое понятие мне воображает, что сходственнее быть может с мудрым ея императорскаго величества намерением о воспитании государя великаго князя, если всякое излишество, великолепие и роскошь, искушающия молодость, от него отдалены, и не инако ему представляться будут, как надеждою будущаго награждения в тех летах, когда воспитание окончится за усердное соответствование в том всевысочайшей воли и желанию ея императорскаго величества; комнату же его высочества, или двор сочинить так, чтоб сравненно с его природным достоинством, чин, благопристойность и добронравие были всему украшением. <…>
КНЯЗЬ Я. П. ШАХОВСКОЙ, ГЕНЕРАЛ-ПРОКУРОР СЕНАТА, О ИЕРОМОНАХЕ ПЛАТОНЕ. Я, государыня, с ним о разных материях разговаривал, он на все столь исправно ответствует и все столь основательно решает, что меня удивил. И как я его о многом и до иных стран касающемся вопрошал, он все так объяснял, как будто в чужих краях учился. Он говорит, что нигде не был, а учился только в Москве в Спасской школе (академии, которая помещалась в Заиконоспасском монастыре). Сие все, государыня, меня удивило, что сей монах, в столь молодых летах, столько знания имеет…
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ МИТРОПОЛИТА ПЛАТОНА Великий Князь был горячего нрава, понятен, но развлекателен. Разные придворные обряды и увеселения немалым были препятствием учению. Граф Панин был занят министерскими делами, но и к гуляньям был склонен. Императрица самолично никогда в сие не входила. Однако, высокий воспитанник, по счастию, всегда был к набожности расположен, и рассуждение ли или разговор относительно Бога и веры были ему всегда приятны. Сие, по примечанию, еще ему внедрено было со млеком покойною Императрицею Елизаветою Петровною, которая его горячо любила и воспитывала приставленными от нее весьма набожными женскими особами. Но при том Великий Князь был особо склонен и к военной науке и часто переходил с одного предмета на другой.
ПРОТОИЕРЕЙ В. МАГНИТСКИЙ Много приходилось трудиться, чтобы поставить дело религиозного воспитания августейшего ученика на должную высоту. <…>
По расписанию уроки закона Божия должны были быть не каждый день, а лишь по понедельникам, средам и пятницам, когда на эти дни не падали праздники, – продолжались обычно час: с 12 часов дня до часу. Кроме того, по воскресным и праздничным дням перед обедней законоучитель читал своему воспитаннику Евангелие с объяснением. Иногда на уроках закона Божия присутствовала сама Императрица, чаще был воспитатель…
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КНЯЗЯ П. А. ВЯЗЕМСКОГО. Военный элемент не преобладал в воспитании и среди лиц, окружавших юного великого князя. Военные упражнения не отвлекали его от занятий. Его не приучали быть прежде всего военным <…> но его обучали военному делу с высшей точки зрения, а не погружали в мельчайшие практические подробности, которые только могли бы сбить и ложно направить ум ребенка.
МАЙОР АРТИЛЛЕРИИ М. В. ДАНИЛОВ. Бороздин, подполковник, ласковый мой благодетель, был взят из Риги в Петербург. Граф [Петр Иванович Шувалов] <…> приказал <…> ему сделать в артиллерии находящихся орудий со уменьшением калибра для поднесения цесаревичу Павлу Петровичу. Бороздин поручил оную мне комиссию исполнить. Я забрал всякого рода мастеров в артиллерии, учредил оную комиссию в школе, где я жил, и через некоторое время сделал всех находившихся в артиллерии пушек, мортир и гоубиц и к ним всякую принадлежность против натуральной величины в двенадцатую долю калибром, самой хорошей работы, с позолотой и чеканками, серебряными клеймами, с вензелем его высочества; под все оные орудия состроили мы батарею столярную, по пропорции, обили зеленым бархатом, обложили гасом золотым в пристойных местах, и принесли к графу в его дом. Он, увидя батарейку с принадлежностями работы самой чистой и в аккуратной пропорции сделанную, оказал свое удовольствие и похвалу справедливую.
ПОРОШИН С. А. ЗАПИСКИ…1764 г. Весьма сожалею я, что с самого моего вступления ко Двору Его Императорского Высочества не пришло мне на мысль записывать каждый день упражнения и разговоры вселюбезнейшего Наследника Российского Престолу <…>. Если в сих повседневных записках кому что маловажным покажется, тому я отвечаю, что иногда по-видимому и неважные бы вещи лучше, нежели прямые дела, изображают нрав и склонности человеческие, особливо в нежной младости. <…>
24 сентября. Пятница. <…> Его Высочество, будучи живого сложения и имея наичеловеколюбивейшее сердце, вдруг влюбляется почти в человека, который ему понравится; но <…> как никакие усильные движения долго продолжаться не могут, если побуждающей какой силы при том не будет, то и в сем случае оная крутая прилипчивость должна утверждена и сохранена быть прямо любви достойными свойствами того, который имел счастье полюбиться. Словом сказать, гораздо легче Его Высочеству вдруг понравиться, нежели навсегда соблюсти посредственную, не токмо великую и горячую от него дружбу и милость.
30 сентября. Четверг. Поутру изволил Его Высочество учиться по-обыкновенному. <…> У меня очень хорошо учился; начали вычитание долей <…>. Сего дни при учении у меня сам Его Высочество изволил сделать примечание, что когда неравное число или нечетное вычтешь из числа равного или четного, остаток всегда будет нечет. Его Высочеству и прежде неоднократно сему подобные острые примечания делать случалось. Если б Его Высочество человек был партикулярной и мог совсем предаться одному только математическому учению, то б по остроте своей весьма удобно быть мог нашим российским Паскалем. <…>
1 октября. Пятница. <…> Граф Захар Григорьич рассуждал о военном деле так, как генерал искусной <…>; рассказывал наконец с насмешкою, с какою точностию покойной король прусской отправлял военную службу також о немецких принцах, кои, когда в службе, всю <…> должность отправляют с таким повиновением и с таким подобострастием, как и партикулярные в равных с ними чинах по армии <…>. Сие подало мне причину в себе подумать, каково б было, если б Его Высочество вложит охоту к подражанию оным примерам? Немецкие принцы имеют по большей части весьма малые владения. <…> Своего вой ска, которое бы войском назвать было можно, у них нет; для того служат, стараются отличить себя в трудах и подвигах военных; таковые старания иногда до самых излишних малостей распространяют. – Его Императорское Высочество приуготовляется к наследию престола величайшей в свете Империи Российской <…>. Обширное государство неисчетные пути откроет, где может поработать учение, остроумие и глубокомыслие великое и по которым истинная слава во всей вселенной промчится и в роды родов не умолкнет. Таковые ли огромные дела оставляя, пуститься в офицерские мелкости? Пренебрежено б тем было великое служение, к коему Его Императорское Высочество призывает Промысл Господний <…>. Я не говорю, чтоб Государю совсем не упоминать про дело военное <…>; но надобно влагать в мысли его такие сведения, кои составляют великого полководца, а не исправного капитана или прапорщика <…>.
6 октября. Середа. Его Высочество изволил проснуться в седьмом часу. Одевшись, упражнялся по-обыкновенному в положенных своих учениях <…>. За столом Его Превосходительство Никита Иванович рассказывал, что во время шведской войны фельдмаршал Лессий имел повеление очистить твердую землю от неприятелей, а у адмирала Головина в инструкции написано было, чтоб то же учинить на море (при императрице Елисавете Петровне). Лессий прогнал неприятелей и получил за то похвалу и благоволение; граф Головин разумными своими распоряжениями разлучил и отдалил корабли шведские и после за то чуть в ссылку не сослан. Его Высочество тотчас на то спросить изволил: «Как же за одно дело одново похвалить, а другова наказать?» Его Превосходительство доносил Великому Князю, что при дворе всплошь такие маленькие ошибочки случаются <…>.
7 октября. Четверг. Его Высочество изволил проснуться в седьмом часу. Одевшись, сел за ученье <…>. В шесть часов изволил Его Высочество пойтить на комедию. <…> Изволил Его Высочество аплодировать многократно <…>. Два раза партер без него захлопал, что ему весьма было неприятно. Пришедши к себе, долго роптал о том <…>: «Вперед я выпрошу, чтоб тех можно было высылать вон, кои начнут при мне хлопать, когда я не хлопаю. Это против благопристойности» <…>.
8 октября. Пятница. <…> Обучаючись, изволил Его Высочество попросить у меня посмотреть указу из адмиралтейской коллегии <…>, который я в сие время печатал для пересылки в Москву <…>. Его Высочество, прочитав сей указ, изволил его ко мне бросить; я шутя сказал Великому Князю, что в старину за это слово и дело крикивали; он изволил спрашивать меня, что это такое, слово и дело? Не входя в подробное о сем изъяснение, доносил я Его Высочеству, сколько честных людей прежде сего от Тайной Канцелярии пострадало и какие в делах от того остановки были. Сие выслушав, изволил Великой Князь спрашивать: «Где же теперь эта Тайная Канцелярия?» И как я ответствовал, что отменена, то паки спросить изволил, давно ли и кем отменена она? Я доносил, что отменена Государем Петром Третьим. На сие изволил сказать мне: – «Так поэтому покойный Государь очень хорошее дело сделал, что отменил ее». Я ответствовал, что, конечно, много то честным людям сделало удовольствия и что многие непорядки отвращены тем. <…>
9 октября. Суббота. <…> Часто случается, что Великой Князь <…>, кажется, совсем не слушает, что в другом углу говорят: со всем тем бывает, что недели через три или более, когда к речи придет, окажется, что он все то слышал, в чем тогда казалось, что никакого не принимал участия. Для того-то я всегда говорил и говорю, что в присутствии Его Высочества наперед подумать надобно самому с собою и тогда говорить. <…>
10 октября. Воскресенье. <…> После стола просил Его Высочество графа Ивана Григорьича и потом Его Превосходительство Никиту Ивановича весьма усильно и прилежно, чтоб для сына кормилицы его, пяти лет от роду, сделать какое-нибудь счастье, определить его во флот или в иное какое место. Его Превосходительство Никита Иванович обещал доложить Ея Величеству, чтоб указано было оного мальчика определить в морской кадетский корпус, хотя он и не дворянин, однако во уважение того, что мать его была кормилица Его Высочества. Мы все весьма радовались, приметя таковые в Государе Великом Князе чувствия благодарности. <…> – Разговаривали о употреблении времени. Всякой объявлял свое мнение. Его Высочества система была, что надобно ложиться ранее и вставать ранее. <…>
11 октября. Понедельник. <…> Его Высочество в неудовольствии был, что уже поздненько становится, и он принужден будет лечь опочивать несколько минут позже обыкновенного. После стола чуть было о сем до великих слез не дошло, за что и достойной выговор сделан. Наконец лег опочивать в десятом часу в исходе.
27 октября. Середа. <…> После обеда зашла у нас речь о крестьянском житье, и я Его Высочеству рассказывал, как живут наши крестьяне, как они между собою в невинности увеселяются и какие между ими есть разные обряды. Его Высочество прилежно просить меня изволил, чтоб я оное рассказал ему подробно. <…>
29 октября. Пятница. <…> Часто на Его Высочество имеют великое действие разговоры, касающиеся до кого-нибудь отсутствующего, которые ему услышать случится. Неоднократно наблюдал я, что когда при нем говорят <…> о ком невыгодно и хулительно, а особливо не прямо к Его Высочеству с речью адресуясь, но будто в разговоре мимоходом, то такого Государь Великой Князь после увидя, холоден к нему кажется <…>.
1 ноября. Понедельник. <…> Никита Иванович приказал сего дня конфисковать часы у Государя Великого Князя для того, что часто изволит смотреть на них и время очень аккуратно меряет. <…>
15 ноября. Понедельник. <…> я рассказывал Его Преподобию Отцу Платону о проявившемся сумасброде, который предсказывает, что накануне или на другой день Рождества Христова нынешнего году будет потоп, и другие враки рассевает, то Его Высочество спросить меня изволил: «Где же теперь этот пророк?» Я отвечал, что санктпетербургской Архиерей велел взять его в консисторию и держать под караулом. Его Высочество сказать на то изволил: «Это и хорошо он сделал; хотя эдакой сумасброд и враки рассевает, однако все простой народ в беспокойство и смятение приведен тем быть может». <…>
7 декабря. Вторник. <…> У Его Высочества ужасная привычка, чтоб спешить во всем: спешить вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться.
9 декабря. Четверг. <…> Разговаривая о полицмейстерах <…>, сказал граф Александр Сергеич: «Да где ж у нас возьмешь такова человека, чтоб данной большой ему власти во зло не употребил». Государь с некоторым сердцем изволил на то молвить: – «Что ж, сударь, так разве честных людей у нас совсем нет?» <…>
18 декабря. Суббота. <…> Пришло мне не знаю как-то в голову из Ломоносова похвального слова Государыне Елисавете Петровне то место, где написано: «Ты едина истинная наследница, Ты Дщерь моего Просветителя». <…> И как я оное выговорил, то Его Высочество, смеючись, изволил сказать: – «Это, конечно, уже из сочинениев дурака Ломоносова». Хотя он сие и шутя изволил сказать, однако же говорил я ему на то: «Желательно, Милостивой Государь, чтобы много таких дураков у нас было. <…> Вы Великой Князь Российской. Надобно вам быть и покровителем Муз российских. Какое для молодых учащихся Россиян будет ободрение, когда они приметят или услышат, что уже человек таких великих дарований, как Ломоносов, пренебрегается?» <…> Его Высочество, выслушавши, изволил говорить, что это, конечно, справедливо и что он пошутил только. <…>
1765 год. 3 января. Понедельник. <…> Его Высочество имеет за собою недостаточек, всем таким людям свойственный, кои более привыкли видеть хотения свои исполненными, нежели к отказам и к терпению. Все хочется, чтоб делалось по-нашему. А нельзя сказать, чтоб все до одного желания наши таковы были, на которые бы благоразумие и об общей пользе попечение всегда соглашаться дозволяло. <…>
28 февраля. Понедельник. <…> Хотели было из-за стола уже вставать, как не помню кто-то из нас попросил масла и сыру. Великой Князь, осердясь тут на тафельдекера, сказал: – «Для чево прежде не ставите?» – И потом, оборотясь к нам: – «Это они все для себя воруют». Вооружились мы все на Его Высочество и говорили ему по-французски, как дурно оскорблять таким словом человека, о котором, он, конечно, заподлинно знать не может, виноват ли он или нет <…>, как дурен оной поступок был и как он тем у людей в ненависть привести себя может. Признавался он в том и раскаивался. <…>
13 июля. Середа. <…> В то время, как слушал Государь моих лекций, был жестокой гром и пресильной дождь. Его Высочество робел несколько и спрашивал меня, думаю ли я, чтоб севодни Страшной Суд мог случиться? <…>
3 сентября. Суббота. <…> За столом у Его Высочества разговоры были о франкмасонстве, и Государь Цесаревич великое любопытство показывал, чтобы узнать, в чем состоит их тайна <…>.
5 сентября. Понедельник. <…> Разговаривали между протчим об отвращении, какое нам по предуверениям нашим делают иногда разные гадины, так как мыши, лягушки, тараканы и проч. Его Высочество изволил тут сказать: – «Они нам гадки, а мы, я думаю, им гадки кажемся». <…>
5 октября. Середа. <…> – Рассматривал Его Высочество в окно, какой сего дня ветер и куды тучи идут. Сие наблюдение почти всякое утро регулярно он делать изволит. Когда большие и темные тучи, тогда часто осведомляемся мы, скоро ли пройдут и нет ли опасности. Всегда Страшной Суд на мысль приходит. <…>
17 ноября. Четверг. <…>. К слоновому двору подъезжая, увидел Государь Цесаревич на перекрестке, что мужики, стоя подле квасников, с великим аппетитом пьют теплое сусло. Захотелось ему сего питья отведать. Приказал тут Его Превосходительство Никита Иванович остановиться. Подали стакан сусла, откушал Его Высочество, и очень ему понравилось: мужику приказал дать пять рублей Описать нельзя, с какою тут радостью и с каким удовольствием смотрел народ на Государя Цесаревича. <…>
С. А. Порошин. ЗАПИСКИ… Р: W. КАМЕРГЕРСКАЯ ДОЧКА. РОМАН 1765 г.
25 сентября. Воскресенье. <…> Об одной фрейлине признавался мне Его Высочество, что он день ото дня ее более любит. Не опровергал я совсем того, однако говорил Государю Цесаревичу, что не очень надобно в оные мысли устремляться, дабы оне не беспокоили и нужным Его Высочества упражнениям не препятствовали. <…>
13 октября. Четверг. <…> По окончании учения изволил у меня спросить Его Высочество, так ли я свою любезную <люблю>, как он свою любит; и как я сказал, что, конечно, не меньше, то Государь Цесаревич изволил говорить, что наши любви в пропорции геометрической, и изволил написать сию пропорцию: P: W = S: A.
20 октября. Четверг<…> Все утро разными аллегориями проговорил со мною о своей любезной и восхищался, вспоминая о ея прелестях. <…> Потом, как оделся, возобновил опять прежнюю материю и спрашивал меня, можно ли ему будет на любезной своей жениться? <…> Отвечал я Его Высочеству, что до этого еще далеко <…>.
28 октября. Пятница. <…> Пошли мы в маскарад. <…> С начала маскараду Государь Цесаревич на любезную свою очень холодно поглядывал и разговаривать изволил с другими; но потом, как я ему шутя сказал, что постоянство в числе добродетелей, а непостоянство порок, то сцена переменилась. <…>
Высокое предназначение
Граф Н. И. Панин, связывая с передачей престола наследнику собственные чаяния, сызмальства внушал Павлу мысли о его высоком предназначении и готовил его к царствованию. Уже ребенком Павел давал аудиенции иностранным послам, к обеду приглашались видные государственные деятели той эпохи, чтобы, прислушиваясь к их беседам, цесаревич осваивал науку управлять империей. Елизавета Петровна, благосклонная к Павлу, дала Панину наказ о его воспитании: к «мелочам отнюдь вкусу не давать, а стараться приучать его к делам генеральным». Екатерина II вспоминала, что в последний год своей жизни Елизавета Петровна всерьез подумывала о передаче престола не племяннику, а внуку. Екатерина относилась к сыну холодно, поскольку вокруг него группировались оппозиционеры, а с его именем связывались опасные разговоры о нелегитимности ее власти. Возможно, она перенесла свою неприязнь к Петру III на Павла. Павел же лишь почитал Екатерину Великуюкак императрицу. Их свидания носили официальный характер. Перед смертью Елизавета взяла с Петра Федоровича обещание любить сына. Однако Петр долгое время не желал признавать Павла своим наследником. В манифесте 25 декабря 1761 г. о восшествии Петра III на престол имя Павла не было названо, а в форме присяги о престолонаследии говорилось: «по высочайшей его воле избираемым и назначаемым наследникам».
Убийство Петра III вызвало у Павла сильное потрясение, восстание Е. Пугачева, называвшего себя Петром III, добавило треволнений. Здоровье Павла настолько расстроилось, что опасались даже за его жизнь. Как ни старались внушить мальчику, что Петр Федорович был никчёмным человеком, Павел почитал его и со временем у него сложился культ отца-мученика.
Между тем Павла пора уже было приобщать к политике, и к нему для занятий государственными науками был приглашен автор многих политических проектов граф Г. Н. Теплов. Занятия были скучны и сводились в основном к разбору дел из сената. Современники даже подозревали Теплова в умышленном воспитании отвращения к политике у наследника. В отличие от политики, военные науки живо интересовали Павла. В результате занятий с генералом П. И. Паниным он приобрел хорошую военную подготовку
ПИСЬМО ПАВЛА ЕКАТЕРИНЕ II от 21 апреля 1771 г.
Госпожа дражайшая матушка!
Отвлекитесь, сделайте милость, пожалуйста, на мгновение от Ваших важных занятий, чтобы принять поздравления, которые мое сердце, покорное и послушное Вашей воле, приносит в день рождения Вашего Императорского Величества. Да пусть Всемогущий Бог благословит Ваши драгоценные для всего отечества дни до самых отдаленных времен человеческой жизни, и пусть у Вашего Величества не иссякнет никогда для меня нежность матери и правительницы, всегда дорогой и почитаемой мною, чувства, с которыми остаюсь для Вас, Ваше Императорское Величество, самый покорный и самый преданный сын и подданный Павел.
ЗАПИСКА ЕКАТЕРИНЫ II ГРАФУ Н. И. ПАНИНУ. Скажи, пожалуй, сыну моему, чтоб он, для моего сегодняшнего дня, 22 сентября, надел свою кавалерию (голштинский орден) на смоленского губернатора для ран его, на моего гофмаршала для чести дара моего, на сибирского губернатора, дабы в шести тысячах отселе верст люди видели, что их труды не тщетны, на господина Теплова, дабы он скорее выздоровел.
ДОНЕСЕНИЕ АНГЛИЙСКОГО ПОСЛА ЛОРДА КАТКАРТА Императрица стареет; Великий Князь приближается к совершеннолетию, и не предпринимается ничего на тот случай, когда он из ребёнка сделается Наследником престола, тогда как было раз объявлено, что мать сохраняет корону только до его совершеннолетия; теперь он по летам почти способен носить корону, по уму способен оценить, а по характеру – чувствовать и помнить то, что теперь делается.
В ожидании престола
Став совершеннолетним, Павел ожидал, что мать передаст ему престол, но этого не произошло. Екатерина II не только не собиралась расставаться с властью, но и не допускала Павла к участию в каких-либо государственных делах. Она лишь позволила сыну приступить к обязанностям генерал-адмирала русского флота и полковника кирасирского полка. Павел отнесся к этим обязанностям серьезно, вникая во все дела флота.
В 1773 г. состоялась свадьба Павла с дочерью Гессен-Дармштадтского ландграфа, в православии Натальей Алексеевной. Через три года, 16 апреля 1776 года, великая княгиня умерла при родах, погиб и ребенок
Екатерина сразу же подыскала сыну новую невесту, принцессу Вюртембергскую Софию-Доротею, в православии Марию Федоровну. Брак оказался счастливым. В 1781 г. великокняжеская чета отправилась в путешествие по Европе, которое продлилось больше года. Павел был благосклонно принят при королевских дворах, познакомился со многими царствующими особами и государственными деятелями. По возвращении Павел вновь оказался отстраненным от дел империи. Мать подарила ему имения в Павловске и Гатчине, где многие годы Павел провел вдали от двора и политики. В Гатчине Павел занимался созданием армейских подразделений по образцу прусской армии, в то время лучшей в Европе, и не переставал думать об устройстве империи к благу подданных. Мария Федоровна родила десять детей, старшие были сразу взяты на попечение Екатериной II, что еще больше углубило пропасть между матерью и сыном. Всю свою нерастраченную материнскую любовь императрица перенесла на старшего внука Александра. К концу 90-х гг. она готова была передать престол не сыну, а внуку. Александр в 1795–96 гг. очень сблизился с отцом, и Екатерина пыталась через Марию Федоровну, Салтыкова и Лагарпа убедить Павла отказаться от престола в пользу сына. Все они ответили отказом. Однако в 1796 г. определенно говорили о том, что готовится манифест о престолонаследии, где наследником указан Александр. Скоропостижная смерть Екатерины не дала осуществиться ее планам.
У многих современников Павел Петрович вызывал двойственные чувства. Об этом свидетельствуют многочисленные отзывы тех, кто его окружал.
ИЗ ЗАПИСОК КНЯГИНИ ЛИВЕН. Император Павел был мал ростом. Черты лица имел некрасивыя за исключением глаз, которые у него были очень красивы; выражение этих глаз, когда Павел не подпадал под власть гнева, было безконечно доброе и приятное. В минуты же гнева вид у Павла был положительно устрашающий. Хотя фигура его была обделена грациею, он далеко не был лишен достоинства, обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами; все это запечатлевало его особу истинным изяществом и легко обличало в нем дворянина и великаго князя.
ИЗ «ЗАПИСОК» Ф. Ф. ВИГЕЛЯ. Я стоял с трепетом 10 мая 1798 г. на Тверской, подле дома главнокомандующего, когда Павел Первый в нескольких шагах проехал мимо меня. Он сидел в открытой коляске с своим наследником и с улыбкой кланялся (безобразием его я был столько же поражен, как и красотою Александра).
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОФИЦЕРА СЕМЕНОВСКОГО ПОЛКА М. ЛЕОНТЬЕВА. Сей государь был малого роста и не более 2 аршин 4 вершков, чувствуя сие, он всегда вытягивался и при походке никогда не сгибал ног, а поднимал их, как бы маршируя, ставил на каблук, отчего при ходьбе и стучал крепко ногами; волосы имел на голове темно-русые с небольшой проседью; лоб большой или, лучше, лысину до самого темя и никогда не закрывал ее волосами и даже не терпел, чтобы кто-либо сие сделал. Лицо у него было крупное, но худое, нос имел курносый, кверху вздернутый, от которого до бороды были морщины, глаза большие, серые, чрезвычайно грозные, цвет лица был у него несколько смуглый, голос имел сиповатый и говорил протяжно, а последние слова всегда затягивал длинно. Он имел привычку, когда молчал, надувать щеки и вдруг отпускать их, раскрывая при этом несколько рот, так что, бывало, видны у него зубы, что часто делывал, когда был сердит, а это бывало почти каждый день. Иногда, когда бывал весел, припрыгивал на одной ножке. Мундир носил он темно-зеленый, однобортный, с двумя рядами пуговиц, с низким воротником красного сукна и аксельбантами, шляпу черную, как и ныне, треугольную, без всяких украшений.
ОТЗЫВ ПРУССКОГО ПОСЛАННИКА СОЛЬМСА. 1973 г. В него легко было влюбиться любой девице. Хотя он не высокого роста, но очень красив лицом; весьма правильно сложен; разговор и манеры его приятны; он кроток, чрезвычайно учтив, предупредителен и веселого нрава. Под этой прекрасной наружностью скрывается душа превосходнейшая, самая честная и возвышенная, и вместе с тем самая чистая и невинная, которая знает зло только с отталкивающей его стороны, и вообще сведуща о дурном лишь насколько это нужно, чтобы вооружиться решимостью самому избегать его и не одобрять его в других. Одним словом, невозможно довольно сказать в похвалу Великому Князю.
Характер великого князя
Оценки характера Павла Петровича его современниками довольно противоречивы. Насколько благоприятны отзывы о нем иностранцев и армейских офицеров, настолько же негативны – высшей придворной знати. Несомненно, что годы отстранения от дел государства, которому он был предан и к процветанию которого стремился, пренебрежительное отношение высшей придворной знати и, прежде всего, матери способствовали усугублению целого ряда отрицательных черт характера великого князя.
ИЗ ЗАПИСОК КНЯГИНИ ЛИВЕН. Вообще, характер Павла представлял странное смешение благороднейших влечений и ужасных склонностей. Детство и юность протекли для него печально. Любовью матери он не пользовался. Сначала императрица совсем его забросила, а потом обижала. В течение долгих лет проживал он чуть не изгнанником в загородных дворцах, окруженный шпионами императрицы Екатерины. При дворе Павел появлялся редко, а когда это ему разрешалось, императрица принимала его с холодностью и строгостью и проявляла к наследнику отчуждение, граничившее с неприличием, чему, конечно, вторили и царедворцы. Собственныя дети Павла воспитывались вдали от него, и он редко [мог] даже их видеть. Не пользуясь весом, не соприкасаясь с людьми по деловым отношениям, Павел влачил жизнь без занятий и развлечений – на такую долю был обречен в течение 35 лет великий князь, который должен был бы по-настоящему занимать престол, и во всяком случае предназначался его занять хоть впоследствии.
Он обладал литературною начитанностью и умом бойким и открытым, склонен был к шутке и веселию, любил искусство; французский язык и литературу знал в совершенстве, любил Францию, а нравы и вкусы этой страны воспринял в свои привычки. Разговоры он вел скачками (saccadé), но всегда с непрестанным оживлением. Он знал толк в изощренных и деликатных оборотах речи. Его шутки никогда не носили дурного вкуса, и трудно себе представить что-либо более изящное, чем краткия милостивыя слова, с которыми он обращался к окружающим в минуты благодушия. Я говорю это по опыту, потому что мне не раз до и после замужества приходилось соприкасаться с императором. Он нередко наезжал в Смольный монастырь, где я воспитывалась; его забавляли игры маленьких девочек, и он охотно сам даже принимал в них участие. Я прекрасно помню, как однажды вечером в 1798 г. я играла в жмурки с ним, последним королем Польским, принцем Конде и фельдмаршалом Суворовым; император тут проделал тысячу сумасбродств, но и в припадках веселости он ничем не нарушал приличий. В основе его характера лежало величие и благородство – великодушный враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или несправедливость исправлял с большою искренностью <…>.
Наряду с редкими качествами, однако же, у Павла сказывались ужасныя склонности. С внезапностью принимая самыя крайния решения, он был подозрителен, резок и страшен до чудачества. Утверждалось не раз, будто Павел с детства обнаруживал явные признаки умственной аберрации, но доказать, чтоб он действительно страдал таким недугом, трудно. Никогда у него не проявлялось положительных признаков этого; но, несомненно, его странности, страстные и подчас жестокие порывы намекали на органические недочеты ума и сердца, в сущности открытых и добрых. Всемогущество, которое кружит и сильныя головы, довершило остальное, и печальные задатки постепенно настолько разрослись, что в ту эпоху, о которой я стану разсказывать, император уже являлся предметом страха и всеобщей ненависти.
ИЗ «ЗАПИСОК» ГЕНЕРАЛА Н. А. САБЛУКОВА. Это был человек… великодушный, готовый прощать обиды и повиниться в своих ошибках. Он высоко ценил правду, ненавидел ложь и обман, заботился о правосудии и беспощадно преследовал всякие злоупотребления, в особенности же – лихоимство и взяточничество.
ИЗ КНИГИ Д. Ф. КОБЕКО «ЦЕСАРЕВИЧ ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ». Уже давно замечено, что в характере Павла Петровича было что-то рыцарское. Он с тем большей легкостью мог предаваться мечтам о рыцарских временах, что его воображение было развито чрезвычайно сильно. Предметы воображаемые он признавал как бы за действительно существующие. Черта эта замечена была еще в юношеском его возрасте. С течением времени эта наклонность Павла Петровича развивалась все более и более, ибо, не имея никаких строго определенных занятий, он невольно развивал свое воображение на счет положительного мышления. В подтверждение этого приведем собственный рассказ Павла Петровича о видении ему Петра Первого.
Великий Князь рассказал его 10 июля 1782 года в Брюсселе, в присутствии баронессы Оберкирх, которая, записав его рассказ, свидетельствует, что Павел Петрович был искренне и глубоко убежден в реальности представившегося ему видения.
«Однажды вечером, – рассказывал Павел Петрович, – или, пожалуй, уже ночью, я, в сопровождении Куракина и двух слуг, шел по петербургским улицам. Мы провели вечер у меня во дворце, за разговорами и табаком, и вздумали, чтобы освежиться, сделать прогулку инкогнито при лунном освещении. Погода была не холодная, это было в лучшую пору нашей весны. Разговор наш шел не о религии и не о чем-нибудь серьезном, а, напротив того, был веселого свойства, и Куракин так и сыпал шутками на счет встречных прохожих. Несколько впереди меня шел слуга, другой шел сзади Куракина, который следовал за мною в нескольких шагах позади. Лунный свет был так ярок, что можно было читать и, следовательно, тени были очень густы. При повороте в одну из улиц я вдруг увидел в глубине подъезда высокую худую фигуру, завернутую в плащ вроде испанского, и в военной надвинутой на глаза шляпе. Он будто ждал кого-то. Только что я миновал его, он вышел и пошел около меня с левой стороны, не говоря ни слова. Я не мог разглядеть ни одной черты его лица. Мне казалось, что ноги его, ступая на плиты тротуара, производили странный звук, точно будто камень ударялся о камень. Я был изумлен, и охватившее меня чувство стало еще сильнее, когда я ощутил ледяной холод в моем левом боку, со стороны незнакомца. Я вздрогнул и, обратясь к Куракину, сказал:
– Судьба послала нам странного спутника.
– Какого спутника? – спросил Куракин.
– Господина, идущего от меня слева, которого, кажется, можно заметить уже по шуму, им производимому.
Куракин в изумлении раскрыл глаза и возразил, что у меня с левой стороны никого нет.
– Как! Ты не видишь этого человека между мною и домовой стеною?
– Вы идете возле самой стены и физически невозможно, чтобы кто-нибудь был между вами и ею.
Я протянул руку и ощупал камень. Но все-таки незнакомец был тут и шел со мною шаг в шаг, и звуки его шагов, как удары молота, раздавались по тротуару. Я посмотрел на него внимательнее прежнего, и под его шляпой блеснули такие блестящие глаза, каких я не видал никогда ни прежде, ни после. Они смотрели прямо на меня и производили во мне какое-то чарующее действие.
– Ах! – сказал я Куракину, – я не могу передать тебе, что я чувствую, но только во мне происходит что-то особенное.
Я дрожал не от страха, но от холода. Я чувствовал, как что-то особенное проницало все мои члены, и мне казалось, что кровь замерзала в моих жилах. Вдруг из-под плаща, закрывавшего рот таинственного спутника, раздался глухой и грустный голос:
– Павел!
Я был во власти какой-то неведомой силы и машинально отвечал:
– Что вам нужно?
– Павел! – сказал опять голос, на этот раз как-то сочувственно, но с еще большим оттенком грусти.
Я не мог сказать ни слова. Голос снова назвал меня по имени, и незнакомец остановился. Я чувствовал какую-то внутреннюю потребность сделать то же.
– Павел! Бедный Павел! Бедный Князь!
Я обратился к Куракину, который также остановился.
– Слышишь? – спросил я его.
– Ничего не слышу, – отвечал тот, – решительно ничего.
Что касается до меня, то этот голос и до сих пор еще раздается в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие над собою и спросил незнакомца, кто он и что ему нужно.
– Кто я? Бедный Павел! Я тот, кто принимает участие в твоей судьбе, и кто хочет, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру, потому что ты не долго останешься в нем. Живи по законам справедливости, и конец твой будет спокоен. Бойся укора совести: для благородной души нет более чувствительного наказания.
Он пошел снова, глядя на меня тем же проницательным взором. И если я прежде остановился, когда остановился он, так и теперь я почувствовал необходимость пойти, потому только, что пошел он. Он не говорил, и я не чувствовал особенного желания обратиться к нему с речью. Я шел за ним, потому что он теперь направлял меня. Это продолжилось более часа. Где мы шли, я не знал…
Наконец, мы пришли к большой площади, между мостом через Неву и зданием Сената. Он пошел прямо к одному как бы заранее отмеченному месту площади, где в то время воздвигался монумент Петру Великому; я, конечно, следовал за ним и затем остановился.
– Прощай, Павел, – сказал он, – ты еще увидишь меня опять здесь и кое-где еще.
При этом шляпа его поднялась как бы сама собою, и моим глазам представился орлиный взор, смуглый лоб и строгая улыбка моего прадеда Петра Великого. Когда я пришел в себя от страха и удивления, его уже не было передо мною».
ИЗ ПИСЬМА ЦЕСАРЕВИЧА ПАВЛА П. А. РУМЯНЦЕВУ 1784 г. Мне вот уже тридцать лет, а я ничем не занят. Спокойствие мое, уверяю вас, вовсе не зависит от окружающей меня обстановки, но оно покоится на чистой моей совести, на осознании, что существуют блага, не подлежащие действию никакого земного могущества, и к ним-то и должно стремиться. Это служит мне утешением во многих неприятностях и ставит меня выше их; это приучает меня к терпению, которое многие считают за признак угрюмости в моем характере. Что касается до моего поведения, то вы знаете, что я стремлюсь согласовать его с нравственными моими понятиями и что я ничего не могу делать, противного моей совести.
ИЗ МЕМУАРОВ ГРАФИНИ В. Н. ГОЛОВИНОЙ. Редко когда перемена царствования не производит больший или меньший переворот в положении приближенных; но то, что должно было произойти при восшествии на престол Императора Павла, внушало всем ужас ввиду характера этого Государя. Обладая всем, чтобы быть великим монархом и самым любезным человеком в своем государстве, он достиг только того, что внушал страх и отвращение. В своей молодости путешествия, различные удовольствия и склонности, которые он удовлетворял, отвлекали его от неприятной роли, которую ему приходилось играть, благодаря его ничтожеству в политике. Но с возрастом это сильно давало себя чувствовать. У него была гордая душа и деятельный ум, и в конце концов его характер ожесточился, он стал подозрительным, нелюдимым и мелочно придирчивым.
Отношения с матерью
Павел Петрович никогда не был близок с матерью. Порой их отношения становились теплее, но неизменно наступало охлаждение. Екатерина II со своей стороны никогда не любила сына, не желала расставаться с самодержавной властью, видела в сыне и его приверженцах центр оппозиции. Павел, безусловно, был обижен отношением матери, хотя никогда не высказывал своего неудовольствия, к тому же он критически относился к проводимой ею политике. Придворные вельможи всячески усугубляли несогласие в императорской семье.
ИОАНН, ЕПИСКОП ШАНХАЙСКИЙ (МАКСИМОВИЧ). Цесаревич Павел Петрович, проведший свое детство при дворе императрицы Елисаветы Петровны, причем мать не могла оказывать непосредственного влияния на него, во многом различался по своему характеру и убеждениям с императрицей Екатериной. Поэтому Екатерина II предполагала устранить сына от наследства и сделать наследником старшего внука – Александра Павловича… Решение вопроса всё откладывали… В конце 1796 года Екатерина II окончательно решила назначить наследником Александра, минуя Павла, но неожиданно и скоропостижно скончалась.
ИЗ МЕМУАРОВ ГРАФИНИ В. Н. ГОЛОВИНОЙ. Граф Панин воспользовался добрым расположением Великого Князя, удвоил старание и достиг того, что заслужил его доверие. Когда ухудшились отношения между Императрицей и Великим Князем, Панин захотел нанести им последний удар, чтобы быть в состоянии удовлетворить потом своим честолюбивым и даже преступным замыслам. Поужинав в городе, он вернулся в Гатчину и попросил у Великого Князя частную аудиенцию для сообщения ему неких важных новостей. Великий Князь уведомил его в котором часу он может прийти к нему. Гр. Панин как бы со смущенным видом, очень умело скрывая коварство маской прямодушия, рассказал Великому Князю с притворным сокрушением, что пришел сообщить ему якобы от чистого сердца: дело шло о заговоре, составленном против него Императрицей-матерью, думали даже посягнуть на его жизнь. Великий Князь спросил у него, знал ли он заговорщиков, и получив утвердительный ответ, велел ему написать их имена. Граф Панин составил длинный список, который был плодом его воображения. «Подпишитесь», – сказал затем Великий Князь. Панин подписался. Тогда Великий Князь схватил бумагу и сказал: «Ступайте отсюда, предатель, и никогда не попадайтесь мне на глаза». Великий Князь потом сообщил своей матери об этой низкой клевете. Императрица была так же возмущена ею, как и он».
ЦЕСАРЕВИЧ ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ. Я – подданный российский и сын Императрицы Российской: что между мною и ею происходит, того знать не подобает ни жене моей, ни родственникам и никому другому.
Женитьба на принцессе Августине-Вильгельмине
Павел любил свою первую жену Августину-Вильгельмину, в православии Наталью Алексеевну, и она отвечала ему взаимностью. Великий князь с супругой часто появлялись при дворе Екатерины, Павел явно искал сближения с матерью. Великая княгиня была умна и имела твердый характер, с другом детства Павла графом А. Разумовским она старалась оградить Павла от влияния матери и Н. И. Панина. В какой-то степени им это удалось. Но Павлу передали, по некоторым сообщениям это сделала Екатерина II, о любовной связи жены и Разумовского. Он замкнулся и стал подозрительным и мрачным. 10 апреля 1776 г. Великая княгиня скончалась при родах, погиб и ребенок Павел очень тяжело переживал утрату.
ИЗ ПИСЬМА ПАВЛА РАЗУМОВСКОМУ. Дружба ваша произвела во мне чудо: я начинаю отрешаться от моей прежней подозрительности. Но вы ведете борьбу против десятилетней привычки и побораете то, что боязливость и обычное стеснение вкоренили во мне. Теперь я поставил себе за правило жить как можно согласнее со всеми. Прочь химеры, прочь тревожные заботы! Поведение ровное и согласованное с обстоятельствами – вот мой план. Я сдерживаю, насколько могу, свою живость: ежедневно выбираю предметы, дабы заставить работать свой ум и развивать мои мысли и черпаю понемногу из книг.
Второй брак
Екатерина сразу начала хлопоты о новом браке. В июне 1776 г. Павел поехал знакомиться с невестой, принцессой Вюртембергской Софией-Доротеей, в Берлин. Прием ему был оказан пышный и торжественный. Павел сразу влюбился в свою очаровательную невесту. В сентябре состоялась свадьба с Софией-Доротеей, в православии Марией Федоровной. В семейной жизни Павел был счастлив, он любил жену, которая отвечала ему тем же. Современники называли Марию Федоровну «ангелом во плоти», в памяти потомков она осталась как любящая жена и мать, уделявшая много внимания благотворительности и женскому образованию.
Екатерина и ее окружение относились к Павлу более чем равнодушно, но и вдали от двора первые годы семейной жизни прошли счастливо. Павел начал строительство дворца в Павловске, его жена, увлекаясь естественными науками, начала собирать ботаническую и минералогическую коллекции, разбила прекрасный сад. В тесном кругу Павел былвеселым и обаятельным, принимал участие в играх и танцах.
Екатерина не баловала великокняжескую чету деньгами, молодые вынуждены были постоянно экономить, занимать деньги, частенько у немецкой родни Марии Федоровны.
Во втором браке у Павла Петровича родилось десять детей: Александр (1777–1825), будущий российский император, Константин (1779–1831), Александра (1783–1801), Елена (1784–1803), Мария (1786–1859), Екатерина (1788–1819), Ольга (1792–1795), Николай (1796–1855) будущий российский император, и Михаил (1798–1849).
О своем первенце Александре Павел сказал архимандриту Платону: «Желаю, чтобы он усердием к Богу и отечеству походил на меня. При принятии на себя бремени его воспитания, первый мой предмет будет поселить в нем усердие к тому и другому». Родители любили своих детей и были несчастны от того, что императрица Екатерина II забрала их на свое попечение. Имена для детей Павла Екатерина выбирала самолично, воспитанием и обучением их также занималась бабка, не считая нужным даже советоваться с родителями.
Особенно любил Павел дочерей, среди них он выделял старшую – Александру. Все дочери были красивы и хорошо образованны. Они знали иностранные языки, разбирались в музыке, рисовали и лепили. Александра уже в тринадцать лет опубликовала два перевода с французского. Елена прекрасно танцевала. Марию же называли «жемчужиной» за множество талантов. Дети тоже были привязаны к родителям и на всю жизнь сохранили теплые воспоминания об отце.
МАРИЯ ФЕДОРОВНА (София Доротея Августа Луиза) (14.10.1759–24.10.1828 гг.) – императрица, супруга императора Павла I.
После смерти первой жены Павла Петровича Екатерина II начала хлопотать о новом браке сына. Кандидатура нашлась быстро: внучатая племянница прусского короля Фридриха Великого принцесса Вюртембергская София. Встречу Павла с невестой устроил в Берлине сам Фридрих Великий. Красивая, статная блондинка, кроткая, скромная и добрая, она полюбила Павла искренне и преданно. Мария Федоровна родила Павлу 10 детей и обеспечила будущее династии Романовых.
После убийства мужа в 1801 г. горе Марии Федоровны не знало границ. В течение нескольких дней она приходила к бездыханному телу и в полном отчаянии заливалась слезами. От Александра и Константина она потребовала клятвы в Михайловской часовне, что они не были причастны к заговору. По воспоминаниям графа А. Ф. Ланжерона, «императрица Мария Федоровна с отвращением относилась ко всем тем, кто принимал участие в убийстве ее супруга. Она преследовала этих людей неустанно, и ей удалось удалить всех, устранить их влияние и положить конец карьере».
В царствование Александра I Мария Федоровна пользовалась всеобщим уважением. Ее почитали как живой символ династии, а ее двор привлекал истинно царским величием. Александр нередко обращался к матери за советами и прислушивался к ее мнению, в том числе и в государственных делах. Все свои силы Мария Федоровна отдала делу милосердия. Она возглавляла целый ряд учебно-воспитательных и благотворительных заведений, для управления которыми после ее смерти было организовано специальное «Ведомство учреждений императрицы Марии». Мария Федоровна обладала способностями к художественному творчеству, занималась живописью, рисунком. Она собственноручно вытачивала на токарном станке изделия из слоновой кости и янтаря и украшала ими дворец в Павловске. Императрица получила известность как искусный медальер. В 1820 г. Марию Федоровну избрали членом Берлинской академии художеств.
Е. П.
ПАВЕЛ ПЕТРОВИЧ О ПЕРВОЙ ВСТРЕЧЕ 10 мая 1776 г. С СОФИЕЙ-ДОРОТЕЕЙ. Я нашел свою невесту такой, какую только желать мысленно себе мог: недурна собой, велика, стройна, незастенчива, отвечает умно и расторопно… Ум солидный ее приметил… и что меня весьма удивило, так разговор ее со мною о геометрии, отзываясь, что сия наука потребна, чтобы учиться рассуждать основательно. Весьма проста в общении, любит быть дома и упражняться чтением или музыкой, жадничает учиться по-русски, зная, сколь сие нужно… Мой выбор сделан…
ИЗ ПИСЬМА СОФИИ-ДОРОТЕИ ГРАФИНЕ Г. ВАЛЬДНЕР Дорогой мой друг, я довольна, даже более чем довольна; я никогда не могла быть довольнее; великий князь чрезвычайно мил и обладает всеми качествами. Льщу себя надеждой, что очень любима своим женихом; это делает меня очень и очень счастливой.
ИЗ ИНСТРУКЦИИ ВЕЛИКАГО КНЯЗЯ ПАВЛА ПЕТРОВИЧА ВЕЛИКОЙ КНЯГИНЕ МАРИИ ФЕОДОРОВНЕ (1776 г).
3. Я не буду говорить ни о любви, ни о привязанности, ибо это вполне зависит от счастливой случайности; но что касается дружбы и доверия, приобрести которыя зависит от нас самих, то я не сомневаюсь, что принцесса пожелает снискать их своим поведением, своей сердечною добротою и иными своими достоинствами, которыми она уже известна. Ей придется прежде всего вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпеливость. Я желал бы чтобы она принимала снисходительно все то, что я могу выразить иногда даже быть может довольно сухо, хотя и с добрым намерением, относительно образа жизни, уменья одеваться и т. п. Я прошу ее принимать благосклонно советы, которые мне случится ей давать, потому что из десяти советов все же может быть и один хороший, допустив даже, что остальные будут непригодны. Притом, так как я несколько знаю здешнюю сферу, то я могу иной раз дать ей такой совет или высказать такое мнение, которое не послужит ей во вред. Я желаю, чтобы она была со мною совершенно на дружеской ноге, не нарушая однако приличия и благопристойности в обществе. Более того – я хочу даже, чтобы она высказывала мне прямо и откровенно все, что ей не понравится во мне; чтобы она никогда не ставила между мною и ею третьяго лица и никогда не допускала, чтобы меня порицали в разговоре с нею, потому что это не отвечает тому разстоянию, которое должно существовать между особою ея сана и моего, и подданным.
4. Наша публика требовательна во многих отношениях, как везде, а в некоторых случаях даже более, чем где либо, так как она менее образованна и, следовательно, имеет более предразсудков, легче поддается страстям под первым впечатлением и обращает более внимания на всякия мелочи. Поэтому необходимо составить себе известный план действий, который будет служить как бы защитою, и руководствуясь которым можно не дать повода к невыгодному впечатлению. – Для этого следует идти прямым путем, не обращая внимания на то, что происходит вокруг нас, не вмешиваться в жалобы и иныя дела частных лиц, не сближаться с одною личностью более, нежели с другою (пункт чрезвычайно важный) или, по крайней мере, остерегаться показывать это. Ровность в обхождении всегда приятна, так как она никого не отличает, никому не вредит и не дает повода ни к хвастовству, ни к жалобам – пункт чрезвычайно важный для принцессы, и этим путем заставить полюбить себя и отнюдь ни в ком не возбудить ненависти. Она должна быть со всеми вежлива без всякаго оттенка фамильярности, не искать сближения с посторонними, стараться разговаривать как можно более с лицами, занимающими известное положение в обществе, иметь приветливый и непринужденный вид; избегать напыщенности, казаться всегда веселой и спокойной. Все эти пункты и последний в особенности, конечно, повиляют на ея репутацию даже за границей.
5. Наша нация или наш народ весьма легко может быть оскорблен в своих чувствах по тем же причинам, о коих я упомянул, говоря о нашей публике (следует различать публику от нации или народа; первая более воспитана и несколько менее невежественна, нежели народ), теми же вопросами, тем же образом и по той же причине; однако он относится с большим уважением и почтительностью ко всему, что стоит выше его, в особенности если лицо начальствующее или известнаго чина сумеет приобрести в его глазах авторитет. Народ очень любит приветливое обращение, но излишней любезностью можно навлечь на себя и неприятности, ибо в таком случае люди имеют обыкновение тотчас являться с жалобами, справедливыми или нет, которыя у них всегда на готове. – Если вы станете принимать их, то будете ими завалены, и вам будет совестно и неприятно, что вы взялись за дело, которое не можете исполнить; вместе с тем вам будет неприятно, что про вас станут говорить, что вы обманываете людей. – Поэтому, в подобных случаях лучше всего отсылать и самих людей, и их дела в подлежащия ведомства, но не входить с ними в докучливыя объяснения. Народ любит, чтобы все, касающееся религии, соблюдалось как можно строже; поэтому следует остерегаться оскорбить в нем эти чувства. Все, что я сказал выше об еде и других мелочах домашней жизни, применимо и в этом случае, ибо прислуга, принадлежа до некоторой степени к этому классу и имея приблизительно те же взгляды, всегда спешит, в особенности в минуту злобы, передать другим все, что делается, придав этому свою окраску, смотря по своим собственным понятиям. Народ любит известную представительность или пышность в одежде и образе жизни, любит также, чтобы ему показывались иногда из окна или иным образом. – Известныя мелочи производят в данный момент такое же впечатление, как самыя благия желания и намерения, которыя остаются в тайне или не замечаются никем, ибо люди, не имея возможности проникнуть эти намерения, не могут и судить о них; но поклон, улыбка или что либо в этом роде, как вещь очевидная, тотчас производят хорошее впечатление.
ИЗ ПИСЬМА ВЕЛИКОЙ КНЯГИНИ МАРИИ ФЕДОРОВНЫ. Великий Князь, очаровательнейший из мужей, кланяется вам. Я очень рада, что вы его не знаете: вы не могли бы не полюбить его, и я стала бы его ревновать. Дорогой мой муж – ангел; я люблю его до безумия.
ПИСЬМО К. И. КЮХЕЛЬБЕКЕРА ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ ПАВЛУ ПЕТРОВИЧУ
[Октябрь 1781]
Милостивейший Государь,
В[аше] Императорское] В[ысочество], позвольте, пользуясь случаем, засвидетельствовать свое почтение и покорно умолять о продолжении Вашей снисходительности и расположения [ко мне]. У меня здесь нет ничего интересного, [о чем бы следовало] сообщить Вам; все, что я могу, касается лишь приготовлений к будущему году. Два служебных крыла дома уже разобраны, и я заключил множество контрактов на кирпич и камень, по которым мне пришлось заплатить аванс. Г-н Сутерланд дал мне по письму В. И. В. 5000 руб. Г-н граф Чернышев взялся уладить все дела с материалами, которые должны прийти из Колпино. Так как поставщик, который должен поставить лес для полов, все еще на Ладожском канале, я обратился к г-ну генералу Мюллеру с просьбой, чтобы он позволил переправить лес по другим каналам до наступления зимы, и он с этим согласился без затруднений.
Г-н Лафермьер привезет с собой рисунок иконостаса, который сделал г-н Кваренги для здешней церкви.
Честь имею оставаться с наиглубочайшим уважением.
ПИСЬМО К. И. КЮХЕЛЬБЕКЕРА ВЕЛИКОЙ КНЯГИНЕ МАРИИ ФЕДОРОВНЕ
Милостивейшая Государыня,
Две посылки с семенами прибыли сюда. Вторая еще на таможне, но я надеюсь завтра ее получить. Я подписал распоряжения В. И. В. для садовника и собираюсь купить ему книгу Линнея, которая даст ему возможность профессионально обращаться с этими культурами. Я вышлю список растений и кустарников, которые имеются в Павловске, а также то, что г-н Сваарт (Swaart) должен прислать следующим летом, а также список растений, семена которых в посылке г-на Лаксмана, присланной Вашему Императорскому Высочеству из Сибири. Вместе с посылкой было письмо на имя Вашего Императорского Высочества, и так как я думал, что там находятся инструкции относительно семян, я решился вскрыть письмо в присутствии г-на Экка. Я посылаю письмо Вам, сделав предварительно выписку, необходимую для садовника.
Приготовления к строительству нового здания оживляют Павловск даже в это время года. Начинают строить фундамент. Посылаю Вам план верхнего этажа.
Г-н Камерон просил обратить внимание Вашего Императорского Высочества на то, что размеры, данные им, не совсем соответствуют тем, которые на плане В. И. В.; г-н Камерон счел необходимым несколько увеличить длину и ширину здания, а расположение комнат остается прежним.
Я получил от г-на Камерона несколько подробных рисунков и вскоре надеюсь получить остальные.
Я умоляю Ваше Имп. Высочество быть уверенными в том, что я сделаю все возможное, чтобы употребить все мое старание и отблагодарить Вас от своего имени и от имени моей жены. Она приносит Вам свою самую искреннюю благодарность.
Честь имею кланяться с самым глубоким уважением, Сударыня.
В. И. В. преданнейший слуга
Кюхельбекер (Küchelbecker)
Петербург. 16 января 1782.
ИЗ ПИСЬМА АВСТРИЙСКОГО ИМПЕРАТОРА ИОСИФА II МАТЕРИ. Великий Князь и Великая Княгиня, которых, при полном согласии и при дружбе, господствующими между ними, нужно считать как бы за одно лицо, чрезвычайно интересные личности. Они остроумны, богаты познаниями и обнаруживают самые честные, правдивые и справедливые чувства, предпочитая всему мир и ставя выше всего благоденствие человечества. Великий Князь одарен многими качествами, которые дают ему полное право на уважение.
ОТЗЫВ ГЕНУЭЗСКОГО ПОСЛАННИКА ВИВАРОЛА О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ ПАВЛЕ. Достоин удивления стойкий характер Великого Князя. Удаленный от государственных дел, ограниченный в средствах, он искренне признателен своим воспитателям и неизменно почтителен к августейшей своей матери. Его добродетель, светлый ум и трудолюбие известны в его круге. Кто может дать лучшие доказательства любви к домашнему миру и непобедимого отвращения к государственным переворотам, замедляющим успехи просвещения?
ИЗ ЗАПИСОК КНИЯГИНИ ЛИВЕН. (Мария Федоровна) пользовалась большим почтением и любовью своих детей. Никогда никакая женщина лучше не постигала и безукоризненнее не выполняла всех своих обязанностей. Ничто не может сравниться с ея жалостливостью, разумным милосердием и постоянством в привязанностях. Она любила свой сан и умела поддерживать свое достоинство. Она обладала сильным умом и возвышенным сердцем. Она была горда, но приветлива. Она была еще очень красива и, высокая ростом, производила внушительное впечатление.
Путешествие в Европу
Желая укрепления союза с Австрией и ослабления влияния Фридриха II, Екатерина Великая отправила великокняжескую чету в путешествие по Европе. Они отправились в вояж в 1781 г. под псевдонимом графа и графини Северных. Через Киев, где они побывали в лавре и нескольких монастырях, супруги отправились в Вену. Потом посетили Венецию, Рим, Неаполь, другие города Италии и в 1782 г. отправились во Францию. Великокняжескую чету принимали торжественно и с роскошью, они были представлены Людовику XVI и Марии-Антуанетте. Павел Петрович и Мария Федоровна из Франции направились через Голландию в Германию, где встречались с родственниками Великой княгини. Оттуда через Швейцарию они вернулись в ноябре 1782 г. в Россию.
При европейских дворах Павел произвел очень благоприятное впечатление. Отмечали его ум, государственное мышление, образованность, любовь к искусствам, любезные манеры. Павла принимали как наследника престола, сочувствовали его положению в России, в Европе он получил прозвище «русский Гамлет».
В итоге путешествия отношения с Австрией действительно укрепились, но своим прусским симпатиям Павел не изменил. Не изменились и его прохладные отношения с Екатериной II.
ИЗ ПИСЬМА ИМПЕРАТОРА ИОСИФА II ЕГО БРАТУ. Великий Князь и Великая Княгиня соединяют с не совсем обыкновенными талантами и с довольно обширными знаниями желание обозревать и поучаться и в то же время иметь успех и нравиться всей Европе. Так как можно рассчитывать на их скромность и честность, то ничем нельзя более обязать их, как доставляя им возможность осматривать все без подготовки и без прикрас, говорить с ними с полной откровенностью, не скрывать от них недостатков, которые и без того не ускользнули бы от их проницательности, и обращать их внимание на добрые намерения, которыми вы одушевлены. Так как они, не столько по характеру, сколько по обстоятельствам, несколько недоверчивы, то нужно заботливо избегать всего, что могло бы иметь вид уловки, или играть перед ними комедию… Они очень нежные и заботливые родители… Образ их жизни весьма правилен… Значительную часть утра и даже вечера они употребляют на занятия и на переписку. Хорошая музыка и хороший спектакль доставляют им удовольствие. Военное и морское дело составляют один из любимых предметов их занятий, точно так же, как и торговля, промышленность и мануфактуры. Относительно стола они вовсе не требовательны; они любят простые, но хорошие блюда. Ничего не пьют, кроме воды… Они не любят никакой игры…
Конец ознакомительного фрагмента.