Звездная обитель
Водяная крыса испуганно шмыгнула у них из-под ног, когда ребята пробирались по узкому проходу между домами. Лаз этот, как и многие улочки и переулки города, вел к каналу, однако Оса, Проспер и Бо, пройдя лишь несколько шагов, остановились возле металлической двери в глухой, вовсе без окон, боковой стене. Корявыми буквами кто-то намалевал на ней надпись «Vietato l’ingresso» – «Проход воспрещен». Прежде эта дверь была одним из запасных выходов кинотеатра, теперь же за ней скрывалось убежище, о котором никому, кроме шестерых ребят, не было известно.
Проспер дважды энергично дернул за шнурок, болтавшийся сбоку от двери, подождал немного и дернул в третий раз. Это был условный звонок, однако все равно открыли им не сразу. Бо уже начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, когда они наконец услышали, как за дверью кто-то отодвигает щеколду. Дверь, однако, приотворилась лишь на узенькую щелочку.
– Пароль? – спросил чей-то бдительный голос.
– Брось, Риччио, ты же прекрасно знаешь, мы никогда не можем его запомнить, – с досадой пропыхтел Проспер.
Но тут к двери подскочила Оса и зашипела прямо в щель:
– Ежик, ты видишь, что я с сумками? Я от самого рынка Риальто их тащу. У меня руки скоро вытянутся, как у обезьяны, так что давай открывай!
– Да ладно, ладно. Лишь бы Бо опять на меня Сципио не наябедничал, как в прошлый раз. – Риччио с озабоченным видом открыл дверь. Это был худенький мальчик, чуть ли не на голову ниже Проспера, хоть они и были почти ровесники. Так, по крайней мере, Риччио утверждал. Его непокорные каштановые волосы всегда стояли торчком, что и принесло ему его прозвище Риччио, то есть Ежик.
– Вечно Сципио выдумывает эти пароли дурацкие, которые никто из нас запомнить не может, – ворчала Оса, протискиваясь в дверь. – Условного звонка вполне достаточно.
– Сципио так не считает. – Риччио деловито задвинул щеколду.
– Тогда пусть придумывает такие, чтобы полегче запоминались. Ты сам-то хотя бы последний помнишь?
Риччио озадаченно почесал в затылке.
– Погоди-ка. «Пипеткум кобеле»[5]. Или что-то вроде того.
Бо захихикал, а Оса только глаза закатила.
– А мы уже уборку начали, – рассказывал Риччио, карманным фонарикам освещая им путь по длинному коридору. – Правда, пока не слишком-то много успели. Моска все время только радио свое мастерить хочет. А до этого мы перед дворцом Пизани торчали, только час, наверно, как оттуда ушли. С какой стати Сципио именно этот дворец для следующего налета выбрал, ума не приложу. Там, что ни вечер, обязательно что-нибудь происходит – приемы, праздники всякие, по-моему, чуть ли не все знатные семейства города каждый вечер там. И как только он думает незаметно туда пробраться?
Проспер лишь плечами передернул. Его и Бо Король воров еще ни разу не посылал наблюдать, как он говорил, «за будущими клиентами», хотя Бо без конца его об этом упрашивал. Но обычно, когда требовалось наблюдать за дворцами, куда Сципио планировал нанести ночной визит, выбор падал на Риччио и Моску. Он называл этих двоих своими глазами, тогда как Осе надлежало следить за тем, чтобы деньги, вырученные от продажи воровской добычи, не слишком быстро расходовались. Что же до Проспера и Бо, то им как новичкам до зволялось иногда сопровождать Сципио на продажу добычи или, как вот сегодня, ходить за покупками. Проспера ни к чему такому и не тянуло. Но Бо – тот об одном только и мечтал: как он будет вместе со Сципио пробираться в самые богатые дома города и красть оттуда красивые вещицы вроде тех, какие Король воров приносит в обитель после каждого своего набега.
– Сципио куда угодно проникнет! – гордо провозгласил Бо, весело скача вприпрыжку рядом с Риччио. Два прыжка на левой ноге, два скачка на правой – Бо редко двигался вперед нормально, он либо скакал вприпрыжку, либо мчался сломя голову. – Он даже из Дворца дожей сумел украсть, и то его не поймали! А все потому, что он Король воров!
– Ах да, налет на Дворец дожей! И как это мы могли позабыть такое! – Оса бросила Просперу насмешливый взгляд. – Ручаюсь, даже вы уже слышали эту историю раз сто, верно?
Проспер только улыбнулся в ответ.
– Что до меня, то я готов слушать ее хоть тысячу раз, – изрек Риччио, отодвигая темную, пропахшую пылью портьеру.
Кинозал, за ней открывшийся, на вид был даже не очень старый, но пребывал в куда большем запустении, чем иные дома, простоявшие в городе не одно столетие. Там, где прежде красовались на стенах большие хрустальные светильники, теперь торчали только запыленные обрывки проводов. Ребята установили несколько монтажных ламп, раздобытых на стройке и кое-как освещавших зал, но даже в этом скудном свете нетрудно было разглядеть, что штукатурка на потолке во многих местах уже обвалилась. Кресла из зала давно поубирали, только первые три ряда остались стоять, но и в них тут и там зияли бреши. В красных плюшевых сиденьях теперь поселились мыши, а красивый, усыпанный звездами занавес был весь изъеден молью. Тем не менее он еще хранил свое былое великолепие. Золотое шитье на матовой синеве ткани все еще мерцало так таинственно, что Бо хотя бы раз на дню обязательно проводил рукой по этим вышитым золотым звездам.
Перед занавесом, на голом полу сцены, сидел мальчик и что-то свинчивал в старом радиоприемнике. Он настолько поглощен был этим занятием, что не заметил, как Бо подкрался к нему сзади. И только когда тот прыгнул ему на спину, Моска испуганно вскинулся.
– Господи, Бо! – завопил он. – Я же чуть себе руку не пропорол отверткой!
Но Бо уже и след простыл. Ловкий, словно белка, он шмыгнул куда-то между рядами кресел.
– Ну погоди, крысенок! – воскликнул Моска, пытаясь отрезать Бо путь к бегству. – Вот сейчас поймаю и на сей раз защекочу так, что ты у меня лопнешь!
– Проп, на помощь! – голосил Бо, но Проспер, ухмыляясь, стоял неподвижно и даже не думал выручать братца, когда Моска наконец сгреб его в охапку.
Моска был самый рослый и сильный среди них, так что, сколько Бо ни брыкался и ни изворачивался, Моска его не отпускал. Все так же невозмутимо, с брыкающимся Бо под мышкой, он подошел к остальным.
– Как вы считаете, что лучше: защекотать его сейчас или пусть умрет с голоду у меня в руках? – спросил он.
– Отпусти меня сейчас же, рожа чумазая! – орал Бо.
Лицо да и вся кожа у Моски и вправду были до того смуглые, что Риччио любил повторять: Моске достаточно просто встать в тень, и его никто не увидит.
– Ладно, так и быть, на сегодня я тебя прощаю, карапуз, – сказал Моска, все еще не выпуская пыхтящего Бо из своих сильных рук. – Краску для лодки мне принесли?
– Нет, – ответила Оса, ставя свои сумки на одно из кресел. – Купим, когда Сципио придет с новой добычей. Сейчас нам это не по карману.
– Но у нас же еще полно денег во второй кассе! – Моска наконец поставил Бо на ноги и сердито скрестил руки. – На что тебе такая прорва денег?
– Сколько раз надо вам объяснять? Это деньги на черный день. – Оса притянула к себе Бо. – Как насчет того, чтобы оттащить припасы в кладовку?
Бо кивнул и столь стремительно кинулся исполнять просьбу, что едва не растянулся на полу. Все сумки, одну за другой, он оттащил к большой двустворчатой двери, через которую когда-то входили в зал зрители. За ней, в вестибюле, все еще стояла холодильная камера для мороженого и напитков. Она, конечно, давно уже не работала, но в качестве кладовки годилась вполне.
Покуда Бо вытаскивал в вестибюль тяжеленные сумки, разочарованный Моска снова присел возле своего радио.
– Дорого, дорого! – бурчал он. – Если и дальше с покраской будем тянуть, моя лодка сгниет к чертям. А вам на это плевать, крысы вы сухопутные. На книжки свои Оса всегда деньги находит.
На это Оса ничего не ответила. Она молча принялась подбирать с пола бумагу и прочий мусор, а Проспер тем временем взялся за веник – выметать мышиный помет. Книжек у Осы было много. Изредка она себе даже покупала какую-нибудь, это правда, но в большинстве своем ее библиотеку составляли дешевые карманные издания, просто выброшенные туристами. Оса выуживала их из урн, разыскивала под скамейками вапоретто – просторных катеров, заменяющих в Венеции автобусы, – или на вокзалах. За стопками книг, высившимися вокруг ее ложа, матраса было почти не видно.
Спали они все в задней части зала, вплотную друг к дружке, потому что ночью, когда они гасили светильники и задували последнюю свечу, огромный, совсем без окон кинозал заполнялся такой кромешной чернотой, что они казались себе в нем маленькими, беззащитными букашками. И спасало от этого чувства только тепло товарищей.
Матрас Риччио был весь завален замызганными тетрадками дешевых комиксов, а в его спальном мешке обитало столько плюшевых зверушек, что сам он с превеликим трудом туда втискивался. Зато ложе Моски нетрудно было узнать по ящику с инструментом и связке удочек и прочей рыболовной снасти по бокам. Кроме того, под подушкой у него хранилось главное его сокровище, его талисман: медный морской конек, точь-в-точь такой, какие укреплены в качестве украшения на носах большинства гондол Венеции. Моска, правда, клялся и божился, что своего конька он не с гондолы украл, а выудил со дна канала прямо за кинотеатром.
– Краденый талисман одни несчастья приносит, – пояснял он наставительно. – Это ж любой дурак знает.
Проспер и Бо делили один матрас на двоих. Так и спали на нем, прижавшись друг к дружке. В изголовье, аккуратно разложенная, красовалась собранная Бо коллекция пластмассовых вееров: шесть штук, все во вполне приличном состоянии. Самым красивым, по мнению Бо, все еще оставался самый первый, подобранный Проспером на вокзале в день их приезда.
Король воров никогда не ночевал со своими подопечными в звездной обители. Ни один из них не знал, где Сципио проводит ночи, и сам он никогда об этом не говорил. То есть иногда он делал всякие туманные намеки насчет заброшенной церкви, но когда однажды Риччио попытался за ним проследить, Сципио его за этим делом застукал и пришел в такую ярость, что больше уже никто не отваживался не то что пойти за ним, а даже вслед ему глянуть, когда он покидал их убежище. Постепенно все они привыкли к тому, что вожак приходит и уходит когда захочет. Иной раз три дня подряд является, а потом опять на целую неделю исчезает.
Но сегодня он собирался прийти. Твердо обещал. А когда Сципио говорил, что придет, он всегда держал слово. Правда, когда он придет точно, никто не знал. Так что, когда Бо уже почти засыпал у Проспера на коленях, а стрелки на будильнике у Риччио подбирались к одиннадцати, они дружно заползли под свои одеяла и Оса собралась читать вслух. Обычно она делала это на ночь, чтобы им легче было заснуть, чтобы поскорее можно было разогнать страхи, наваливавшиеся на них вместе с непроглядной тьмой. Но в этот вечер Оса, наоборот, намеревалась читать, чтобы они не заснули, а дождались наконец прихода Сципио. В грудах своих книжек она выискивала сейчас самые захватывающие истории, а остальные тем временем зажигали свечи, расставленные в пепельницах и бутылках между матрасами. А в единственный канделябр, имевшийся в их распоряжении, Риччио торжественно вставил пять новехоньких свечей, высоких, стройных, чистого светлого воска.
– Риччио, – спросила вдруг Оса, когда все уже разлеглись вокруг в нетерпеливом ожидании, – откуда у тебя эти свечи?
Риччио смущенно зарылся лицом в груду своих плюшевых зверей.
– Из церкви де Салюте, – пробормотал он. – Они там сотнями, если не тысячами лежат, невелика беда, если я прихвачу парочку. Неужто нам тратить на них наши денежки? Вот честное слово, – тут он плутовато ухмыльнулся Осе, – за каждую свечку я посылаю Деве Марии воздушный поцелуй.
Оса с горьким вздохом спрятала лицо в ладонях.
– Да ладно, брось, давай лучше читать, – не выдержал Моска. – Ни один карабинер не станет арестовывать Риччио из-за того, что тот стибрит из церкви парочку свечек.
– А вдруг станет? – пробормотал Бо, зевая и еще теснее прижимаясь к Просперу, который пытался заштопать братишкины штаны. – Ведь его ангел-хранитель в таком-то деле уж точно Риччио не помощник. Я имею в виду – свечи красть. Нет, этого ему никак делать нельзя.
– Да ну! Ангел-хранитель! Чушь какая! – Риччио пренебрежительно скривился, однако нотки беспокойства в голосе скрыть не сумел.
Чуть ли не целый час Оса читала им вслух, но ночь на дворе становилась все черней, и все, кто белым днем наполняли город шумом и гамом, давно уже улеглись спать в своих теплых постелях. В конце концов книжка выпала из ее рук, а слипающиеся от усталости глаза сами собой закрылись. Так что, когда Сципио пришел, все они спали глубоким беспробудным сном.