Графиня из «легкого жанра»
Валентина Токарская
Старая женщина с безразмерной дамской сумкой на груди замерла у перехода через Тверской бульвар. В задумчивости она не заметила, как машины остановились и для пешеходов загорелся зеленый свет. Вдруг боковое стекло ближайшей иномарки опустилось, и наружу высунулась рука с новенькой десятирублевой купюрой. Поначалу старушка не поняла, что бы это значило, рука же настойчиво сунула «десятку» ей в сумку. Светофор подмигнул, и машина рванула с места.
«Да я богаче вас!» – придя в себя, крикнула вслед женщина. Но никто ее уже не слышал.
Этот эпизод народная артистка Валентина Токарская будет пересказывать потом как анекдот. Чувство юмора не изменяло ей никогда – ни в бурной мюзик-холльной молодости, ни в фашистском плену, ни в сталинских лагерях, ни в глубокой старости, когда актриса оказалась за пресловутой чертой бедности, и расположенный рядом McDonald's ежедневно доставлял ей на дом бесплатные гамбургеры и пирожки. Конечно, Валентина Георгиевна не была богаче владельцев той иномарки, но к своим девяноста годам она действительно уже ни в чем не нуждалась. Неожиданно о легендарной актрисе вспомнили «на самом верху» и начислили президентскую пенсию, присвоили звание народной артистки России. Да и в родном Театре сатиры появились коммерческие спектакли, за которые неплохо платили. Так что Токарская не жаловалась. Хотя совсем недавно еле сводила концы с концами.
Когда-то Валентина Георгиевна была действительно одной из самых богатых и красивых женщин Москвы, но жизнь посылала ей одно испытание за другим, то балуя щедрыми подарками, то отбирая все до последней крошки. Эта женщина была трагически одинока. Бог не дал ей ни братьев, ни сестер, ни детей, ни внуков. Друзья с годами уходили. Мужчины, которых она любила, предавали.
Валентина Токарская родилась в Одессе. О своих родителях она говорила: «Моя мама была немка, а папа – актер. Моя творческая жизнь началась с того, что мама меня родила и не стала кормить грудью. И мне наняли кормилицу, у которой было очень хорошее молоко, какого сейчас не делают. Поэтому я так долго живу».
Семья переезжала из города в город, в зависимости от того, в какой антрепризе отец получал работу. Училась Валентина в Киеве в Фундуклеевской гимназии, основанной императрицей Марией Федоровной. Иногда царствующая особа наведывалась туда сама, и на балах по случаю ее прибытия маленькая Валечка читала: «Не образумлюсь, виноват…»
«Нас выводили на встречу с ней в рекреационный зал, – вспоминала Валентина Георгиевна. – Правда, не всех. Только тех, кто по блату. Я как раз была блатной, так как не хотела и не любила учиться, и со мной занималась сестра нашей классной дамы. А классная дама сама отбирала учениц, которые пойдут приветствовать царицу – каждой отводилось место, кто где будет стоять, делать реверанс, и я, благодаря ее сестре, всегда была среди избранных».
Отец – провинциальный актер Георгий Иосифович Токарский – не мог долго оставаться на одном месте, поэтому вскоре бросил семью. Он сколотил труппу актеров-любителей и отправился в поездку по Украине. Одна из «любительниц» в итоге стала его новой женой.
Мама Валентины – Елена Николаевна – не работала никогда, поэтому зарабатывать пришлось дочери, с тринадцати лет. Девушка училась в балетной школе и выходила на сцену в балетной массовке в опере, а иногда танцевала в кино перед сеансами. Когда становилось особенно голодно, Валя шла на рынок менять вещи на продукты…
С началом Гражданской войны власть в Киеве менялась каждый день – то белые придут, то красные, то зеленые, а то и поляки. Когда пришел Деникин, в городе начался настоящий парад. Солдаты въехали в город на лошадях, их встречали дамы в белых платьях, в огромных шляпах, кидали цветы и обнимали лошадей. Но какие бы «цвета» в Киеве ни появлялись, все обязательно пьянствовали. И, конечно же, по всему городу шли погромы. Елене Николаевне это страшно надоело, и когда в Киев пришли немцы, они с дочерью уехали в Ташкент.
Там шестнадцатилетняя Валентина вышла замуж за оперного певца Сергея Лебедева. Он был тенор, пел главные партии в «Пиковой даме», в «Паяцах», а она была солисткой балета. Супруги отправились в Москву на биржу труда, куда приезжали актеры разных жанров, собирались в коллективы и гастролировали по всей стране. Им повезло: они оказались в достаточно солидной труппе с хором и оркестром, и на следующий сезон Токарская с мужем уехали в Новониколаевск.
В середине 20-х годов Валентина навсегда покончила с балетом. Танцевала она превосходно, но всегда мечтала петь. И на актрису обратили внимание, пригласили в оперетту. Обладая эффектной внешностью и не очень сильным голосом, Валентина играла не героинь, а так называемых субреток или женщин-вамп. Мужу повезло меньше – он долго не мог найти места, уехал в глубинку и стал слать Вале занудливые письма с требованием ехать к нему в оперу. Супруга ответила категорично: «Я ни за что не оставлю оперетту, не буду больше танцевать, и, видимо, мы больше не встретимся». Лебедева она не любила. Юной актрисе вскружили голову успех, многочисленные поклонники и внимание со стороны главного режиссера труппы Лирова. Но вскоре она оставила и его. Приглашений было все больше, качество творческих коллективов – все выше, Токарскую звали из одной труппы в другую, и, в конце концов, она «дослужилась» до солидной, престижной оперетты с хором, оркестром, приличным жалованьем и известным режиссером Дмитрием Джусто.
Джусто сделал Валентине предложение, и даже состоялась помолвка. Но Токарской был еще памятен первый неудачный брак, где преобладала неопределенность, неуверенность в завтрашнем дне, стабильном заработке, когда после истощения у Валентины вдруг пропал аппетит, и Лебедев насильно кормил ее с ложечки… Она твердо решила, что на первом месте должна стоять если не карьера, то хотя бы деньги. И когда во время гастролей в Баку в Токарскую влюбился местный «хозяйственник», только тогда она вышла замуж вторично. У него была своя квартира, и довольная Елена Николаевна в этой квартире осела, – наконец-то появилось уже что-то свое. Но и этот брак длился недолго. Мужа арестовали за то, что он умел делать деньги. Дальнейшая его судьба неизвестна.
Вновь – дороги…
«В Ленинграде меня нашел знаменитый кинорежиссер Яков Протазанов, – вспоминала Токарская. – Он искал героиню для своих «Марионеток» и приехал смотреть меня. Я исполнила для него танец с веером и спела песенку из оперетты «Розмари» по-английски. Он записал ее на пленку и уехал. А через некоторое время мне позвонили и пригласили на кинопробу. Когда я приехала в Москву и вошла в студию «Межрабпомфильм», то первое, что услышала, была моя песенка. Ее гнали по радио по всей студии. Думаю, что Протазанову понравилось то, что я спела именно английскую песенку. Он же ставил заграничный фильм. А во-вторых, ему просто надоело смотреть актрис – всех примадонн московских и немосковских!»
Токарскую встретили блистательные партнеры – Кторов, Мартинсон, Климов, Радин, Жаров, обаятельный звукооператор Оболенский, непревзойденный балетмейстер Голейзовский, внимательный ассистент режиссера Роу. Валентина Георгиевна была еще совсем неопытной в кино, она ничего не понимала в съемках, где все надо учитывать: камеру, свет, предполагаемого партнера. Протазанов потом ей так и сказал: «К сожалению, я с вами мало работал».
«Это был очень жесткий режиссер, требовательный, – признавалась актриса. – Он всегда ходил с палкой и вместо «Стоп!» кричал: «Halt!» Я его боялась. И вдруг однажды он дал мне двадцать копеек за одну сцену, которую мы разыграли с Мартинсоном: «Возьмите! Хорошо сыграли».
Так или иначе, «Марионетки» имели шумный успех. Валентина Токарская стала звездой. Новая протазановская кинокомедия позволила ей ездить по стране с концертами и неплохо зарабатывать. Но других предложений в кино не последовало. Токарская не умела и не хотела играть «девушек полей», а в ее любимом жанре варьете (или просто музыкальной комедии) работали только Александров с Орловой.
Зато актрису пригласили в Московский мюзик-холл, где она мгновенно заняла лидирующее место, слегка потеснив острохарактерную Марию Миронову. При всех своих талантах Мария Владимировна была человеком злопамятным, поэтому обиду затаила на всю жизнь. Много лет спустя, когда Токарскую уже никто не помнил, а Миронову знала вся страна, Мария Владимировна отзывалась о своей коллеге пренебрежительно, говорила, что ставить их на одну творческую ступеньку нелепо. Когда Валентине Георгиевне исполнилось восемьдесят лет, Театр сатиры пригласил на юбилейный вечер Миронову. Она долго отказывалась, и только под нажимом сына – Андрея – все-таки заглянула на несколько минут и поздравила юбиляршу.
А тогда, в 30-е годы, актрисы очень дружили и были в центре внимания всей театральной и околотеатральной публики. Токарская познакомилась с Ильфом, Петровым, Катаевым, Олешей, Никулиным, Зощенко. Это была дивная компания, которая приняла Валентину Георгиевну не только потому, что она была Примадонной мюзик-холла и украшала их общество. Первая красавица Москвы (как ее тогда называли) была остроумной, высокоинтеллектуальной и независимой. Она великолепно играла в бильярд, шахматы и преферанс, увлекалась детективами и лихачила на автомобиле. Эти факторы сражали мужчин наповал.
Легендой стала история знакомства Токарской с чемпионом мира Хосе Раулем Капабланкой. Валентина Георгиевна оказалась едва ли не единственной женщиной, посетившей его турнир в Москве. После матча она пришла в излюбленное место столичной богемы – «Артистический клуб», где вновь увидела знаменитого кубинца. Директор ресторана неожиданно предложил Капабланке сразиться в шахматы с примой Мюзик-холла. Удивленный чемпион подсел к Валентине Георгиевне за столик и вытащил карманные шахматы. Актриса пошла е2—е4, он ответил е7– е5, она взялась за коня… А Капабланка немедленно поднял руки вверх и произнес: «Я сдаюсь!»
Московский мюзик-холл 30-х годов – это очень небольшая труппа: Тенин, Мартинсон, Лепко, Миров, Чернышева, Миронова, Александрова, Геллер, Рина Зеленая. Все веселые, озорные, поющие и танцующие. Оркестром дирижировал Покрасс, танцевали знаменитые тридцать герлз под руководством Голейзовского, приглашались заграничные номера: клоуны, акробаты, чечеточники. Художественным руководителем был Николай Волконский, но труппа почему-то его не признавала. Артистам нравилось работать с пришлыми режиссерами. Однако спектакли «Под куполом цирка», «Святыня брака», «Артисты варьете» гремели на всю столицу.
Атмосфера в театре царила такая же сумасшедшая, как и сами спектакли. Об этом времени Валентина Георгиевна отзывалась особенно тепло: «Ну, представьте, как мы каждый день играли «Под куполом цирка»! Посреди сцены стоял фонтан – якобы холл в отеле, и в этот фонтан все падали, потому что кто-то из персонажей бил всех входящих в этот холл палкой по голове. Все летели в этот фонтан, и так повторялось каждый день. У нас был такой бродвейский дух – ежедневно один и тот же спектакль на протяжении трех месяцев. И это до того уже стояло в горле, что нужна была разрядка. И Владимир Лепко нашел выход из положения: когда в этом самом фонтане скапливалось энное количество человек, он доставал кастрюльку с пельменями и чекушку водки и всех угощал. Не знаю, было ли видно это с галерки, ведь театр-то почти тот же самый – сегодняшний Театр сатиры. Правда, нет лож, где сидел Горький и плакал от хохота, достав огромный белый платок. Это была правительственная ложа, но из правительства у нас никого никогда не было. Зато кинорежиссер Александров приходил на спектакль «Под куполом цирка» перед тем, как поставить свой фильм «Цирк» – пьеса ведь та же. Он несколько раз смотрел наше представление, чтобы не повторить у себя ни эпизода. А я была той самой иностранкой, которую в «Цирке» играла Любовь Орлова. Только там ее звали Марион Диксон, а у нас она называлась Алиной. И все-таки наш спектакль был смешнее. В сцене со Скамейкиным, которого играл Мартинсон, у нас были не настоящие львы, а собаки, одетые в шкуры львов. Эти замшевые шкуры застегивались на молнии, в последний момент надевались головы, и собаки были безумно возбуждены. Они выбегали, лаяли, кидались на Скамейкина, и это было так смешно, что зрители падали со стульев».
Кстати, Любовь Орлова как-то призналась, что на экране стремилась подражать тому, что делала на сцене Валентина Токарская, так как считала ее своим кумиром. Может быть это преклонение, отчасти, и помешало пробиться Валентине Георгиевне на экран. Двум звездам на одном Олимпе было бы тесно, а у Токарской не было такого мужа, как у Орловой.
30-е годы были самыми счастливыми в жизни Валентины Токарской, время шуток, веселья, розыгрышей, смеха и поклонников. В ее уборной из стены торчал большой, толстый гвоздь, на который актриса нанизывала письма зрителей. Были смешные, малограмотные письма, были очень тонкие и изысканные. Один человек писал даже до 80-х годов: начал с мюзик-холла и продолжил тогда, когда она вернулась в Москву из Воркуты.
За Валентиной Токарской ухаживали… да кто только не ухаживал! В нее были влюблены писатели, музыканты, артисты «больших и малых академических театров», режиссеры – от Акимова до Калатозова.
Кстати, будущий каннский лауреат Михаил Калатозов страшно злился, что Валентина не отвечала ему взаимностью. Его пылкие признания в любви чередовались с горячим кавказским гневом. Говоря о тонкости и чувствительности ее актерской натуры, он тут же ругал возлюбленную за невежественность, незнание поэзии, нежелание читать и писать длинные письма. Он критиковал Валентину за отсутствие требовательности к себе и приверженность «легкому жанру». Вот отрывок из его письма, написанного после закрытия Мюзик-холла: «…Обладая данными настоящего творческого диапазона, вы сами ограничиваете свои творческие возможности, и причина эта, во-первых – в романтизации этого европейского мистингетовского жанра, со всякого рода фолибержевскими трю-ляля. Вы вбили себе в голову, что это ваш жанр, лелеете где-то в глубине сердца «высокие качества» этого искусства. И невозможность, вернее, ненужность этого жанра на нашей сцене создает в вас творческую депрессию, как в девушке, которая всю жизнь искала «героя» своей жизни, так и не нашла, осталась старой девой с истерией на почве половой неудовлетворенности…»
Калатозов со всей своей грузинской прямотой и горячностью бил «не в бровь, а в глаз». Валентине Токарской – самоучке, не имевшей в творчестве учителей, читать эти строки было обидно. Она действительно нашла себя в жанре водевиля, мюзик-холла, варьете и в душе осталась преданной ему до конца жизни, до 90 лет…
Долгие годы считалось, что знаменитый вальс «Ваша записка в несколько строчек», без которого не обходился ни один концерт Клавдии Шульженко, был написан специально для самой певицы. Но это не так. Поэт Павел Герман подарил его Валентине Токарской. В те годы лирическая песня-воспоминание никак не соответствовала темпераменту жизнерадостной примадонны Мюзик-холла. Много позже в ее архиве найдут и бережно сохраненные записки от друзей, и эмоциональные признания поклонников, и веточки засушенных цветов – поэт очень точно предсказал будущие ощущения актрисы. Но тогда она об этом не задумывалась, а наслаждалась жизнью. И петь отказалась. На одном из концертов начинающая певица Клавдия Шульженко пожаловалась на бедность своего репертуара, и Токарская отдала ей свою «Записку». С ней Шульженко стала лауреатом 1-го Всесоюзного конкурса артистов эстрады в 1939 году. Герман очень огорчился.
Спустя годы имя Шульженко гремело на всю страну, а о Токарской почти никто не вспоминал…
Мюзик-холл закрыли неожиданно, в 1936 году. Как говорила актриса: «Кричали, что мы иностранцы, что это не советский театр, кому он нужен?! Извините, каждый день зал был набит битком. Полные сборы! И по воскресеньям два раза аншлаги! Бешеная прибыль государству! Никого это не интересовало. Помещение отдали Театру народного творчества, который через год закрылся, так как никто туда не ходил».
Токарская получила приглашение в Театр сатиры и с этого момента стала актрисой драматической. Ее ввели в старые спектакли, стали репетировать новые. Были Беатриче в «Слуге двух господ», Элиза в «Пигмалионе», героини старинных водевилей и легковесных современных комедий Шкваркина. Но все это было не то. Тоска по мюзиклам, опереттам и варьете будет одолевать Валентину Георгиевну всю дальнейшую жизнь.
Но любые муки творчества – ничто по сравнению с тем, что принесла актрисе война.
13 сентября 1941 года бригада № 13 в количестве 13 человек с 13 рублями суточных выехала на фронт. Театр сатиры представляли четверо: Рудин, Корф, Холодов и Токарская. Первые дни было спокойно. Выступали в лесу на сдвинутых грузовиках. А в начале октября начались бомбежки.
«В штабе нам сказали: «Кое-где просочились немецкие танки. Хотите, мы отправим вас домой? Или в тыл?» Мы молчали, – вспоминала Токарская. – Я лично до того трусихой была, что на фронт-то через силу поехала. Конечно, я домой хотела. А Корф, самый старейший из нас, самый мудрый, заслуженный, говорит: «Неудобно как-то… Что ж мы уедем?.. Мы уж свой месяц доработаем и тогда поедем». И отправились в так называемый тыл. И вот ведь как бывает, мхатовцы повернули домой – хоть пешком, хоть ползком, но вернулись живы-здоровы. А нас в ту же ночь подняли в землянках, посадили в грузовики и повезли куда-то. Но из кольца вырваться мы уже не смогли…»
Артисты попали в окружение, Корф и Рудин погибли, Холодов был дважды ранен в ногу. Остальные разбежались кто куда. Враг наступал настолько стремительно, что, казалось, ничто не в силах его остановить. Пленных было огромное количество, на всех не хватало конвоиров. Когда дошли до деревни Семелево, Валентина Георгиевна незаметно вышла из колонны. Вскоре она неожиданно встретила семейную пару циркачей Макеевых и клоуна Бугрова, с которыми выехали на фронт. Позднее разыскала в госпитале Рафаила Холодова и буквально «похитила» его. Тут же уничтожили холодовские документы, где была указана его национальность – еврей.
Скитания по лесам и деревням, голод и первые заморозки привели к тому, что пришлось регистрироваться в «Русской управе» и просить разрешения кормиться своей профессией. Сколотили новую актерскую бригаду, сделали небольшую концертную программу. Токарская пела французскую песенку, кто-то играл на гитаре, кто-то танцевал, а Холодов вел конферанс, так как довольно быстро освоил немецкий язык. Под конец хором пели «Волга-Волга, мать родная» – эту песню знали даже немцы.
Однажды к русским артистам присоединился знаменитейший берлинский конферансье Вернер Финк, взял над ними шефство. Фашисты призвали его в армию и самым откровенным способом пользовались его популярностью: достать бензин, боеприпасы и так далее. Отказать ему никто не мог. Финк съездил в Берлин, привез Валентине Георгиевне концертное платье, а также аккордеон, ксилофон и саксофон, выхлопотал артистам паек, и раз в день они получали пищу. Выступали и в русском театре для русской публики. По воспоминаниям очевидцев, Токарскую всегда встречал шквал аплодисментов. Артисты стали неплохо зарабатывать, смогли купить теплую одежду.
В 42-м Финк уехал в Берлин и не вернулся. Вероятно, его арестовали, так как он никого не боялся, говорил, что хотел, и ругал Гитлера. Бригада попала к другому немцу, который обращался с пленными, как с рабами. Началась муштра.
С отступлением артистов погнали с собой: Смоленск, Могилев, Гомель, Барановичи, а потом все дальше и дальше до самой Германии. В Берлине Токарская и Холодов выступали для русских военнопленных, которые были расселены в небольших городах и работали по хозяйству на владельцев земель.
А в конце войны на Холодова кто-то все-таки донес, что он еврей. К тому времени вчерашние коллеги по театру уже стали, по сути, семьей. Тяжкие испытания пробудили в них любовь, и арест Рафаила Холодова стал для Валентины Георгиевны настоящим ударом. Она тут же начала бешено действовать: стала подавать бесконечные петиции, пыталась убедить, что Холодов русский, просто он был прооперирован в детстве. Привели двух «свидетелей» – старых артистов из России, которые заявили, что знали деда-бабку Холодова, его родителей, что он самый настоящий донской казак – слава богу, у немцев смутное представление о казачестве. И в апреле 45-го его все-таки выпустили. Невероятно!!! Но все было именно так.
Но в Москву артисты попали только в декабре. Полгода они провели в польском городе Загане – выступали перед солдатами, возвращавшимися на родину. Токарскую за это премировали… аккордеоном.
На улице Горького Рафаил вдруг направился в другую сторону. «Ты куда?» – спросила Валентина. «Домой. У меня жена, семья». «Прощайте, Рафа», – только и сказала она.
Но очень скоро они вновь встретились. На этот раз на пересылочном пункте по дороге в Воркуту. Будучи «врагом народа», Валентина Георгиевна работала медсестрой в санчасти, ставила заключенным клизмы и выписывала по-латыни лекарства. Вечерами участвовала в художественной самодеятельности. И вновь она позаботилась о бывшем возлюбленном – пристроила его на должность режиссера в любительском театре. Но ни о каком романе речи уже не шло, «прощайте, Рафа!».
Следователь говорил Валентине Георгиевне стереотипную фразу: «Ну, расскажите о ваших преступлениях». Каких преступлениях? – не понимала актриса. О чем он? «Что я могла в плену сделать? Я же не героиня. Партизан искать? Я не знаю, где они могли быть. Ни одного партизана в глаза не видела. Кушать мне как-то надо было, у меня есть профессия, вот я этой профессией и занималась, чтобы не умереть с голоду. Если виновата, значит, виновата», – отвечала актриса.
Суда не было, была тройка. 14 ноября 194 года Токарскую Валентину Георгиевну приговорили к четырем годам – самый маленький срок. А Холодову дали пять лет, потому что ершился: «Как же вам не стыдно? Я столько вытерпел! Меня били!» Ему парировали: «Но ведь отпустили же? Милый, так просто не отпускают! Не может быть, чтобы тебя не завербовали». Докричался до того, что получил лишний год.
Конфискации имущества у Токарской не было. Одному из тех, кто проводил в ее квартире обыск, приглянулся аккордеон, и он в надежде на конфискацию инструмент забрал. На вокзале перед этапом Валентина Георгиевна увидела его вновь: прибежал к поезду и притащил ее аккордеон. В какой-то степени этот человек помог Токарской выжить. В Вологде, в пересыльной тюрьме, начальство страшно обрадовалось при виде музыкального инструмента: «Будешь для нас играть!» – «Но я не умею, – оправдывалась актриса. – Я только на рояле играю». – «Ничего-ничего, все наши музыканты такие!»
А потом на Токарскую пришла заявка из Воркутинского театра. Именно этот театр и стал шансом выжить, не погибнуть среди миллионов, умиравших от лагерных работ. Именно там она сыграла свои лучшие роли, о которых в Москве могла только мечтать: Диану в «Собаке на сене», Елизавету в «Марии Стюарт», Ковалевскую в «Софье Ковалевской», Ванду в оперетте «Розмари». Сыграла Джесси в «Русском вопросе», Глафиру в «Волках и овцах», Бабу Ягу в «Аленьком цветочке», в спектаклях «Мадемуазель Нитуш», «Вас вызывает Таймыр». Сама поставила две оперетты – «Баядеру» и «Одиннадцать неизвестных». За это начальство выдало ей сухой паек: сахар, крупу, чай и кусок мяса. Работали «без фамилий», заключенных запрещалось указывать в программках и рецензиях.
Окружение было потрясающим – с одной стороны писатели, актеры, музыканты, знаменитый художник Петр Бендель пишет портрет примадонны… с другой – убийцы и грабители. «Я как-то сломала ногу, лежала в больнице с воровкой, – рассказывала Валентина Георгиевна. – Ее муж ходил на грабежи и обязательно убивал. Он не мог оставить свою жертву живой, потому что считал, что этот человек на него донесет. А она шла за мужем и выкалывала жертве глаза, так как оба были уверены, что последний увиденный при жизни человек как бы фотографируется в зрачках навсегда. Но тут появилась другая девка, которая влюбилась в ее мужа и решила избавиться от нее – подлила ей в вино кислоту и тем самым сожгла весь пищевод. Наш хирург, тоже заключенный, пришивал ей этот пищевод кусочками ее же кожи, делал операцию поэтапно. А кормили ее так: в пупок втыкали воронку, куда лили жидкую пищу. Вот эта мадам тоже со мной дружила. Жуть!»
«Тут мне нагадали, что после всех перемен, которые произойдут со мной в недалеком будущем, меня будет ждать блондин, у которого есть ребенок. Я сказала – если седой может сойти за блондина, пусть ждет, хотя бы и с ребенком. Черт с ним!»
Так в 1948 году Валентина Токарская писала своему любимому человеку Алексею Каплеру. Актриса и драматург познакомились в Воркуте, где лауреат Сталинской премии отбывал срок за то, что крутил роман с дочерью Сталина, юной Светланой Аллилуевой. Каплер числился в «придурках» – целыми днями бегал по городу и всех подряд фотографировал. У него была мастерская, которую Валентина Георгиевна посещала тайком, зная, что может поплатиться за это пропуском. В Каплера нельзя было не влюбиться. В Токарскую – тоже. Роман вспыхнул мгновенно.
Отсидев пять лет, Алексей Каплер отправился в отпуск и нарушил предписание – заехал в Москву. Его тут же арестовали и дали еще один срок. Отправили в Инту на общие работы. Он был на грани отчаяния, писал, что готов покончить с собой. Спасли его только письма Валентины.
«Я боялась, что ты не выдержишь удара. Но судьба сжалилась надо мной, сохранила тебя для меня, и если тебя хоть капельку греет, что ты имеешь преданного на всю жизнь человека – ты будешь держаться, и верить, и надеяться на лучшие дни. Что касается меня, то я живу только этим – увидеть тебя!..»
Алексей Яковлевич был видным, любвеобильным мужчиной, о его романах ходило множество историй. Родственники Каплера не воспринимали Токарскую всерьез, называли ее «Воркутинской половинкой», «Заначкой». Лагерные друзья опасались, что слухи об их глубоких чувствах и серьезных отношениях дойдут до Москвы. И только в силу произошедшего с ним несчастья каждому стало ясно, что теперь «Заначка» окончательно вступает в свои права.
«Я ни разу, ни одной из них не сказал даже в порядке шутки, даже из приличия ни одного ласкового слова, а не то чтоб там «люблю», – писал Каплер Валентине о своих увлечениях. – Потом произошла у меня в жизни самая настоящая революция – это ты. И я к тебе не только не успокаиваюсь, но с каждой минутой все больше люблю, все больше привязываюсь, все больше ценю. И я даже подсознательно совершенно не представляю себе жизни без тебя…»
Встретились они только в 53-м, когда умер Сталин. В 55-м расписались, а в 61-м развелись. Последние три года их брак существовал лишь формально. Валентина Георгиевна узнала о романе мужа с поэтессой Юлией Друниной, и ушла от него. Каплер пытался сохранить дружеские отношения, писал ей отовсюду о своих творческих планах, постановках, поездках, сначала делал вид, будто ничего не произошло, потом умолял смириться с его новой жизнью и в память о перенесенных испытаниях остаться близкими людьми. Токарская не отвечала на письма и бросала телефонную трубку.
После развода Алексей Яковлевич предложил жене по-честному поделить квартиру и дачу, но Валентина Георгиевна оставила ему все и вновь оказалась одна. Теперь уже навсегда.
Своя квартира у Валентины Токарской появилась только под старость. До войны (да и после) почти все артисты, даже самые знаменитые, жили в коммуналках. Будучи звездой Мюзик-холла Токарская поселилась у костюмерши Раисы Белозеровой, затем получила комнату на Тверском бульваре, потом переехала в Оружейный переулок, а после возвращения из ссылки вновь оказалась на улице.
Раиса, или, как называли ее все в окружении Валентины Георгиевны – Райка, оказалась в жизни актрисы единственным близким человеком. Она сохранила все вещи хозяйки, постоянно ездила к ней в Воркуту, вывезла в Москву и тем самым спасла уникальный архив Каплер а, а потом вновь приютила Токарскую у себя. Когда Валентина Георгиевна, наконец, получила отдельную квартиру, Райка готовила еду, убиралась, помогала по хозяйству. Актриса составила на нее завещание, но Раиса Белозерова скончалась раньше.
Они до сих пор вместе. Их прах помещен в одну нишу в Донском колумбарии…
В 1953 году Валентина Токарская вернулась в Театр сатиры и вскоре снялась в кино – сыграла шпионку Карасеву в первом советском детективе «Дело № 306». Фильм, говоря современным языком, стал «блокбастером». Детектив, а тем более экранный, в СССР был большой редкостью. В «Деле» присутствовали все необходимые для этого жанра атрибуты – стрельба, погони, шпионские пароли, разоблачения. Был обаятельный, симпатичный следователь – Борис Битюков, мудрый милицейский начальник – Марк Бернес, очаровательная, взбалмошная блондинка – Людмила Шагалова и опасная шпионка, работавшая в аптеке под именем Карасевой Марии Николаевны. На самом же деле звали ее Магда Тотгаст. Она же Фишман, Ованесова, Рубанюк, Иваниха. Впервые с советского киноэкрана прозвучали слова: «На пушку берешь, начальничек? Не выйдет!» И произнесла их именно Валентина Токарская, игриво закрутив на лбу локон и выпустив в Бернеса струйку папиросного дыма.
Фильм посмотрели десятки миллионов человек, причем неоднократно. «Пирамидон в порошках есть? Тогда дайте в таблетках. Две пачки. И одеколон «Лесная вода», – цитировалось повсюду к месту и не к месту.
Токарскую вспомнили не все, ведь после «Марионеток» прошло двадцать лет, и бывшая звезда, конечно же, изменилась. Зато теперь ее узнавали повсеместно. Особенно – на фоне слухов и сплетен о недавней отсидке. Любопытно, что критики картину разгромили, досталось и исполнителям главных ролей. Похвалили только Токарскую.
«Почему режиссер Рыбаков пригласил вас на эту роль?» – спросил я ее однажды. Валентина Георгиевна задумалась, а потом ответила: «Я только вернулась из заключения, и режиссер, видимо, решил, что я буду правдива в этой роли. Да и самой мне было очень интересно сыграть такую героиню, ведь я очень люблю детективы».
Затем было несколько эпизодов, самый яркий из которых – в картине «Испытательный срок». Токарская в образе эффектной и томной крупье ходила между игорных столов и величественно-монотонно возвещала: «Делайте ставки, господа!» И вновь ее заметили, и вновь ей стремились подражать, потому что к этой актрисе, как ни к какой другой, подходит словосочетание «яркая индивидуальность». А еще критики применяли к ней такой термин, как «изысканная утонченность». Валентина Георгиевна и на сцене, и на экране играла преимущественно иностранок, женщин-вамп, с тонкими манерами и неповторимым шармом.
Говорят, что Токарская была лучшей Марселиной в советско-российской истории спектакля «Безумный день, или Женитьба Фигаро». Безусловно, Татьяна Пельтцер тоже была хороша, но она трактовала этот образ со своей излюбленной бытовой характерностью, Токарская же наделила героиню присущими ей манерами гранд-дамы, с которыми севильская ключница смотрелась особенно иронично. Однако исполнитель роли Фигаро Андрей Миронов по настоянию мамы добился того, чтобы в первом составе и на всех ответственных спектаклях Марселину играла именно Пельтцер.
В труппе звездного Театра сатиры Валентина Токарская занимала особое место. Не имея почетного звания, она, тем не менее, никогда ни в каких списках не перечислялась наравне с другими «незаслуженными», что называется, «через запятую». Все знали, что это легенда, достояние, великий талант. За глаза ее звали «Графиней». Из любого пустячка Токарская делала шедевр. Ее Лунатичке в феерическом «Клопе» посвящали отдельные статьи и стихотворные оды, она была очень смешной Фимой Собак и Еленой Станиславовной в «Двенадцати стульях», эксцентричной Сурмиловой в «Гурии Львовиче Синичкине», а сексапильная княжна Павликова из «Обнаженной со скрипкой» сводила с ума зрителей-мужчин.
Если актриса долго не получала новых ролей, она подходила к Валентину Николаевичу Плучеку и требовала ввода в массовку: «Вы только позвольте мне выйти на сцену, а дальше я сделаю все сама». Плучек восхищался Токарской, но выпустить ее в массовке боялся: понимал, что Валентина Георгиевна невольно сосредоточит все внимание зрителей на себе. Токарская поистине была «человеком-театром».
Как уже говорилось, в героинях Валентины Георгиевны не было никакого быта, а была несколько изломанная манера, которая завораживала, несмотря на возраст. Поэтому неожиданной и для зрителей, и для самой актрисы стала роль деревенской бабки Секлетиньи в спектакле «По 206-й» Василия Белова. Ее старушка оказалась простой и хитроватой одновременно. Секлетинья искренне любила своих односельчан, безропотно подставляла голову под ножницы мальчишек и так же безропотно ехала в райцентр на заседание суда, где путалась в показаниях, защищая непутевых мужичков. «Сколько в ней тепла и юмора! – писал знаменитый критик Юрий Дмитриев. – И никак нельзя понять, действительно ли она так уж глуха или притворяется тугоухой, когда это ей выгодно. Без преувеличения поставим эту старуху – по бытовой правде, душевности, глубине, человеческой характерности – в один ряд со знаменитыми старухами Малого театра В.Н. Рыжовой и М.М. Блюменталь-Тамариной. Похвала очень высокая, но заслуженная. Секлетинья – Токарская в большой степени помогает созданию в спектакле атмосферы деревенской жизни».
Эту роль Валентина Георгиевна очень любила. К сожалению, телевидение обошло вниманием спектакль, как и многие другие, где играла Токарская. Сохранились лишь «Маленькие комедии большого дома», в котором была занята чуть ли не вся труппа. Там актриса играла роль Киры Платоновны – старой пианистки из жэка, преданной домоуправу Шубину, которого с блеском играл Анатолий Папанов. Когда все жильцы разбежались по своим делам, и мечта Шубина организовать хор рухнула, Кира Платоновна осталась рядом и предложила расстроенному мечтателю спеть дуэтом его любимую песню «Пой, ласточка, пой». После премьеры на программке постановщики спектакля Ширвиндт и Миронов написали: «Дорогая Валентина Георгиевна! Спасибо за тонкую, мягкую и очень трогательную игру как на пианино, так и в сцене. Спасибо за все!»
Киношники вспомнили о Валентине Токарской после рождественской телепередачи Эльдара Рязанова из Дома ветеранов кино, в 1991 году. На встречу со старейшинами пришли самые известные и популярные артисты театра и эстрады. Среди приглашенных был и Александр Ширвиндт. Его напарник – Михаил Державин – не смог приехать, и Ширвиндт взял на съемку Токарскую. Валентина Георгиевна с присущим ей юмором вкратце рассказала свою биографию, а затем спела старинную кабацкую песню «Мой милый Джон». Успех был фантастическим. Актрисе шел восемьдесят шестой год.
«После этого меня пригласили сразу три молодых кинорежиссера, – рассказывала Валентина Георгиевна. – В одном фильме я должна была сыграть старуху-убийцу из XVII века. Действие происходило в старом замке, моя героиня принимала постояльцев, убивала их и делала чучела. На съемки другого фильма надо было ехать в Одессу, и я отказалась из-за дороги. Третий фильм – «Вино из одуванчиков» по Брэдбери. Везде – главные роли. Но вышло так, что на первой же съемке после восьми часов непрерывной работы у меня от перенапряжения лопнули глазные сосуды, и я чуть не умерла. Так что все режиссеры перепугались: «Помрет старуха на площадке, потом за нее отвечай»… А на съемках «Вина из одуванчиков» я попросила разрешения надеть очки – у меня опять было плохо с глазами. Мне не разрешили, пришлось отказаться. Так что если эпизод какой сыграть – пожалуйста, а главную роль я уже не потяну».
Наконец, в жизни актрисы появилась энергичная однофамилица, режиссер Вероника Токарская. Плодом их совместных усилий стал документальный фильм «Валентина Георгиевна, ваш выход!». Вероника сумела отыскать в архивах уникальные кинокадры из спектаклей не только Театра сатиры, но и мюзик-холла, но вот с самой героиней ей пришлось нелегко. Валентина Георгиевна, как личность неординарная и всесторонне одаренная, активно вмешивалась в творческий процесс, порой капризничала, но в итоге выполнила все точно, как требовал режиссер. Фильм получился пронзительным, трогательным и содержательным.
После успешной премьеры женщины задумались о постановке спектакля по рассказам Агаты Кристи – Валентина Георгиевна лелеяла мечту сыграть мисс Марпл. Но этот проект, к сожалению, не реализовался.
Переломным для Валентины Георгиевны стал 1993 год. 1 июня указом президента Токарской было присвоено звание народной артистки России. Сразу! Без заслуженной! Вскоре ей была назначена знаменитая президентская пенсия, ее стали разрывать журналисты и администраторы телепередач, готовилась к печати книга «Театр ГУЛАГа», включающая статью актрисы о жизни в плену и лагере. У нее вновь возник интерес… не то чтобы к жизни, нет, он у Токарской никогда не пропадал. Ей захотелось вновь жить красиво, талантливо. Она подолгу задерживалась у витрин роскошных универмагов на Тверской, вызывая недоуменные взгляды избалованных продавщиц. Она могла позвонить своей подруге Ирине Михайловне и предложить поехать на новую ярмарку в Коньково, «которую стали часто рекламировать по телевизору», – и они ехали. И Валентина Георгиевна неутомимо шествовала по бесконечному ангару, примеряя каждую приглянувшуюся «шмотку» от соломенной шляпки до брюк.
К юбилею Театра сатиры Токарская подготовила музыкальный номер. Десять лет она не играла премьер, и теперь расцвела, распрямилась, помолодела, повеселела. Ее номер искрился юмором. Она – Нинон, знаменитость Парижа. Он – Джон, танцовщик кабаре, мулат в красном фраке. У них страсть. Быстротечная, бешеная и обреченная на трагический финал страсть, которую виртуозно разыгрывала восьмидесятивосьмилетняя Валентина Токарская и двадцатипятилетний Михаил Дорожкин.
Наконец, Токарской дали роль. Роль! Как она волновалась! К юбилею Ольги Аросевой было решено поставить спектакль «Как пришить старушку» по пьесе Джона Патрика «Дорогая Памела». Режиссер Михаил Зонненштраль предложил Валентине Георгиевне роль Врача страховой компании, переделанную с мужской на женскую. Токарская моментально «загорелась». Это же эксцентрика! Гротеск! Лицедейство! Начала что-то придумывать. Ее старуха стала глуховатой, кривоногой, медлительной, но в то же время кокетливой и плутоватой. Она была не прочь позаигрывать с мужчиной и подчеркнуть старость другой женщины. Актриса появлялась на сцене настоящим пугалом, вызывая восторженные аплодисменты зрителей и лишний раз доказывая, что не боится выглядеть смешной и нелепой. А диалог с Евгением Графкиным – обаятельным жуликом Солом Бозо – мог бы стать законченным эстрадным номером. В ходе медосмотра старуха неожиданно обращала внимание на импозантного мужчину в халате и начинала кокетничать с ним, а тот моментально включался в игру, и этот фарсовый флирт доводил зрителей до безудержного хохота.
Валентина Георгиевна волновалась, как девочка, и была счастлива, получив похвалу из уст главного режиссера театра Валентина Плучека.
Сегодня спектакль «Как пришить старушку» уже не так искрометен, как тогда. Нет Валентины Токарской, нет Евгения Графкина, их роли играют другие исполнители, играют иначе – не скажу, что плохо – просто по-другому. Нет молодого и талантливого Михаила Зонненштраля. Спектакли – не фильмы, их век недолог. Но с премьерой спектакля по ощущениям праздника и для актеров, и для зрителей не сравнится ничто.
Почти одновременно со «Старушкой» состоялась премьера «Священных чудовищ» – бенефиса Веры Васильевой. Токарская появлялась в нем на мгновение, за полминуты до поклонов. И вновь – та же история. Все газеты иронизируют, ругают, критикуют, и все в один голос заявляют, что смысл и шарм всей пьесы проясняется лишь за минуту до ее окончания, с появлением на сцене старейшей актрисы труппы.
В канун девяностолетнего юбилея Токарская получила Орден дружбы – первую и последнюю правительственную награду. Валентина Георгиевна всерьез задумалась о бенефисе. Взяв за основу свой предыдущий юбилейный вечер, она попросила Александра Ширвиндта поставить нынешний. Приятельницы пытались отсоветовать: «Ну, кому вы сейчас нужны? Зачем вам это? Кто придет? Давайте лучше встретимся в кругу друзей, коллег. И потом, у вас же по всем документам день рождения аж в декабре, и всю жизнь мы отмечали его в декабре, а тут вдруг вам стукнуло в голову собирать именно в феврале…» Действительно, в театре было записано, что Токарская родилась в декабре 1906 года, но настоящий день ее рождения – 3 февраля. Теперь она твердо заявила, что 90 лет хочет отпраздновать в феврале официально: «До декабря я могу не дожить!» В конце концов, решили собраться в Доме актера.
Зал был переполнен. В проходах стояло с десяток телекамер. Море цветов. Вечер все никак не начинался. Как оказалось, Валентина Георгиевна перед выходом на сцену обнаружила, что забыла накрасить ногти. Она вновь села к зеркалу и с достоинством принялась за дело. «Я тебя убью!» – закричал Ширвиндт, но актриса не обращала ни на кого внимания – она не могла себе позволить оскорбить зрителей столь немаловажным упущением. А потом ее подхватил на руки кто-то из мужчин и помчался по узенькой лестнице к сцене, а Токарская всю дорогу кричала: «Осторожно, не смажьте мне лак!»
Заиграла музыка, молодежь театра запела песенку про Парагвай из «Марионеток», из-за занавеса вышла Токарская в белом платье от Вячеслава Зайцева, грациозная и женственная. Зал встал. Она рассказывала, пела и танцевала весь вечер. Такого девяностолетнего юбилея еще никто не видел. «Я очень благодарна всем, кто пришел на эту встречу, – сказала Валентина Георгиевна, прощаясь с залом. – Поскольку это мой последний юбилей, я хочу признаться, что я вас очень люблю, люблю всех зрителей и надеюсь, что еще что-нибудь, да сыграю». «Почему это твой последний юбилей? – спросил Ширвиндт, – А куда ты собралась? Помнится, десять лет назад, когда мы отмечали ее восьмидесятилетие, она тоже обещала, что это последний раз…»
Конец ознакомительного фрагмента.