3 Женщины решают, что им делать
В Зале Совета снова тихо. Ажа закончила свою речь. В самом начале она была совсем не уверена в том, что всем этим женщинам говорить, а главное – как. Они не были ее подругами. У нее никогда не было подруг, по крайне мере, с тех пор, как она стала королевой – а это вся жизнь. Да, когда-то в детстве она играла с другими девочками, но никого из них уже не помнила. Она, кажется, даже не была уверена в том, сможет ли она вспомнить, кто это был, если постарается уделить этому свое время и внимание. Наверняка, она не узнает никого из тех детских подруг среди окружающих ее в жизни женщин. Может быть, даже сейчас, среди этих пятнадцати, тоже были ее детские друзья? Но нет, она даже не пытается присмотреться и угадать, – это ее не волнует, как и никогда не волновало.
В начале ее речь могла показаться сбивчивой и неподготовленной. Впрочем, Ажа действительно не готовилась. А вот сбивчивость она быстро преодолела и стала говорить громче, уверенней и с расстановкой. Так говорил ее муж Ага, когда хотел наказать ей или служанкам сделать что-то. Женский совет молчал и слушал ее. Женщины ловили каждое ее слово, скорее всего, надеясь услышать не только новости, сообщенные королеве вождем племени, но и что-то обнадеживающее. Ажа смотрела на них и понимала, что эти пятнадцать женщин ждут от нее вполне определенных слов, чего-то вроде: «они скоро вернутся» и «такое уже бывало, и все было хорошо». И королева действительно скала второе, впрочем, так и не сказав первое: разве она была вправе говорить такое? Врать им, разве она могла себе такое позволить? Она действительно не знала, скоро ли вернутся мужчины, и как бы сильно она не хотела сейчас оказаться на месте любой из этих пятнадцати, чтобы скинуть с себя бремя правды и реалистичного взгляда на будущее и погрузиться в мир надежды, окружающий людей, лишенных ответственности за жизни других: как бы сильно ей этого не хотелось, она все так же основательно чувствовала свое место. Ажа ощущала спиной резьбу в форме рыбы на спинке своего стула и власть с этим сопряженную.
Потом, после паузы, она спросила, готовы ли они принять на себя обязанности своих мужей на время их отсутствия, и все единогласно выразили готовность. Кто-то, впрочем, с неохотой, а кто-то даже с неприкрытым страхом. Но Аже этого хватило. С неохотой и страхом можно было справиться потом, постепенно. Сейчас нужно было установить новый, пусть и временный, порядок. И каким-бы неестественным он ни был, он все-таки был необходим. Всем им без исключения нужно было его принять. В этом Ажа была уверена.
Королева поблагодарила всех и попросила снова вернуться в Зал Совета после обеда, а до этого – всем стоило разобраться в том, чего именно от них требовала деревня. Каждому из этих цветов следовало взвалить на себя ношу своих мужей. Кто не справится, строго сообщила королева, будет заменен немедленно. Потому что жизнь продолжается, и деревня должна жить и процветать до прихода мужчин, чтобы, когда они вернулись, им не пришлось краснеть, рыдать и прятать глаза от стыда. Ажа особенно подчеркнула это в своей речи, потому что на самом деле, говорила она не о стыде, но о выживании. Если принять худшее будущее за данность, медлить нельзя. Порядок есть порядок. Многие – она видела – поняли ее.
Королева встала и вышла из Зала Совета, который тут же снова наполнился шорохом платьев и звоном длинных сережек. Все почтительно молчали до тех пор, пока не покинули дом. Ажа стояла рядом со своей старой служанкой у выхода и провожала взглядом разбегавшихся женщин. Сейчас, думала она, их головы будут на некоторое время заняты делом. По крайне мере, у многих из них. Всем им сейчас нужно как можно больше делать, и как можно меньше думать. Королева кивнула самой себе, опираясь на эту мысль, повернулась и пошла домой.