11 Одна из шести королев погибает от рук Миры
Ажа решила провести вторую половину дня в обществе шести королев. Она все-таки сменила свое платье, хотя с утра облачилась во вчерашний наряд, как и собиралась. Теперь на ней была длинная туника до пят с глубоким вырезом на спине. Она также надела новые сережки, сделанные из более легкого железа и покрытые золотом – они звенели по-особенному, и Аже нравился этот звук.
Королева совершила короткую прогулку к озеру в сопровождении служанки Бары. Вчера она себе этого не позволила, хотя такая прогулка обычно всегда была частью дня королевы. Ажа шла между низких уютных домиков, провожаемая взглядами старух, женщин и девочек. Сама она отвечала на их взгляды ответным взглядом, полным искреннего любопытства: вот, значит, как – жизнь все-таки продолжается. Кому-то она даже кивала, и те кланялись ей в ответ. Вчера королева видела лишь пятнадцать женщин, чьи мужья входят в Совет. Она, так и не выбравшись на прогулку, не могла иметь никакого впечатления о том, как живет большинство в отсутствие мужчин. Впрочем, и сейчас она не могла точно составить такого впечатления. Но все же она сделала важное наблюдение – жизнь не прекратилась. И не только для Совета, шести королев и самой Ажи, но и для всех остальных жителей, а точнее – жительниц Майахрамо. А чего она ожидала? Конечно, исход мужчин не мог в тот же миг разрушить устоявшийся уклад жизни. Здесь также следует отметить, что до этой прогулки королева вообще особенно и не задумывалась о большинстве. Она думала лишь о себе, о таинственном культе, не только заставившем удалиться мужчин, но и грозящем всему Острову; она думала о Совете, дочери, пророчестве и шести королевах, одна из которых должна их всех спасти. То есть, ее занимало на самом деле то, что находится на вершине восприятия вождя, о том, о чем стал бы думать Ага. Периферия ускользнула от нее. Она даже словила себя сейчас на мысли, что забыла вчера о самом существовании остальных людей. Вчерашний день сжал ее мир до трех домов: ее собственного, Зала Совета и Дома Шести Королев. Эта мысль удивила и немного смутила королеву. И теперь Ажа кивала встречающимся женщинам чаще обычного, подбородок опускался ниже обычного, и даже рука ее несколько раз взметнулась в приветственном жесте, чего уж точно никогда раньше с ней не случалось.
Нет-нет, это не был выход королевы, стремящейся успокоить народ, показать ему, что вот она, все еще жива, здесь, на месте, что у нее все под контролем, и все будет хорошо. Нет, эта прогулка странным образом превратилась в знакомство с чем-то новым: Ажа словно бы заново и впервые вышла в свет. Так, наверное, выходит на прогулку девушка, которую выдали замуж за вождя в соседнем племени. Она никого не знает, ей все чуждо и незнакомо. И вот в первый же день после свадьбы, она уже в чине королевы выходит в свет и осматривает новые владения, новые лица своих подданных. Она еще не скупа на жесты и знаки внимания. Ей еще не чуждо зачаточное самолюбие, которое, будучи недостаточно отполированным временем и бременем власти, стремится больше наружу, чем внутрь. Она даже идет медленнее обычного – потому что и дорога ей не знакома, и еще не совсем ясно, сколько времени она может и должна уделить тому, чтобы вот так – взглядами, жестами, осанкой и походкой – молчаливо провести беседу со всем племенем.
Словив себя на этих мыслях, королева смутилась. Она действительно ощущала себя той самой молодой женой вождя. И хотя лица вокруг, дома и сама дорога были привычны и знакомы, она не могла отделаться от ощущения, что все вокруг все-таки изменилось: резко, стремительно и почти окончательно. Да, жизнь продолжается, но какая? Новая, поняла Ажа, это новая жизнь. Вчера был установлен новый порядок вещей, и едва ли она могла ожидать, что это не повлечет за собой стремительное изменение в жизни всех людей. Словно бы во всем что-то немножко сдвинулось: в каждой черточке на лице той или иной женщины, в каждой складке платьев, в каждой доске, из которых были сделаны их дома, в каждом камне, торчащем в земле. Чуть-чуть, едва заметно, но все-таки изменения коснулись абсолютно всего. Только ветер дул все так же. И небо было таким же чистым, как всегда.
Озеро Шиф предстало взору королевы. Редко когда оно покрывалось волнами, да и тогда – не надолго. Гладкая поверхность воды успокаивала Ажу всегда, когда она смотрела на нее. Впрочем, она никогда специально ради этого не приходила сюда. Нет, она точно не помнила ни одного случая, когда бы ей вздумалось прийти к озеру специально, чтобы успокоить ум или чувства. Но все-таки, когда она приходила, некоторое успокоение бывало ей даровано практически каждый раз, стоило ее взору задержаться на воде хотя бы несколько минут.
Ажа никогда в своей жизни не рыбачила, но знала о рыбалке все. И не рыбачила она не потому что это не женское дело – в Майахрамо им занимаются и женщины. Просто ей это не нравилось. Сидеть в лодке, тащить сети, мокнуть, держать скользкую, еще живую рыбину в руках, починять снасти – все это казалось ей понятным, родным, но невероятно не интересным, когда дело доходило до самой работы. Она могла часами наблюдать, как рыбачат другие, могла и любила с упоением слушать реальные истории или сказки о рыбаках и рыбах, могла даже сама размышлять об этом искусстве наедине с собой. Но брать в руки сети, отталкиваться ногой от берега и плыть, бить рыбу молотком по голове: в действии Ажа тут же теряла интерес.
Королеву никогда не смущала эта ее почти физиологическая неспособность к труду рыбака. То, что показалось бы неестественным и даже противоестественным для любого обычного жителя рыбацкой деревни, для нее – королевы – было простительным. Люди не задумывались о том, что Ажа может или не может рыбачить, любит или не любит это дело. Она была королевой, и не должна была этим заниматься. Это было понятно всем. Эта общественная поблажка, впрочем, никогда ранее не приходила в голову Ажи. И она продолжала не любить рыбалку не из-за статуса королевы, но просто из личных предпочтений. Так обе стороны – народ и ее королева, не догадываясь о не высказываемых даже самим себе мотивах – заключили соглашение. Сейчас, накопив с возрастом огромный опыт, Ажа понимала, что на таких вот не проговариваемых, невидимых, почти несознательных соглашениях во многом и строится не только общество и племя, но и жизнь в принципе. Ее это устраивало, она не любила долго рассуждать о вещах, которые происходят таким вот образом – когда они просто есть. Однажды уверившись в чем-то таком – объективном и невысказанном в голос, – она словно кивала сама себе и шла дальше.
На берегу сидело несколько десятков женщин. Они обедали, но, завидев королеву, встали и наблюдали. Ажа поняла, что они только что вернулись с утренней рыбалки. Кто-то из них занимался ей всегда, но наверняка кто-то вышел сегодня на озеро впервые, поняв, что мужчины не вернутся в ближайшее время, и им предстоит все делать вместо мужей, отцов, братьев и сыновей. Каков был их улов? Достаточно ли его будет для того, чтобы прокормить племя? Вчера Эра, жена мастера над рыбалкой, пообещала королеве, что сделает все возможное, чтобы уровень улова был соответствующий. Эра нравилась королеве. Будет обидно, если она не справится. Она не хотела наказывать такую стойкую, красивую, многодетную женщину. Во многом Эра напоминала Аже ее саму. Она не могла объяснить себе это ощущение, тем более, что внешне женщины были не похожи. Но что-то во взгляде, что-то в движениях, и особенно в поведении напоминало Аже о самой себе: Эра была так же скупа на эмоции, так же властна и немногословна, так же самоотвержена. Муж ее был стар, он скоро умрет. Но, Ажа была в этом уверена, женщина не останется надолго одна. Хоть ей уже давно за сорок и пусть у нее шестеро детей – в ней было нечто такое, что не позволяло пока что времени уничтожить красоту и силу. Это привлечет к ней много мужчин, даже много моложе ее самой.
Королева подошла к женщинам-рыбакам. Кивнула им и заглянула в корзины с уловом. Они не были полны, но все-таки рыбы было много: корзины были заполнены больше чем наполовину. Ажа улыбнулась рыбакам и попросила несколько рыбин. Старая служанка Бара с готовностью приняла предложенные в дар рыбешки, завернутые быстрыми и ловкими руками в широкие ярко-зеленые листы той самой колючей бараты. Рыбьи головы торчали и глазели застывшими ягодами на своих новых хозяев.
Прогулявшись вдоль берега еще немного, королева решила – пора. Вместе с Барой они отправились в обратный путь, который в этот раз Ажа проделала быстро и почти стремительно. Старая служанка едва поспевала за ней и даже уронила один раз рыбу на землю – одна из них подпрыгнула от удара, оказавшись еще живой.
Уже издалека, только завидев Дом Шести Королев, Ажа поняла, что случилось что-то плохое. Приблизившись, она увидела несколько женщин из Совета, держащих за руки ее дочь, Миру: та пыталась вырваться и зло шипела на них, выкрикивая имена матери и отца. У входа в Дом стояла Эра и Иса – жена начальника над охраной. Они о чем-то общались с девушками-стражниками, неловко опиравшимися на свои короткие копья. Королева, остановившись на мгновение, быстро проследовала мимо всех женщин, тут же умолкших при ее появлении, внутрь Дома. В светлой, залитой солнцем, комнате было пусто. Только мертвое тело лежало у стены, на которой блестело кровавое пятно. Это было мертвое тело девочки. Ажа подошла ближе и склонилась над трупом. На руках девочки блестели сережки-браслеты. Это была Апа, самая маленькая из шести королев. Глаза ее были все еще открыты, но в них ничего не было, никакой застывшей эмоции, только мертвая пустота. Так смотрят в одну точку, когда мысли витают где-то далеко.
Ажа не увидела никакой раны. Тогда она немного повернула девочку. Под затылком обнаружилось еще одно пятно крови. Видимо, кто-то толкнул Апу, подумала она, и та ударилась о стену головой. Когда королева вернула мертвое тело не место, она вдруг заметила, что глаза девочки смотрят как-то иначе, чем ей сначала показалось. В них вдруг появилось что-то неприятное, темное. Не страх, не ужас, не гнев, а какая-то неотвратимость. Где бы сейчас не находилась Апа, глаза ее видят сейчас что-то, приближение чего невозможно избежать.