Глава 2
…И проснулся.
Сквозняк от окна задул одну из свечей в стоявшем на столе канделябре. Стрелка в больших напольных часах сдвинулась минуты на четыре – всего лишь. Листок все так же лежал под руками.
– Спать, – сказал ему Рамиро, – я хочу спать…
Он потер двумя пальцами переносицу, отыскал среди бумажных завалов колокольчик и позвонил.
– Ужин несите, – негромко велел он появившимся слугам, и те сразу забегали, открыли двери в соседнюю комнату – столовую, – чем запустили еще цепочку сквозняков.
Пускай, а то слишком уж жарко. Хоть и начало марта, весна на Пуэрто дель Фасинадо всегда теплая – еще бы, южные широты и море. Средиземное море. Бирюзовое, синее, зеленое – как того пожелает Господь.
Обычно Рамиро ужинал не один, но сегодня ему никого не хотелось видеть, даже Лоренсо, который обладал удивительной способностью поднимать настроение. Шутов в замке не держали, и Лоренсо добровольно отдувался за них – но в основном в присутствии Рамиро. На всех остальных он не считал нужным растрачивать свой талант. Однако сегодня пусть погуляет. Послезавтра на рассвете с отливом нужно отплыть, а сегодня – сегодня еще все привычно, и красотки на королевском празднике наверняка есть, и… Рамиро прожевал кусок говядины и подумал, не пойти ли на бал к отцу. Нет, не пойти. Что он там не видел.
Только расстроится и начнет считать, сколько золота на этот бал потрачено.
Марко говорит, что он зануда. И Леокадия тоже иногда говорит. Но Леокадия умнее Марко, вот что любопытно. Соображает быстрее, интересуется всем, что происходит в Фасинадо, и ходит на королевские советы, почти на все. Рамиро нравилось такое рвение сестры. Она могла бы стать его помощницей, если бы он больше доверял людям.
В последнее время он не знал, кому доверять.
Рамиро думал как раз об этом, когда доложили о приходе Леокадии. Она вошла – явно с бала, разгоряченная, щеки так и пылают, высокая грудь вздымается, и надето на девушке что-то синее и воздушное, а в гладких, блестящих черных волосах прорва бриллиантов. Королевские драгоценности, которыми набиты сундуки. Этакий флаг с надписью «у нас все хорошо».
Леокадия остановилась у стола – стул ей тут же ловко пододвинули, – села, впилась в Рамиро взглядом колдовских черных глаз и сказала:
– Мне это надоело.
– Что? – уточнил Рамиро, во всем любящий порядок.
– То, что мы с тобой все время ссоримся, дорогой, – она потянулась и положила узкую ладонь в перчатке на руку Рамиро. – Нельзя так. Мы ведь друг друга любим.
Рамиро кивнул – он был вполне согласен с тем, что любит Леокадию. Он и вправду ее любил. Сколько он себя помнил, она всегда являлась неотъемлемой частью его мира. Она воплощала все то, что должна воплощать женщина, и Рамиро осторожно радовался, что эта женщина – его сестра.
– Мне тоже это не нравится, – сказал он, – помиримся?
– Помиримся. – Она улыбнулась уголками совершенных, сочных губ. – Ты ведь скоро уезжаешь. Я уже заранее скучаю.
– Я привезу тебе подарок из Флоренции, – пообещал Рамиро.
– Лучше бы ты взял меня с собой.
– Как же я возьму тебя с собой, если королева против?
Леокадия тяжело вздохнула.
– Матушка не понимает, что мне нужно повидать мир. Я уже два года не покидала остров. Я устала сидеть здесь, словно в клетке, хотя и люблю Фасинадо. Но Италия… Мы могли бы путешествовать, поехать в Рим, в Венецию, в Неаполь.
– Это требует больших средств и приготовлений. Ты же знаешь, что мы с тобой не можем просто куда-нибудь поехать.
Все это время ее ладонь лежала на его, а тут Леокадия, расстроившись, убрала руку.
– Рамиро, ты сухарь. Как с тобой вообще можно разговаривать?
– Тебе удается с этим справляться.
Он постарался улыбнуться ей, и знал, что улыбка выходит усталой и кривой, только ничего иного сейчас предложить не мог. Впрочем, Леокадия по достоинству оценила его усилия.
– Только я не хочу, чтобы без тебя матушка опять начала искать мне жениха.
– Почему нет? – Возможно, это решило бы кое-какие проблемы. – Ведь, насколько мне известно, есть несколько подходящих кандидатур.
Леокадия закатила глаза; выглядело это очаровательно.
– Подходящих! Я хочу выйти замуж за живого человека, который будет меня любить и ценить, а не за какую-то кандидатуру. Неужели ты не понимаешь?
– Нет. Не очень. Долг прежде всего.
– Какой ты! – притворно надула губки Леокадия. Сегодня вечером она изволила играть в маленькую девочку. Рамиро не собирался ей мешать – пускай развлекается. Ей скоро надоест. – Едешь без меня во Флоренцию да еще язвишь. Вот сейчас разрыдаюсь, и ты пожалеешь, что меня расстроил!
– Леокадия, – сказал Рамиро, не выдержав, – хватит, прошу.
Он устал, у него болела спина, во сне опять являлась смерть, и законопроект написан слишком мелко.
Надо сказать де Моралесу – пусть своего секретаря выгонит, что ли. Может быть, это изменит жизнь к лучшему.
– Хорошо, – сказала Леокадия, прекратив притворяться, – я пришла к тебе мириться и по делу.
– По какому?
– Хочу, чтобы ты со мной потанцевал, когда закончишь ужин.
– Леокадия… Я устал, как крестьянская лошадь.
– Пожалуйста.
– Если я там появлюсь, меня не отпустят до утра.
– Пожалуйста! – она молитвенно сложила ладони.
Красивая женщина. Чувственная. Прекрасная.
Он редко был в силах ей отказать – и сейчас не смог.
– Хорошо, – сказал Рамиро, встал, бросил на стол салфетку. – Ты мне поможешь потом сбежать. Я переоденусь и приду в зал.
– Спасибо. – Она сверкнула угольными глазами, поднялась и пошла к выходу.
«Как это получается, что она мною вертит в таких мелочах, – думал Рамиро. – Как вот так выходит?» Он же никуда не собирался идти. Он думал выпить половину бокала вина и лечь спать, чтобы завтра встать еще до рассвета и прочитать законопроект. А теперь придется потратить час, чтобы удовлетворить прихоть Леокадии.
Ну что такое, в самом-то деле.
Камердинер что-то ворчал, помогая ему переодеваться. Рамиро не слушал. Он на себя и в зеркало не смотрел. Нового ничего не увидит, какой костюм выбрал услужливый камердинер – безразлично, не забыть причесаться, и все, можно идти на бал. Ах да. Цепь, еще одно кольцо. Вот так.
– Вы прекрасны, ваше высочество, – произнес камердинер.
– Ступай.
Он не благодарил за такую традиционную лесть – да от него и не ждали соблюдения подобных мелких традиций. Лесть обычно проскальзывала мимо Рамиро, словно маленькая песчаная змейка, и исчезала в высокой траве. Он не слушал этого, он не должен был этого слышать – иначе голова полнится совсем не теми вещами, какими должна. Рамиро хотел, чтобы разум оставался чистым для тех дел, что уготовал ему Господь.
Уготовал ведь, если уж ткнул пальцем именно в это место на земле.
Место – размером с тусклую медную монетку на Божьей ладони. Место – остров, очертаниями похожий на раскинувшую крылья чайку. Может, потому чайка и на гербе. Пуэрто дель Фасинадо, рай земной, ад земной, наказание и благословение Господне.
– Ладно, – пробормотал Рамиро, – один танец… два танца, и спать.
Он вышел – перед ним распахивались двери – и быстрым шагом направился в старую часть дворца, где лилась рекою музыка, горели громадные люстры (с их медных ободов иногда капает на головы танцующих воск) и королевские гости веселились, беззаботно, словно налетевшие на свет мотыльки.
Рамиро шел, спускался по лестницам, поднимался, и шепот летел впереди него, двери распахивались, ему даже не нужно было приказывать – словно он являлся волшебником. Только это не волшебство. Это традиции с церемониями под ручку.
Он не слышал, как о нем доложили, но музыка смолкла и пары уже не кружились – конечно, оркестр ведь предупрежден, что нужно завершить танец в удобный момент. Рамиро пошел по сверкающему полу (зал ремонтировали совсем недавно) к возвышению.
Там, в креслах с высокими узкими спинками, сидели люди, которые были дороги Рамиро больше всех на свете.
Король Альваро V, раздвинувший локти и развалившийся на троне так, что казалось, будто это большая спящая птица. Та самая чайка, с герба, – потому что облачение короля было ослепительно-белым.
Королева Дорита, с высоко поднятым подбородком и идеально прямой спиной.
Принцесса Леокадия, лучившаяся довольной улыбкой навстречу Рамиро.
И Марко, младший брат, глядевший исподлобья и недоверчиво.
Семья. Какой Бог наградил.
Что-то сегодня слишком много думается о Боге…
Рамиро поклонился отцу, затем мачехе, после чего занял свое место по правую руку от короля – место старшего принца. Ему полагался не менее неудобный, чем у остальных, стул, и пришлось выпрямить спину так же, как у Дориты, чтобы было удобно сидеть. После чего Рамиро махнул рукой музыкантам – те немедля заиграли – и первая часть долга оказалась выполнена.
– Я так и думал, что ты придешь, – буркнул Марко.
– Почему? – спросил Рамиро, не поворачивая головы.
– Твой пес уже некоторое время тут ошивается.
Рамиро покосился влево – точно, у боковых дверей маячит Лоренсо, прохиндей.
– Марко, где ты подбираешь такие слова?
– Они отражают истинное положение дел, – хмыкнул брат. Рамиро видел его краем глаза. – Послушай, тебе не кажется, что дочка баронессы Отеро призывно на меня смотрит?
– Они все призывно на тебя смотрят.
– Не все. Половина примерно. Вторая половина смотрит на тебя.
– Ты жалеешь, что я пришел и отобрал у тебя внимание девушек? Не беспокойся, я скоро покину праздник.
– Почему же ты явился, если тебе здесь не нравится?
– Леокадия попросила.
– Хочет с тобой станцевать?
– Да.
Марко наклонился к брату поближе и попросил негромко:
– Возьми меня с собой.
– Нет, – отрезал Рамиро, – это не обсуждается. Ты останешься в Фасинадо.
– Ты считаешь, что я еще слишком молод, чтобы уехать отсюда? Хотя бы на пару месяцев?
– Нет. Просто я отправляюсь по делам. – Рамиро постарался смягчить тон. – Когда я разберусь с текущими проблемами, мы обязательно съездим куда-нибудь. Ты, я и Леокадия. Она тоже просила меня об этом.
– Я могу попросить отца, – пригрозил Марко.
– Он тем более не разрешит.
– Я не был бы так уверен.
– Не обижайся, Марко. У тебя все впереди, а мне не нужны спутники в этом путешествии.
Брат скривился.
– Ладно, ладно. Я займусь дочкой баронессы Отеро.
Рамиро посмотрел на отца – так и есть, дремлет, и морщины залегли под глазами, и щеки слегка обвисли, несмотря на то, что островная стать дает о себе знать. Жители острова были в массе своей худые да высокие, а Альваро – истинный островитянин, если не по духу, так по виду. Хотя сейчас заметно, что отец сильно постарел. Рамиро было больно от этого, и тупо ныло слева в груди.
Он отвел взгляд, вспомнил, зачем сюда пришел, дождался очередной смены мелодий и, встав, поклонился Леокадии.
– Позвольте пригласить вас, сестра.
– Конечно же, брат.
Им освободили дорогу – когда танцуют члены королевской семьи, все обязаны почтительно смотреть. Рамиро терпеть не мог эти пляски напоказ. Он махнул рукой, чтобы к ним присоединились другие пары.
– Меня всегда удивляет, что ты не жаждешь почестей и внимания, – сказала Леокадия. От нее исходил тонкий, едва уловимый аромат, и Рамиро подумал, что так пахнут ночные цветы.
– Почему ты удивляешься? Ты знаешь меня с детства.
– С рождения. Я знаю тебя с рождения, Рамиро.
– Пускай так.
– И ты всегда был такой. Ты просто не замечаешь, когда люди рвутся выказать тебе уважение.
– Это преклонение перед властью. Мы носим его, как мантии. – Он танцевал привычно, не думая, и Леокадия двигалась рядом с ним – легкая, словно порыв ветра.
«Она прекрасна, – подумал Рамиро, – черт ее побери, прекрасна. Эти бездонные вороные глаза, блестящие, словно шкура породистой лошади. Этот благородный абрис лица, тонкие пальцы, мягкие губы. Кому-то повезет, ему достанется в жены бесценное сокровище. Если, конечно, сокровище пожелает».
До сих пор ни мать, ни отчим Альваро не смогли уговорить Леокадию выйти замуж. Она цеплялась за остров, как приморская сосна цепляется корнями за голый камень – упрямо, вопреки всему. Если Леокадия выйдет замуж, ей придется покинуть Фасинадо. О том, чтобы выдать ее за местного, и речи не шло. Слишком серьезно было положение в государстве, чтобы пренебрегать возможностью упрочить связи.
«Еще немного – и королевский совет примет решение», – отстраненно подумал Рамиро, ловя предназначенную ему насыщенную улыбку. Еще немного – и старички в мантиях выберут жениха, который приедет и, несмотря на возражения, истерики и холодную ярость, увезет Леокадию далеко отсюда. Королевских семей в Европе осталось не так много. Возможно, удастся породниться с Габсбургами. Пожалуй, что с ними. Пока Европа воюет, Австрия женится… м-да.
– Ты снова где-то далеко, – попеняла ему Леокадия.
Рамиро не хотелось говорить, что он думал о ее замужестве, и потому он сказал другое:
– Ты прелестна. Эти кавалеры, что жадно смотрят на тебя, – у них есть шансы?
– Ни одного, – она смахнула невидимую пылинку с его плеча.
– Ты гордячка, Леокадия. Ты влюблялась когда-нибудь?
– Однажды, – созналась она, отведя взгляд.
– И что же он?
– Он не понял моего чувства.
– Значит, он его не стоил.
– Он стоил! – горячо возразила Леокадия и тут же одернула себя, словно бы поводья натянула. – Не хочу говорить об этом, Рамиро. С каких пор тебя стал интересовать трепет моей души? Ты никогда не трогал мои тайны.
– Я не думал, что у тебя есть тайны. – Он и вправду не знал, что у сестры случалась сердечная привязанность.
– А почему нет? Мне уже двадцать пять. Я должна была влюбиться хоть однажды.
– Да, конечно.
– А ты? Я созналась тебе. Ты влюблялся, Рамиро?
– Кажется, нет. – Танец закончился, и музыканты тут же заиграли следующий. – Опиши мне, как это бывает.
– Как… – Она усмехнулась и запрокинула голову, а потом, резко опустив подбородок, ожгла Рамиро взглядом. – Ты хочешь часто его видеть, того человека, в которого влюбляешься. Хочешь быть с ним, чем ближе, тем лучше. Желаешь разделить с ним жизнь. Каждый его жест, каждое слово важны. Вот так влюбляются. Что?
– Тогда со мной такого не случалось.
Она скривилась.
– Конечно, ты у нас известный сухарь.
– Кажется, ты мне говорила об этом сегодня.
– Иногда не грешно и повториться. Может, ты размягчишься. Разве тебе не хочется просто насладиться жизнью, хоть иногда?
– Я знаю, чего это стоит, такое наслаждение, – холодно ответил Рамиро.
– Разумеется. Я все понимаю, и я знаю тоже. – Леокадия глубоко вздохнула; щеки у нее раскраснелись от танца. – Возвращайся скорее, Рамиро, возвращайся скорее в Фасинадо!
– Как я могу не вернуться? – мягко произнес он. – Здесь мой дом.