5
Сирень была написана столь искусно, что сложно было побороть желание прижаться к картине и попытаться уловить чудесный запах. Подпись гласила, что это холст и пастель, но ветки казались абсолютно естественными.
«Естественными», – повторила про себя Оксана и вдруг заулыбалась так широко и радостно, как человек, наконец-то нашедший то, что давно искал. Она осторожно вытащила мобильный и так, чтобы не заметили служащие музея, набрала сообщение.
В офисном здании неподалеку от Третьяковки у девушки, сидящей в приемной, пропиликал телефон. Она прочитала сообщение, пожала плечами и направилась в соседний кабинет. Там протянула трубку молодому человеку, ткнула в экран и то ли приказала, то ли попросила:
– Переведи.
– Сирень, – прочитал он.
– Читать я умею. Что это значит?
– Только одно. Мадам срочно понадобилась сирень.
– И где ее взять в это время года? – Девушка зябко поежилась: конец октября, а у них из-за ремонта до сих пор не начали топить. – И с чего ей в голову взбрело? – Она лаконично покрутила пальцем у виска.
– Левитан, – мрачно бросил молодой человек, махнув рукой на окно, за которым виднелось новое здание Третьяковской галереи.
– Что – «Левитан»?
– Она пошла на Левитана, а он рисовал сирень, – последовали исчерпывающие объяснения во избежание вопросов типа «Кто такой Левитан и как он связан с цветами?»
– Где же все-таки ее достать, сирень эту? – раздраженно переспросила секретарь.
– Где достать? – Собеседник усмехнулся, делано закатил глаза и развел руками, желая продемонстрировать полную абсурдность вопроса: – Что за вопрос?! Разве столь приземленные проблемы могут волновать дражайшую Оксану Викторовну? Нет, и еще раз нет. Ей что конкуренты, что вышестоящие, что государство, – все не указ, а уж мы-то с тобой и вовсе до одного места. – Он даже привстал и выразительно похлопал себя по тому самому месту, которое имел в виду. Девушка криво улыбнулась и только вздохнула, молча соглашаясь с каждым произнесенным словом. Спорить тут было не о чем.
Однако несмотря на уверенность молодого человека в собственной правоте, он все же ошибался. Приземленных проблем у Оксаны хватало. Левитан Левитаном, а высокое искусство на хлеб не намажешь. Она бы с удовольствием еще не один час любовалась «Мартом» или «Вечером на Волге», или даже цветами, лепестки которых были так искусно выписаны пастелью, но записи в ежедневнике напоминали о том, что задерживаться на выставке нельзя. И Оксана с большим сожалением и чувством какой-то глубокой, тоскливой неотвратимости заставила себя вынырнуть из озера сочных, ярких, наполненных жизнью красок и окунуться в безбрежную, унылую, серую, уже почти бесцветную осень.
Дождь, который с утра едва моросил, теперь шел в полную силу. Чертыхаясь, она добежала до машины, перепрыгивая через лужи в своих белых лаковых ботильонах. Оксана любила белый цвет, всегда предпочитала его другим, но теперь не могла не согласиться с тем, что в белой шляпе, белом пальто, с белой сумкой и для контраста красным, небрежно перекинутым, развевающимся от сильного ветра шарфом выглядела скорее нелепо, чем шикарно. Промокшая, испачкавшаяся и жутко недовольная собой, она забралась в свою белую же «Ауди» и с укоризной взглянула на забытый на соседнем сиденье зонт.
– Вечно ты тут валяешься! – упрекнула она его, затем тщательно отряхнула пальто и завела двигатель.
Тронуться сразу не получилось: зазвонил телефон.
– Перезвони через минуту! – недовольно буркнула Оксана в трубку, едва взглянув на дисплей. Она подключила «hands free», выжала газ и рванула с места. – Ну! – гавкнула, когда ей перезвонили.
– Оксана Викторовна, я по поводу сирени, – запищало из трубки.
– Ах да. – Она решила сменить гнев на милость. – Я забыла сказать: она нужна мне к шести, – и оборвала связь.
– Она нужна ей к шести, – передразнила девушка тон начальницы и с надеждой взглянула на молодого человека: – И что же мне делать?
– Искать, – глубокомысленно изрек юноша и уткнулся в экран компьютера, давая понять, что ничего более конкретного несчастная от него добиться не сможет.
– Но ведь надо найти, – со слезами в голосе проговорила секретарь, старательно упирая на последнее слово в предложении. Но, не дождавшись никакой реакции, поплелась в приемную, заранее предвкушая выговор, или лишение премии, или и то, и другое сразу.
– Надо найти, – в который раз повторяла про себя Оксана, притормаживая и всматриваясь в номера домов. Следовало признать, что, как ни замечательно ориентировалась она в Москве, все же нужно, в конце концов, наступить на горло собственной самонадеянности и приобрести-таки навигатор, чтобы не тратить драгоценное время на поиски неизвестных домов в незнакомых районах. Хорошевку, конечно, никак нельзя было назвать «незнакомым районом», все же половина жизни была прожита здесь. Но если вспомнить о том, что она сбежала отсюда при первой возможности и не показывала носа больше пятнадцати лет, то растерянность, вызванная произошедшими изменениями в облике полузабытых улиц, переставала удивлять. Мосты и эстакады третьего кольца, вечно переполненные машинами, заглушали былую тишину дворов. Высокие современные жилые кварталы с их пафосным внешним видом и вечной гонкой за всем самым-самым только портили впечатление, нарушали целостность, которая существовала когда-то у улиц, переулков, домов. И… людей. Она никак не могла отнести себя к противникам прогресса, тем более что обзавелась и иномаркой, и хорошей квартирой, и чудесами техники в исполнении корпорации «Apple», но невозможность вернуться туда, откуда когда-то так жаждала вырваться, теперь Оксану почему-то разочаровала. И ледовый дворец, и окружающие его многоэтажки, безусловно, были построены по необходимости, а не из прихоти, но вид чистой, ухоженной, охраняемой территории вместо радости и удовлетворения нагнал щемящую и совершенно неожиданную ностальгию по грязным, заброшенным, никому не нужным пустырям, по которым можно было носиться, играть в казаки-разбойники, искать сокровища и просто болтаться без дела, пиная бутылки и горланя песни. Оксана поймала себя на мысли, что, если человек, к которому она ехала, окажется жителем новостройки, вытеснившей окрестных детишек с пустырей, она даже не выйдет из машины: просто проедет мимо и уберется из этого района, чтобы опять долго не возвращаться. Однако, оказавшись на нужной улице, она вздохнула с облегчением. Здесь все было, как раньше: тихие дворы, старые машины, редкие деревья у лавочек, а на лавочках бабушки в дождевиках, проклинающие погоду, соседей, правительство и саму жизнь, сочувствующие только очередной Мануэле, Алехандре или Кармелите.
Теперь оставалось только отыскать нужный дом. И Оксана медленно передвигалась от таблички к табличке, пытаясь сквозь туман и струи дождя разглядеть необходимый номер. Наконец, он был найден. Она припарковалась и под пристальными и, разумеется, неодобрительными взглядами поклонниц сериалов, снова забыв о зонтике, вбежала в подъезд. Благо, искать его не было необходимости: квартира под номером три должна была находиться именно в первом подъезде. Там она и располагалась. Добротная дверь и чистый, не вытертый коврик перед ней говорили о том, что внутри царит достаток. Оксане это понравилось. В конце концов, люди не настолько глупы, чтобы платить тому, кто их дурит. Подумала так и тут же одернула себя: и глупы, и наивны, и доверчивы сверх всякой меры. Иначе не процветали бы мошенники, лохотронщики и спекулянты. Хотя, с другой стороны, доверчивость эту можно списать и на присущий людям оптимизм и вечную, просто неиссякаемую надежду на светлое будущее. Верит человек в собственную удачу и везение, и разве можно его в этом упрекнуть? Оксане хотелось верить, что дверь и коврик говорят о профессионализме человека, ждущего в квартире, а не о его успехах в надувательстве. Впрочем, рекомендации у этой женщины, последней надежды Оксаны в борьбе с курением, были наидостойнейшие. Без рекомендаций Оксана давно ни к кому не ходила. Со своей проблемой обращалась уже к нескольким дипломированным и именитым наркологам, к знахарям без свидетельств об образовании, но с огромным опытом, и даже к гипнотизерам. Теперь добралась и до гадалки – так она называла про себя женщину, которая при помощи каких-то экстрасенсорных способностей гарантировала клиентам немедленный и безболезненный отказ от курения. Оксана поехала скорее для проформы, чем по убеждению. Если бы это действительно было возможно, то, исходя из адекватной, отнюдь не заоблачной цены приема, все желающие должны были бы уже давным-давно избавиться от пагубной привычки к никотину, но этого почему-то не происходило. Однако каждый человек, даже скептически настроенный, приходя к подобным людям, все же лелеет надежду на то, что именно ему смогут помочь. Но раз приехала, значит, хоть на секунду, да поверила в реальность обещанного. Она протянула руку к звонку и тут же отдернула: в сумке заверещал телефон.
– Да? – Она ответила, лишь поднявшись выше на пролет. Не хватало еще, чтобы экстрасенша слышала, как клиентка, стоя под дверью, болтает о делах. Она ведь велела Оксане перед сеансом настроиться: выкинуть из головы все дела, не нервничать. А как не нервничать, если фуру вторую неделю трясут на таможне и никак не хотят отпускать?! Такое положение дел всегда не очень приятно, а теперь, после нашумевших разборок с крупными мебельными центрами, государство вообще не слишком церемонится с владельцами подобного бизнеса. Конечно, Оксанин груз чистый. Ну… или почти чистый. В общем, такой, от которого хорошо и нашим, и вашим: и государство не внакладе, и предприниматель не обеднеет. Понятно, что рано или поздно товар отдадут, только поздно может быть чревато недовольством клиентов и, как следствие, с выплатой штрафов и неустоек. Оксане грозят финансовые убытки, и просить не нервничать в данной ситуации равносильно просьбе о снятии луны с неба. Красиво, образно, поэтично, но невозможно ни при каких обстоятельствах. И потому она тихо, но с железной интонацией произнесла в трубку:
– Я все понимаю. Давить нельзя, требовать нельзя, ругать нельзя. Ничего нельзя, а вы, Сережа, обязаны найти, что можно. И сделать это «можно», чтобы завтра товар пришел на склад. Потому что в противном случае у меня полетят контракты, нарушатся договоры и закапают проценты. Вы согласны разделить со мной убытки?
Она немного отвела трубку от уха, чтобы не слышать возмущенной трескотни директора транспортной компании. Он, дескать, не отвечает за действия таможни и не обязан расплачиваться за царящий на терминалах произвол.
– Я работаю с вашей компанией именно потому, что хочу верить: вы повезете мой товар на тот терминал, где подобные проблемы исключены. И если вы поступаете по-другому, это означает, что вы не оправдали моих надежд. Я плачу своим клиентам, когда не оправдываю их ожиданий. А вы, Сережа? Как вы обходитесь с вашими?
Трубка задумчиво молчала.
– Сережа, я готова подождать еще сутки, но не больше. Дальше у меня начнутся неприятности и определенно возникнет желание возложить на кого-то ответственность за происходящее. А поскольку на наше государство где сядешь, там и слезешь, то, как ни крути, отвечать придется вам.
– Это по понятиям? – не сдержала трубка сарказма.
– Это, Сережа, по справедливости. Завтра товар должен быть на складе, иначе мы с вами по миру пойдем, других вариантов нет, – жестко и уже довольно громко, забыв, где находится, подытожила Оксана и подчеркнуто мягкое, почти фамильярное «Сережа», и долгие, пространные объяснения. Она всегда руководствовалась методом кнута и пряника в отношениях с людьми и, как правило, добивалась, чего хотела. Директор же транспортной компании, безусловно, был в более сложном положении. Понукать работников таможни могло оказаться делом неблагодарным, рисковать он не собирался, а следовательно, вероятность того, что из одних просьб, увещеваний и реверансов ничего не выйдет, оставалась слишком высокой. Но думать о проблемах транспортников Оксана больше не собиралась. Дали человеку задание и время на его исполнение – пусть работает, а у нее своих дел хватает. И одно из них сейчас находилось буквально в шестнадцати ступеньках. «Раз, два, три» – процокали вниз каблучки, и женщина решительно нажала на кнопку звонка.
Оксана ожидала, что дверь ей распахнет некто, исполняющий роль помощника или консультанта по общим вопросам. Должен же быть кто-то, настраивающий посетителей на общение с оккультными науками. В общем, она была уверена, что встретит ее человек, смахивающий на ее собственную секретаршу. Возможно, не такой глупенький, но столь же исполнительный. Да, и, конечно же, никаких мини-юбок, высоких каблуков или, не дай бог, джинсов по пятницам. Тут уместно платье или темная юбка в пол, шаль, закрывающая плечи, косметика, придающая таинственность, а не яркость, и глухой, торжественный голос, и протяжные интонации, усиливающие важность момента. Да, и в руках обязательно либо какой-то прозрачный шар, заполненный жидкостью неизвестного происхождения, либо кадило, либо веер. Что-то непременно должно было быть.
У женщины, распахнувшей перед Оксаной дверь, в руках не было ничего. И говорила она чисто, четко и звонко:
– Вы Оксана?
– Да.
– Проходите. – И впустила гостью в прихожую, которая не имела ничего общего с тем образом, что сложился в Оксаниной голове. Никакого полумрака, ни единого гобелена или штор, ни намека на амулеты, символы, диковинные статуэтки или куклы вуду. Не звучало этнической музыки, обязательное наличие которой то ли нарисовало воображение Оксаны, то ли память воссоздала сюжет, увиденный в каком-то фильме, а возможно, и не в одном. Коридор не имел никаких особенностей, которые позволили бы догадаться о роде занятий хозяйки квартиры. Обычный шкаф-купе, куда обладательница звонкого сопрано повесила Оксанино уже не безукоризненно белое пальто, занимал пару метров стены, оклеенной обоями светло-бежевого, спокойного тона. Пол был устлан недорогим ламинатом – такие «украшают» обычно квартиры людей со средним достатком. В нише у шкафа стоял небольшой столик: телефон, связка ключей, записная книжка, пара перчаток – именно тот беспорядок, который может позволить себе человек, пристально следящий за тем, чтобы каждая вещь неизменно находилась на своем месте. На противоположной стене висело несколько фотографий: никаких знаменитостей, пользующихся услугами хозяйки, – природа в черно-белом варианте, которая, даже после Левитана, не могла Оксане не понравиться: сдержанный стиль, четкие линии, ясность кадров, бесспорно, свидетельствовали о наличии вкуса у человека, повесившего эти панно в своей квартире. Нашлось в небольшой прихожей место и еще нескольким предметам: простому однотонному пуфику без витых ножек и замысловатой обивки; стойке для зонтов и газетнице, где, к удивлению Оксаны, вместо книг по хиромантии, экстрасенсорике или хотя бы по психологии лежала кипа газет «Коммерсант» и «Moscow Times». В общем, обстановка свидетельствовала, что квартира принадлежит человеку практичному, достаточно консервативному, крепко стоящему на земле обеими ногами, который интересуется реальной жизнью, а не мистическо-магическим коктейлем.
Женщина, терпеливо ожидавшая, пока посетительница осмотрит и оценит сначала помещение, а потом свое отражение в зеркале, провела ее в такую же непримечательную гостиную: два кресла и диван оттенка кофе с молоком, торшер с абажуром такого же цвета, небольшой шкаф, заполненный видеодисками, телевизор и DVD-проигрыватель, несколько ваз, этажерка с книгами, фотографии в уже знакомом черно-белом исполнении.
– Вы не подождете несколько минут? – Женщина поинтересовалась с такой интонацией, будто гостья и в самом деле могла вдруг отказаться и уйти.
– Конечно. – Оксана опустилась в кресло с полным пониманием ситуации: помощница отправилась докладывать руководству о прибытии клиента и по получении разрешения проводит ее в кабинет, в котором, без сомнения, обнаружатся все необходимые атрибуты спиритических сеансов и загадочного колдовства. Наверняка незамысловатый антураж помещений – обычный психологический трюк: человек должен расслабиться перед сеансом. Незнакомая обстановка зачастую может вывести из равновесия, заставить нервничать, лишить необходимого доверия. Сидя же в ничем непримечательном кресле в самой обыкновенной комнате, легче успокоиться, собраться с мыслями и окончательно убедить себя в том, что пришел именно туда, куда надо. А иначе почему здесь все так знакомо, так обыденно, так ненавязчиво и непретенциозно? Зато потом, когда человек наконец попадает в кабинет и оказывается в совершенно иной атмосфере, доселе не виденной (ароматические палочки, задернутые тяжелые шторы, амулеты и обереги), он в то же мгновение понимает: его допустили в святая святых к магу, волшебнику, целителю, лекарю, экстра… ясно… теле и т. д., который, конечно же, не останется равнодушным к его проблемам и если и не решит их окончательно, то постарается это сделать.
В коридоре послышались мягкие шаги. Оксана вспомнила, что на помощнице экстрасенса были тапочки. «Я бы все-таки обула секретаря в туфли, хотя, возможно, это очередная уловка для создания домашней атмосферы». Шаги приближались, и Оксана не без волнения привстала с кресла. Все же с каким бы скептицизмом ни относилась она к существованию чего-то потустороннего и ирреального, оставаться совершенно беспристрастной в преддверии столкновения с ним она не могла. Женщина вошла в гостиную, то ли надев, то ли так и не сняв с лица мягкую, дружелюбную улыбку. Оксана сделала движение по направлению к двери, но «секретарь», не уловив ее порыва, села в кресло напротив, сделала жест рукой, приглашая Оксану занять прежнее место, и сказала:
– Итак, я вас слушаю.
– …
– Ну, смелее. Здесь все немного робеют, но, уверяю вас: бояться нечего.
– Э-э-э…
– Вы Оксана? – Женщина с сомнением взглянула на растерянную собеседницу, и та поспешила подтвердить:
– Да-да, это я.
– Прекрасно, так я вас слушаю.
Оксана была несколько разочарована:
– Вы Татьяна?
– Да.
– Экстрасенс?
– Ну, какой из меня экстра, если вы меня не узнали, а я ничего не почувствовала? – рассмеялась женщина и, видя замешательство Оксаны, добавила: – Но кое-что я все же умею. Итак… – Она подперла подбородок кулачком и приготовилась слушать.
– Я хочу бросить курить, и мне посоветовали…
– Не хотите, – резко и категорично.
– Что, простите?
– Если бы хотели, давно бы бросили. Я не настолько сильна, чтобы заставить человека чего-то захотеть. Тому, кто пришел осознанно, уже с желанием, я могу помочь и ослабить физическую тягу к никотину. Но влезть в голову и внушить отсутствие психической потребности я, увы, не способна. Вы ведь ко мне не к первой пришли?
– Нет.
– О чем я и говорю. Если человек испробовал тысячу и один способ и ни один не помог, то вероятность того, что подействует тысяча второй, ничтожно мала. Некоторые решают отказаться от курения, выбрасывают начатую пачку и больше никогда к этому не возвращаются без всяких жвачек, пластырей и гипнозов. А другие жуют, клеят и экспериментируют с собственным сознанием, оставаясь ни с чем. Почему?
– Просто у первых есть сила воли.
– Самая распространенная и ошибочная версия. Единственное, чем обладают первые в отличие от вторых, – это истинное желание.
– Зачем же вторые ходят по врачам и целителям, если на самом деле ничего не хотят?
– Потому что они думают, что хотят. Они нисколько в этом не сомневаются. Они обращаются за помощью сознательно.
– Я не понимаю… – Оксана уже осознала, что избавиться от пачки Vogue в сумочке в ближайшее время ей не удастся, но почему-то не спешила вырваться из мягкого плена кресла и откланяться. Во-первых, Татьяна ее заинтриговала, а во-вторых, оплаченное клиентом время должно быть потрачено на него, и Оксана если и не мечтала на самом деле бросить курить, то извлечь что-либо полезное из этой встречи точно не отказалась бы.
– Люди слышат свое сознание, и мало кому приходит в голову прислушаться к подсознательному.
– А что у меня в подсознании кроме того, что я не хочу избавляться от курения? – Оксана скорее съехидничала, чем поинтересовалась. «Сознательное – бессознательное, тоже мне, Кант-самоучка!»
Женщина пристально посмотрела на нее, перестала улыбаться, ответила жестко, но без укора:
– У вас везде: и на уме, и на сердце, и в сознании, и вне его – одна власть. Только от власти этой лишь несчастья.
Власть Оксана любила. И не видела в ней для себя ровным счетом никаких минусов, не говоря уж о несчастьях. Разве достаток и уверенность в завтрашнем дне могли не радовать? Впрочем, истинное удовольствие доставляла Оксане не только материальная сторона вопроса. Ей нравилась боязнь подчиненных, преклонение равных и уважение вышестоящих. Власть эта была выстраданной, заслуженной и желанной в каждой клеточке ее тела и души. Иначе стала бы она вешать в своем кабинете высказывание историка Ключевского: «Характер – власть над самим собой. Талант – власть над другими». Конечно, Оксана не была знатоком истории и философии. Да что там знатоком? Она и любителем не была. Познания ограничивались туманными воспоминаниями из пройденной мимоходом школьной программы, и авторами всех знакомых строк на всякий случай определяла она вовсе не историков и не критиков, а поэтов: Пушкина или Лермонтова. Чаще всего она не обременяла себя тягостными раздумьями о пробелах в образовании. В конце концов, поэты не были знатоками коммерции, но это им нисколько не мешало творить. Почему же на ее успехи в торговле должна каким-то образом влиять классическая литература? В общем, на успехи она действительно не влияла, скорее на ощущение собственного совершенства. Если один из знакомых на каком-нибудь фуршете или презентации неожиданно говорил: «А помните, как у Фета (Анненского, Тютчева, Бальмонта)?», – и все окружающие дружно кивали и улыбались. А Оксана? Нет, она тоже кивала. Можно ведь и не быть, а просто казаться милой, доброй, образованной – всякой. «Молчи – за умную сойдешь» – этому чудодейственному рецепту, услышанному в детстве от кого-то из взрослых, она следовала до сих пор. И снадобье работало. Оксана молчала, мысленно обещая себе не только покупать книги в свою библиотеку, но и, наконец, читать их. Да и выбирать не только по цвету обложки, формату и золотому тиснению на корешках, но и по смыслу. До дела, однако, никогда не доходило. Ей, циничной и заранее скептически настроенной ко всему окружающему, спустя несколько минут самобичевания всегда удавалось убедить себя в том, что большинство из присутствующих на мероприятии, скорее всего, ничем не отличались от нее самой: кивали по необходимости, дабы не прослыть митрофанушками среди эрудитов. Однако эрудитов на свете, к сожалению, а может, и к чему другому, гораздо меньше, чем недорослей, поэтому повода считать себя белой вороной у Оксаны не было. Так что она успокаивалась и откладывала самообразование в долгий ящик. Но иногда у нее все же возникало желание пустить пыль в глаза. Тогда на помощь приходила всемирная паутина, в которой Оксана, как заправский паук, всегда могла отыскать самых мелких, но очень нужных мошек. Строки о власти были как раз одним из таких удачных уловов. Она нашла их после того, как услышала по радио утверждение кого-то из древних философов (фамилию она, конечно, не запомнила. «А зачем?») о том, что каждый власть имущий должен иметь четкое представление о том, что для него власть и как он ею собирается распоряжаться. Оксана владела, распоряжалась и представляла. Власть она считала талантом, которым обладала без всякой меры. И в ее представлении это обладание никак не могло принести несчастье. Поэтому она едва не расхохоталась в ответ на слова «так называемого» экстрасенса.
– Несчастья? – переспросила она. Брови недоверчиво поползли вверх, уголки рта – вниз.
– Да, – уверенно повторила женщина и, не сводя с гостьи пристального взгляда, добавила: – В отношениях.
У Оксаны засосало под ложечкой. Неожиданно кольнуло догадкой:
– В любви?
– В любви? – теперь пришла очередь удивляться экстрасенсу. – Нет, любви я никакой не вижу.
– Как не видите? – Оксана сначала оторопела, но тут же успокоилась: значит, брехня все эти россказни. Эта женщина вообще ничего не видит и не знает. Складно байки рассказывает, да и только. А Оксана сидит, уши развесила, крючок закусила и висит на нем, хотя давно пора выплюнуть и убираться отсюда. И время потеряла, и деньги. Вот и отличный урок будет: нечего надеяться на то, что лично тебя лохотрон обойдет стороной.
– Не вижу любви, – тем временем задумчиво повторила «экстрасенша». – Человека вижу, а любви нет. Не было ее пока.
– Как же не было? – вступила Оксана в дискуссию (упоминание о человеке ее задело). – А человек? Он ведь для меня…
– Это пустое. Несерьезно все. Мираж, иллюзия, да и только.
– Как же мираж, если столько лет?! – Оксана задохнулась от возмущения.
– А что, мираж, по-вашему, – это пф, ничто, секунда, мгновение? Ошибаетесь. Миражи могут длиться вечно.
– Я вам не верю, – произнесла Оксана, интуитивно защищаясь недоверием от провидения.
– Я знаю. Вы только себе верите. И еще своим обманчивым желаниям, которые вам напридумывала жажда власти. А потому к хорошему они привести не могут.
– Это почему же? – Оксана продолжала спрашивать, хотя ей казалось, что она знает ответ.
– Их исполнение не приносит удовлетворения.
– Не приносит, – эхом повторила Оксана.
Мишка торопливо одевался, стараясь не смотреть на Ксанку, бесстыдно раскинувшуюся на мятых, грязных простынях. Она же не сводила с него глаз: сначала томных, потом изумленно-разочарованных, а затем наполненных неприкрытой злостью и раздражением.
– Прибежишь домой – портки смени, – процедила сквозь зубы. – Хотя от чего натворил уже не открестишься и не отмоешься, – захохотала грубым, деланым смехом.
– Прикройся, – буркнул Мишка, натягивая футболку, и так и выскочил в коридор, ни разу не взглянув на Ксанку.
А она все смеялась истерическим, безудержным хохотом, который после громкого хлопка входной двери неожиданно сменился жалобным и совсем не громким плачем.
– Не приносит, – повторила Оксана.
– И не принесет, – эхом отозвалась сидящая напротив женщина, смотрящая в глаза и заглядывающая в душу.
– Что же мне делать?
– Только то, чего вы хотите на самом деле.
– А чего я хочу?
– Не знаю.
– Как же так? – Оксана не могла поверить тому, что ее бросают на полпути.
– Этого никто не знает, кроме вас.
– А я знаю?
– Конечно, – уверенно кивнула Татьяна.
Через пять минут Оксана покинула обычную квартиру необычной женщины. Она остановилась за дверью и озадаченно протянула: «Я знаю, что ничего не знаю», не имея ни малейшего представления о том, что потерянная, разбитая и практически вывернутая наизнанку, не прочитавшая к тому же в своей жизни ни одного философского трактата, она повторила сейчас слова великого мудреца[9].