Королева в раковине. Глава вторая (Ципора Кохави-Рейни)

Глава вторая

Раздается звонок дверного колокольчика. Фрида открыла дверь. «Хозяин приехал!» – закричала она. Все стихло в доме. Артур обвел стены потускневшими серыми глазами. Рядом с ним стояла незнакомая женщина. Фрида, захваченная врасплох, взяла в руки чемодан и окинула мимолетным взглядом полную шатенку, которую господин привез с собой из Давоса. Гостей мгновенно обступили удивленные дети со школьными ранцами. Даже маленький Бумба, который не закрывал рта, замер на несколько секунд, а придя в себя, закричал: "Отец вернулся!"

Дед и Фрида не были так удивлены, как дети, ибо были в курсе дела.

В передней напряжение не спадало. Бертель и Бумба довольно равнодушно оглядывали спутницу отца. Старшие братья и сестры сжимали зубы, неприязненно глядя на отца и его спутницу. Он оставил семерых детей сиротами и не подавал о себе весточки. Такое дети не прощают. Не прошло еще и года со дня смерти матери, а чужая несимпатичная женщина врывается в их жизнь. Старшие отводят Бертель и Бумбу от этой женщины, как от скверны.

Женщина, Дорис Брин, медсестра клиники в Давосе, запирается в отведенной ей комнате. А хозяин дома, женившийся на тридцатилетней женщине, не защищает ее от враждебности и холода. В этом роскошном доме спальня Дорис отдалена от спальни Артура. Новая жена чувствует себя как зверь в золотой клетке. Не может Артур, так скоропостижно женившийся на Дорис, разделившей его трапезу и его скорбь, сопротивляться витающему вокруг него духу покойной красавицы-жены, его любимой Марты. Она преследует его в воспоминаниях о проказах, оживлявших каждый миг их супружеской жизни весельем и лаской. Все это мешает ему привыкнуть к сухости и консервативности новой жены. Марта поджидает его в каждом уголке окружающего пространства, отдаляя от Дорис.

"Вот что значит, жениться от безысходности", – сухо объяснил он старшим детям Лотшин и Гейнцу, видя их укоризненные взгляды. – Бертель – необычный ребенок, Бумба – избалованный дикарь. Они нуждаются в матери". Гейнц сомневается в этом и обвиняет его в безразличии к своим детям, в том, что оставил их.

В Гейнце живет неприязнь, копившаяся годами. Он не забыл, что Марту, их мать, отец желал иметь лишь для себя, отдаляя ее от детей. Несколько месяцев, с момента появления мачехи, Бертель обреталась в нише, около кухни, в которой раньше, до появления центрального отопления, хранили уголь. Теперь она пустовала, и Бертель, свернувшись в клубок, ловила обрывки женских кухонных сплетен. На кухне говорили о том, что будет после того, как новая жена отца покинет дом. Фрида с удовлетворением сообщала, что дед занимается возмещением убытков новой жене и делами развода. Бертель ползком выбралась из ниши, поднялась по винтовой лестнице и ворвалась, подобно циклону, в комнату Лотшин.

"Лота, новая папина жена уходит!"

"Жены нет. Она не существует, – Гейнц зашел в комнату и сердитым голосом холодно и жестко приказал: – Бертель, забудь эту женщину".

Дорис покидает дом: то ли возвращается в свой родной город Лисау с большой суммой компенсации, то ли остается в Берлине работать медсестрой в еврейской больнице. Но история на этом не завершилась. По закону Дорис остается женой отца. К разочарованию и огорчению детей она вернется в дом.

Но пока, с ее уходом, отец ведет себя странно. Он снял с дубовых стен картины периода рококо, работы известных экспрессионистов, и вместо них повесил масляные портреты покойной жены, написанные художником по ее фотографиям.

Бертель трудно дышать. Со всех сторон мама следит за ней пронзительным взглядом – в гостиной, в комнатах, в большой библиотеке и даже в роскошной столовой. Постоянное напоминание о потери отзывается болью в душе девочки, она изо всех сил старается сдерживать слезы горя. Старшие братья и сестры молчат, но и им тяжело. Фрида вообще не выражает своего отношения. Артур, которого она вырастила, вернулся домой чужим. Фрида смотрит на портреты покойной, а перед ее взором стоят молодые хозяева, танцующие в гостиной под громкие звуки музыки. Она помнит, как Артур брал из рук жены гребень из слоновой кости и расчесывал ее шелковые волосы. И вся комната вспыхивала пламенем любви.

Артур изменился. Фрида, с давних пор держащая дом в своих руках, сочувствует его страданиям и преклоняется перед его мужеством. Артур никому не доверяет своей печали. Подобно ему ведут себя дед и дети. Каждый, согласно своему характеру, в одиночестве, в себе самом, борется со скорбью. Так уж они воспитаны – аристократы, привыкшие не выказывать своих чувств.

Артур следит за образованием и воспитанием детей издали. На этаже, где расположены комнаты детей, находятся специально оборудованная по его указаниям, в соответствии с продуманными принципами педагогики, ванные комнаты. Пол и стены облицованы дорогим кафелем. Для дочерей кафель с голубой полосой специально был заказан в голландском городе Дельфт. Три ступени ведут к большому бассейну для купания. Ширмы отделяют бассейн от застекленной веранды, предназначенной для спортивных занятий. Здесь расположены гимнастические снаряды для упражнений на кольцах, брусьях, коне. Висят боксерские груши, стоят высокие лестницы. К ванной примыкает солярий, где дети могут загорать. В том, что касается гигиены, Артур не терпит никаких поблажек. У каждого ребенка свой личный комплект для купания: полотенце для лица и для тела, купальный халат и обувь, маленький коврик. На всех вещах вышиты имена владельцев. В ванной – отменная чистота и порядок. Блещут чистотой умывальники, большие зеркала по стенам, шкафы для пижам, шкаф, набитый лекарствами, кремами и мазями – всем, что необходимо для гигиены тела.

Постепенно Артур возвращается в свое нормальное состояние, устанавливает в доме прежний порядок. Только одна Бертель нарушает правила. То она прячется за бархатными портьерами, ниспадающими до пола в кабинете отца или в гостиной, то в пять часов после полудня устраивает засаду на отца в просторной столовой, самой красивой комнате дома. Артур сидит за черным роялем, окруженный стенами из темного дуба, и прекрасная Марта следит за ним с портрета. Над складками пурпурных портьер ее карие глаза улыбаются в такт звукам рояля.

Фрида ревностно охраняет уединение отца. Но Бертель вторгается в него, всякими уловками обходя стоящую на страже домоправительницу.

"Есть у тебя бриллианты и жемчуга, есть у тебя все, чего жаждут люди", – звучат из уст отца под музыку Шуберта стихи Гейне. – Прекрасны глаза твои. Скажи, любимая, чего ты еще желаешь". Бертель слушает, затаив дыхание. Отец – тонкая натура. Но сейчас его обычно сдержанное, спокойное лицо изменилось, стало странным, чужим. Он словно бы уменьшился, обмяк. Глаза не отрываются от портрета на стене. "Я купил тебе жемчуга", – жалобы его нескончаемы. Взгляд жены на портрете полон любви и жалости. В звуках рояля колышутся, то вспыхивая, то погасая, воспоминания. Отец тонет в страданиях, вырывающихся мелодией из-под пальцев:

Бертель соприкоснулась с отцовской тайной. Лицо его осунулось от тоски и страданий. Его несчастье, его одиночество передаются Бертель, вызывая в ней нестерпимую жалость к отцу – ведь он страдает от того, что не сумел спасти любимую.

Лотшин права: эпидемия гриппа унесла на тот свет многих. Невозможно было спасти мать. Отец играет произведения Шуберта и Бетховена, и эти звуки смягчают в его душе боль и тяжесть утраты.

Бертель следит за каждым его шагом, и боль скрепляет их невидимой нитью. С того дня, как отец вернулся домой, он избегает дочь, не обращается к ней, как к малышу Бумбе: "Идем, дорогой мой, погуляем немного по саду". Отец протягивает руку любимчику и ведет его по садовым тропинкам. Они переходят от дерева к дереву, от цветка к цветку, и отец рассказывает ему о свойствах растений, всему, чему учил его садовник. Но она, Бертель, черная, как ворона, стоит в стороне, ибо нет у нее симпатичных веснушек на лице и рыжих до красноты кудрей. Бумба хвастается, что все его любят, балуют, и он прав. Отец не наказывает его за то, что он врывается в его кабинет, когда ему заблагорассудится. Бумба усаживается отцу на колени, смешит его своими шалостями. Отец гладит его кудри с нескрываемой любовью, и это вовсе не связано с днем рождения малыша. Иногда вечером отец поднимается в его комнату – пожелать любимчику спокойной ночи и поцеловать его в лоб. И Бумба спрашивает:

"Почему у всех детей есть мамы, а у меня нет?"

"И у тебя есть мама. Она все время с нами".

"Расскажи мне про нее".

"Что бы ты хотел услышать?

"О гусях. Как они атаковали маму".

Бертель прижимает ухо к двери, и ревность бушует в ней. Лотшин говорит, что она большая и умная девочка, и не надо ей рассказывать сказки, которыми потчуют малых детей. Добрая старшая сестра не может понять всей серьезности проблемы, которая мучает младшую. Каждый раз, когда отец натыкается на нее в длинных коридорах, в гостиной или столовой, он отворачивает голову.

"Лота, отец меня не любит. Не смотрит на меня, потому что я черна и не так красива, как все остальные".

"Тебе это только кажется. Отец о тебе заботится больше, чем обо всех остальных".

"Нет, Лота, он даже не смотрит на меня".

Перед Бертель маячит взгляд отца, холодный, уклоняющийся. Порой он полон отчаяния и беспокойства, порой – удовлетворения и гордости, а порой – глубокой тоски. Невыносимо для нее выдерживать его разочарованный взгляд. И вовсе неверно, что отец именно ее любит больше всех, ибо она похожа на мать. Отец отталкивает ее, потому что она уродлива, да и характером не походит на своих сестер и братьев. Бертель прячется по темным углам дома, уходит мыслями в глубины своей души. Конечно же, Лотшин понимает, что сестренка тоскует по матери, и потому старается больше играть с ней.

Волшебство и святость таятся в темных застывших портретах матери. Бертель получила из маминых рук маленькую коричневую шарманку, последний ее подарок. Колыбельная песня Брамса звучит из шарманки и проникает в детскую душу. Девочка слоняется из угла в угол, поглаживает зеленые шелковые портьеры и такое же покрывало на пустой постели. Лотшин видит, как сестра вдыхает запах, заполняющий комнату, и говорит, что отец любил особые духи матери – смесь лимона, масел, разных ароматных растений. Бертель открывает шкафы, разглядывает одежды из бархата, роскошных мехов, зажмуривается, уткнувшись носом в мягкие шелковые ткани, аккуратно сложенные в ящики. Ароматы пульсируют, распространяясь от парфюмерии, маникюрных наборов, гребней из слоновой кости, Все это в сумрачной комнате матери кружит ее голову, ввергает в священный трепет.

"Они сделаны из слоновых бивней, Бертель", – Лотшин показывает ей столик с косметикой. Большой поднос из слоновой кости загружен разными вещицами из той же слоновой кости – гребнем, щетками, флаконами, крохотными бутылками с духами, фигурками животных. Бертель так хочется прикоснуться к этим вещицам, но рука непроизвольно прячется за спину. "Бертель, это мамино наследство. Она хочет, чтобы ты играла с этими вещицами", – говорит Лотшин и оттягивает цепь настенных часов с кукушкой. Раздаются звуки вальса Штрауса. Зрачки девочки расширяются при виде танцора и танцовщицы, которые выглядывают, сменяя друг друга, из окошечка часов, тоже сделанных из слоновой кости. "Бертель, расскажи мне историю танцора". История длинная, Лотшин два-три раза оттягивает цепь часов. Бертель, можно сказать, импровизирует, сочиняя историю о принце-танцоре и горькой участи танцовщицы. Лотшин повязывает шелковый платок матери на голове девочки, и сказка удлиняется. Танцовщик объясняет танцовщице, почему, как наказание, на ее голове образовался нарост. Принц устроил засаду и ждал, когда она выйдет из домика слоновой кости, и приказал ей танцевать. Она возражала. Тогда он выхватил меч и убил ее. Лотшин слушает молча, погрузив руку в глубокий серебряный сосуд. Затем предупреждает: "Нельзя трогать вещи матери без разрешения".

Внезапно Бертель трясет головой. Венецианское зеркало матери пугает ее. Нескладная, с гривой черных волос девочка, взирающая из глубины зеркала, отпугивает ее. "Давай, поиграем в дочки-матери", – Лотшин отгоняет от сестренки страх. Девочка растягивается на оранжевом ковре, пряча лицо в серебряный сосуд, хнычет.

"Тебя зовут к столу поесть, – говорит Лотшин, – а ты не можешь оторваться от книги! Вся семья за обеденным столом, а ты куда-то пропадаешь". “Мама” Лотшин строго отчитывает дочь. Девочка молчит и почти не дышит. "Бертель, игра закончилась. Возвращайся к жизни", – провозглашает Лотшин и покидает вместе с девочкой комнату. Отец не должен знать, что чья-то нога ступала в "Святую святых" покойной матери.

Отец наказал хранить одежды, вещи, драгоценности и предметы парфюмерии – любую мелочь, принадлежавшую ей. Фриде вручил он на хранение ключи от комнат покойной с единственной целью – следить за чистотой и вовремя удалять пыль.

Но малышка Бертель нарушает границы и проникает в запрещенные отцом места. В комнате матери сидит в одиночестве перед большими зеркалами и не решается в них заглядывать. Отдергивает руки от парфюмерного столика, от подноса с украшениями. И тут начинается большое веселье. Бесы, ведьмы, голоса и разноцветные привидения врываются в комнату, кружась в нескончаемом танцем, пугая трубными звуками. "Бертель!" – голос привидения сотрясает стены комнаты. Бумба, с криком, вырывается из укрытия. Фрида бежит на крик, хватает Бертель за загривок, выволакивает нарушительницу из спальни покойной.

Бертель замыкается в себе. Фрида не понимает, какой душевный урон она наносит малышке. Из-за Фриды добрые голоса исчезают. Злые же голоса заполняют ее сны, уносят ее в неизвестные дали, она произносит невпопад странные фразы, вызывающие смех у домочадцев. Говорят, что своими странностями она походит на дядю Альфреда, чудаковатого профессора.

И тут происходит нечто странное и пугающее. Девочка напугала Фриду. Она записала для отца бредовые видения, которые вертелись у нее в мозгу.

"Бертель", – отец обращает на нее непривычно мягкий взгляд, – не торопись взрослеть. Займись играми, а не взрослыми мыслями".

Лотшин пытается тронуть его сердце:

– У Бертель слабый впечатлительный характер. Она думает, что ты ее ненавидишь.

Отец отвечает ей откровенно:

– Ее черные глаза приносят мне боль. Словно на меня смотрят глаза ее матери. Я не могу это выдержать.

– Ты обязан это преодолеть.

– Береги свою сестру.

Обычно он удобно устраивался в своем кожаном кресле, покрыв колени тигриной шкурой, а Марта следила за ним печально и задумчиво с двух портретов на стене – в золотой и кожаной коричневой рамках. Бертель беспокоит его: она единственная из детей, кто хочет знать своих бабку и деда из польского Кротошина. Он уклоняется от ее просьбы. Никак не может простить тестю и теще то, что они отказались от дочери.

Он, жестко придерживающийся порядка и дисциплины, со стороны наблюдает за тем, как растут его дети – в атмосфере вольности и вседозволенности.

Лоц и Бумба заперли дядю Мартина в туалете и, слыша его крики о помощи, хохотали. Бумба, его любимчик, не получил основ правильного воспитания. Бертель всегда выглядит неряшливой, ходит с гривой нечесаных волос, в запятнанной одежде, ее ногти не подстрижены. Фрида жалуется на то, что девочка не моется, не чистит зубы, прячется по темным углам, уединяется и молчит. Артур хочет послать младших детей в элитный интернат в Англии или Швейцарии. Дед встал на дыбы: "Прекрати эти разговоры, Артур, ни один ребенок не покинет этот дом!"

Гейнц и Лотшин по-прежнему сердятся. Они считают, что отец, который бросил детей в скорбные дни траура, а затем вернулся с новой женой, даже не поставив их в известность о таком важном событии, потерял право указывать им, как жить. Взрослые дети не простят ему отчужденность. Дед оставил свою усадьбу, приняв на себя обязанности отца. Гейнц стал его правой рукой в управлении сталелитейной фабрикой. Лотшин была вынуждена оставить учебу в гимназии и заняться домашним хозяйством. Теперь она помогает Фриде в воспитании младших детей. Кудрявые сестры-близнецы считают, что могут жить так, как им хочется.

Фрида, воспитавшая и Артура, и его детей, теперь свысока смотрит на берлинский плебс. Один раз в год она наряжается, запахивает полог роскошной меховой шубы, подаренной ей к Рождеству, и с чувством собственного достоинства отправляется на шикарном автомобиле в сопровождении хозяина дома в банк. Она не становится в очередь у окошка кассира. Дед заранее сообщает об их визите. Его товарищ, управляющий банком, сам торжественно встречает его и госпожу Фриду. Он принимает ее согласно правилам поведения с дамами высшего света. Он ведет ее в свой офис, чтобы принять годовое жалование и вручить ей финансовый отчет о скопившемся за многие годы капитале. Фрида вовсе не испытывает волнения при виде внушительных сумм и, как обычно, говорит: "Так или иначе, я все завещаю детям".

В последнее время Артур произвел Фриду в управительницы дома, вверив ей контроль над гигиеной детей, их питанием и распределением карманных денег. Она также должна "координировать" связь детей с отцом, следить за горничными и работниками. Фрида педантична в мелочах. Может, если надо, жестко проявить свою власть, чему научилась у хозяина.

Она своими глазами видела, как он выгнал из дома Кити, любимицу детей. А проступок ее заключался в том, что она позволила себе тотчас после того, как подала еду, выйти из туалета в белом переднике поверх платья.

Лотшин пыталась защитить Кити, ведь к ней была особенно привязана маленькая Бертель. Но отец был непреклонен. "Характер человека, – сказал он, – измеряется малыми поступками. Поведение человека открывает скрытые черты его личности". Бедная Кити так и не поняла, в чем ее прегрешение.

Да и другие горничные не понимают странностей уважаемого хозяина. "Я куплю тебе новое пальто, только не крутись по дому в этой дешевке", – сказал он горничной, недовольно рассматривая ее пальтишко из искусственного меха.

В отличие от служанок, Фрида усвоила установленные в доме консервативные правила поведения домочадцев. Она никогда ни секунды не сомневалась в правильности решений хозяина, – ведь это она вырастила из него уважаемого человека. Единственное, что ее возмущало, был запрет на свинину, выращенную дедом в усадьбе. "В наш дом свинина не войдет! Даже в твою комнату, Фрида", – отверг он предложенный ею компромисс.

Фрида властвует в доме. Она – ангел-хранитель домашнего очага. Движения ее решительны и полны важности, и это вовсе не выглядит превышением власти. Хозяин, можно сказать, вручил в ее руки свое здоровье, питание, отдых. Она, к примеру, привязывает к его рукам мешочки с песком для укрепления мышц. Если он упадет на постель от усталости, только она сделает ему массаж и поведет его в душ. Только при ней он позволяет себе стонать от боли, когда острая простуда поражает его больные легкие, вызывая одышку.

Фрида гордится воспитанными детьми. В доме говорят негромко на чистом немецком языке, без намека на сленг. Фрида любит детей, и они отвечают ей любовью, за исключением маленькой Бертель, в мозгу и душе которой неизвестно, что творится. Девочка не смеется и почти не плачет. Даже слабая улыбка не появляется на ее лице. Ее пытливый и серьезный взгляд вызывает у отца беспокойство. Достаточно ли развиты ее чувства и мысли? Девочка избегает людей, подолгу молчит или что-то бормочет про себя. Никому она не расскажет, что по ночам просыпается, как от толчка, от повторяющегося видения. Девочке снится, что на ее голове растет опухоль, и она говорит себе, что если бы ее оставили у хирурга в Бреславле, она бы излечилась от страхов и освободилась от оскорблений брата Лоца.

Фрида, как дирижер оркестром, управляет домашней челядью. В комнате прислуги живет Киршен. Она убирает в доме, подает завтраки и ужины, которые готовит Эмми – повариха. Дед снял для нее комнату неподалеку, в полуподвале, в квартале Вайсензее. Один раз в неделю приходят две прачки из рабочего района, они и стирают и гладят.

Садовник живет в маленьком домике в саду. Фрида из уважения сама приносит ему горячий обед. Все домочадцы относятся к нему с любовью, включая хозяина дома и маленькую Бертель.

Артур в своей жизни руководствуется определенными принципами. Как собственными, так и общепринятыми. Его по-прежнему огорчает, что младшие дети не получают надлежащего воспитания. За несколько месяцев до смерти жены они совершили всей семьей образовательную поездку в Данию. Культура Скандинавии, насчитывающая тысячи лет, привлекала Артура своей консервативной эстетикой, проистекающей из замкнутости скандинавов. Здесь не было чужеродных примесей. В течение многих поколений сохранялись язык, одежда, жилье, домашняя утварь. В Дании Артур внимательно прислушивался к необычному германскому наречию. Он приводил детей в дома крестьян. С восхищением рассказывал о тяжелом труде на земле, знакомил с крестьянской одеждой, сельским бытом. Родители обычно путешествовали первым классом с кожаными креслами, а дети располагались в вагонах третьего класса на жестких деревянных скамьях. Они с интересом прислушиваясь к насыщенному нецензурными выражениями жаргону берлинских работяг. Особенно впечатляли эти выражения младшего, Бумбу. Малыш запомнил крепкие словечки и охотно ими пользовался.

Артур постепенно возвращается к жизни. Как и отец, он делает солидные пожертвования еврейской общине, сохраняет дружеские связи с еврейской и христианской элитой. За обеденным столом в его доме собираются уважаемые гости, ведут беседы. Дети называют их собрания "Платоновыми пирами". Среди дискутирующих гостей особенно выделяются доктор Герман Цондек, хозяин известного в Германии книжного издательства, господин Самуил Фишер, обычно приходящий в сопровождении дочери, директор школы, в которой учится Бертель, доктор Герман, доктор Филипп Коцовер. Артур и гости забираются в высокие эмпиреи философии. Дети же, без всякой велеречивости, предпочитают обедать за широким белым столом на кухне, у кухарки Эмми. Тут они могут оставаться в тех платьях, в которые облачились еще с утра, могут, жуя, разговаривать, не стоять по стойке "смирно", пока отец не сядет во главе стола и благословит еду. Обеденная трапеза начинается точно в два часа. Только Лотшин, единственная из детей, сидит за столом с отцом и гостями, воистину освещая трапезу своей красотой. Филипп влюблен в нее – прекрасную Мадонну – в ее светлые волосы, мечтательные голубые глаза, белую гладкую кожу, девичью фигуру. Он с трудом отводит взгляд от девушки.

Постепенно Лотшин занимает центральное место в жизни отца, становясь главной его собеседницей и союзницей, какой была и в жизни покойной матери. "Их иудаизм отталкивал меня, – пускается в воспоминания Артур о встрече с глубоко религиозными родителями жены, – но любовь к их дочери, еврейской красавице, пылала во мне до такой степени, что я посещал синагогу и молился, пытаясь убедить ее отца, что я могу создать еврейский кошерный дом. Но мои уверения не помогали. Моя настойчивость заставила ее отца поторопиться и просватать дочь за богатого и уважаемого человека из общины, с единственной целью – отдалить ее от такого отщепенца, как я, употребляющего не кошерную пищу, не соблюдающего заповеди Бога евреев".

Лотшин слушает рассказы отца о девушке из еврейского местечка, самозабвенно познающей жизнь большого города. Она отдалилась от скудного родительского дома. В концертных залах и в опере она была очарована звуками классической музыки. Она скакала на коне, держась в седле с грацией принцессы.

Лотшин вспоминает картины далеких прогулок по лесам и полям, куда они после обеда отправлялись с мамой. Мама, в окружении детей, выглядела настоящей госпожой. Яркая, непривычная в Берлине красота ее лица, стройная фигура привлекали взгляды удивления и восхищения.

Артур наводит в доме порядок. Теперь дети должны неукоснительно следовать правилам поведения.

В субботу и в воскресенье они должны обедать вместе с ним в парадной столовой и вести себя прилично. Все домочадцы – от мала до велика – рассаживаются по старшинству на свои постоянные места. Бертель и Бумба – по обе стороны от Фердинанда. Кэтшин в черном чепце, отороченном белыми кружевами, в черном платье и белом накрахмаленном переднике, стоит, готовая подать суп, куриное мясо или телятину, овощи, зелень, компот – порядок чередования блюд строго соблюдается. Фрида весь обед находится в движении. Она строго следит за всеми, но, главным образом, за хозяином. Чтобы ничто из поданного на стол не повредило его здоровью. Взгляд Фриды перебегает с подносов на тарелки. Все должно быть красиво и аккуратно.

«Чистый, не знающий пределов разум, есть само Божество», – проповедует Артур детям основы философии Гегеля, надеясь, что они достигнут этой высшей степени духовности, развивая свою личность. "Какая бы тема ни была, человеку следует взвешивать дела свои по законам логического мышления". Артур использует время обеда для интеллектуальных бесед. Он обогащает трапезу обзором исторических событий, начиная с древности и до настоящего времени, обсуждает их влияние на развитие мышления всего человечества, подчеркивая, что всегда надо отличать главное от второстепенного и несущественного.

Следует делать из этого выводы и находить решение проблем. За обеденным столом обсуждаются вопросы истории, политики, философии, мировой литературы и искусства.

В отличие от старших детей – Гейнца или Лотшин, – младшие дети не имеют права раскрывать рот во время обеда. Они могут спрашивать и высказывать свое мнение только во время послеполуденного чаепития. В это же время обсуждаются дела литейной фабрики и домашнего хозяйства.

"Скотина ест, а человек совершает трапезу". Малышам подкладывают на стулья толстые книги, чтобы они могли, как и взрослые, пользоваться вилкой и ножом, как положено людям их круга.

Всё – в меру! Каждый получает свою порцию и, не дай Бог, возьмет добавку. Трапеза – событие праздничное. Не садятся за стол в грязной одежде, после прогулки или игры. Артур придирчиво осматривает детей и не разрешает носить в доме слишком вызывающие наряды. Сам же, всегда вычищенный и выглаженный, сопровождает дочерей в лучшие магазины Берлина, где покупает им в высшей степени элегантные платья и каждой из них – подходящее ожерелье.

Из идеологических соображений еда для детей выбирается самая скромная: бульон, морковь, лук, капуста, щепотка соли, перец. В дополнение к этому – картофель, куриное или говяжье мясо, которое, по его указанию, готовят без особых приправ. На десерт – компот, всегда из одного сорта фруктов – айвы, слив или яблок. "Это человеческая еда?!" – дед постукивает тростью в такт своему гневу. – "Даже скотина в моей усадьбе не ест такого!" Только подумать, внуки его – аристократы! Утром удовлетворяются булочкой с маслом и кофе с молоком! Аскетизм сына и все его правила питания дед на дух не переносит. Внуки его аристократы, и питание их скудно до предела, особенно по сравнению с царственными трапезами, которые готовит его экономка в усадьбе Агата. Утром – омлет со свининой, днем и вечером – грудинка с мясом молодого теленка, говяжий гуляш с гарниром из кисло-сладкой красной капусты и свинина.

Какие там правила! Дед восстает против кулинарной идеологии берлинского дома. "Артур, за твоим столом больше церемоний и разговоров, чем вкусной еды!", – карие глаза деда подмигнули внукам и окинули хмурым взглядом стол. Зрелище это и тревожило и смешило деда. "В здоровом теле – здоровый дух", – рассуждает Артур. Дед иронизирует по поводу морали сына, сходной с религиозным ханжеством его матери, да покоится она с миром.

Артур относится к отцу почтительно и поэтому при нем ослабляет категоричность своих принципов и поучений. Но дед переводит укоризненный взгляд своих пронзительных добрых глаз с обделенных жизнью внуков на сверкающую посуду. Он фыркает по поводу серебряных подносов, сверкающих кубков из хрусталя, выстроенных четким строем, как на воинском смотре. Надо же, все – как в благородном семействе: подносы, тарелки, кувшины произведены фарфоровыми предприятиями Розенталя или из майсенского фарфора, с фабрики самого бывшего германского кайзера. Вся посуда только высшего сорта, и у каждого члена семьи – свой набор именной серебряной посуды. И у каждого – салфетка из дамасского полотна, вправленная в блестящее серебряное кольцо.

Дед смеется и возмущается. В этом благородном доме мебель, отделана краснодеревщиками, персидские ковры, картины Рембрандта и Дюрера висят на стенах из дуба, рядом с подлинниками других известных художников. А детям аристократа-сына подают скудные блюда! Этого не может быть и не будет. Нагруженный свежими продуктами, приезжает дед из своей усадьбы, надеясь разнообразить меню любимых внуков. Он балует их посещением знаменитых ресторанов, а на десерт водит в двухэтажное кафе "Кранцлер". Официант прикатывает двухэтажную тележку со сладостями и пирожными с кремом. В отсутствие Артура внуки наслаждаются от души. С видимым удовольствием дед восстает против чрезмерного консерватизма и вычурных манер и втягивает в эту вольность внуков. Курение не приличествует благородным девушкам? Дед шарит по карманам и, подмигнув, соблазняет Лотшин: "Бери сигарету, красавица, но не рассказывай об этом отцу". Принцесса пускает дым на открытом балконе ванной комнаты, и дед раздувается от удовольствия, что раскрывает внукам сладость "грехов", только чтобы не выросли сухарями, как их покойная бабушка.

Насыщенная интеллектуальная атмосфера за обедом буквально душит Бертель. Вот разгорается диспут о том, насколько полезно есть медленно. Девочка волнуется, она гордится знающим отцом, но не знает, кто прав, а кто ошибается: отец или Гейнц, или один из гостей. Бертель старается держать свои мысли при себе, чтобы с языка случайно не сорвалось нечто, противное правилам приличия. Только дед оставляет за собой право на собственное мнение, ибо, как он считает, аскетизм и слишком большая строгость приносят лишь вред. Дед не переносит чрезмерную серьезность или печаль, особенно если это касается маленькой девочки. Потому нарушает правила поведения за обеденным столом и спрашивает у Бертель, что она думает по этому поводу. Девочка смущена. Она считает, что может огорчить любимого папу неуместным ответом. Она открывает рот, но ничего не может произнести. "Проглотила язык, – смеется Фрида, – смотрите, дышит, как рыба на берегу!". Лоц смеется заодно с Фридой. А та кормит Бумбу, не отрывая взгляда от Бертель.

Бертель обижается. Никто из домочадцев не понимает, что язык ее опух от стольких слов, накопившихся у нее во рту. Она уставилась в тарелку. Ей стыдно перед матерью, которая смотрит на нее с портрета в большой раме. От всего сердца она обращается к матери: «Была бы ты жива, мама, не было бы мне так тяжко. Я бы излила перед тобой душу и попросила объяснить, почему все считают меня дерзкой девчонкой».

Она и сама не понимает, почему, встав на цыпочки, старается ущипнуть щечку каждой проходящей мимо нее горничной. Фрида не понимает, что это жест уважения и приязни.

– Хозяин, – бежит Фрида к отцу с жалобой. – Девочка ненормальная, она не проходит мимо служанки без того, чтобы не ущипнуть ее. И с каждым разом это становится все хуже и хуже. Прошу вас запретить ей щипать служанок.

Отец позвал дочку и спросил, почему она так себя ведет.

– Я веду себя так же, как дед.

– При чем тут дед?

– Я делаю то же, что и дед. Он щиплет за щеки служанок, а те смеются от удовольствия.

– То, что позволено взрослым, запрещено детям.

Бертель сидит перед своей тарелкой, и ей не хочется есть. Еда кажется безвкусной. Лотшин шепчет ей:

– Что с тобой?

Девочка молчит, она не хочет рассказать сестре, что мысленно беседует с матерью.

– Бертель, не витать в облаках, – есть! – приказывает Фрида. – Просто невозможно иметь дело с этой девчонкой, не ест и потому слабенькая и худая. Опять придется с ней ехать на край города, к доктору Вольфсону

Бертель не поднимает глаз от своей тарелки, спасаясь от укоризненных взглядов. Если бы могла, она сбежала бы в свою комнату, чтобы остаться со своими наплывающими мыслями или самой себе рассказывать всякие красивые истории, отгоняя тяжкие размышления. Но отец запрещает выходить из-за стола до окончания трапезы.

Двадцатое ноября 1925 года. Утром вся семья и все домочадцы, включая садовника Зиммеля, собираются вокруг стола. Стол покрыт чистой белой скатертью. В вазе огромный букет цветов. На столе блюда с шоколадными пирожными, с марципаном, фарфоровые кувшинами с кофе и с молоком. В дни рождения в доме меняются правила. Кетшин не приносит в комнаты детей подносы с завтраком – булочкой с маслом и кофе с молоком. Никто не торопится на работу или в школу. День рождения – день праздничный.

В день, когда Бертель исполнилось семь лет, отец произнес речь в честь именинницы. Сказал, что она девочка умная, и потому он надеется, что она будет впредь аккуратной, следить за своей одеждой, расчесывать волосы и завязывать шнурки. Сердце именинницы сжалось. В дни рождения братьев и сестер речь отца ясна и торжественна – он говорит только о положительных качествах именинника. И ни одного намека на что-либо дурное.

Папа окончил речь, и Бертель подошла к нему, сидящему во главе стола. Он поцеловал ее в лоб, что бывает лишь в день ее рождения. После чего она направилась к столу с подарками, завернутыми в красочные обертки. Сняла светящиеся шелковые ленты. И тут – невероятный сюрприз: небольшая серая пишущая машинка, подарок отца. Вечером того же дня она напечатала то, что не давало ей покоя – рассказ об отношении луны к тополю и ее собственном отношении к этому дереву.

Тополь

Перед моим окном растет тополь. Он высокий, худой и гибкий. Я спрашиваю себя, каким образом это дерево попало в наш сад. Я уверена, что никакой садовник не сажал его в нашем саду. Быть может, крохотная косточка ошиблась дорогой и залетела сюда. И принесло залетным ветром эту косточку, которую никто и не заметил, лет сто назад, и вот, вырос высокий и красивый тополь. Его многие навещают, у него много поклонников. Часто тополь посылает своей кроне ветерок, и крона возвращает ему благодарность и тайком благословляет его с любовью. И даже самой сильной грозе тополь не сдается. Он лишь, встрепенувшись, выпрямляет спину, сопротивляясь ветру, как бы гордясь там, что никто его не переборет, ни сильная гроза, ни человек. С наступлением вечера, тополь, который весь день был занят своей кроной, расстается с ней и с солнцем, которое посылает ему прощальный луч, словно тайный поцелуй.

Ночью луна восходит над тополем, освещая его бледным сиянием, словно не желая, чтобы ее вообще видели. И у меня такое впечатление, что между луной и тополем не очень добрые отношения. Тополь просто не терпит луну. Быть может, луна завидует этому красивому дереву. Это зависть того, у кого все есть, к тому, у кого ничего нет. Во всяком случае, луна вызывает во мне чувство, что к ней не следует приближаться. Ее отличает отталкивающее меня высокомерие. Даже зимой тополь не чувствует себя одиноким. Снег падает на него, как мокрый поклонник. Листья с тополя опали, и снег выглядит серым и черным. И когда возникает первый солнечный луч, снег начинает плакать. И тогда крупные и тяжелые слезы падают с верхушки тополя на его ветви и соскальзывают вниз, по стволу. Весной тополь особенно красив, обрастая тонкими и красивыми листьями. Это солнце посылает ему первые листья, и их свежая зелень особенно выделяется на фоне синего неба. И тогда ветер напевает ему песню, и я слышу ее слова, лежа в своей постели, и тополь тонко-тонко передает мне мелодию этой песни, которая ласково касается меня и обвевает молодые ветки. И тополь улыбается мне, посылает мне привет и благословение.

Тополь – печаль, и одиночество, и тоска по любви. Тополь захватывает поэтическую душу девочки. Лотшин тайком показывает это сочинение отцу. Артур советуется со своим другом доктором Германом, специалистом в области образования, а также с психологами. Все в один голос считают, что ребенок глубоко одинок, замкнут, погружен в книги, тетради, а теперь еще и в пишущую машинку. Девочке нужно общество ровесников – подруг и друзей.

Отец волнуется. Неужели правда то, что говорит о его дочери Рени? Рени – красивая, светловолосая и светлоглазая девочка из благополучной семьи, дочь господина Перигера, члена рейхстага от социал-демократической партии. Рени в восторге от мигающих красных лампочек большого кукольного дома в комнате Бертель, от каждой пружинки куклы, которая двигается и говорит. Рени болтушка и невероятно активна в играх. Любит возиться с куклами и медвежатами и с особенным увлечением играет в "Человек, не сердись" – игру, которую любят все в доме, главным образом, из-за кубиков и фигурок из слоновой кости. Рени дает кубикам команду двигаться вперед или назад, но Бертель не любит натыкаться на преграды и потому считает эту игру раздражающей и скучной.

"С тобой невозможно играть!" – сердится Рени на странную девчонку, которая не помогает ей заниматься несчастными куклами. Бумба выколол им глаза, потом оторвал головы и сделал дырки в животах. Рени купает, одевает и кормит этих искалеченных куколок. Она хотела срезать длинные косы Бертель и сделать ей прическу, как у взрослой дамы. Обиженная Бертель не пожелала иметь такую прическу и уселась в углу комнаты с книгой в руках.

– С тобой невозможно играть!

Рени сердится, а Фрида расчувствовалась. Торопится в комнату, обращаясь льстивым голосом к дочери члена парламента.

– Возьми, Рени, возьми, – подает ей в тарелке шоколадное пирожное.

Бертель погружена в чтение. Она не хочет быть то папой, то мамой, не хочет рожать куклу, одевать ее, варить еду, печь, мыть плиту и полы. Бертель также не хочет быть ни врачом, ни сестрой милосердия, ни больной, ни здоровой. Рени кипит от злости:

– С тобой невозможно играть!

Фрида пытается успокоить гостью еще одним пирожным. Сладость тает во рту Рени, и Фрида довольна.

Хозяин дома из кожи вон лезет, желая одного: Бертель должна подружиться с Рени. Лоц предлагает девочкам поиграть в гимнастическом зале, Рени довольно улыбается. Этот красивый мальчик тянется к ней и не обращает внимания на раздражающую его сестру. Бертель же равнодушна. Но ее огорчает, что отец относится к этой глупой девчонке с чрезмерным вниманием. Посылает своего водителя – отвозить Рени от ее дома на их дачу, а Бертель должна ездить на трамвае или автобусе.

Однажды, когда они ехали в автомобиле в школу, отец повернулся к ней, сидящей на заднем сиденье, и перед тем, как она должна была выйти, спросил холодным тоном: “Причесалась?”

Униженная в присутствии водителя, она призналась, что нет, не причесывалась. Отец немедленно послал ее обратно домой. В школе ее наказали за опоздание: велели двести раз написать: "Запрещено опаздывать в школу!"

Умный папа ведет себя по-разному.

Бертель разрешают блуждать по лесам в районе "Белого озера". Только Элфи, дочь кухарки Эмми, по указанию отца, должна ее сопровождать. Элфи почти ровесница Бертель. Девочки пробираются вместе среди густо растущих деревьев. Элфи любит рассуждать о тайнах любви взрослых и мешает Бертель парить в мечтаниях.

Кстати, когда отец относится к дочери грубо, она, как ни странно, преклоняется перед ним, но издалека. Она не понимает, почему ее поведение заставляет отца хмуриться. Поэтому она чувствует себя неловко в присутствии окружающих. Так было и на многолюдном вечере, который организовала еврейская община в честь евреев – ветеранов Мировой войны.

Огромный зал был украшен букетами цветов и красочными картинами. Патриотическое чувство охватило всех присутствующих. "Германия, Германия превыше всего", – звучал гимн. В воздухе неслись речи о национальном единстве, о территориальных притязаниях, о верности германскому отечеству. Все шло, как положено, до того момента, когда началось патриотическое выступление детей в честь воинов-отцов. Девочка, представляющая английский народ, просила извинения у стройной светловолосой девочки, естественно, олицетворяющей Германию. Печально опустив голову, англичанка просила прощения за нападение ее страны и вторжение в германские земли. За нею, один за другим, просили прощения представители итальянского, русского, американского народов.

Льстивость, низкий дух поражения, примиренчество царили на сцене.

Когда пришла очередь Бертель, представлявшей самую ненавистную немцам Францию, она не склонила голову. Бурей ворвалась на середину сцены, широко раскрыв свои черные горящие глаза в сторону светловолосой немки и прокричала: “За что ты на меня напала? Что я тебе сделала? Почему ты хотела захватить мою страну?!"

– То, что говорит Бертель, вообще не относится к спектаклю, – заикаясь, бормотала немка.

В праздничном зале творилось что-то невероятное, страсти кипели. Фронтовики, офицеры и солдаты резервисты вместе со своими семьями вскочили со своих мест, возмущаясь выходке дерзкой девчонки. Во взглядах, обращенных на отца, читалось: как это может быть, что дочь таких благородных родителей бередит и так незажившие раны, позорит родину, народ, общину. Артур морщил лоб, досадуя, почему дочь не обрела национальную идентичность с немцами. Ему нужно вникнуть в мир дочери, понять, что воспламеняет ее воображение. Почему она отличается от всех детей? Тетя Гершин сказала на детском празднике в своем доме, что дисгармония в душе девочки – от сиротства, от отсутствия материнской опеки. Даже пояс у нее плохо завязан. Она всегда выглядит неряшливой и одета небрежно.

Бертель стояла в углу и молила неизвестно кого, чтобы земля разверзлась под ногами и поглотила ее. Ноги примерзли к месту, иначе она бы сбежала с этого детского праздника в сад. Завидовала жучкам, муравьям, крысам, мышам и птицам, готова была забиться в любую щель, нырнуть в пахучие кусты сирени, густой стеной окружающие сад. Нелегко ей переносить людское общество. Даже дед не воспринимает ее:

– Как в моей семье растет эта странная во всех отношениях девочка? – и затем, рыча, добавляет, – Нет семьи без урода, хотя бы одного.

Бертель – загадка. Артур прочел ее письмо, обращенное к Фрейду. Письмо случайно нашла Лотшин и принесла отцу. Девочка просит о встрече со знаменитым психоаналитиком, проживающим в Вене, ибо у нее к нему много вопросов. Бертель считает, что он может ей помочь, ибо у нее много проблем, она – маленькая девочка, не понимает всего, о чем говорят взрослые. Артур вложил письмо в конверт и вызвал дочку к себе. Он объяснил, что она слишком мала, чтобы вести переписку с Фрейдом, и добавил нечто, что считал весьма важным: "Негоже культурному человеку раскрывать свои чувства перед кем-либо".

Сказать, что Бертель девочка странная, ничего не сказать. И слова не сказав, она врывается в дом, как буря, словно за ней гонится быстрое как молния приведение. Случайный прохожий нагнал на нее страху. Страх таится в ее беспрерывно моргающих глазах и сотрясает все ее тело. В магазине одежды, в центре города, не поняли, что произошло, почему она вдруг отшвырнула от себя рубаху и юбку, которые примеряла за шторой. Словно охваченная безумием, она выскочила на улицу. Один Бог знает, что творится у не в мозгу.

Час ночи, а она еще не в постели. Фрида всплескивает руками. Зовет Фердинанда и служанок, садовника Зиммеля, детей. Все в поисках Бертель носятся по комнатам, бегают в темноте по саду. Суматоха завершается смехом и общим облегчением. Бертель уснула в деревянной, окантованной обручами, бочке из-под пива. После того, как она прочла о Николае Копернике, она наблюдает из деревянной бочки за небом и просит всех: "Не заслоняйте мне солнце!" Все ее мысли вертятся вокруг Николая Коперника и движения планет по круговым орбитам, вокруг пылающего солнца.

Облака темнеют. Небо тяжелеет. Бертель прислушивается к падению дождевых капель. "Заходи в дом!" – в отчаянии заклинает ее Фрида. Облака становятся все более густыми и угрожающими. Бертель не хочет прятаться от дождя, раскрывает зонтик рядом с водосточной трубой и вслушивается в мелодию водяных струй, падающих в лужу. Гремит гром, молнии сверкают, воробьи попискивают от страха, а Бертель околдована музыкой ливня. "Тролия, заходи в дом!" – зовет Гейнц младшую сестренку, но она не слышит его призывов, ибо прислушивается к саду, который голосит и стонет. Собаки лают, вороны шуршат крыльями, голуби воркуют, и все эти звуки охватываются общим дробным шумом дождя и плеском воды, вытекающей из водостоков. Бертель вносит в этот круговорот звуков и свой голос.

– Оставьте ее в покое, пусть стоит под ливнем, пусть заболеет.

Артур прижимает лицо к оконному стеклу. Глаза его следят за девочкой, и он слышит голос тети Регины:

– Артур, так не воспитывают. Почему Бертель обижается и плачет из-за детской книжки, которую я ей подарила?! «Снежная королева" – книга поучительная. Нельзя ей разрешать читать взрослые книги.

Тетя, выпускница закрытого интерната для девочек, считает себя специалисткой по детскому образованию и требует, чтобы девочке в возрасте Бертель давали книги с цветными картинками растений или животных, таких как лошадь, осел, пес, кот, куры.

Сквозь пелену дождя отец следит за дочкой, и черты его лица напряжены. Бертель гуляет по саду под зонтиком. Странности этой девочки вызывают у него тревогу за ее будущее. От Лотшин он узнает, что Бертель с теплотой и любовью разговаривает с котами, собаками, воробьями и воронами, даже с жуками и муравьями. Любое пресмыкающееся, которое взбирается по стволам и стеблям, привлекает ее внимание.

Дождь прекратился. Солнце вышло из-за туч. Артур высовывает голову из окна. Взгляд его скользит поверх кактусов, украшающих подоконник, озирает кусты мирта, окольцовывающие высоко поднявшуюся траву, и глаза его надолго прикованы к спине маленькой Бертель, стоящей у ореха, к ее черным шелковистым волосам, рассыпающимся из-под синей шерстяной шапочки. Артур отходит от окна, погружается в кожаное кресло, и руки поглаживают тигриную шкуру, лежащую на коленях.

В Бертель есть некая тайна. Трудно проникнуть в ее душу. Как-то он сказал дочери: "Мыши – противные существа!" Глаза ее вспыхнули. "Нет, нет, – воскликнула она, – они не противные! Крысы и мыши тоже люди!" Бертель любит крыс и мышей. Пригрев серого мышонка, она укачивает его, напевая песенку любви. Песенку, которую пел отец ее матери:

Она пела и пела, а несчастный мышонок дрожал и попискивал в ее руках. Ни "Колыбельная" Гейне, ни шелковая ленточка, которой она украсила его шею, ни жилище, которое она соорудила для него на своей кровати, не успокоили серого мышонка. Он отвечал злом на ее добро. "Некрасиво одинокому мышонку пачкать простыни своим выделениями", – отчитывала она его. Фрида подсмотрела за ней и пришла в ужас:

– Невозможно смириться с выходками этой девчонки!

По всему дому раздаются вопли. Испуганные домочадцы столпились вокруг выпачканного в собственном дерьме мышонка с шелковой лентой на шее. Смех, крик и завывание сотрясли стены.

– Я так люблю этого мышонка, а Фрида хочет его отнять у меня.

– Хозяин! – кричала Фрида, и телеса ее тряслись, – Сумасшедшая девчонка нашла мышь, повязала ей шею шелковой лентой и напевала ей песенки.

– У тебя действительно красивая мышь, – дед гладит внучку по голове и одновременно подмигивает остальным внукам.

Фрида всплескивает руками:

– Нечего удивляться сумасшествиям этой девчонки! – качает она головой из стороны в сторону, и Бертель кажется, что большой шрам на голове Фриды, под густой копной волос, разошелся от этой суматохи вокруг мышонка, трясущегося от страха.

Дед прокашлялся:

– Я полюбил твоего мышонка. Если ты мне подаришь его, я куплю тебе все, чего ты пожелаешь.

– Ничего я не хочу. Только моего красивого мышонка.

Дед проявил доброту, накрошил крошки мяса перед маленьким грызуном. Бертель смягчилась после того, как дед обещал купить такому красивому мышонку роскошную шелковую ленту. Пошла в школу, оставив беззащитного мышонка в своей комнате вместе с улыбающимся доброй улыбкой дедом.

Но когда она вернулась домой, Фрида торжественно провозгласила, что утопила мышонка в ведре с водой. Несчастная Бертель рыдала во весь голос. Фрида вдобавок ко всему отругала ее:

– Не смей вносить в дом всяких гадов. Мы основательно почистили твою комнату, проветрили ее, чтобы удалить вонь. Не дай тебе Бог затеять что-нибудь подобное.

Затем подсластила свой гнев сообщением:

– Дед купил тебе подарки, и хватит глупостей.

Бертель вышвырнула все подарки в окно и объявила голодовку.

– Ничего от вас не хочу!

Отец позвал ее на беседу, достал книгу по зоологии, открыл главу "Мир грызунов" и объяснил все опасности содержания в доме крыс и мышей. После этого они вдвоем вышли в сад, устроили красивую могилу мышонку и надписали: "Тут похоронен мышонок, обладатель розовой ленты, и мы глубоко скорбим по нему". Она с отцом соорудила тайный памятник серому несчастному мышонку.

Лотшин, жемчужина семьи, месяц в году проводит в семейном дворце в Нойштадте, в Силезии. Бертель в своих фантазиях видит ее – принцессу, скачущую на белом коне к великолепному дворцу. Вот она, как царская дочь, поднимается по широким мраморным ступеням, проходит через большие дубовые двери. Дяди и тети восторгаются ее красотой, одаряют ее самыми лучшими подарками. Лотшин из скромности и хорошего воспитания отказывается от кукол и игр, которые дают ей для младшей сестры. Бертель возвращается к реальности, вспомнив о травме, нанесенной ей какой-то тетей, которая оскорбила ее, послав книги для малышей. Посылка же от теток и дядек из Силезии стала для Бертель приятным сюрпризом – это было собрание произведений классической литературы.

Дорогая моя Лотшин,

как ты себя чувствуешь? Добралась ли ты благополучно к нашим силезским родственникам? В воскресенье мы едем с отцом в Верду. Я по тебе очень скучаю. Я не могу привыкнуть к тому, что ты не рядом со мной, а так от меня далеко. Я сочинила для тебя молитву: "Пусть Бог как можно быстрее пошлет тебя обратно ко мне". Ты ведь знаешь, что принадлежишь только мне. Когда ты не рядом со мной, у меня ощущение, что я в доме абсолютно одинока и никому в семье не нужна. Отец большую часть времени находится на фабрике. Эльза сидит с учительницей у швейной машинки, учится шить. А я одна, как перст. Посылаю тебе горячий поцелуй. И здесь ты видишь, Лотшин, все поцелуи, что я тебе посылаю.

Бертель обрамила текст письма рисунками цветов, составленных из поцелуев.

Дорогая Лотшин,

Я пишу тебе письмо из кабинета Гейнца. Напиши мне, как у тебя здоровье. Плохо мне, когда ты не рядом со мной. Почему ты мне так мало пишешь? Я посылаю тебе рисунки и надеюсь, что ты радуешься им. Как здоровье тетушки Тротшин? Мы не поехали в Верду. Отец себя плохо чувствовал, и я осталась одна дома. Что я делаю? Сижу и скучаю по тебе. И тетя Финци сильно мне мешает. Она все время спрашивает меня, кому я пишу, а я не хочу ей этого сказать. Так она подглядывает, а я прикрываю письмо обеими руками, чтобы она ничего не увидела, и письмо было бы только для тебя. Посылаю тебе лишь мои поцелуи. Я тебе написала стишок: "Будь веселой и радостной, как рыба".

Бертель подписывает письмо рисунком рыбы.

Лотшин в Силезии, а Бертель перебирает в уме родословную старинной семьи деда. Лотшин вернется домой, и снова будет рассказывать о далеких прадедах и прабабках, изгнанных из Испании, скитавшихся из страны в страну по Европе, и, в конце концов, осевших в Германии.

Отец рассказывал, что в 1670 году их предки были изгнаны из Вены по приказу Леопольда Первого и прижились в еврейском гетто на окраине Берлине. Когда Силезия была захвачена Фридрихом Великим, дальний их предок Яков оказался среди избранных евреев, которым была дана привилегия покинуть гетто. Он странствовал из села в село, как продавец тканей. Постепенно его богатство росло. Он завещал его сыновьям при условии, что они не переменят веру. Сын Натан был единственным наследником своего отца Якова. Из уважения к Натану и его свободе, все остальные братья отказались от наследства.

Ужасное имя Бертель преследует ее, так девочку назвали в честь жены Якова Берты-Бейлы. Сын их Натан женился на красавице, дочери крещеных евреев, прибывшей в Силезию из Голландии. В семейной портретной галерее есть написанные маслом портреты крещеных евреев, которые сделали карьеру при дворах королей и графов. Среди них и покойная Марта, пленившая сердце потомка Якова. Бертель считает себя вышедшей из среды португальских выкрестов, которая не дала своим сыновьям и внукам поменять веру и пройти крещение в купели, как это сделали братья Натана.

Предки деда не поменяли веру, несмотря на то, что они были одними из первых евреев, получивших полные гражданские права в Пруссии. И хотя они произошли из ассимилированной семьи Натана, все их христианские жены перешли в иудаизм. Лотшин вернется домой и расскажет о великолепном дворце, который был построен Соломоном-Иеронимом, первенцем Якова, на отцовской земле.

Дед гордится приключениями родственников, сделавших карьеру в германском обществе и при этом не сменивших веру. Соломон-Иероним получил разрешение от губернатора Силезии сбрить бороду, снять традиционную одежду евреев с нашитой желтой звездой Давида и облачиться в бархатный костюм, обшитый золотом, который носили аристократы, и даже надеть шпагу. Он не сменил веру, но крестил всех своих сыновей в церкви! Соломон, обладавший горячим темпераментов, прожил недолго. Носился, как безумный, по дорогам, навстречу своей смерти, в карете, впряженной в четверку коней. Дед с гордостью рассказывает о множестве сыновей и дочерей Якова и жены его Берты-Бейлы, которые поднялись на высокие ветви родословного дерева, став прусскими аристократами. О Натане же, который хранил еврейскую веру и получил все наследство от отца, дед отзывается с прохладцей, ибо тот занялся производством хлопчатобумажных тканей и этим подпортил родословное дерево.

Дед – до мозга костей патриот Германии – восстал против своих прадедов. Он всей душой был верен девизу Бисмарка "Кровь и железо", и сердце его тяготело к металлургии. В юности, да и всю свою жизнь, он восставал против Бога, против законов, против любых компромиссов. Еврейство обреталось где-то на обочине его жизни. Для него евреи были подобны индейцам или неграм. У каждого племени свои символы Бога и семьи. Бог не так уж страшен. Он высоко в небе, и с ним дел немного. А вот семья растит сыновей слабыми существами, и от этого невозможно избавиться.

В отличие от деда, сын его Артур – интеллектуал. Иудаизм для него – явление скорее мистическое, а традиции его не интересуют. К Германии у Артура отношение двойственное. Он считает себя германским патриотом, верноподданным гражданином, подчиняющимся законам государства и власти. Но, в отличие от деда, он преклоняется перед просвещенной французской культурой. Артур рассуждает вслух о том, что некоторые варварские основы остались у потомков германских племен и спорит с близкими ему людьми, доказывая, что нет у немцев коренных устоявшихся ценностей. Источник болезней Германии – в отсутствии традиционной культуры.

Артур уверен в том, что главным фактором неполноценности немецкой нации является растерянность и вытекающая из этого пламенная поддержка милитаризма. При этом Артур не отрицает огромного вклада немецкой философии, немецкой литературы и классического гуманизма, которые привели к расцвету либеральной мысли. И в сердце он лелеет надежду, что изгнание кайзера Вильгельма Второго в Голландию и создание Веймарской республики ускорят движение Германии к прогрессу.

Лотшин в Силезии. Артур в своем кабинете – он плохо себя чувствует. Фрида сопровождает Бертель в клинику доктора Вольфсона с неспокойным сердцем, и не только из-за простуды хозяина дома. С каждой поездкой к врачу история повторяется. Экономка сидит в трамвае справа от девочки, смотрит на ее худые руки, выглядывающие из рукавов, и вздыхает: зачем столько денег тратится на этот искусственный загар? Для того, чтобы она расхаживала, как клоун? После процедуры с ее глаз снимают очки, и открываются два бледных круга, ставящих крест на преимуществе загара.

– Бертель, загар растекается по всему твоему телу. Из-за зеленого оттенка загара, ты вся становишься зеленой, – цедит Фрида сквозь зубы.

И Бертель думает: «Фрида права! Я зеленая девочка, ненормальная и некрасивая. Действительно, загар проник в мое тело».

Бертель несчастна. Трельяж из сверкающих зеркал пугает девочку, когда она видит в зеркалах себя – свою плоскую грудь и живот. Лицо серое, слишком серьезное. Руки у нее дряблые, и вообще, она постоянно испытывает слабость.

Лотшин надела ей большую серую шляпу и уговорила взглянуть в зеркало.

– Погляди, какая ты красивая.

Но Бертель опустила глаза долу и сбежала на чердак, спасаясь от увиденного. Фрида провозгласила громким голосом:

– Девочка чужая в этом доме!

Бертель упала на продавленный диван, выброшенный на чердак, и закуталась в старое пуховое одеяло.

«Отец не любит меня, даже ненавидит», – думает она.

Она никогда не забудет, что случилось в его большой библиотеке. Лотшин расставила руки в испуге, увидев Бертель, сидящую высоко на стремянке с книгой и руках.

– Немедленно сойди с лестницы, Бертель, – закричала она и попросила отца запретить девочке взбираться высоко по стремянке.

Отец холодно ответил:

– Не поможет. Она всегда делает то, что ей заблагорассудится.

– Но она упадет! Она получит увечья.

Отец сказал:

– Упадет, получит увечье. Это будет ей уроком. Это единственный путь – ее воспитать.

Отца не трогает, что она забывает сама себя, сидя высоко на ступеньках лестницы в библиотеке, с головой погружаясь в чтение, забывает о еде, купании, невыполненных уроках.

Бертель сидит в трамвае, слева от Фриды, и голова ее опущена. Отец равнодушен к ней, думает она, и вообще люди меня не любят, ибо я странная. Фрида говорит отцу, что я ненормальная девочка, и кто знает, какой я вырасту. А брат Лоц просто злое существо. Не прощает ей, что она родилась чудовищем. Однажды, прячась за портьерой, она услышала, как он сказал: "Было бы неплохо от нее избавиться". Она задохнулась от беззвучного плача, ибо отец не сказал этому злодею Лоцу, что все же она их ребенок, и даже Лотшин не защитила ее от красавчика Лоца. Только Гейнц сказал, что есть люди, отличающиеся от всех остальных и вовсе не хуже других. Гейнц сажает ее на колени и обращается к ней с любовью, называя ее "Тролия", от клички "тра-ла-ла", данной ей из-за ее безалаберности, ведь она не признает никакого порядка. Она может надеть один черный ботинок, другой коричневый, один носок красный, другой синий.

Гейнц растерян:

– Тролия, ты забыла, для чего предназначена ванна, входишь в нее с книгой и выходишь из нее немытой. Бертель отвечает:

– Да, что-то со мной не в порядке. Я странная девочка. Невозможно меня любить. Я и сама себя не люблю, боюсь своего изображения в зеркале, ибо я не такая красивая, как мои братья и сестры.

Бертель не любит, когда ей повторяют, что она девочка умная, и потому должна уступать Бумбе. Также она не любит, когда допытываются у нее, где она была с утра до вечера и что делала. Она поджимает губы. И сочиняет всяческие небылицы о том, что случилось и чего не случилось, ведь все равно ей не верят.

И вообще все правы. Внутренняя правда – это ее, и только ее, тайный клад. И никто его не сможет у нее отобрать. Она никому его не откроет, даже любимой Лотшин, потому что люди враждебны ей.

Бертель несчастна. Хорошо ей лишь наедине со своими тайнами на чердаке. В шкафах и ящиках старой дубовой мебели хранятся инструменты, обувь бабки, деда, покойной матери. Бертель выстраивает вещи в ряд, и они оживают. Иногда в ее воображении возникают дети, и они играют с ней в разные игры. Бертель взволнована, она закутывается в ветхие одеяла, обкладывается подушками, катается на перинах, набитых белыми перьями.

В гостиной Фрида расплетает ей косы, расчесывает волосы и кричит:

– Иисусе, откуда эти белые перья?

В воздухе – запах нафталина, гневные вопли Фриды:

– С утра до вечера ни крошки во рту!

Фрида всплескивает руками, она заботится о девочке и даже иногда немного жалеет ее, но все время требует от нее следить за собой и за порядком вокруг себя, учиться всему этому у сестер. Фрида не может понять, почему она прячет от прачек ставшую уже черной ночную рубашку.

– Это рубаха Изабеллы, – оправдывается Бертель.

– Кто это Изабелла?

– Королева Испании.

– Какое отношение имеет Изабелла к грязной рубашке?

– Я хочу знать, что такое верность. Три года королева Испании носила одну рубаху, чтобы доказать верность мужу, ушедшему на войну.

Фрида пытается вдолбить Бертель, что она не воспитана: поднимает стулья на кровать, кладет на них простыни и одеяла и прячется в них. Фрида не может понять, что девочка строит в шатре башню из книг, и благодаря этому возникают в ее сознании красивые картины, захватывающие ее мысли, и все страхи исчезают.

– И со всей этой грязью ты спишь?

Фрида разбирает шатер и забирает из рук девочки ее любимые книги.

Лотшин вступается за сестру, но и она однажды обронила:

– Фрида, ты же знаешь, что она не совсем нормальна.

Отец же сказал:

– Оставь ее, Фрида, она девочка уникальная.

Фрида выходит из его кабинета, цедя сквозь зубы:

– Сумасшедший дом.

Экономка тяжело вздыхает, сидя в трамвае. Эти поездки с одного конца города в другой выматывают душу у женщины на шестом десятке.

– Бертель, – говорит она девочке, – Почисти ногти, завяжи шнурки на ботинках, надень элегантную шляпу, как надевают дети из порядочных семей.

Но Бертель упрямо надевают вязаную шапку, которую носят простые рабочие. Это подарок служанки Кетшин. Фрида тяжело дышит. На Бертель розовый костюм с зеленой полосой, который ненавистен девочке

– Иезус, девочка вымотала мне все нервы, когда согласилась надеть этот красивый костюм – подарок тети Регины.

Трамвай катится по рельсам, останавливается, проглатывает и выпускает пассажиров. Теснота усиливается к полудню.

– Какая может быть польза в этих кварцевых лучах? – Фрида ведет счет той уйме денег, которую платят за эту новинку современной медицины. Гораздо лучше действует против высокой температуры стакан горячего молока с медом и сахаром, или липовый чай. И не нужны никакие таблетки. И вообще обильное выделение пота снижает жар тела. Она как и ее бабушка и прабабушка обкладывает больного пуховыми перинами, хранящимися в шкафах на чердаке. Она предостерегает детей: если они, не дай Бог, заболеют краснухой, опасайтесь всего красного, не ешьте клубнику, помидоры, перец, ибо это может привести к оспе. В трамвайном вагоне Фрида ерзает на сидении и качает головой: в доме хозяина не полагаются на народные способы лечения.

С тех пор, как внезапно умерла хозяйка, любая болезнь ребенка поднимает на ноги всех домочадцев, Весь дом трясло, когда Лоц заболел скарлатиной. Хозяин вместе с Фридой кормил мальчика и давал ему лекарства. Дед возражал против карантина, назначенного врачом, и снабжал бледного и слабого внука играми, игрушками. Лоц лежал, как мумия. Не реагировал на горы подарков, загромождавших его комнату, за исключением большого белого плюшевого медведя. Когда появились первые признаки выздоровления, в комнате больного поставили театр кукол. Фердинанд и дети развлекали его оригинальными музыкальными представлениями, чтобы ускорить его выздоровление.

Лоц поправился, но маленький Бумба корчился на паркете от боли. "Здесь и здесь болит", – показывал он пальцем на живот и голову и стонал. А все потому, что по указанию врача убрали все зараженные игры и игрушки.

– Что с тобой, мальчик? – подмигнул доктор Вольфсон отцу и деду.

– Ой, ой! – стонал Бумба и получил уйму подарков, а также освобождение от занятий в школе.

Лоц забыл про болезнь, Фрида благодарила Иисуса. Даже легкое заикание после скарлатины исчезло. Бумба – мальчик веселый и здоровый. Только Бертель печалится по поводу мышонка и не произносит ни слова.

– Не объедайся книгами, – семейный врач обеспокоен ее худобой, – ешь питательную пищу, играй с друзьями, занимайся физкультурой, Бертель.

В трамвайном вагоне, везущем ее к доктору Вольфсону, Бертель мечтает. Морщины беспокойства, избороздившие лицо Фриды, уводят мысли Бертель далеко от Берлина, в Силезию, к любимой сестре. Лотшин вернется домой с рассказами о предках деда, а также о дядях и тетках и их связях с германской аристократией. Лотшин привезет для Бертель книги и шелковые платки от теток, живущих в родовом замке. А пока Бертель ужасно не хватает доброй сестры.