Глава 3
Королева Гвендиор вышла на балкон. Обхватила себя руками, кутаясь в шаль: от предрассветного тумана знобило. Третье утро женщина поднималась засветло, размышляя, как обратить невестку ко Христу. В целом Гвен давно наплевала на вероисповедание Виллины, но с появлением Норана все изменилось. Чтобы христианство утвердилось по всему Иландару, нужен решающий шаг – принятие его в семье правителя. Если владыка земель, Норан, восходя на престол, будет приверженцем Христа, все язычники рано или поздно последуют примеру. Но так уж заповедал Господь, что детям невозможно принять крещение Христово прежде матери, а сломить языческий дух архонки оказалось трудно.
Гвендиор перепробовала многое: просьбы, внушения, угрозы; ненавязчивые предложения прогуляться к обедне или настойчивые требования явиться к заутрене – все было без толку.
За что Господь наказывает ее? За что дал мужа-язычника, который не считается ни с одним словом в Писании? За что отнял от церкви сына и теперь не помогает привести к Нему хотя бы эту женщину, мать Норана? Почему Бог позволил, чтобы в ее, Гвендиор, доме появилась малолетняя жрица, рассадница гнусной заразы? Прелюбодейка, поправшая Его Всесвятое имя, которой до́лжно взойти на очистительный костер, которую Гвен должна принимать как гостью по указке мужа, который не ставит жену ни во что! Неужели Бог так проверяет ее веру?
Гвен терзалась этими вопросами не первый день, но не было дня, чтобы Владыка Сущего ответил. Тем не менее происходящее казалось Гвендиор высшей несправедливостью.
Закон велит женам принимать веру мужа. И Тройд – как ни сопротивлялась Гвен, пока сын был мал, – вырос язычником. Так как заставить Виллину стать христианкой? Как вообще можно искоренить зло в стране, где сами христиане лояльны к старой вере?! За примером и ходить далеко не надо – племянница Нироха ведет себя с мужем, который старше нее более чем в два раза, так, будто ровня ему. Никакого смирения и почтения, только своенравие, вместо того чтобы убояться мужа, устыдившись собственной природы. И Берад хорош! Нянькается с ведьмой, точно она Дева Пречистая! Знай он, чего семье стоило язычество, ни за что бы не стал таким слабаком!
Ветер подул сильнее, заставив королеву вернуться в покой, где на огромном ложе раскинулся Нирох. Женщина смерила мужа презрительным взглядом и пошла в смежную комнату – служанки уже должны были подготовить одежду.
Рачительная хозяйка, королева, воспитанная в лучших традициях аскетизма, не любила двух вещей: расходовать ценные и малочисленные продукты в непраздные дни и кормить чужие рты.
В ту пору при дворе было несколько гостей – молодых рыцарей. Среди них двое сыновей барона Одоара (после минувшей войны у него еще осталось шесть здоровых увальней), совсем юный четырнадцатилетний мальчишка сэра Гатлорна и Ронелих, герцог Мэинтарский.
После разрушительной бойни Нирох принялся укреплять границы королевства. И начать решил с возведения новых фортов на севере и западе. Потому предполагалось, что после разговора с Ронелихом и Хорнтеллом – герцогом западных земель – эти двое разъедутся восвояси, всерьез принявшись за строительство. Оставив жену и сына на попечение младшего из братьев, Растага, Ронелих прибыл в Кольдерт. Роланда, среднего из сыновей покойного Рейслоу Стансора, Ронелих взял с собой: нрав у него склочный, мало ли что.
После переговоров герцог Клион Хорнтелл вернулся в надел, не затягивая, а Ронелиху, как племяннику, Нирох разрешил погостить пару дней, учитывая, что со дня на день должны были прибыть еще два его родича.
Сыновья храмовницы Гленн и Тирант разнились как земля и небо – несхожи во всем. Каждый пошел в отца: Гленна Нелла зачала от Таланара, а Тирант приходился бастардом Клиону Хорнтеллу (который в прежние времена весьма добропорядочно соблюдал все Нэлеймы – празднества плодородия). Гленн вырос смуглым, стройным, жилистым, как саксаул, не слишком высоким широкобровым молодым мужчиной. Волосы цвета воронова крыла, почти до лопаток, носил на друидский манер заплетенными вдоль висков в тонкие косы. Заостренные черты лица, четко очерченные губы и точеный подбородок делали его похожим на кинжал, как говаривала его мать. Все в лице Гленна – от узкого подбородка до выведенных вайдой двух крыльев, вбитых у правого виска, как символ причастности культу жрецов, – предостерегало: он носитель древней крови. Друид словно призывал: «Бойся меня, христианский сын, ибо я змей – я опасен, и хитер, и мудр». И как всякий змей, Гленн был златоуст.
Тирант, напротив, был сероок, светлокудр и огромен, как раскидистый клен. С короткими вьющимися волосами, крупными чертами и носом-картофелиной Тирант выглядел самым истым дружинником короля и, кажется, вообще никогда не слышал о переговорах. Он любил бойню, женщин, хмельное пиво. Называть его набожным было глупо, однако он регулярно, каждое воскресенье ходил в церковь, что, впрочем, не мешало спать всю мессу и отправляться к причастию, выкарабкиваясь из объятий очередной трактирной девицы.
Однако представить сыновей Неллы порознь было невозможно. Когда завершилась последняя война со скахирами и король отправил Гленна с посольством в Адани, Тирант без промедлений последовал за братом. Теперь молодые мужчины возвратились, и вряд ли кто-то не обратил внимания, что скакали они во главе кавалькады плечом к плечу. Люди даже шутили порой, что эти двое, мол, даже женятся непременно на сестрах и обязательно в один день.
К вечеру королева Гвен без удовольствия подготовила праздник. Нирох выглядел довольным, и молодое поколение родичей – дети Неллы, Нироха и Мэррит – тоже. Боевые товарищи больше всего напоминали юнцов: в голос смеялись над грубоватыми байками, не забывая шутки ради пихать друг друга локтями под дых.
В начале застолья, пока пиво и вино еще не ударили в голову, Нирох настоял на рассказе братьев о новостях, которые те привезли с запада. Гленн взял слово:
– Владыка Адани Тидан пребывает в добром здравии и шлет тебе привет. – Голос жреца и впрямь отдавал какой-то змеиной породой: он легонько шелестел, точно струился из уст, убаюкивая и лаская. – Его супруга также здорова, хотя три месяца назад родила дочку.
Нирох удивился:
– Эйя уже немолода.
– Верно. Говорят, роды были тяжелыми, но царица поправилась. Возможно, малютке со временем удастся сыграть свою роль, чтобы помочь родителям отделаться от Западного Орса. Их тяжбы все еще не закончилась.
– Адани и Орс? – Ронелих почесал висок. Сам он никогда не был в землях, даже приграничных с Адани, поэтому текущий разговор его не особо занимал. – Разве они не были союзниками? – попытался вспомнить какие-то сведения.
– Были, да кончились, – ответил Тирант и с новым пылом набросился на еду.
Гленн, сообразив, что в ситуацию стоит внести ясность, добавил:
– Не поделили реку Антейн.
Нирох кивнул:
– Пограничье между этими двумя оспаривается уже много лет. Недавно Тидан попытался прийти к соглашению через брак – сосватать дочь за наследника Орса, но…
Тирант звучно проглотил недожеванный ком пищи, икнул и резюмировал:
– Но сидеть царевне в девках. Йэк, – Тирант еще икнул, маша рукой. – Дай-ка, – протянул руки к идущему мимо слуге с выпивкой. Взяв здоровенную кружку, Тирант любовно поглядел на пенный эль.
Гвендиор, наблюдая за мужчиной, с отвращением скривилась.
– Ну а что?! – пригубив, Тирант возмутился. – Эль сам себя не выпьет, пока вы болтаете.
Гленн спокойно опустил глаза – только уголки губ предательски дрогнули в усмешке. Нирох предпочел игнорировать происходящее.
– Что еще? – спросил король.
– Да много чего, – пожал Гленн плечами, медленно поджимая губы. Собирался с мыслями, понял Тирант. – К слову о союзах, – добавил Гленн, взяв необходимый тон. – Ходят слухи, мой король, Архон собирается заключить союз с некоторыми из племен.
– А по-моему, Таланар сказал, что союз уже заключен, – влез Тирант, поглощая ужин. – Или почти заключен. Ну или как-то так, да.
Гленн бросил на брата короткий взгляд.
– Что?! – спросил Нирох.
– Так Таланар в курсе? – Гвен свирепо уставилась на мужа: «Вот видишь, к чему ведет твоя лояльность к ангоратским ублюдкам!»
Гленн, отчетливо услышавший недовольство королевы, не подал виду.
– По дороге в Иландар мы встретили моего отца, – размеренно проговорил друид. – Из его слов я понял, что присяга некоторых из саддар Архону дело времени, не больше. Однако я полагаю, поговорив с храмовницей и почтенным, вы могли бы использовать сложившееся обстоятельство Иландару во благо, мой ко…
Гвендиор затрясло крупной дрожью.
– Гвен, не стоит так переживать. – Король, заметив состояние жены, успокаивающе накрыл женскую ладонь собственной. Но та отбросила ее и гневно взвизгнула:
– Есть ли измена больше этой?! Зная, сколько проблем приносят нам эти войны, зная, сколько наших земель вытоптали эти скоты, сколько перерезали людей, скольких изнасиловали женщин, Удгар смел заключить с ними союз?!
– Гвен, – строже выговорил Нирох. – Возьми себя в руки.
Королева не унималась:
– Тогда нам следует заковать его дочь в цепи, запрятать в темницу и заморить голодом! – Гвендиор ткнула пальцем в Виллину.
Невестка вздрогнула, вжавшись в стул: о властности ее величества в столице ходило немало пересудов.
– Замолчи уже, – осадил жену Нирох. В зале притихли. – Королю Удгару виднее, что делать со своей страной. Он не порывал с нами альянса, а прочие дела Архона нас не касаются.
«Будем надеяться, – думал Страбон, – подчинив себе племена, Архон облегчит нам жизнь, обезопасив хотя бы южные границы Иландара».
Гвендиор притихла, поджав губы и скрипя зубами. Нет, не потому что боялась мужа, а потому, что наконец увидела свой путь к цели.
Гуляние возобновилось. Покинув помост короля, Гленн и Тирант уселись ярусом ниже, рядом с Ронелихом, по другую сторону которого сидел Тройд.
– Ну, про наши дела вы слышали, теперь о ваших, – бодрее обычного произнес Гленн.
– Да-да, – весело поддержал его Тирант. – Не приелась семейная жизнь? Я-то вот не прочь бы покрушить вражеские черепа. – Громила потряс кулаками, случайно при этом зацепив бокал с пивом. Тот грохнулся на пол. – Ох, вот же!
Тирант запыхтел, ворчливо сокрушаясь о пролитом добре.
– Женись – сам узнаешь, что и когда наскучит, – ответил Ронелих, снисходительно глядя на кузена.
– Ша! – выкрикнул Тирант, жестом велев слуге принести новую кружку, побольше. – Каждый день по собственной воле просыпаться с одной и той же бабой! Я что, болван? – добавил он, повысив голос и заметно подмигнув разносившей снедь девушке. Цветущий вид розовощекой красавицы с аппетитными формами здорово будоражил воображение.
– Не слушай его, Ронелих, он всегда такой, – усмехнулся Тройд. И дело не в возрасте, подумал принц. Да, Тирант среди кузенов самый младший, но, например, сам Тройд вообще никогда таким не был. Замыслов Богини не разгадаешь.
– Виллина светится, – спокойно проговорил Гленн, глядя на родственницу. – Правы мудрецы и ведуньи: девство украшает девушку, но лишь материнство – женщину. Норану ведь скоро будет год, я правильно помню? – обратился к Тройду.
– Точно. – Тройд зачарованно посмотрел на супругу, которая осталась подле Нироха и о чем-то с ним оживленно беседовала. Правда, чему-то улыбнувшись, Виллина неожиданно поднялась и направилась в противоположный конец зала. К ней почти сразу подошла девушка, чертами отчасти схожая с самой принцессой. Они поцеловались в щеки и вернулись за стол, где прежде сидела незнакомка.
– С кем это разговаривает твоя жена, Тройд? – спросил Тирант, приглядываясь к девушке. – Я не помню ее. Недавно в замке, правда?
Тройд пригубил хмеля и кивнул:
– Линетта, прибыла из Ангората пару месяцев назад.
Гленн заметно оживился, уставившись на кузена:
– По какому поводу?
– Мне кажется или на Ангорате все вообще поводы упираются в волю храмовницы? – пошутил Тройд. Подошел слуга, передал, что король намерен поговорить с сыном. Принц коротко кивнул и ушел к отцу.
– Не помню ее среди сестер общины. – Гленн, хмурясь, почти не моргая, смотрел на несчастную девчонку поодаль в компании Виллины.
– Ох ладно, – встал Ронелих, приосанился, – ждите здесь.
Оставив кузенов недоумевать, Стансор стремительно пересек залу и, извинившись, обратился к Виллине:
– Любезная кузина, не найдется ли в твоем кругу дамы, которая могла бы составить компанию Роланду, а то больно тоскливая у него сегодня физиономия, и мужские толки вряд ли пойдут ему на пользу.
Ронелих был обезоруживающе обаятелен. Виллина улыбнулась в ответ, сказала собеседнице, что у них еще полно времени на разговоры, и ушла с герцогом. Линетта проводила Виллину и Ронелиха взглядом, раздумывая, чем себя занять, и вдруг услышала над ухом мужской голос:
– Ал твой закат, госпожа.
Вздрогнув, Линетта обернулась. Друид перед ней был хорошо знаком: Гленн, сын Первой среди жриц. А вон тот здоровенный, за его спиной, наверняка Тирант, хотя с ним Линетта не встречалась прежде.
– Богиня в каждом из нас, в сердце и разуме, на земле и на небе, – безотчетно отозвалась жрица. Гленн улыбнулся. В руке его была чаша с вином, и он протянул жрице напиток. Не сводя с друида глаз, Линетта пригубила, отдала Тиранту. Тот, отпив, впихнул сосуд обратно в руки Гленна: по закону гостеприимства предлагающий всегда пьет последним.
– Я – Линетта, – опустила она глаза.
– Тирант, – влез светлокудрый громадина.
– Гленн, – закончил друид. – Я, к своему стыду, совсем не помню тебя.
– Я приехала недавно по велению храмовницы, которая просила передать вам материнский привет и интересовалась, когда сыновья навестят ее.
Братья сели по обе стороны от жрицы.
– Да как только, так сразу! – ответил Тирант. – Разберемся с варварами, уладим дела в дружине – и, ежели король дозволит, навестим.
Гленн с трудом удержал смешок: хорохориться Тирант всегда горазд, но по доброй воле он бы еще сотню дел придумал (хоть червей на крючки насаживать кинулся, ей-богу), а на Ангорат не сунулся. Великой храмовницы Этана, кровной матери, он боялся куда больше, чем помереть в бою.
– Как поживает уважаемая мать? – вкрадчиво спросил Гленн.
– Госпожа в добром здравии, свято и неутомимо исполняет высокий долг храмовницы. – Линетта потерла висок: голова немного кружилась от духоты.
– Ладно, – нетерпеливо протянул блондин, чувствуя себя лишним, – нашли время разводить болтовню о… непонятно о чем. – Тирант не нашелся с претензией и, гаркнув имя какого-то дружинника, который первым попал в его поле зрения, размашисто и неуклюже зашагал к нему.
Линетта вздрагивала с каждым удаляющимся шагом Тиранта: пол под скамейкой, где они сидели, дрожал, пока увалень удалялся. Гленн, почувствовав девичье неудобство, проговорил, словно извиняясь:
– По правде сказать, Тирант не особо набожен, хоть и приходится сыном той, что стоит к богам ближе всех.
Линетта улыбнулась, не понимая, как Гленн может находить это нормальным. А тот между тем предложил жрице руку и увлек от столов к скамейкам, расставленным вдоль стен. Линетта даже не поняла, как оказалась на лавочке у входной двери, из-за которой в залу вливался свежий воздух. По дороге сюда Гленн сумел выхватить какого-то слугу и попросил два бокала колодезной воды. Протянув один девушке, жрец улыбнулся:
– Сколько знал жриц, здешнее вино им не в радость.
Линетта посмотрела на друида с благодарностью и сделала несколько жадных глотков.
– Давно ты закончила обучение?
– В конце июля.
– Совсем недавно, – сорвалось у Гленна.
– Точно. И я тебя хорошо помню.
– Кажется, я устыжен, – признал друид.
– Нет-нет, я не хотела тебя упрекнуть, – забеспокоилась девица. – Оно и понятно, ты происходишь от обеих династий, всегда находился подле матери или отца или рядом со Второй среди жриц как ее брат – в конце концов, такова была твоя обязанность долгое время, – тараторила девушка. – А я… я самая обычная среди сестер, и когда мы в последний раз пересекались на обрядах, едва вступила в пору взросления. Естественно, что ты не мог меня ни приметить, ни запомнить. – Она отвела взгляд.
Заметив ее неловкость, Гленн спросил:
– Надолго ты здесь?
– Не знаю точно, – жрица пожала плечами, – госпожа сказала надолго, но сроков не называла.
– Да, – Гленн почесал бровь, – я иногда отвыкаю, что все, кто выходит из Ангората, неукоснительно и без расспросов следуют воле моей матери.
– Ибо ее слово – это слово Богини, ее длань – лишь продолжение другой всемогущей длани.
Гленн неслышно усмехнулся: в семнадцать он рассуждал так же. Да и сейчас, в двадцать шесть, Гленн не изменил взглядов, просто общение с Тирантом спасает его от привычной жреческой одержимости.
– А ты в каком возрасте получил их? – спросила жрица, взглядом указав на вайдовые крылья на лбу мужчины.
– В девятнадцать. – Увидев, как расширились глаза собеседницы, пояснил: – Да, для сына храмовницы и Верховного друида я несколько поздний жрец.
– Удивительно, насколько вы несхожи с братом, – только и нашлась девушка.
– Верно, каждый из нас…
На другом конце зала взмыленный, наскоро прибывший гонец от Берада Лигара сообщил королевской чете о смерти старого Грея.
– Отец, – тихонько вымолвила Гвендиор, поднимаясь и пошатываясь. – Надобно прекратить пир, сказать на кухне о постной пище на неделю и отдать распоряжения по ношению траура, – прошелестела женщина, как-то странно поглядев на мужа.
– Мы обо всем позаботимся, – неспешно отозвался Нирох, хотя Гвендиор не особо походила на скорбящую дочь. – Виллина, – позвал король.
«Нет, только не она! – подумала Гвен. – Только не эта маленькая сучка! Виллина будет распоряжаться в ее доме? Виллина будет отдавать указания в честь самого ярого из всех христиан страны? Кто угодно, но не она!»
– Нет, пусть этим займется Изотта, – указала королева на свою служанку. – Я пойду в молельню. Не беспокойте меня.
– Как пожелаешь, – не глядя, кивнул король. Реакция ее на смерть родителя была мало сказать что странной, но навязываться Нирох не стал.
Шепоток успел пробежать по рядам, все разговоры затихли. Нироху не составило труда обратиться к присутствующим. Он сообщил известие и велел расходиться: христиане или язычники – смерть уважают все люди.
Гвендиор зашла в покои, даже не подумав идти в часовню. Стоило запереть за собой дверь, женщину затрясло. Ни о какой любви речи не шло: со слезами находили выход напряжение и усталость долгих десятилетий, которые, даже будучи королевой, Гвендиор прожила в страхе перед Греем. Она ненавидела его: отец сломал ей жизнь. Она нуждалась в нем: отец был тем оплотом христианства, который незримо, но ежечасно поддерживал силу ее собственной веры. Грей был символом догмата, непримиримости со всей языческой мерзостью. Гвендиор не застала его умирающим, гнилым и тщедушным стариком, и в ее памяти отец навсегда остался олицетворением железной булавы, сокрушающей весь мир за стенами монастырей.
Только к глубокой ночи королева смогла наконец признаться себе, что жить стало легче. А обнаружив честность и приняв свой грех, самое время замолить его. В храме.
На рассвете по ушедшему герцогу в придворной часовне королевского замка прошло отпевание.
Ронелих испросил у слуги письменных принадлежностей. Не в пример многим знатным мужчинам Ронелих, как наследник Мэинтарского герцогства, был обучен грамоте, поэтому услугами писцов пользовался редко. Вот и сейчас мужчина сам принялся за послание сестре, которая, со слов Элайны (они постоянно поддерживали переписку), серьезно враждовала со свекром. Хотя и согласилась выхаживать старика до конца.
Ронелих крутил в пальцах перо, время от времени грызя его кончик: сочувствовать или поздравлять сестру – было неясно.
Вошел Роланд:
– А я все думал, куда ты пропал… – Брат заглянул через плечо Ронелиха на стол и почти безучастно добавил: – Кому пишешь?
– Герцогине Лигар, более известной как «сестра».
Роланд, не изменившись в лице, со скукой спросил:
– Зачем?
Ронелих не нашелся с ответом: что значит «зачем»?
– У нее есть муж, – заметил Роланд. – Правда, едва ли у него еще остались силы радовать женщин.
– Это не наше дело, – оборвал старший из братьев.
– Зато, если бы у Кэя нашлось для нее внимание и время, думаю, наша сестра-жрица была бы счастливее. Особенно теперь, когда старый Грей помер, как…
– Заткнись.
Роланд смерил брата оценивающим взглядом.
– Я зашел сказать: лошади готовы. Можем ехать.
Ронелих кивнул и мотнул головой в сторону двери. Наскоро закончив письмо, велел поживее сыскать гонца и отправился в родное герцогство.
Шиада ужинала в безмолвии – Кэй, наскоро перехватив еды, оставил ее в одиночестве, а Берада за столом вовсе не было. После ужина жрица несколько часов провела в молельне, а когда отправилась спать, в одном из коридоров замка увидела, как из покоев Берада вышла обнаженная пышнотелая служанка, закутанная в простыню. Последняя, поняв, что обнаружена, пискнула и убежала. Берад задержался в дверях, недоумевая, и вскоре узрел жену. Шиада прошла мимо с таким видом, будто сам факт нахождения рядом с мужем вызывал у нее острые приступы дурноты. Осторожно затворив дверь, герцог вернулся в комнату и, сев на кровать, громко выругался.
Заснула Шиада быстро и глубоко. Великое предначертание Второй среди жриц требует от нее прожить долгую жизнь и вложить в исполнение Замыслов все силы. Поэтому их нужно беречь.
В последующие дни Шиада украдкой бросала любопытствующий взгляд на служанку всякий раз, когда пересекалась с ней. И всякий раз женщина не осмеливалась поднять глаз. Через неделю жрица застала ее на кухне, рыдающей, уткнувшись лицом в колени старшей поварихи. Еще через пару недель жрица поняла, что служанка немного прибавила в весе.
«В конце концов, это в его природе», – рассеянно подумала жрица, минуя вечером коридоры замка. Глубоко вздохнув, постучала и вошла в спальню Кэя. Тот стоял раскинув руки – его раздевала служанка. Завидев мачеху (Кэя передернуло, едва она появилась), молодой человек велел служанке выйти.
– Чем обязан? – проговорил удивленно, когда остался с Шиадой наедине. С самого первого дня их сосуществования молодые люди условились, что никаких обращений вроде «мачехи», «матушки», «пасынка» или «сынка» не примут – в конце концов, прежде они знались вполне дружески. До выходки Берада с женитьбой.
– Хочу спросить кое-что, так, чтобы об этом никто не узнал.
– Я слушаю, – ответил молодой человек, подал Шиаде руку и проводил в кресло. Сам сел на кровать.
– Сколько у твоего отца бастардов?
Кэй выпучил на жрицу глаза, но быстро взял себя в руки.
– Два сына и дочь.
– И где они все?
– Шиада, неужели…
– Где? – спокойно повторила жрица.
– За пару недель до женитьбы отец распорядился, чтобы братья переехали к Ардену. Ну, ты помнишь его, это папин крестник.
– Зачем это потребовалось?
– Не хотел задевать твоих женских чувств. Ну, так, во всяком случае, выглядело и так он нам сказал.
Жрица немного отклонилась, моргнула и расхохоталась. И чего здесь смешного? Кэй свел брови.
– А дочь? – спросила, немного успокоившись. Надо же, присмотрелась жрица к мужчине: когда Кэй хмурится, становится до жути похож на деда в молодости.
– Мира, ей четырнадцать, ты видела ее среди служанок.
Жрица взметнула брови – и впрямь частенько видела девчонку, которая в присутствии герцогини держалась больно уж раболепно. Рукастая.
– Отец переживал, что тебя это будет беспокоить, – продолжал Кэй. – «Будущая герцогиня слишком молода для подобного», – сказал он. Ну или как-то похоже. Короче, замковым строго-настрого запрещено болтать в твоем присутствии о папиных бастардах.
Ага, а вот плодить их он по сей день себе не запретит». – Жрица взметнула бровь.
– Я не знаю, как у вас в Мэинтаре, но здесь ни одной женщине ни мой дед, ни отец не позволяли той свободы, какой располагаешь ты. Я бы даже сказал, что отец вообще никому не позволял такой свободы… – Кэй неожиданно утих.
– Если Берад не хотел, чтобы я знала, зачем ты мне рассказал?
– Потому что ты спросила.
– И ты ответил, зная, что отец против?
– Я не отец, – просто и уверенно ответил Кэй, стягивая рубашку. Видя недоумение Шиады, молодой мужчина пояснил: – Я не верю, что тебя это может ранить, обидеть или еще что-нибудь подобное. К тому же всем известно, что вы не любите друг друга, так что ваши отношения тоже не пострадают.
«Идеальный Лигар, – подумала жрица, глядя на мужчину. – До последней кровинки».
Шиада поднялась:
– Спасибо за ответы и прости за беспокойство.
– Да чего уж, – отозвался Кэй. – В конце концов, мы живем под одной крышей.
Кэй смолк, не сводя с Шиады чернющих глаз. Жрица кивнула, не улыбнувшись, и вышла.
На другой день Шиада отправила Гвинет с подарком к мужу. Женщины, кроме одной, были не вхожи в кабинет и покои герцога без приглашения. Но о том, чтобы передать пошитые тунику с плащом собственноручно, жрица даже думать не думала. Берад был удивлен, услышав от стражника о визите «служанки ее светлости». Ну право, такие вещи не случаются каждый день, должна же быть причина, по которой Гвинет что-то забыла в его кабинете.
– Пусти.
Гвинет бухнулась в пол у самого порога.
– Я п-прошу прощения, – заикаясь, сказала она, – госпожа велела передать вам э-это, – она протянула руки со сложенными на них плащом и туникой.
– Поднимись ты, – велел Лигар, отрываясь от просмотра описаний древних фамилий Иландара. – И подойди ближе. Что там?
– Туника и плащ. Ее светлость сготовила их для вас и велела передать.
«Подарок? От Шиады? Что за напасть… Не дай бог, снег выпадет раньше времени или, наоборот, боярышник во дворе зацветет».
Гвинет ждала.
– Разверни! – прочистив горло, приказал Берад.
Служанка послушно разложила тунику поверх бумаг и развернула плащ, держа в руках. Берад обомлел – искусная работа, плащ прекрасного кровавого оттенка, расшитый серебряными нитями. У оторочки плаща жрица вышила грифона – фамильный герб Лигаров.
Он немного помолчал, коснулся мягкой ткани и проговорил:
– Герцогиня выделала это в последние дни?
– Нет, милорд. На такую работу уйдет не один месяц.
Берад кивнул:
– Отнеси в мои покои и передай госпоже благодарность.
«И всего?» – чуть было не вырвалось у служанки, но она вовремя убежала.
На этом поводы для изумления Гвинет не кончились. Когда она передала благодарность Шиаде, та и бровью не повела.
– Вас не удивляет, что он даже не захотел примерить их? Даже плащ не накинул!
Если уж кто из слуг знал больше всего нюансов в отношениях герцогской четы, то именно она, Гвинет. И после такого явного изъявления благосклонности, полагала женщина, герцог не мог остаться равнодушным. Обязан был расцвести, как подснежник, и кинуться к ногам ее светлости.
Шиада между тем ничего не ответила, заплетая волосы Неларе.
– Спасибо, Гвинет, – проговорила наконец. – Можешь идти.
Когда Шиада с Неларой остались вдвоем, девица поинтересовалась:
– А почему вы сами не поднесли?
– Жрица выткала, служанка отнесла. Каждому свое дело, – неопределенно ответила Шиада.
– А как же дело жены?
Шиада со всей силы дернула одну из прядок.
– Ой! – взвизгнула Нелара. – Простите, миледи.
Молча улыбнувшись, Шиада помедлила с ответом, но потом объяснила:
– В свете некоторых событий, боюсь, герцог весьма неблаговидно воспринял бы такой мой жест, как собственноручное подношение подарка.
– А по вас не скажешь, что вы дорожите мнением окружающих.
– Я и не дорожу. В конце концов, я не первый месяц практически ежедневно заплетаю твои волосы, хотя должно быть наоборот. Но некоторые обстоятельства независимо от меня высветили бы мое подношение в искаженном и оскорбительном виде. Это недостойно Второй среди жриц.
– Вы все еще тоскуете по дому? – спросила Нелара, верно уловив последние интонации госпожи.
Проницательная, чтоб ее.
– Это больше, чем дом, Нелара. Я просыпаюсь и засыпаю с мыслью о нем.
– Это, должно быть, удивительное место.
– Это святыня, – ответила жрица, вправляя последнюю тонкую косичку в своеобразный венок из подобных кос, надо лбом. – Ну все, ты готова.
– Благодарю, ваша светлость.
– Пойдем, надо заняться делами.
За обедом Шиада смерила мужа надменным взглядом – надо же, даже на обед не надел. Впрочем, ей какое дело, свою работу она выполнила, попыталась отмахнуться жрица. Но женское самолюбие поведение Берада поскребло. Лигар втайне ликовал от ее замешательства.
«Твое право!» – вздернула подбородок и едва не поперхнулась. Когда трапеза завершилась, Берад, проходя мимо, предупредил жену:
– Я зайду вечером.
Шиада не соизволила даже кивнуть.
Берад явился далеко за полночь.
– Какой ранний у тебя вечер, – проговорила жрица, сидя напротив тускло горящего камина.
Много часов они проговорили в этом месте, думала женщина. В полумраке ее лицо, по которому плясали тени прожорливого пламени, казалось устрашающе далеким и заманчиво близким одновременно. У чудищ с женскими ликами из легенд были, должно быть, такие же.
– Уже часы Нанданы.
Должно быть, это значит, что он опоздал. Но ведь они и не договаривались о каком-то конкретном времени.
– Ты все-таки ждала?
– Как видишь.
– Прости, что поздно. – Герцог сел в соседнее кресло. Через мгновение раздался легкий женский смешок. – В чем дело?
– Мы сидим перед камином поздним вечером, в день, когда ты пребываешь вне ратного поля, и беседуем – все, что ты хотел. Помыслы, страхи, чаяния создают нашу жизнь из ничего. Твоя мечта исполнилась, Берад. Не так, как ты хотел, но исполнилась.
– Конечно, – прозвучало с той иронией, какую может позволить себе только человек, который страдал всю жизнь.
Шиада поняла, что глубокомысленные беседы о сотворении сущего сейчас лучше опустить. Она быстро подхватила тон супруга:
– Другие твои мечты, как я понимаю, с успехом выполняют прочие женщины замка.
– Я бы сказал, они выполняют твой долг.
– Око за око, – благосклонно кивнув, улыбнулась женщина. – Ладно тебе, Берад, мы стоим друг друга.
Несколько минут спустя Берад признался:
– Твой подарок шикарен и очень мне понравился. Спасибо.
– Однако не настолько, чтобы примерить его.
Глупая. Разумеется, он уже пять раз его примерил. Наедине, чтобы никто не видел.
Берад потянулся в сторону, к женщине, взял ладонь Шиады, заставив обернуться.
– Он мне понравился, – повторил мужчина, – но я не покажусь в этой одежде, пока ты сама ее на меня не наденешь. Зачем ты послала Гвинет?
– Не суть важно, – холодно ответила Шиада и вновь уставилась на огонь. Правы древние – вечно можно смотреть на пламя.
Берад не выдержал: соскочил с места, встал перед креслом жены, схватил за предплечья и хорошенько потряс.
– Ради всего святого, Шиада! Перестань уже играть в напыщенные игры и побудь хоть немного просто женщиной! Перестань одергивать себя от каждого жеста и слова только из стремления сохранить свое пресловутое жреческое достоинство! Поверь, эту часть твоей жизни я давно оценил, давно признал, и с тем, что ты до конца дней останешься в первую очередь жрицей, я давно смирился!!
Конец ознакомительного фрагмента.