Глава 3
Амбопа становится нашим слугой
Плавание от Кейптауна до Дурбана занимает около пяти дней; все зависит от погоды и скорости хода того или иного судна. Однако строительство местного порта до сих пор не было закончено, хотя на него уже потратили кучу денег. Поэтому, вместо того чтобы причаливать к пристани, пароходы бросали якорь на рейде вдали от берега. И если море было неспокойно, то иногда приходилось ждать сутки и больше, пока от берега могли отойти буксиры за пассажирами и грузом.
Но нам, к счастью, повезло. Когда мы подошли к Дурбану, море было спокойным. Буксиры сразу же отчалили, ведя за собой вереницы плоскодонных шлюпок, и вскоре грузчики принялись со всего размаху швырять в них тюки с товаром: шерстью, посудой, мебелью, вином – все летело вниз в одну кучу. Стоя на палубе, я наблюдал, как вдребезги разбился ящик с четырьмя дюжинами шампанского и игристое вино брызнуло и запенилось на грязном дне плоскодонки.
Весь остаток плавания я размышлял о предложении сэра Генри Куртиса.
Поначалу мы вовсе не касались этого вопроса, хоть и проводили время вместе. Я развлекал джентльменов рассказами о своих африканских охотничьих приключениях, избегая привычных для нашего брата небылиц и преувеличений. Я считаю, что в этом нет никакого смысла. И без того есть о чем порассказать.
Наконец в один прекрасный январский день – в этих широтах январь самый жаркий месяц лета – наше судно подошло к Наталю и мы отправились вдоль его живописных берегов, рассчитывая к закату обогнуть Дурбанский мыс. Берег с красноватыми песчаными холмами и пятнами изумрудной зелени, среди которой прятались краали кафров, был поразительно красив. Однако природа близ Дурбана еще более живописна. Бурные дождевые потоки за многие века прорыли в холмах глубокие ущелья, и сверкающие на солнце реки сбегали по ним к морю; на фоне густых зарослей кустарников время от времени выделялись рощи хлебных деревьев и плантации сахарного тростника. Изредка среди буйной зелени вдруг показывалось небольшое белое строение, придавая уют открывавшемуся нашим взорам пейзажу. Возможно, все это вызывало лирические чувства только у меня – уж слишком долго я прожил в скудных диких и малонаселенных местах.
Но возвращаюсь к своему рассказу. Мои расчеты не оправдались: солнце давно уже село, когда мы бросили якорь неподалеку от Дурбанского мыса и услышали выстрел, извещающий жителей городка о прибытии почты из Англии. Ехать на берег было уже поздно; мы понаблюдали за тем, как грузят в спасательную шлюпку почту, и отправились ужинать, а потом снова вышли на палубу.
Яркая луна висела над берегом и морем – даже огонь берегового маяка казался блеклым отблеском в ее ослепительном свете. Дома на Берейской набережной были ярко освещены. С большого брига, стоявшего рядом с нами, доносились песни поднимавших якорь матросов, которые готовились выйти в море. Стояла тихая ночь, одна из тех, что нечасто бывают в Южной Африке.
Мы прошлись вдоль борта к кормовым надстройкам.
– Ну, мистер Квотермейн, – обратился ко мне сэр Генри после минутного молчания, – вы обдумали мое предложение?
– И что же вы решили? – в тон приятелю спросил капитан Гуд. – Надеюсь, вы примете участие в нашей экспедиции? Мы были бы счастливы, если бы вы дали согласие сопровождать нас не только до копей царя Соломона, но и…
Я наклонился через борт и стал выколачивать пепел из трубки; несмотря ни на что, мне нужна была еще минута на раздумья. И в то мгновение, когда искорки догорающего табака блеснули в темноте, решение было принято. Так часто бывает в жизни: вы долго колеблетесь и не знаете, как поступить, и в конце концов все решается в одну секунду.
– Хорошо, господа, – обернувшись к своим собеседникам, сказал я. – Будь по-вашему… Я согласен. Однако позвольте мне объяснить, почему и на каких условиях я принимаю это предложение. Начну с условий. – Лица у моих новых знакомцев выглядели в ту минуту чрезвычайно серьезными. – Первое. Помимо того, что вы оплачиваете расходы, связанные с путешествием, вся слоновая кость и другие ценности, добытые нами в пути, должны быть поровну разделены между капитаном Гудом и мною. Кроме того, прежде чем мы тронемся в путь, за свои услуги я возьму пятьсот фунтов стерлингов. Со своей стороны я гарантирую, что буду честно служить вам до тех пор, пока вы сами не откажетесь от продолжения нашего предприятия или пока мы не достигнем цели. Или не погибнем. И наконец, последнее. Прежде чем мы отправимся в Сулеймановы горы, необходимо юридически оформить бумаги, по которым в случае моей смерти или тяжелого увечья вы гарантируете выплату моему сыну Гарри, который изучает медицину в Лондоне, ежегодного пособия в размере двухсот фунтов на протяжении пяти лет. К тому времени он уже встанет на ноги и будет в состоянии зарабатывать на жизнь, если, конечно, вообще из него выйдет какой-нибудь толк. Таковы мои условия. Они для вас не обременительны, сэр? – Я взглянул на Генри Куртиса.
– Нет! – живо отозвался сэр Генри. – Я с удовольствием принимаю их, мистер Квотермейн, и от своего намерения не отступлюсь. Мой брат мне дороже любых денег. Принимая во внимание ваш опыт и исключительную осведомленность в деле, которое меня интересует, я готов заплатить даже больше.
– Жаль, что мне раньше не пришло в голову попросить сверх того, что я назвал, – отшутился я, дабы сгладить впечатление о своей чрезмерной практичности. – А теперь выслушайте, какие причины подтолкнули меня принять решение о том, чтобы пуститься в столь далекий и опасный путь. Прежде всего, джентльмены, должен признаться, что все эти дни я присматривался к вам. И не сочтите за дерзость – оба вы пришлись мне по душе. Я уверен, что мы великолепно поладим в одной упряжке. А когда собираешься в долгую дорогу, нет ничего важнее. Что до самого путешествия – я имею в виду попытку перевалить через Сулеймановы горы, – то скажу вам прямо, друзья: вряд ли мы вернемся оттуда живыми. Примером тому – судьбы старого дона Сильвестра и его потомка, а также, боюсь, и сэра Джорджа Куртиса. Будем честны перед собой: нас ждет та же участь…
Я умолк, чтобы понять, какое впечатление произвели мои слова. Мне показалось, что капитан Гуд был немного обескуражен, но лицо сэра Генри даже не дрогнуло, оно оставалось невозмутимым.
– Мы все же обязаны рискнуть, – спокойно пробасил он.
– Теперь скажу о себе, – продолжил я. – Предвидя такой конец нашего путешествия, я все же не отказываюсь от него, несмотря на то что рисковать не особенно люблю. Но на то есть две простые причины. Во-первых, я фаталист и убежден, что мой смертный час наступит независимо от моего желания. И если мне суждено достичь Сулеймановых гор и там погибнуть, значит, так предначертано судьбой. Все в руках Божьих. Во-вторых, я человек бедный. Я охочусь вот уже сорок лет и ничего не накопил, потому что моих заработков едва хватает на жизнь. Это занятие опасное, однако до сих пор мне везло, и я выжил. Погибни я на охоте, то после уплаты долгов мой сын Гарри, которому еще надо немало учиться, остался бы без всяких средств к существованию. Отправившись с вами, я обеспечу его как минимум на пять лет. Вот вкратце мои соображения.
– Мистер Квотермейн, – сказал сэр Генри, выслушав меня с глубоким вниманием. – Причины, заставляющие вас присоединиться к нашей экспедиции, понятны и делают вам честь. Время и ход событий покажут, правы ли вы. Но независимо от того, отправляюсь я на верную смерть или нет, мое намерение неизменно: довести это дело до конца. Ну а кроме того, я надеюсь, что перед предполагаемым концом мы все же сможем немного поохотиться. Как вы думаете, Джон?
– Разумеется, – сдержанно улыбнувшись, сказал капитан. – Думаю, мы все не робкого десятка и при случае сумеем постоять за себя. Поэтому – только вперед! А теперь я предлагаю спуститься в кают-компанию и выпить за благополучный исход нашего предприятия…
На следующий день мы сошли на берег, и я пригласил Джона Гуда и Генри Куртиса погостить в моем скромном домике на Берейской набережной. Он состоял всего лишь из трех комнат и кухни и был выстроен из необожженного кирпича, а крыша покрыта оцинкованным железом.
Зато сад у меня был замечательный. Там росли лучшие сорта японской мушмулы и чудные манговые деревья – саженцы подарил мне директор ботанического сада. Я даже держал садовника по имени Джек, одного из моих бывших охотников. Разъяренная буйволица так сильно покалечила бедняге бедро, что парню пришлось навсегда забыть об охоте. Однако он мог кое-как ковылять, ухаживая за садом. Джек был родом из миролюбивого племени гриква; зулуса вы никогда не заставите заниматься садоводством – земледелие ему не по душе.
Поскольку в моем домишке было тесно, сэр Генри и капитан спали в палатке, которую я разбил в аллее апельсиновых деревьев. Москиты им не досаждали, воздух был свеж, сад в цвету и полон благоухания. Добавлю только, что в наших краях апельсиновые деревья одновременно цветут и плодоносят, поэтому достаточно только руку протянуть, чтобы сорвать плод.
Решившись принять участие в экспедиции, я без промедления занялся неотложными делами. Прежде всего я получил от сэра Генри все бумаги, обеспечивающие будущее моего сына. С этим были некоторые проблемы: мистер Куртис являлся гражданином Англии и его деньги находились в тамошнем банке, однако все это удалось уладить благодаря одному ловкому адвокату, который содрал с него за услуги целых двадцать фунтов. Теперь, в случае моей смерти, Гарри сможет без проволочек получать свое пособие.
Положив чек на пятьсот фунтов в карман и разрешив, таким образом, проблему с собственными финансами, я купил за счет сэра Генри фургон, который обошелся в сто двадцать пять фунтов. Фургон был длиной в двадцать два фута, на железных осях, очень прочный и легкий, из сухого, хорошо выдержанного дерева. Правда, не совсем новый – он уже однажды побывал на Алмазных россыпях, но вернулся оттуда без повреждений. Передняя часть нашей повозки, предназначенная для багажа, была открыта, задняя же обтянута брезентом и приспособлена для жилья: там находилась постель из шкур, на которой могли улечься два человека, а также полки для оружия и необходимых вещей.
Затем я приобрел великолепную упряжку из двадцати зулусских быков, к которым приглядывался уже давно. Обычная упряжка состоит из шестнадцати голов, но на всякий случай я добавил еще четыре. Зулусский скот низкорослый и почти вполовину легче того, что используется для перевозки большого количества груза. Зато эти животные меньше подвержены болезням, чем крупные, чрезвычайно неприхотливы в корме и приспособлены к самым суровым условиям. Кроме того, наша упряжка, исходившая всю Южную Африку вдоль и поперек, была в какой-то степени гарантирована от той страшной формы малярии, которая часто уничтожает целые стада, когда они попадают в непривычные места. Что касается страшной легочной чумы, которая у нас так часто губит скот, то я позаботился о том, чтобы животным сделали прививку. Для этого на хвосте быка, примерно в футе от его основания, делается надрез, к которому привязывается кусочек легкого, взятого у животного, павшего от этой хвори. Через короткое время бык заболевает слабой формой чумы, хвост у него отмирает и отпадает на месте надреза, но зато само животное становится невосприимчивым к болезни.
Далее надо было решить вопрос о снаряжении, провианте и лекарствах, при этом, однако, не перегружая фургон. К счастью, оказалось, что Джон Гуд кое-что смыслит в медицине. В юности ему довелось прослушать курс полевой медицины и хирургии, и время от времени он применял свои познания на практике. Впоследствии мы убедились, что он понимает в этом деле больше, чем многие из тех господ, которые добавляют к своему имени титул доктора медицины. У капитана имелась отличная походная аптечка и набор хирургических инструментов. Когда мы были в Дурбане, мистер Гуд оттяпал у какого-то кафра большой палец ноги, причем до того ловко, что было просто приятно поглядеть. Смутило его лишь то, что пациент, флегматично наблюдавший за операцией, попросил пришить ему новый палец, добавив, что на худой конец сойдет и белого цвета.
Уладив дела с провиантом и лекарствами, мы перешли к оружию и найму прислуги. Оружие мы отобрали из того, что Генри Куртис привез с собой из Англии, и того, что имелось у меня. Наш арсенал составили три тяжелых двуствольных ружья для охоты на слонов; два из них, предназначенные для сэра Генри и капитана, были изготовлены лучшими мастерами одной из знаменитых лондонских фирм, третье же – мое – было неоднократно проверено в деле. Три двуствольных крупнокалиберных ружья, стреляющих разрывными пулями, – отличное оружие, в особенности на среднего зверя, и незаменимое для обороны на открытой местности. К этому мы добавили одно двуствольное дробовое ружье двенадцатого калибра с центральным боем. Впоследствии оно оказало нам огромную услугу, ибо благодаря ему мы обеспечивали себя повседневной пищей. Не обошлось и без трех магазинных винтовок системы «винчестер» и такого же количества револьверов «кольт» тридцать восьмого калибра. Теперь у каждого было оружие одной и той же системы и калибра, и мы могли при необходимости обмениваться патронами, что иногда крайне важно.
После долгих обсуждений мы решили, что нам вполне хватит пяти человек прислуги: кучера, проводника и трех слуг. Первых двух я нашел без особого труда – это были молодые зулусы по имени Гоза и Том. Подобрать слуг оказалось делом более сложным, поскольку с нами должны были отправиться люди крепкие, храбрые и надежные, которым можно было бы безоговорочно доверять. Наконец мне удалось нанять одного готтентота по имени Вентфогель, что в переводе с голландского значит «птица ветров», и маленького зулуса Хиву, отлично говорившего по-английски.
Вентфогеля я знал давно. Редко мне приходилось видеть лучшего охотника и следопыта. Он был необычайно вынослив и, казалось, состоял из одних мускулов и сухожилий. К сожалению, парень был подвержен главной слабости, присущей его племени: любил приложиться к бутылке. Поэтому в обычных условиях полностью рассчитывать на него было невозможно: он забывал обо всем на свете, стоило ему увидеть бутылку виски. Но так как мы отправлялись в места, где нет и никогда не бывало ни трактиров, ни винных лавок, я надеялся, что все обойдется.
Третьего слугу я никак не мог отыскать, и мы решили отправиться с двумя, положившись на то, что в пути встретим подходящего человека. Однако накануне нашего отъезда, когда мы уже заканчивали вечернюю трапезу, появился Хива и доложил, что меня желает видеть какой-то зулус.
Я кивнул, и в комнату тотчас вошел красивый рослый мужчина лет тридцати с необычно светлой для людей из племени зулу кожей. Вместо приветствия он приподнял свой узловатый посох и молча уселся на корточках в углу. Минут десять я делал вид, что не замечаю его присутствия – с моей стороны было бы большой оплошностью поступить иначе: если вы сразу же вступаете в разговор с туземцем, он может решить, что вы человек никчемный и лишены чувства собственного достоинства. Гость, как я заметил, был важной персоной – в его волосы было вплетено широкое кольцо, сделанное из особого сорта каучука, которое для блеска натирается жиром. Такие обручи носят зулусы, занимающие высокое положение среди своего народа. Лицо его показалось мне смутно знакомым.
– Ну, – проговорил я наконец, – назови себя.
– Амбопа, – ответил туземец. К слову, у него оказался приятный низкий голос.
– Мы с тобой где-то встречались? – поинтересовался я.
– Да, ты видел меня в местечке Литтл-Хэнд, в Изандхлуане, накануне битвы.
И тут я все вспомнил.
Во время злосчастной войны с зулусами я был одним из проводников лорда Челмсфорда, и мне удалось покинуть лагерь с порученными мне фургонами как раз накануне сражения. Пока запрягали быков, я разговорился с этим человеком. Тогда он возглавлял отряд туземцев, вставших на нашу сторону, и прямо высказал свои сомнения относительно безопасности нашего лагеря. Я посоветовал ему попридержать язык, так как это было не его ума дело, но впоследствии, как выяснилось, Амбопа оказался совершенно прав.
– Верно, – подтвердил я. – И что же тебя привело ко мне?
– Я слышал, что ты собираешься в длинную дорогу далеко на север с белыми вождями, прибывшими из-за Большой воды. Правда ли это, Макумазан?
Такое имя дали мне кафры; по-нашему это означает человека, который всегда начеку.
– Да, – кивнул я.
– И вы пойдете до самой реки?
– Зачем тебе это знать? – Я подозрительно посмотрел на него, ведь цель нашего путешествия мы решили хранить в глубокой тайне.
– О, недоверчивые белые люди! – воскликнул туземец. – Если вы действительно отправляетесь так далеко, то я должен идти вместе с вами!
Я был поражен. В нем не было ни капли раболепия; его манера держаться и сам тон говорили о необычайном достоинстве, внутреннем благородстве и бесстрашии.
– Не забывайся! – сказал я достаточно резко. – Думай, прежде чем обращаться к белым людям со своим предложением. Кто ты такой и где твой дом? Ответь нам, чтобы мы знали, с кем имеем дело.
– Мое имя ты знаешь. – Он горделиво вскинул подбородок. – Я принадлежу к народу зулу, но на самом деле я не зулус. Наши селения находятся далеко на севере. Мой народ остался там, когда люди из страны зулу тысячу лет назад спустились на побережье. У меня нет крааля; я – скиталец и пришел к зулусам, когда был еще ребенком. Затем я служил королю, и позже он отпустил меня в Наталь. Я хотел узнать, как живут белые люди. Воевал, работал, пока мне все это не надоело. Я хочу вернуться на север – здесь не мое место. Денег от вас мне не надо – я отработаю пищу, которую съем, и заслужу место у костра, которое буду занимать. Я человек храбрый и могу быть вам полезен.
Я колебался, хотя и верил ему. Но этот туземец настолько отличался от знакомых мне зулусов, да и его предложение было столь необычное, что это не могло не вызвать у меня подозрений. Я перевел своим друзьям наш разговор и попросил у них совета. Сэр Генри передал Амбопе, чтобы тот встал.
Сбросив с себя военный плащ, великан выпрямился и предстал перед нами совершенно обнаженным, если не считать набедренной повязки и ожерелья из львиных клыков. Это был отменный экземпляр человеческой породы. Роста он был более шести футов, широкоплечий и удивительно пропорционально сложенный. Его кожа была чистой и лишь чуть темнее обычной смуглой, многочисленные шрамы выделялись на ней тонкими полосами. Сэр Генри подошел к зулусу и пристально взглянул в его гордое, великолепно вылепленное лицо.
– Какова парочка! – хмыкнул Джон Гуд, наклоняясь ко мне. – Оба они, заметьте, одного роста…
– Вы мне нравитесь, мистер Амбопа, – произнес по-английски Генри Куртис. – Я беру вас к себе в услужение.
Очевидно, туземец понял его, потому что ответил по-зулусски «хорошо» и, взглянув на могучую фигуру англичанина, добавил:
– Ты и я – настоящие мужчины!