Школьные годы
Так случилось, что учиться мне довелось в четырех школах. Первые четыре класса закончил в школе №42, одноэтажном здании, бывшем когда-то религиозным заведением и частично разрушенном, перестроенном перед войной. Девочки и мальчики учились раздельно. Школа находилась ближе других к нашему дому и меня отдали туда. Шла война, отца не было, мама днями и ночами пропадала на работе в Совнаркоме, больные бабушкины ноги не позволяли возить меня в ближайшую мужскую респектабельную школу №160, до которой две остановки на трамвае и еще километр пешком. Впрочем, и в своей школе подготовку я получил не хуже. Продолжал учебу в школе №47 – на седьмой или девятой Нагорной. Четырехэтажное каменное здание, лишь недавно возвращенное школе после госпиталя военных лет. Здесь я проучился года полтора, а потом вынужден был на время перейти в школу №142, нашего Дзержинского района, при которой имелся санаторий для слабых здоровьем детей. Я себя не считал слабым, но врачи нашли затемнение в легких, и рекомендовали усиленное питание, постоянно находиться под их наблюдением. В санатории при школе мне довелось пробыть счастливых три или четыре, месяца. Воспитательница – наставница, после медицинских процедур и принятия лекарств, проверив уроки, отпускала гулять в огромный двор при школе, и мы были предоставлены самим себе. Заняться было чем. Футбольное поле, постоянно натянутая волейбольная сетка, и всегда много пацанов моего возраста из ближних домов и школы, санатория. Напротив, школы, через щель в заборе, парк имени Дзержинского с парашютной вышкой, множеством площадок для детских игр, разными аттракционами, сохранившимися с довоенных лет. Нам, мальчишкам нравилось подниматься на самый верх 50 – ти метровой вышки, что-то бросить оттуда и следить за полетом. Какое-то время увлеклись бросать с самого верха часть своей одежды или носовой платок, следить, как они медленно планировали над парком, опускаясь на асфальт. Мне не повезло. Сброшенная майка, полетала, а потом, подхваченная ветром, вдруг вернулась обратно и повисла на одной из нижних крепежных перекладин парашютной вышки, на высоте метров десять. Достать её – никакой возможности, и, тогда вся наша ватага санаторских и присоединившихся одноклассников, принялась кидать куски кира (асфальта) в надежде заставить майку свалиться с перекладины. После долгих и безуспешных попыток, сбить её с перекладины, майка все же освободилась и спикировала на землю. Больше я никогда ничего не бросал с вышки.
Из санаторного времени мне больше всего понравился 6 класс, в который я ходил. После окончания санаторного срока, я уговорил родителей оставить меня учиться и дальше в этой школе. К этому времени наша семья переехала в собственную квартиру на Нижне – Бульварную, в 643-й квартал. Это был шикарный, самый высокий по тем временам, восьмиэтажный дом, правда, без лифта. Дом артистов и работников Бакгидэпа, где работал папа, после демобилизации. Здание заложили еще до войны для работников искусств, но построить не успели. После войны достроить не нашли средств и привлекли в компаньоны строителей Мингечаурской ГЭС, у которых деньги в избытке. На деньги гидростроителей и завершили строительство дома. Папа в Бакгидэпе курировал строительство Мингечаурской гидроэлектростанции, и получил квартиру. Из знаменитостей в доме поселился известный всей стране, и, особенно любимый в Баку, Рашид Бейбутов, знаменитый в будущем художник Таир Салахов, если не ошибаюсь, композитор Фикрет Амиров, много известных бакинских знаменитостей.
В 2014 году, я в последний раз посетил Баку и зашел в бывший свой дом. Никого из друзей детства не нашел. Кто-то перебрался в центр, ближе к Бульвару, многих судьба разбросала по просторам бывшего СССР. Дом перестал быть знаменитым. В городе, на берегу моря возведены современные, более шикарные и благоустроенные дома, где теперь живут бакинские знаменитости. И только улицы вокруг моего дома, неоднократно переименованные, сохранили память о знаменитых деятелях искусства и культуры – проспекты Самеда Вургуна, Рашида Бейбутова, Вагифа, Бакиханова. Через улицу выросло здание турецкого посольства, и в нашем дворе поставили памятник первому турецкому Премьеру Ататюрку.
Но я отвлекся от школьных воспоминаний. Шестой, седьмой и начало восьмого я продолжал учиться в школе №142.
Из новой квартиры путь в школу не близкий – километра два с половиной – три, но дорога не напрягала, как сказали бы теперь. Матерчатые сумки от противогазов, вместо портфелей, как в первых классах, теперь заменили картонные портфели, оклеенные тканью, больше похожие на небольшой чемодан. У меня был настоящий кожаный довоенный портфель, правда, слегка потрепанный, с пятнами протертой краски. Не было нужды носить с собой стеклянную чернильницу – непроливайку в затягивающемся веревочкой матерчатом мешочке, который со временем, вне зависимости от цвета ткани, приобретал фиолетовый цвет чернил. В новой школе чернильницы хранились в классе и дежурные перед первым уроком устанавливали их на партах.
В памяти остались приятные, наполненные каждодневными открытиями, радостные воспоминания о детстве. Я проходил по нашей Нижне – Бульварной улице, мимо знакомых кварталов 225, 648, мимо «Третьего сада», где началось строительство детской железной дороги, а затем через просветы в колючей проволоки, попадал в оливковую рощу. Мимо оливковых кустов спускался с косогора в школу. Весь путь, не спеша, проходил за сорок – сорок пять минут, и никогда не опаздывал. Подробно останавливаюсь на описании дороги, чтобы напомнить сверстникам об оливковой роще, где еще в 1949 году, со времен войны располагалась воинская часть противовоздушной обороны с акустическими системами обнаружение вражеских самолетов. Среди оливковых кустов, не замаскированными, на автомобильных платформах, стояли по четыре соединенных между собой движущихся рупоров с приборами усиления звука и анализа поступавших шумов. Звукоулавливатели работали синхронно с прожекторами, стоящими недалеко. Ночью, по звукам с неба, они должны были найти и высветить вражеский самолет. Ловили его в перекресток лучей нескольких прожекторов, и артиллеристы отлично видели цель.
Вспоминаю, и удивляюсь, я проходил в десяти метрах от этих приборов, рассматривал живые напоминания о войне, и солдаты не останавливали, не арестовывали, не отгоняли от своей техники. Ни меня, ни ватаги пацанов, наведывающихся в рощу рвать зеленые оливки – отличные пули для стрельбы на уроках. В 1949 году солдаты расслабились и не ждали чужих самолетов, или шпионов в облике мальчишек.