Часть II
Никогда не говори «никогда»
Республика Южная Осетия, июнь 2009 г.
Глава 1
И небеса падут
Сцена 2.4.
Горный пейзаж.
Нат.
Пиротехника: взрывы, стрельба.
Они вышли из самолета в Беслане и сразу надели темные очки. Солнце шпарило вовсю, было почти тридцать градусов в тени. После московской духоты местная жара показалась терпимой: воздух горячий, но все-таки им можно дышать. Так Миша думал вплоть до момента, пока они с ресёрчером и директором не сели в «Газель». Через пять минут Миша сказал себе, что дальше-то будет еще жарче, – и этим утешился.
В Алагире «Газель» вырулила на Транскавказскую магистраль – местную «дорогу жизни», единственную трассу, которая связывает напрямую Северную Осетию с Южной. Шоссе оказалось четырехполосным, в приличном состоянии, ресёрчер удивленно хмыкнул.
– Чего?.. – спросил Миша.
– Я на той неделе ездил в Новгород. Федеральная трасса М10, чтоб ее… Вся кривая, вся разбитая. А какие там ямы на объезде Торжка… А что под самим Новгородом творится… И это дорога между двумя столицами!
– Э-э! – сказал водитель. – Погоди-погоди! Будут тебе ямы. Не хуже, чем в России! Даже лучше!
И заразительно рассмеялся.
Минут пять они весело катились по равнине, и вдруг рельеф изменился. Прямо на глазах долина реки Ардон превратилась в ущелье с отвесными скалами. Дорога сузилась.
– Ого…
Из скалы над входом в ущелье рвался вперед и ввысь стальной всадник. Огромная фигура святого Георгия взлетала над трассой. Водитель остановил машину и, ни слова не говоря, направился к скале.
– Чего он?..
– Видишь чашу? Туда надо денежку бросить, чтобы дорога легкая была. Наш водила – правильный осетин. Если совсем правильный, тогда он еще перед выездом помолился Уастырджи, покровителю всех путешественников…
Ресёрчер поглядел на Мишу с уважением. Директор вздохнул. Его, похоже, не радовала перспектива общения с суеверным народом, который совершает жертвоприношение, чтобы проехать всего-то сто тридцать километров. Таким людям слишком легко наступить на любимую мозоль – просто случайно.
А директору с ними работать и работать.
Миша не стал объяснять, что езда по Транскаму – дело серьезное и лишний раз помолиться для успокоения нервов бывает полезно. Сейчас дорога себя покажет сама. Красивая дорога.
После памятника шоссе начало петлять по лесистым склонам, иногда ныряя в тоннели. Короткие выглядели странно, даже пугающе: будто строители только что прорубили эти дырки в скалах и ушли отдыхать, завтра доделают. Каменные стены, каменный потолок – ничего больше, ни намека на какое-то усиление кровли. В тоннелях подлиннее все было солидно укреплено, и там с непривычки казалось как-то спокойнее.
Поселок Мизур заставил сказать «ого!» не только ресёрчера, которому положено по работе все видеть и всему удивляться, но и флегматичного директора. К этому моменту шоссе совсем зажало между скал, и высокой растительности на горах стало заметно меньше – лишь местами попадались кусты можжевельника, барбариса да редкая облепиха. И вдруг «Газель» въехала в странный городок, растянутый вдоль дороги: типовые девятиэтажки в один ряд, а сразу за ними каменный склон уходит резко вверх. Как будто от полноценного города отрезали полмикрорайона и воткнули сюда.
– А стена зачем? – спросил ресёрчер.
Дорогу отделял от домов пятиметровый шумозащитный забор. «Газель» сейчас ехала в узком каньоне: с одной стороны эта зеленая стенка (за ней дома, за ними скалы), с другой – узкая бурная река и тоже скалы.
– Думали, что Транскам будет шуметь днем и ночью, – объяснил Миша.
– Тут серебро и цинк добывали, – сказал водитель. – Тут шахтеры были. Денег было много, людей было много. А теперь – э-эх…
Да, подумал Миша, тут всего «было много». Если закрыть глаза, можно представить, как это выглядело… Транскам не гудит, конечно, но довольно оживлен. То и дело притормаживают автобусы – мимо поселка транзитом идут экскурсии. На улицах много молодежи, это студенты-практиканты. Лица у студентов очень разные, попадаются даже черные. Местные бабушки от негров шарахаются. Много детей. И, конечно, сами шахтеры – высшая каста, сильные и гордые люди с огромной по советским меркам зарплатой. Красивые новые дома. В магазине на полках загляденье – спецснабжение по высшей категории. Жизнь такая, о какой в русской советской глубинке и мечтать нельзя. Это все здесь было… А потом месторождение исчерпалось – и кирдык… Миша открыл глаза.
Шумная раскаленная «Газель», палящая жара за бортом, извилистая дорога, голые скалы вокруг. С гор исчезли не только редкие кустики, теперь время от времени пропадала даже трава. Вместо зеленого ковра с яркими пятнами цветов – суровый обнаженный камень.
– Отсюда дорога становится лавиноопасной, – сказал он ресёрчеру.
Подумал и на всякий случай добавил:
– Зимой.
– Э-э! – водитель криво усмехнулся. – Летом тоже камни падают.
– Ты мне людей не пугай, – сказал Миша строго.
– Зимой на неделю закрывают, на две закрывают, а летом только камни падают! – поправился водитель. – Красивая дорога, да?
– Красивая, – согласился Миша.
– У вас таких нет, – гордо сообщил водитель.
Пройти российскую таможню и пограничный контроль – занятие долгое, муторное, а по такой погоде еще и потное. Зато границу Республики Южная Осетия они проскочили, едва заметив, с веселым свистом. В открытые окна машины снова дунул ветерок, настроение резко поднялось.
От границы до северного портала Рокского тоннеля было метров двести, ну, двести пятьдесят. Над его черным зевом красовалась перетяжка с надписью: «Добро пожаловать на древнюю землю Алан!»: Миша только поднял глаза, чтобы все это прочитать, и тут…
ХРЯСЬ!!!
После такого удара в переднюю подвеску некоторые машины гибнут на месте, но «Газель» выдержала.
– Это они нарочно, что ли? – донеслось с заднего сиденья. – Чтобы каждый сразу понял – приехали?..
– Э-э! Ты помнишь, я же обещал! – сказал водитель и захохотал.
Миша на всякий случай уселся попрочнее и старался не глазеть по сторонам. И не болтать. А то и язык прикусить недолго. Асфальт в тоннеле после прохода по нему в том августе 58-й армии никто не ремонтировал, а учитывая, сколько тут побывало тяжелой гусеничной техники…
В узкой кишке тоннеля оказалось темно – раньше тут был свет, но теперь то ли развалился, то ли кончился. Перед «Газелью» плясало желтое пятно. То ныряя, то чуть задирая нос, машина выкусывала фарами из темноты немного жизненного пространства, а потом вкатывалась в него. И так раз за разом. Ехать оказалось не страшно и не интересно, а просто скучно – ну когда уже кончатся эти три километра шестьсот шестьдесят метров… Минут через пять Миша начал напряженно всматриваться: он знал, что вот-вот должна показаться впереди ослепительно-яркая точка выхода.
Выхода не было.
Ночь там, что ли, на той стороне, подумал он. Почему такая тьма впереди? Точно ночь! А чего, «южане» теперь самостийные – кто их еще признал, кроме нас, вроде бы Науру? Вот они и перевели стрелки на это… Наурийское время!
И тут машина прямо из тоннеля въехала в стену дождя.
– Ё-моё… – только и сказал Миша.
Через секунду их совсем залило, хоть езжай по приборам, но запечатлеть в памяти картинку он успел. Это был какой-то другой мир. Справа – отвесная скала. Слева – обрыв. Над обрывом в танковом окопе уютно пристроилась – Миша с трудом поверил глазам – настоящая БМП-3, стволом на юг. 58-я армия воевала черт-те чем, а тут – новейшая военная техника окопалась, и шикарная у нее позиция, однако… Вниз уходил причудливо закрученный серпантин, весь как на ладони. А сверху било ключом, да по голове, то есть по крыше «Газели». До звона.
Южная Осетия встречала московских гостей обломным ливнем. Древняя земля Алан была серой и мокрой. Вода хлестала с неба, текла вниз по скалам. Иногда в потоках случались короткие разрывы, и сквозь них проглядывали далекие горы, у подножия которых будто прошла газовая атака – это туман в низинах казался черным. А потом все опять застилала вода.
Зато не сказать чтобы тут было душно. К моменту, когда они въехали в Цхинвал, стало даже прохладно. Дождь чуть-чуть ослаб, и сквозь запотевающие стекла, если потереть рукавом, удавалось хоть как-то разглядеть город.
Первое впечатление было жуткое. Город выглядел не разбитым, не разрушенным, нет… Безнадежно испорченным. Сплошные дыры в асфальте и дыры в стенах. Раскрошенные дороги и простреленные дома. А по улице медленно брели мокрые и пришибленные люди.
Победители.
Где я это уже видел? – подумал Миша. В Грозном! Было то же самое: ливень, серая хмарь, убитый город и зомби на улицах. Я надеялся, что дождь пройдет, и картинка изменится, но все осталось как было.
Неужели и здесь то же самое… Неужели все было впустую?
«Газель» то петляла, то ползла, тяжело переваливаясь на колдобинах, ей навстречу так же трудно пробирались редкие местные машины – раздавленные жизнью «Жигули» с перекошенными мордами и отвисшими багажниками.
С заднего сиденья доносилось убитое молчание. Оно толкалось в затылок, но Миша не хотел оборачиваться. Что он мог сказать ресёрчеру – да, понимаю, ты это тоже видел в Грозном, а чего ты хотел, война всегда одинакова?..
– Гостиница «Алан»! – провозгласил водитель. – Э-э, гляди, первый этаж уже совсем починили!
Машина остановилась, скрипя всеми членами – похоже, и ее здесь доконало. Миша открыл дверь, но не двинулся с места. Ему не хотелось глядеть на полуразрушенную гостиницу. Ему нужно было несколько секунд, чтобы собраться с духом. Просто сказать себе: хватит рефлексировать, пора работать. Тогда он бодро выпрыгнет наружу и бодро начнет действовать. Вдох-выдох…
И тут кончился дождь.
Глава 2
Квант милосердия
Сцена 9.3
«УЛИЦА У ДОМА»
Экст.
Массовка: грузинская пехота – 20.
Военная техника: танки (грузин.).
– Не понимаю, – сказал ресёрчер. – Наблюдатели, которые тут были в прошлом году и не сумели найти следов массовых разрушений… Я сейчас вижу эти следы – по крышам. Прямо отсюда вижу…
Они стояли на холме над городом и смотрели вниз. Действительно, отсюда были прекрасно заметны следы массовых разрушений – яркие малиновые пятна новых крыш. Весь город был в таких отметинах. Эти крыши по-быстрому нахлобучили на те дома, которые пострадали меньше всего. Чтобы пережить в них зиму, а там видно будет.
А вокруг города все цвело – розовым, красным, голубым, синим по зеленому, – тут бы не про войну, а про любовь кино делать. Если, конечно, не обращать внимания на характерные раны в стволах деревьев. Если не думать о том, что каждый ерундовый кустик, такой красивый, буйно радующийся жизни, может скрывать под собой взрывоопасную железяку.
Голова кружилась от запахов кавказского лета, хотелось присесть где-нибудь у воды, а потом шумно упасть в нее, но это желание мигом отбила табличка: «Внимание! В связи с тем, что на дне городского озера находятся неразорвавшиеся снаряды, купание строго запрещено!»
Привела в чувство. Напомнила, где ты.
– Либо наблюдатели до города не доехали, либо… Что-то другое, – сказал Миша.
– Не понимаю, – повторил ресёрчер. – Они здесь были!
– Да ну тебя. Не трави душу.
Миша очень старался не думать плохо о международных наблюдателях – просто из принципа, ну ведь не все люди сволочи. Ему уже рассказали, как вели себя тут цивилизованные европейцы. Восьмого августа, когда начался второй обстрел города, в ворота цхинвальской миссии ОБСЕ, располагавшейся в частном доме, постучали женщины с детьми. Подвал здания миссии, в отличие от соседних домов, был сделан весьма прочно и был достаточно глубоким. Женщины просили спрятать в подвале хотя бы только детей.
К людям вышел глава офиса Гржегоржи Михальский.
«Это миссия ОБСЕ, а не бомбоубежище, пошли вон…» – сказал гордый лях и захлопнул ворота…
Он считал, наверное, что грузины вот-вот заглянут в гости. А хрен ему. Цхинвал выстоял. Хотя досталось городу по полной. Развалины и пепелища встречались тут повсюду. И уцелевшие дома можно было считать таковыми лишь условно. Миша не видел еще ни одной девятиэтажки, на верхних этажах которой не было пробоин от снарядов. Вообще ни одной, он уже нарочно искал: все оказались дырявые… Точно в центре Цхинвала, на углу улиц Сталина и Пушкина (добро пожаловать на Кавказ), стоял самый престижный дом города, в котором жила местная верхушка еще с советских времен, – теперь его украшали обугленные окна и характерные дыры. Старинный «еврейский квартал» оказался уничтожен системами залпового огня полностью: одни стены и больше ничего… Свежеотремонтированное здание Юго-Осетинского университета (ремонт закончили как раз в мае прошлого года) второй раз уже не починишь – оно практически не существует. На том, что от него осталось, сохранилась надпись «медсанбат» и стрелочка, указывающая направление. Здание парламента тоже в состоянии нестояния. И так везде.
Если какой-то наблюдатель этого не наблюдал – бог ему судья.
Но самое тягостное впечатление на Мишу произвели не разбитые гражданские здания, а казарма российского миротворческого батальона. Он еще не подобрался к ней вплотную – для этого нужно было особое разрешение, – но издали посмотрел и только головой покачал. Первое, что вспомнилось, – фотография «Дома Павлова» в Сталинграде. Грузинские танкисты, чей маршрут лежал как раз по дороге мимо казармы, считали за честь довернуть башню – и жахнуть. Чтобы знали русские оккупанты, с кем имеют дело.
Иногда грузины промахивались – и тогда прилетало в мирные жилые пятиэтажки по соседству.
Осетины в долгу не остались: так называемый «грузинский анклав» – села Тамарешени, Эредви и Курта, которые стояли на дороге между Гуфтой и Цхинвалом, – были, что называется, «зачищены до дыр». Все дома без исключения либо взорваны, либо сожжены. Жутковатая картина: пепелища и вокруг – цветущие сады. На вопрос, зачем уничтожать вполне приличное жилье, ответ Мише дали простой: «А чтобы этим пидорасам возвращаться было некуда…»
Наверное, глядя откуда-нибудь издали, допустим, из Лондона, можно было и осудить местных за такие дикарские выходки. Только осуждать легко, когда ты сам войны не видел; когда твоя нация забыла, а то и нарочно постаралась забыть, как семьдесят лет назад бомбила города противника, нимало не заботясь о жертвах среди мирного населения и даже имея в виду, что чем больше гражданских сгорит, тем врагу страшнее и больнее. А здесь война была вчера. И в двух шагах от Цхинвала, у Зарской дороги, простенький, но донельзя убедительный мемориал: десяток сожженных легковых машин. Обгорелые мертвые остовы, увитые красными лентами. На этих машинах уходили из города беженцы – и напоролись на грузинскую колонну. От мирных осетин, не сделавших никому плохого, не пытавшихся драться, просто убегавших от войны, остались очень маленькие головешки.
После такого сходят с ума. Еще вопрос, что страшнее: боевые действия или шок, когда победители оглядываются по сторонам и видят, что все вокруг к чертовой матери переломано – дома, семьи, судьбы… Но люди по большей части справились и с этим. Загнали внутрь – а куда еще? Здесь каждый, кто остался жив, носил в себе, как осколок, свежую память о войне. И если человека случайно толкнуть, осколок мог сместиться и сделать очень больно.
Поэтому, хоть война и кончилась девять месяцев назад, на самом деле она все еще дышала тут повсюду – не в минах и неразорвавшихся боеприпасах, которых было навалом, – а в людях. И ее герои попадались на каждом шагу – не в смысле «персонажи», а настоящие герои. Что силовики, что простые ополченцы. Некоторые такого навытворяли – сами после верили с трудом. Ну как можно всемером и без единой пушки остановить грузинскую бригаду, которая прет на тебя с тяжелой бронетехникой? Теоретически нельзя, практически – смогли. У них не было выхода: они защищали свой дом.
Сейчас город был, конечно, плох, но вовсе не при смерти. Он держался, как в те дни – на своих людях. Из довоенных сорока тысяч их осталось в Цхинвале тысяч двадцать, ну, двадцать пять. Поэтому город стоял, не падал. Смотреть на него было страшновато, но в простреленных домах работали кафешки, магазинчики и парикмахерские, а по ухабам довольно бодро скакали перекошенные «Жигули» таксистов. Их было какое-то невероятное количество. Казалось, что основная мужская работа в городе – это либо служба в силовых структурах, либо таксование. Впрочем, неудивительно: завод «Вибромашина» закрыт, «ЭмальКабель» – разрушен. Больше производства вроде бы и нет.
И еще примета того, что стряслось с осетинами: среди разномастных «Жигулей» (пятьдесят рублей из конца в конец) на улицах часто встречались праворукие короткобазные дизельные «Паджеро» («Э-э, в Грузию в свое время их много завезли…»). Честноворованную у грузинов легковушку тут можно было поставить на учет и получить чистые легальные документы за двадцать тысяч рублей. Военные ездили на трофейных армейских «Дефендерах», изъятых у грузинской полиции «Тундрах» и пикапах «Хайлюкс»…
Помимо «трофеев» в городе имелось две тачки, считавшиеся невероятно крутыми: «Форд Экспедишн». Одна принадлежала начальнику Госохраны, вторая – заместителю комбата разведки. И совсем отдельная история – президентский кортеж: бронированный «Гелендваген» с номером «А001АА» и три длинные «Нивы» сопровождения. Местный колорит.
А еще тут каждый, кто имел хоть какое-то отношение к силовым ведомствам, ходил с оружием. Кому положено, кому не положено носить табельный пистолет – все равно торчит из-за пояса рукоятка ТТ. Если сотрудник – женщина, значит ствол в сумочке, и будь уверен, достанет она его очень быстро. Она всегда готова к обороне, и навык у нее есть.
Ведь трагедия «восемь-восемь-восемь» случилась не вдруг, беда надвигалась год за годом, и все это время тут стреляли, тут было опасно жить. Поэтому когда гнойник наконец прорвало, и из него хлынули грузинские танки, люди бросились в войну, как в воду, головой вперед. Ушли драться – и до сих пор не вернулись.
– Пойдем, – сказал Миша. – Извини, мне еще бегать и бегать сегодня.
Ресёрчер что-то дописал в блокноте, потом решительно зачеркнул. Молча кивнул, и они начали спускаться к городу. Ресёрчер был парень опытный, но, по профессии, задумчивый, и Миша не отпускал его от себя далеко. Тут совсем рядом торчал из травы хвостовик неразорвавшегося «града», а сколько еще такой ерунды валяется по кустам – не сосчитаешь. Шаг вправо, шаг влево – бабах, и труп.
У ресёрчера все было, в общем, нормально, у директора тоже.
Только у Миши – непонятно.
Хотя чего тут не понять, когда из материального обеспечения у тебя в наличии фига без масла да Пиротехник с раненой ногой.
Миша надеялся сбежать от идиотизма, но идиотизм догнал его.
Цхинвал расположен в своеобразной чаше между гор, и едва кончился дождь, чашу начала полегоньку заполнять жара. Она будто сползала вниз со скал. Сначала было на донышке, потом по колено, а дальше ты физически ощущал, как горячий воздух поднимается выше, выше, и вот уже по шею, а вот и с головой. Затопило.
Нормальные люди перемещались сквозь жару, будто плыли в ней, а Миша – бегал, рассекая. От этого он еще больше нагревался, но двигаться неспешно не позволяла ситуация.
Миша был заранее готов к проблемам, ну так и проблемы – заранее готовы к Мише. Только они, подлые, сначала затаились, дали ему расслабиться, поверить, что все хорошо, а потом набросились из засады.
Первые дня три все было просто волшебно и получалось само собой.
Наладить контакт с местными оказалось легко. Сначала Миша держался настороженно: в Цхинвале царил послевоенный бардак, когда власть вроде есть, но непонятная какая-то, и порядок на улицах вроде есть, но тоже непонятный. Зато любовь к России такая, что тебя каждый встречный готов зацеловать насмерть. Проходя по городу, Миша видел там и сям надписи на стенах, где краской, где побелкой: «Спасибо, русские!», «Спасибо, Россия!». Тут знали, кто пришел на выручку, тут помнили добро.
Люди были очень рады, что русские приехали снимать кино про войну, в которой они вместе победили. Эта идея приводила в полный восторг кого угодно, от простого таксиста до начальника самого высокого ранга. Тем более что снимать приехал не абы кто: у «Прайм-ТВ» заказ от федерального канала, а значит, фильм увидят все-все-все. Отлично! Ну и само по себе кино – это же прикольно. Давайте присылайте вашу группу, будем развлекаться. Просите, чего вам надо, мы все устроим, все дадим.
Одна беда: тебе реально готовы одолжить последнюю рубашку, но когда ты спросил насчет холостых патронов, у местных сделались такие загадочные лица, будто ты предложил им эти патроны родить.
Конец ознакомительного фрагмента.