Конструирование языков: От эсперанто до дотракийского. 1. Недостижимый идеал (Александр Пиперски, 2017)

Рецепт философского языка

Философские и логические языки обычно создаются для того, чтобы изменить наше восприятие мира. Чаще всего их создатели апеллируют к несовершенству обычных человеческих языков, которые не позволяют выражать мысли однозначно и четко. Действительно, в привычных нам языках можно найти множество разного рода кажущихся или даже не кажущихся, а вполне явных нелогичностей.

К примеру, мы знаем, что в русском языке есть категория грамматического рода, которая заставляет нас различать по родам даже обозначения неодушевленных объектов: стена по-русски как бы женщина, потолок – как бы мужчина, а окно – как бы не мужчина и не женщина. Вероятно, это влияет на наше восприятие действительности; например, луна у носителей русского языка скорее ассоциируется с женским началом, а месяц – с мужским. Так, Онегин сравнивает Ольгу Ларину с луной, и нам это кажется совершенно естественным:

А в известной считалке месяц наделяется явно маскулинными свойствами:

Нисколько не посягая на гендерное равноправие, я призываю читателя задуматься, что было бы немного странно, если бы этот текст начинался, скажем, так:

Но вдруг в луне все-таки есть что-то явно женское, а в месяце – что-то явно мужское? Германские народы так не считают. Англичане в полной луне видят мужчину – Man in the Moon, а не Woman in the Moon или хотя бы Person in the Moon, а у немцев луна мужского рода: der Mond. Но на всякий случай возьмем другой, совсем уж чистый пример: почему табурет – мужчина, а табуретка – женщина, хотя это совершенно одно и то же? Более того, при выборе рода в языках мира встречаются и явные противоречия логике. Например, в сербском во множественном числе различаются три рода – мужской, женский и средний, что хорошо видно в окончаниях прилагательных: стари мушкарци 'старые мужчины' (мужской род), старе жене 'старые женщины' (женский род), стара села 'старые села' (средний род). Если речь идет о группах лиц одного пола, все понятно: когда говорим о мужчинах, выбираем мужской род, а когда говорим о женщинах – женский:

(11) Милан и Александар су стари

'Милан и Александр старые'.

(12) Милица и Драга су старе

'Милица и Драга старые'.

Но если говорится о смешанной группе, в таких случаях выбирается мужской род:

(13) Милан и Милица су стари

'Милан и Милица старые'.

Возникает естественный вопрос: разве это логично? Не становится же Милица мужчиной от того, что она упоминается рядом с Миланом! Но в большинстве индоевропейских языков, различающих род во множественном числе, ситуация именно такова (особняком стоит исландский язык, где в такой фразе был бы употреблен политкорректный средний род). Можно ли мириться с подобными странностями?

Похожие нелогичности можно встретить в любом языке. К примеру, английское выражение to fall in love with somebody 'влюбиться в кого-то' буквально означает 'упасть в любовь с кем-то'. Вообще говоря, если вы вдвоем упали в любовь, логично предполагать, что вы вдвоем в ней и находитесь и любите друг друга взаимно – но увы! Это английское выражение обозначает одностороннее чувство и совершенно не подразумевает взаимности. Если John fell in love with Mary, отнюдь не исключено, что Мэри при этом любит вовсе не Джона, а какого-нибудь Питера. Таким образом, присмотревшись к английскому выражению, мы убеждаемся, что оно устроено совсем не логично.

А вот еще один пример из русской грамматики. Возьмем словосочетания с числительными два, три и четыре – мы говорим: две страны, три стола, четыре села, употребляя при этом существительное в единственном числе (что страны и села – единственное, а не множественное число, легко убедиться по ударению: страны́, а не стра́ны и села́, а не сёла). Однако если мы пойдем дальше по натуральному ряду, то обнаружим уже множественное число: пять стран, шесть столов, семь сёл. Так будет продолжаться еще довольно долго, пока мы не дойдем до числительного двадцать один: двадцать одна страна, двадцать один стол, двадцать одно село. Затем еще три числительных, требующих единственного числа, затем снова множественное, а начиная с 31 все снова так же, как в случае с 21 и далее. Можно ли рационально объяснить, почему единственное число употребляется в русском языке после числительных 1, 2, 3, 4, 21, 22, 23, 24, 31, …? Заметим, кстати, что в английском языке система гораздо стройнее: two countries, three countries, twenty-one countries – везде при числительных больше 1 мы находим множественное число.

Таких необъяснимых вещей в естественных языках огромное множество. И именно от них обычно стараются избавиться создатели искусственных языков разных типов: создатели философских языков борются с несуразностями классификации, а создатели логических и вспомогательных языков чаще беспокоятся о том, чтобы избежать непоследовательностей в грамматике. Но, впрочем, я начну обзор с языка, создательница которого не пыталась явно исправлять недостатки естественных языков – этот замысел ей лишь иногда приписывают потомки.

Lingua ignota

Хильдегарда Бингенская (1098–1179) – одна из важнейших фигур в истории средневековой немецкой культуры. В те времена женщины были намного менее активны в литературе, чем сейчас, но все же существовали некоторые жанры, в которых они были представлены наравне с мужчинами. Самый известный такой жанр – религиозная мистика. Фактически Хильдегарда стала основоположницей женской мистики в немецкой и даже шире – в средневековой европейской литературе. За ней последовали, например, Мехтильда Магдебургская (кстати, несколько фрагментов ее текстов были недавно обнаружены в библиотеке Московского государственного университета{17}) и почитаемая в Швеции святая Бригитта. Кроме мистики, Хильдегарда занималась медициной: некоторые ее методы вновь ввел в обиход в 1970-е гг. австрийский врач Готфрид Херцка, и опрос, проведенный в 2003 г., показал, что ими пользуются 3 % немцев{18}. Кроме того, Хильдегарда прославилась и как сочинительница музыки.

Конец ознакомительного фрагмента.