Биографический очерк М. Л. Песковского
С портретом Ушинского, гравированным в Лейпциге Геданом
ВСТУПЛЕНИЕ
В конце 50-х годов у нас, в России, как бы случайно, неожиданно открыли целую область, почти совершенно неведомую раньше, или, по крайней мере, не обращавшую на себя должного внимания. Область эта – педагогическая, т. е. иначе – все учебно-воспитательное дело. Виновником такого открытия был Константин Дмитриевич Ушинский. Конечно, и до 50-х годов были в России школы всевозможных категорий – низшие, средние и высшие, в которых из года в год обучались, в общей сложности, десятки тысяч мальчиков и девочек. Но, строго говоря, в обществе не ощущалось никакого интереса к учебно-воспитательному делу. Чему и как нужно учить подрастающие поколения? Можно ли воспитывать, не обучая, и следует ли обучать, не воспитывая? В чем основная задача и цель воспитания? Эти и множество других существенно важных вопросов казались тогдашнему русскому обществу таким же сторонним, далеким и чуждым делом, как и все то, что творилось в канцеляриях, управлениях, консисториях.
В то время в Западной Европе педагогика имела уже значительное развитие, представляя собою достаточно оформившуюся специальность, занимавшую самостоятельное и почетное место в ряду других специальностей. В организации учебно-воспитательного дела, в установлении учебных курсов, программ, планов преподавания и в выполнении их, а также в инструкциях и правилах, касающихся собственно воспитания, – признавалось обязательным сообразоваться не с одними только правительственными желаниями, предположениями и предначертаниями, но также и с теми требованиями, какие предъявлялись педагогикой как самостоятельною, специальною отраслью знания, пользовавшеюся авторитетом наравне с высшими науками.
Совсем иное было в России в указанную эпоху. В одном и том же ведомстве невозможно было найти двух таких заведений, преследующих совершенно тождественные цели, которые походили бы друг на друга по способу выполнения учебных программ и воспитательным приемам. Даже в одном и том же заведении едва ли можно было встретить двух лиц педагогического персонала, согласных между собою относительно способов обучения, а также и других частностей учебно-воспитательного дела.
Такая разладица и рознь объясняются отсутствием в ту пору даже понятия о том, что в учебно-воспитательном деле, в каких бы разнообразных формах оно ни проявлялось, должен быть один обязательный для всех критериум – психология учащихся, с которою необходимо сообразоваться и при установлении учебного курса и плана каждого предмета, и в способе преподавания, и в воздействии на умственные способности и нравственное чувство обучаемых. Вместо специальной педагогической подготовки признавалось достаточным наличие личного опыта, навыка обучающих, без всякой руководящей идеи в ответственном деле воспитания и обучения, – без знакомства с основами этого дела.
Не отрицая, что и в указанную эпоху, в виде исключения, встречались между деятелями по учебно-воспитательной части лица глубоко образованные, горячо преданные делу и оказывавшие благотворнейшее влияние в умственном и нравственном отношении на воспитываемые ими поколения, – в общем, однако, все наше учебно-воспитательное дело представляло из себя анахронизм, учебные программы и руководства отличались бессодержательнейшей схоластикой. Прохождение программ держалось на зубристике. В обращении с учащимися царила жестокость. Время учения было временем безутешного горя для детей, особенно же в младших классах.
К. Д. Ушинский рядом горячих, дельных статей, помещенных им в разных периодических изданиях, заставил всю русскую печать обратить серьезное внимание на положение родного нашего учебно-воспитательного дела. В обществе проснулся наконец хоть некоторый интерес к нему, – и в этом страшно застоявшемся деле проявилась живая струя.
Так произошло открытие неведомой раньше у нас педагогической области. Открыв ее, К. Д. Ушинский около 15 лет руководил и самою разработкою этой области. В это именно время и были посеяны на Руси все те здравые понятия, которыми до сих пор живет и держится вся наша учебно-воспитательная часть, продолжая, хоть и очень медленно, развиваться.
Прошло уже более двадцати лет со времени смерти Ушинского. За это время произошли довольно существенные изменения в “живой струе” – и в степени энергии ее, и в направлении. Вместо цельного, мощного потока, – как можно назвать педагогическое движение в России, пока жил Ушинский и в первые годы после его смерти, – мы видим множество мелких русл, не всегда даже согласующихся в своем направлении с основным потоком. Но в общем, однако, движение не прекращается.
О характере же этого движения с наибольшей правильностью можно судить по нашей довольно обширной педагогической литературе, сущность которой такова, что в отношении к ней с полным правом можно повторить следующие слова известного немецкого педагога Дистервега, сказанные им более 40 лет тому назад:
“Посмотрите на большую часть сочинений, написанных учителями и для учителей! Наполняется ли, согревается ли чье-нибудь сердце при этом обзоре? Кто может извлечь из него силу для своей мысли, одушевление для важного подвига? Найдет ли кто-нибудь в них дыхание жизни, самостоятельный образ мыслей и энергию? Переходят ли их мнения в убеждения, убеждения в дела, и вытекают ли их воззрения из фактов? Это по большей части холодные, бессмысленные груды печатной бумаги, – и слог такой, что нечему удивляться, если люди, которые живут и черпают жизнь из свежих источников живой литературы, видят в учителях заживо похороненных людей, осужденных питаться такими продуктами, которые ни для кого более не пригодны”.
И если в наших педагогических сумерках чувствуется проблеск живой мысли, общественного интереса к делу воспитания и стремлений хотя бы к некоторым улучшениям в нем, – этим мы обязаны Ушинскому. Он из-за гроба продолжает учить нас и долго еще будет поучать.
Константин Дмитриевич, бесспорно, принадлежит к числу первоклассных педагогических деятелей не в русском только, но и в общеевропейском смысле. Если заграничные педагоги почти совсем не знакомы с деятельностью Ушинского, то именно потому, что, к несчастью, и у нас не настало еще время для полной, всесторонней оценки значения педагогической деятельности Ушинского, в связи с обстоятельствами и условиями положения школьного дела в России, а также – и разными другими делами внутренней нашей жизни.