7. Андела
Закрывшись в номере, мы с Тейтом пили. Я не могла плакать, зато могла поглощать виски с колой – и мне становилось легче. Я рассказывала Тейту о Пограничной зоне: запинаясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое. Показывала фотографии из инстаграма и пыталась убедить мужа, что не схожу с ума.
Кажется, он верил мне, делал все, чтобы меня успокоить, но я видела – Тейт до смерти перепуган моим состоянием. На его месте я бы тоже была в шоке.
Тот день я помню очень смутно: все слилось в бесконечный круговорот ужаса и отчаяния. От меня ничего не осталось. Только страх. Я больше не чувствовала себя собой.
Наверное, в такой ситуации логичнее всего было собраться и приступить к поискам ответов на вопросы, но… Меня с головой накрыло паникой и страхом перед действительностью. Я тонула, задыхалась и не хотела возвращаться обратно. Кажется, мне нравилось тонуть.
Тейт хотел позвонить моей маме. Я наотрез отказалась. Часам к шести вечера меня немного отпустило, я, не раздеваясь, заползла под одеяло и моментально заснула.
Что за этим последовало, сложно назвать приятным опытом. Казалось бы, куда уж хуже? Но фотография в Нилс Ярде запустила чудовищную цепную реакцию, и вот моя жизнь рассыпалась и разваливалась на куски в ничтожно короткие сроки.
Сначала мне приснился сон. Мне всегда снились очень яркие, натуралистичные сны. Иногда я даже практиковала «осознанные сновидения», но это было чем-то простым и естественным, лишенным мистической подоплеки.
В том сне я перенеслась в заброшенный зал кинотеатра. Я не удивилась: я точно знала, что нахожусь во сне, и страха не испытывала.
Я сидела в некогда удобном и мягком кресле. Теперь оно насквозь прогнило и почти разваливалось, как и все остальное в зале. Стены покрывали куски облупившейся краски и кляксы плесени. От экрана шло слабое мерцание, и показывали там улицу, освещенную светом газовых фонарей; дома с темными квадратами окон; уходящие в туман трамвайные рельсы… Вдоль улицы росли каштаны, их листья колыхались от дуновения ветра.
Я подалась вперед, вцепилась в спинку кресла. Ветхая обивка оказалась влажной и пористой, очень неприятной на ощупь.
Картинка на экране оставалась неизменной. Все так же трепетали листья на деревьях, мигал потухающий фонарь, и сквозь тишину доносился далекий стук колес по трамвайным рельсам.
Я поднялась, не отрывая зачарованного взгляда от экрана, и спустилась вниз. На секунду замерла перед сценой, а потом поднялась к экрану и встала напротив него. Протянула руку вперед, чтобы потрогать белую ткань, убедиться, что улица по ту сторону – не более чем декорация из артхаусного фильма.
Но я не ощутила мягкой поверхности ткани; я коснулась воздуха. Никакого экрана не было и в помине.
Я очутилась в самом начале улицы. «Это сон», – решила я. Просто очень реалистичный, но другие сны мне и не снились. Я не ощутила опасности. Мне захотелось узнать, что же там, по ту сторону экрана. Пройтись вдоль трамвайных рельсов, вдохнуть свежий ночной воздух.
Я чувствовала себя кэрроловской Алисой или Люси Пэвенси из «Хроник Нарнии».
Я оказалась в сумрачной и неприветливой Праге из другого мира. Я узнавала и одновременно не узнавала свой родной город. Его улицы были пропитаны ощущением запустения и тоски.
Я настороженно рассматривала дома. Здесь смешались все стили от классицизма до ар-нуво, то и дело попадались средневековые постройки. Я вышла к Площади Республики и увидела одинокую Пороховую башню, стоящую среди ветхих покосившихся домов.
Я двинулась к ней. Еще раз огляделась – в тусклом свете фонарей площадь и Пороховая башня выглядели зловеще. Меня влекло любопытство, которому я не могла сопротивляться. В конце концов, это был всего лишь сон. Что изменится, если я посмотрю?
Я толкнула дверь и зашла в пустынную, слабо освещенную караулку. Взяла свечу в подсвечнике и направилась к винтовой лестнице в углу комнаты.
Я ступала бесшумно, вдыхала запах древних камней и сырости. Добравшись до верхней площадки, я заметила, что оказалась в совершенно другом месте. Теперь я стояла в начале длинного коридора в крепости. Бойницы выходили на спокойные воды бухты, сквозь них в коридор лился яркий солнечный свет.
Пахло морем, прогретым на солнце песчаником, древесиной и книжной пылью. Вдоль стен располагались стеклянные витрины с экспонатами, натурные образцы оружия, инсталляции, висели старинные флаги и карты, старые фотографии в рамках. Это был музей военной истории, но какого же мира?
Я двинулась вперед по коридору и через некоторое время остановилась возле полукруглого эркера, в котором стояла огромная осадная установка. Блики солнечного света падали на гладкий черный чугун. Машина казалась совсем безобидной: всего лишь старый, сломанный музейный экспонат, покрытый легким слоем пыли. Конструкция представляла собой некое хаотическое переплетение пушек с зияющими черными жерлами, колес, шестеренок и рычагов. Я плохо разбиралась в истории оружия, но даже моих скудных знаний хватило, чтобы понять – машина не имела аналогов в моем родном мире.
А еще мне показалось, что я уже видела эту установку раньше.
– Нефас, – шепнула мне память, – Многоликая Чума…
Чтобы вспомнить, нужно лишь коснуться.
Я дотронулась до машины, провела пальцами по металлу.
– Как долго ты спала, древняя древность? Бррр, – прокомментировала я.
Я попыталась отнять руку и не смогла. Меня захлестнуло раздражением и яростью. Я ничего не могла изменить, стала беспомощной в собственном сне! Ладонь словно прилипла к проклятой машине. Я выругалась на смеси чешского и русского.
Внезапно всю руку от ладони до плеча прошило резкой болью. Я вскрикнула и едва удержалась на ногах. Боль продолжала усиливаться, словно руку мне вскрывали и методично вынимали из нее кости. Из глаз потекли слезы. Что-то черное и маслянистое отделилось от древней установки, поползло по пальцам, оплетая их, потом переместилось на запястье, выше, выше.
Я уже ничего не видела от застилавших глаза слез. Боль была нестерпимой, резала по живому, проникая в каждую клеточку тела и терзая меня…
Помню, что пыталась потерять сознание, отключиться, но нечто удерживало меня на поверхности, не давая погрузиться в спасительную темноту. Я снова попыталась вырваться, но потерпела поражение. Черная дрянь теперь светилась тускло-серым светом, окутывая мою многострадальную руку завораживающим сиянием.
Боль вдруг переместилась на спину, и я сдавленно застонала.
«Я хочу проснуться, пожалуйста, я хочу проснуться!» – твердила я себе, но ничего не происходило.
Боль не сулила мне ничего хорошего – либо я сойду с ума, либо умру. И я не была уверена, что в конкретной ситуации я бы предпочла.
Я кучей рухнула на колени. На удивление, боль от удара о паркетный пол оказалась отрезвляющей. Я бросила взгляд на свою руку и…
Кто-то вцепился в мои плечи, резко дернул назад, оттаскивая от ужасной установки. Меня подняли на ноги, но я пошатнулась и упала бы, если бы меня не подхватили под мышки. Потом меня поволокли прочь, но я уже не видела куда – боги оказались милосердными, и мое сознание погрузилось во тьму.
Какой странный сон… Сначала я решила, что мне снится сон во сне. Ну, вроде того фильма – «Начало», где хакеры сновидений пробирались в подсознание людей и совершали ограбления.
Когда я проснулась, то обнаружила себя не в кровати в номере отеля, а в совершенно ином месте. В белой-белой комнате, залитой ярким солнечным светом, за письменным столом сидел очень хмурый молодой человек и задумчиво читал что-то с экрана планшета. Едва слышно жужжал старенький вентилятор, старательно разгоняя затхлый больничный воздух, за окном шумели машины, а в соседнем кабинете шел очень эмоциональный спор. Молодой человек оторвался наконец от компьютера, снял очки, отложил их в сторону и потер уставшие глаза.
Я лежала на жесткой кушетке, не чувствуя правой руки. Это мне не понравилось совершенно.
Молодой человек подошел ко мне, проверил пульс, окинул мою руку сконфуженным взглядом.
– Андела? Вы меня слышите? – спросил он сначала по-английски, а потом по-русски.
– Ne, prosím, nechte mě být na pokoji! – агрессивно отозвалась я.
– Андела, – повторил он.
Я скосила глаза на правую руку и не произнесла ни слова. Потому что слов не было. Боли, в общем-то, тоже.
Незнакомец в ожидании хоть какой-то реакции удивленно уставился на меня. Я по-прежнему молчала, не отрывая взгляда от руки. Забеспокоившись, он придвинул стул вплотную к кушетке и опустился на него.
– Андела, взгляните на меня, – потребовал молодой человек по-русски.
Но я не могла. Смотрела на свою руку, вернее на то, во что она превратилась. Кости словно вытянулись, стали длиннее, тоньше и легче, кожа почернела, сделалась грубой и жесткой. Пальцы теперь были длинными и суставчатыми и напоминали жутковатую птичью лапу.
– Это… что? – прохрипела я. – Что со мной?!
– Я расскажу вам. Пожалуйста, посмотрите на меня.
Я с трудом подняла взгляд. Широко раскрытыми глазами смотрела на человека, вытащившего меня из военного музея в неведомом мире или в моем сне.
Мужчина лет тридцати, с темными вьющимися волосами. В его лице не угадывалось и намека на сострадание – лишь сосредоточенность и внимательность.
– Что с моей рукой? Где я? – русские слова наскакивали друг на друга, мешались, и молодой человек не сразу понял, о чем я толкую. – Объясните мне.
Я резко села на кушетке, подтянула под себя ноги, прижалась спиной к стене.
– Я ведь не сплю? – прибавила я.
Это было уже совсем не смешно. Странный, очень странный сон и ни разу не интересный.
Он отрицательно покачал головой.
– Я вытащил вас в последний момент, – сказал молодой человек.
– Я должна убедиться, что это не сон.
– Какие доказательства вам нужны?
– Я должна убедиться… У вас есть нож? Скальпель? Бритва? – мой голос дрожал. – Что-нибудь острое.
– Вы с ума сошли? – ужаснулся незнакомец.
– Не вам решать! – я проворно соскочила с кушетки и метнулась к шкафу с медикаментами. Нашла там шприц, разорвала упаковку и, не дав своему спасителю опомниться, всадила иглу в здоровую руку.
– Черт! – глаза моментально наполнились слезами. Боль была настоящей. Кровь – тоже.
Я не проснулась.
Все происходило на самом деле.
– Андела! – я чувствовала, как молодой человек обнимает меня за плечи. Слышала, что в комнату зашла медсестра. Ранку обработали и заклеили пластырем, заставили меня выпить успокоительное.
Сон не заканчивался; меня накрыло ужасным, чудовищным ощущением реальности происходящего.
– Все это должно было случиться, – тихо произнес молодой человек.
– А вы сильны в утешениях, – пробормотала я.
Молодой человек по-прежнему обнимал меня за плечи. Это неправильно; так меня мог обнимать только Тейт. Я отстранилась и прижалась спиной к стене.
– Я даже имени вашего не знаю, – сказала я.
– Иван.
– Хорошо. А откуда вам известно мое имя?
– Вы были в базе данных Клементинума – одна из немногих, у кого способность проявилась на сто процентов. Гораздо сложнее объяснить вам, где вы сейчас находитесь и что, собственно, будет дальше.
– Ага, значит будет еще и продолжение… господи, – выдохнула я. Мало мне было Пограничных зон! Кстати, я, похоже, как раз угодила в одну из них. Да еще и умудрилась покалечиться. Отлично съездила в Эдинбург, ничего не скажешь! Я не могла понять, хотелось ли мне истерически разрыдаться или все же рассмеяться над собой.
Мир трещал и разваливался. Цветные осколки, искры, конфетти. Больше не будет Анделы Мареш, ее место займет уже совсем другая девушка.
– Так куда же меня занесло? – поморщившись, я снова внимательно изучила руку. Такого просто не могло быть. Но тем не менее…
– Андела, прозвучит безумно, но мы сейчас в Севастополе, – поведал загадочный Иван. Судя по его уставшему виду, ситуация безумно тяготила Ивана, и ему хотелось оказаться как можно дальше от людей в общем и от меня в частности.
– В Севастополе, – эхом повторила я, – заснула в Эдинбурге, а очнулась в Севастополе.
– Можно сказать и так. Только это был не просто сон. Вас занесло в Монохромный мир, – не очень дружелюбно отрезал Иван, – а потом в Пограничную зону. Вы ведь и раньше путешествовали во сне, всегда это умели. Но раньше пересекать границы миров могло только ваше эфирное тело.
Никогда за собой подобного не замечала, но ладно. Или он имел в виду мои опыты с осознанным сновидением? Но ведь это было совершенно несерьезно.
– А сейчас я по-настоящему… перешла? – уточнила я.
Иван раздраженно передернул плечами.
– Как видите, – мрачно отозвался он.
Действительно, глупый вопрос, могла бы и не спрашивать! Во мне начинало закипать раздражение.
Мозг отказывался воспринимать реальность. Меня затошнило, и здоровой рукой я закрыла глаза, чтобы не видеть ни Ивана, ни кабинет.
Этот человек говорит о Пограничных зонах. Выходит, все это правда, и Иван явно в курсе происходящего. Я хотела спросить про Клементинум (в моем понимании, это была библиотека в центре Праги, но вот что подразумевал Иван?), но молодой человек заявил:
– Вы счастливчик, Андела. Если бы я не оттащил вас от Катюши, вряд ли бы вы отделались покалеченной рукой.
– Вам нужно вручить первый приз как лучшему мастеру утешить и успокоить, – нервно усмехнулась я, – Катюша, та черная установка? Мне казалось, я помню ее… Нефас, Многоликая Чума, вот как она по-настоящему называется.
Интересно, откуда в моей голове взялись эти знания? Как будто я вдруг вспомнила.
Нахмурившись, Иван кивнул.
– Да, Нефас. Мерзкий магический артефакт. Его забросило в Пограничную зону из Монохромного мира. Мы понятия не имеем, что это. Но оно любит калечить людей, питается их жизненной силой. И никто не может его нейтрализовать, даже Сорренто.
Хорошо, допустим. Попытаюсь уложить этот факт в голове, как-нибудь потом смирюсь.
– Я должна поговорить с мужем, – заявила я, – предупредить, что я в относительном порядке. Господи, да Тейт, наверное, с ума сходит… – еще одна паническая мысль проникла в мой мозг, и я попробовала сползти с кушетки. Тело меня не слушалось. Иван мягко заставил меня сесть обратно.
– Мы связались с вашим мужем, он в курсе.
– Простите, но в курсе чего?
– Мы сказали ему правду: вы в Клементинуме и скоро вернетесь. Все это связано с фотографиями тварей, Пограничными зонами и ангелами подземки. Только пришлось применить гипноз – надо было убедить Тейта, что все в порядке и через пару дней мы прилетим в Шотландию. Использовали комбинированный метод убеждения, – невесело усмехнулся Иван. – У нас в институте его так называют. К нему приставили агента из Шотландского отделения, потому что возникли некоторые проблемы… с убеждением.
– Да уж, Тейту тяжело навязать свою волю. Но я все равно хочу с ним поговорить! – настойчиво потребовала я. – Мне нужен доступ в скайп! Он должен услышать от меня, что все в порядке!
– Не сейчас, – покачал головой Иван, – чуть позже. Сначала попробуйте немного успокоиться и…
– Успокоиться? Да вы издеваетесь, что ли?!
Дыхание вдруг резко перехватило. Меня накрыло волной страха и одиночества, настолько сильного, что я больше не могла сдерживать слезы. Я разрыдалась, закрыв лицо ладонями – одной нормальной, а второй – страшной и чужой.
Слезы бежали и бежали по щекам, никак не желая останавливаться.
Я превратилась в комок злости, страха и отчаяния. Я проходила все стадии шока единовременно: неприятие и паника, осознание и смирение с неизбежным.
Иван не старался меня утешить, он просто сел рядом и снова обнял меня. На этот раз я не возражала. Я чувствовала, что когда-то давно он попал в похожую ситуацию и очень хорошо меня понимает. Я была благодарна за его молчаливое участие. Мне не становилось легче, но теперь я чувствовала себя в относительной безопасности.
– Как мне все объяснить Тейту? – набравшись мужества, я снова посмотрела на правую руку. Она казалась инородной, пришитой к моему телу по ошибке. Думаю, в тот момент я не до конца осознавала весь ужас случившегося со мной.
– Не знаю, – покачал головой Иван, – просто сказать правду. А может, он не захочет этого видеть и не заметит.
Я осторожно пошевелила искалеченной рукой, подняла ее к глазам, изучая неестественно длинные пальцы. В ушах зашумело, и я вновь ощутила приступ панического страха. Это неправильно, так не может быть! С трудом справившись с собой, я произнесла:
– Ну, как-то сложно не заметить, что рука твоей жены напоминает жуткую лапу монстра! Допустим, я ее забинтую…
– Как правило, обычные люди не замечают повреждений, нанесенных магическими артефактами. Они чувствуют некую странность в вас, но не более, – перебил меня Иван.
Он поднялся с кушетки и подошел к окну, распахнул его. До меня донеслись запахи выхлопных газов, смешанные с ароматом росшей под окнами глицинии. Город, который я увидела сквозь открытое окно, был живым. Прекрасный, шумный, опаленный солнцем город, один из последних, все еще державших оборону в войне за жизнь нашего больного безумного мира.
Конец ознакомительного фрагмента.