Глава 3
Подсвечивая фонариком, Кобрин в последний раз сверился с картой, аккуратно сложил ее и убрал в полевую сумку. Что ж, вроде все правильно, ничего иного он бы все равно уже сделать не успел. Батальон занял позиции в нескольких километрах от границы, на южном фасе Сувалковского выступа, который прикрывал 86-й Августовский погранотряд.
В реальной истории, той самой, которую изучал перед переносом в прошлое Сергей, расположенная в Граево 5-я комендатура погранвойск НКВД, включающая в себя четыре погранзаставы – порядка двух сотен бойцов, – вступила в бой в первые минуты войны. На подавление застав гитлеровским командованием выделялось не более часа: планировалось, что с этой задачей справятся пехотные подразделения силами максимум до батальона при поддержке полевой артиллерии и минометов. Но планы противника оказались сразу же нарушены: несмотря на часовую артподготовку и серьезные потери, дрались пограничники мужественно и стойко. И даже когда подошли танки и бронетранспортеры с мотопехотой, они продолжали вести бой, уничтожая бронетехнику гранатами и бутылками с зажигательной смесью. Тогда же плечом к плечу с пограничниками в бой вступили и подразделения 239-го стрелкового полка. И все же к восьми утра части полка вместе с уцелевшими бойцами 5-й комендатуры вынуждены были отступить, организованно отходя на восток. Поскольку обещанная комендантом района помощь в виде частей Красной Армии второго эшелона так и не подошла – да и не могла подойти, также оказавшись под ударами немецких бомбардировщиков.
И сейчас знающий, как все будет происходить, Кобрин решил подпереть пограничников с тыла, перекрыв шоссе на Осовец и далее – Белосток, благо болотистая местность вполне позволяла сделать это даже силами всего лишь одного батальона. Других дорог поблизости не было, а обойти пехотинцев с флангов гитлеровцы не могли, буквально в сотне метров от невысокой насыпи начинался болотистый лес – насыщенная влагой почва не выдержала бы не то что танк или бронетранспортер, но даже мотоцикл. Так что им оставалось двигаться только вперед по довольно узкому двухрядному шоссе.
Практически идеальное место для засады… если бы только в распоряжении комбата имелось больше противотанковых пушек, хоть одна полноценная батарея! На замаскированную неподалеку от обочины артпозицию Сергей особенно не надеялся: хорошо если успеют поджечь пару-тройку танков или БТР. Именно поэтому основной задачей артиллеристов было запереть колонну вражеской техники в огненном мешке, подбив головную и замыкающую (если позволит дистанция) бронемашину, и добавить паники, обстреляв осколочными гранатами транспорт с мотопехотой в середине. Гораздо больше надежд Сергей возлагал на пулеметную роту и минометчиков: все-таки дюжина станковых «максимов» – это сила. Не говоря уж про три взвода 82-мм минометов, стрелять которым предстояло с закрытых, не простреливаемых со стороны дороги позиций: места Кобрин выбирал лично. И маскировку тоже контролировал лично – в том, что противник, всерьез получив по морде, вызовет авиаподдержку, он практически не сомневался. В общем, если все пойдет, как он планировал, есть весьма неплохой шанс устроить фрицам – к месту вспомнилось пришедшее из глубины веков прозвище – горячий прием. А там и погранцы подойдут, ударив по немцам с фланга, – не зря ж он именно здесь позицию выбрал. Местность они знают как свои пять пальцев, налегке без проблем пройдут между болотами.
Ровно в три часа утра он вызвал по открытому каналу связи Августовский погранотряд – раньше не стал принципиально, поскольку понимал, что ему все равно не поверят. А вот со штабом полка и дивизии связаться так и не удалось, хотя до Суховоля радиостанции должны были «добивать» без проблем: связь, с точки зрения Кобрина, в этом времени оказалась просто ужасной. Погранцы же, как ни странно, ответили сразу. Представившись, Кобрин озвучил наспех придуманную версию событий: его бойцами ликвидирована крупная диверсионная группа противника из состава полка спецназначения «Брандербург-800», одетая в форму бойцов РККА и переброшенная на нашу территорию для совершения диверсий. В ходе экспресс-допроса получена не подлежащая сомнению информация о начале полномасштабного вторжения между половиной четвертого и четырьмя утра.
Поскольку после этих слов комендант района, мягко говоря, выразил сомнения в достоверности сведений, напомнив о непрекращающихся провокациях и множестве перебежчиков, уже месяц обещавших начало войны, Сергей озвучил вторую часть заранее продуманного разговора: «Мол, если не веришь, майор, так у тебя еще целых полчаса до появления в небе немецких бомбардировщиков. А вот когда они пролетят, останется еще столько же, чтобы объявить боевую тревогу, вывести людей из казарм и занять огневые точки укрепрайона. Дальше, мол, поступай, как считаешь нужным, он, комбат Минаев, сделал все что мог. Вот только, когда поверишь, когда увидишь над головой бомберы, постарайся предупредить всех, с кем имеешь связь. Особенно Брестский погранотряд и штаб корпуса. И еще, отступать следует вот в этом направлении, когда мы немцев тормознем, ударишь всеми оставшимися силами и средствами с фланга, поскольку со стороны болотины противник вас никак ждать не будет, а нам поможете. Дальше уходить станем вместе».
И первым разорвал связь – говорить больше было не о чем. Не выслушивать же, что они, мол, отступать не собираются, и он им ни разу не указ…
– Без семнадцати, – бросив взгляд на запястье, бесцветным голосом сообщил Зыкин, зябко передернув плечами: в овражке, где капитан разместил свой КП, несмотря на июнь, было весьма прохладно. Утренний туман вошел в самую силу, скрывая от взгляда расположенные даже в десятке метров кусты, со стороны недалекого болота несло сыростью, над ухом нудно звенели комары. – Ну, и где они?
– Не переживай, будут точно в срок, – иронично хмыкнул Сергей, прихлопывая на щеке очередного кровососа. – Немец – он существо педантичное и к точности с детства приученное, и хотел бы – не опоздал. О, да вон оно, собственно, и начинается – Кобрин дернул головой. – Слышишь?
– Слышу… – мертвенным голосом прошептал особист, внезапно сухо закашлявшись от волнения. – Неужели правда?!
– Увы, я ж тебе говорил. Ты в небо гляди, а то вдруг самое интересное пропустишь. – Комбат длинно сплюнул под ноги. – Старшим по званию товарищам, Витя, верить нужно, вот что!
А с запада, со стороны границы неумолимой волной накатывался, с каждой секундой становясь все сильнее, гуще, воющий звук сотен авиационных моторов. Меньше чем через минуту над головой прошли первые девятки двухмоторных бомбардировщиков, кажущихся на фоне светлеющего неба абсолютно черными.
Кобрин бросил на Зыкина быстрый взгляд: задрав голову, контрразведчик беззвучно шевелил губами, видимо, считая самолеты. Сжимающие шейку приклада пистолета-пулемета пальцы младшего лейтенанта побелели от напряжения. Ну, вот и поверил…
– Сколько же их… – ошарашенно прошептал Зыков, взглянув на комбата полубезумным взглядом. – Значит… и на самом деле война?!
– Нет, Витя, это они просто полетать вышли, утренняя прогулка у них, да с дороги случайно сбились, – и неожиданно рявкнул, решив, что сейчас – самое время: – А ну, приди в себя! К бою, лейтенант! Ты красный командир или барышня кисейная? – Откуда пришло в голову подобное сравнение, Кобрин так и не понял, похоже, из памяти реципиента. – У нас тут, между прочим, типа война началась, если не заметил! И хватит автомат мацать, отломишь приклад, как стрелять станешь? Ну, пришел в себя?
– Так точно, – отчего-то по-уставному сообщил Зыкин, с трудом разжимая сведенные судорогой пальцы. – Простите, товарищ капитан, за недоверие… извини, Степаныч! Но откуда ты все-таки знал?
– Потом расскажу, сейчас некогда, – пожал тот плечами. – Да не дергайся ты, сейчас артналет начнется, так что у нас еще больше часа. Пойдем по позициям пробежимся, бойцов подбодрим, маскировку проверим. Хватит комаров кормить…
В этот момент подал голос связист, устроившийся со своей радиостанцией в нескольких метрах от командиров:
– Товарищ капитан, тут вас это, Гродно вызывает, штаб корпуса. Генерал-майор Егоров на связи.
– Проснулись, – мрачно буркнул Кобрин, переглянувшись с особистом. – Самое время… ладно, давай поговорим.
Приняв из рук радиста наушники и непривычного вида тангенту, Сергей зажал клавишу и ответил:
– Командир батальона 239-го стрелкового полка капитан Минаев слушает.
– Ты чего там учудил, капитан?! Что за самоуправство?! – заорал наушник раздраженным голосом комкора. – Почему батальон без приказа покинул расположение? Почему мне об этом сообщают из погранотряда? Почему ни комдив, ни комполка не в курсе твоего самоуправства? Какая еще война сегодня утром?! Под трибунал захотел, провокатор хренов?!
– А вы на улицу выйдите, товарищ генерал-майор, да в небо поглядите. Там вам и ответ будет. И мой вам совет, отдайте приказ на немедленный выход всех подразделений корпуса из пэпэдэ по боевой тревоге. Немедленно! Хотя, пожалуй, поздно уже.
– Ты что себе позволяешь, щенок?! – ахнул прижатый к уху наушник. – Да я тебя в пыль, в порошок, под расстрел…
И в этот момент раздались первые гулкие удары артиллерийских разрывов, приглушенные расстоянием и туманом. Первый, второй… восьмой. Спустя несколько секунд грохотало по всему фронту – и со стороны госграницы, и в направлении Граева и Августова; десятки и сотни взрывов мгновенно слились в монотонный рокочущий гул артподготовки. Утреннее небо с несколькими пушистыми облачками подсветилось тысячами коротких всполохов. Вот и все, началось…
С напряженным лицом слушавший разговор Зыкин вздрогнул, автоматически бросив взгляд на наручные часы. Стрелки показывали ровно четыре утра.
– Слышите, Евгений Арсентьевич? – припомнив имя-отчество генерал-майора (а заодно и его дальнейшую незавидную судьбу, закончившуюся расстрельной стенкой в пятидесятом году), переспросил Кобрин внезапно замолчавшего комкора. И, не дождавшись ответа, зло докончил: – Генерал, мать твою, это война! ВОЙНА! И она УЖЕ началась! Отдай приказ вывести людей! Может, хоть кого-то спасешь. Распорядись начать немедленную эвакуацию гражданских в тыл! Конец связи.
Впихнув в дрожащие руки окончательно обалдевшего от услышанного радиста наушники и микрофон, Кобрин затейливо выругался. Немного успокоившись, тронул за плечо особиста, напряженно глядящего в сторону Граева, над пригородом которого уже встало могучее зарево, ежесекундно подсвечиваемое вспышкой очередного взрыва:
– Ты все верно понял, Витя, в аккурат по нашему пэпэдэ лупят. И по всем остальным разведанным целям, на всю глубину, куда гаубицы достают. А дальше уж бомбардировщики работают. У пограничников сейчас и вовсе ад, по ним в первую очередь долбанули. Надеюсь, они все-таки успели уйти и занять укрепления.
– Ровно в четыре начали… – ни к кому конкретно не обращаясь, хрипло прошептал контрразведчик. – Ровно в четыре… В точности, как ты и предупреждал…
Похоже, именно факт выверенного до минуты начала артподготовки поразил Зыкина больше всего.
– Ну, так говорил же тебе, немец – существо педантичное, обещал в четыре – значит, в четыре, получите и распишитесь. Все, Витя, соберись, нам теперь долгонько расслабляться не придется. И вот что, товарищ младший лейтенант, пошли-ка к бойцам, как бы паники не возникло. Личный состав у нас в основной массе необстрелянный, нервы у всех на пределе, а нам еще воевать и воевать. Года, я так меркую, три-четыре, не меньше.
Зыкин бросил на него быстрый взгляд, хотел было что-то спросить, но отчего-то передумал, понуро опустив голову.
По позициям батальона Кобрин с мамлеем бродили почти час: Сергей разговаривал с бойцами, много шутил и балагурил, в то же время постоянно придираясь к глубине наспех отрытых стрелковых ячеек и пулеметных позиций, оформлению противопульных брустверов и качеству их маскировки. Несмотря на то что с этими парнями его разделяло больше двух веков, он прекрасно понимал, что главное сейчас – не дать им погрузиться в пространные размышления о тех событиях, что происходили в нескольких километрах; не допустить, чтобы они испугались и запаниковали по-настоящему. Солдат во все времена должен быть по максимуму занят делом, простым и понятным, будь то копание окопа, чистка оружия или снаряжение пулеметных лент. Думать положено командиру; подчиненный же должен быть всецело уверен в его правоте. Все остальное лишь мешает делу.
Самое интересное, бойцы это, похоже, если и не понимали, то наверняка ощущали на неком подсознательном уровне. И без споров и косых взглядов на строгого «батю» брались за малые пехотные лопатки, все глубже вгрызаясь в податливую белорусскую землю, углубляя стрелковые ячейки, вырубая в стенках ступеньки и ниши для боеприпасов и отсыпая положенные уставом брустверы.
Дольше всего капитан задержался у минометчиков, на которых возлагал основную надежду: девять «БМ-37» – конечно, не полноценная артбатарея, но все равно более чем серьезная сила. Во время подготовки к прохождению «Тренажера» его учили, что миномет в этом времени по боевой эффективности приблизительно приравнивался к артиллерийскому орудию равноценного калибра, а по осколочному воздействию на противника порой и превосходил его. Да и бронетехнике не поздоровится, коль наводчик ухитрится уложить трехкилограммовый подарок прямо в верхний броневой лист башни или моторный отсек. Ознакомившись с составленными командирами расчетов огневыми карточками и проверив нарезанные ими сектора обстрела, Кобрин остался доволен. А заодно заслужил уважение артиллеристов, когда напомнил, что при стрельбе с рыхлой и влажной почвы ствол имеет особенность несколько перемещаться назад за счет уплотнения грунта под опорной плитой, и после нескольких выстрелов необходимо корректировать прицел. По-хорошему стоило провести пристрелку, благо вокруг было достаточно шумно, и вряд ли кто обратил бы внимание на полдесятка непонятных взрывов, но Сергей не рискнул, опасаясь рассекретить позиции. Вдруг по закону подлости именно тут окажется какая-нибудь РДГ из состава помянутого им в разговоре с погранцами «Бранденбурга» – и все труды насмарку. И засаду засветит, и людей потеряет. К слову, разведгруппа вовсе не обязательно будет именно из «Бранденбурга»: в эти дни в нашем тылу кого только не было, и абверовские разведчики, и спецподразделения СС, и… да мало ли.
К тому времени, когда комбат, закончив «инспекцию», вернулся на КП, над головой завыли моторы возвращающихся на аэродромы для дозаправки и пополнения боекомплекта бомбардировщиков, идущих теперь в обратном направлении – на запад. Проводив взглядом самолеты, на серо-голубых плоскостях которых теперь четко просматривались подсвеченные встающим солнцем бело-черные кресты, Сергей лишь сдавленно выматерился: возвращались бомберы почти в полном составе. Похоже, историки прошлого, на чьи труды ссылались преподаватели академии, не врали – серьезного противодействия люфтваффе в первые дни войны не оказали ни ПВО, ни истребительная авиация. А он-то, был период, сомневался, искренне веря, что фотографии разгромленных на рассвете аэродромов, заставленных остовами сгоревших «Ишачков» и «Чаек», – единичные случаи и случайный успех немецких асов. Оказалось, нет. К сожалению…
Покосившись на глядящего в небо комбата, зло играющего желваками, Зыкин неуверенно сообщил:
– Ну, ты это, Степаныч… не психуй, что ли. Застали врасплох, всякое бывает. Сейчас наши летуны в себя придут, взлетят, да и вломят этим сукам по первое число. Сталинские соколы, все дела.
Взглянув на особиста, Кобрин невесело усмехнулся:
– Неа, Витька, не вломят, точно тебе говорю. Горят наши соколы на аэродромах, поскольку их никто не предупредил. Так и сидели до последнего, на провокации, блин, не поддаваясь.
– Как горят? – закаменел лицом мамлей.
– Жарко, Витя, горят, жарко, мать его! Как авиационный бензин с перкалью и прочим дюралем горит.
– Быть того не может!
– Может, – хмуро буркнул капитан, опуская голову. – Еще как может.
– Но…
– Все, товарищ младший лейтенант, закончили! – отрезал комбат. – Так что заткнись. И за бойцами следи, любые разговоры не по делу или панику там – пресекай, и жестко. Сейчас упаднические мысли страшнее немецких снарядов. Это приказ. Договорились?
– Так точно, товарищ командир батальона, – не остался в долгу особист, поддернув на плече ремень пистолета-пулемета. – А сейчас-то что делать, Степаныч?
– Ждать. Сидеть тише травы, ниже воды и ждать. Не думаю, что погранцы фрицев больше двух часов сдерживать смогут, так что дальше уж наша работа начнется. А подготовились мы что надо, все должно грамотно срастись. Заставим сук юшкой умыться.
– А потом? – поразмыслив несколько секунд, задал Зыкин новый вопрос: – Будем держаться, сколько сумеем? Ждать помощи? Так ведь она может и завтра подойти, продержимся ли?
– Не будет никакой помощи, – негромко, чтобы не расслышал радист, ответил Сергей. Обернувшись к товарищу и взглянув ему в глаза, жестко проговорил, поскольку давно уяснил для себя, что правильно и, главное, вовремя сказанное командиром, не вызвав отторжения, навечно отложится в памяти подчиненного: – Витя, учись анализировать и делать трезвые выводы, тебе еще Берлин брать! После такой артподготовки и бомбежки расположения наших войск на несколько десятков километров, а то и дальше перемешаны с землей. Вместе с ангарами с техникой, транспортом, складами боеприпасов, ГСМ, продуктов. Наверняка под удар попали и штабы, просто не могли не попасть. Там, в нашем тылу, на который ты так надеешься, – Кобрин мотнул головой в сторону востока, – сейчас полный хаос. Неразбериха. Тысячи погибших и раненых. Горящие города и воинские части. Разбомбленные железнодорожные пути и автодороги. Кстати, со связью тоже огромные проблемы – и диверсанты подсуетились, и бомбардировщики. Это тебе понятно?
Шумно сглотнув, Зыкин молча кивнул.
– Потому и говорю – помощи не будет. Остановим немцев, дождемся пограничников, наверняка ж кто-то уцелел, и отступим. Организованно и без паники.
– Без приказа?! – ахнул особист.
Кобрин ухмыльнулся:
– Ну, вообще-то – и ты, так уж выходит, прямой тому свидетель, – мне вообще никто и никакого приказа не отдавал. От слова «совсем». И даже наоборот, это именно я отдал ЕДИНСТВЕННЫЙ за сегодняшнее утро приказ вывести батальон, чем спас его от гибели. – Он зло мотнул головой в сторону пылающего Граева. – Вон оттуда, Витя. Где сейчас догорают наши казармы и склады. Так что, хочешь ты того или нет, но и приказ на отступление тоже отдам я. Или ты, если меня не станет, или кто-то из ротных. Это понятно?
Особист неопределенно пожал плечами: не то согласился, не то наоборот. Второе более вероятно.
– Ладно, лейтенант, довольно болтовни. Терпеть не могу с умным видом воду из пустого в порожнее переливать!
Произнеся крайнюю фразу, Кобрин мысленно рассмеялся: в своем времени он подобным образом никогда не говорил, видать, снова память Минаева вмешалась!
– Вот когда окоротим немца, тогда и продолжим наш спор. Если захочешь. А пока попробуй вон с пограничниками связаться. Постарайся выяснить, что у них там вообще происходит и как скоро нам гостей ждать.
Немцы появились спустя почти три с половиной часа. За время вынужденного безделья дважды связывались с Августовским погранотрядом – во время второго сеанса связь внезапно прервалась, и больше на запросы уже никто не отвечал, а в радиоэфире царил самый настоящий хаос. Над головой постоянно проходили сменяющими друг друга волнами бомбардировщики, а около шести утра над позицией батальона пролетел разведчик. Появление авианаблюдателя заставило Кобрина слегка напрячься – зря, как выяснилось. Небольшой самолетик, поблескивая остеклением кабины, прошел своим курсом куда-то на восток, определенно не подозревая, что в километре под ним затаились, с опаской поглядывая в небо, советские бойцы.
Часов в семь в небе неожиданно затарахтели пулеметные очереди – невесть откуда появившееся звено краснозвездных «И-16» атаковало возвращавшиеся для дозаправки бомберы. Ничем хорошим самоубийственная атака не закончилась: «ястребкам» удалось повредить двигатель одному из бомбовозов, после чего сверху спикировали «Bf-109» прикрытия, в течение пары минут снеся с небосклона всех троих. Выброситься с парашютом удалось только одному из пилотов, но до спасительной земли он не добрался: ринувшийся следом «мессер» расстрелял повисшую под куполом беспомощную фигурку.
Примерно в половине восьмого на позицию батальона вышел старшина-пограничник в потемневшей от воды форме: пробирался напрямик, через болото. Боец сообщил, что уцелевшие части 5-й комендатуры вынуждены отступить на Граево под напором превосходящих сил противника. А его послали, чтобы проверить переданную утром по радио информацию о подготовленной батальоном засаде и, если сведения подтвердятся, скоординировать совместные действия. Напоив погранца горячим чаем с водкой, Кобрин расстелил перед ним потрепанную трехверстку, вкратце проинструктировав, что следует делать. Защитников границы уцелело порядочно, около сотни, большинство из них были вооружены автоматическими винтовками, имелось и несколько «ДП-27», так что немцев в самом скором будущем ждал весьма неприятный сюрприз. Обговорив условные сигналы, слегка обсохший и согревшийся старшина двинулся в обратном направлении. Радиостанции у «союзников» не имелось, так что сигнал к атаке предполагалось подать ракетами.
А затем, уже около восьми утра, появились немцы. Длиннющая колонна техники неспешно втянулась на простреливаемый на добрых полтора километра участок дороги. Первыми в качестве передового дозора тарахтели мотоциклисты и пара легких бронетранспортеров сопровождения, в полукилометре следом двигалась, растягивая за собой многосотметровый пыльный хвост, основная колонна наступающих войск. С дистанцией между отдельными боевыми машинами гитлеровцы особенно не заморачивались, выдерживая минимально возможную – видимо, торопились наверстать потраченное на бой с пограничниками время. Последнее порадовало наблюдавшего за происходящим в бинокль Кобрина особо: когда начнется бой, это сыграет с немцами злую шутку, лишив водителей возможности серьезного маневра, что неминуемо приведет к неслабому затору. Да и минометчикам будет раздолье, у 82-мм мин радиус сплошного осколочного поражения больше полусотни метров, можно будет одним разрывом накрывать по две-три легкобронированные цели.
Автоматически – мысли уже были заняты предстоящим боем – проверив маркировку патрона в казеннике сигнального пистолета, комбат взвел курок и поднял ствол в зенит. Взглянул на застывшего статуей Зыкина, напряженно сжимающего в руках автомат, ободряюще подмигнув особисту. Глубоко вздохнул – ну, вот и все, сейчас произойдет то, ради чего он перенесся на два с лишним столетия назад – и нажал на спуск.
В небе над дорогой с легким хлопком вспыхнула ракета одиночного зеленого огня. И спустя несколько секунд почти одновременно выстрелили обе «сорокапятки», наводчики которых, как и было уговорено, заранее разобрали цели.