Пролог
26 декабря 1931 года
Рождество в Германских государствах отмечают весело и сытно, но главное – пьяно. Тем более в университетском городе, таком, к примеру, как Гейдельберг. Бурши гуляли всю ночь, но под утро угомонились и они. Разбрелись по домам или упали там, где уронило их выпитое в рождественскую ночь вино.
Под утро мороз немного усилился, и пошел снег. Мягкие белые хлопья, цепляясь друг за друга и постепенно подрастая, ложились на красные черепичные крыши, голые ветви деревьев, на серо-коричневый узор мостовых. Стояла удивительная тишина. Улицы пустынны, двери трактиров и лавок заперты. Казалось, город вымер. Лишь в некоторых домах из труб поднимался навстречу тихо падающему снегу сизый дым от разожженных спозаранку печей.
Но кое-кто спать еще и не ложился. Небольшой элегантный локомобиль – спортивный «Кокорев», расцветки «себерская зима» – мчался этим утром – двадцать шестого декабря 1931 года – по Тиргартенштрассе через кампус университета. Справа сквозь облетевшие кроны деревьев открывался вид на реку, слева мелькали факультетские здания. Не снижая скорости, «Кокорев» свернул на узкую подъездную дорогу, огибавшую парк, промчался арктическим вихрем через Верштег – мост, проходящий по плотине – и, наконец, влетел в узости Гнейзенауштрассе и Манхеймерштрассе, чтобы, в конце концов, остановиться у дома номер семь по улице Стейнзейтвег.
Чуть скрипнув, откинулась вверх дверь со стороны водителя – белый лак и серебристая «изморозь» – и на булыжник мостовой, цокнув стальными подковами тяжелых черных берцев, выбрался высокий человек, весь – с ног до головы – затянутый в черную кожу. Пожалуй, это была женщина, но ее наряд был настолько необычен для чопорно-консервативной Германии, что сторонний наблюдатель – если бы таковой имел место быть – наверняка усомнился бы в своем первом впечатлении. Однако это была именно женщина. Она неспешно поднялась на крыльцо, отомкнула замок двери собственным ключом и уверенно шагнула в темноту пустого дома.
Небольшой коридор, лестница наверх, гостиная с камином, кухня, кладовка, дверь на задний двор. Все замки целы – и на дверях, и на окнах, – и на всем печать забвения. На полу и мебели толстый слой пыли, на лампах, карнизах и в углах потолка – паутина. Одним словом, запустение. Жилье это было оставлено хозяином давно – месяцы, если не годы назад, – и с тех пор никто не потревожил его покой.
Подсвечивая себе фонариком, женщина осмотрелась внизу и поднялась на второй этаж. Здесь располагались спальня и кабинет, причем кабинет по площади был значительно больше. Просторный письменный стол, затянутый зеленым сукном, кожаное кресло, застекленные книжные шкафы, картотечные ящики и несгораемый шкаф в человеческий рост. Над камином женский портрет. Мягкий свет снежного утра освещал его достаточно, чтобы рассмотреть характерное удлиненное лицо с высокими скулами, прямым носом и большим ртом. Светлые брови над серыми глазами, коротко стриженные светло-русые волосы. Не красавица, но мужское внимание к себе наверняка привлечет.
Вошедшая в комнату женщина остановилась перед портретом и довольно долго его рассматривала, потом вздохнула и, отвернувшись, направилась к сейфу.
– Одну минуту!
Женщина явственно вздрогнула, мужской голос, произнесший эти два слова, возник, казалось, ниоткуда. Но затянутая в черную кожу посетительница на этот счет не усомнилась. Она вздрогнула – это правда, но во всем остальном ее реакция оказалась мгновенной и безупречной. Незнакомка стремительно развернулась на голос, а уж револьвер в ее руке возник, похоже, сам собой.
– Ради бога, баронесса! Я не вооружен и не опасен. Во всяком случае, сейчас.
Мужчина сидел в кресле в дальнем углу, где до времени его скрывала плотная тень. К тому же сидел он неподвижно, не производя даже самого слабого звука, что было необычно, учитывая его комплекцию. Сейчас, когда глаза женщины попривыкли к освещению, она рассмотрела грузную фигуру в задвинутом в угол кресле. Мужчина был, по-видимому, высок и, мягко говоря, плотно сложен.
– Вы меня напугали, полковник.
– Извините, баронесса! Видит бог, я не хотел вас пугать. Я просто хотел поговорить с вами тет-а-тет.
– Как вы сюда попали?
– Впечатляет, не так ли? – хмыкнул мужчина. – Следов нет ни внизу, ни на лестнице.
– Рассказывайте, не томите! – усмехнулась женщина, но револьвер не опустила.
– Тут есть еще одна дверь, – спокойно объяснил мужчина, – и черная лестница со двора. Может быть, все-таки уберете оружие?
– Зачем вы здесь? – женщина опустила руку, но возвращать револьвер в кобуру не стала.
– Я об этом уже вам сказал, – напомнил мужчина. – Я всего лишь хочу поговорить.
– Говорите!
– Судя по тому, что список частот и ключи находились у вас, Тюрдеев встречи с вами не пережил, – это был не вопрос. Простое утверждение, и ничего больше.
– Заявите в полицию? – равнодушно поинтересовалась женщина, убившая своего несостоявшегося любовника в честной борьбе.
– Нет, баронесса, я здесь не для того, чтобы вас шантажировать! Да, хоть скальп с него снимайте, мне-то что?
– А он, между прочим, считал вас другом.
– Не считал, – возразил мужчина. – Не заблуждайтесь на его счет, баронесса. Доктор был тем еще сукиным сыном! Вас он любил, это бесспорно. Но любил ли он когда-нибудь кого-нибудь еще? Сомневаюсь!
– Ладно, полковник, уговорили! – женщина обошла письменный стол, села в жесткое рабочее кресло, больше похожее на тяжелый стул, аккуратно – назад – стянула с головы кожаный шлем с коротким козырьком и наушниками, достала портсигар. Кинула короткий взгляд на собеседника, щелкнула крышкой, взяла папиросу, неторопливо закурила.
Все это время мужчина молча пережидал возникшую паузу. Кажется, он даже не шевельнулся ни разу.
– Говорите! – предложила женщина, выдохнув дым первой затяжки.
Сейчас, когда она сидела лицом к свету, стало очевидно, что это та же самая женщина, которую изобразил художник на полотне, висящем над камином. Только теперь она, пожалуй, стала чуть старше, да еще вот волосы отрасли.
– Я не трогал архив доктора, хотя и мог.
– Почему?
– Он мне не нужен. Не скажу, что неинтересен. Любопытно, разумеется, но определенно не настолько, чтобы вступать с вами в конфликт. Так что нет, не нужен. И потом, я ведь вам обязан, если помните.
– Так что же вам нужно, полковник?
– Мне нужно ваше доверие, – чуть шевельнулся мужчина.
– Выходит, это жест доброй воли? – спросила женщина, не выпуская папиросу изо рта.
– Один из.
– Вот как? Есть и другой?
– Баронесса, вы хотите найти капитана ван Россома?
– Он не числится в списках офицеров армии герцогства Фландрия, – с явным сожалением в голосе сообщила женщина.
– Не удивлен, – кивнул мужчина. – Так хотите?
– Хочу! – после короткой паузы согласилась женщина.
– Считайте, вы его получили. Встретимся сегодня у меня дома. Вы ведь знаете, где я живу?
– Знаю.
– Ну, вот и прекрасно! Приглашаю вас на обед. В пять часов, вас устроит?
– Вполне.
– Отлично! Тогда не смею вам более докучать. Работайте! – полковник встал. Он действительно был таким, каким казался, сидя в кресле. Крупный мужчина, едва ли не гигант.
– Обратите внимание на левую тумбу стола, – сказал он, открывая неприметную дверь в стене, облицованной деревянными панелями. – И на нижние полки вот этого шкафа! – кивнул он на единственный не застекленный шкаф. – Там тоже есть на что посмотреть!
11 января 1932 года
До дома добралась только накануне вечером. Усталая, злая, с затекшей спиной и мигренью «на всю голову». Собственный локомобиль, разумеется, замечательная вещь, но если ехать на нем через всю Европу, получается долго и утомительно. Тем не менее Лиза о покупке не жалела. Оно того стоило.
«Звезда Севера» встала в доки Роттердама восьмого октября, а девятого в салоне «Нордия – Кабриолет» Лиза увидела – обомлела от восторга – и тут же купила «Кокорев» последней модели. Длинный, поджарый и быстрый, покрытый белым лаком и расписанный по всем поверхностям тонким серебряным узором. Назывался отчего-то «Северное сияние», но понравился Лизе не поэтому. Он был приемистый, легкий в управлении и устойчивый на высоких скоростях. Не штурмовик, но чем-то на него неуловимо похож, хотя максимальная скорость – каких-то жалких сто километров в час.
Итак, девятого она купила локомобиль, десятого отправила в Себерию «малой скоростью» свой ненормально разросшийся багаж, а одиннадцатого после отвальной, затянувшейся до утра, списалась на берег, убыв в отпуск на время ремонта «Звезды Севера». Следующие три месяца Лиза колесила по Европе. Дел было много, времени мало, да и концы неблизкие: Нидерланды и Фландрия, Париж и Рим, Венецианская республика и Объединенное королевство Англии и Шотландии. Ездила, говорила с людьми, встречалась со знакомыми и знакомыми знакомых, работала в архивах и библиотеках и снова мчалась по отличным европейским дорогам. Жила в отелях, ела в трактирах, временами выпивала, но палку не перегибала, и, невзирая на погоду, плавала везде, где получится: в озерах и реках, в море и океане. Если не получалось, бегала. И тоже в любую погоду: хоть в дождь, хоть в снегопад.
Из Северной Италии через Каринтию и Тироль поехала в Баварию, Швабию, королевство Вюртемберг и уже оттуда в Пруссию, в Берлин и Кенигсберг. В Кенигсберге погрузилась на паром до Стокгольма, и уже оттуда – снова своим ходом – домой.
В Шлиссельбург приехала затемно и, поручив управляющему, Федору Емельяновичу, разбираться с ее сумками и чемоданами, забившими под «завязку» весь багажник «Кокорева», отправилась в ресторацию Шергина. Если бы не головная боль, съела бы, кажется, все, что «есть в печи», но по состоянию здоровья ограничилась тарелкой красной ухи, парой слоеных пирожков с осетриной, кружкой карельского взвара и пирожком с яблоками и брусникой. Еще выпила водки под уху, немного, но достаточно. До апартаментов на двенадцатом этаже дома Корзухина добралась осоловелая, едва переставляя ноги и только что не засыпая на ходу. Бросила взгляд на расставленные в прихожей коробки и тюки, чемоданы и баулы – здесь складировали и пришедший малой скоростью багаж, – прошла в спальню, из последних сил сдернула с кровати шелковое покрывало, залезла не раздеваясь под одеяло и заснула как убитая.
Проснулась от телефонного звонка. Зуммер у аппарата в спальне имел на редкость противный «голос», а заменить просто руки никак не доходили. Лиза полежала, послушала. Телефон не умолкал, и, смирившись с неизбежным, она сняла трубку.
– Браге у телефона! – зло бросила в микрофон.
– А уж я как рада! – ответили с другой стороны провода.
– Ты меня разбудила! – объяснилась Лиза, аккуратно сдавая назад. – Как ты узнала, что я вернулась?
– И тебе здравствуй! – хохотнула Надежда.
– Здравствуй! – поздоровалась Лиза. – Как поживаешь?
– Твоими молитвами, Лизонька! А сдал тебя дворник, я ему рупь посулила за своевременную информацию.
– Вот же люди! – вздохнула Лиза. – Но я действительно рада. Соскучилась вусмерть!
– Так и мы с Клавой! К тебе можно, или как?
– В смысле ко мне – ко мне?
– Да, Лизонька, к тебе – к тебе!
– Когда?
– Минут через пять?
– Что, серьезно? – не поверила своим ушам Лиза.
– Конечно, серьезно! – засмеялась Надежда. – Мы, как узнали, сразу подхватились и на извозчика. Теперь вот сидим в кофейне Пургина, пьем… Что мы пьем, Клава? Серьезно? Говорит, пьем шампанское.
– По утрам шампанское пьют только аристократы и дегенераты! – вспомнила Лиза цитату из старого советского фильма.
– Все правильно, Лизок! – Надежда, как и следовало ожидать, обижаться не собиралась. – Ты у нас аристократка, а мы с Клавой – две дегенератки, а на дворе декаданс!
– Вы что, с вечера не просыхаете? – догадалась Лиза.
– Точно! – подтвердила Надежда. – С позавчерашнего. У нас загул!
– Загул – загул или?..
– Загул, милая! По полной программе! Клава спела Далилу в Великокняжеском, меломанов валерианой отпаивали, а у Густафсона случился нервный припадок. Клава у нас теперь лучшее меццо-сопрано Европы, не фунт изюма!
– Тогда ладно! – смирилась с неизбежным Лиза. – Только учтите, у меня дома хоть шаром покати!
– И не забудьте про папиросы! – добавила вдогон.
– Сейчас придем!
Пришли через четверть часа, великодушно позволив Лизе хотя бы наскоро принять душ. Впрочем, Лиза не особенно и торопилась. У Надежды, по-всякому, были ключи от ее квартиры. Так повелось с давних пор – задолго до славного боя под Опочкой, – и после «воскрешения» Лиза решила ничего в этом вопросе не менять. Подруги! Подруги и есть! Кто бы еще следил за твоим домом, пока тебя бог весть где черти носят? А так ни пылинки нигде, окна прозрачные, и запаха затхлости нет, не говоря уже о том, что постельное белье свежее, и махровый халат пахнет лавандой.
Вышла из ванной комнаты, завернувшись как раз в этот свой любимый халат, а дамы уже тут как тут: накрывают на скорую руку стол, и, судя по всему, завтрак предполагается плотным и пьяным, а закупались подруги отнюдь не у Пургина. Вернее, и у Пургина тоже, потому что знаменитые пургинские эклеры и торт «Наполеон» имели место быть наряду с везиготским хамоном, картофельным салатом по-штирски и фламандским жирным сыром. Впрочем, не только. В тот момент, когда Лиза вошла на кухню, Клава как раз включила плиту, вспыхнул голубым пламенем газ, и на огонь встала сковорода с баварскими белыми колбасками и тушеной капустой.
– А пиво? – спросила Лиза, разом почувствовавшая лютый голод.
– А как же ж! – И Надежда с гордостью выставила на стол высокие, темного стекла бутылки с «Кемским двойным» и штоф «Новгородской княжеской».
– Девки, упьемся ведь! – вполне искренно всплеснула руками Лиза, которая давно уже не позволяла себе «гулять вволю».
– Не робей! – отмахнулась от нее Надежда. – Однова живем! А мы тебя, почитай, с мая месяца не видели. Только в газетах про твои художества читали!
Она покачала головой, рассматривая Лизу хитрым взглядом, и тут же бросилась обнимать ее и целовать, а вскоре к ним присоединилась еще и Клавдия, бросившая по такому случаю сковороду с сосисками на произвол судьбы. Наобнимались вволю. Перецеловались. Да так страстно, с такой неподдельной искренностью, что чуть снова не ввели Лизу в грех, но она устояла, чем и осталась невероятно горда.
Отсмеялись, Клава вернулась к плите, а Надежда взялась разливать.
– Ну, что, Лизонька, первый тост за тебя! – подняла она граненую рюмку. – За авиатора Браге!
– Ну, ты и скажешь! – смутилась Лиза, но водку все-таки выпила.
– Закусывай! – кивнула Надежда на стол. – Огурчики сей год у Лукодьялова особенно удались, да и капустка хрустит, что снег под лаптем!
– А что ты о газетах давеча сказала? – Лизу дважды упрашивать не пришлось, сама все увидела и по достоинству оценила. Прихватила пальцами огурчик в пупырышках, бросила в рот и заработала челюстями, по ходу дела подтягивая к себе готскую ветчину и душистый белый хлеб.
– Так ты что, не знаешь? – удивилась обернувшаяся от плиты Клава.
– О чем? – Лиза все еще не поняла, о чем идет речь, и, соответственно, аппетита не потеряла.
– «Себерский курьер» с ноября месяца публикует переводы из чикагской «Трибьюн»… – Надежда смотрела на Лизу и явно ожидала от нее какой-то реакции.
– Ну? – кинула реплику Лиза, одновременно пережевывая квашеную капусту, хамон и хлеб. – И что?
– Серия очерков об экспедиции в Ярубу…
– В Ярубу?! – вот тут до Лизы и дошел смысл происходящего. – Чьи очерки?
– Не знаю, – пожала плечами Надежда и, усмехнувшись, принялась разливать по второй. – Какой-то тип по фамилии «Питсбургер». Псевдоним, вероятно.
– Питсбургер, говоришь? – Лиза знала одну дамочку из Питсбурга, которая могла так назваться, и подозревала, что это именно у Рейчел Вайнштейн прорезался вдруг литературный дар.
– Газеты ты, конечно, не сохранила. Или да?
– Сохранила, – улыбнулась Надежда. – Но сегодня я их тебе не дам, завтра насладишься! А пока скажи только: ты что, действительно, льва завалила?
– Думаешь, слабо? – прищурилась Лиза, «опрокинув» не глядя вторую рюмку.
– Значит, да? – обернулась к ним Клавдия.
– Минуту! – Лиза опрометью выскочила в прихожую, нашла тяжелый брезентовый кофр или, скорее, тюк с номером «5» на боку и не без усилия отволокла его в гостиную.
– Все сюда!
Она споро срезала пломбы, развязала шнур, удерживающий края укладки, – тюк раскрылся, распадаясь в обе стороны, и глазам «почтеннейшей публики» предстала великолепно выделанная шкура огромного льва, причем голова зверя с оскаленной пастью и черная грива шли в комплекте.
– Ох ты ж! – всплеснула руками Клава.
– Ну, и зверюга! – поддержала Надежда. – Где положишь?
– Думала, в спальню, но у меня уже есть прикроватный коврик из леопарда.
– Про леопарда мы тоже читали, и про гепарда, и про кабанов… – улыбнулась Надежда.
– Ну, вот я и говорю, прикроватный коврик у меня есть.
– Ну и что! – возразила Надежда, с восхищением рассматривавшая шкуру. – Брось перед камином. На нем и покувыркаться при случае можно…
– Покувыркаться, если приспичит, можно и в гостиной, – не согласилась с подругой Лиза. – Но мы это еще успеем обсудить, а пока – раздача слонов!
– Кого-кого? – не поняла Клава.
Этой идиомы здесь никто не знал потому, наверное, что Ильф и Петров в этом мире занимались чем-нибудь другим.
– Подарки дарить буду!
– А! – кивнула Клава и шевельнула носом. – Сосиски горят!
Прервались на сосиски, но под них накатили еще по паре рюмок. Хлебная шла легко и просто, как и должна идти хорошая холодная водка под отличную закуску. Однако Лиза про подарки не забыла!
– Где что находится, убей бог, не припомню! – заявила она, потроша чемоданы и баулы. – Найду, наверное, постепенно… Но кое-что…
С этими словами она достала из чемодана две одинаковые шкатулки, искусно вырезанные из темно-красного африканского тика.
– Вуаля!
– Прелесть какая! – всплеснула руками Клавдия.
– Да, – согласилась Лиза, – неплохая работа. Я их в Хартбарте купила на обратном пути. Но главное все-таки не форма, а содержание. Вы бы, девки, открыли их, что ли!
Надежда и Клавдия переглянулись, почти синхронно перевели взгляды на Лизу, улыбнулись «многообещающе» и, наконец, открыли шкатулки. Каждая свою. Да и реакция, как выяснилось, у них была похожая. Обе поначалу даже слова вымолвить не смогли. Что называется, онемели от изумления. Только стояли, держа открытые шкатулки перед собой, таращили глаза и «бурно дышали».
«От восхищения в зобу дыханье сперло!»
– Ох ты ж! – сказала, раздышавшись, Надежда.
– Да уж! – выдохнула Клавдия.
Они были правы, обе две. В шкатулках лежали серебряные ожерелья или мониста – бог весть, как их следовало называть, – созданные мастерами яруба лет триста-четыреста назад. Точной датировки никто пока сделать не смог, но про триста лет говорили с определенной уверенностью. Они были разными эти ожерелья, но в то же время похожими: собранные из колец, украшенных тонкой резьбой, со множеством подвесок в виде искусно отлитых фигурок животных, рыб и птиц на серебряных цепочках разной длины. И все это великолепие было инкрустировано не огранёнными алмазами, сапфирами и гранатами.
– Умереть не встать! – Надежда достала свое ожерелье и теперь рассматривала его на свет. – Откуда это? Вы же вроде не нашли сокровища Кано?!
– Не нашли! – Лиза изобразила интонацией горькое разочарование, демонстрировать которое вполне научилась за последние три месяца. – Но зато нашли «храм Ноху».
Лиза так ничего никому о своем открытии и не рассказала. Не из жадности или коварства, а потому что не совсем ясно представляла себе значение этих сокровищ, их назначение, цель, которую преследовали яруба, скрывая эти богатства в сердце пустыни. Свою роль во всей этой мистической драме Лиза не понимала вообще. Вот поэтому ничего о сокровищах Кано никому не рассказала. А «храм Ноху» она нашла случайно. Ну, почти случайно, поскольку афаэр и тут сыграл определенную роль.
В пирамиде оказалось куда меньше сокровищ, чем ожидали найти, но тем не менее они там были. И оценивались в три с половиной миллиона золотых флоринов. Впрочем, Лиза, как и некоторые другие компаньоны, предпочла взять часть причитающейся ей доли натурой. Деньги у нее, в принципе, и без того водились, а вот таких украшений, как эти, не было.
12 января 1932 года
После девичника, устроенного подругами, Лиза спала, как ребенок. Даже снов не видела, а, проснувшись и постояв под холодным душем, и вовсе почувствовала, «что жизнь удалась». Сварила кофе, закурила сигару из тех, что подарил ей благодарный до омерзения Нольф, и села читать «Себерский курьер» за ноябрь-декабрь 1931 года.
Ну, что сказать? Рейчел нигде не соврала, ничего не перепутала и лишнего не сказала. Рассказ получился увлекательным и в меру драматическим, и Лиза играла в нем отнюдь не последнюю роль. Были там, правда, пару сцен, которые она предпочла бы не афишировать, но сделанного не воротишь, не правда ли?
«Написанное пером… – вздохнула Лиза. – Эк она меня подставила! И ведь не специально, не со зла! Исключительно любя!»
Однако всех последствий этой нежданной «публичности» Лиза не знала. Она не могла даже вообразить, какую странную роль сыграют «путевые заметки» госпожи первого трюмного инженера в Лизиной судьбе.
Однако все это случилось позже, а сначала позвонил Петр.
– Э-э… – сказал он в трубку. – Я… Но… Ты…
– Петруша, – улыбнулась Лиза, которую и раньше-то не слишком трогала личная драма капитана Браге. Теперь же, после того как она с Петром переспала лично, и по прошествии шести месяцев – и каких месяцев! – она и вовсе не рассматривала «своего бывшего мужа» в качестве полноценного антагониста. Есть и есть, ей-то какое дело?
– Петруша, – сказала она в трубку, – ну что ты как маленький, ей-богу! Ты был на мне женат со всеми вытекающими последствиями. Что же ты теперь мнешься, как девица на первом свидании? Убивать я тебя передумала, уводить у Варвары и не собиралась, так что расслабься и получай удовольствие!
– Значит, мы…
– Никаких «мы»! – отрезала Лиза. – Я тебе ясно объяснила, продолжения не будет!
– Извини!
– Извинения приняты! Скажи лучше, откуда ты узнал, что я в городе?
– Полина сказала.
– Какая Полина? – не сразу сообразила Лиза.
– Ну, ты даешь, Лиза! – удивленно воскликнул Петр. – Она же супруга Григория!
– Ах, вот ты о ком! – Лизе даже стыдно стало, что она так легко забыла эту славную девушку. – А она откуда знает?
– Она мальчику в твоем доме платит.
«Да что же это такое! – возмутилась Лиза. – Вот же твари продажные! За деньги мать родную сдадут! Никакой приватности! Всё, блин, на продажу!»
– Ну, хорошо! – сказала она вслух. – Полина узнала, ты позвонил. Зачем?
– Что значит зачем? – опешил Петр. – Ты же мне не чужая! Могу и просто твоим здоровьем поинтересоваться!
– Спасибо, Петя! – усмехнулась Лиза, не устававшая удивляться человеческим странностям. – Я чувствую себя хорошо. Настроение отличное. И вообще, все пучком!
– Мы вечеринку устраиваем! – неожиданно выпалил Петр. – В воскресенье семнадцатого, у нас с Варварой дома. Придешь?
– А повод какой?
– А нужен повод?
– А вы умеете без повода?
– У Варвары день рождения.
– Извини, – смутилась Лиза. – Забыла. Ты же знаешь…
– Знаю и не в обиде. Придешь?
– Во сколько?
– В пять. Значит, придешь?
– Я не помню, где вы живете.
– Ты этого просто не знаешь! – успокоил ее Петр. – Мы там недавно, всего год как живем. Гвардейская, дом сорок.
– Весь дом?
– Да.
– На Гвардейской? – переспросила Лиза, вспомнив, что это за улица и сколько стоит там недвижимость. Читала в путеводителе, и надо же – не забыла.
– Лиза, я уже второй год вице-директор банка. Оклад, бонусы, пакет ценных бумаг…
– Поздравляю!
– Спасибо. Так мы тебя ждем?
– Я приду, – пообещала Лиза, хотя и предполагала, что еще об этом пожалеет. Опрометчивое решение, но раз уж обещала, слово надо держать.
«Я же офицер, как-никак, а не просто погулять вышла!»
И словно в подтверждение этой мысли, буквально через несколько минут после разговора с Петром, позвонил совершенно неизвестный Лизе капитан-лейтенант Коковцев. Позвонил, представился, спросил, имеет ли честь разговаривать с капитаном фон дер Браге? А она, как назло, на звонок ответила не обычным своим «Браге у телефона», а просто кинув в трубку нейтральное «але».
«Вот же незадача!» – По реакции на свое имя Лиза обычно сразу понимала, с кем говорит, и выбирала правильный тон. Не то на этот раз. Иди теперь пойми, как с этим Коковцевым вести разговор, и о чем, прости господи?
Она по-прежнему не любила иметь дело с флотскими. А ну, как окажется знакомым? Скажем, учились вместе, служили, пересекались тут или там…
– Да, – сказала она в трубку как можно более равнодушным голосом, – это я.
– Елизавета Аркадиевна, – с явным облегчением продолжил разговор офицер, – я звоню вам по поручению адмирала Маркова.
«Час от часу не легче!»
С Марковым, одним из трех новых лордов Адмиралтейства – их в Себерии по старинке все еще называли боярами – Елизавета встречалась дважды. Вернее, Лиза знала о двух встречах, а сколько их было на самом деле – бог весть!
В первый раз Марков, тогда еще вице-адмирал, вручил Елизавете Браге медаль «За отвагу в бою», во второй – вынес выговор за «неоправданный риск» в точно таком же бою, как и первый. Знакомство не слишком близкое, но тем не менее знакомство.
– Чем могу быть полезна Георгию Алексеевичу? – спросила она вслух. Намеренно назвав адмирала по имени-отчеству, Лиза хотела сразу расставить все точки над «i», подчеркнув то простое обстоятельство, что Елизавета Браге на Флоте более не служит. Однако Коковцев на провокацию не поддался, продолжил разговор в том же деловом ключе, в каком и начал.
– Госпожа капитан, адмирал хотел бы встретиться с вами в неформальной обстановке и как можно скорее. Вас устроит сегодня в пятнадцать ноль-ноль в Морском клубе?
– Сегодня? – переспросила Лиза и бросила взгляд на часы. – В пятнадцать ноль-ноль?
На самом деле приглашение Лизу взволновало.
«Что это? – лихорадочно соображала она. – Происки Ивана? Разведка флота? Но отдел документации находится в ведении Набольшего Адмиралтейства боярина Порхова, а Марков…»
Марков руководил управлением кадров и к делам разведки, по идее, касательства не имел. Да и послужной список адмирала к играм рыцарей плаща и кинжала не располагал. Строевой офицер, он даже в высоких штабах надолго не задерживался.
– Так точно, – повторил капитан-лейтенант. – В пятнадцать ноль-ноль.
– Хорошо, – решилась Лиза. – Передайте адмиралу, что я буду.
Любопытство победило, пересилив опасения.
– Однако, – добавила из осторожности, – хочу отметить, что я в полной отставке, и приду на встречу, как частное лицо, и, разумеется, не в форме.
– Как вам будет угодно, Елизавета Аркадиевна. Я буду ждать вас в фойе клуба и провожу.
– Мы разве знакомы? – снова насторожилась Лиза.
– Никак нет. Но я видел ваши фотографии. Не ошибусь.
Морской клуб находился на Александровской набережной. Буквально в одном квартале от главного здания Адмиралтейства в одну сторону и в двух кварталах от Новгородского подворья – резиденции великих князей Новгорода и Пскова, в другую. Однако, памятуя об ограничениях движения транспорта по одной из самых роскошных набережных Шлиссельбурга, Лиза подъехала к клубу со стороны Староверского переулка. Оставила «Кокорев» на подземной стоянке Первого Себерского Кредитного банка и вышла к Морскому клубу через переходной тоннель подземки. Поднялась на поверхность прямо на набережной, пересекла проезжую часть и, поднявшись по семи гранитным ступеням, вошла в предупредительно распахнутую перед ней дверь. Вместо обычного швейцара около дверей Морского клуба нес службу не менее представительный седоусый отставной старшина.
Лиза вошла в просторное, отделанное мрамором фойе, огляделась – она была здесь впервые, – увидела спешащего к ней капитан-лейтенанта в пенсне и, улыбнувшись ему, направилась к гардеробу. Гардеробщика чуть удар не хватил, но он с честью выдержал выпавшие на его долю испытания: вежливо, хоть и с сумрачным видом, принял манто из меха черно-бурых лисиц, купленное Лизой по случаю невероятных на севере Италии морозов в модном доме Бергони в Милане.
Лиза только усмехнулась, глядя на постное лицо гардеробщика, и решила по такому случаю оставить ему еще и меховую шапку.
Следует сказать, что, как и большинство других «исторических» клубов, Морской создавался как клуб исключительно мужской. Таким он и остался, хотя в согласии с новыми веяниями уже не запрещал появление женщин в своих стенах, но жестко ограничивал их круг старшими офицерами Флота. Таких на данный момент было всего пятеро. Контр-адмирал Панова – главный гинеколог Центрального госпиталя при Военно-медицинской академии, капитан-интендант 1-го ранга Забелина, являвшаяся заместителем главного военного прокурора Себерии, и два боевых капитана: капитан-лейтенанты Корсакова и Крузенштерн. Ну, и Лиза, разумеется. Но она находилась в отставке.
– Елизавета Аркадиевна! Госпожа капитан! – Коковцев был уже рядом и первыми же словами, произнесенными – и, по-видимому, неспроста, – несколько громче, чем следует, дал знать окружающим, что все в порядке, и основы миропорядка неколебимы. – Разрешите проводить вас к адмиралу.
– Разрешаю! – согласилась Лиза и вслед за капитан-лейтенантом прошла вглубь здания.
Марков ожидал Лизу на втором этаже, в комнате с окнами на Ладогу, и он был не один. В кожаных креслах вокруг низкого столика, вырезанного из цельного куска мореного дуба, сидели еще два адмирала. Впрочем, они встали, как только Лиза вошла в кабинет.
– Елизавета Аркадиевна, – шагнул к ней Марков, – душевно рад знакомству!
– Вообще-то мы знакомы, – ответила Лиза, протягивая адмиралу руку. – Вы, Георгий Алексеевич, может быть, меня не помните, но мы встречались как минимум дважды.
– Медаль и нагоняй, – кивнул Марков с улыбкой. – А говорили, память напрочь отшибло!
– Это смотря кто говорит! – улыбнулась в ответ Лиза. Обсуждать свое здоровье с высшими офицерами Флота показалось ей лишним.
– Здравствуйте, Кирилл Николаевич! – повернулась она к невысокому сильно располневшему адмиралу. Адмирала Кондратьева она узнала по фотографии, остальное было взято из справочников, морской энциклопедии и дневников Елизаветы Браге.
– Здравствуйте, Лиза! Искренно рад вас видеть живой и здоровой. Люди разное говорят, а я вас, как вы понимаете, хорошо помню. Не каждый день девушка в Академию поступает!
– Да уж… Мне, наверное, перед вами извиниться следует, – притворно вздохнула Лиза. – Нервов я вам попортила немерено!
– А уж сколько крови выпили! – рассмеялся довольный ее репликой адмирал.
– Та еще язва была! – объяснил он другим адмиралам.
– Так ведь не сильно и изменилась, не так ли! – усмехнулся третий, самый старший из присутствующих. Лиза опознала его как адмирала Верникова, но не знала, пересекались ли они в прошлом.
– Я Верников, – представился адмирал, – Павел Кузьмич.
– Очень приятно, – пожала ему руку Лиза. – Браге.
– Что ж, – Марков подошел к столику и указал на кресла. – Прошу садиться, господа!
Согласно флотской традиции, чуть подправленной в угоду прогрессу, все офицеры – по определению – господа. Женщины тоже.
– Благодарю! – Лиза села в одно из четырех кресел и с любопытством, которое не собиралась скрывать, посмотрела на адмиралов.
– Что будете пить, Елизавета Аркадиевна? Чай, кофе, что-нибудь покрепче?
– Спасибо, – чуть кивнула Лиза. – Коньяк будет в самый раз.
Она достала портсигар и закурила. Пепельница на столике это предусматривала.
– Скажите, Елизавета Аркадиевна, – начал между тем адмирал Верников, – в газетах пишут, вы сажали крейсер в грозу на неподготовленную площадку. Это правда?
– Легкий крейсер, – уточнила Лиза. – Бриг. Голландский, восьмой серии.
– То есть да? – пыхнул трубкой Кондратьев.
– В принципе, да, – согласилась Лиза. – Не так элегантно, как описывает в своих очерках господин Питсбургер, но в основном все так и было.
– Кто этот Питсбургер? Вы его знаете? – Марков достал сигару и, казалось, был всецело занят раскуриванием, но, как выяснилось, так только казалось.
– Ну, это, собственно, не секрет, – улыбнулась Лиза. – Это Рейчел Вайнштейн, наш первый трюмный инженер.
– Ну, я где-то так и понял, – кивнул Марков. – По описанию событий видно – писал скорее инженер, чем пилот.
– Расскажите, как все было на самом деле? – снова вступил Кондратьев.
Ну что ж, ей стыдиться было нечего.
– Расскажу.
И Лиза стала рассказывать. Минут за десять управилась, как раз принесли кофе и коньяк.
– Вот что значит отсутствие метеорологической разведки! – подытожил ее рассказ адмирал Марков. – Но вы молодцом, Елизавета Аркадиевна! Все правильно делали, укорить вас просто-таки не в чем. Не посрамили честь мундира! А еще говорят, что из истребителей капитаны крейсеров не получаются! Еще как получаются!
– Спасибо! – Лизе действительно было приятно. Всегда хорошо получить похвалу, но из уст лорда Адмиралтейства – это уже, как мечи к Александру Святому.
– Значит, и про бой техасского брига с английскими кораблями тоже правда? – Верников отпил немного коньяка и одобрительно кивнул.
Коньяк и в самом деле был хорош. Лиза уже успела его оценить по достоинству. Вопрос, впрочем, тоже.
«Это что, – спросила она себя, – это они любопытство тешат или тут есть какой-то подвох?»
Ей показалось, что подвох есть. Но в чем, она даже представить себе не могла. Тем не менее про ночной бой рассказала.
– А ведь хороший маневр! – похвалил ее Кондратьев.
– Ну, не скажи! – возразил ему Марков. – Это вот Елизавета Аркадиевна смогла, а большинство капитанов угробятся, если попробуют. Ты представляешь, какое тут требуется пространственное чутье?
Завязалась дискуссия. Адмиралы живо обсуждали тот Лизин маневр, когда она положила бриг на борт, и другие детали боя, а заодно и вообще злободневные вопросы тактики тяжелых кораблей. О Лизе словно бы забыли, но она не сомневалась – помнят, и, как вскоре выяснилось, не ошиблась.
– Как думаете, Елизавета Аркадиевна, – повернулся к ней Марков, – вы медицинскую комиссию пройти сможете?
– А смысл?
– Вернуться в строй, перейти в активный резерв.
– Активный резерв…
Звучало заманчиво. Резервисты первой волны действительно рассматриваются как находящиеся в строю.
– О чем конкретно мы говорим, господин адмирал?
– О «Вологде».
«“Вологда”? Серьезно?» – ее словно жаром обдало. Дай бог, чтобы собеседник не заметил, но в виски ударило не по-детски, и судорога прошла от поясницы до плеч.
«Вологда» – артиллерийский крейсер 1-го ранга, и назначение на него означало неслыханный карьерный взлет. Впрочем, это на первый взгляд. А на второй – крейсера типа «Псков» уже «старые старички» и все, как один, находятся на консервации.
«На консервации… Даже так?!»
– Мы что, к войне готовимся? – прямо спросила Лиза.
– Мы всегда к войне готовимся! – хмыкнул Кондратьев.
– Да, Елизавета Аркадиевна, готовимся, – подтвердил Марков. – К большой войне. Так что резерв может очень скоро понадобиться. На «Вологде» сейчас полным ходом идет ремонт, проводится частичная реконструкция. Оптимизируем машину, ставим радиоискатель и автоматические пушки. В общем, подтягиваем ветерана под новые стандарты. Скорость и высотность, конечно, от этого сильно не изменятся, но броня и главный калибр все еще очень даже соответствуют!
«Водоизмещение под двадцать тысяч тонн… Но скорость максимум семьдесят узлов. Сиречь – 120–130 километров в час. Почти как мой “Кокорев”, однако в строю… В строю он действительно должен быть хорош. Главный калибр паровой – 180 миллиметров, но сотки – обычные пушки и скорострельность у них будь здоров! И шестнадцать левитаторов…»
– Допустим, я пройду медкомиссию, что потом?
– Переаттестуем в офицера действующего резерва и назначим командиром на «Вологду». У нас командиров крейсеров с боевым опытом сейчас немного, будете более чем полезны. Так как?
– С брига мне придется уйти? – вопрос, как оказалось, непростой. Болезненный.
– Зачем? – остановил ее Марков. – Вы же не на вражеском корабле служите! Не на поляке или, прости господи, киевлянине. Ходите себе на техассце сколько вздумается. Нам же лучше! Пока суд да дело, нарабатываете опыт судовождения в сложных условиях пилотирования, и никакие сборы не нужны. Вот сходите в феврале на недельку в учебный поход на «Вологде», и свободны! До тревоги, разумеется, но тогда будет уже не до поиска сокровищ…
17 января 1932 года
Оказалось, Петр преуспевает. Лиза об этой стороне жизни своего «бывшего» ничего толком не знала, а Елизавету эти мелочи жизни и вовсе не интересовали. Отметила мимоходом, что он из хорошей семьи – прямиком из новгородской старшины, – добавила, что занимается финансами, и все, собственно. Однако когда Лиза начала изучать факты, находящиеся в свободном доступе, выяснились весьма любопытные подробности. Мамоновы ведь были не просто почетными гражданами Господина Великого Новгорода. Они и по сей день владели значительной долей на новгородской лесной бирже, но торговали не только лесом и пиломатериалами, им принадлежали, правда, в основном на паях, рудники, а также обогатительные и металлургические заводы на Кольском полуострове и в Ниене. Платина, титан, алюминий, редкие металлы… Но и сам Петруша был не промах. В последние годы он сделал головокружительную, но вполне объяснимую его способностями и семейными связями карьеру. Вице-директор второго по величине себерского банка – это, считай, как минимум контр-адмирал. Но к их отношениям, вернее, к отношениям между Лизой и ее вновь обретенной семьей прямого отношения карьерный рост Петра не имел.
Через день после разговора с Петром Лиза уже не была уверена, поступила ли она правильно, согласившись прийти на вечеринку. Что ей там делать? Кто она им и кто они ей? Однако слово не воробей, вылетит – не поймаешь: обещала прийти, изволь соответствовать.
«Ладно! – решила Лиза. – Схожу. С меня не убудет, и это всяко не страшнее путешествия на плоту по реке Мосезе!»
И вот в воскресенье семнадцатого она остановила свой белоснежный «Кокорев» на подъездной дорожке у дома номер 40 по Гвардейской улице, оказавшегося особняком в италийском стиле. Лиза притерла локомобиль к поребрику, оставляя место для проезда других машин, и вышла на оставленную между асфальтом дороги и травой газона узкую тропинку, вымощенную кирпичом.
На этот раз она оделась скромно: итальянские туфли, меховое манто, парижское шелковое платье, марокканский шарф из тонкой шерсти и семейные драгоценности – аметистовый гарнитур. Прошла к подъезду, швейцар открыл перед ней дверь, и первой, кто бросился обнимать Лизу, оказалась Полина.
– Лиза! Ну наконец-то! – затараторила девушка, проявляя несколько чрезмерный, на взгляд Лизы, энтузиазм. – Мы так переживали за тебя! Это путешествие… А в газетах… Григорий говорит… Я даже не поверила… А мы… Ты знаешь, мы поженились! А тебя не было… Так жаль!
Между тем к ним подошел Григорий.
– Представь себе, Лиза, я соскучился!
– Серьезно? – она своим ушам не верила.
Григорий проявил какие-то человеческие чувства? Соскучился? По ней?! Но факт, исчезло куда-то наглое равнодушие из глаз, и – хотя все остальное осталось без изменений – этого было достаточно, чтобы «проникнуться».
«Что происходит? – спросила она себя едва ли не с оторопью. – Что я пропустила?»
– Обойдемся без объятий, не возражаешь?
– Ни в чем себе не отказывай! – оскалился Гриня, но и оскал у него сегодня получился какой-то «вегетарианский».
– Кстати, поздравляю!
– С чем именно? – «недоуменно» поднял бровь Григорий.
«А что, свадьба не повод? Или есть что-то еще?»
– Во-первых, со свадьбой! – изобразила Лиза «техническую» улыбку. – А во-вторых, с внеочередным производством! – она все-таки углядела, что Григорий стал носить полковничьи погоны. – Ведь внеочередное, я права?
– Права, выслуги не хватало, – и он как бы невзначай коснулся пальцами левой руки своей груди.
«Ого! – оценила Лиза. – Во что же ты влип, Гриня?!»
– «Михаил» второй степени? Впечатляет! Кого же ты убил, братец? Не иначе как самого Пятковского!
– С чего ты решила, что это были поляки?
– А кто еще? – насторожилась Лиза.
– Потом расскажу, – и он отошел в сторону, приглашая Лизу, пройти в гостиную.
«Вот те раз! Что, блин, за тайны мадридского двора?»
Однако с Грини все только началось. Пока поздравляли виновницу торжества, пока «выпивали и закусывали», Лиза нет-нет да бросала взгляд на Ивана – мужа ее двоюродной сестры Татьяны, однако капитан 2-го ранга Иван Гаврилович Кениг оставался невозмутимо нейтрален, словно и не было того в высшей степени занимательного ночного разговора. Зато совершенно неожиданно для себя Лиза обнаружила, что живой интерес к ее особе проявляют кузен Виктор и его жена Дарья. Виктор Львович и Дарья Дмитриевна Шумские Елизавету никогда всерьез не занимали, и в своих дневниках она о них почти ничего не написала. Пара фраз тут, замечание там, но никогда и ничего конкретно о них. Обычно только в контексте и по случаю. И все, что Лиза знала о Шумских, это то, что Виктору – на глаз – лет сорок или около того, а Дарья, пожалуй, даже моложе Лизы. Лет двадцать семь – двадцать восемь, больше не дашь. Женаты шесть лет, детей пока нет, и это все о них.
«Ну что ж, – решила Лиза, – про Ивана я тоже раньше ничего не знала. Поживем – увидим!»
Между тем вечеринка продолжалась. Перед десертом Лиза вышла покурить на застекленную веранду. Несколько фикусов, пальма в кадке, какие-то вьющиеся растения по двум стенам – дикий виноград или еще что, – стол, несколько стульев, кресло, этажерка с газетами. Почему не пошла в курительную комнату? Наверное, потому, что подсознательно ожидала некоего повторения прошлогоднего семейного торжества. Все – там, она одна здесь. И любой, кто захочет поговорить с ней тет-а-тет, имеет возможность подойти под благовидным предлогом: покурить на веранде – в холодке и тишине, или перекинуться парой слов с непутевой родственницей.
Едва слышно скрипнула дверь. Потом половица, и еще одна. Человек шел мягко, но не беззвучно. Одним словом – не прятался, хотя и мог.
«Этот может!» – вспомнила Лиза замечание Елизаветы.
– Полагаю, на мой счет ты не заблуждаешься?
– Нет, Гриня, не заблуждаюсь. – Оборачиваться не стала. Если есть, что сказать, и так скажет, а рассматривать его физиономию – очевидный перебор.
– Вообще-то ты сука, Лиза!
– Сразу в карьер? – пыхнула папироской.
– Ты переспала с невестой на смотринах, – холодно констатировал ей в спину Григорий. – С моей невестой! Мало того что извращенка, так еще и наглая сука, разве нет?
– Без комментариев, – бросила коротко.
– А и не надо, Полина мне сама перед свадьбой все рассказала.
– Я рада за тебя!
– Вот и я попервости обиделся, а потом смотрю, чистый профит!
– В чем твой интерес? – любопытство заставило обернуться.
– Ты в курсе, что у нас война на носу? – Григорий стоял в нескольких метрах от нее, смотрел этим своим фирменным, «рыбьим» взглядом.
«И этот туда же! Да что они все свихнулись, что ли? – возмутилась Лиза, но тут же и спохватилась. – А что если и в самом деле?»
– Война? – спросила вслух. – Серьезно?
– Такими вещами не шутят.
– Ладно, допустим. Что с того?
– Ты давеча спросила, за что я «Михаила» получил.
– Так за что?
– За диверсию византийцев в низовьях Днепра.
– Значит, это были не византийцы! – поняла Лиза.
– Без комментариев, – оскалился Григорий. – Но по факту, Лиза, неделю назад я принял третий полк гвардейских пластунов. Отсюда и просьба, присмотри за Полиной, если что.
«От оно как! Гвардейские пластуны!»
Теперь Лиза кое-что поняла и про Григория, и про то, каким образом год назад он впутал в ее дело армейскую контрразведку. Гриня служил в местном аналоге спецназа. Элитные части. Аксельбанты и прочие фантики. Однако на самом деле гвардейские пластуны такие же отморозки, как и разведчики флотского десанта. Красавцы, безумцы, и, разумеется, если что, их посылают в самое пекло.
– Прости, Гриня, – сказала она почти искренно, – но ты обратился не по адресу. Я два дня назад вернулась в активный резерв. Если начнется, поведу в бой крейсер, а крейсера в строю, сам понимаешь, не самое безопасное место на войне…
– Прошла медкомиссию? – нахмурился Григорий.
– Признана годной для строевой, – пожала плечами Лиза.
– А я думал, уйдешь со своими пиратами куда-нибудь подальше и Полину с собой заберешь.
– А вот это идея! – кивнула Лиза. – Я могу попросить шкипера, он мне не откажет.
– Что ж, – согласился Григорий, – попроси!
И, ничего к этому не добавив, даже не попрощавшись, покинул веранду.
Григорий ушел. Лиза проводила его взглядом. В задумчивости щелкнула крышкой портсигара и даже не запомнила, как доставала папиросу и как закуривала. Нашла себя через какое-то время с прогоревшей до мундштука папиросой, потухшей и даже уже не дымившей: стояла у стеклянной двери и смотрела, как на улице медленно падает снег.
Разговор с «братом Гриней» уже не в первый раз поставил вопрос ребром: кто она, Лиза Браге? Тень воина или воин? Лиза Берг, Елизавета Браге или кто-то третий, новый и неизвестный?
Сейчас она с полной очевидностью поняла, что, не задумываясь, легко и естественно приняла предложение адмирала Маркова и, более того, была горда и счастлива получить такое предложение. И перед медкомиссией волновалась, как «настоящий пилот». И позже «держала себя в узде», стараясь никому из проверявших не показать ни своего страха, ни своей неуверенности. И, разумеется, она помнила приступ счастья, обрушившегося на нее, когда прочла в заключении комиссии, «практически здорова»… «ограничений не имеет»… «пригодна к строевой службе на боевых кораблях Флота».
«Пригодна» – означало среди прочего именно то, о чем она сказала пару минут назад своему «полубрату»: если начнется война, Лизе предстоит повести в бой артиллерийский крейсер «Вологда». И этим все сказано. Война – это кровь и смерть, но для авиатора Елизаветы фон дер Браге это еще и работа. Впрочем, как только что выяснилось, для Лизы теперь все обстояло точно так же.
«Есть такая профессия – родину защищать», – вспомнила она фразу из старого советского фильма и даже не удивилась, почувствовав, как точно соответствует это определение ее внутреннему ощущению.
11 марта 1932 года
Ресторан «От-кутюр» – не трактир, тем более не корчма, а именно ресторан на европейский лад. Модный в этом сезоне, пафосный и дорогой, но столичные кутюрье хаживали сюда еще задолго до того, как заведение приобрело такую популярность у шлиссельбургских богачей. Собственно, в первую очередь, поэтому Наде оказалось достаточно всего лишь выразить желание зайти вечерком в «От-кутюр», и ресторатор Самошин тут же организовал для нее столик. Впрочем, имелась и другая причина. Когда еще и где увидишь вместе одного из самых востребованных модельеров столицы Надежду Вербицкую, оперную диву «европейского розлива» Клавдию Добрынину и кавалерственную даму капитана баронессу Елизавету фон дер Браге? Если честно, то редко когда и, черт его знает, где.
Так что ничего удивительного, что на них смотрели. Смотрели, и еще как! Однако умение игнорировать настырный интерес совершенно посторонних тебе людей – непременное условие публичности. Без этого на горних вершинах известности и славы не то что не прожить, просто не выжить. И если Елизавете, с ее ничтожным опытом, искусство «равнодушия» давалось с трудом, – Надежда с Клавдией помогали ей, как могли. А могли они много как, хотя этим вечером превзошли самих себя. Мало того что место атмосферное, и марсельский диксиленд – выше всяческих похвал, так еще и разговор, доверительный, непринужденный и на более чем подходящие темы: мода, любовь и оперная сцена – со смехом, шутками и с франкским шампанским, которое буквально лилось рекой. Тем не менее «среди своих», то есть исключительно между собой, подруги оставались внимательны друг к другу и не скрывали своего благожелательного интереса ко всем «грязным подробностям» личной и общественной жизни «любой из трех».
– Милая, ты уже в четвертый раз смотришь на часы, – испытующе глянула на Лизу Надежда, – мы кого-то ждем?
– Жду, – вздохнула Лиза и пыхнула в рассеянности папироской.
Телеграмму из Гетеборга она получила еще утром и сразу же отписалась, указав, где и когда ее искать, если, конечно, курьерский «скороход» Эдинбург – Антверпен – Ниен прибудет без опоздания, и в Ниене найдется попутный борт в Шлиссельбург.
– Вот как? – заинтересовалась Клавдия. – Кто он? Почему раньше не рассказывала?
– Да сама еще не уверена, – снова вздохнула Лиза. – Познакомились случайно и при весьма драматических обстоятельствах. Во всяком случае, тогда мне было не до любви. Позже виделись лишь мельком, да и то на людях. А потом он мне написал…
– И понеслось! – хохотнула Клава, уловившая самую суть интриги.
– Да нет! Что ты! – покраснела Лиза, обычно не склонная к смущению. – Мы только переписывались…
«Да, представьте! Только переписывались!»
С ее-то наклонностями, с ее-то «послужным списком»! Однако из песни слов не выкинешь: так оно все и происходило. Переписка, пара-другая телефонных разговоров. А потом он вдруг сообщает, что взял билет на «экспресс» и спрашивает совета, на каком постоялом дворе в Шлиссельбурге ему стоит зарезервировать номер?
– Он хорош собой?
– Мне нравится.
– Где вы познакомились?
– В Африке.
– Наш, себерский?
– Нет, франк, вернее, шотландец…
– Так франк или шотландец?
И дальше в том же роде.
За разговорами Лиза отвлеклась и какое-то время не смотрела ни на часы, ни в сторону входа.
– Только не говори, что этот красавчик он! – Первой Якова увидела Надежда и оценила по достоинству.
– Извини, Надя, но это именно он! – ответила Лиза, повернувшись туда, куда смотрела подруга.
Яков шел по проходу между столиками, и да, он был чудо как хорош. Высокий, широкоплечий, темноволосый и темноглазый. В общем, мечта любой себерской женщины, которые – так уж сложилось – легко западали на южан. А Яков как раз и являл собой лучший образчик средиземноморского типа, хотя по происхождению считался скорее шотландцем, чем франком. Впрочем, темноволосых шотландцев тоже пруд пруди, только у них тип другой. А еще Лиза впервые увидела Якова в смокинге, со всем прилагающимся к этому «блюду» «гарниром», – белоснежной манишкой, галстуком бабочкой и лакированными штиблетами, – и мгновенно поняла, что все это ему ужасно идет, и к тому же все это он умеет носить.
– Умереть не встать! Какой мужчина! – констатировала Клавдия, которая, несмотря на очевидные сексуальные предпочтения, умела быть объективной.
Между тем Яков подошел к их столу и вежливо поклонился.
– С вашего позволения, дамы, – сказал он по-русски, хотя и с чудовищным английским акцентом, – разрешите представиться! Джейкоб Август Мария Паганель! К вашим услугам!
Он обвел подруг чуть насмешливым взглядом темно-карих глаз, одарил их своей невероятно привлекательной улыбкой и, повернувшись к вставшей навстречу ему Лизе, осторожно коснулся губами ее щеки.
– Если позволишь…
– Ты спросил постфактум! – неискренне возмутилась Лиза, забывшая вдруг, сколько ей лет и кто она такая в этой жизни.
– Главное, что спросил! – возразил Яков, пододвигая ей стул.
– Позволите? – снова постфактум спросил он, садясь за стол.
– С каких пор ты говоришь по-русски? – «поддержала разговор» Лиза, хотя, видит бог, даже от этих ничего не значащих реплик ее вдруг бросило в жар.
«Вот же напасть! Совсем голову потеряла, дура старая!»
И в самом деле, напасть. Ведь, если быть искренней, первое время «в новом мире и в чужом теле» Лиза образчиком благонравия явно не была. Скорее наоборот: грешила легко и беззаботно, словно не ведавшая греха Лилит. Однако со временем Лизино отношение к постельным играм несколько изменилось. Достаточно сказать, что последним мужчиной, с которым она спала, был профессор Скиапорелли. И случилось это аж в мае месяце прошлого года. Был, правда, еще один мужчина, но Федора можно было считать персонажем сна.
– С каких пор ты говоришь по-русски? – спросила Лиза.
– С недавних. Решил вот выучить…
Между тем перезнакомились, и официант принес еще один прибор. Подняли бокалы «за знакомство», и Яков выпил со всеми за компанию шампанского, но уже через пару минут – закурив, раз уж дамы курят – кликнул официанта и попросил принести шотландский виски, но виски в карте вин не оказалось.
– Принесите виленскую старку! – распорядилась тогда Лиза.
– Так виленская, она же контрабандная, – потупил взгляд официант.
– Мы не из полиции, милейший, и не из министерства финансов, – улыбнулась Лиза, – так что давай неси! В графине.
– Старка немного напоминает зерновой виски, – объяснила она Якову, – хотя и лучше. Попробуй! Не пожалеешь!
Яков «попробовал», затем «попробовал» снова и еще раз, и стало очевидно, что шотландцы, как и себерцы, под хорошую закуску и в хорошей компании пить могут до бесконечности.
– Скажите, Джейкоб, – спросила после очередного тоста Надежда, – вы имеете какое-то отношение к шляпам «паганель»?
– Самое прямое, – улыбнулся Яков, явно довольный этим вопросом.
– Вот как? – удивилась Лиза. – Этого ты мне еще не рассказывал!
– Увы, мой друг, – снова улыбнулся Яков, но теперь уже персонально Лизе, – я тебе еще много о чем не успел рассказать.
И это было правдой. Когда и где ему было рассказывать ей о своей жизни? Она ему, впрочем, тоже о многом не рассказала.
– Что же касается соломенной шляпы «паганель», – обернулся Яков к Надежде, – ее придумал и ввел в моду мой дед Жак Паганель, в честь которого я, собственно, и назван Джейкобом. Ну, знаете, Джейкоб, Яков, Жак…
– Вернемся к вашему деду, Джейкоб, – предложила Надежда, которую, в первую очередь, интересовал мир моды, а все остальное можно было отложить «на потом». – Какое отношение он имел к изготовлению шляп?
– Не он сам. Скорее его жена. Видите ли, мой дед был известным естествоиспытателем и путешественником. В частности, в 1868 году он совершил невероятное по сложности путешествие вдоль 37-й параллели южной широты. Вот в ходе этого удивительного путешествия он и придумал шляпу нового образца, отлично защищавшую голову от солнца. Позже его жена и моя бабушка Мэри Грант открыла в Эдинбурге модный дом и среди прочего начала продавать «паганели»[1], пользовавшиеся большим успехом у спортсменов и всех тех джентльменов, кто отправлялся в колонии…
– Так вы из Эдинбурга? – уточнила Надежда. – Кутюрье?
– О нет! – рассмеялся Яков, поднимая рюмку. – Я из Эдинбурга, но совсем не по этой части. За милых дам!
– Хороший тост, – согласилась Клавдия, поднимая свой бокал.
– Чем же вы занимаетесь, Яков? – спросила она, выпив шампанское.
«Сколько веревочке ни виться…» – смирилась Лиза с неизбежным.
– Яков, – сказала она, принимая на себя обязанность представить подругам своего мужчину, – профессор Эдинбургского университета, непременный член Лондонского Географического общества, иностранный член Французской академии и рыцарь ордена Чертополоха[2].
– А с виду и не скажешь! – хмыкнула Надежда.
– Вот как легко ошибиться в человеке, – поддержала ее Лиза. – Я же сказала, мы познакомились в Африке.
– Я помню, – кивнула Надежда, – в Африке. Но не до такой же степени!