Глава вторая
Рыбная ловля с подводным фонарем. – Обитатели моря. – Третья экскурсия. – Мангровы. – Встреча с дикарями. – Бегемот – водяной дедушка. – Больтен в опасности. – Салат из саранчи и жаркое из бегемота. – Крабы и бородавчатые свиньи. – Парочка токов. – Гуммиарабик. – К Гвинейским островам. – Препарирование птиц. – Микроскоп. – Чудеса невидимого мира.
Ничто не забывается так скоро, как счастливо перенесенные труды или опасности. Едва только собранные растения и насекомые были приведены в порядок и уложены, как мальчики начали мечтать о новых экскурсиях. Путешественники решили предпринять новую поездку в глубь Африки, но подальше от Лагоса, потому что окрестности его не представляли ничего интересного и никаких зверей там, кроме крокодилов, не водилось.
– Сегодня займемся рыбной ловлей, – сказал Гольм. – Вечером, когда совсем стемнеет, вы увидите ловлю рыбы новым способом – при помощи подводного фонаря. Он осветит дно моря и привлечет к себе со всех сторон его обитателей. А завтра, если будет хорошая погода, мы отправимся по реке в глубь страны. Мне очень хочется застрелить бегемота.
После наступления сумерек вынули привезенную из Гамбурга сеть и спустили ее на блоке в воду. Это была большая прочная рыбная сеть, укрепленная на железных обручах. Как раз посередине сети помещался большой фонарь из толстого стекла, в котором находилась сильная лампа. Наверху фонарь плотно закрывался крышкой с винтом и был снабжен длинной резиновой трубкой для притока воздуха.
Наступила тихая ясная ночь. Натуралисты и матросы собрались на палубе и с напряженным вниманием стали вглядываться в ярко освещенную теперь часть морской глубины.
Ярко освещенное пространство вокруг фонаря сделалось теперь как бы сборным пунктом для всевозможных рыб и морских животных. Все, что никогда не появлялось на поверхности воды, никогда не показывалось человеческому взгляду при дневном свете, все это приплыло теперь к фонарю, привлеченное ярким светом.
Круглые и плоские фигуры, большие и маленькие, красивые и безобразные – все собрались вокруг фонаря. Между подводными скалами, вершины которых отстояли от корабельного киля метра на три, виднелась небольшая долинка, где копошились всевозможные живые существа: раки-отшельники, кольчатые черви, красивые морские звезды, бесчисленное множество моллюсков с самыми разнообразными раковинами. Все это суетилось и двигалось, встревоженное необыкновенным светом, а вокруг фонаря сновали по всем направлениям рыбы различных пород.
– Взгляните на этого урода! – воскликнул Франц. – Он как будто хочет проглотить фонарь.
Все от души смеялись, глядя на шарообразную рыбу, почти без всяких признаков головы, то и дело налетавшую с широко раскрытым ртом на фонарь и так же быстро отскакивавшую от него, ударившись губами о стекло. Эти задорные и в то же время робкие прыжки неуклюжего «кузовка» были очень забавны. Но другие рыбы скоро отвлекли от него внимание наблюдателей. Их занимал и «морской дракон» с плавниками в виде крыльев летучей мыши длиной в метр, и «голова дракона» с безобразной мордой, и «морской скорпион» с рожками на голове, и «морской заяц» с широким ртом и большими глазами.
– Не пора ли вытаскивать сеть? – спросил Ганс.
– Нет, подождем еще, – отвечал Гольм, – пусть соберется несколько крупных рыб… Да вот и они – легки на помине! – Смотри, какой огромный скат… Пожалуй, больше двух метров длиной… А там и еще один, поменьше. Ну, теперь будет война.
К фонарю приближались два ската с плоским туловищем и едва приметной головой, на которой внизу помещались рот и жабры, а сверху – глаза и ноздри.
– Тот, что поменьше, – электрический скат, – проговорил Гольм, – смотрите какая драка начнется у них.
Действительно, едва только скаты заметили друг друга, как между ними завязалась ожесточенная борьба, продолжавшаяся до тех пор, пока электрическому скату не удалось нанести своему противнику сильный электрический удар, от которого тот, ошеломленный, упал на дно сети. Маленькие рыбки, завидев хищников, бросились в разные стороны. Некоторым удалось уйти, но часть все же осталась в сети и была вытащена матросами на палубу парохода.
– Славный улов, – заметил Гольм, – особенно полезны для нас будут скаты – у них превкусное мясо. Ну а мелочь рассмотрим хорошенько. Здесь найдется много интересного для нас, натуралистов.
Так и сделали. Скатов отослали на кухню, а остальных рыб тщательно рассмотрели. Многое выбросили обратно в море, Гольм говорил, что на них спирт жалко тратить, а кое-что интересное положили в жестянки со спиртом.
О рыбах толковали долго. Доктор сообщил, что их известно до десяти тысяч видов, из которых большая часть вполне съедобны, а ядовитых или несъедобных очень мало.
– Мы еще повторим ловлю с фонарем в Тихом океане, – сказал он в заключение, – там-то мы насмотримся всяких диковинок. Медузы, кораллы, губки, актинии – чего только ни увидишь на дне океана…
– Мы взяли с собой водолазный аппарат, – обратился Гольм к матросам. – Вероятно, кто-нибудь из вас умеет обращаться с ним?
– Да, конечно, – отвечало несколько голосов сразу, а старый штурман добавил, что многие из них не раз спускались на дно моря.
– А как же акулы? – спросил Ганс.
– О, водолазы их мало боятся! – возразил штурман. – Мне приходилось видеть, как некоторые островитяне без всякого аппарата спускаются на дно залива и палками, а не то и прямо руками дразнят дремлющих в тине акул, чтобы заставить их показаться на поверхности воды. А там, наверху, их дожидаются охотники с гарпунами.
– Да разве акул можно есть? – спросил Ганс.
– С голоду все покажется вкусным! Мне самому приходилось есть кое-что и похуже акулы. Когда при дальнем плавании запас мяса начнет портиться, а вода протухнет, так уж не станешь разбираться, что можно есть, а что – нельзя. Было время, когда мы не имели ни аппарата для опреснения морской воды, ни консервов. Только не так давно ученые-естествоиспытатели придумали то и другое и тем облегчили положение моряков.
– Я – тоже естествоиспытатель, – с гордостью заявил Ганс.
Рано утром на другой день трое натуралистов и Больтен были уже на ногах. Захватив с собой несколько матросов, они отправились на шлюпке к маленькому буксирному пароходу «Ганза». В обычное время этот пароходик проводил суда через лежащий у входа в залив перекат, а сегодня, по случаю воскресенья, был любезно предоставлен его владельцем в распоряжение экспедиции.
Через несколько минут «Ганза» на всех парах понеслась вверх по течению широкой реки, впадавшей в залив. Колоссальные деревья росли по берегам, а густые заросли «мангровы» вдавались иногда так далеко в воду, что затрудняли плавание.
– Обратите внимание на эти вечно зеленые мангровы, – сказал Гольм. – Они встречаются только в тропическом климате и чрезвычайно затрудняют высадку на африканский берег. Каждый кус их образует маленький лесок.
– Что это у них на сучьях… как будто длинные волосы? – вскричал Франц.
– Это корневые почки мангровы, – отвечал Гольм. – Как скоро такой корешок коснется воды или тины, он пускает стебель и образует новое растение, которое, в свою очередь, вскоре покрывается висячими корнями. Под такими зарослями всегда образуются болота.
Река становилась все у́же и наконец исчезла в довольно большом озере, из которого она выбегала уже несколькими протоками. Капитан парохода указал на один из протоков, где чаще всего встречались бегемоты. Спустили шлюпку и уселись в нее. Напутствуемые пожеланиями удачной охоты натуралисты поплыли по узкому протоку, окаймленному роскошной зеленью. Местами гребцам приходилось прямо-таки пробиваться сквозь нависшие над водой растения. Иногда шлюпка скользила как бы в зеленой галерее. Гольм то и дело обращал внимание своих спутников на многое интересное, встречавшееся по пути. Иногда даже шлюпку останавливали, чтобы получше рассмотреть то гнезда ткачей, то птиц – токов.
Бегемоты все еще не показывались. Вдруг под одним из кустов послышался какой-то шум, что-то зашевелилось. На воде показались круги, листья зашелестели, с куста взлетело несколько птичек. Путешественники переглянулись.
– Что это такое?
– Осторожно, – проговорил Больтен. – Здесь должно водиться множество всякого зверья.
– Погодите, вот мы сейчас узнаем, кто тут водится.
С этими словами Франц ткнул веслом в чащу кустарника, а Гольм выстрелил вверх из револьвера. Результат этого выстрела оказался совсем неожиданным. Из-под нависших кустов послышались сначала отчаянные крики, а потом показалась и лодка с несколькими неграми. Они, побросавши весла, в немом изумлении смотрели на белых людей.
– Не может ли кто-либо из вас объясниться с ними? – обратился Гольм к матросам.
– Несколько слов я понимаю, – отвечал один из них, – попробую как-нибудь. Только сначала нужно их сделать доверчивее.
При этих словах он вынул бутылку с ромом, поднес ее ко рту и затем с выразительным жестом протянул ближайшему негру.
– А ну! Попробуй!
Негр осклабился во весь рот. Видно было, что он хорошо знаком с этим напитком. Бутылка переходила из рук в руки и вернулась на лодку уже пустой.
После этого негры стали смелее. Двое из них перебрались в лодку к натуралистам и с любопытством начали осматривать и ощупывать каждую вещь. Кое-как они объяснили, что тоже охотятся за бегемотами, и согласились плыть дальше вместе с белыми.
Весла перешли в руки негров, и обе лодки быстро понеслись по гладкой поверхности постепенно расширявшегося протока. Вдоль берегов показались большие пространства, заросшие тростником, и в нем стали появляться черные спины самок бегемотов с детенышами. Полузакрытые камышом неуклюжие животные тупо смотрели на обе лодки, пережевывая жвачку и не двигаясь с места. Негры тоже не обращали на них никакого внимания.
Через некоторое время лодка дикарей, находившаяся немного впереди, закачалась. Вода заплескалась, и из-под нее показалась широкая голова огромного бегемота, плывшего к берегу. В камышах он остановился и, сопя, отряхаясь, выбрасывая из ноздрей воду, угрожающе смотрел на приближавшиеся лодки, издавая временами оглушительный рев. Несмотря на свои громадные размеры – около трех метров в длину и более метра в вышину – он совсем не казался страшным. Его неуклюжее туловище, покрытое буроватой голой кожей, с отвислым до самой земли брюхом на черных толстых ногах, вызывало скорее отвращение, чем ужас.
– Не стреляйте пока, – сказал Гольм. – Посмотрим, что будут делать негры.
Лодка негров была в эту минуту уже у самого камыша. В бегемота полетело несколько гарпунов с длинными веревками. Штук шесть их вонзилось в тело великана. Первым движением бегемота было броситься в воду, но негры уже успели выскочить на берег и принялись тянуть за веревки раненого зверя к себе. Напрасно тот рвался и пробовал уйти, его ноги скользили по вязкой почве. Скоро он упал, истекая кровью и рыча от боли. Вся охота длилась не более пятнадцати минут.
С радостными криками негры втащили бегемота на более сухое место и принялись разрезать его на части. Путешественники, с большим любопытством следившие за всеми событиями охоты, намеревались тоже высадиться на берег. Вдруг один из негров что-то закричал, указывая на реку. Взглянув в этом направлении, белые увидали, что из воды, около самой лодки, показался громадный бегемот-самец. Глухой рев и весь вид бегемота показывали, что он готовился к нападению.
При виде разъяренного животного-великана негры оставили свою работу и бросились на землю, уткнувшись лицом в песок. Один из них, дрожа от страха, на несколько шагов подошел к неподвижно стоявшему в тростнике бегемоту и начал что-то говорить. Матрос, немного понимавший язык негров, перевел эту речь приблизительно так:
– Ты, дедушка этих вод, грозный и украшенный гривой, тебя послал к нам Абозам (дьявол). Ты давил юношей своими копытами еще в то время, когда наши праотцы жили вблизи твоих пастбищ. Ты будешь уничтожать нас и наших потомков до третьего и десятого колена, пока дух, живущий на облаках, не возьмет Землю и не разобьет ее, как мяч. Мы тебя не преследуем, грозный дедушка! Мы не звали тебя. Уйди от нас обратно к себе…
После этих слов, произнесенных нараспев, негр начал исполнять перед бегемотом своеобразную дикую пляску. Он перегибался назад и размахивал руками, а бегемот стоял, фыркал и издавал отрывистый рев. Казалось, вот-вот он бросится на негра.
Окончив перевод речи негра, матрос спросил Гольма:
– А не попотчевать ли нам этого дедушку меткой пулей, чтобы он больше не давил негритянских ребят?
– Они его принимают за какого-то злого духа, – проговорил Франц. – Если мы его убьем – может быть, негры поймут тогда свое заблуждение.
– Стреляйте! – скомандовал Гольм. – Пусть негры посмотрят, как потечет кровь из их «дедушки».
Загремели выстрелы. Раздался громкий крик. Водяные брызги обдали всех находившихся в лодке. Раненый бегемот пришел в бешенство. Черная щетина на его носу и губах встала дыбом, из громадной пасти вылетали звуки, похожие на раскаты грома. Он вырывал зубами пучки тростника и разбрасывал их вокруг себя.
– Животное только легко ранено! – воскликнул Гольм. – Цельтесь ему в глаз. Пали!
Раздался новый залп. Смертельно раненый бегемот бросился в воду, мгновенно достиг шлюпки, где сидели белые, приподнял ее и швырнул так, что все находившиеся в ней попадали в воду.
Проплыв несколько метров, бегемот вернулся к берегу, вошел в тростник, сделал несколько шагов и в предсмертных судорогах грохнулся навзничь. Негры все еще лежали неподвижно вниз лицом.
На поверхности воды скоро показалась голова: Франц, энергично работая руками, вынырнул из глубины.
– Помогите! – кричал он. – Помогите!
– Сюда, Франц! – раздался голос позади юноши. – Давай руку.
И из воды доктор наполовину показался, держа на руках Ганса.
– Так, – сказал он. – Живее плыви к берегу. А где же Больтен?
Все матросы уже выплыли на поверхность, одного только Больтена нигде не было видно. Он мог запутаться в тростнике, мог потерять сознание под водой, но тела его не отыскали, несмотря на все старания.
А негры тем временем оправились от своего испуга и собрались около убитого бегемота. Сначала они что-то говорили ему, а потом, убедившись, что «дедушка» действительно мертв, схватились за руки и принялись плясать вокруг своего врага. На суматоху, происходившую среди белых, негры не обращали никакого внимания. Громкий голос матроса заставил их наконец прекратить пляску.
– Эй! Живо за работу! У нас пропал один человек. Помогите отыскать его! – кричал матрос, стараясь жестами пояснить слова.
Негры собрались в кучу. После короткого совещания один из них, по-видимому старшина, объявил, что товарищи его согласны помочь белым людям, но лишь при условии, что белые отдадут им убитого ими бегемота.
– Ах, вы!.. Человек пропал, а они торгуются. Живо за дело! А не то…
Такое увещевание оказалось более вразумительным. Негры попрыгали в воду. Одни из них начали вытаскивать со дна ружья и припасы, другие погнались за уплывшими веслами. Вскоре было найдено и тело Больтена, все опутанное тростником и водорослями.
Все – и матросы, и натуралисты, и негры – столпились вокруг утопленника. Все следили за действиями Гольма, который употреблял все усилия, чтобы возвратить Больтена к жизни. Прошло полчаса безуспешных попыток, присутствовавшие начали уже отчаиваться в возможности оживить старика. Вдруг Гольм заметил, что легкая судорога пробежала по телу Больтена: он вздохнул и открыл глаза. Больтен был спасен.
Так как недалеко от места охоты находилась негритянская деревня, то Больтена тотчас же повезли туда в лодке. Деревня была расположена среди леса и имела малоутешительный вид. Несколько хижин, крытых тростником, возвышались среди болотистой местности. Наружные стены едва держались, а внутреннее убранство состояло всего из пары цыновок, служивших постелью. Всюду было грязно, в лужах валялись свиньи и ползали голые ребятишки.
Женщины и дети выбежали навстречу путешественникам, болтая что-то на своем языке и жестами выражая удовольствие видеть редких гостей. Им принесли кофе, орехов «кола» и особой водки, изготовленной из корней одного из перечных растений. Больтена завернули в цыновки за неимением другой одежды и положили под развесистым деревом. Когда Гольм объявил, что жизнь старика вне опасности, юноши успокоились и побежали осматривать каждую хижину. Им хотелось и изучить быт дикарей, и просто побегать на солнышке, чтобы согреться после холодной ванны, и что-нибудь съестное нужно было разыскать.
– Вот увидите, – говорил Франц дорогой, – они, наверное, дадут нам жаркое из обезьяны. Я уже попробовал его в плену у галинасов.
Однако юноша ошибся. Вместо мяса негры принесли на больших зеленых листьях какую-то зеленоватую, слегка поджаренную массу, которую путешественники приняли сначала за шинкованную капусту. Но вот один из матросов поднял кусочек предполагаемой капусты со своего листка.
– Гм, – пробормотал он, – это удивительно напоминает лапку сверчка. Я готов побиться об заклад, что такие овощи не растет в огородах.
– Ты думаешь – это насекомые? – спросил Ганс.
– Теперь даже уверен в этом. Посмотрите-ка – на тарелках-то что-то шевелится… Да это саранча, настоящая саранча!
Матрос не ошибся. Негры действительно угощали гостей своим любимым блюдом – саранчей. Они ловят ее тысячами, давят между камней и затем слегка поджаривают на огне с салом и перцем. Понятно, что при этом иное насекомое остается невредимым, но на это негры не обращают большого внимания.
После этого открытия у путешественников пропала всякая охота пробовать негритянское кушанье, а кроме этой зеленоватой массы, в деревне не оказалось ничего съедобного. Чтобы раздобыть еды, не оставалось ничего другого, как отправиться к месту охоты и отрезать от убитого бегемота кусок мяса. Два матроса с юношами поехали в лодке за мясом, а остальные начали приводить в порядок попорченные водой ружья. Скоро посланные вернулись с громадным куском мяса, разложили костер и один из матросов, взявший на себя обязанности повара, принялся за стряпню. Мальчики помогали: бегали то за приправами, то за листьями и плоскими камнями, которые должны были заменить тарелки.
Вскоре повар, ухитрившийся достать и бобов, и лука, и перца, приподнял крышку котелка, где готовилось мясо, и предложил Францу попробовать.
– Пахнет очень хорошо, – заметил тот. – Как будто – свининой. Превкусная штука! Только бобы еще, кажется, не совсем готовы. А любопытно было бы знать, что делают негры с бобами? Похоже, что они их не едят.
– А вот сейчас узнаем, – ответил повар и, захватив на лопаточку несколько бобов, поднес к одной из негритянок. – Эта особа давно уже уплетает жареную саранчу: верно, она очень голодна. Не угодно ли, сударыня, попробовать нашего кушанья?
Женщина отрицательно покачала головой.
– Не нравится? – проговорил матрос. – Что же делать: у всякого свой вкус. Для чего же вы собираете бобы?
Женщина, казалось, поняла вопрос и, взявши горсть бобов, вместо ответа бросила их курам.
– Э, вот оно что! Нет, я лучше бы угощал кур саранчей, а бобы ел сам.
После обеда Гольм повел мальчиков на песчаный берег реки, где водилось множество маленьких крабов. Бесчисленные массы их покрывали берег. Шевеля клешнями, крабы производили своеобразный шелест. Наблюдать за крабами приходилось в полнейшем безмолвии, так как при малейшем шуме они прятались в свои норки.
Вдруг что-то зашевелилось в кустах. Через минуту из кустов показалась голова, за ней – другая, третья. Вскоре на берег вышло целое семейство бородавчатых свиней. Крабы мгновенно исчезли в свои норки, но это нисколько не смутило свиней. Они усердно принялись разрывать песок и пожирать вытаскиваемых оттуда рачков.
– Так всегда бывает в природе, – произнес Гольм, – сильный уничтожает слабого, и один вид животных существует за счет других. Равновесие поддерживается лишь благодаря тому, что чем беззащитнее животное, тем сильнее оно размножается. Из миллионов потомства, даваемого насекомыми, рыбами, улитками, хотя некоторые да выживут. А потомство хищников – единицы…
– Не поискать ли нам птичьих гнезд? – предложил Франц.
– Здесь водится множество птиц, – отвечал Гольм, – в любом дупле мы найдем их гнезда.
Все отправились в глубь леса и вскоре заметили на большом развесистом дереве голову тока, выглядывавшую из небольшого отверстия в стволе. Другая птица сидела рядом, вероятно, она сторожила свою подругу.
– Странно, – удивился Ганс, – как это птица могла влезть в гнездо? Отверстие так мало, что ток и голову-то едва в него может просунуть.
– Очень просто, – засмеялся Гольм. – Когда гнездо готово и самка отложит в него яйца, самец просто-напросто замуровывает ее там по шею. Ей и приходится волей-неволей сидеть там до тех пор, пока не вылупятся птенцы. Конечно, самец должен позаботиться о прокормлении самки. И действительно, он целый день занят тем, что таскает ей корм. Говорят, что он так устает от этой работы, что к концу насиживания едва держится на ногах. Как только птенцы вылупятся – самка выпускается на свободу.
– Прелестная птица, – заметил Больтен. – Жаль, что мы не можем ее застрелить.
– Я возьму ее руками, – объявил Франц и полез на дерево.
Франц быстро добрался до гнезда.
– Ломать гнездо или нет? – спросил он.
– Просунь туда руку и посмотри – что там. Если есть яйца – достань хоть одно. Франц обернул руку носовым платком и сунул ее в отверстие.
– Ай, ай! – раздался его голос сверху. – Ой, ой!.. Ах, ты… есть яйца… Ой, ой! До крови укусила.
И он бросил доктору яйцо. Оно было совершенно свежее, только что снесенное.
– Франц! – закричал доктор. – Нельзя ли достать и саму птицу?
– Постараюсь, только это нелегко сделать. Очень уж она кусается… Да, – жалобно проговорил Франц, спускаясь с дерева и держа птицу за крылья, – клюв ее мне теперь хорошо известен. Ужасно больно кусается!
Это было сказано таким комичным тоном, что все невольно расхохотались. Доктор понес пойманного тока и дорогой постоянно обращал внимание своих спутников на различные интересные растения, которые те собирали. Вдруг он остановился перед густым колючим кустарником и проговорил:
– Ганс, ты, кажется, говорил, что у нас нет гуммиарабика. А я обещал тебе достать его.
– Да, ты говорил, что здесь где-то есть аптека.
– Она перед нами. Этот кустарник – не что иное, как аравийское камедное дерево, из породы акаций. Поищи хорошенько и ты найдешь на нем то, что тебе нужно.
Подойдя к кусту, Ганс заметил на его ветвях засохшие капли камеди, вроде тех, что бывают у нас на вишне. Собирать этот наплыв было, однако, нелегко, так как множество острых шипов покрывали ветви. Впрочем, мальчик все же ухитрился набрать порядочный запас камеди. Затем путники тронулись дальше. Вскоре они дошли до деревни.
Самец тока издали следовал за своей подругой вплоть до самой деревни, перелетая с одного дерева на другое. Когда же пойманную птицу спрятали в корзину, то он решился слететь с дерева и уселся на земле около корзины.
– Вот бы поймать и этого, – заметил Ганс. – Славная была бы парочка для зоологического сада.
Между тем солнце начало садиться. Путешественники поспешили к ожидавшему их пароходу, с которого раздавались уже пронзительные свистки. Негры сопровождали гостей в своих челноках и, когда те пересели на «Ганзу», получили от юношей различные мелкие вещички в подарок. «Ганза» быстро понеслась по озеру. Самец тока то кружился над пароходом, то садился на ближайшие деревья и жалобно кричал.
– Отпустите лучше самку, – сказал капитан. – Она все равно не вынесет одиночества и околеет. Эти птицы не могут жить врозь.
– Тогда мы сделаем из нее чучело, – возразил доктор. – Шкурка тока нам не менее интересна, чем и живой ток.
«Ганза» передала своих пассажиров на борт «Наутилуса» уже ночью. Однако натуралисты не сейчас же пошли спать; им нужно было привести в порядок собранные растения, яйца и прочее, а также позаботиться о самке тока.
Ее посадили в просторную клетку, положили ей корму, но она даже не взглянула на него, оставаясь неподвижной. Зато котята чувствовали себя превосходно и становились уже ручными.
Весь следующий день ушел на упаковку собранных коллекций и отправку их на родину с почтовым пароходом, отправлявшимся из Лагоса в Европу.
На третий день «Наутилус» снялся с якоря, и путешественники отправились к островам Гвинейского залива. На второй день после отъезда самка тока околела. Доктор взял острый нож, разрезал ей кожу вдоль брюха и груди и осторожно снял тонкую шкурку.
– Теперь мы набьем из нее чучело? – поинтересовался Ганс.
– Нет. Это мы можем сделать и дома. Набивка отнимет у нас много времени, да и перевозить шкурки легче и проще, чем чучела. Мы только высушим эту шкурку да постараемся предохранить ее от насекомых.
С этими словами Гольм достал какую-то мазь и стал натирать ею шкурку с внутренней стороны.
– Что же это – тоже яд? – спросил Ганс.
– Один из сильных ядов, – отвечал доктор. – Эта мазь состоит из смеси мышьяка и зеленого мыла. Мыло связывает частички мышьяка, не дает им рассыпаться в порошок. В эту смесь подбавлено еще немного и квасцов, чтобы шкурка затвердела и перья лучше держались.
Когда птичья шкурка была достаточно промазана мышьяковым мылом и вывешена на палубе для просушки, Гольм сказал:
– Пойдемте вниз, я покажу вам кое-что интересное.
Все спустились в каюту. Гольм вынул из ящика микроскоп и поставил его на стол таким образом, что свет от окна каюты падал прямо на зеркальце, прикрепленное внизу микроскопа.
Сначала он объяснил мальчикам, что верхнее стекло трубки микроскопа называется «окуляром», а нижнее – «объективом», затем показал им, как следует направлять свет с помощью зеркальца. После этого он взял маленькое стеклышко и положил на него каплю воды.
– В ней есть животные? – спросил Ганс.
– Нет. Вода эта совершенно чистая, дистиллированная. А вот в этих пакетиках у меня сохраняются образцы ила или тины, которую я собирал во время наших экскурсий в лужах и по берегу реки.
При этих словах Гольм положил на стол несколько пакетиков с темно-бурым порошком. Гольм насыпал немного порошка в каплю воды и затем прикрыл ее другим стеклышком, величиной с гривенник, а толщиной – в лист тонкой бумаги. Этот «препарат» он положил под объектив микроскопа и предложил Францу посмотреть в окуляр.
Все поле зрения, казалось, было усеяно тысячами фигурок самых разнообразных очертаний, усаженных остриями и изукрашенных пестрыми рисунками.
– Неужели это тот самый порошок? – изумился Франц.
– Он самый, – отвечал доктор. – Для невооруженного глаза этот порошок казался просто порошком. А на деле – это сотни тысяч мельчайших живых существ. Они очень просто устроены и размножаются просто делением пополам. Их так и называют «диатомей», что по-гречески значит «разделяющиеся». Уже более двух тысяч видов их известны ученым, но в нашем иле, может быть, найдутся и новые, еще неизвестные в науке, виды. Завтра я постараюсь показать вам живых диатомей.
– А где же мы их достанем?
– В море. Вытащим пару водорослей и, наверное, найдем на них все, что нам нужно. Порядочно диатомей можно найти и в желудках некоторых рыб.
– Рыб? Сколько же должна съесть их рыба, чтобы насытиться?
– Если бы рыба ловила каждую диатомею отдельно, то она, понятно, умерла бы с голоду. Но она поглощает их вместе со всякой иной пищей. На многих водорослях диатомеи встречаются тысячами, так что рыба сразу глотает их массами.
– А как быстро размножаются диатомеи?
– Так быстро, что в течение нескольких суток одна диатомея может дать потомство в миллионы штук. Она делится пополам, половинки быстро вырастают и снова делятся, и так без конца.
– Вот если бы слоны и киты так могли размножаться, пожалуй через год-другой и места на Земле не хватило бы.
– Ты думаешь? – засмеялся Гольм. – А знаешь, что получится из потомства только одной маленькой инфузории-туфельки? Если собрать потомство, которое она даст в течение двух-трех тысяч поколений, а для этого нужно всего десяток лет, то… Знаешь, что будет? Потомство это по своему объему будет больше, чем земной шар. Больше земного шара!.. Понял?
– Как же…
– … этого не случается – хочешь ты сказать? А очень просто. Туфельки быстро размножаются, но их погибает так много, что… Видишь, снова пример равновесия в природе.
Начинало темнеть. Глаза мальчиков утомились от напряженного смотрения в микроскоп. Поэтому Гольм спрятал его, пообещав показать им вскоре еще более замечательные вещи.
Тем временем «Наутилус» несся на всех парах по океану. Стоя на мостике, штурман опытной рукой вел судно к намеченной цели.